Война на Балтике. Взятие Бомарзунда

Война на Балтике
Взятие Бомарзунда. (ч.5)

(Продолжение. Предыдущая глава:http://proza.ru/2025/04/30/1210)

В начале надо бы сделать  небольшое дополнение к предыдущей главе, показывающее, как умело, уже тогда,  англичане использовали приемы «психологической войны» для дискредитации и «демонизации» противника в глазах своего населения.
 
6 июня 1854 года произошло событие, которое в английской прессе получило название «Резня в Ханко».

В этот день британский паровой корвет «Cossack» приблизился к мысу Ханко, на юге Финляндии, чтобы (по английской версии) высадить там всех пленных финнов, захваченных на торговых судах.
 
Поскольку  в дальнейшем (даже английском) описании событий эти пленные финны просто-напросто отсутствуют,  скорее всего, цели высадки были совсем иными.

Как пишут английские источники, 6 июня лейтенант Луи Женест (Louis Geneste) высадился на побережье под белым флагом и никого не встретил.
 
За ним последовали британские морпехи, которые, как только ступили на землю, были окружены сотнями русских солдат.
Русские, недолго думая, захватили всех британцев и открыли огонь из ружей по другим высаживающимся, а также шлюпкам союзников, которые спешно бежали под защиту своих кораблей.
 
Чуть позже спасательная партия сумела подобрать мулата Джона Брауна, одного из морпехов, который получил пулю в бок и упал, симулируя смертельное ранение.
 
Вечером он дополз к морю и поплыл в направлении английских кораблей, где и был подобран шлюпкой. По его рассказу выходило, что русские убили всех британцев, причём не пулями, а топорами.
(!!!)

Стрелять по густым зарослям и скалам из пушек, к тому же не зная, где находятся русские и пленные, было верхом безумия, поэтому Дандас ограничился тем, что охарактеризовал это происшествие «как акт чрезвычайной жестокости и пренебрежения законами войны».
Дело дошло аж до парламента.
 
Газеты окрестили действия русских «резнёй в Ханко».


На место происшествия выехали следователи III Отделения российской Империи.
Они выяснили, что чуть ранее с британского парохода высадилась партия солдат, которая сожгла финскую деревню.

Русские войска находились недалеко от места высадки и, получив сообщение от дозорных, поспешили навстречу британцам.
Далее они потребовали сложить оружие, но этот приказ был проигнорирован, поэтому русские открыли огонь на поражение.
После первых трёх залпов английские пехотинцы сдались.
 
В плен попало 78 британцев.

Однако английские газеты было уже не остановить: все передовицы пестрели красочными выдуманными подробностями боя, а на заглавной картинке бородатый русский казак с полковничьими погонами, злобно скалясь, вырезал сердце у темнокожего Джона Брауна. (!!!)


Похоже, что в данном случае британская версия была, говоря словами классика,  изрядно «соврамши»,  и ее сочинили для прикрытия факта разгрома этого десанта и захвата в плен английских морских пехотинцев.

Никакого списка пленных финнов, которых англичане, якобы, хотели там передать русской стороне, опубликовано не было, топоров (которыми, по рассказу героического мулата Д. Брауна, изрубили несчастных англичан), на вооружении русской пехоты тоже не имелось.
Да и действовать своими  штыками русская пехота умела очень неплохо.

Видимо, наши солдаты поленились как следует «прочесать» место схватки и осмотреть трупы убитых англичан.
Это и позволило, прикинувшемуся мертвым, Джону Брауну вечерком добраться до берега и доплыть до своих кораблей.

Там он и сочинил свою сногсшибательную версию об «ужасных казаках», изрубивших топорами несчастных англичан, высадившихся там с гуманитарной миссией.


А теперь перейдем к рассказу о взятии крепости Бормазунд.

Лет 20 назад, на просторах интернета, я случайно наткнулся на статью Фридриха Энгельса «Взятие Бормасунда», написанной  28 августа 1854г и опубликованной  в газете «New-York Daily Tribune» №4182, 13 сентября 1854г., в качестве передовой статьи.

Тогда я впервые узнал об этом эпизоде войны на Балтике и заинтересовался его подробностями.
(Ни в военном училище, ни в академии мы не изучали этого, да и данная статья классика марксизма в список  рекомендованной к изучению литературы, тоже не входила).

«А дело-то громкое было»,  - как говорил незабвенный Шарапов на ужине в «малине» у Горбатого.

Вся просвещенная Россия, в 1854 году,  обсуждала его и выдвигала самые необычные версии причин скоропостижной капитуляции этой крепости.

Итак, после присоединения Финляндии к Российской империи, встал вопрос о защите наших интересов в Ботническом заливе.
Проект Аландских укреплений повелено было (в конце 1809 года) составить флигель-адъютанту полковнику Барклаю-де-Толли, который в 1810 году приступил к съемке и представил обозрение островов.
 
Местом для главной крепости он избрал Бомарзунд, как более удобный для стоянки флота.
«Для избрания места был командирован генерал-майор Трузсон 2-й.
Ознакомившись с прежними планами и обзорами, Трузсон также остановился на Бомарзунде, а гавань для флота он полагал иметь в заливе Нотвик. Трузсон же предложил построить одну башню на Прест-Э.
 
Предположения Трузсона рассмотрел, проверил и одобрил начальник главного штаба Его Императорского Величества барон Дибич.
 
В 1828 году опять повелено было составить проект и план укреплениям на Аланде.
В виде руководящих начал указано было, что местоположение Бомарзунда представляло наиболее выгод для обороны и наступательных действий; что укрепления надо построить отдельно, но так, чтобы в совокупности они представили оборонительную систему и в то же время могли защищаться порознь;

Высочайшее утверждение проекта  укрепления Бомарзунда  состоялось 8-го июня 1829 года. К выполнению этого проекта приступлено было в 1830 году, когда начали разравнивать местность…

На юго-восточной оконечности главного острова Аландского архипелага, при проходе из пролива Варгата в залив Лумпарен (Lumparen), проектировано было построить форт (А), окруженный оборонительными башнями…

Со стороны материка все башни предполагалось соединить между собой и с главным фортом земляными брустверами, а со стороны Варгатского пролива — каменной стенкой.
Для обстреливания этого пролива и прохода в залив Лумпарен, решено было на главном острове возвести три башни, а на Прест-Э — четыре. Таким образом, явилась бы возможность разместить 5.000 человек и 500 орудий.
 
Место для крепости было выбрано с таким расчетом, чтобы большие корабли в военное время со значительным грузом могли проходить мимо его форта.
 
В 1843 г. адмиралу Д. Н. Кузнецову довелось быть на Аланде и осмотреть строящийся Бомарзунд.
Укрепления этой крепости были начаты, по словам адмирала, «в огромном масштабе», - в своей книге отмечает М.М. Бородкин.

Однако к 1854 году успели выполнить только одну пятую часть всего проектированного.
К началу кампании форты не имели взаимной обороны и лишены были возможности должным образом обстреливать прилегающую местность.
 
(Главный форт состоял из каменной двухэтажной сводчатой оборонительной казармы на 2.500 человек с 115 амбразурами. Из башен были построены только три (С, U и Z, каждая на 125 чел.).
 
Наружные боевые стены были сложены из кирпича и облицованы гранитным камнем…
13-го января 1854 года состоялось Высочайшее повеление об усилении Аландских укреплений.
Проект его представлен был комитетом, состоявшим под председательством великого князя Константина, из генерал-адъютанта Берга, генерал-адъютанта Философова, инженер-генерал-лейтенанта Сорокина и генерал-адъютанта Безака.

Для вооружения главного форта было привезено всего 139 орудий; но из них в казематы поставлено было только 66, а остальные лежали на дворе крепости без лафетов.

