22 августа 2022
ОТЦЫ И ДЕТИ (Израиль, который я знаю)
Ярон...Сын легендарного полководца Дани Матта, чьи десантники форсировали Суэцкий канал, изменив ход всей военной кампании. Осенью 1973-го Дани и Ярон Матт вели бои буквально в нескольких километрах друг от друга. Но увиделись они только после окончания войны, когда отец приехал в больницу навестить раненого сына. О чем говорили? Ну о чем можно говорить после такой войны? Радовались, что оба живы, что ранение не очень тяжелое...
Каково ему было расти в семье, где оба родителя – участники Войны за Независимость, и отец больше времени проводит в армии, чем дома? Никакой телефонной связи. Дети не видят отца неделями. Приезжает из армии на сутки и снова – в часть.
Понятно, что в семье, где родители-герои, а отец - командир десантников, растешь с ощущением, что от тебя тоже ждут каких-то подвигов. И понятно, что твоя дорога изначально предопределена: боевые войска, а еще лучше - спецназ.
Вот и Ярон начинает десантником... Позже он скажет мне, что в танковых войсках добился даже большего, чем в десанте. Две недели тяжелейших боев. Спасение товарищей под непрекращающимся огнем. Собственное ранение – уже по ту сторону Суэца, буквально за два дня до прекращения огня. А потом еще Первая Ливанская – в самых горячих точках...
У Ярона хранится снимок - самый первый из того времени. Фотографировались с ребятами утром 6 октября 1973-го, еще до того, как поднялись на танки. Думали, едут на боевую операцию. Договорились встретиться после ее окончания в ресторане - отметить первое боевое крещение. На снимке – четверо парней. Уцелели только двое. Да и те вернулись с войны уже другими.
...За операцию по спасению под шквальным огнем уцелевших танкистов Ярон Матт будет удостоен высокой воинской награды.
...Техника на войне порой выживала лучше людей. «Раненые» танки с наступлением ночи ремонтировали, заправляли топливом, загружали снарядами. Наутро место погибших занимали их товарищи и танки снова шли в бой.
...Этот вопрос: есть ли место страху на войне, и особенно – в первом бою? – я задавала отцу Ярона, Дани Матту, незадолго до его смерти. Спросила о том же и сына.
- Первый бой... А я сразу даже и не понял, что нахожусь в настоящем бою, и это уже не учения. Все произошло слишком быстро. По поводу страха... Его приходится преодолевать. И это тоже происходит очень быстро. Но то, что ты видишь во время боя, уже на забудешь. Но вот ведь какая штука: это все равно ничего не меняет, и ты делаешь ровно то же, что и всегда - по максимуму, помня о товарищах, которые рядом; о том, насколько они зависят от тебя, а ты от них; о том, что мы все должны вернуться. Такие связи – они навсегда. Не случайно мои самые лучшие товарищи – все оттуда, с войны. Знаешь, что это такое - встречаешь людей, которых однажды спас, понимая, что их жизнь продолжилась и у них есть дети и внуки...
...Вернувшись домой, я открываю книгу об истории танковой бригады Ярона, которую он мне дал. Мемориальные страницы в ней занимают едва ли треть. Фотографии погибших танкистов. Дата рождения – 1953. Дата смерти – 1973. Этим парням было отмерено всего двадцать лет и суждено навсегда остаться в юности. В памяти своих товарищей они продолжают жить до сих пор.
16 августа 2025
"СВОЙ" СРЕДИ ЧУЖИХ
Раствориться среди чужих. Ходить по краю. Делать ради спасения жизни израильтян то, чего не сделает никто другой...
Отслужив двадцать лет в полицейском спецподразделении «мистаарвим» («псевдоарабы») подполковник, отмеченный двумя высокими наградами «За храбрость» и «За мужество», вышел из тени и мы смогли поговорить.
Так с чего же начать рассказ о нем? Пожалуй, с того, что Натан живет ожиданием армейского призыва. Он вовсе не собирается служить по праву единственного в семье ребенка поблизости от дома и в обычных войсках. И вся его дальнейшая история берет начало именно из этой точки. На призывном пункте Натан предъявит ультиматум: «Только боевые войска!». Слышав от старослужащих, что самое крутое в армии - это «сайерет маткаль» (спецподразделение генштаба), добавит: «Хочу туда!». На что ему ответят: «Ну, это вряд ли. А чего ты, парень, собственно говоря, хочешь?» - «Служить по максимуму!» - «Тогда тебе туда», - и укажут на автобусы «мишмар ха-гвуль» (пограничные войска).
Теперь самое время вспомнить, что дело происходит в 1993-м году, во время интифады. На границе не спокойно, в теленовостях то и дело - сюжеты об очередных столкновениях. У Натана ощущение, что его место – там, и он без малейшего колебания отправляется к автобусам «мишмар ха-гвуль». С этого места в его судьбе начинается новый поворот. И мы погружаемся в историю человека, двадцать лет находившегося в тени, чье подлинное имя никогда не упоминалось в СМИ, разве что - лаконичное прозвище «цаяд» (охотник).
ЖЕСТКИЙ ОТБОР
Итак, он определился и проходит курс молодого бойца на базе МАГАВа, замечая, что там периодически возникают люди в гражданской одежде, к которым старослужащие относятся с пиитетом. Незнакомцы небриты и нестрижены. У них другое оружие, да и машины отличаются от тех, что у пограничников. Узнав, что речь идет о «псевдоарабах», борющихся с террором на территории противника, Натан решает стать одним из них. Он вовсе не уверен в том, что его возьмут из-за ашкеназской внешности, и все же после окончания курса молодого бойца просит направить его в спецподразделение «мистаарвим» и получает разрешение участвовать в отборе на выносливость. Трое суток изнурительных марш-бросков... А что у Натана в прошлом? Спортзал и занятия акробатикой. В общем, ничего сверх, и в конце испытаний от нестерпимой боли в руках и плечах он уже с трудом натягивает на себя форменную рубашку, но зато получает награду: прошел! Впрочем, ничего удивительного. Ведь кроме физической силы есть еще сила внутренняя. И, вероятно, она угадывалась в нем уже тогда. У командиров спецназа глаз наметанный: они безошибочно определят, кто из новобранцев чего стоит.
Впрочем, до окончательной победы еще далеко. Прошедшим отбор предстоит еще курс интенсивной подготовки, о подробностях которой умолчим. В пограничный супер-клуб настоящих мужчин попасть невероятно сложно: что ни день – отчисляют очередного кандидата, и в итоге из набора остается только треть.
Тут я вынуждена пояснить, что речь идет о спецподразделении пограничных войск, существующем с 1987-го года. Оно создавалось с целью антитеррористической деятельности на территории противников Израиля, где бойцы действуют, маскируясь под местных жителей, и владеют всеми навыками, позволяющими им растворяться в толпе, а так же специальными средствами для проведения «ювелирных» операций по обезвреживанию и ликвидации лидеров боевых группировок и особоопасных террористов. И здесь важен не только результат, но и психологическое воздействие, которое они оказывают на врагов Израиля. Те понимают: «псевдоарабы» где-то рядом и рано или поздно доберутся до каждого из них - это лишь вопрос времени.
ПЕРЕМЕНА УЧАСТИ
И кто теперь разберет, есть ли в этом некий высший смысл, или простая случайность, но он попадает в спецподразделение в конце 1993-го. До соглашений в Осло еще не меньше двух лет, в Израиле интифада, но все осложняется еще и тем, что отчаянные ребята переживают гибель своего командира, погибшего в одной из операций.
«Псевдоарабы» - микромодель Израиля, здесь представители почти всех общин. И Натан впитывает в себя все, чем богата эта земля. Превращение вчерашнего мальчика в настоящего мужчину происходит быстро еще и потому, что день в «мистаарвим» идет за два, и никогда не знаешь, кто вернется на базу после очередной операции, а кто нет.
А что же родители? Они не задают лишних вопросов, и особенно, если это касается безопасности страны. Поначалу, конечно, недоумевают: как сыну позволяют в армии ходить с неуставной щетиной и не стричь волосы? Ну а он о себе, понятное дело, лишнего не рассказывает: к чему волновать близких?
Три года армейской службы подходят к концу. Пора на гражданку. Родители считают, что у сына должно быть высшее образование. Забегая вперед скажу, что впоследствии Натан получит не одну, а целых три ученых степени, продолжая служить в «мистаарвим». Потому что делать все по максимуму – его главный жизненный принцип.
А теперь снова вернемся в 1996-й: после соглашений в Осло воцаряется относительное затишье. Работа у «мистаарвим» есть всегда, но адреналин постепенно уходит, и появляется ощущение рутины. Но тут командир отправляет Натана на офицерские курсы, после чего он уже возглавляет группу «мистаарвим». Проходят еще два года. И на пороге уже 2000-й год, а с ним интифада, и Натан вдруг понимает: все, что они делали в «мистааврим» до сих пор на протяжении семи лет, было лишь подготовкой к этим событиям. Его затягивает в новые реалии как в водоворот. В 2002-м Натан уже командует ротой. В том же году в одной из операций погибает его друг. Большей потери в его жизни не было, и она невосполнима...
В 2006-м Натан получает новое назначение, теперь он командир части «мистаарвим», работающей в Восточном Иерусалиме и его окрестностях. За четыре года он в ней все кардинально перестраивает, меняя тактику действия групп, после чего снова возвращается в свою часть уже в звании подполковника и становится первым ее командиром, начинавшим служить в ней когда-то бойцом. Теперь Натан сам разрабатывает операции и решает, на каком участке ему быть, когда и зачем.
Родители узнают о том, чем единственный сын занимался все эти годы, начиная с 1993-го, лишь двенадцать лет спустя, когда их пригласят на церемонию вручения ему высокой воинской награды «За мужество», которой в последний раз в Израиле награждали четверть века назад участника Первой Ливанской Войны. Добавим к сему, что высокую награду полиции «За храбрость» он получил еще раньше.
Он никогда не решится рассказать родителям о том, что пережил в 2004-м году в схватке с главой исламского джихада, когда шел по самому краю, - зато извлечет из случившегося профессиональный урок, научив свою группу избегать подобных рисков. А еще он запомнит на всю жизнь ощущение, которое испытал тогда, в 2004-м: все человеческие сомнения исчезают на границе, разделяющей жизнь и смерть.
- Ты живешь с ощущением включенного счетчика? - спрашиваю я Натана.
- Да, ты это очень точно заметила. Я пытаюсь жить осознанно, анализирую все, что происходит в моей жизни и профессии, читаю «знаки» судьбы и прохожу свои уроки. Я очень признателен своим ребятам, без которых ничего бы не смог сделать. Мы были командой в полном смысле этого слова. Они были частью меня, а я – их. Иногда я был очень жестким командиром, но они понимали, что иначе нельзя. В начале своей службы я отвечал за безопасность нескольких человек, потом их стало несколько десятков…
- Каков твой кодекс чести? Кого ты способен понять и простить, а кого – никогда и ни за что?
- Если кто-то обманул мое доверие, ему очень трудно будет заслужить его вновь, даже если у него появится такой шанс. И тут я ничего не могу поделать: это происходит у меня автоматически.
- Что тебе мешает в других людях?
- Лучше скажу, что мне нравится в других. Я люблю людей благородных, и эта черта интернациональна. Я безошибочно замечаю ее в других и ценю точно так же, как и способность быть настоящим - не прятаться за масками, говорить, что думаешь, а не то, что от тебя хотят услышать другие. Очень люблю людей профессиональных, неважно, в какой области - когда они что-то делают мастерски. Во время службы в спецподразделении мы любые операции старались так проводить, с максимальной точностью - тогда и удовольствие от проделанной работы совсем другое. А вот дураков не люблю: они тратят мое время и сводят меня с ума. Стараюсь их обойти, не тратить на них свое время и душевные силы.
- Какие границы ты устанавливаешь для самого себя? Границы, которых не перейдешь ни при каких обстоятельствах?
