Дневник 2025 в Фейсбуке

7 июня 2025

КФАР ИЛЬИНКА (заметки на полях)
...Когда-то они жили в рубленых избах в Воронежской губернии. Теперь - в восьмиэтажках в Бейт-Шемеше. Молились в деревенской синагоге, не зная иврита, пололи огороды, ходили за скотиной...
Первые ильинцы появились в Израиле в семьдесят пятом году, -рассказывали мне в середине 1990-х, когда я решила съездить в Бейт-Шемеш и написать о них. - В зале прибытия аэропорта появилась большая группа славян деревенского вида, называвших друг друга библейскими именами - Абрам, Сара, Хаим... Мужчины - в телогрейках и сапогах, женщины - в плюшевых жакетах. С тюками, сундуками, фибровыми чемоданами с железными уголками... Они рассказывали  какие у них были трудности с женитьбой в селе: чтобы подыскать невесту или жениха, ездили в какое-то астраханское село к таким же, как они, евреям. Как они жили в России? Ходили в синагогу, пили водку, сеяли, жали, разводили скот, мечтали об Израиле. А года через полтора, когда первые ильинцы приезжали встречать прибывающих родственников, юноши уже были в черных шляпах и лапсердаках.
И я поехала в середине 1990-х в Бейт-Шемеш. Нашла район, где жили ильинцы и стала озираться по сторонам. Навстречу шла женщина. В пестреньком штапельном платье мешком, ситцевой косынке, завязанной по-деревенски. Лузгала семечки. А дальше произошло вот что
- Вы из Ильинки? - спросила я;
- Нет, - поспешно ответила она, - из Москвы.
А глаза выдали - блеснули. Как же, из Москвы!
- А ильинские здесь есть?
- Не знаю таких. А на чту они вам? Ее выдавал говор - такие интонации можно услышать только где-нибудь в средней полосе России, в деревнях.
Мы поднялись с фотокорреспондентом по ступенькам восьмиэтажного дома в одну из квартир. Дверь открыл рыжий веснушчатый дядька в кипе. Как открыл, так и закрыл - прямо перед носом, - увидев внушительный фотоаппарат на шее моего спутника.
К ильинцам мы в тот день все же попали. Тоже Матвеевым. И немудрено: на всю Ильинку - три фамилии: Матвеевы, Кожокины да Пискаревы.
Глава семейства, Александр Михайлович, прежде чем вступить в разговор, осторожно заметил:
- Вам-то деньги зарабатывать, уедете в свою Москву, а мне-то жить здесь.
Уверив, что мы не московские корреспонденты, и предъявив теудат-зеут, я, наконец-то удостоилась беседы, которую  постаралась воссоздать с колоритными интонациями своего собеседника - жителя воронежского села.
- Матвеевы мы. Жили в колхозе. До сорок восьмого года колхоз назывался "Еврейский крестьянин", потом - "Маленков", ишо как-то. Работал со скотом на ферме, здеся - пенсионер.
- Большая у вас семья?
- Это как считать. Скольки вообще или скольки иждивенцев на моей шее? Вот посчитайте: я, жана, восьмеро детей. Шесть свадьбов детям уже сыграли. А внуков - у одной дочери двое да у другой... Мойша, ну-ко посчитай (совместными с внуком усилиями насчитали тринадцать).
- А сколько народу в этой квартире живет?
- Десять.
- Как же вы все помещаетесь здесь?
- А чаво нам? Все свои, не чужие. Мы и в Ильинке вдястером в двух комнатах жили в своем дому.
- А дом родительский?
- Не, какое, все своим трудом наживал. Нас Бог на то создал - трудиться.
- Вы соблюдаете Субботу и праздники?
- А как жа! Только мы, ильинские, и соблюдам, - вскинулся Александр Михайлович. - Ехали в Израиль, думали, здесь все соблюдают. Куды! Городские и свет жгут в Субботу, и работу всякую делают. Ничо никто не соблюдает.
- Вам тут нравится, в Израиле?
- А чо? Все хорошо, все беседер тута. Никаких забот. Было хозяйство, все распродал - дом, корову, козленков, в дому все.
- Не жалко хозяйства?
- А чаво жалеть? Оно мне в России во как надоело! Всю здоровью положил. А продал все задаром - сюда пятака не привез.
- Почему задаром? Что, дом плохой был?
- Какой-такой плохой? - взвился мой собеседник. - Дома-то рубленые были, как вы думаете! Продал за девять тысяч, поехали на доллары менять, а там за сто рублей доллар дают. А сто долларов везть сюды - к чаму? Привез родительские фотографии, чаво еще везть?
- Много было в вашей деревне евреев?
- Почти што все. И синагога была. Молились тама. Раввина не было, старики наши читали Тору. В Субботу у нас никто не стряпался, огород не пололи, ничо не делали. Цукот тоже отмечали. И Рош а-Шана.
- А что же, коровы в Субботу недоенные стояли?
- А мы русских просили, они приходили доить. Раз председатель новый объявился, че такое, говорит, почаму это в Субботу наши коров не доят, и погнал всех на работу. Ну, наши пошли, а опосля, когда начальство приехало, пожаловались яму, так оно председателю велело больше не заставлять наших доить по Субботам.
- Обрезание мальчикам вы тоже делали?
- А как жа? Ни один без этого сюды не приехал. Возили в Азербайджан сынов, тама делали.
- Какие отношения у вас были с русскими семьями в Ильинке?
- А че? Ладом жили. Тольки кладбища были разные. Мы как в Израиль ехали - они вона как голосили...
...Из кухни вышла жена Александра Михайловича - Сара:
- Собираюсь вот весной на родительскую могилку съездить. Ташкентские, которые опосля понаехали в Ильинку, хотели своих на нашем, еврейском, кладбище хоронить, так не дали ильинские.
- Много еврейских семей осталось в Ильинке?
- Да семей тридцать будет. Больше ста уже здеся, - сказал Александр Михайлович.
- Трудно вам здесь без иврита?
- А мы уже их по-своему выучили. На базаре увидят нас, кричат по-русски: "Картошка! Картошка! Два рубля!"
- А как же вы Тору читали, не зная иврита? Как молились?
- А я не молюсь, я так в синагогу хожу. Старики наши, те читали Тору. И Кадиш читали по упокойникам.
- Как у вас здесь с местными отношения складываются?
- Надо было вам три дня назад приезжать сюда, посмотрели бы, - отозвалась из кухни дочь Матвеевых Анна.
- Ты чаво, Анькя?- строго спросил Матвеев-старший.
- А таво, миштара-то приезжала!
- Ну, дети чего-то не поделили, - начала рассказывать Сара, - а мараканец вышел и кинулся нашего душить...
- Ребенка?
- Да не, взрослого. Вызвали миштару, те мараканцу - ничего, а нашего - забирать. Говорят на иврите, мы не понимам - куды, зачем? Ильинские не дали сажать в машину. Потом второй раз приехали - с переводчиком, все ж таки забрали на сорок восемь часов. Потом отпустили.
- Нравится вам здесь? Не жалеете, что приехали?
- Об чем жалеть? - отозвалась Сара. Открыла холодильник, вытащила два огромных пакета замороженного мяса: -Вот мясцо, открыл холодильник - и на тебе, а тама пока вырастишь... Без рук, без ног осталися.
- У них тама третья мировая война началася, - вставил Александр Михайлович, - сегодня по приемнику передали.
- Где? - не поняли мы.
- Где-где! В Армении там или в Азербайджане... Вы че, не слыхали?
- А... про это? Слыхали. ...Посидели, помолчали.
- Много в Израиле вашей родни?
- Хватат. Три брата, две сястры. Дочь приходит с внуками, посидим, в карты поиграм... - Александр Михайлович засмеялся дробно, горохом.
- А в Ильинке что делали в свободное время?
- А у нас его там не было. За одной скотиной ходили с утра до ночи. Известно дело - в колхозе, - сказала Сарра.
- А чего вам здесь для полного счастья не хватает?
- Че не хватат - все равно не дадите, -Александр Михайлович опять закатился дробненько. - Квартиры сваей не хватат, у дочери живем покуда. Оне с зятем работают, даже по-плохому (у нас, ильинских, профессоров нет, все на простой работе) выходит три тыщи на семью. Вот купили квартиру. Можно жить.
- Собака, кошка у вас есть?
- Ну, ишо собаку я в дом приглашу! Она у меня во дворе жила. А здеся - куды? - и добавил напоследок, - мы б сюды уехали, так не пускали!
- Кто?
- Власти."
Шели Шрайман, журналист
P.S.  В 1825 году Синод представил на рассмотрение Александра Первого доклад о борьбе с распространением иудаизма среди христиан Воронежской губернии. В другом указе запрещалось "иметь субботние сонмища и делать обрезания младенцам, за чем неослабно смотреть земской полиции, сельскому начальству и приходским священно- и церковнослужителям". Как видим, ильинцам довелось немало претерпеть за свою приверженность к иудейской вере. Не только при царе, но и при советской власти.