(Они, увы, так и провалялись там до самой капитуляции крепости. Что мешало Балтфлоту привести в Бомарзунд недостающие лафеты, пока флота союзников еще не было на Балтике, понять невозможно).


В трех готовых башнях находилось только 46 орудий. Следовательно, для встречи всей армады союзников на Аланде имелось 112 орудий.
В 1850 году на Аланде находилось 190 жилых казематов, 242 нежилых, 17 каменных строений, 86 деревянных; помещений имелось на 4,900 чел. и на 2,640 пудов пороха. (Сборн. Имп. Рус. Истор. Общ. 1896 г., т. 98, стр. 404).

Личный состав гарнизона крепости состоял из 10-го линейного батальона, артиллерийской роты, военно-рабочей роты, казачьей команды, двух рот Финляндского гренадерского стрелкового батальона, Инженерной команды, арестантской команды и инвалидной команды: всего 2175 человек (включая 42 офицера), из которых только 1 600 строевых.

Форт был оборудован орудиями в количестве: 28 штук — 24-фунтовых, 17 штук — 12-фунтовых и 23 штуки — 16-фунтовых. В трёх башнях ещё располагалось 19, 21 и 8 орудий разных калибров (до 36 фунтов).
 
Всего крепость имела 132 орудия, из которых 20 были неисправными. Одной из башен командовал капитан, остальными поручики.

В ожидании неприятеля, наши войска были распределены следующим образом: в главном форте находилось 7 штаб- и 27 обер-офицеров и 1,528 нижних чина; остальной гарнизон распределен был по трем башням.
 
Башней С командовал штабс-капитан Теше, башней U — поручик Зверев и Z — поручик Шателен.
Для большего обстреливания залива Лумпарен, наскоро насыпана была штабс-капитаном Теше земляная батарея (N) на четыре полевых орудия.


Комендантом крепости являлся полковник (после первого нападения он был произведён в генералы) Яков Андреевич Бодиско.
Вот, что о нем сказано в Википедии:

Бодиско Яков Андреевич (Jakob von Bodisco) (1794-1876) – генерал-майор (19 июня 1854).
Родился 9 октября 1794 года в Москве в семье коллежского асессора, директора Московского ассигнационного банка Андрея Андреевича Бодиско (Andreas Hendrik Mauritz von Bodisco) (1753-1809) и его супруги баронессы Анны Ивановны Горгон де Сен-Поль (Julie-Anne-Marie Gorgone de Saint-Paul), происходил из дворян Московской губернии.

В 1811 году он поступил на военную службу прапорщиком пешей артиллерии, принимал участие в Отечественной войне 1812 года и Заграничных походах 1813-1814 годов, сражался при Бородино, Тарутино, Вязьме, Дрездене (Dresden) и при взятии Парижа (Paris).
В 1837 году – подполковник, служил при российской дипломатической миссии в Стокгольме (Stockholm), в 1845 году – полковник, во время Крымской войны 1853-1856 годов состоял начальником Аландского архипелага (Аland) и комендантом крепости Бомарзунд (Bomarsund).
Награждён орденом Святого Георгия 4-го класса (20 ноября 1848 года).

Был дважды женат: первым браком на Наталье Александровне Спициной, от которой имел четверых детей: Любовь (1826- ), Андрей (1830-1885), Анна (1833-1878) и Александр;

вторым браком на Иоганне Маргарете Наталии Теше (Johanna Margareta Natalia Tesche) (1829-1908), от которой имел троих детей: Вольдемар (1850- ), Борис (1851- ) и Ольга Кристина (1853- ).

Тут следует обратить внимание на несколько моментов:
 
- с 1837 года  Я.А. Бодиско служил в Стокгольме, в русской дипломатической миссии, однако в ноябре 1848 года он получает один из высших орденов Российской империи -  орден Святого Георгия 4-го класса, которым награждали только за личные подвиги в боевой обстановке.
За что именно он получил этот орден – непонятно;

- любопытны и детали его личной жизни.
 
Первой его женой была русская Н.А.  Спицина, а вот вторая жена, судя по всему, была шведкой с которой они родили трех детей, причем последняя их дочка родилась уже накануне войны, в 1853 году (когда Я.А. Бодиско уже было 59 лет!!!) Крепкий был мужчина!
 
Так вот, эта его жена, Наталия Теше, после капитуляции Бормазунда в 1854 году добровольно отправилась, вместе с их малолетними детьми, в плен к французам!
 
(Известно, что жены декабристов отправлялись за  ними в Сибирь, но вот о том, чтобы жена, вместе с маленькими детьми, добровольно отправлялась за мужем в плен, ранее мне читать не доводилось.)
 
В плену Я.А. Бодиско проживал вполне комфортно, вместе с женой, и даже был удостоен приглашением на прием к самому  императору   Наполеону Третьему!!!
«Император ласково побеседовал с пленниками, поинтересовался сколько их возвращается на родину и написал карандашом записку к своему казначею, с требованием выдать пособие на 42-х человек в сумме 2000 франков».
 
(Источник

После этого императорского приема, семейство Бодиско французами было переправлено в Россию.
Все это, разумеется, как и странные обстоятельства слишком быстрой капитуляции Бомарзунда, вызвали разные слухи и «кривотолки» в России.


Например, старый преображенец, князь Имеретинский, по поводу Аланда, писал:
 «День полкового праздника (6 авг. 1854 г.) омрачился официальным известием о взятии Аландской крепости.
Как ни преувеличены, как ни чудовищны были подчас тогдашние толки, но они имеют интерес, так как служат выражением беспокойного лихорадочного настроения в русском обществе.
Мы все еще были не уверены в себе и каждую неудачу охотнее всего приписывали измене и подкупу.


С начала лета 1854 г. и до конца Крымской войны я вел деятельную переписку с одной почтенной личностью.
Это была Наталья Александровна Азаревич, дочь писателя Измайлова, женщина просвещенная и вполне русская женщина.
Она жила постоянно в Петербурге и имела возможность выезжать в общество и принимать его у себя.

Я приведу выдержки из её писем, потому что в них ясно высказывается тогдашнее возбуждение жителей столицы и слухи, их волновавшие.
Она писала мне от 22-го сентября 1854 г.:
 
«Болтать так болтать обо всем.
Говорят, что Б(одиско) был подкуплен, почему Аланд и сдался в такое короткое время.
Здесь (т. е. в С-Пб.) находится теперь священник из Бомарзунда, он рассказывает, что дрались весьма плохо, потому что солдатам было запрещено стрелять и что сам Б. просил священника уговорить солдат не стрелять, на что священник отвечал, что в его сане нельзя отклонять солдата от исполнения обязанностей, а напротив, он должен поддерживать людей в намерении стоять твердо за веру, царя и отечество.
 
Б(одиско) женат на сестре или родственнице Барагэ д’Иллье.
Невольно призадумаешься, что женщины часто бывали причиной падения и славы государств.
Ф(уругельма) называют таким же изменником.
 
Припомните первые рассказы о взятии Бомарзунда: белый флаг, выкинутый неизвестно кем и вслед за тем сильная перестрелка, потом часть войска, хотевшая драться, а другая безмолвно, положившая оружие.
Все это набрасывает тень сомнения».

Из письма от 2-го ноября: «Когда будет размен пленных и Б. возвратится в Россию, ему предстоит награда: казнь на месте измены».


И это не было лишь никчемной болтовней.
 
Строго говоря, «генерал-майор Я.А. Бодиско сдал неприятелю Аландские укрепления, когда в главном форте не было сделано ни одной бреши и когда гарнизон форта не выдержал ни одного приступа.
 
Такая сдача, на основании 89 ст. инструкции комендантам крепостей, считалась преступной, и по своду военных постановлений каралась смертной казнью».
 
Вот где основа для  суровых пожеланий, высказанных дочерью писателя Измайлова.