- С точки зрения профессии я могу отнестись к кому-то очень жестко, но при этом стараюсь держать баланс, не переходя черту человечности. Никогда не обижу слабого – ни в работе, ни в личной жизни. Всегда подумаю, прежде чем сделаю. Когда человек сильный, ему легче проявить сдержанность…
- Ты способен признать свою неправоту?
- Если знаю, что виноват, всегда это признаю и приношу извинения, и в том числе - подчиненным.
- Какова продолжительность рабочего дня у такого трудоголика, как ты?
- Во время службы в «мистаарвим» я месяцами мог спать только урывками…
- Что значит для тебя Израиль?
- Израиль - мое место. Люблю израильской воздух, землю. Все здесь – свое.
...Я смотрю на присланную Натаном детскую фотографию, где он снят с игрушечным автоматом в руке, и думаю: неисповедимы пути судьбы... И еще я думаю о том, что встречи с такими людьми укрепляют мою веру в человечество и надежду на лучшие для Израиля времена.
15 августа 2025
БЫЛА У СОЛДАТА “МАТЬ”…
…Глядя на них, я думаю: «Моше — 36 лет, он обязан ходить на сборы. Ну а зачем это Шаулю в его 53? Или Давиду, которому уже 45? У одного — бизнес: фирма, поставляющая оффисное оборудование. Второй — директор одного из заводов. Третий - заместитель генерального директора крупного предприятия. Семья, дети. Кажется, забот хватает. Но тем не менее эти солидные отцы семейств, как мальчишки, с трепетом ждут дня, когда снова напялят на себя защитную форму, возьмут в руки оружие и станут называть друг друга не по имени, а по армейским кличкам.
Моше - самый «старый» не только в роте, но и во всем батальоне. За 32 года Моше в общей сложности оттрубил на резервистских сборах 2200 дней. А его первые резервистские сборы, совпавшие с Войной Судного дня, растянулись на полгода. Там он, кстати, познакомился с «батей» — так называли десантники Ицхака, тогдашнего «расапа» ( старший сержант, отвечающий за обеспечение роты всем необходимым. — Ш.Ш.).
- Это была личность! — добавляет Шауль, который встретился с «батей» на своих первых сборах в 1991-м. — Мы идем в гору, я «спекся», а он, который вдвое старше меня, в хорошем темпе несется впереди всех с 30-килограммовой поклажей на плечах. Мне стало стыдно, я догнал «батю» и больше уже не отставал».
— У роты есть командир, но без нас он как машина без бензина, — объясняет мне Давид. — Хороший «расап», он солдату как отец и мать. Должен позаботиться о том, чтобы солдат был сыт и не мерз на посту.
...Я рассмеялась, представив, как эта троица обходит посты и кормит дюжих десантников с ложечки манной кашей... Однако моя гипербола на самом деле была недалека от действительности. Однажды троица подняла на ноги руководство базы, обнаружив, что один из солдат мерзнет — зима, а на посту нет печки. Они предъявили ультиматум: или завтра же вы проведете туда электричество, или мы обратимся в вышестоящие инстанции. К обеду печка была. Другой раз далеко за полночь вдруг пошел сильный дождь: «расапы» туг же спохватились, сели в машину и стали развозить солдатам, несущим караул на дальних постах, теплые куртки и термосы с горячим кофе. Еще было такое: как-то в роту не завезли в достаточном количестве продукты. И эти трое перекрыли дорогу армейскому грузовику, ехавшему своим маршрутом, и потребовали, чтобы тот отправился за продовольствием.
А как они готовятся к сборам! Списки необходимого составляются загодя — месяца за два. Потом начинаются звонки по инстанциям — приходит время подключить связи, которые у хорошего «расапа» завязываются в течение нескольких лет. Один киббуц ежегодно жертвует десантникам свежую рыбу, другой — чеснок и так далее. К первому дню сборов машина «расапа» напоминает скатерть-самобранку, чего в ней только нет — начиная от деликатесов и спальных мешков на гагачьем пуху до компьютерных игр (чтобы «ребята не скучали в свободное время»). Тут же армейское снаряжение. Если «расап» получает по связи сообщение о проникновении на израильскую территорию подозрительных лиц, у него в машине есть все дня того, чтобы незамедлительно развернуть блокпост. И в бой «расапы» идут в числе первых. Моше участвовал в двух крупных кампаниях — Войне Судного дня и Первой ливанской. Шауль — в Первой Ливанской. Давид призвался в армию позже: на его долю выпали операции в Газе.
—Однажды, когда Моше уже был на сборах, — говорит Давид, - меня задержали дела и я собирался подъехать попозже. Просыпаюсь утром и вижу на экране мобильника, что было много звонков, и все от Моше. Я быстро набираю его номер: «Что случилось?» — «У ребят ужасное настроение. Сегодня убили одного из наших солдат...» Я тут же все бросил и поехал на север. Мы отправились с ним в ближайший киббуц, объяснили ситуацию, пригнали трактор, нашли рабочих и установили погибшему парню обелиск — на том месте, где это случилось. Съездили за цветами, провели траурную церемонию. В тот момент мы все были вместе, занимались одним делом, и это снимало напряжение. Но боль все равно никуда не уходит; она остается. Особенно если ты знал погибшего, ел с ним за одним столом, спал в одной палатке, участвовал в одной операции.
- Когда в армии заботятся о солдатском быте, в роте совсем другая атмосфера, - добавляет Моше. - Неважно, кто ты на гражданке — адвокат или студент. «Русский», «эфиоп», репатриант, или родился здесь — какое это имеет значение? На сборах мы все равны, на нас одинаковая защитная форма. Мы вместе и должны помогать друг другу.
Моше вспоминает, как однажды на сборы явился резервист и пожаловался, что едва наскреб деньги на дорогу: семья на грани нищеты. Это повергло троицу в шок, «расапы» задумались, как помочь своему товарищу. Под вечер поставили в неприметном месте коробку с надписью: «Ребята, семья одного из нас испытывает денежные затруднения. Надо помочь». В результате собрали несколько тысяч. Попутно запаслись на кухне продуктами и отвезли по адресу того парня, оставив их на пороге, чтобы не смущать его семью.
- У меня самого сын десантник, — говорит Моше. — И я отношусь к каждому солдату в роте так, как хотел бы, чтобы относились в армии к моему сыну. Чтобы и для него «расап» разбился в лепешку и раздобыл зимой спальный мешок на гагачьем пуху.
Давид вспоминает, как он впервые увидел на сборах Моше и Шауля:
— Мне сказали, что «расапам» нужно помочь в одном деле. Я зашел к ним в комнату и увидел, как эти двое сидят за столом и аппетитно уплетают арбуз с белым сыром. Они пригласили меня присоединиться к трапезе. За обедом мы вспоминали забавные случаи из армейской жизни и смеялись. Я понял, что попал в правильное место, а они в свою очередь решили, что я им подхожу, поскольку чувство юмора есть, аппетит хороший, и решили меня от себя не отпускать: так я стал в роте третьим «расапом».
Они засмеялись, вспомнив другой случай, как они специально вырядились, чтобы поднять настроение усталым солдатам, возвращавшимся с поста на базу под проливным дождем. Когда те вошли в столовую, промокшие до нитки, они увидели стол с дымящейся едой и троицу, одетую в белые поварские колпаки и...кальсоны.
- Как долго вы собираетесь участвовать еще в резервистских сборах, — спрашиваю я напоследок.
- До конца жизни, — смеясь, отвечает Моше, — доживем до 80 лет, станем ходить с палочкой, но все равно будем отправляться на сборы.
- Пока армия будет в нас нуждаться, — добавляет Давид.
- Но чтобы у тебя не сложилось впечатления, что сборы — это нечто вроде армейского цирка, хочу добавить кое-что важное, - объясняет Шауль. - На самом деле это очень трудная работа, ночи без сна («расап» ложится спать позже всех и раньше всех встает) и очень большой кусок нашей жизни. Назови как угодно — мужской клуб, воинское братство, настоящие друзья. Мы ведь встречаемся не только во время сборов: мы дружим семьями, устраиваем маленькие праздники, на которые собирается, конечно, не вся родня, но немалая ее часть. Наши жены дружат, и дети играют вместе, когда мы съезжаемся семьями. Самый радостный день для нас — это первый день сборов, самый грустный — последний, когда надо снять форму и разойтись по домам.
Уже стоя в дверях, Шауль спрашивает меня:
- Тебе приходилось ездить в Эйлат? Помнишь свое ощущение, когда возвращаешься оттуда неделю спустя? Прилив энергии, хорошее настроение. Для нас сборы в определенном смысле нечто вроде Эйлата. Они выдергивают нас из рутины. Мы выполняем чисто мужскую работу, встречаем своих лучших друзей, устраивает друг другу розыгрыши, вспоминаем смешные истории. В общем, ведем совсем не скучную жизнь. Что же касается роты, обеспечением которой мы занимаемся по долгу службы, нам важно, чтобы солдат в последний день сборов сказал: «Сабаба!» (как здорово — сленг.) Ведь что обычно вспоминает тот, кто возвращается домой со сборов? Не то, как и где он стрелял, а то, как его кормили и как ему спалось. Вот и мы стараемся сделать все для того, чтобы у каждого в нашей роте — не важно, «старичок» он или новенький было ощущение, что он попал в правильное и душевное место.
13 августа 2025
ДОКТОР ЖИЗНЬ
...Вот вам еще одна особенность нашей маленькой страны: врачи в Израиле отправляются на войну в защитной форме, с автоматом, и находятся не где-нибудь на периферии главных боев, а на самой что ни на есть передовой. Только в отличие от других бойцов, они должны не стрелять, а спасать тех, кто уже поймал свою пулю или осколок снаряда.
...Алексей просто и буднично рассказывает мне о том, как он спас своего первого солдата.
- Это было в 2004-м, в районе Бейт-Лехема. Мы прикрывали наших спецназовцев, завязавших бой с боевиками в лагере палестинских беженцев. Четверо солдат получили тяжелое ранение. Одному пуля угодила в рот. Я посмотрел - все дыхательные пути разворочены. Пульс еще прощупывался. Я быстро вставил в горло тубус, откачал кровь из легких, и мы эвакуировали его вместе с другими ранеными. Он не только выжил, но практически полностью восстановился. Все решили какие-то секунды. Ему просто повезло, что рядом оказался не просто врач, а хирург.
Через некоторое время Алексей получил за спасение этого солдата свою первую воинскую награду, чему немало удивился.
- В Израиле, не как в бывшем СССР, воинские награды дают очень редко - отличившимся в бою, или награждают погибших, посмертно. И вдруг решили дать награду «русскому» врачу, который просто спас одного солдата, и ничего больше. Я получил свою первую награду, которая в общем-то не дает никаких привилегий и льгот, облегчающих жизнь, ее ценность совсем в другом. Израильтяне относятся с большим уважением к тем, кто служит в боевых войсках и имеет воинские награды, и я ощутил это на себе в полной мере.
***
Своего второго солдата Алексей в спас во время второй Ливанской войны. Это случилось 5 августа.
- Боевики начали обстреливать нас утром. Мы потеряли одного солдата, пятерых ранило, но не тяжело. Но тут противник принялся расстреливать ракетами дом, в котором мы укрывались, чтобы обрушить его на нас. Мы едва успели выскочить, и в этот момент снаряд угодил во второй дом, где укрывались еще несколько наших. У большинства были легкие ранения, а один парень не успел выскочить вслед за всеми - задохнулся от едкого дыма, быстро распространившегося после взрыва. Я попытался вставить ему в горло тубус, чтобы восстановить дыхание, и не смог: у него уже успел развиться сильный отек. Тогда я рассек раненому гортань – тривиальная хирургическая операция, только в полевых условиях - и вставил трубку прямо в горло. Мне казалось, что он уже умер, но парень вдруг задышал. Эвакуировать его под таким шквальным огнем мы не могли – ждали наступления темноты. Ближе к ночи вызвали вертолет и эвакуировали его еще с десятком легкораненых. Парень этот выжил. И мы после этого не один год были вместе с ним на резервистских сборах.