3 июня 2025

ИЗ ЖИЗНИ ПАЛАЧЕЙ (уроки истории)
Обергруппенфюрер СС Еккельн, чья работа состояла в убийстве евреев, отвечал за "чистки" и непременно присутствовал при всех казнях. Пока его самого публично не казнили на площади в Риге.
Из рассказа доктора Якова Рудштейна:
"На суде Еккельн был в мундире без знаков различия. Худое лицо, впалые щеки; глубоко посаженные глаза, большие кустистые брови. В нем не было никакого лоска, он скорее напоминал обезьяну. Держался Еккельн хладнокровно, исчерпывающе отвечал на вопросы обвинителя.
Соратники Еккельна многое отрицали или ссылались на приказ. В этой связи я вспомнил, что шофер, развозивший меня по вызовам больных, с которым мы были в прекрасных отношениях, однажды признался, что во время войны работал в автобусном парке Риги и его вместе с другими водителями заставляли возить на расстрел евреев. Он оправдывался: нам ведь приказывали, но после этого я уже не знал, как к нему относиться.
Когда Еккельна и его соратников пленили, то до суда и во время суда их содержали под арестом где-то на взморье, а сам суд проходил в Доме Красной армии на улице Меркеля.
Еккельна повесили в Риге на площади Победы в 1946 году. Я запомнил этот день еще и потому, что он совпал с моим 16-летием. Папа был против, чтобы я шел смотреть на казнь, но я все же пошел туда. Было очень холодно, шел дождь. Пришлось долго ждать: все произошло с опозданием на четыре часа. Народ стоял и смотрел на готовые виселицы. Потом привезли ИХ - ноги были связаны, руки - за спиной. Когда машины отъехали и они повисли на веревках, крутясь вокруг своей оси, многие закричали "ура"."

1 июня 2025

СЕГОДНЯ ГОДОВЩИНА - 24 года прошло со дня теракта на дискотеке "Дольфи". Большинство погибших детей - 15-16- летние. Сегодня им было бы уже сорок. Целая непрожитая жизнь...лучшие ее годы - юность, любовь, брак, рождение детей...
"Дискотека должна была открыться в полночь. У дверей ее, по рассказам уцелевших, образовались две очереди. Террорист вклинился в людскую гущу и привел в действие взрывное устройство. По рассказам очевидцев, то, что происходило затем, напоминало ад:
"Мы с другом находились в увольнительной. Пошли с ним в "Дольфи" — там его ждала подруга. Здание уже было оцеплено, никого не пускали. Я показал армейское удостоверение и прошел туда. Это был кошмар - потоки крови, оторванные руки и ноги, повсюду раненые, крики. Я пересилил себя и бросился на помощь тем, кому еще можно было помочь. В армии я прошел специальный курс, умею перевязывать раны. Я не видел лиц, многие были изуродованы. О том, что большинство этих ребят из нашей школы, я узнал позже..."
...Ударной волной от этого взрыва задело очень многих. А ключи от квартиры, которые Илья Гутман бросил на стол в своей комнате, сказав родителям, что они ему не нужны, так как он уходит ненадолго и скоро вернется, до сих пор там лежат. Потому что Илья не вернется домой никогда."
30 мая 2025

О РЫНКЕ КАРМЕЛЬ И НЕ ТОЛЬКО (заметки на полях)

...Помню, как в начале 1991-го  Давид, репатриировавшийся в Израиль в 70-е, любил устраивать десятиминутки для своих литературных сотрудников (я в те времена была в их числе), помогавших ему издавать вкладыш на русском языке для газеты «Едиот ахронот», и рассказывал о замечательных личностях Израиля. Мне запомнились из Давидовых рассказов две колоритные детали: «Когда Арик Шарон идет по Восточному Иерусалиму, арабы прижимают уши от страха. В 1973 году он гнал их до самого Каира...» (так мы, репатрианты двухмесячной выдержки, впервые услышали о будущем премьере и его военных подвигах). «У ребят с рынка Кармель - вот такие сердца», - для наглядности Давид разводил руками во всю ширь. Спустя годы я снова услышала эту фразу про «широкие сердца ребят с рынка Кармель». Только произнесла ее уроженка страны Мейталь , входившая тогда в совет рынка.

На рынок Кармель, расположенный в самом сердце Тель-Авива, устремляются кто за чем:  жизнь здесь по-прежнему бьет ключом, невзирая ни на что.

...Не могу забыть один эпизод: на непривычно безлюдном рынке раздается истошный женский крик. Немолодая женщина рвет на себе волосы, ее горю нет предела. Торговцы мигом окружают ее, кто-то гладит женщину по голове, кто-то кладет руку" на плечо: «Успокойся, мать, во всех семьях сейчас такое горе. Ты не одна...» (в тот день страна погрузилась в траур после крушения двух вертолетов, унесших жизни семи десятков солдат). А женщина разражается новыми криками: «Деньги! Мои деньги...» (оказывается, ее горе связано с пропажей кошелька). Пространство вокруг нее мгновенно пустеет. «Что же ты, мать, - укоризненно произносит один из торговцев, возвращаясь за прилавок, - сегодня есть более серьезный повод для слез».
Рынок Кармель - это модель нашего государства, чуткий сейсмограф, мгновенно реагирующий на происходящие события. Иногда мне даже кажется, что эта модель в чем-то совершеннее нашего государственного устройства. Здесь присутствуют тот самый плюрализм, терпимость к чужому мнению, которых порой не хватает в нашей израильской жизни. «Духан» (по-русски - «лоток», по-арабски - «баста») ортодоксального еврея Яакова соседствует с некошерным магазином («Страдаю, конечно, от такого соседства, - говорит Яаков, собираясь устроить перерыв для молитвы в расположенной неподалеку синагоге, - но что делать. У каждого свой способ заработать себе на хлеб»).
 
Во все времена на рынке Кармель уживались представители разных народов и вероисповеданий. Доступ сюда был открыт всем желающим торговать.  Кстати, южная часть рынка носит название «Газа» (когда-то здесь торговали одни арабы, теперь - все вперемежку). В отличие от палестинской  Газы, кармельская «Газа» не воюет со своими соседями. Более того, когда однажды тель-авивский муниципалитет решил потеснить с привычного места «Газу», запланировав построить на ее месте центр общественно-культурного назначения, на защиту «Газы» поднялся весь рынок Кармель. Да, было и такое.

Вышеупомянутая Мейталь рассказывала, что раньше, когда терактов было не так много, торговцы с рынка Кармель сами разыскивали малоимущие семьи, потерявшие кого-то из близких, и предлагали им свою помощь: везли семье, исполняющей поминальный обряд, продукты, деньги (собирали с миру по нитке - каждый духанщик давал сколько мог). И это было очень кстати, потому что в те времена еще не существовало хорошо отлаженной системы государственной и общественной помощи пострадавшим от террора.  Позже, когда пострадавших стало слишком много, торговцы  оказывали помощь,  когда за ней обращались малоимущие семьи, потерявшие сына-солдата или родственники погибших в теракте.

В начале 1990-х, когда в Израиль хлынула большая алия, торговцы тут же отреагировали на это знаменательное событие, организовав по пятницам бесплатную раздачу овощей и фруктов для репатриантов.

На самом деле дат рождения у рынка Кармель две. В 1903 году здесь появились первые торговцы, которые приезжали на лошадях и верблюдах, выставляли свой товар в картонных ко робках - прямо на земле, образуя таким образом торговый ряд по всей длине улицы. А в 1912-м Артур Рупин (руководитель сионистской поселенческой деятельности в Эрец-Исраэль) приобрел в районе будущего рынка Кармель земли.

Известен и такой факт: во время Войны за независимость под многими «духанами» рынка располагались тайные склады оружия.

За всю историю рынка Кармель его торговцев не раз пытались отсюда потеснить (первая попытка была предпринята властями подмандатной Палестины), но всякий раз тем удавалось отстаивать это хлебное, столь удачно и выгодно расположенное место.
В 1999 году на рынке Кармель произошла настоящая революция -впервые был избран совет, в который на добровольных началах вошли представители пяти секторов рынка (вещевого, мясного, «Газы» и двух центральных). С торговцев было снято бремя «дани» (регулярных взносов в кассу совета рынка), а председатель совета и его члены стали руководить рынком, не получая за это никакой мзды. При этом никому из торговцев не возбранялось приходить на заседания совета, если там рассматривается проблема, в решении которой он мог принять участие.

О рынке Кармель ходит немало легенд. Будто бы за место здесь надо платить десятки тысяч шекелей. Будто бы торговцы, одетые непрезентабельно, на самом-то деле являются владельцами вилл в Герцлии-Питуах, ибо Кармель - самая хлебная территория во всем Тель-Авиве.

В действительности  же если в лучшие времена с одного «духана» кормилось несколько семей, то  позже, как рассказывали мне члены совета рынка, иные торговцы едва сводили концы с концами.