Конечно же, Я.А. Бодиско не был родственником французского генерала Барагэ д’Иллье, руководившего взятием Бомарзунда, но слух этот показывает, насколько сильно русское образованное общество было потрясено быстрой капитуляцией крепости и искало ее причины в измене командования.


Интересна и личность капитана Теше, командовавшего важнейшей башней «С», которая была первой захвачена французами, при очень странных обстоятельствах (о них чуть ниже поговорим).
 
Этот капитан Теше был или однофамильцем, или родственником второй жены Я.А. Бодиско,  Иоганне Маргарете Наталии Теше и он жил в плену вместе с  ними.


Вот что говорилось в книге М.М. Бородкина ««Война на Финском побережье 1854-1855 гг.»:

«В ту ночь, когда башня С была взята неприятелем, между нижними чинами разнесся слух, что капит. Теше подкуплен и потому он сдал башню.
Этот слух получил столь широкое распространение и так упорно держался среди аландцев, что он был сообщен подпоручику Гаделли, когда он прибыл для расследования Бомарзундского дела.
Впоследствии к этим измышлениям прибавились новые рассказы.
 
Во время одной из последних поездок по шхерам, в Бозе почивающему Государю Императору Александру III пришлось зайти в маленькую избу на Аландских островах; застав в ней двух стариков, он осчастливил их несколькими вопросами.
(Они не узнали своего августейшего собеседника, который был в гражданском платье).
Из полученных ответов выяснилось, что они инвалиды и были, между прочим, участниками обороны Бомарзунда.
 
«Как же вы так плохо защищали крепость, что она была сдана неприятелю?» 
«Не мы сдались, объяснили старослужилые, а комендант, который во время бомбардирования сидел в погребе за мешками».


Полковник Мошнин в своей книге «Оборона побережья» написал, что комендант Бодиско начал переговоры о сдаче крепости «под влиянием своей жены, находившейся в крепости.
 
Прибавим ко всем этим упрекам и обвинениям еще суровый отзыв рядового Иоанна Загородникова, одного из участников защиты Бомарзунда.
По возвращении из английского плена, он изложил свои воспоминания в виде письма к родственнице».


Надо сказать, что потом М.М. Бородкин всячески опровергает эти сведения, говоря, что жена Бодиско жила не в крепости, а в аландской деревне, за несколько верст от неё, и что Бодиско «не прятался в погребе за мешками во время бомбардировки».

Разумеется, бывшие солдаты этих подробностей знать не могли и просто пересказали царю ходившие между ними в молодости слухи…

Впрочем, о деталях сдачи крепости и работы Высочайше утвержденной особой следственной комиссии, мы еще поговорим, а пока - о подробностях самой осады Бомарзунда.


Прежде всего, надо сказать вот что: современные публицисты, пишущие в стиле «уря-уря патриотозма», оправдывая скоропостижную капитуляцию этой крепости, нередко представляют Бомарзунд в виде никому не нужной «крепостцы», которая не играла в той войне никакой роли, и защищать которую особого смысла не было.
Конечно же, это не так.


Значение Бомарзунда для контроля за Ботническим заливом и западным побережьем Финляндии, прекрасно понимал Николай Первый.
 21 июля 1854 года прибыли к союзникам корабли с французским десантом, и было окончательно решено брать Бомарзунд.
Русские об этом знали.
 
«26 июля Николай I прибыл в Кронштадт, на корабль Император Пётр I, где началось очередное совещание по поводу возможных действий на море.
Государь в общих словах описал ужасное, почти беспомощное состояние Бомарзунда, окружённого вражеским флотом и ожидавшего высадки войск.
 
Николай I предложил, чтобы Кронштадтские дивизии, соединившись со Свеаборгской, атаковали стоявший отдельно у Ревеля отряд противника и если и не разбили его, то хотя бы отвлекли внимание союзников от крепости.
Мысль императора была здравой, а вот реакция царских флотоводцев на неё оказалась прохладной.
Адмирал Рикорд выразил неуверенность в успехе.
Адмирал Литке позже записал:

«Я положительно высказал моё мнение, что успеха от поиска над отдельным неприятельским отрядом ожидать нельзя, потому что, имея 6 винтовых линейных кораблей, он всегда может уйти от наших парусных, которых рангоуты, появившиеся на горизонте, вовремя его предостерегут, если и не сделают этого крейсеры.
Наш же флот может подвергнуться большой опасности, если главные силы неприятеля, извещённые крейсерами, на него обратятся».


Великий князь Константин Николаевич шепнул на ухо адмиралу Литке: «On a la malheureuse id;e de faire sortir la flotte, — combattez-la (Есть несчастная мысль вывести в море флот — оспаривайте её)».

Ещё раз отметим: речь шла о том, что нужно помочь своим боевым товарищам, запертой в крепости армии.
Флот это делать отказался.

 И тем более непонятна реакция Николая I: «Ну если нельзя, то нечего об этом и думать».
А ведь он мог настоять на этом решении, приказать выйти в море, хотя бы попытаться.
 
Даже просто выход в море отвлёк бы союзников от Бомарзунда и дал бы время усилить гарнизон или же вообще заставил бы противника отказаться от атаки.
Но ничего этого не было сделано».

(Сергей Махов. «Крымская война: крепость Бомарзунд»

Безусловно, Бомарзунд тогда представлял собой недостроенную крепость, стены которой ради экономии (!!!) сделали не из гранита, а из кирпича, облицованного гранитом.
Эта недостроенная  крепость, в которую даже не удосужились привезти необходимое количество лафетов для ее орудий,  служила аванпостом для прикрытия русской Финляндии…


Почему-то, после начала Крымской войны русское командование наивно предполагало, что союзники в случае атаки Бомарзунда ограничатся лишь бомбардировкой, без высадки десанта, поэтому коменданту надлежало сосредоточить свои усилия на обороне собственно укреплений, не принимая противодесантных мер.

Была допущена и другая фатальная ошибка: считалось, что из-за узости фарватера и мелей действовать против крепости более чем двумя фрегатами невозможно.

Однако последующие события показали, что там, где, казалось бы, с трудом пройдут фрегаты, вполне проходили линейные корабли, а в местах, недостаточных для двух фрегатов, действовала целая эскадра.


Вообще, с промерами глубин на фарватерах, и в шхерах финского побережья, у Балтфлота была просто беда, приводившая к обидным потерям и поражениям.


В Бомарзунде, за 30 мирных предвоенных лет, так и не удосужились промерить глубину проливов, считая их узкими и мелководными для современных кораблей.
В результате, линейные корабли союзников совершенно спокойно и «неожиданно» прошли по этим фарватерам, начав обстрел крепости с тыла.

Даже у Свеаборга, где была главная база Балтийского флота, глубины акватории не были, как следует, изучены и там, где на устаревших русских картах числились подводные камни и мели, спокойно разместились английские корабли, приступившие к  обстрелу Свеаборга. (Но об этом поговорим в других главах).


В июне 1854 года через пролив Энгёсунд прошли четыре паровых фрегата под общим командованием капитана Холла (того самого, кто захватил 3 русских фальконета в «деле у Экенеса»): три подошли к главному форту, четвёртый остался за островом.

Капитан Холл решил обстрелять крепость без согласования с адмиралом Непиром.
Бой состоялся 9 июня 1854 года. Обстрел продолжался три часа, пока корабли не расстреляли весь свой боезапас. На огонь кораблей союзников отвечал Главный форт крепости вместе с недавно построенной батареей.
После корабли удалились в открытое море, и обе стороны заявили об убедительной победе.
 
Результатом же перестрелки явились несколько 4 убитых, 15 раненых и 3 сбитых орудия с русской стороны,  незначительные повреждения кораблей и 5 раненых со стороны англичан (по докладу русских, наблюдались повреждения трёх кораблей, на одном был сильный пожар).
 