***
..Алексея ранило в последний день Ливанской войны, 13 августа. Боевики «Хизбаллы» стреляли по нашим солдатам противотанковыми ракетами с лазерным наведением. Одна из них угодила в дом, где находилась часть подразделения, и двое получили ранения. Алексей побежал туда. Его ослепила вспышка взрыва, и он понял, что умер: ведь если в тебя попала ракета, ты не можешь остаться живым. Но неожиданно он пришел в себя и тут же принялся ощупывать руки-ноги, пытаясь понять, что оторвано, а что цело. Боли не было. В состоянии контузии ты не чувствуешь ничего. Когда доктор понял, что ранение не тяжелое, осколочное, он попытался встать на ноги. Его санинструкторы, к счастью, не пострадали: в момент взрыва они стояли за спиной своего командира и он заслонил их собой от осколков. Отдав распоряжение быстро перевязывать раненых и уходить, доктор попытался нащупать пульс у того парня, которому оказывал помощь до того, как упала ракета...
Стрельба постепенно стихала. Заканчивался последний день войны. Пришел транспорт – всех раненых эвакуировали. Осколков было много, но боли он почти не чувствовал: правду говорили раненые, которых ему приходилось лечить, что осколочные ранения, в отличие от проникающих, не такие болезненные. Доктору мешали два крупных осколка, он вытащил их сам - остальные не трогал. Потом позвонил жене и сказал, что война закончилась и с ним все в порядке. Он не стал говорить ей о ранении, понимая, что жене будет гораздо легче принять подобное известие уже после того, как она увидит его целым, чем услышит о случившемся по телефону.
***
Алексей хирург-ортопед. Операции – практически каждый день, прием больных...– так что домой он возвращается ближе к ночи. Отпусков практически нет, отдыхает только в субботу и во время резервистских сборов, в которых участвует каждый год в качестве командира медицинского подразделения.
- Я говорю своим санинструкторам, что мы на передовой не воюем, а спасаем раненых. Воюют профессионалы, которых этому специально обучали, а у нас оружие – только на крайний случай, - поясняет он, а я, глядя на него, пытаюсь понять: он действительно такой бесстрашный, каким кажется, или есть нечто такое, что и ему внушает страх?
- Самое страшное – это жить с ощущением, что тебе повезло, ты выжил, а того парня уже нет – его убило на твоих глазах. Пока в тебя не попала пуля, или осколок снаряда , страха нет. При том, что ты испытываешь сильный стресс, внутри живет странное, ничем не объяснимое, чувство уверенности, что тебя не убьют. Такая своеобразная защитная реакция организма на происходящее. Мне трудно сказать, какая картина из тех, что я видел на войне, самая страшная. Я ведь не первый год оперирую раненых в больнице, пришиваю оторванные конечности. То же самое видишь и на войне, только в полевых условиях. У меня нет никакого пост-травматического синдрома. Я не мальчик. И я врач. С 1994-го года хожу на резервистские сборы, в качестве военврача участвовал во многих боевых операциях, дослужился до капитана. Когда ты идешь с солдатами на передовую, они верят в тебя как в бога, им кажется, что если рядом с ними врач – ничего не случится. Я никогда не считал раненых, которых, возможно, спас от смерти. Но вот те два солдата действительно могли умереть, если бы меня в тот момент не оказалось рядом: счет шел на минуты, и помочь им мог только хирург. Вообще, это, наверное, нелегкое бремя – постоянно жить с мыслью, что ты обязан жизнью совершенно случайному для тебя человеку. Солдаты, которых я спас, до сих пор испытывают потребность в общении со мной, они никак не могут забыть о том, что вопрос их жизни и смерти решила та самая минута и простая случайность.
Я смотрю на возможность очередной войны немного иначе, чем гражданский человек, поскольку наблюдал за событиями не со стороны, а участвовал в них реально. И я твердо знаю, что: во-первых, нам надо выживать несмотря ни на что, и мы с этим справимся. Во-вторых, у нас хорошая армия. Я видел на войне тех ребят, которые в обыденной жизни для большинства - просто «продавцы фалафеля». Они отчаянно смелые мужики, ничего не боятся, умеют хорошо воевать, не считая себя при этом героями. Такими они всегда были и такими останутся. Армия сглаживает все различия, которые есть между людьми. Это именно та структура, которая всех объединяет, независимо от национальности, культуры и образования, - сплачивает и дает чувство безопасности.
Во второй Ливанской участвовало много «русских» и они, как и я, совершенно органично вписывались в общую картину, хотя, в отличие от израильтян, выросли в совсем других, невоенных реалиях. Для моих сыновей, родившихся здесь, совершенно привычная картина, что отец приходит иной раз домой с автоматом и в военной форме. Они знают, что я был на войне, получил награды, и очень этим гордятся. Растут такими нормальными израильтянами, привычными ко всему, и в том числе к войнам. Вырастут и будут защищать страну, как все. И никто нас в море не сбросит, и никакой серьезной угрозы государству нет. Войны еще будут, это неизбежно, но для меня трудности всегда были только стимулом, чтобы двигаться дальше.
11 августа 2025
В продолжение предыдущей истории - о том, ЧТО и КАК происходило
"- Спасибо тем, кто молился за нас, - сказал он. – Это помогает. После того, что мы прошли там, в Ливане, я знаю это наверняка». Во время тяжелых боев в деревне Айта-Шаеб, продолжавшихся два дня, Миша был вынужден взять на себя командование взводом и эвакуировал тяжелораненого под непрекращающимся обстрелом, не дожидаясь темноты. Только благодаря этому Вадика удалось спасти.
----------------------
Когда началась война, они находились в Хевроне: до окончания службы оставался всего месяц. В их батальоне были парни с севера, чьи близкие сидели в убежищах, спасаясь от ракетных обстрелов. Парни рвались в бой, но приказа все не было. 890 десантный батальон перебросили на север только 23 июля. В ночь на 24-е они перешли границу.
В ночь на первое августа десантники получили приказ выбить боевиков Хизбаллы из деревни Айта-Шайб. На то, чтобы пройти полтора километра, ушло несколько часов: передвигались медленно, чтобы себя не обнаружить. Зашли в деревню под утро, и сразу завязался бой. Группа, в которой были Миша и Вадик, захватила один из домов и начала отстреливаться. В первые же десять минут погиб доброволец из США Майкл Левин, прибывший в Израиль с началом войны, а командир роты получил ранение в голову. Миша бросил гранату в окно, из которого стреляли, подозвал на помощь гранатометчика, и они начали метать туда одну гранату за другой. На какое-то время стрельба стихла. К Мише подошел замкомроты, заменивший раненого в бою командира, попросил показать, откуда стреляли. Миша повернулся в его сторону, и тут же услышал свист снайперской пули, пролетевшей мимо головы. Так он уцелел в том бою впервые.
Бой продолжался до вечера. С наступлением темноты прибыли вертолеты и вывезли в Израиль раненых и одного погибшего.
К утру десантники получили приказ продвигаться вглубь села и заняли большой дом, куда зашла вся рота. Миша получил приказ захватить соседний дом – тот был лучше, окна не такие большие. Он взял с собой группу из одних «стариков» (эфиоп, трое русских и трое уроженцев страны). Десантники закрепились на втором этаже, но в какой-то момент боевики начали пробивать дом противотанковыми ракетами: и это укрытие оказалась не слишком надежным, но выйти наружу – означало понести потери. Здание стояло на главной улице и хорошо простреливалось изо всех ближайших домов, где засели снайперы.
Десантники решили поменять этаж. Миша начал спускаться с гранатометчиком вниз по лестнице, приказав двоим парням прикрывать их сверху. В этот момент раздалась автоматная очередь, и гранатометчику перебило осколком нос. Передавая Мише гранаты одной рукой, второй он зажимал рану, из которой хлестала кровь. Миша забросил две гранаты в окно дома, из которого стреляли, а одну – взорвал у двери, чтобы перекрыть боевикам выход из здания.
Вадик, занимавший позицию в одной из комнат второго этажа, заметил под окном двух боевиков с противотанковой ракетой, выстрелил, а через минуту снова стал с оружием к окну, ожидая, когда боевики придут за трупами, и в этот момент в него попала пуля (вторая с начала боя за деревню: от первой его спас бронежилет). На сей раз Вадика ранили серьезно: пуля пробила легкое и задела позвоночник. Он уже не видел, как боевики пришли забирать трупы и были сражены очередью, которую выпустил по ним Миша. Миша и сам едва был не убит в той перестрелке: две пули угодили в бронежилет, одна в затвор автомата, четвертая пробила дырку в ремне, на котором он висел. Когда его отбросило назад, и в лицо брызнули осколки горячего железа, он подумал, что ранен. Проверил, вроде, целый, и снова занял прежнюю позицию у окна, где ранили Вадика. Боевики пытались зайти в дом снизу, Миша бросал гранаты вниз, отгоняя их от входа и рискуя обрушить дом. Другого выхода у него не было: если бы противнику удалось проникнуть в здание, они закидали бы гранатами второй этаж, где засели десантники.
В это время Вадик уже находился в безопасном месте, и санитар пытался остановить ему кровь. Входное отверстие было маленьким – туда было достаточно засунуть два пальца и просто держать. А вот на выходе пуля вырвала кусок ткани размером с большое яблоко (позже Миша подобрал его и, протаскав в нагрудном кармане до следующего утра, передал раввину уже в Израиле: у десантников такое правило – они не оставляют на месте боя ничего – даже окровавленных обрывков формы). Санитар заткнул рану в спине Вадика отколотым от стены камнем, предварительно обмотав его стерильным бинтом.
От большой потери крови Вадик терял сознание. Спасти его мог только врач, а он находился в соседнем здании. Пройти эти 20 метров под непрекращающимся огнем было все равно что пробежать по минному полю. Миша скомандовал двум бойцам прикрывать с балкона доктора и сопровождающих его десантников, которые пробирались к ним из соседнего дома. Через 15 минут врач был уже возле Вадика и сразу приступил к операции, чтобы стабилизировать положение раненого. Он потерял слишком много крови – до вечера ждать нельзя, а вывозить под огнем рискованно. Миша решил: будем вывозить. Вышли на связь, запросили помощь. К приходу "пумы" Миша уже стоял на выходе, а позади него - шестеро «стариков» из его призыва с носилками. «Старики» сами вызвались принять участие в этой опасной операции, не доверив ее новичкам.
Задача была не из простых: надо было каким-то образом еще просунуть носилки с раненым в небольшое круглое отверстие «пумы», расположенное наверху – и все это в условиях непрекращающейся стрельбы со всех сторон. К счастью, эвакуация прошла успешно – никто не погиб. Только у Вадика в спешке сломали три ребра, чего он почувствовать уже не мог, поскольку находился без сознания.
Десантники вернулись в дом и продолжили бой, а «пуму» на границе встретил вертолет, который доставил Вадика в больницу «Рамбам». Вместе с раненым в Израиль были доставлены обрывки его окровавленной формы, срезанные доктором во время операции, ботинки, бронежилет и оружие. Как я уже сказала выше: десантники ничего не оставляют на месте боя.
В том бою, растянувшемся на два дня, было убито более четырех десятков боевиков. Для Хизбаллы это был ощутимый удар, а для израильтян – серьезное продвижение по фронту.
Когда десантников вывезли в перерыве между боями на двое суток в Израиль, они тут же поехали в «Рамбам» навестить Вадика. Это случилось через неделю после его ранения. Парни зашли во главе с командиром в больничную палату, предварительно натянув на голову красные береты, и это было очень сильное зрелище. Вадик, едва пришедший в себя после ранения, не мог сдержать слез: он боялся получить известие о том, что все его товарищи погибли в том бою, а они стояли перед ним на расстоянии вытянутой руки целые и невредимые.