Что же касается условий, на которых рыночное сообщество допускало нового торговца, то они были предельно просты: прилавок или магазин здесь можно было арендовать у его владельца на неделю, на месяц или на более длительный срок. Сумма арендной платы зависела от того, насколько удачно расположен лоток и насколько благоприятны для торговли данный сезон года и экономическое положение в стране. На неделю лоток снимали обычно те, кто хотел быстро распродать партию какого-нибудь товара.

Теперь о пресловутых виллах в Герцлии-Питуах. Когда я писала о рынке, торговцы жили преимущественно в районе Большого Тель-Авива (немалая часть - в домах, расположенных на прилегающих к рынку улицах). Труд их, без преувеличения,  был каторжным. Два-три раза в неделю им приходилось вставать в три часа утра, чтобы получать продукцию на оптовом рынке. С шести утра и до семи вечера они торговали на рынке. В хамсин, в дождь, под открытым небом, летом - без кондиционера, зимой - без обогревателя. Своим детям они, по их собственному признанию, желали бы иной судьбы - выучиться на врача или адвоката.

Но для многих из них рынок Кармель был тогда не только источником семейного дохода, но и образом жизни. Среди торгующих было немало пенсионеров, которые держали здесь небольшой лоток, чтобы не сидеть дома, умирая со скуки. Я уже не говорю о тех людях, чьи отцы и деды торговали здесь в течение десятилетий, передав им в наследство лоток или магазин. Разве можно  было сдвинуть их с этого места?

…До 1994-го года мы еще снимали квартиру в центре Тель-Авива и ходили на рынок очень часто. Может быть, кто-то помнит смешного старика, торговавшего там дынями и зазывавшего покупателей необычным способом: "Негед карахат" (против лысины). Больше нигде не встречала подобной рекламы, что дыня способна избавить от лысины

28 мая 2025

ТЕНЬ КАТАСТРОФЫ

"...С цветной обложки латышского журнала "Атпута" ("Отдых") за 1934 год на меня смотрит светловолосый мужчина. Широкие плечи, короткая стрижка, уверенный взгляд. В старых газетных подшивках такие лица - стахановцев, ворошиловских стрелков, "молодых строителей коммунизма" - встречаются на каждой странице.

- Неужели это он - Цукурс? - спрашиваю я доктора Рудштейна.

- Да, перед вами первый палач латышских евреев собственной персоной. Только тогда, в середине тридцатых, он еще не был палачом. Цукурс был тогда гордостью Латвии, знаменитым летчиком, совершавшим, подобно Валерию Чкалову, дальние перелеты... Правда, на маленьком самолете. Его репортажи из Африки печатались в каждом номере журнала "Атпута". Он написал книгу о своих путешествиях - я наткнулся на нее в Риге, в букинистическом магазине.

...Известно, что после окончания войны группа израильтян - бывших сотрудников Мосада - разыскала Цукурса в Бразилии, вывезла его в Уругвай, где предала бывшего палача казни.

- Рассказ о Цукурсе я услышал от жителей Букайшей, куда был направлен по распределению, после окончания Рижского мединститута. Они говорили так: когда Цукурс вернулся из Африки, он был провозглашен национальным героем и тогдашний президент Латвии Карлис Ульманис подарил ему поместье с бассейном в Букайшах, на юге Латвии (после войны в поместье уже располагалось правление колхоза имени Суворова), - рассказывает Яаков Рудштейн. - Перед войной Латвия была оккупирована советскими войсками, и Цукурс оказался в первых рядах - с коммунистами: расхаживал с револьвером в кожаном пальто. Жители Букайшей говорили мне, что были очень злы на него за это и даже хотели убить за то, что он так быстро поменял роль героя Латвии на "красного комиссара". Потом Цукурс куда-то исчез, а в начале войны появился в Букайшах уже в немецкой форме. Это был уже другой Цукурс. Он разъезжал со своей командой по окрестностям, убивая евреев и отвозя награбленное имущество в свое поместье. Уцелевшие рассказывали о нем страшные вещи. Например, стоя в воротах гетто, он любил выбирать себе жертву, которую убивал с особой жестокостью. Или брал еврейского ребенка за ноги и, размахнувшись, ударял его головой о дерево. Физически Цукурс был очень силен и мог убить человека одним ударом.

...Доктор Рудштейн приносит пачку пожелтевших газет за 1941 - 1944-е годы.

- Я разыскивал эти газеты много лет. Когда кто-то из друзей собирался в Ригу, просил поискать у букинистов подшивки "Тевия" ("Отечество") военного периода, но всякий раз друзья возвращались с пустыми руками. Может, время еще не пришло. А может быть, эти подшивки ждали меня, - предполагает доктор Рудштейн. - Но вот факт: я выбрался в Ригу спустя 20 лет и сразу нашел то, что искал. После того, как Латвия добилась независимости, то, что лежало на чердаках, было вытащено наружу. В том числе - и подшивки "Тевия", этой гнусной фашистской газеты, выходившей в Риге с 1941 по 1944 год. Копии газеты за 23 августа 1941 года, где впервые подробно пишется о Рижском гетто и приводится его план, я передал в Музеон лохамей ха-гетаот (Музей борцов гетто) и мемориальный комплекс Катастрофы "Яд ва-Шем".

- Как вам удалось их купить и вывезти?

- Дело было так. Во-первых, я искал целенаправленно. А началось с того, что я зашел в букинистический и увидел журнал, на обложке которого было помещено цветное фото Цукурса. О том, что это Цукурс, я узнал из подписи. Конечно, мне было известно, что представлял собой палач евреев, хотя никогда его и не видел. Воображение рисовало мне образ этакого квазимодо с низким сводом черепа, я и не представлял себе, что у палача может быть такое вполне обыкновенное лицо..."

P.S. "Государственная прокуратура Латвии сообщила о пересмотре собственного решения о закрытии дела о причастности нацистского коллаборациониста Герберта Цукурса, члена "команды Арайса", к массовым убийствам евреев"

26 мая 2025

Сегодня день освобождения Иерусалима - КАК ЭТО БЫЛО

…В полдень Моту Гура*вызвал к себе командующий центральным фронтом генерал Узи Наркис*и сказал, что бригаду десантников перебрасывают в Иерусалим, где начинается война с Иорданией.

- Мота вышел от Наркиса в два пятнадцать и сказал, что нам предстоит прорвать линию границы в районе Меа-Шеарим и упредить атаку иорданцев, которая ожидается в пять утра, - вспоминает израильский полковник Арик Ахмон (в прошлом – «правая рука» Моты Гура, офицер разведки 55-го десантной бригады, вернувшей в июне 1967-го Израилю Иерусалим, а евреям – Стену Плача).– Нашим главным противником были тогда не иорданцы, а время. Чтобы провести подобную операцию в условиях плотной городской застройки, ее по правилам военной науки нужно готовить не менее семидесяти двух часов, в экстренном случае – суток. У нас же оставалось всего десять часов. И потому мы больше говорили не о том, что НУЖНО сделать, а о том, БЕЗ ЧЕГО МОЖНО ОБОЙТИСЬ. Надо было видеть Моту в момент, когда он говорил командирам: «Без ЭТОГО можно обойтись, у нас НЕ БУДЕТ времени. ЭТО не важно. Это ТОЖЕ не важно...». Я – офицер разведки и думал, что в штабе фронта все для нас уже подготовлено – карты, снимки, информация, которые останется только распределить между командирами. Как же я ошибался! «Все, что у меня было по Иерусалиму, до вас уже разобрали. Так что получите в Иерусалиме, когда прибудете на место», - сказал мне подполковник из службы разведки. Это было все равно, что услышать «ихие беседер!» Иными словами, катастрофа. И тут я вспомнил про те две папки, которые забыл вернуть своему товарищу по киббуцу: они остались у нас! И в них была хотя бы часть того, в чем мы нуждались перед операцией: минимум минимума. Мы поделили содержимое папок между командирами. До Иерусалима предстояло добираться окольными путями, поскольку главная дорога простреливалась иорданцами. Встречу назначили на пять вечера. То, что мы с Мотой успели накануне побывать в Иерусалиме и составили общий план, тоже давало определенное примущество.

Итак, вместо Эль-Ариш мы получили приказ на Иерусалим, но никто из нас тогда не думал о Старом Городе. Перед нами стояла конкретная задача – прорвать границу и упредить атаку иорданцев. При этом всего десять часов - вместо суток! - на подготовку. И отсутствие необходимых карт, снимков и информации. А так же экипировка, предназначенная для выброски десанта в пустынной местности, а не для наземной операции в центре города с плотной застройкой. С точки зрения военной стратегии – задача невозможная. И при других обстоятельствах Мота Гур должен был однозначно сказать Узи Наркису: «Нет». Но он сказал: «Да». Потому что цель была выше любых расчетов.