«В течение трех дней жители видели его суда в шхерах, но затем он скрылся из вида. Мы выпустили около 300 снарядов из форта, 56 из орудий батареи (п) и несколько из башни С.
Другие башни по своему расположению не могли принять участия в бое.
Форт выстоял почти неповрежденным.

До бомбардирования инженер-капитан Краузольд успел устроить над сводами форта земляные насыпи, и они много содействовали уменьшению разрушительного влияния неприятельских ядер, коих было брошено в крепость от 2000 до 2500.
 
Французский историк восточной войны (1853 — 1856 г.), Леон Герен, не определяет цифрой этого количества, но говорит, что выпущено было колоссальное число снарядов.
Он же признает, что суда неприятеля сильно пострадали. У «Геклы» оказалась поврежденной корма и кроме того она получила семь пробоин.


На рапорте командующего войсками с изложением дела 9-го июня Государь Император собственноручно (16-го июня) написал: «Публиковать; хорошее дело; всему гарнизону по 1 руб. сер.».
Бодиско был произведен в генерал-майоры, Фуругельм — в полковники, капитан — Краузольд получил Владимира 4-й степени с мечами и бантом и т. д.
Нижним чинам отправлены были знаки отличия военного ордена.

Для освидетельствования последствий бомбардирования, по Высочайшему повелению был отправлен ротмистр H. В. Шеншин, состоявший адъютантом военного министра.
С редким благоразумием и неустрашимостью он выполнил трудное поручение, заслужив себе звание флигель-адъютанта».


Как мы видим, незначительная, в общем-то перестрелка, которая закончилась «вничью», очень обрадовала Николая Первого, поспешившего «авансом» направить награды в адрес командования крепости. 


«20-го июля 1854 года Шеншин вторично отправился на Аланду...
На этот раз поездка не обошлась без приключений, так как нужно было пробираться среди шхер, за которыми внимательно наблюдали англичане.
Пришлось укрыться от английских офицеров в сарай с сеном, переодеться в крестьянское платье и даже разорвать предписание военного министра, чтобы не иметь при себе уличающих документов.
 
Пакет с георгиевскими крестами и копию с приказа, в котором объявлялось Высочайшее благоволение Аландскому гарнизону, удалось еще сохранить под передником бабы, ехавшей вместе с ним на лодке.
 
Наконец, последние бумаги были уничтожены, и лодка Шеншина благополучно проплыла между двумя пароходами-корветами, в расстоянии всего нескольких десятков шагов.
Благоволение и награды Государя Императора осчастливили гарнизон; особенно обрадовались крестам финские стрелки».


Пожалуй, наибольшее мужество, в этом эпизоде, проявила безвестная финская баба, спрятавшая у себя под передником приказ о царском Высочайшем благоволении и георгиевские кресты для гарнизона крепости.


«Опасность побудила ротмистра Шеншина уничтожить Высочайшее повеление, которым Государь Император указывал коменданту, в случае невозможности удержать форт, вывести гарнизон, взорвать укрепления, истребить запасы и повредить орудия.
 
Для отступления делалось три предположения: или перейти в башни, или уйти во внутрь острова и начать партизанскую войну, или, наконец, скрытно переправиться в Або, если подойдут канонерские лодки и пароходы.
Все эти предположения исходили из уверенности, что неприятель нападет на Бомарзунд с моря, а с суши станет действовать лишь несколько вооруженных матросов.

Так как подлинного предписания не было, то Шеншин передал сущность его ген. Бодиско в общих выражениях. Если бы документ достался неприятелю, то он раскрыл бы ему всю слабость Аланда и потому в минуту опасности ротмистр Шеншин уничтожил его и Государь изволил одобрить такой поступок».


Обратите внимание, что в Высочайшем повелении ничего не говорилось о возможности капитуляции крепости, напротив, требовалось, в случае крайней необходимости «взорвать укрепления, истребить запасы, повредить орудия», перейти в другие башни и даже начать партизанские действия (!!!) на этих лесистых островах, которых в Аландском архипелаге насчитывалось более 90 штук.

Ничего этого командованием Бомарзунда, увы, сделано не было. Даже орудия и припасы, при капитуляции крепости, были сданы неприятелю в полной исправности.
 
Союзники даже не смогли все это полностью вывезти и, после их ухода  осенью 1854 г., местные аландские жители охотно занимались расхищением брошенных крепостных запасов продовольствия и различной амуниции.


«С каждым днем прибывали новые и новые неприятельские суда. Аланд был охвачен настолько плотным кольцом их, что сообщение даже с ближайшими окружавшими островами почти прекратилось.
Неприятель деятельно готовился к осаде: он производил промеры, заготовлял на острове Михельс-Э, куда высадил довольно значительные отряды войск, туры, фашины, штурмовые лестницы и и пр.
 
(НИЧЕГО этого, кстати, неприятелю не понадобилась. Крепость капитулировала без всяких штурмов со стороны союзников).

Малочисленность нашего гарнизона, отдаленность острова и совершенный недостаток вооруженных гребных судов, лишили нас возможности препятствовать неприятелю.


Государь, узнав о том, что неприятель желает взять Бомарзунд, был очень озабочен его участью и не желал допустить союзный флот в его бухту, сознавая, что малочисленный гарнизон укрепления будет поставлен в весьма тяжелое положение.
 
В виду этого флигель-адъютанту Аркасу повелено было, взяв из Гельсингфорса и Або канонерские лодки и нужное число пароходов, спешить к Аланду и заградить бухту крепости.
Великий князь, генерал-адмирал, и военный министр, князь Долгорукий, не предвидели успеха от подобного плана, так как неприятельские корабли были уже снабжены винтовыми двигателями.
 
В Гельсингфорсе флигель-адъютант Аркас получил 4 парохода и 20 канонерских лодок.
В Або к этому отряду присоединили еще 20 канонерских лодок, и вся флотилия двинулась к острову Кумлингу, с которого видно было, что неприятельский флот стоял уже в виду крепости Бомарзунда.
Флиг.-адъют. Аркасу не пришлось таким образом привести в исполнение, возложенного на него, поручения. Он вынужден был вернуться в Або.

Суда нашего флота были плохи; канонерские лодки оказались совершенно неприспособленными к требованиям времени.


26-го июля, с 3-х часов утра, началась высадка союзников во всех трех избранных пунктах, под защитой кораблей «Эдинбурга» и «Дипере». В течение трех с половиной часов было высажено 11 тыс чел.
 
При этой высадке никто даже ног не промочил.
При наших ничтожных силах, высаживающимся не было оказано никакого противодействия.
Убедившись, что Транвик слишком удален от крепости, неприятель стал выгружать свои припасы, осадные материалы и парки у острова Оон.», - отмечает  М.М. Бородкин.


Похоже, что кроме самого императора и его флигель-адъютанта Аркаса, никого из царских флотоводцев судьба крепости не волновала, и они не предприняли ровным счетом ничего для помощи Бомарзунду.


«Ознакомившись с местностью, осаждавшие решили, что башня С мешает их дальнейшему наступлению и потому готовились сосредоточить на ней огонь своей артиллерии. 27-го июля продолжалась выгрузка осадных материалов и заготавливались туры и фашины.
28-го июля десантные войска особенно приготовлялись к нападению на башню С.
Перевозка осадных орудий с кораблей окончилась только 29-го июля.

В самой крепости тоже готовились к осаде:
 «Разрушили все мосты и дороги, ведшие к прибрежным пунктам; устроили несколько рвов и засек; лошадей (24) сдали коронному фохту, для раздачи их жителям на прокормление, впредь до востребования; наконец, сожгли и разрушили все деревянные строения в деревне Скарпансе и Прест-Э, находившиеся ближе 600 сажен к укреплениям.
Тогда же погибли в пламени госпитальные строения на Прест-Э, провиантские магазины, острог и пр.