***
Для Миши война закончилась через месяц после объявления о прекращении огня. Еще в течение нескольких недель он совершал рейды на ливанской территории, рискуя напороться на мину или получить случайную пулю от сумасшедшего фанатика. Миша покинул Ливан в числе последних и только тогда смог сказать себе: слава богу, все, конец. Он вышел из боев целым и невредимым, если не считать проблемы со слухом из-за постоянной стрельбы. Тогда Миша еще не знал, что через год получит воинскую награду за рискованную и опасную операцию по спасению тяжелораненого.
Возвращаясь мысленно к тому бою, где был ранен Вадик, Миша снова и снова задавался вопросом: можно ли было всего этого избежать? - и всякий раз отвечал себе, что комната, где ранило Вадика, была очень важна для группы в стратегическом плане: из ее окон можно было вести прямой огонь против боевиков, засевших в доме напротив. Кроме того, если бы Вадик не занял эту позицию, боевики могли залезть в окно и забросать десантников гранатами.
-------------------------
В его отделении из 18 человек «русские» составляли ровно половину, остальные – уроженцы страны и репатрианты из Эфиопии. Сабры научили «русских» и «эфиопов» игре в «шеш-беш», а «русские», в свою очередь, научили тех резаться в «дурака». Никакого деления на «наших» и не «наших» у них в десанте не было: когда постоянно участвуешь в боевых операциях (а они прошли Шхем, Дженин, Бейт-Лехем, Кабатию, Хеврон), каждый парень из твоего отделения становится для тебя братом. Иначе не выжить.
Когда друзья на гражданке спрашивали Мишу: «Что ты чувствуешь во время боя?», он отвечал односложно: «Ничего. Когда я иду в бой, я забываю обо всем, кроме своих ребят, которые дышат в спину. И чувствую адреналин в крови». Позже Вадик скажет мне о Мише: «Если посмотреть на него со стороны – обычный парень, ничего особенного. Но в бою он другой: превращается в кусок металла, сметающий все на своем пути. У него внутри столько силы! При этом не строит из себя строгого командира, никогда не запрет своего солдата на базе на выходные за какую-нибудь провинность, скорее, прикроет его перед вышестоящим начальством. Наше отделение называли в батальоне самым трудным: никто с нами не мог совладать. Могли взбунтоваться на базе, если считали, что это несправедливо. Но во время операции мы всегда были как один кулак. И все это знали. После второй ливанской командир батальона сказал, что за последние пять лет мы были самыми «безбашенными» на базе, но самыми профессиональным в боевых условиях за последние десять лет».
9 августа 2025
"...Когда я увидела их в «Азриэли», то в первую минуту даже не поверила, что это именно те парни, десантники, один из которых получил награду, а второй, можно сказать, вернулся с того света. Мне они представлялись совсем иными. Более суровыми, что ли. Со взглядом, который бывает только у тех, кто побывал на войне и кому приходилось убивать. Как им удалось самосохраниться и продолжать жить так, будто ничего этого не было? И возможно ли такое вообще?
Я спрашиваю, испытывали ли они ненависть к противнику? Оба отвечают сразу, без малейшего колебания: нет.
- Мы не убийцы, мы солдаты, - добавляет Миша. – Боевики для нас просто противники. Солдаты против солдат (кстати, они прекрасно экипированы, только, в отличие от нас, не такие профессионалы). Так получилось, они воюют за свое, мы за свое. Во время боя ситуация предельно простая: или ты его убьешь, или он убьет твоих товарищей и тебя. Это война, и она не оставляет выбора.
- Это очень непросто – застрелить человека на расстоянии десяти шагов, когда ты видишь его лицо, - произносит Вадик. – Тот, кто испытывает от подобного удовольствие – просто больной человек, и ему нужен психиатр. Миша правильно сказал, что у нас не было выбора.
Я спрашиваю, как повлияла на них вторая ливанская, что изменила в них.
- У нас и до Ливана было множество боевых операций, где приходилось стрелять и видеть трупы убитых. Но там, на войне, все совсем по-другому. Ты словно находишься внутри фильма с самым напряженным сюжетом, какой себе только можешь представить, - говорит Миша, - Понимаете, когда у тебя на глазах убивают товарища, когда ракета пролетает в метре над твоей головой, а две снайперские пули ударяют в бронежилет, ты уже не можешь остаться тем, кем был до войны, ты перестаешь чего-либо бояться и относишься к жизни гораздо проще, не строя грандиозных планов, - продолжает Миша.
- Война, при всей ее жестокости, очищает человека от всего мелочного, ненужного, - говорит Вадик, - где бы я еще мог проверить в такой степени, что у меня есть друзья, которым я могу доверить свою жизнь? Если у меня будет сын, я бы хотел, чтобы он пошел в десант. Там все настоящее, никакой фальши, - добавляет он.
- Вадик после ранения все время говорил мне: «спасибо, спасибо», а я ему: «Дурак, это тебе спасибо, что выжил. Я бы себе никогда не простил, если бы тебя убило», - вспоминает вдруг Миша.
- Миша, а как все-таки ты решился на такую рискованную операцию, чтобы спасти Вадика? – спрашиваю я его.
- Это трудно объяснить на самом деле, можно только почувствовать, но все же попытаюсь, - отвечает Миша. – Во-первых, я его командир и несу за него ответственность. Во-вторых, мы с Вадиком с первого дня в армии вместе, столько всего прошли - он для меня как брат. И если есть одна тысячная вероятности, что брата можно спасти, ты будешь его спасать! У нас были в тот день и другие раненые, но они могли ждать до ночи. А Вадик ждать не мог – он потерял слишком много крови и просто не дотянул бы до темноты.
- Мы вернулись с войны, посмотрели на все другими глазами, и нам вдруг открылась бессмысленность происходящего, - продолжает Миша с нескрываемой горечью. - Все ищут противника внутри, убивают друг друга в дорожных авариях, на дискотеках, в уличных драках, совершенно забывая о том, что у нас есть столько противников вне Израиля, и мы должны быть сейчас едины, как никогда.
- Если бы тех, кто ищет врагов внутри страны послать хотя бы на день туда, где вы побывали, может быть, и у них открылось бы иное видение ситуации, - замечаю я.
- Поверьте, им хватило бы и пяти минут, - произносит Миша. – Про пять минут боя можно рассказывать целый год. Сейчас, когда СМИ начали более детально говорить об этом, израильтяне начинают понимать, что происходило в Ливане на самом деле. Война закончилась, но мы должны помнить тех, кто с нее не вернулся и помогать их близким всем, чем только можно. Это делает нас людьми."
21 июля 2025
Их имена мы не найдем в названиях городских улиц или на страницах школьных учебников, но эти люди изменили ход событий, поэтому стоит помнить и о них.
Арье Теппер
- Это событие получило впоследствии название «ночь мостов». В ночь на 17 июля 1946-го года участникам еврейского сопротивления удалось взорвать на территории подмандатной Палестины несколько мостов, главным из которых был мост Алленби через реку Иордан. Об этом событии написано немало, и имена людей, которые стояли за этой акцией, хорошо известны: Хаим Бар-Лев (непосредственный командир операции), Узи Наркис (командовавший группой атакующих). В операции принимали участие пять офицеров, которые не делились информацией с рядовыми бойцами из соображений безопасности, - говорит мне военный историк Ури Мильштейн и продолжает после выразительной паузы. - Забегая вперед, скажу, что все пятеро "провалились" во время проведения самой акции.
Всего в операции участвовали 35 бойцов, поделенных на восемь боевых групп, и в том числе - группы подрывников, одной из которых командовал сержант Арье Теппер. Его имя тебе наверняка неизвестно, как неизвестно оно и другим. Однако только благодаря этому человеку и его помощнику Гершону Давенбойму операция по взрыву моста Алленби прошла успешно.
Дело в том, что с самого начала все пошло наперекосяк: часовой, стоявший на мосту, обнаружил группу. Хаим Бар-Лев, вместо того, чтобы затаиться и переждать, выстрелил в него, наделав шума. Началась пальба со всех сторон. Ситуация вышла из под контроля. Участники сопротивления ринулись в укрытие. И только двое подрывников не растерялись и сохранили способность к действию: Арье Теппер и рядовой Гершон Довенбойм (Гершон Довенбойм погиб два года спустя, в 1948 году, Арье Тепперу была суждена долгая жизнь, он умер в 1996-м). Оба не знали плана операции на случай, если англичане, или иорданцы обнаружат группу и откроют огонь. И между ними состоялся такой диалог: Гершон: «Что будем делать, Теппер?» - «Взрывать мост!» - «Вдвоем?» - «А почему нет? Вперед!»
Подрывники начали перебегать под огнем с рюкзаками, заполненными взрывчаткой, распределяя груз между двух центральных опор моста. И тут вдруг выяснилось, что при планировании операции толщину опор определили неверно, и теперь им не хватало четырех метров, чтобы произвести взрыв. К тому же взрыватель замедленного действия находился у другого участника операции, засевшего в укрытии, когда открылась стрельба. У Теппера были считанные секунды для принятия решения, но он сообразил, что в такой ситуации лучше разобрать заряды и сложить их заново в центре моста. Вместе с Давенбоймом Теппер быстро перенес заряды, присоединив к ним бикфордов шнур длиной меньше метра, так что на отход у них была всего минута. Теппер поджег шнур спичкой, и оба опрометью ринулись с места – вскоре за их спиной раздался мощный взрыв.
При том, что Хаим Бар-Лев писал в своем отчете: «Все шло точно в соответствии с намеченным планом», а Игаль Алон, составляя бюллетень, распространяемый в частях ПАЛЬМАХа, отмечал «высокий уровень командования и координации между членами группы», на самом деле операция осуществилась только благодаря простому сержанту Арье Тепперу, не растерявшемуся - в отличие от других - в сложной ситуации и вместе с Гершоном Давенбоймом взорвавшему мост, - подытоживает Ури Мильштейн и добавляет, - однако его имя было незаслуженно забыто. Оно не упоминалось даже во время торжественной церемонии, проходившей в Израиле в связи с 60-летием «ночи мостов». Как видим, официальная история не всегда идентична истории реальной. При том, что о ПАЛМАХе написана масса книг, и в том числе – о «ночи мостов», однако, когда начинаешь снимать с этой истории о взрыве моста Алленби один слой за другим, неизбежно упираешься в непреложный факт: успех операции обеспечили Арье Теппер и его помощник Гершон Давенбойм, а слава досталась другим.
Иегуда Кен-Дрор
- Самым выдающимся бойцом операции в Синае 1956-го года я считаю Иегуду Кен-Дрора, - продолжает Ури Мильштейн. – Хотя Иегуда не был даже младшим командиром. Он служил простым водителем в батальоне, которым командовал Аарон Давиди. Когда наши парашютисты застряли в ущелье Митла, расположенном в 30 километрах к востоку от Суэцкого канала, и несли тяжелые потери, он совершил поступок, который повлиял на исход событий. Проблема была в том, что египтяне успели укрепиться в Митле, заняв стратегические позиции, и простреливали проход по ущелью с двух сторон, а израильтянам никак не удавалось засечь их огневые точки. Все это затрудняло продвижение по ущелью прибывших на место пехотных подразделений батальона под командованием Ариэля Шарона.
Бой в ущелье Митла описан во многих книгах и школьных учебниках. Я же расскажу тебе еще один, малоизвестный факт, который стоит за стандартной фразой: «31 октября 1956 года в ходе очень тяжелого боя израильские парашютисты очистили от египтян ущелье Митла».
Прием «живая мишень» хорошо известен, он использовался и во время второй мировой войны. Вот и на этот раз решили найти добровольца, готового проехать по ущелью, вызвав на себя огонь противника и тем самым обнаружить его позиции. Этим добровольцем оказался водитель Иегуда Кен-Дрор.