Не могу упустить в своем рассказе еще одну важную деталь, - продолжает Арик. – Когда Узи Наркис отдавал Гуру приказ, он добавил такую фразу: «Надеюсь, вы смоете позор 1948 года», и она была очень важна. Потому что генерал имел в виду Старый Город, в который он, будучи командиром Пальмаха, сумел прорваться в 1948-м году, но не смог удержать. И Мота, конечно, сразу понял, что он имел в виду, и думаю, был с ним солидарен, хотя о Старом Городе тогда еще и речи не было! И не было никаких решений правительства. Не буду входить в технические детали, скажу только одно: когда Мота планировал операцию, он УЧИТЫВАЛ эту возможность - войти в Старый Город, если такой приказ все же последует. Во всяком случае, Мота сделал все для того, чтобы наша бригада была готова к подобному развитию событий. И это было уже его решение.

В десять часов вечера Моту вызвали к Узи Наркису на крышу Бейт ха-Гистадрут, где находился штаб центрального фронта и откуда хорошо просматривался город. Мота изложил свой план и получил последние указания. Я все время находился рядом с Мотой и слышал их разговор. Генерал сказал, что танкисты, которые должны были прорваться с севера, ведут тяжелые бои и вряд ли прибудут на место вовремя, согласно плану. Тут Узи Наркис сказал фразу, которая на Моту очень подействовала: «Судьба Хар-Цофим – в ваших руках». И добавил: «Вопрос только в том, когда вы хотите начать операцию – ночью или утром? Если ночью, то у вас будет еще около двух часов темноты, но вы будете пробиваться одни. Если утром, мы сможем поддержать вас авиацией, танками и артилерией». Мота ответил сразу: «Ночью. Но для принятия окончательного решения мне нужно полчаса на совет с командирами: я хочу быть уверен, что они думают так же, как и я».

В половине первого мы встретились с нашими командирами, а в час снова были у Наркиса. Мота сказал ему: «Все за то, чтобы начать операцию ночью, обратной дороги нет».

*Мота (Мордехай) Гур  - командир 55-й резервной десантной бригады, участвовавшей в освобождении Иерусалима во время Шестидневной Войны
*Узи Наркис - израильский генерал, командовавший Центральным фронтом Армии обороны Израиля во время Шестидневной войны 1967 года.

22 мая 2025

Они чувствуют то же, что и мы…

…Давно заприметила во время прогулок эту женщину с собакой. Сразу обратила внимание на то, что ее довольно крупная питомица очень доброжелательна: тянется ко всем, кого встречает на пути, охотно даёт себя погладить и благодарно лижет руки. А сегодня выяснилось, что она - одна из тех собак, утративших своих хозяев 7 октября и вывезенных позднее с юга. Женщина рассказала мне, что, судя по всему, собака пережила большую травму, очень долго боялась людей и громких звуков,  часто пряталась, но постепенно оттаяла и вернулась к нормальной жизни.

18 мая 2025

С АНГЕЛОМ НА ПЛЕЧЕ
...Узнала, благодаря YouTube продолжение истории человека, обнаружившего в 1997 году на тель-авивском пляже бомбу и спасшего жизнь множеству людей. У него уже пятеро детей и двое внуков! И он продолжает - вот уже на протяжении почти тридцати лет - рассказывать историю своего чудесного спасения.

Я встретилась с Моти в 2007 году - спустя десять лет после его истории с бомбой. Мне было интересно узнать, что происходило в жизни человека, находившегося в 1997-м "на дне" и, тем не менее, победившего свой страх и унесшего бомбу с пляжа подальше от скопления людей.

Вкратце я напомнила его историю в группе "1990-е, как все начиналось", которую услышала от него в 2007-м. Но там я упустила очень существенную часть, чтобы избежать длиннот. Даже после того, как государство приняло участие в судьбе героя и оплатило его реабилитацию, Моти понадобилась огромная выдержка, чтобы люди перестали ассоциировать его с его прошлым: избавиться от репутации человека, который провел немало лет "на дне".

***

- После реабилитации я прошел тяжелые испытания, - говорит мне Моти. – При том, что я уже был «чистым», меня не раз увольняли с работы и выкидывали со съемной квартиры, хотя я работал изо всех сил и исправно платил за аренду. Мои хозяева, узнавая о моем прошлом, начинали меня бояться. В иные дни у меня не было десяти шекелей, чтобы дать детям на праздник. И я, зная, как можно легко и без проблем добыть гораздо большие суммы, всякий раз останавливал себя, понимая, что стоит только начать, как уже не остановиться. Как бы трудно ни было мне самому, я еще помогал другим. В иные дни наше жилище превращалось в такой маленький реабилитационный центр. Но однажды случилась история, которая меня буквально подкосила: парень, которого мы с женой подобрали на улице и боролись за него целый год, все же умер от передозы – и именно в тот день, когда нас не было рядом, в чем я до сих пор виню себя. Если мне когда-нибудь удастся создать собственный реабилитационный центр, я назову его именем этого парня.

- У тебя никогда не возникало желания поквитаться со своими обидчиками – людьми, были к тебе несправедливы после того, как ты реабилитировался?

- Нет, никогда. Однажды я нанялся к одному каблану, который относился ко мне как к рабу. Я очень нуждался в работе и готов был вынести любые унижения, и он пользовался этим вовсю, - вспоминает Моти. – Кричал на меня, постоянно недоплачивал, при том, что я работал очень хорошо. И вдруг этот босс случайно узнает о моем прошлом. На следующий день его было просто не узнать: он заискивал передо мной («ты так тяжело работаешь, Моти, присядь, отдохни»), предлагал кофе. Я видел в его глазах страх: он не верил в то, что я могу стать другим. Но я был уже другим.

Был еще один случай, и я бы о нем давно забыл, если бы не неожиданное продолжение. Меня приняли на работу. Тружусь в поте лица, все хорошо, хозяин мной доволен и вдруг… через неделю поспешно увольняет, не объясняя причин. В те времена я уже привык к подобному и сразу понял: видно, кто-то рассказал ему о моем прошлом. И вдруг, представь себе, встречаю его через несколько лет в реабилитационном центре, где я тогда работал инструктором после окончания курсов: мой бывший хозяин приводит к нам на лечение своего сына-наркомана. Увидев меня, он побледнел. Видимо, подумал, что я буду мстить. А я подошел, пожал бывшему боссу руку и сказал: "Тебе нечего волноваться, я сделаю все для того, чтобы помочь твоему сыну".

-  Одно время ты работал инспектором на том самым пляже, где наткнулся на бомбу, промышляя кражами, - напоминаю я ему. – Как это произошло?

- После переезда в Тель-Авив, я долго не мог найти работу, а нам с женой надо было кормить детей – пришлось обратиться за помощью в муниципалитет. Мне пошли навстречу, но прежде устроили по этому поводу пресс-конференцию. Когда ажиотаж в прессе стих, оказалось, что мне предлагают не постоянную, а временную работу «гоя на шабат»: я должен был заменять в выходные инспектора, который стал религиозным. Мы с женой тоже соблюдаем традиции, и наши дети учатся в религиозной школе, но я согласился: другой работы у меня тогда не было. Вскоре меня тихо уволили, и ни на одно из моих писем муниципалитет так и не ответил. Но слава Всевышнему - Он меня не оставил. Я открыл свое дело, занимаюсь перевозками, так что семью вполне обеспечиваю. А в свободное время выступаю с лекциями: рассказываю о своем прошлом и о том дне, который вернул меня к жизни. У меня есть мечта: создать собственный реабилитационный центр для лечения наркоманов. Только тот, кто прошел весь этот путь до конца, опустившись на самое дно, знает дорогу назад и может указать ее другим.

- Минуло десять лет с того дня, как ты нашел бомбу и вернулся к нормальной жизни. Что тебе запомнилось из событий этого "юбилейного" года больше всего?

- То, как нас с женой обокрали нынешним летом на том же самом пляже, где я десять лет назад нашел бомбу, - улыбается Моти. – Мы с детьми поехали искупаться. Разделись, пошли плавать, а когда вернулись, обнаружили пропажу кошелька и ключей от квартиры и машины.

- Как ты на это реагировал?

- Я так психанул! Бегал по пляжу и проклинал воров, а потом вдруг осознал абсурд происходящего и сказал Всевышнему спасибо за то, что он дал мне возможность самому пережить чувства людей, которых я ставил в подобную ситуацию десять лет назад.

14 мая 2025

А вот ещё одна потрясающая история из 1990-х, о которой многие наслышаны - о том, как профессиональный вор и наркоман с большим стажем украл на одном из тель-авивских пляжей чужую сумку и обнаружил в ней бомбу с часовым механизмом, о чем тут же сообщил полиции. Бомбу успели обезвредить. В то утро на пляже было особенно многолюдно: школьные каникулы, разгар туристического сезона, к тому же – пятница, выходной.