Кирпичом и бревнами в форте заложили оконные, дверные и амбразурные отверстия. Переставлялись орудия сообразно потребностям обороны.
Орудия были постав лены (еще в марте 1854 г.) даже в церкви, причем комендант, особым предписанием, сберег, однако, алтарь.
 
После первого бомбардирования в крепости оставалось по 60 снарядов на орудие, а продовольственных припасов хватило бы до декабря 1854 года.


В 10 часов утра, 28-го июля, с адмиральского судна Непира «Бульдог» была брошена первая бомба и загорелся бой.
Чтобы действовать огнем по нашим укреплениям, союзники строили батареи и траншеи; на эту работу требовалось значительное время, так как землю в мешках приходилось иногда приносить с довольно далеких расстояний.
Всех батарей ими было насыпано пять, на разных расстояниях от форта.

Первый натиск союзников пришлось принять на себя башне С.
Эта казематированная двух-ярусная круглая башня имела в каждом ярусе по 16 казематов, глубиной в 3,5 сажени.
Круглый двор её имел 10 сажен в поперечнике.
Башня находилась на высоте 150 футов над уровнем моря и 135 ф. над горизонтом форта.
Она командовала над местностью (исключая Чертовой горы, которая подымалась еще выше).
К её подошве, по первоначальному проекту, должен был подходить третий фронт укреплений.
Но эти укрепления не были возведены и теперь башня С стояла одиноко, при чем местность благоприятствовала подступам неприятеля, который с одной стороны приблизился на 60 саж., а с другой отстоял от башни на 150 саж.
 
Чтобы избежать внезапного овладения башней, все амбразуры и окна нижнего этажа были заложены кирпичом и превращены в бойницы.
За неимением подвала, заряды и снаряды были положены в двух казематах верхнего этажа.
 
Ко времени атаки в башне С находилось 10 орудий, 140 нижних чинов и три офицера: кап. Теше, поручики Сальберг и Брофельд (последний был ранен и заменен поруч. Конради)…», - отмечает М.М. Бородкин.

Вам не кажется странным, что в этой, ключевой для обороны крепости башне, при её  подготовке к осаде, так и не удосужились вырыть подземные хранилища «для зарядов и снарядов»?!

А ведь гарнизон Бомарзунда насчитывал более 2 тысяч человек, в том числе немалое количество арестантов, так что найти несколько десятков пар рабочих рук,  для того, чтобы вырыть эти укрытия, было несложно, а леса и камней в округе было изобилие.

Да и в самой башне «С» было 140 нижних чинов, которые могли бы, при энергичном командовании, устроить засеки на ее подступах, оборудовать окопы, вырубить лес и кустарники вокруг нее и т.д.
Ничего этого также сделано не было.


К сожалению (для нас) неприятель действовал энергично и умело.
Пользуясь складками местности, французы подобрались к башне и начали строить свои батареи (орудия и боеприпасы к которым им еще требовалось перетащить от места высадки с кораблей).

«…в течение следующей ночи неприятель успел, однако, вооружить свое укрепление четырьмя пушками и значительным числом мортир. Завязалась борьба между башней С и этим укреплением.
 
После четырех выстрелов каземат, который по положению своему не имел сквозного ветра, наполнялся настолько дымом, что люди на время должны были выходить из него, а орудия наши накаливались столь сильно, что периодически приходилось прекращать из них стрельбу, покрывать мокрыми рогожами и обливать холодной водой.

Стрельба наша сперва была все-таки удачна: мерлоны батареи были разрушены, три орудия подбито и неприятелю не раз приходилось прекращать огонь.
Наиболее вредила башне С навесная стрельба французов.
Своды башни во многих местах сильно потерпели и опасность грозила каземату, в котором хранился порох.
Гарнизон изнурялся. Одно орудие в башне было сбито».

Конечно, плохо, что в башне не было предусмотрено сквозной вентиляции, для удаления пороховых газов от собственных орудийных выстрелов (это уж упрек к русским инженерам, строившим башню «С»).
 
Но пока описание перестрелки выглядит скорее предпочтительным для русских: они находятся на господствующей высоте, в каменной двухярусной башне, за амбразурами, имеют 10 орудий и ведут огонь по французским полевым батареям, построенным ниже, ночью и «на скорую руку».
 
У нас «сбито» только  ОДНО орудие, у французов подбито – ТРИ.
Отчего уж так «изнурялся» наш гарнизон – не очень понятно.
Ничего катастрофичного в башне не происходит.
Однако:

«Капитан Теше, (тот самый однофамилец, или родственник жены Бодиско – мой коммент) в 5 час. 31-го июля, поднял белый флаг (!!!) и предложил французскому инженерному генералу Ниэлю, лично явившемуся перед башней, перемирие на два часа.
После некоторых возражений, генерал согласился на часовой перерыв стрельбы.


Капитан Теше лично отправился к коменданту с докладом о положении дела, прося указаний о дальнейших действиях.
Ген.-м. Бодиско указал, что ему самому не следовало отлучаться из башни, а затем приказал держаться до последней возможности, и, наконец, заклепать орудия, взорвать башню, и отступить с людьми к форту.
В 6 час. открылась опять перестрелка, но ненадолго: своды грозили обрушиться; для пороха не оставалось безопасного помещения.
 
Кап. Теше, — как он писал в своем объяснении, — опасаясь взрыва пороха  и, в то же время, видя, что гибель гарнизона пользы для обороны не принесет, а причинять вред врагу он уже не в состоянии, решился отпустить (в 9 час. вечера) людей в форт, а сам, оставшись с 30-ю нижними чинами, заклепал орудия и приготовить башню к взрыву; но не успел этого сделать в течение ночи с уставшими и неопытными нижними чинами.

К утру около башни С приготовлены были еще две батареи: одна французская, а другая английская.
На рассвете неприятель проник в башню, при чем в схватке кап. Теше был обезоружен и ранен штыками. Он и нижние чины сделались военнопленными…

Так описана история дела в рапорте кап. Теше, который он подал генералу Бодиско, после возвращения из плена», - рассказывает М.М. Бородкин.


Ну, и как вам ТАКАЯ история?!
Командовавший гарнизоном башни капитан Теше, запросил перемирия, получил его и, затем почему то лично, отправился к генералу Бодиско, чтобы «доложить положении дела, прося указаний о дальнейших действиях»!!!

(Напомню, что у него в подчинении, в башне,  было еще 2 офицера, которых можно было бы отправить «за указаниями», хотя они ему и так должны были быть предельно ясными: продолжать воевать с неприятелем, используя всю мощь своих орудий.)

Бодиско потребовал от Теше «держаться до последней возможности, и, наконец, заклепать орудия, взорвать башню, и отступить с людьми к форту», что в общем-то и так было понятно.

Вместо этого, капитан Теше, «опасаясь взрыва пороха» (!!!) «решился отпустить (в 9 час. вечера) людей в форт».
Думаю, очевидно, что опасаться взрыва пороха можно при любом обстреле  неприятелем своих позиций, и это «опасение» не является основанием для прекращения борьбы в хорошо укрепленной каменной башне, расположенной на господствующей над местностью высоте.
 
Можно было бы, в крайнем случае, этот порох и заряды перенести с верхнего на нижний этаж башни, не так много его там и оставалось, после нескольких часов боя.

Видимо, 100 человек гарнизона башни «С» спокойно перешли в форт (по крайней мере о потерях при этом переходе ничего не говорится), а капитан Теше с 30-ю  нижними чинами, остался, «чтобы заклепать орудия и приготовить башню к взрыву».

Самое удивительное, что   он «не сумел» этого сделать (ночи не хватило), ввиду «неопытности» нижних чинов, как Теше объяснял в плену Бодиско.


Вообще-то для того, чтобы взорвать пороховой склад, тогда достаточно было бросить в него факел.
 