Он сел в джип и повел его под шквальным огнем. Машина перевернулась и начала гореть. Однако за те короткие мгновения, которые водитель успел проехать по ущелью, израильтянам удалось засечь огневые точки египтян.
Все думали, что Иегуда погиб. Его даже не искали – ни сразу, ни позже, когда забирали раненых. А он, получив множество ранений, прополз на одном адреналине несколько сот метров по направлению к своим и в конце концов оказался среди других тяжелораненых, спешно эвакуированных в больницу Тель ха-Шомер. Только по прибытии санитарного транспорта на место выяснилось, что водитель, благодаря которому наши части получили возможность беспрепятственно продвигаться к Суэцкому каналу, жив. Врачи боролись за жизнь Иегуды Кен-Дрора довольно долго, и когда им уже казалось, что произошло чудо и главная опасность позади, на следующий день он неожиданно умер.
Амос Нейман
- Когда я спрашиваю себя: кого же считать неизвестным героем Шестидневной войны, то на ум мне приходит имя майора Амоса Неймана, - размышляет Ури Мильштейн. - В те дни маленькое иорданское военное подразделение захватило здание ООН в Армон ха-Нацив. Вроде бы, незначительное происшествие, не представлявшее для Израиля стратегической ценности: ведь территория находилась под контролем ООН… Однако, оно сыграло в истории Шестидневной войны свою роль. Генерал Узи Наркис поспешил передать в генштаб ошибочную информацию о том, что, якобы, иорданцы готовятся к атаке, после чего в этот район направили Иерусалимскую бригаду, призванную взять Армон ха-Нацив в кольцо. Однако приказа о начале атаки не было. Моше Даян предъявил наблюдателям ООН ультиматум с требованием удалить из здания иорданцев. Начались бестолковые переговоры: сроки ультиматума все отодвигались и отодвигались. Ситуация была абсурднейшей, ведь на самом деле Моше Даян не собирался вести военных действий в районе Армон ха-Нацив. Этот вопрос решил за него майор Амос Нейман, который отдал приказ об атаке на свой страх и риск, не получив на то никаких полномочий. В результате Армон ха-Нацив был очищен от иорданцев в течение считанных минут: отчасти легкость нашей победы объяснялась тем, что противники, разграбившие накануне принадлежавший ООН склад с алкогольными напитками, были просто пьяны. Бойцы же Иерусалимской бригады продолжили наступление в сторону укреплений «Накник», расположенных уже на иорданской территории, откуда двинулись на Цур-Бахер и Рамат-Рахель. В дальнейшем это повлекло за собой целую цепь событий, благодаря чему была освобождена южная часть Иерусалима. И все это произошло вопреки плану - благодаря инициативе одного майора.
Хези Дахбаш ;";
В этой главке, где речь пойдет о Войне Судного Дня, я перехватываю у своего собеседника инициативу, поскольку знаю героя лично и неоднократно с ним беседовала. В ночь с 15 на 16 октября десантный взвод Хези Дахбаша первым принял на себя удар египтян в районе «китайской фермы», продержался в самом пекле восемнадцать (!) часов и последним покинул место боя (очень драматичные 18 часов, если учесть, что половина отборнейшего десантного батальона вышла из строя в первые минуты боя – такого в истории ЦАХАЛа еще не было). Однако в течение более тридцати лет к десантникам, принимавшим непосредственное участие в боях за «китайскую ферму» относились так, словно их и не было. При этом небольшой участок пустыни под названием «китайская ферма» впоследствии стал неплохим плацдармом для блестящих военных и политических карьер в нашем государстве: офицеры, командовавшие осенью 1973-м на Южном фронте дивизиями, батальонами и полками, заняли ключевые посты в верхних эшелонах власти, получили генеральские звания. Хези Дахбаш, в отличие от них, не удостоился ни высоких званий, ни наград. И даже не считался инвалидом ЦАХАЛа, хотя у него были проблемы со слухом - после того, как будучи окруженным египтянами, он вызывал огонь артиллерии на себя.
В течение 30 лет Хези Дахбаш выступал в воинских частях, рассказывая солдатам срочной службы о бое на «китайской ферме», и его история сильно отличалась от описанного в учебниках и от того, что они слышали от других.
В подтверждение своих слов приведу свидетельство участника битвы на "китайской ферме": «Я тоже был в том бою. Мы знали, что Хези Дахбаш продвинулся дальше всех и вплотную приблизился к позициям противника. Я до сих пор отчетливо помню эту картину. Мы находимся на возвышенности, откуда хорошо просматривается происходящее, и кто-то показывает мне, где находится Хези. Там сплошная стена огня. Видно, что египтяне начинают окружать отделение. И вдруг по рации доносится голос Хези. Я слышу, как он вызывает огонь на себя. Через 20 секунд дальнобойная артиллерия обрушивает на это место шквальный огонь. Египтяне бегут, мать их! Я понимаю, что Хези и его ребята погибли, и у меня сжимается сердце. Но вдруг я снова слышу по рации его голос: «Корректирую огонь. 200 метров правее!». И это повторяется раз за разом. Я бы назначил Хези главнокомандующим, если бы это зависело от меня. Ведь он фактически руководил тем боем, остановил египтян, но не получил за это никакой награды, и с этим невозможно смириться».
Гиора Эвен Эпштейн и Юваль Эфрат
- В числе самых блестящих летчиков Войны Судного Дня я бы назвал Гиору Эвен Эпштейна, сбившего семнадцать реактивных самолетов противника (однажды он умудрился в одиночку выиграть бой против шести египетских самолетов, сбив четыре из них, а два обратив в бегство) и Юваля Эфрата, - говорит мне между тем Ури Мильштейн. – Юваль Эфрат дважды, в нарушение существующих инструкций, совершил вылеты для того, чтобы вывезти наших десантников, обнаруженных противником во время секретной боевой операции. Благодаря его инициативе уцелел Шауль Мофаз (впоследствии - министр обороны), Амос Ярон (впоследствии – генеральный директор министерства обороны) и другие. Сам Юваль был ранен и впоследствии летал уже только на вертолетах.
И другие...
- Я мог бы рассказать еще о бедуине Абуль-Маджид эль-Мазаребе, который более известен под именем Амоса Яркони, дослужившегося в ЦАХАле до звания подполковника, - завершает свой рассказ о людях, изменивших ход событий Ури Мильштейн. - Амос Яркони (будем называть его так) на протяжении многих лет возглавлял антитеррористическое спецподразделение «Шакед», пресекавшее подрывную деятельность на юге страны. Я мог бы рассказать так же о резервисте Офере Хаклае, уничтожившем во время Первой Ливанской войны в районе деревни Эйн-Зхальта сирийских коммандос с помощью винтовки с оптическим прицелом, благодаря чему была спасено около десятка израильтян, отрезанных от основных сил и попавших в засаду, а так же устранена помеха, препятствовавшая продвижению наших войск на Бейрут. И о сержанте Идо Анбаре, которого по праву можно считать «Эдисоном» операции в Энтеббе: именно он вспомнил о том, что здание аэропорта в Энтеббе возводила израильская строительная компания «Солель- Боне» и предложил использовать сохранившийся в ее архиве план застройки. И еще о многих других малоизвестных людях, которые сыграли свою роль в истории нашего государства и незаслуженно забыты.
«…и известных тоже», - мысленно добавляю я. Но что поделать: мы договорились с Ури еще «на берегу», что будем говорить только о тех, чьи имена известны немногим. Иначе получилась бы совсем другая статья, каких уже вышло немало - о легендарном Меире Хар-Ционе, названном впоследствии лучшим солдатом ХХ столетия; Авигдоре Кахалани, добившемся перелома в танковом сражении на Голанах в первые дни Войны Судного Дня; Ариэле Шароне, чье имя связано со многими блестящими израильскими битвами, Рафаэле Этайне и многих-многих других. Но достаточно того, что они уже известны. Именами одних названы улицы наших городов, о других написаны книги и сняты фильмы. Так что сегодня мы отдаем дань другим. Как говорят, из песни слова не выкинешь. А из истории - тем более.
О моем собеседнике: Ури Мильштейн – военный историк. Изучает израильскую историю «снизу», разыскивая очевидцев крупных военных операций и сражений – рядовых солдат, младших командиров - и восстанавливая реальную картину событий. Сам он в прошлом десантник, принимал участие в Шестидневной войне и войне Судного Дня. Каждая новая книга доктора Мильштейна - это сути настоящее расследование, опровергающее существующие мифы и нередко вызывающая в Израиле скандал. Ури убежден в том, что мифотворчество наносит ущерб истории и обществу. По его мнению, лучше рассказывать правду о тех, кто был в окопах, в самом пекле. Да и что на самом деле может быть лучше правды?
Шели Шрайман (из сборника "Пропуск в вечность для маленькой страны")
20 июля 2025
Решила дополнить предыдущий пост, посвященный памяти Гиоры Эвен Эпштейна, лучшего летчика-истребителя в истории не только Израиля, но и мира (его рекорд - 17 сбитых реактивных самолетов противника). У Гиоры, который с детства много занимался спортом, сердце было больше обычных размеров, что вынуждало его в течение семи (!) лет вести борьбу с медкомиссией за право летать на истребителях. Позже выяснится, что не только сердце, но и зрение у Гиоры было не как у остальных, он видел цели в небе на расстоянии более 40 километров, что в три раза превышает остроту зрения обычного человека. Его плюсом был и невысокий рост, отчего перегрузки в полете он переносил легче других.
И еще он обладал невероятным упорством в достижении целей (об этом - ролик, выложенный мной в предыдущем посте). Может, не случайно часть его имени Эвен, что в переводе с иврита означает "камень". Но при этом... Когда ему рассказали, что вражеский летчик, катапультировавшийся из сбитого Гиорой реактивного самолета, приземлился посреди озера и утонул, и спросили, как он к этому относится, Гиора ответил: "У меня нет ничего личного против сбитого летчика, мы оба были в бою."
Уникальный человек покинул этот мир.
19 июля 2025
" - В числе самых блестящих летчиков Войны Судного Дня я бы назвал Гиору Эвена-Эпштейна, сбившего семнадцать самолетов противника (однажды он умудрился в одиночку выиграть бой против шести египетских самолетов, сбив четыре из них, а два обратив в бегство), - говорит мне военный историк Ури Мильштейн, бывший десантник, принимавший участие в Шестидневной войне и войне Судного Дня".
Шели Шрайман (из сборника "Пропуск в вечность для маленькой страны")
Это не первое наше с интервью с Ури Мильштейном, но на этот раз я попросила Ури назвать героев израильских войн, благодаря которым удалось изменить ход событий. Вот тогда и прозвучало для меня впервые это имя - Гиора Эвен-Эпштейн.
Сегодня легендарного летчика-истребителя не стало. Он умер в возрасте 87 лет. Пусть будет благословенна его память.
P.S. Поясню, почему Ури Мильштейн сказал в интервью эту фразу - "Среди самых блестящих летчиков". Кого он имел в виду еще? Юваля Эфрата, который дважды, в нарушение существующих инструкций, совершил вылеты для того, чтобы вывезти наших десантников, обнаруженных противником во время секретной боевой операции. Благодаря его инициативе уцелели Шауль Мофаз (впоследствии - министр обороны), Амос Ярон (впоследствии – генеральный директор министерства обороны) и другие. Сам Юваль был ранен и впоследствии летал уже только на вертолетах.
17 июля 2025
«- Всем известно, что мы хорошие солдаты, не боимся смерти и всегда сражаемся до конца. Во время второй Ливанской войны, когда подразделение друзов входило в одну из южно-ливанских деревень с песнями - а пели они по-арабски, - боевики Хизбаллы тут же побросали оружие и скрылись, поняв, что им придется иметь дело с друзами. Истоки друзской храбрости в нашей религии (друзы верят в переселение душ после смерти) и в привязанности к своей земле, - говорит мне друзский полковник Гидон Аббас. 18 лет он занимал пост советника правительства по делам друзов, арабов и бедуинов, обладает ученой степенью в области международных отношений. Его предки живут в Бкиине на протяжении четырехсот лет. В 1960-м году Гидон Аббас оказался в числе первых друзов, зачисленных на офицерские курсы, прослужив в ЦАХАле 26 лет. Замечу так же, что во время Войны Судного дня полковник Аббас воевал на северном фронте против Сирии, командовал бригадой во время Ливанской кампании, участвовал в самых серьезных операциях по борьбе с арабским террором. Сыновья Гидона – офицеры израильской армии.