Особенность истории состоит еще и в том, что Моти проверил содержимое сумки еще на месте, не вынося ее с пляжа. Он мог испугаться и убежать, повинуясь инстинкту самосохранения: ведь бомба могла взорваться в любую секунду. Да и с полицией объясняться было не с руки: очередная кража, а он – под домашним арестом. Но Моти, недолго думая, взвалил сумку на плечо и понес ее в безлюдное место, после чего добежал до ближайшей гостиницы и позвонил в полицию - тому самому человеку, у которого отмечался час назад: одним из условий «домашнего ареста» была ежедневная явка в полицию. (дальше будут подробности, которые я узнала от самого Моти, которого интервьюировала намного позже, когда он уже вел нормальную жизнь, обзавелся женой, детьми и собственным бизнесом)

- Ты же только что у меня был, – недовольно отозвался полицейский, – Кстати, а что ты делаешь на пляже? Опять принялся за старое?

- Послушай, здесь бомба! – закричал Моти.

- Ты уже под «дозой»? – не поверил тот, но в голосе Моти было нечто такое, что не оставляло места сомнениям.

До прибытия саперов Моти преграждал путь прохожим в опасную зону. Впрочем, все и так шарахались от него, как от чумного: при довольно высоком росте он весил от силы килограммов сорок. Вскоре появились два мотоциклиста из дорожной полиции. Моти показал им содержимое сумки. Увидев бомбу, они отскочили как ошпаренные и начали вызывать службу безопасности. Завыли сирены, район оцепили. А Моти, между тем, отправился восвояси. Его жутко ломало, нужно было срочно принять дозу, а «заначка» была спрятана дома в надежном месте.

Едва он успел добрести до дома, как появились полицейские. Завидев их на пороге, мать Моти обреченно вздохнула: «Неужели вы не оставите нас в покое даже в Шабат?». Она давно привыкла к обыскам, во время которых переворачивался весь дом, но все же надеялась встретить наступление Субботы в мире и покое: в этот день в доме собирались дети и внуки, и она готовила еду для вечерней трапезы. «Твой сын герой», - сказали ей полицейские. «Вы что, смеетесь надо мной? Что он натворил на сей раз?» - не поверила она.

Вместе с полицией в дом явились представители службы безопасности: они хотели выяснить, где именно Моти нашел сумку со взрывчаткой – возможно, там имелись и другие взрывные устройства. А его, между тем, продолжало «ломать», и он с трудом понимал, чего от него хотят. Моти разрешили принять «дозу»: первый раз в жизни он делал это в присутствии полицейских.

Вслед за полицейскими нагрянули журналисты с телевидения, радио, изо всех газет. Ослепленный вспышками фотокамер, Моти рассказывал, как нашел на пляже бомбу. Журналисты осаждали и его мать. «Вашего сына наградят, он спас столько людей», - сказал кто-то из них, а она ответила: «Не надо никакой награды. Лучше спасите моего сына» (все годы мать боролась за Моти - младшего из своих семерых детей, тратя на его лечение последние средства. Сколько раз ей приходилось вызывать на дом «скорую», чтобы вытащить его из криза, не дать умереть). Ее слова, в которых было столько боли, потрясли многих, в главное, были услышаны.

Вскоре Моти отправили на север страны, в один из лучших реабилитационных центров на север страны, где он лечился за государственный счет в течение целого года. Затем ему оплатили еще год лечения и посоветовали держаться подальше от Тель-Авива и старых дружков. Несколько лет Моти прожил на севере, где встретил свою будущую жену. После рождения детей семья перебралась в Тель-Авив.

***
- В то лето, когда я нашел бомбу, вся моя жизнь была сосредоточена на пакетике с порошком, что вынуждало меня каждое утро отправляться на пляж за чужими кошельками, - вспоминает Моти, - Я сразу заприметил эту сумку, на которую было брошено полотенце. Рядом валялась футболка, пара шлепанцев и ключи. У меня не было сомнений, что хозяин вещей плавает в море. Оглянувшись по сторонам, я незаметно открыл сумку и начал шарить в ней в поисках кошелька, но неожиданно моя рука нащупала гвозди, металлические шарики и кусок железной трубы. Заглянув в сумку, я увидел провода, часы, горящую красную лампочку, а под ней две кнопки. В первую минуту я растерялся: это действительно бомба, или плод моей галлюцинации? Подхватив сумку, я понес ее с пляжа. Удалившись метров на двести, я забрел в укромное место и снова открыл сумку. Ошибки быть не могло: красная лампочка горела, часы тикали, от них шли провода, а внизу было полно гвоздей и металлических шариков. Я позвонил в полицию, и это был единственный в моей жизни случай, когда мне пришлось сотрудничать с полицией.

- Моти, у тебя не было страха? – спрашиваю я его. Не могу не спросить. - Ведь бомба могла взорваться в любой момент.

- Страх был потом, когда я сообразил, что если бы бомба взорвалась и я умер, полиция, обнаружив на месте взрыва мои останки, наверняка, причислила бы меня к пособникам террористов, которые «купили» меня за «дозу». Вот это было страшнее смерти. Только представить себе, как после этого люди отнеслись бы к моей семье? И что подумали обо мне мои близкие? Я ведь вырос в очень хорошей семье, где соблюдались религиозные традиции. Все мои братья отслужили в армии. Слава богу, что бомба не взорвалась, и я смог рассказать полиции, как все было.

На самом-то деле бомба спасла мне жизнь, - продолжает Моти после небольшой паузы. - Где бы я сейчас был, если бы не наткнулся тогда на сумку? На кладбище. Потому что все равно рано или поздно умер бы от передозировки. Но меня «наградили» реабилитацией, и я вернулся к жизни, - Моти затягивается сигаретой. – Я часто вспоминаю тот день, пытаюсь припомнить свои ощущения от происходящего, и меня не покидает чувство, что когда я шел с пляжа с сумкой, которая могла в любой момент взорваться, у меня на плече сидел ангел – посланник всевышнего. Ведь если бы произошел взрыв, он унес бы десятки, а, может, и сотню жизней – в то утро на пляже яблоку негде было упасть. Но этого не произошло.

P.S. У Моти пятеро детей и двое внуков

10 мая 2025

"..В феврале 1992-го я брала интервью у артиста Евгения Леонова. В конце  интервью Леонов стал расспрашивать меня о моей израильской жизни и, услышав про двенадцатилетнюю дочь, которая в отличие от меня быстро освоила иврит, спросил: «А кем Наташенька собирается стать?» Я ответила: «Актрисой. Учится в школе искусств». - «Давайте я с ней поговорю, - предложил Леонов и протянул мне спичечный коробок (искал бумагу - не нашлось), - напишите здесь свой телефон, я ей позвоню».
 
Честно говоря, я не очень верила, что он действительно позвонит. Забудет! График его гастролей по стране очень жесткий… Но Леонов позвонил. И вот как это было. Дочь, если она не была в школе, всегда первая брала трубку телефона, если кто-то нам звонил. Так вышло и на сей раз. И услышав на том конце провода такой знакомый голос, назвавший ее по имени, она в первую минуту решила, что звонит Винни-Пух из ее любимого мультика. «Наташенька, это звонит дядя Женя Леонов, твоя мама говорила, что ты хочешь стать актрисой, и я решил тебя отговорить. Это очень неблагодарная профессия, Наташенька, уж я-то знаю.» Они говорили еще какое-то время, и это было настоящее чудо. В итоге дочь, закончившая школу искусств, актрисой не стала. А стала журналистом, и, как мне потом многие говорили: журналистом от Бога.


9 мая 2025

9 мая, но мой пост не про смерть, потери и победу, а про ЖИЗНЬ И ЛЮБОВЬ, про послевоенную жизнь моего бати - балагура, весельчака и фантазера. Конечно, он, как и многие  из его поколения, воевал и получал ордена. Но он не любил войну и про войну. Он был ЗА ЖИЗНЬ и стал для для нас, а потом и для наших детей и внуков настоящим Карлсоном. И мы запомнили его таким и часто вспоминаем - уже в нескольких поколениях нашей семьи его смешные словечки, розыгрыши и фантазии.

Например, однажды батя вернулся с черноморского курорта с фотографией русалки и убедил меня, шестилетнюю дуру, что русалка настоящая и он с ней подружился ("Смотри, вот же она, - и из недр чемодана извлекается фотокарточка русалки"). Батя все время придумывал для меня всякие небылицы и внушал, что так оно все и было. Вообще-то он и сам был таким взрослым ребенком, который сохранил в себе детскую непосредственность и веру в чудеса несмотря на то, что прошел всю войну и был контужен.

А его смешные баталии с мамой!  Как бы вы относились к мужчине, который втихаря залезает ложкой в ведро с вареньем, сваренным на зиму, после чего оно обречено на скисание? Однажды бате не повезло - он был пойман мамой с поличным на месте преступления с полной ложкой варенья в руке. Картина была бы и вовсе сюрреалистичной, если бы на нем в тот момент был военный китель со всеми регалиями. Сладкоежку отходили в шутку кухонным полотенцем по спине, и оба посмеялись. Однако ведро с вишневым вареньем и в последующие дни притягивало его как магнит, и тогда мама стала делать на ведре отметки уровня варенья. Отец стирал их и рисовал чуть пониже новые - эта игра продолжалась между ними недели две, пока варенье не скисло и его не пришлось переваривать.