(Помните подвиг солдата Архипа Осипова, сделавшего это на Кавказе?!
В честь него до сих пор населенный пункт Архипо- Осиповка в Краснодарском крае имеется.)

А при взрыве склада с порохом вышли бы из строя и все орудия форта, их можно было бы и не заклепывать.
Так что тут требовалась отвага и смелость, а вовсе не пресловутая «опытность».

Ну а дальше и вовсе случилось что-то малообъяснимое:


«На рассвете неприятель проник в башню, при чем в схватке кап. Теше был обезоружен и ранен штыками. Он и нижние чины сделались военнопленными».
Как же так произошло-то?!
 
Ведь все нижние амбразуры и окна башни «С» были ЗАРАНЕЕ «заложены кирпичем и превращены в бойницы»!!!
Пролезть, незаметно для обороняющихся, сквозь бойницы невозможно, даже если бы все 30 человек и сам Теше, вместо заклепывания пушек, спали богатырским сном.

Очень уж это все похоже на пресловутый «договорнячок» между капитаном Теше и командованием французов…


«Падение башни С явилось для союзников большим шагом вперед при осаде Бомарзундских укреплений.
Покончив с башней С, союзники принялись за Нотвикскую башню U.
 
Здесь было 181 нижних чина, 18 орудий при трех офицерах: поручике Звереве, шт.-кап. Меларте и подпоручике Блуме.
Всех принадлежностей и провианта было достаточно; но недостаток мог обнаружиться в воде: при разрыве бомб на дворе башни, деревянные чаны были пробиты осколками.
 
Наиболее вооружена была башня со стороны моря и наименее к стороне тех высот, с которых последовала её осада. Неприятель громил башню U из двух батарей: одной открытой пушечной и другой мортирной, маскированной…

Канонада с этих батарей продолжалась 3-го августа, с утра до 5 часов вечера. Башня  U мужественно отстреливалась.
Ей удалось подбить два орудия, неоднократно разрушить амбразуры неприятельской батареи и убить английского артиллерийского офицера.
Но силы здесь истощались.
В свою очередь три орудия башни были подбиты; одно орудие, по сделании бреши в стене, свалилось с верхнего этажа в нижний.

После непрерывной 10-ти часовой стрельбы, часть стены между амбразурами была выбита, а верхний этаж совершенно разрушен. Брешь оказалась так велика, что неприятельские снаряды совершенно свободно влетали в нее и достигали до противоположной стены…

Об исправлении повреждений нельзя было и думать; заменить подбитых орудий новыми не было возможности, за отсутствием подъемной машины, а уцелевшее орудие, на беду, находилось на поврежденной стене; помощи ожидать неоткуда было; произвести вылазку со столь незначительным гарнизоном являлось бесполезным; отступать к форту нельзя было, за прекращением сообщения.
 
Гарнизон ожидал приступа, но неприятель продолжал донимать своим огнем. Сквозь широкую брешь снаряды стали угрожать каземату с порохом.
 
Весь гарнизон убедился, что держаться долее не представлялось возможности.
Печальная необходимость побудила поручика Зверева в 8 час. вечера 3-го августа поднять парламентерский флаг, хотя башня потеряла всего 6 чел. убитыми и 14 ранеными.

Непир выразил свое удивление, спросив поручика Зверева по-немецки: «Как могли вы так долго держаться против огня нашей батареи», и затем, из уважения к мужеству поручика, оставил ему шпагу.
 Явился медик и подал помощь нашим раненым”.


Как видим, и здесь сражение было не слишком то интенсивным.
181 солдат, при 3-х офицерах и 18 орудиях, находясь в двухярусной каменной башне, вели перестрелку с двумя неприятельскими полевыми батареями, одна из которых была вообще открытой, а вторая – находилась на закрытой позиции.

После 10 часов перестрелки наши потери составили всего 6 человек убитыми и 14 ранеными, (стало быть, 160 нижних чинов оставались невредимыми),  было выведено из строя 3 орудия (из 18 имевшихся).

Не было сделано даже попытки совершить вылазку и, к примеру, попытаться вывести из строя мортирную батарею противника, которая была от башни совсем недалеко.
А ведь в распоряжении поручика Зверева было больше 150 нижних чинов, силами которых можно было хотя бы попытаться сделать хоть что то…

Вместо этого командовавший гарнизоном башни поручик Зверев поднял белый флаг и капитулировал, оправдывая сие действие тем, что «снаряды стали угрожать каземату с порохом».
 
Ни заклепать орудия, ни взорвать пороховой погреб, ни «перейти к партизанским действиям», на что прямо указывало доставленное ротмистром Шеншиным Высочайшее повеление, духа и мужества у поручика Зверева не хватило.


Приписываемые адмиралу Непиру нашими историками слова похвалы в адрес поручика Зверева: «как могли вы так долго держаться против огня нашей батареи», довольно сомнительны.
Гарнизон Зверева находился в каменной башне, имея 18 орудий, и вел перестрелку с полевыми английскими батареями (сколько в них было орудий – сведений нет, но уж точно не больше 6 в каждой).
 
Ничего особо героического в этом противостоянии для нашего гарнизона не было, ведение боя было обязанностью гарнизона башни.

Ну и оставление личного оружия офицерам, тем более добровольно славшимся в плен, было обычной практикой в войнах того времени. Вот Звереву и оставили его шпагу.


Как бы там ни было, но положение гарнизона основного форта Бомарзунда, после двух этих капитуляций, серьезно осложнилось

М.М. Бородкин рассказывает:
«Очередь дошла до главного форта. Он заключал в себе 68 орудий, 1.526 нижних чинов при 6 штаб и 27 обер-офицерах, кроме коменданта, плац-майора, плац-адъютанта и др. нестроевых…

Утром 29-го числа английский фрегат «Пенелопа» наскочил на камни у острова Прест-Э, в районе выстрелов форта, и ядра стали пронизывать его корпус.
Пристреляться к нему было не легко; чтобы достичь его, пришлось увеличить заряды и дать орудиям наибольшее возвышение.
Спасаясь от гибели, «Пенелопа» стала выбрасывать свои орудия в воду.
 
На помощь к ней пришли два судна, а остальная эскадра, желая отвлечь от неё огонь форта, начала бомбардировку. «Пенелопа» получила девять пробоин; ее увели на буксире.
 
В продолжение наступившей ночи, с форта стреляли и картечью, и из ружей, чтобы не дать неприятельским стрелкам приблизиться. То же повторилось и в ночь с 30 на 31 июля.
 
Днем было замечено, что неприятель вооружает оставленную нами береговую батарею.
Но помешать ему нашими выстрелами нельзя было.
1-го августа французские стрелки приблизились к форту, в котором ударили тревогу и усилили огонь с капонира, чтобы помочь башне С.
 
3-го августа удалось разрушить башню С, куда неприятель успел после нас втащить 50 орудий».

Требуется небольшой комментарий.
Помните, что капитан Теше сдал свою башню «С» (где было 10 наших орудий) оправдывая это тем, что из-за пороховых газов и отсутствия сквозной вентиляции, стрелять из нее было невозможно?!
 
А вот французы, после этого, успели втащить в брошенную башню «С», своды которой, по докладу капитана Теше, «грозили обрушиться», 50  своих орудий (!!!) и вели из нее огонь по основному форту крепости.


«Час испытания для гарнизона форта настал после того, как 3-го августа, союзникам удалось покончить с башнями С и U.
В течение ночи неприятели устроили мортирную и гаубичную батарею (№ 4) у северной оконечности фундамента недостроенного нами госпитального здания, т. е. в 930 шагах от капонира форта.
 
Начиная с 8 часов утра, батарея не умолкала в продолжение целого дня, обстреливая своими тяжелыми снарядами горку и вход в главный форт. Этот тыльный огонь оказался, конечно, очень вредным, так как действовал по слабым частям нашего укрепления.