…Мы сидим с Гидоном в салоне его дома в Бкиине – напротив витрины собранной им уникальной коллекции оружия, среди экспонатов которой – египетские, ливанские, сирийские ножи, отобранные полковником за годы службы в ЦАХАЛе у плененных вражеских солдат и террористов всех мастей – от ФАТХа до ХАМАСа и «Хизбаллы». Тут же – древний меч (по-арабски «сайф») двухсотлетней выдержки, который некогда принадлежал предводителю друзской общины с Голанских высот и был подарен Гидону сыновьями владельца "сайфа" после его смерти. Этот меч, изготовленный в Дамаске, унес не одну жизнь во время схваток сирийских друзов с их противниками в позапрошлом веке.
- Я далек от политики, - говорит полковник Аббас, с которым мы знакомы немало лет, - меня больше интересует безопасность государства Израиль. Объясню, почему. Мои предки живут в Бкиине четыреста лет, наш семейный клан – самый многочисленный в деревне и насчитывает полторы тысячи человек. Друзы очень привязаны к своей земле и служат верой и правдой государству, на территории которого находится их дом. Кстати, подобное можно наблюдать не только в Израиле, но в любой стране, где живут друзы. Когда меня интервьюировал корреспондент Би-Би-Си, он задал довольно непростой вопрос: как я ощущал себя во время войны Судного Дня, сражаясь против сирийцев и понимая, что среди них есть мои сородичи – друзы. Я ответил, что с таким же успехом он мог бы спросить это у сирийского друза. Во время войны каждый друз защищает свой дом, свою землю, государство, на территории которого он живет. Я живу в Израиле, мой противник – в Сирии, но каждый из нас на самом деле сражается за одно и то же – за своих близких и свой дом. Ничего другого здесь быть не может. Конечно, было бы лучше, если бы мы жили в мире и могли ездить друг к другу в гости. Надеюсь, что когда-нибудь на Ближнем Востоке прекратятся войны и наступит мир.
Я друз и понимаю, насколько болезненно для друзов уйти со своей земли. Если обратиться к истории, то можно убедиться в том, что какие бы войны не бушевали в прошлом, друзы никогда не оставляли своей земли, предпочитая жить на ней при любой власти. Кстати, во время Второй Ливанской войны жители друзских деревень, подвергавшихся обстрелу, не покинули своих домов, хотя далеко не все из них имеют убежище. На Бкиин тогда упало 140 ракет: иные дома серьезно пострадали, были раненые и даже убитые, но никто не тронулся с места. Большая часть мужчин из наших деревень отслужили или продолжают служить в армии, они знают, что такое война и как вести себя во время обстрелов.
Друзский вопрос обязательно должен стать одним из ключевых пунктов переговоров с нашими соседями, если таковые состоятся. Государство должно поддерживать тех, кто доказал ему свою верность».
2007 год
Шели Шрайман (из сборника «Пропуск в вечность для маленькой страны»)
23 ноября 2023 года в бою с террористами погиб внук полковника Аббаса, 23-летний майор Джамаль Аббас, командир роты 101-го десантного батальона
8 июня 2025
ОТЦЫ И ДЕТИ (уроки истории)
- Если бы ваш отец* столкнулся с проблемой, которой сегодня озабочен весь мир, он бы решился на превентивную атаку ядерных объектов Ирана?
- Не знаю, сделал бы он это или нет, но в одном уверен: он бы об этом не говорил. Потому что придерживался принципа: делай или не делай, но в обоих случаях – молчи.
- А что касается размежевания? Пошел бы он на это?
- Нет. Никогда и ни за что. Потому что Гуш-Катиф - это наши земли, которые евреи выкупили еще у турок. Есть ли в мире государство, которое способно отказаться от своих территорий? Кроме того, вторая сторона усмотрела в размежевании проявление слабости, не оценив акта доброй воли и мирной инициативы: в результате в класти пришел ХАМАС, и обстрелы нашей территории не прекращаются.
Я помню, как накануне выборов 1992-м года товарищи по партии пришли к отцу и сказали: «Для того, чтобы Ликуд удержался у власти, надо пойти на территориальные уступки. Невозможно все время говорить «нет». Так мы проиграем выборы!», - вспоминает Яир. - А отец сказал им на это: «Тогда ищите другого премьера. А я на это не пойду. Мир – только в обмен на мир, без каких-либо предварительных условий». Он считал, что даже если отдать палестинцам 95 процентов земель, их это не устроит. Потому что они считают своей всю территорию Израиля. Отец не изменил своим принципам и проиграл выборы. В результате мы получили Осло, Кемп-Дэвид и все, что последовало вслед за этим: пережили войну и интифаду, тысячи израильтян были убиты, и продолжаются обстрелы израильских городов.
- Каким ему представлялся выход из тупика?
- Отец говорил: «Прежде мы и палестинцы должны научиться жить вместе и быть хорошими соседями, помогая другу другу и налаживая торговые и другие отношения, а потом уже - решать спорные вопросы». Отец не отрицал переговоры, но был не готов ради мира торговать землями. С этим он поехал в Мадрид, и никто из представителей арабских стран не покинул зал заседания во время его речи.
Отец предпочитал смотреть на ситуацию в дальней перспективе: ему было неважно, как к нему отнесутся в Белом Доме, или в Европе и что напишут в газетах. Его волновало только то, что может случиться со страной в будущем.
Шели Шрайман (из сборника "Пропуск в вечность для маленькой страны", интервью с Яиром Шамиром, сыном бывшего премьер-министра Израиля Ицхаком Шамиром)
интервью 2012 года
* Ицхак Шамир, премьер-министр Израиля в период с 1986 по 1992-й год
7 июня 2025
КФАР ИЛЬИНКА (заметки на полях)
...Когда-то они жили в рубленых избах в Воронежской губернии. Теперь - в восьмиэтажках в Бейт-Шемеше. Молились в деревенской синагоге, не зная иврита, пололи огороды, ходили за скотиной...
Первые ильинцы появились в Израиле в семьдесят пятом году, -рассказывали мне в середине 1990-х, когда я решила съездить в Бейт-Шемеш и написать о них. - В зале прибытия аэропорта появилась большая группа славян деревенского вида, называвших друг друга библейскими именами - Абрам, Сара, Хаим... Мужчины - в телогрейках и сапогах, женщины - в плюшевых жакетах. С тюками, сундуками, фибровыми чемоданами с железными уголками... Они рассказывали какие у них были трудности с женитьбой в селе: чтобы подыскать невесту или жениха, ездили в какое-то астраханское село к таким же, как они, евреям. Как они жили в России? Ходили в синагогу, пили водку, сеяли, жали, разводили скот, мечтали об Израиле. А года через полтора, когда первые ильинцы приезжали встречать прибывающих родственников, юноши уже были в черных шляпах и лапсердаках.
И я поехала в середине 1990-х в Бейт-Шемеш. Нашла район, где жили ильинцы и стала озираться по сторонам. Навстречу шла женщина. В пестреньком штапельном платье мешком, ситцевой косынке, завязанной по-деревенски. Лузгала семечки. А дальше произошло вот что
- Вы из Ильинки? - спросила я;
- Нет, - поспешно ответила она, - из Москвы.
А глаза выдали - блеснули. Как же, из Москвы!
- А ильинские здесь есть?
- Не знаю таких. А на чту они вам? Ее выдавал говор - такие интонации можно услышать только где-нибудь в средней полосе России, в деревнях.
Мы поднялись с фотокорреспондентом по ступенькам восьмиэтажного дома в одну из квартир. Дверь открыл рыжий веснушчатый дядька в кипе. Как открыл, так и закрыл - прямо перед носом, - увидев внушительный фотоаппарат на шее моего спутника.
К ильинцам мы в тот день все же попали. Тоже Матвеевым. И немудрено: на всю Ильинку - три фамилии: Матвеевы, Кожокины да Пискаревы.
Глава семейства, Александр Михайлович, прежде чем вступить в разговор, осторожно заметил:
- Вам-то деньги зарабатывать, уедете в свою Москву, а мне-то жить здесь.
Уверив, что мы не московские корреспонденты, и предъявив теудат-зеут, я, наконец-то удостоилась беседы, которую постаралась воссоздать с колоритными интонациями своего собеседника - жителя воронежского села.
- Матвеевы мы. Жили в колхозе. До сорок восьмого года колхоз назывался "Еврейский крестьянин", потом - "Маленков", ишо как-то. Работал со скотом на ферме, здеся - пенсионер.
- Большая у вас семья?
- Это как считать. Скольки вообще или скольки иждивенцев на моей шее? Вот посчитайте: я, жана, восьмеро детей. Шесть свадьбов детям уже сыграли. А внуков - у одной дочери двое да у другой... Мойша, ну-ко посчитай (совместными с внуком усилиями насчитали тринадцать).
- А сколько народу в этой квартире живет?
- Десять.
- Как же вы все помещаетесь здесь?
- А чаво нам? Все свои, не чужие. Мы и в Ильинке вдястером в двух комнатах жили в своем дому.
- А дом родительский?
- Не, какое, все своим трудом наживал. Нас Бог на то создал - трудиться.
- Вы соблюдаете Субботу и праздники?
- А как жа! Только мы, ильинские, и соблюдам, - вскинулся Александр Михайлович. - Ехали в Израиль, думали, здесь все соблюдают. Куды! Городские и свет жгут в Субботу, и работу всякую делают. Ничо никто не соблюдает.
- Вам тут нравится, в Израиле?
- А чо? Все хорошо, все беседер тута. Никаких забот. Было хозяйство, все распродал - дом, корову, козленков, в дому все.
- Не жалко хозяйства?
- А чаво жалеть? Оно мне в России во как надоело! Всю здоровью положил. А продал все задаром - сюда пятака не привез.
- Почему задаром? Что, дом плохой был?
- Какой-такой плохой? - взвился мой собеседник. - Дома-то рубленые были, как вы думаете! Продал за девять тысяч, поехали на доллары менять, а там за сто рублей доллар дают. А сто долларов везть сюды - к чаму? Привез родительские фотографии, чаво еще везть?
- Много было в вашей деревне евреев?
- Почти што все. И синагога была. Молились тама. Раввина не было, старики наши читали Тору. В Субботу у нас никто не стряпался, огород не пололи, ничо не делали. Цукот тоже отмечали. И Рош а-Шана.
- А что же, коровы в Субботу недоенные стояли?
- А мы русских просили, они приходили доить. Раз председатель новый объявился, че такое, говорит, почаму это в Субботу наши коров не доят, и погнал всех на работу. Ну, наши пошли, а опосля, когда начальство приехало, пожаловались яму, так оно председателю велело больше не заставлять наших доить по Субботам.
- Обрезание мальчикам вы тоже делали?
- А как жа? Ни один без этого сюды не приехал. Возили в Азербайджан сынов, тама делали.
- Какие отношения у вас были с русскими семьями в Ильинке?
- А че? Ладом жили. Тольки кладбища были разные. Мы как в Израиль ехали - они вона как голосили...
...Из кухни вышла жена Александра Михайловича - Сара:
- Собираюсь вот весной на родительскую могилку съездить. Ташкентские, которые опосля понаехали в Ильинку, хотели своих на нашем, еврейском, кладбище хоронить, так не дали ильинские.
- Много еврейских семей осталось в Ильинке?
- Да семей тридцать будет. Больше ста уже здеся, - сказал Александр Михайлович.
- Трудно вам здесь без иврита?