Свой приступ радикулита батя тут же превращал в спектакль, извлекая из кладовки лыжные палки и передвигаясь с ними по квартире, жутко при этом гримасничая, чтобы всех насмешить.

Кстати, и кузены, которым сегодня  уже за 70, любят вспоминать, как батя в свои сорок с лишним лет показывал им, салагам, класс, прыгая с дамбы в озеро в двойном кувырке.
 
Единственным батиным кошмаром было огромное количество вычесанных из моей головы вшей, привезенных из пионерлагеря: “Здоровые как лошади. Какой ужас!” Батя, в отличие от мамы, был очень впечатлительный…И в пионерлагерь меня больше не отправляли.

8 мая 2025

80 лет прошло…

То, что Германия покаялась, стала нормальной демократической страной и на протяжении десятилетий выплачивает компенсацию выжившим в Катастрофе евреям - не менее важно, чем подписанный ею в 1945 году в Реймсе акт о капитуляции.

3 мая 2025

...Нигде события так жестко не прессуют время, как в Израиле. У какого-нибудь другого государства годы ушли бы на то, чтобы переварить национальную трагедию большого масштаба, а у нас что ни день – новое событие, о котором все только и говорят. Очередной теракт, смертельные рекорды на израильских дорогах... Странное порой возникает ощущение. С одной стороны, бешеное ускорение всех процессов, с другой – всегдашнее положение ноги на тормозе. Пресловутый израильский «савланут» (терпение, выдержка).

29 апреля 2025

УРОКИ ПРОШЛОГО (Сегодня в Израиле День памяти павших в войнах и жертв террора)

"...После 1948-го года не было в Израиле професссий важнее, чем военного и строителя. Кто бы еще защитил страну и вытащил ее из бараков? И в каком еще государстве отслужив в армии, мужчины  не уходят в отставку? На гражданке они учителя, врачи и программисты, но едва прозвучит тревога – встанут под ружье и пойдут командовать взводами, ротами и даже дивизиями, как мой герой.

Кстати, большую часть своих воинских званий полковник запаса Шимон Коэн, чья дивизия была отмечена знаком отличия президента страны за вторую Ливанскую войну, получил уже будучи офицером запаса.

...Мы встречаемся с полковником запаса Шимоном Коэном в музее танковых войск близ Латруна и он рассказывает мне о тяжелых боях, которые шли за этот плацдарм, и как раненый Ариэль Шарон сотни метров полз в сторону своих, превозмогая нечеловеческую боль.

- Посмотри вокруг, - предлагает мне полковник Коэн. – Перед тобой иллюстрация к военной истории человечества, начиная от танков первой мировой войны и кончая одной из последних моделей «Меркавы», которая не уступает американскому «Абрамсу», считающемуся одним из лучших в мире.

Почему мы встретились с Шимоном именно здесь - в музее танковых войск? Во время второй Ливанской пехотная дивизия, которой он командовал, прикрывала наше танковое наступление в Ливане. Во многом благодаря пехотинцам - настоящим рабочим войны, удалось спасти раненых в бою танкистов, которых они вытаскивали из пораженных вражескими ракетами машин и доставляли к вертолетам.

 – Такое вряд ли когда-нибудь забудешь. Когда в бой идут десятки танков, это такая мощь, с которой ничто не сравнится. В современной войне без них не обойтись.
 Можно забросать противника ракетами,  но победить его без наземного вторжения на его территорию, невозможно. Современные ракетные установки, в отличие от прежних, скрыты в подземных бункерах, и надо добраться до них, чтобы предотвратить последующие запуски. Так что на ближайшие сто лет танкам работы еще хватит, - убежденно произносит полковник Коэн.

Своим самым тяжелым днем полковник Коэн считает тот, когда он явился на пункт сбора, откуда должен был повести свою дивизию в Ливан - прикрывать танковое наступление.

- Я смотрел на этих ребят, большинство из которых видел впервые, понимая, что, может быть, не все они вернутся из Ливана, и во многом это будет зависеть от меня – их командира, - тихо говорит он. – За все время службы в армии у меня не было более тяжелого момента... На мои плечи лег такой груз ответственности за каждого из них... – Некоторое время он молчит, потом произносит. - Даже в бою мне было легче, чем в тот момент. Но, слава богу, все мои ребята вернулись из Ливана, и никто из них не получил тяжелых ранений.

...Вспоминая, как начинался тот день, Шимон добавляет, что, глядя на прибывших резервистов, подумал о том, что по ним можно изучать состав населения Израиля. Тут были выходцы из всех общин, представители всех профессий, успешные бизнесмены и руководители высокого ранга. И всем им дали на подготовку 72 часа, после чего бросили в бой.

- Ошибки нужны - ведь ты на них ты учишься, - продолжает он. - Я готов простить ошибку, но я не готов простить трусости, безответственности и попыток скрыть правду. В армии самое главное – чтобы ты мог положиться на других, как на самого себя.  В армии без доверия нельзя: чья-то трусость или ложь может стоить кому-то жизни в бою. И я должен быть уверен, что в трудный момент человек будет на своем месте и прикроет меня, точно так же, как прикрою его я. Мы все в одной связке: летчики, прикрывающие наступление с воздуха, танки, идущие на прорыв,  пехота. И врачи, которые спасают раненых. И тот же водитель грузовика, доставляющий груз на передовую. Если каждый из нас хорошо делает свою работу, армия успешно продвигается вперед.

Конечно, случается всякое. У меня было несколько ребят, которые вышли из второй Ливанской с психологической травмой и честно сказали мне потом, что вряд ли смогут пересилить себя и участвовать в дальнейших сборах. Я отнесся к их просьбе с пониманием: они ведь дрогнули после, а не в бою, где были все время рядом со мной и хорошо делали свою работу.

- Война – это очень тяжелое и неприятное дело, - говорит мне полковник Коэн. – И новый ее виток не за горами. Ты спрашиваешь «когда?». Тяжелый вопрос... Война может начаться через полчаса после того, как мы с тобой разъедемся отсюда в разные стороны, а может и через пять лет. Мы живем в проблемном регионе и враждебном окружении, и тут очень многое зависит от того, как будут развиваться дальнейшие события.  Цель наша, как нормативного, демократичеcкого государства – не война, а дальнейшее выживание Израиля. В мире слишком много тех, кто предпочел бы нас уничтожить, сбросить в море или нанести тяжелый удар. Лично я не уверен в том, что, отказавшись от оружия, мы завтра не будем сброшены в море. Но в тот момент, когда арабские государства решат, что хотят с нами мира, он тут же наступит. Проблема не в Израиле...

- О чем мы должны заботиться прежде всего? Сохранять наши земли и укреплять государство, которое является единственным домом для евреев всего мира, продолжающих возвращаться на свою историческую родину; с пониманием относиться друг к другу, невзирая на всю разницу между нами.

В Израиле по-прежнему нет недостатка в людях, готовых умереть за свою страну. Я постоянно вижу их на резервистских сборах. И что придает всем нам сил, так это наш тыл - семьи, остающиеся дома. Отправляясь на очередные сборы, я думаю о жене, которой предстоит почти целый месяц справляться с детьми и со всеми домашими делами одной, и считаю ее настоящей героиней. Во время войны ситуация еще более тяжелая: ты защищаещь страну, но ничем не можешь помочь своей семье, которая сейчас находится в зоне обстрела, где воют сирены и падают ракеты. Это очень непросто... Но у тебя нет выбора. Если мы не сбережем нашу землю и еврейский дом, на этом месте уже не будет музея, где мы с тобой сейчас ведем беседу, наблюдая, как дети карабкаются по броне танков. И многого другого тоже не будет.
Знаешь, а я ведь совсем не люблю армейскую форму и предпочел бы всю жизнь ходить в гражданской. И танки я предпочел бы видеть неподвижно стоящими здесь, в музее, чем мчащимися по полю боя и несущими смерть, - задумчиво произносит Шимон. – Но, к сожалению, пока нам без всего этого не обойтись...

26 апреля

О пользе обнуления (заметки на полях)
Иногда очень полезно обнулиться. Или, проще говоря, начать все с чистого листа, забыв о своих былых заслугах, высоком статусе и прочих регалиях. Для одних этот процесс очень болезненный. Для других нет.

Ну а я обнулилась с самого начала. Не все ли равно, какой статус и прочее были у меня там? Меняешь страну - меняешь все, вот почему у меня это обнуление произошло само. Я даже не помышляла о том, чтобы вернуться в профессию. И вообще не вспоминала о своих прежних достижениях. Я совершенно не представляла себе, чем буду тут заниматься, полагаясь на волю судьбы - куда-то да выведет. И меня вывело, точнее, привело в мою профессию, только уже совсем на другом уровне, когда можно свободно и без оглядки писать все, что думаешь, и никто не скажет тебе “ну-ну-ну!”