3-го августа был день тезоименитства Наполеона, и союзники желали ознаменовать его падением Бомарзунда.
Суда украсились флагами и в 12 часов французские корабли салютовали ядрами.
Тринадцать кораблей союзников, на расстоянии 2.600 шагов от форта, весь день сверкали огнем из своих бортов, направляя удары против правого крыла укрепления.
 
Кроме того, фрегат «Леопард» метал 100-фунтовые ядра; два полевых орудия системы Наполеона (12 фунт.) поочередно выезжали на позицию, чтобы прославить своего изобретателя, а французские егеря метили своими пулями в крепостные амбразуры.
 
Многострадальный Бомарзунд почти не причинял вреда атакующим, так как орудия его были слабы; а к вечеру он заметно стал смолкать хотя временами и грохотал жерлами своих пушек».


Обратите внимание, что союзники установили две батареи (мортирную и гаубичную), которые причиняли основной вред крепости, на расстоянии всего 930 шагов (что-то около 500 метров) от капониров форта.

А ведь гарнизон крепости насчитывал более 2000 человек (включая 42 офицера), из которых было 1 600 строевых солдат (это были хорошо обученные бойцы Финляндского гренадерского стрелкового батальона, 10 линейного батальона, казачьей команды).

Их силами вполне можно было бы организовать ночную вылазку и попытаться захватить и уничтожить эти две несчастные батареи.
Но,  полная пассивность в обороне гарнизона Бомарзунда так и продолжалась…


Продолжим рассказ М.М. Бородкина:
«Тяжелые ядра «Леопарда» и снаряды 10-дюймовой пушки дробили несколько и отколупливали гранитную облицовку форта, которая, кстати сказать, ничем не была связана с кирпичной кладкой; амбразуры были здесь и там повреждены, кирпичи местами крошились.
 
Но, во всяком случае, если принять во внимание, что около 800 орудий в течение 8 часов не прерывали бомбардировки, то приходится признать, что успехи союзников были незначительны, так как никакого существенного повреждения форту они не причинили.
 
В течение одной ночи на 4 августа французы возвели в 500 шагах от капонира форта новую батарею № 5 на шесть орудий, со специальной целью пробить брешь.
Форт гранатами и картечью желал отделаться от неприятного соседа, выведя из строя на новой батарее 14 человек.
Но то были уже последние судороги.
 
Ядра береговой батареи сильно стали потрясать наружную стену. Но наибольший вред все-таки причиняла мортирная батарея. Она без промаху била в своды казематов, зажигала часто крышу, тогда как снаряды гаубичной и полевой артиллерии залетали с тыла, в окна казематов.
Наши стрелки усердно работали, но средства их были ничтожны. Стрельба осадной батареи и стрелковый огонь неприятеля продолжались всю ночь.

Сосредоточенный огонь с моря и с суши делался, конечно, все ощутительнее и ощутительнее; железная крыша оказалась во многих местах разрушенной, земляная насыпь на сводах изрыта бомбами; люди едва успевали тушить начинавшиеся пожары; недавняя кирпичная кладка в окнах, амбразурах и дверях стала разрушаться; усиленные наши заряды влияли на амбразуры и лафеты. Многие орудия и лафеты были, кроме того, подбиты.
Гарнизон был малочислен; десант превосходил его слишком в 10 раз. Средства обороны были ограничены, в сравнении со средствами атакующих.
 
Всю ночь на 4 августа огонь не смолкал.
Теперь против маленького форта дружно и упорно работали: мортирная батарея, стрелки, тесно обложившие укрепление и метившие в амбразуры, две батареи, которые перед тем заняты были башней U, полевые орудия, береговая батарея и 10 судов.
Ко всему этому ветер дул в амбразуры, наполняя казематы дымом…
Стены офицерского флигеля местами пробиты насквозь. Дух гарнизона был хорош; но на приступ союзники не собирались идти».


Тут  тоже потребуется небольшой комментарий.
Обратите внимание на слова историка о том, что «гранитная облицовку форта … ничем не была связана с кирпичной кладкой»!!!

Как же это получается?! Выходит, что гранитные плиты были, говоря словами Аркадия Райкина, просто «прислонютыми» к кирпичам и все?!

(В следующей главе мы рассмотрим статьи Ф. Энгельса о взятии Бомарзунда и увидим, что классик марксизма не соврал, рассказывая о такой халтуре, при строительстве этой крепости.)


Ну и второе.
Посмотрите, как напористо и инициативно, в отличие от царского, действовало французское командование:
«В течение одной ночи на 4 августа французы возвели в 500 шагах от капонира форта новую батарею № 5 на шесть орудий».
 
Выходит, что за одну ночь (!) французы соорудили свою батарею в непосредственной близости от стен крепости,  а почти 2 тысячи ее защитников никак им в этом деле не мешали…

 Упоминание о том, что «ветер дул в амбразуры, наполняя казематы крепости дымом» тоже вызывает недоумение, мягко говоря.
Форт Бормазунда был овальной формы, так что ветер  любых румбов неизбежно дул в его амбразуры. 


И вот что далее последовало:
«Сопротивление было доведено до пределов, за которыми начинается бесполезная трата людей. Пятидневное почти беспрерывное бодрствование сказалось, конечно, физическим утомлением.
Вредить врагу гарнизон не мог ни ядром, ни штыком: он был в сущности обезоружен.
В первом часу дня (4-го августа) комендант созвал начальников частей на совещание.
Решили послать парламентера к главнокомандующему, чтобы выиграть два часа перемирия.
О результате совещания начальники сообщили своим частям.
 
Те приняли известие, по показаниям одних, «с ропотом на свою участь», но беспрекословно повиновались распоряжению; другие говорят, что нижние чины хотя и обнаружили горесть и досаду, но покорились неизбежной судьбе.
 
Кап. Краузольд распорядился поднятием белого флага и прекращением стрельбы с капонира.
Молодой офицер Аквиландер должен был исполнить приказание о флаге. Флаг выставили.
Стрельба прекратилась.
Прошло некоторое время, и огонь неприятеля был возобновлен. Все недоумевали.
Оказалось, что флаг принят был обратно в амбразуру, по недоразумению, солдатом, придерживавшим его рукой.
 
Прежде чем наш парламентер успел выйти из форта, в форт явился парламентер неприятеля (в сопровождении английского и французского офицера), заявивший, что главнокомандующий требует безусловной сдачи.

Переговоры вел ген. Бодиско в присутствии штаб-офицеров.
Бомарзунд сдался.
В форт приехал Барагэ д’Иллье и сказал коменданту: «Генерал, вы вели себя, как храбрый воин; при вас, гг. офицеры, останутся ваши шпаги».
 
Ген. Бодиско ответил: «я вынужден был решиться на сдачу, ибо оружия наши были не равны, и я все ожидал случая помериться на штыках».
«Напрасно вы этого ожидали; если бы вы не положили оружия, то к утру была бы готова еще новая батарея и я не оставил бы камня на камне».
Объехав форт, он приблизился к коменданту и сказал: «Генерал, а та башня, что за водой...»

Я. А. Бодиско ответил: «Генерал, у меня такие офицеры, которые, видя меня в плену, не примут моих приказаний».
«В таком случае, дайте мне офицера».
Ген. Бодиско остановил проходившего в то время подпоруч. Пищулина.

Главнокомандующий назначил еще нашего священника Прокофьева и подозвал одного из своих офицеров и всем троим приказал отправиться к башне Z на Прест-Э и предложить ей сдаться, в противном случае никто не будет выпущен из неё живым.