- А мы уже их по-своему выучили. На базаре увидят нас, кричат по-русски: "Картошка! Картошка! Два рубля!"
- А как же вы Тору читали, не зная иврита? Как молились?
- А я не молюсь, я так в синагогу хожу. Старики наши, те читали Тору. И Кадиш читали по упокойникам.
- Как у вас здесь с местными отношения складываются?
- Надо было вам три дня назад приезжать сюда, посмотрели бы, - отозвалась из кухни дочь Матвеевых Анна.
- Ты чаво, Анькя?- строго спросил Матвеев-старший.
- А таво, миштара-то приезжала!
- Ну, дети чего-то не поделили, - начала рассказывать Сара, - а мараканец вышел и кинулся нашего душить...
- Ребенка?
- Да не, взрослого. Вызвали миштару, те мараканцу - ничего, а нашего - забирать. Говорят на иврите, мы не понимам - куды, зачем? Ильинские не дали сажать в машину. Потом второй раз приехали - с переводчиком, все ж таки забрали на сорок восемь часов. Потом отпустили.
- Нравится вам здесь? Не жалеете, что приехали?
- Об чем жалеть? - отозвалась Сара. Открыла холодильник, вытащила два огромных пакета замороженного мяса: -Вот мясцо, открыл холодильник - и на тебе, а тама пока вырастишь... Без рук, без ног осталися.
- У них тама третья мировая война началася, - вставил Александр Михайлович, - сегодня по приемнику передали.
- Где? - не поняли мы.
- Где-где! В Армении там или в Азербайджане... Вы че, не слыхали?
- А... про это? Слыхали. ...Посидели, помолчали.
- Много в Израиле вашей родни?
- Хватат. Три брата, две сястры. Дочь приходит с внуками, посидим, в карты поиграм... - Александр Михайлович засмеялся дробно, горохом.
- А в Ильинке что делали в свободное время?
- А у нас его там не было. За одной скотиной ходили с утра до ночи. Известно дело - в колхозе, - сказала Сарра.
- А чего вам здесь для полного счастья не хватает?
- Че не хватат - все равно не дадите, -Александр Михайлович опять закатился дробненько. - Квартиры сваей не хватат, у дочери живем покуда. Оне с зятем работают, даже по-плохому (у нас, ильинских, профессоров нет, все на простой работе) выходит три тыщи на семью. Вот купили квартиру. Можно жить.
- Собака, кошка у вас есть?
- Ну, ишо собаку я в дом приглашу! Она у меня во дворе жила. А здеся - куды? - и добавил напоследок, - мы б сюды уехали, так не пускали!
- Кто?
- Власти."
Шели Шрайман, журналист
P.S. В 1825 году Синод представил на рассмотрение Александра Первого доклад о борьбе с распространением иудаизма среди христиан Воронежской губернии. В другом указе запрещалось "иметь субботние сонмища и делать обрезания младенцам, за чем неослабно смотреть земской полиции, сельскому начальству и приходским священно- и церковнослужителям". Как видим, ильинцам довелось немало претерпеть за свою приверженность к иудейской вере. Не только при царе, но и при советской власти.
3 июня 2025
ИЗ ЖИЗНИ ПАЛАЧЕЙ (уроки истории)
Обергруппенфюрер СС Еккельн, чья работа состояла в убийстве евреев, отвечал за "чистки" и непременно присутствовал при всех казнях. Пока его самого публично не казнили на площади в Риге.
Из рассказа доктора Якова Рудштейна:
"На суде Еккельн был в мундире без знаков различия. Худое лицо, впалые щеки; глубоко посаженные глаза, большие кустистые брови. В нем не было никакого лоска, он скорее напоминал обезьяну. Держался Еккельн хладнокровно, исчерпывающе отвечал на вопросы обвинителя.
Соратники Еккельна многое отрицали или ссылались на приказ. В этой связи я вспомнил, что шофер, развозивший меня по вызовам больных, с которым мы были в прекрасных отношениях, однажды признался, что во время войны работал в автобусном парке Риги и его вместе с другими водителями заставляли возить на расстрел евреев. Он оправдывался: нам ведь приказывали, но после этого я уже не знал, как к нему относиться.
Когда Еккельна и его соратников пленили, то до суда и во время суда их содержали под арестом где-то на взморье, а сам суд проходил в Доме Красной армии на улице Меркеля.
Еккельна повесили в Риге на площади Победы в 1946 году. Я запомнил этот день еще и потому, что он совпал с моим 16-летием. Папа был против, чтобы я шел смотреть на казнь, но я все же пошел туда. Было очень холодно, шел дождь. Пришлось долго ждать: все произошло с опозданием на четыре часа. Народ стоял и смотрел на готовые виселицы. Потом привезли ИХ - ноги были связаны, руки - за спиной. Когда машины отъехали и они повисли на веревках, крутясь вокруг своей оси, многие закричали "ура"."
1 июня 2025
СЕГОДНЯ ГОДОВЩИНА - 24 года прошло со дня теракта на дискотеке "Дольфи". Большинство погибших детей - 15-16- летние. Сегодня им было бы уже сорок. Целая непрожитая жизнь...лучшие ее годы - юность, любовь, брак, рождение детей...
"Дискотека должна была открыться в полночь. У дверей ее, по рассказам уцелевших, образовались две очереди. Террорист вклинился в людскую гущу и привел в действие взрывное устройство. По рассказам очевидцев, то, что происходило затем, напоминало ад:
"Мы с другом находились в увольнительной. Пошли с ним в "Дольфи" — там его ждала подруга. Здание уже было оцеплено, никого не пускали. Я показал армейское удостоверение и прошел туда. Это был кошмар - потоки крови, оторванные руки и ноги, повсюду раненые, крики. Я пересилил себя и бросился на помощь тем, кому еще можно было помочь. В армии я прошел специальный курс, умею перевязывать раны. Я не видел лиц, многие были изуродованы. О том, что большинство этих ребят из нашей школы, я узнал позже..."
...Ударной волной от этого взрыва задело очень многих. А ключи от квартиры, которые Илья Гутман бросил на стол в своей комнате, сказав родителям, что они ему не нужны, так как он уходит ненадолго и скоро вернется, до сих пор там лежат. Потому что Илья не вернется домой никогда."
30 мая 2025
О РЫНКЕ КАРМЕЛЬ И НЕ ТОЛЬКО (заметки на полях)
...Помню, как в начале 1991-го Давид, репатриировавшийся в Израиль в 70-е, любил устраивать десятиминутки для своих литературных сотрудников (я в те времена была в их числе), помогавших ему издавать вкладыш на русском языке для газеты «Едиот ахронот», и рассказывал о замечательных личностях Израиля. Мне запомнились из Давидовых рассказов две колоритные детали: «Когда Арик Шарон идет по Восточному Иерусалиму, арабы прижимают уши от страха. В 1973 году он гнал их до самого Каира...» (так мы, репатрианты двухмесячной выдержки, впервые услышали о будущем премьере и его военных подвигах). «У ребят с рынка Кармель - вот такие сердца», - для наглядности Давид разводил руками во всю ширь. Спустя годы я снова услышала эту фразу про «широкие сердца ребят с рынка Кармель». Только произнесла ее уроженка страны Мейталь , входившая тогда в совет рынка.
На рынок Кармель, расположенный в самом сердце Тель-Авива, устремляются кто за чем: жизнь здесь по-прежнему бьет ключом, невзирая ни на что.
...Не могу забыть один эпизод: на непривычно безлюдном рынке раздается истошный женский крик. Немолодая женщина рвет на себе волосы, ее горю нет предела. Торговцы мигом окружают ее, кто-то гладит женщину по голове, кто-то кладет руку" на плечо: «Успокойся, мать, во всех семьях сейчас такое горе. Ты не одна...» (в тот день страна погрузилась в траур после крушения двух вертолетов, унесших жизни семи десятков солдат). А женщина разражается новыми криками: «Деньги! Мои деньги...» (оказывается, ее горе связано с пропажей кошелька). Пространство вокруг нее мгновенно пустеет. «Что же ты, мать, - укоризненно произносит один из торговцев, возвращаясь за прилавок, - сегодня есть более серьезный повод для слез».
Рынок Кармель - это модель нашего государства, чуткий сейсмограф, мгновенно реагирующий на происходящие события. Иногда мне даже кажется, что эта модель в чем-то совершеннее нашего государственного устройства. Здесь присутствуют тот самый плюрализм, терпимость к чужому мнению, которых порой не хватает в нашей израильской жизни. «Духан» (по-русски - «лоток», по-арабски - «баста») ортодоксального еврея Яакова соседствует с некошерным магазином («Страдаю, конечно, от такого соседства, - говорит Яаков, собираясь устроить перерыв для молитвы в расположенной неподалеку синагоге, - но что делать. У каждого свой способ заработать себе на хлеб»).
Во все времена на рынке Кармель уживались представители разных народов и вероисповеданий. Доступ сюда был открыт всем желающим торговать. Кстати, южная часть рынка носит название «Газа» (когда-то здесь торговали одни арабы, теперь - все вперемежку). В отличие от палестинской Газы, кармельская «Газа» не воюет со своими соседями. Более того, когда однажды тель-авивский муниципалитет решил потеснить с привычного места «Газу», запланировав построить на ее месте центр общественно-культурного назначения, на защиту «Газы» поднялся весь рынок Кармель. Да, было и такое.
Вышеупомянутая Мейталь рассказывала, что раньше, когда терактов было не так много, торговцы с рынка Кармель сами разыскивали малоимущие семьи, потерявшие кого-то из близких, и предлагали им свою помощь: везли семье, исполняющей поминальный обряд, продукты, деньги (собирали с миру по нитке - каждый духанщик давал сколько мог). И это было очень кстати, потому что в те времена еще не существовало хорошо отлаженной системы государственной и общественной помощи пострадавшим от террора. Позже, когда пострадавших стало слишком много, торговцы оказывали помощь, когда за ней обращались малоимущие семьи, потерявшие сына-солдата или родственники погибших в теракте.
В начале 1990-х, когда в Израиль хлынула большая алия, торговцы тут же отреагировали на это знаменательное событие, организовав по пятницам бесплатную раздачу овощей и фруктов для репатриантов.
На самом деле дат рождения у рынка Кармель две. В 1903 году здесь появились первые торговцы, которые приезжали на лошадях и верблюдах, выставляли свой товар в картонных ко робках - прямо на земле, образуя таким образом торговый ряд по всей длине улицы. А в 1912-м Артур Рупин (руководитель сионистской поселенческой деятельности в Эрец-Исраэль) приобрел в районе будущего рынка Кармель земли.
Известен и такой факт: во время Войны за независимость под многими «духанами» рынка располагались тайные склады оружия.
За всю историю рынка Кармель его торговцев не раз пытались отсюда потеснить (первая попытка была предпринята властями подмандатной Палестины), но всякий раз тем удавалось отстаивать это хлебное, столь удачно и выгодно расположенное место.
В 1999 году на рынке Кармель произошла настоящая революция -впервые был избран совет, в который на добровольных началах вошли представители пяти секторов рынка (вещевого, мясного, «Газы» и двух центральных). С торговцев было снято бремя «дани» (регулярных взносов в кассу совета рынка), а председатель совета и его члены стали руководить рынком, не получая за это никакой мзды. При этом никому из торговцев не возбранялось приходить на заседания совета, если там рассматривается проблема, в решении которой он мог принять участие.
О рынке Кармель ходит немало легенд. Будто бы за место здесь надо платить десятки тысяч шекелей. Будто бы торговцы, одетые непрезентабельно, на самом-то деле являются владельцами вилл в Герцлии-Питуах, ибо Кармель - самая хлебная территория во всем Тель-Авиве.
В действительности же если в лучшие времена с одного «духана» кормилось несколько семей, то позже, как рассказывали мне члены совета рынка, иные торговцы едва сводили концы с концами.