Много позже мне казалось, что для каждого из нас где-то пишутся сценарии наших судеб. И главное - не изменить себе настоящему, не цепляться за уже отжившее, не попадать в зависимость от людей, обстоятельств, собственных страхов. Вот, пожалуй, ключевая фраза - не бояться неизвестности. Не бояться, а просто верить в себя и в то, что впереди тебя  ждет что-то новое и очень-очень интересное. А значит, не стоит оглядываться назад и сожалеть о том, что осталось во вчерашнем дне.


25 апреля 2025

ПОЧЕМУ НЕЛЬЗЯ БЫЛО ИНАЧЕ? (Сегодня - День памяти жертв Катастрофы)

«…Гидон ведет меня в зал с приглушенным светом, в центре которого выделяется скульптурная композиция в виде горящей, оплавленной свечи с темными потеками. «Свеча» покоится на сером постаменте, напоминающем груду пепла. На трех платах из стекла – лица людей. Когда совершаешь круг, их открывается все больше и больше. И на каждом застыл немой вопрос, от которого становится не по себе.

Гидон подтверждает мою догадку:

- Я добивался одного, чтобы на каждом из этих семидесяти лиц отпечатался этот вопрос: «Почему нельзя было иначе?» Он самый важный, в нем есть надежда. Когда задаешь себе один вопрос – «Почему нельзя было иначе?», неизбежно возникает и второй – «Что будет? Что мы должны сделать для того, чтобы это не повторилось?» И ты начинаешь искать на них ответы.
 
Я родился в Израиле, - продолжает Гидон, – а мои родители бежали сюда из Польши до того, как там началась Катастрофа… Тех, кто не успел уехать, постигла страшная участь.

Когда  у меня была выставка в Кельне, я получил от немцев предложение сделать две большие скульптуры, которые они хотели установить при входе в новую модернистскую церковь в центре города. Я отказался. Что-то тут для меня не связалось… Германия - и мои работы, под которыми будем стоять надпись «автор - Гидон Фридман, Израиль»...

Однажды в наш музей приехал представитель «Яд ва-Шема», - вспоминает Гидон. - Увидев «Свечу», он сказал: «Она должна стоять у нас, в Яд ва-Шем». А я ответил: «Нет. Ваш мемориал обнажает страшные раны и в нем нет места надежде. Я знаю только три места, где могла бы стоять моя «Свеча»: это киббуц Яд-Мордехай, музей участников движения сопротивления в гетто, и центр Холокоста в США.  Посещая их, люди задаются тем же вопросом, что и я – «Почему нельзя было иначе?»

Этот вопрос мучает меня постоянно, - с напором произносит Гидон.  - Почему нельзя иначе? Почему нужно говорить сегодня с теми, кто пережил Катастрофу, о Катастрофе - бередить их раны? Почему нельзя оставить их в покое и позволить им дожить остаток жизни в радости? Почему нельзя направить часть средств из тех, что идут на увековечивание памяти о Катастрофе, тем, кто ее пережил и нуждаются в помощи сейчас, пока они еще живы? Разве они недостаточно настрадались?..."


17 апреля 2025

"ЕСЛИ ЗАБУДУ ТЕБЯ, ГУШ-КАТИФ..."(уроки прошлого)

«Посреди песков воткнули саженец, растили его много лет, а когда дерево принесло плоды, его срезали под корень. Вот что произошло с нами в августе 2005-го», - с горечью произносит Шломо Васертайль, бывший житель поселения «Ганей-Таль», вызвавшийся быть моим проводником по музею Гуш-Катифа, расположенному в центре Иерусалима.

Музей маленький – в нем всего несколько комнат. Стены одной выкрашены в оранжевый цвет, стены другой – в траурный, черный. Здесь же множество экспонатов: правительственные решения в деревянных рамках; фотографии бывших домов и теплиц, превращенных в груды мусора и камней; менора и свиток торы из поселений, которых уже нет; ключи от разрушенной синагоги; мезузы от уже несуществующих домов. Очень грустный музей. Он стирает улыбки с лица всякого, кто в него заходит.

***
Мой проводник по музею – в прошлом школьный учитель, иерусалимец, променявший спокойную и размеренную жизнь столичного жителя на судьбу первопроходца в девственных дюнах на юге страны.

- Ты знаешь, я по крайней мере мог бы спать сейчас спокойно, - с горечью произносит он, - если бы нашлась хотя бы одна причина, оправдывающая случившееся: например, что в результате нашего изгнания государство выиграло, обеспечив себе большую безопасность, повысило свой международный имидж, стало более стабильным в экономическом плане. Я бы сказал себе тогда: мы заплатили свою тяжелую цену не зря и надо смириться с этой болью. Но по прошествии нескольких лет для многих стало очевидно: дело не в наших разрушенных домах, а в национальном унижении, которое мы, евреи, сами же себе и устроили. Я ненавижу эту фразу «Мы вас предупреждали», мне больно о ней думать и тем более, ее произносить, но в итоге она оказалась пророческой: после освобождения Гуш-Катифа весь юг Израиля подвергся обстрелам, а теперь на вооружении палестинцев появились уже ракеты, способные поразить Тель-Авив. Такое ощущение, что наши враги словно иллюстрируют те слова, которые мы произносили летом 2005-го, пытаясь убедить правительство не совершать ошибки, отдавая палестинцам Гуш-Катиф.
***
- Я невольно думаю и о том, насколько все в истории повторяется. – Шломо указывает мне на стену, где обозначены периоды еврейского присутствия в Газе и сам отсчет начинается с древнейших времен, еще до нашей эры. Он показывает мне фрагмент мозаики, которая украшала пол крупнейшей синагоги, выстроенной здесь евреями в прошлые века.
 
«Мы не знали… не думали…не верили…даже представить себе не могли, чем это обернется…», - так начинаются многие записи, оставленные посетителями в книге отзывов музея.

-  Мы не хотели, чтобы история разрушения Гуш-Катифа была предана забвению, - продолжает Шломо.- Для нас это вопрос национального самоуважения. Мы хотим, чтобы люди знали о том, что за 35 лет нам удалось вырастить на песках цветущие сады, развить лучшие технологии, построить прекрасные дома и синагоги. Это была уникальная модель интеграции, которая возникла волею случая, без особой поддержки государства. Наша молодость прошла в этих песках...
 
Я помню, как в день размежевания один из жителей Гуш-Катифа, врач, вдруг надел военную форму, в которой каждый год ходил на резервистские сборы, - вспоминает Шломо. - Мы спросили его, зачем он это сделал. «Чтобы у моих детей потом не было травмы от вида военной формы». Видишь этот экспонат? – Шломо указывает на картонную коробку с эмблемой ЦАХАЛа, брошенную в углу среди бетонных блоков. – Это всего лишь одна из тысяч коробок, которые солдаты привозили в Гуш-Катиф летом 2005-го. В них нам предлагали упаковать всю нашу прежнюю жизнь.

...Напоследок Шломо заводит меня в небольшой кинозал, где демонстрируется хроника августовских событий 2005-го года. Один из роликов был снят спустя несколько лет - на месте бывших поселений. Снят палестинцем, которому заплатили за это немало денег. Двенадцатиминутная хроника о том, что осталось от синагог Гуш-Катифа: из 22  целыми остались лишь две - в одной палестинцы разместили свой оффис, другую приспособили под птичник. На месте остальных - руины…


9 марта 2025

РЕПЕТИЦИЯ ЖЕСТОКОСТИ

“…Звонок раздался под утро. Кто-то кричал: “Кара асон! Кара асон!”, * -  мы поняли, что-то случилось в бомбоубежище. В связи с арабскими беспорядками в Яффо и последующим наводнением мы не имели возможности приехать в свой театр в течение нескольких дней…Конец октября 2000 года.

Сейчас перед нами была настоящая картина погрома.
 
Все помещение было затоплено водой, в которой плавал наш реквизит. Все музыкальные инструменты - трубы, гобои, кларнеты и скрипки исчезли, они же были как настоящие. Наши куклы, музыканты, сделанные в человеческий рост были раздеты. Даже туфли лакированные без подошв (!) были сняты. Рубашки, жилеты с поясами - все!
Сами же куклы были распяты, прибиты к стенам, а некоторых просто повесили за горло на веревках, к потолку.

Хаит молча ходил по воде, поднимал на руки истерзанных кукол и нес их, безногих…
Я стояла по щиколотку в воде и ревела…

Уничтожены два спектакля. Играть нечего. Мы собирались показать “Золушку” в Тель-Авиве. Все билеты проданы…

С нами была корреспондент газеты “Едиот Ахронот” *, в которую рикошетом попал камень, так как “те” наверху еще продолжали  свою “борьбу”. Камень попал ей в ногу.