(Иностранные историки говорят, что ген. Бодиско, боясь ответственности перед Государем за сдачу форта, просил Барагэ д’Иллье удостоверить, что им сделано было для обороны крепости все, что требовалось.
 Барагэ д’Иллье обещал и утешил коменданта.
Очень взволнован при сдаче крепости был еще якобы подп. А. Краузольд.)», отмечает М.М. Бородкин.

И не зря они так волновались!

Еще раз подчеркнем, что генерал-майор Я.А. Бодиско сдал неприятелю крепость Бомарзунд, когда в её главном форте не было сделано ни одной бреши и когда гарнизон форта не выдержал ни одного приступа.
 
Такая сдача, на основании 89 ст. инструкции комендантам крепостей, считалась преступной, и по своду военных постановлений каралась смертной казнью»!!!


Перед тем, как рассказать о капитуляции последней башни «Z», прокомментируем весь этот позор.
Странно звучит упоминание историка о «пятидневном почти беспрерывном бодрствовании» гарнизона крепости.
Отдых почти 2 тысяч человек вполне можно было организовать посменно, никакой необходимости в их «беспрерывном бодрствовании» не было.

Оправдание историка о том, что «вредить врагу гарнизон не мог ни ядром, ни штыком: он был в сущности обезоружен», тоже вызывает недоумение.
 
В крепости было около 60 орудий (количество выведенных из строя русских пушек нигде не указано и вряд ли оно было большим, иначе Бодиско наверняка привел бы это в качестве аргумента своей капитуляции) и подавить огнем вражескую батарею, находившуюся всего в 500 шагах, они вполне могли.


Я уж не говорю о том, что не было сделано ни одной (!!!) попытки вылазки, чтобы хоть как-то повредить стрельбе, хотя бы  ближайших к крепости, батарей союзников.

«Я все ожидал случая помериться на штыках», - так, уже после капитуляции, хорохорился Я.А. Бодиско перед генералом Барагэ д’Иллье.

Как говорится, «надо было хотя бы попробовать»…


Все вооружение крепости (орудия, ружья и боеприпасы) и огромные запасы продовольствия и амуниции, при капитуляции были переданы союзникам в исправном состоянии:

«В лондонском Тоуэре сохраняются ружья и колокола, вывезенные из Бомарзунда, в качестве русских трофеев…

Неприятель увез еще наши медные пушки и ядра, зарытые в землю в окрестностях оборонительной казармы, а также ружья, которыми завалены были крепостные колодцы.
Знамя финляндского линейного № 10 батальона успел сжечь подп. Клингстедт в то время, когда неприятели были в  форте и искали это знамя.»


Абсолютное большинство царских солдат той поры было неграмотными,  и никаких дневников или писем, по этой причине, они потомкам оставить не могли.

Тем более ценен для  нас сохранившийся отзыв рядового Иоанна Загородникова, одного из участников защиты Бомарзунда.
По возвращении из английского плена (в 1856 г.) он изложил свои воспоминания в виде письма к родственнице.
Вот что, было отмечено в этом редком дневнике русского солдата:

«Справедливее сказать, что крепость сдана на скорую руку, без должного совещания коменданта, генерал-майора Бодиско, и заведовавшего батальоном, полковника Клингстеда, с гг. офицерами, на каком основании оставить укрепления неприятелю и нас, как бы овец, без счета поспешно предали в жертву врагу...

Казенные вещи: оружие, амуницию и проч. собственные материалы и припасы маркитантов брошены также в добычу победителям без заключения акта.
О денежных же суммах разных ведомств, хранившихся в кладовой, умолчу, потому что не знаю, кто ими воспользовался, но жаль, мои артельные деньги и прочих солдат там были и верно не возвратятся…

Окончание театра безуспешной войны, при малочисленной потере убитых и раненых, сокрушило мое сердце; я тайно, в чувствах душевной боли, со слезами, приносил раскаяние, что мы не сыны церкви и не истинные слуги отечеству, предавались почти целым гарнизоном постыдному плену.
Попечение монарха было велико об нас, но нами не оправдана его милость...»


Похоже, что у этого простого русского солдата чести, совести и чувства долга перед Отечеством оказалось намного больше, чем у иных «благородий и высокоблагородий», поспешно и «безусловно» сдавших крепость и своих солдат, которых они  «как овец, без счета предали в жертву врагу»…

(Впрочем некоторые подробности сдачи крепости и жизни ее гарнизона в плену мы рассмотрим в следующей главе.)

Пока же отметим, что генерал Барагэ д’Иллье уже по-хозяйски распоряжался в сданной ему крепости, приказав Бодиско «дать ему офицера» для передачи в форт «Z» приказа о капитуляции и назначив (!!!) нашего священника Прокофьева, для этой же миссии.
Затем он подозвал одного из своих офицеров и всем троим приказал (!!!) отправиться к башне Z на Прест-Э и предложить ей сдаться, в противном случае никто не будет выпущен из неё живым.

«На острове Прест-Э оставалась еще башня Z, которой командовал поручик Шателен. В его распоряжении находилось 20 орудий и 141 нижних чинов, при двух офицерах…»

Похоже, что этот поручик Шателен был одним из немногих, по-настоящему боевых офицеров, готовых драться с неприятелем:
«Уже с 26-го июля, чтобы обеспечить башню от внезапных нападений, поручик Шателен стал высылать в секрет стрелков Финляндского гренадерского батальона.
Предосторожность эта оказалась не лишней.
 
Неприятельские баркасы, предполагавшие занять Прест-Э, в виду его обособленного положения, наткнулись на секреты и, под дружным и сосредоточенным его огнем, вынуждены были отойти назад.

В 9 часов утра 4-го августа неприятельские суда («Леопард», «Гекла» и «Косит») принялись специально за разрушение башни Z. Местность им благоприятствовала: корпуса судов оказались прикрытыми лесом.
Перестрелка башни с судами продолжалась два часа; неприятель отступил.
На башне был подбит единорог, а прислуга его частью убита, частью переранена.
«Леопард» потерял грот-мачту и получил 11 подводных пробоин».

Как видим, поручик Шателен действовал умело и активно: используя финских стрелков-снайперов, он отогнал от своего острова баркасы с неприятельским десантом, а потом успешно выдержал перестрелку аж с тремя вражескими кораблями, в том числе и с грозным «Леопрардом»,  нанеся ему довольно серьезные повреждения.

Даже условия своей вынужденной капитуляции (сделанной по приказу Бодиско) поручик Шатален сумел сам обозначить:
«Белый флаг на главном форте не смутил защитников башни: они единодушно приняли решение «не сдаваться».
 
Однако после 4-х часов к ним прибыла лодка, в которой находились: священник Прокофьев, подпоручик артиллерии Пищулин и два офицера, англичанин и француз.
Все они явились с предложением сдаться.
Иностранные представители грозили в противном случае разрушить башню и не уважить впоследствии её белого флага.
 
Священник и Пищулин передали приказание коменданта положить оружие.
В это время, кроме того, с обеих сторон к башне стали приближаться в значительном числе неприятельские суда, а на Прест-Э утром высадилось до 3 тыс. десанта.
Поручик Шателен, поставив людей к орудиям и сдав начальствование старшему по себе офицеру, отправился к генералу Барагэ д’Иллье и установил с ним следующие условия сдачи башни: 1) чтобы офицерам было сохранено оружие и 2) что гарнизон сдается французским войскам, а в плену он не должен быть разлучаем.
 
Генерал на это согласился. — Прекрасными сподвижниками достойного Шателена были: поручик Волков, прапорщик Пермяловский и отставной ординатор Надежин.
Они сдались последними; сдались французскому инженерному офицеру, потеряв в башне двоих убитыми и 11 ранеными».

Как знать, если бы вместо унылого Бодиско обороной Бомарзунда командовали такие офицеры, как Шателен, вся история этой крепости вполне могла бы быть иной…

(Продолжение: http://proza.ru/2025/05/11/932)