Мы остались разгребать это кладбище…”
…Это отрывок из опубликованного недавно дневника Аси Хаит об истории театра  “Анашим ве бубот” *, который был создан в Израиле известным режиссером Леонидом Хаитом и просуществовал десять лет.
Мне кажется, этот отрывок не нуждается в комментарии. 

* ”Случилась катастрофа! Случилась катастрофа!”
* Наташа Мозговая
* “Люди и куклы”



5 марта 2025

ИЗ ЖИЗНИ ДИКТАТОРОВ (5 марта - день смерти Сталина)
"- Сталин придавал значение тому, как его показывают на экране?
- Да. Он первым просматривал всю хронику. Однажды Сталин завернул спецвыпуск только потому, что при подписании каких-то документов у него образовался второй подбородок и это попало в кадр. И еще был случай, когда он завернул целый фильм "День президента", о Михаиле Ивановиче Калинине.  Сталину показали фильм, и он решил: какой это такой президент? Жена девять лет сидит... - И запретил показ фильма. Я знаю известного фотографа из ТАСС, который угодил в ссылку за то, что подмонтировал Сталина, стоящего на трибуне мавзолея, к фотографии с выборов. Дело в том, что Сталин голосовал одним из последних, из-за этого задерживался весь выпуск. Все бы сошло, если бы в "Ассошиэйтед пресс" не заметили подделку и не поспешили об этом сообщить. Разве они знали, чем это грозит несчастному фотографу?"
Шели Шрайман (отрывок из интервью с Абрамом Хавчиным, ведущим оператором советской правительственной хроники, репатриировавшимся в Израиль в 1990-е).
P.S. Добавлю еще:  Абрам Хавчин рассказывал, как он попал на такую должность, учитывая мелкое сито, через которое  просеивались все, кому было дозволено приближаться к "небожителям". "Вначале я был ассистентом у Ивана Ивановича Белякова, который был приятелем начальника сталинской охраны генерал-лейтенанта Власика. Естественно, из-за этой дружбы у нас была монополия на съемки Сталина. Власик звонил домой Белякову, Беляков мне: "Сегодня в семь". Это означало, что предстоит съемка, связанная со Сталиным..."
Еще несколько колоритных  эпизодов, связанных со съемкой других советских вождей, о которых вспоминал Абрам Хавчин:
"- Монтажистки - милейшие женщины - матерились, когда монтировали пленку с выступлениями Брежнева. Он часто путал листы и говорил об этом прямо в микрофон. Кроме того, приходилось вырезать все его причмокивания - это был адский труд.
- Вам приходилось снимать забавы вождей?
- Застолья - нет. А вот охоту в Завидово приходилось. Возили туда высоких гостей - Иосипа Броз Тито, Кекконена...
- Они что, все были охотниками?
- Вся премудрость заключалась в том, чтобы не подстрелили егеря, который гнал кабана в направлении вышки, на которой восседал высокий гость с ружьем. И вот еще какой эпизод, связанный уже с Хрущевым, мне запомнился. Когда встречали Гагарина, выстроили гигантское металлическое сооружение в три этажа, чтобы разместить всю прессу. Да только не рассчитали, что в какой-то момент все сместятся в одном направлении - туда, где по ковровой дорожке прошествует Гагарин. Вся эта пирамида едва не рухнула - ведь было на ней не меньше четырехсот человек!
Когда Хрущева поперли, в этой знаменитой съемке (помните, там еще у Гагарина расшнуровался ботинок?) сделали купюру. Гагарин шел к трибуне, на которой его ждал Никита со своей свитой. И вот финал вырезали. Гагарин шел по дорожке и... никуда не приходил.
Такая же идиотская купюра была сделана в хронике церемонии закрытия зимней Олимпиады, проходившей в Америке. Все победители случайно оказались на фоне флага Южной Кореи, с которой у нас не было дипломатических отношений. Цензор это заметил, и... победители остались без наград, потому что эпизод награждения был вырезан.
- Купюр было много?
- Я бы сказал так: советская хроника состояла из одних купюр.
...Чтобы у читателя не создалось однобокого впечатления о творчестве оператора  Абрама Хавчина, хочу добавить, что ему приходилось снимать не только советских вождей . Он снимал и замечательные фильмы о балете с участием Галины Улановой и Майи Плисецкой. Снимал и Елену Образцову. И спортивные "звезды", и известные авиаконструкторы - тоже остались в отечественной хронике благодаря Абраму Хавчину.


23 января 2025

Гид, встречая нас в аэропорту Рейкьявика, сказал: "Израильтяне прилетают с солнцем внутри - их ни с кем не спутаешь". Вспоминая  его слова, я думаю о том, что наша маленькая страна, едва заметная на карте,  продолжает освещать мир даже в самые темные времена.

16 января 2025

"...Шимон Каганер ("Кача") начинал армейскую службу в пехотной бригаде Нахаль. Армия тогда была еще слабая и не справлялась с арабскими бандами, проникавшими на территорию Израиля через границу почти каждую ночь. Грабежам и убийствам не было конца. Все понимали: эту проблему нужно решать как-то иначе. Бен-Гурион считал, что нестандартно мыслящий командир и неиспорченные традиционными учениями солдаты, способны совершить маленькую революцию и повести за собой всю армию. Моше Даян полагал, что с этой задачей справятся и опытные офицеры.
Шарону тогда было 25 лет. У него уже много чего было за спиной, начиная с Войны за Независимость.
- Арик не вписывался в привычные армейские рамки, а храбрости и отваги ему было не занимать. Поэтому ставку решили сделать на него, - говорит мне Кача. – И он сразу выдвинул три условия: «Каждого бойца для своей группы я буду выбирать сам - никто в это вмешивается! Мое участие в планировании всех операций обязательно, поскольку только я знаю возможности своих бойцов и их предел. И еще: мы получаем лучшее снаряжение, которое есть в армии. Если же моей группе понадобится особая обувь или нестандартное оружие, нас должны ими обеспечить!».
У меня хранятся все документы, относящиеся к периоду создания и деятельности 101-го подразделения, которое по сути превратилось в первый израильский спецназ по борьбе с террором, - продолжает Кача. - Принципы были железные: все операции проводятся только на территории противника; мы атакуем банду еще до того, как она проникнет на израильскую территорию; ни одно действие грабителей и убийц не остается безнаказанным. Что касается последнего принципа – он диктовался не местью, а, скорее, идеологией.
В начале 1950-х мы и не мечтали о средствах, которыми располагает современный спецназ, и всю разведку на территории противника выполняли сами, полагаясь на свои глаза, уши и внутренне чутье, и ничем себя при этом не обнаруживая! И тогда у нас практически не было времени на подготовку. Еще вчера я был простой солдат в Нахаль, а сегодня уже выхожу в составе небольшой группы на операцию по ту сторону границы - вот так это было!
Меня привел в 101 подразделение Меир Хар-Цион. Мы с ним дружили едва ли не с трех лет. Меир пришел к Шарону раньше меня, успел себя проявить, и одного его слова было достаточно, чтобы Арик сразу зачислил меня в группу.
Спецподразделение состояло из тридцати пяти солдат действующей армии и пяти «стариков». Оно просуществовало всего несколько месяцев. Решение Моше Даяна о прекращении его деятельности было воспринято нами тяжело. Мы спросили Даяна: «Почему?». Он сказал: «Вы сделали хорошую работу, но мне нужны не четыре десятка отчаянных храбрецов, а чтобы вся армия была такой, как вы». И нас перевели в 48 дивизию (ту самую, которая впоследствии получила еще одно, неформальное название – дивизия Качи - Ш.Ш.). Слова Бен-Гуриона о том, что если группа справится со своей задачей, она поведет за собой всех остальных, стали реальностью. Этим во многом объясняется успех Израиля в Шестидневной войне и Синайской кампании. Маленькая революция в армии, которую имел в виду Бен-Гурион, произошла очень вовремя."


1 января 2025

ГЛАВНАЯ ГРАНИЦА
- У нас не так много времени, человеческая жизнь слишком коротка, а мы постоянно отгораживаемся друг от друга, возводим границы тут и там, - говорит мне полковник Арайди, охранявший израильскую границу на протяжении двух десятков лет - Есть одна очень ясная граница - между сушей и водой, и она всегда была, есть и будет. Там где суша, растут деревья и стоят горы. Там где вода – есть только вода. Мы всего лишь маленькие люди, и что значат возводимые нами границы с с точки зрения истории и времени? Если спуститься с Хермона и поехать в Эйлат, будут меняться не только пейзажи, но и люди. Люди по темпераменту похожи на место, где они живут. И каждое поселение выглядит как отдельная страна. Мне важно, что происходит у нас в Израиле. Я друз, и для меня Израиль – источник, из которого я пью. И пока я тут живу, я должен охранять этот источник и следить за тем, чтобы в нем была чистая вода. Потому что вода – это жизнь".