Что же касается условий, на которых рыночное сообщество допускало нового торговца, то они были предельно просты: прилавок или магазин здесь можно было арендовать у его владельца на неделю, на месяц или на более длительный срок. Сумма арендной платы зависела от того, насколько удачно расположен лоток и насколько благоприятны для торговли данный сезон года и экономическое положение в стране. На неделю лоток снимали обычно те, кто хотел быстро распродать партию какого-нибудь товара.
Теперь о пресловутых виллах в Герцлии-Питуах. Когда я писала о рынке, торговцы жили преимущественно в районе Большого Тель-Авива (немалая часть - в домах, расположенных на прилегающих к рынку улицах). Труд их, без преувеличения, был каторжным. Два-три раза в неделю им приходилось вставать в три часа утра, чтобы получать продукцию на оптовом рынке. С шести утра и до семи вечера они торговали на рынке. В хамсин, в дождь, под открытым небом, летом - без кондиционера, зимой - без обогревателя. Своим детям они, по их собственному признанию, желали бы иной судьбы - выучиться на врача или адвоката.
Но для многих из них рынок Кармель был тогда не только источником семейного дохода, но и образом жизни. Среди торгующих было немало пенсионеров, которые держали здесь небольшой лоток, чтобы не сидеть дома, умирая со скуки. Я уже не говорю о тех людях, чьи отцы и деды торговали здесь в течение десятилетий, передав им в наследство лоток или магазин. Разве можно было сдвинуть их с этого места?
…До 1994-го года мы еще снимали квартиру в центре Тель-Авива и ходили на рынок очень часто. Может быть, кто-то помнит смешного старика, торговавшего там дынями и зазывавшего покупателей необычным способом: "Негед карахат" (против лысины). Больше нигде не встречала подобной рекламы, что дыня способна избавить от лысины
28 мая 2025
ТЕНЬ КАТАСТРОФЫ
"...С цветной обложки латышского журнала "Атпута" ("Отдых") за 1934 год на меня смотрит светловолосый мужчина. Широкие плечи, короткая стрижка, уверенный взгляд. В старых газетных подшивках такие лица - стахановцев, ворошиловских стрелков, "молодых строителей коммунизма" - встречаются на каждой странице.
- Неужели это он - Цукурс? - спрашиваю я доктора Рудштейна.
- Да, перед вами первый палач латышских евреев собственной персоной. Только тогда, в середине тридцатых, он еще не был палачом. Цукурс был тогда гордостью Латвии, знаменитым летчиком, совершавшим, подобно Валерию Чкалову, дальние перелеты... Правда, на маленьком самолете. Его репортажи из Африки печатались в каждом номере журнала "Атпута". Он написал книгу о своих путешествиях - я наткнулся на нее в Риге, в букинистическом магазине.
...Известно, что после окончания войны группа израильтян - бывших сотрудников Мосада - разыскала Цукурса в Бразилии, вывезла его в Уругвай, где предала бывшего палача казни.
- Рассказ о Цукурсе я услышал от жителей Букайшей, куда был направлен по распределению, после окончания Рижского мединститута. Они говорили так: когда Цукурс вернулся из Африки, он был провозглашен национальным героем и тогдашний президент Латвии Карлис Ульманис подарил ему поместье с бассейном в Букайшах, на юге Латвии (после войны в поместье уже располагалось правление колхоза имени Суворова), - рассказывает Яаков Рудштейн. - Перед войной Латвия была оккупирована советскими войсками, и Цукурс оказался в первых рядах - с коммунистами: расхаживал с револьвером в кожаном пальто. Жители Букайшей говорили мне, что были очень злы на него за это и даже хотели убить за то, что он так быстро поменял роль героя Латвии на "красного комиссара". Потом Цукурс куда-то исчез, а в начале войны появился в Букайшах уже в немецкой форме. Это был уже другой Цукурс. Он разъезжал со своей командой по окрестностям, убивая евреев и отвозя награбленное имущество в свое поместье. Уцелевшие рассказывали о нем страшные вещи. Например, стоя в воротах гетто, он любил выбирать себе жертву, которую убивал с особой жестокостью. Или брал еврейского ребенка за ноги и, размахнувшись, ударял его головой о дерево. Физически Цукурс был очень силен и мог убить человека одним ударом.
...Доктор Рудштейн приносит пачку пожелтевших газет за 1941 - 1944-е годы.
- Я разыскивал эти газеты много лет. Когда кто-то из друзей собирался в Ригу, просил поискать у букинистов подшивки "Тевия" ("Отечество") военного периода, но всякий раз друзья возвращались с пустыми руками. Может, время еще не пришло. А может быть, эти подшивки ждали меня, - предполагает доктор Рудштейн. - Но вот факт: я выбрался в Ригу спустя 20 лет и сразу нашел то, что искал. После того, как Латвия добилась независимости, то, что лежало на чердаках, было вытащено наружу. В том числе - и подшивки "Тевия", этой гнусной фашистской газеты, выходившей в Риге с 1941 по 1944 год. Копии газеты за 23 августа 1941 года, где впервые подробно пишется о Рижском гетто и приводится его план, я передал в Музеон лохамей ха-гетаот (Музей борцов гетто) и мемориальный комплекс Катастрофы "Яд ва-Шем".
- Как вам удалось их купить и вывезти?
- Дело было так. Во-первых, я искал целенаправленно. А началось с того, что я зашел в букинистический и увидел журнал, на обложке которого было помещено цветное фото Цукурса. О том, что это Цукурс, я узнал из подписи. Конечно, мне было известно, что представлял собой палач евреев, хотя никогда его и не видел. Воображение рисовало мне образ этакого квазимодо с низким сводом черепа, я и не представлял себе, что у палача может быть такое вполне обыкновенное лицо..."
P.S. "Государственная прокуратура Латвии сообщила о пересмотре собственного решения о закрытии дела о причастности нацистского коллаборациониста Герберта Цукурса, члена "команды Арайса", к массовым убийствам евреев"
26 мая 2025
Сегодня день освобождения Иерусалима - КАК ЭТО БЫЛО
…В полдень Моту Гура*вызвал к себе командующий центральным фронтом генерал Узи Наркис*и сказал, что бригаду десантников перебрасывают в Иерусалим, где начинается война с Иорданией.
- Мота вышел от Наркиса в два пятнадцать и сказал, что нам предстоит прорвать линию границы в районе Меа-Шеарим и упредить атаку иорданцев, которая ожидается в пять утра, - вспоминает израильский полковник Арик Ахмон (в прошлом – «правая рука» Моты Гура, офицер разведки 55-го десантной бригады, вернувшей в июне 1967-го Израилю Иерусалим, а евреям – Стену Плача).– Нашим главным противником были тогда не иорданцы, а время. Чтобы провести подобную операцию в условиях плотной городской застройки, ее по правилам военной науки нужно готовить не менее семидесяти двух часов, в экстренном случае – суток. У нас же оставалось всего десять часов. И потому мы больше говорили не о том, что НУЖНО сделать, а о том, БЕЗ ЧЕГО МОЖНО ОБОЙТИСЬ. Надо было видеть Моту в момент, когда он говорил командирам: «Без ЭТОГО можно обойтись, у нас НЕ БУДЕТ времени. ЭТО не важно. Это ТОЖЕ не важно...». Я – офицер разведки и думал, что в штабе фронта все для нас уже подготовлено – карты, снимки, информация, которые останется только распределить между командирами. Как же я ошибался! «Все, что у меня было по Иерусалиму, до вас уже разобрали. Так что получите в Иерусалиме, когда прибудете на место», - сказал мне подполковник из службы разведки. Это было все равно, что услышать «ихие беседер!» Иными словами, катастрофа. И тут я вспомнил про те две папки, которые забыл вернуть своему товарищу по киббуцу: они остались у нас! И в них была хотя бы часть того, в чем мы нуждались перед операцией: минимум минимума. Мы поделили содержимое папок между командирами. До Иерусалима предстояло добираться окольными путями, поскольку главная дорога простреливалась иорданцами. Встречу назначили на пять вечера. То, что мы с Мотой успели накануне побывать в Иерусалиме и составили общий план, тоже давало определенное примущество.
Итак, вместо Эль-Ариш мы получили приказ на Иерусалим, но никто из нас тогда не думал о Старом Городе. Перед нами стояла конкретная задача – прорвать границу и упредить атаку иорданцев. При этом всего десять часов - вместо суток! - на подготовку. И отсутствие необходимых карт, снимков и информации. А так же экипировка, предназначенная для выброски десанта в пустынной местности, а не для наземной операции в центре города с плотной застройкой. С точки зрения военной стратегии – задача невозможная. И при других обстоятельствах Мота Гур должен был однозначно сказать Узи Наркису: «Нет». Но он сказал: «Да». Потому что цель была выше любых расчетов.
Не могу упустить в своем рассказе еще одну важную деталь, - продолжает Арик. – Когда Узи Наркис отдавал Гуру приказ, он добавил такую фразу: «Надеюсь, вы смоете позор 1948 года», и она была очень важна. Потому что генерал имел в виду Старый Город, в который он, будучи командиром Пальмаха, сумел прорваться в 1948-м году, но не смог удержать. И Мота, конечно, сразу понял, что он имел в виду, и думаю, был с ним солидарен, хотя о Старом Городе тогда еще и речи не было! И не было никаких решений правительства. Не буду входить в технические детали, скажу только одно: когда Мота планировал операцию, он УЧИТЫВАЛ эту возможность - войти в Старый Город, если такой приказ все же последует. Во всяком случае, Мота сделал все для того, чтобы наша бригада была готова к подобному развитию событий. И это было уже его решение.
В десять часов вечера Моту вызвали к Узи Наркису на крышу Бейт ха-Гистадрут, где находился штаб центрального фронта и откуда хорошо просматривался город. Мота изложил свой план и получил последние указания. Я все время находился рядом с Мотой и слышал их разговор. Генерал сказал, что танкисты, которые должны были прорваться с севера, ведут тяжелые бои и вряд ли прибудут на место вовремя, согласно плану. Тут Узи Наркис сказал фразу, которая на Моту очень подействовала: «Судьба Хар-Цофим – в ваших руках». И добавил: «Вопрос только в том, когда вы хотите начать операцию – ночью или утром? Если ночью, то у вас будет еще около двух часов темноты, но вы будете пробиваться одни. Если утром, мы сможем поддержать вас авиацией, танками и артилерией». Мота ответил сразу: «Ночью. Но для принятия окончательного решения мне нужно полчаса на совет с командирами: я хочу быть уверен, что они думают так же, как и я».
В половине первого мы встретились с нашими командирами, а в час снова были у Наркиса. Мота сказал ему: «Все за то, чтобы начать операцию ночью, обратной дороги нет».
*Мота (Мордехай) Гур - командир 55-й резервной десантной бригады, участвовавшей в освобождении Иерусалима во время Шестидневной Войны
*Узи Наркис - израильский генерал, командовавший Центральным фронтом Армии обороны Израиля во время Шестидневной войны 1967 года.
22 мая 2025
Они чувствуют то же, что и мы…
…Давно заприметила во время прогулок эту женщину с собакой. Сразу обратила внимание на то, что ее довольно крупная питомица очень доброжелательна: тянется ко всем, кого встречает на пути, охотно даёт себя погладить и благодарно лижет руки. А сегодня выяснилось, что она - одна из тех собак, утративших своих хозяев 7 октября и вывезенных позднее с юга. Женщина рассказала мне, что, судя по всему, собака пережила большую травму, очень долго боялась людей и громких звуков, часто пряталась, но постепенно оттаяла и вернулась к нормальной жизни.
18 мая 2025
С АНГЕЛОМ НА ПЛЕЧЕ
...Узнала, благодаря YouTube продолжение истории человека, обнаружившего в 1997 году на тель-авивском пляже бомбу и спасшего жизнь множеству людей. У него уже пятеро детей и двое внуков! И он продолжает - вот уже на протяжении почти тридцати лет - рассказывать историю своего чудесного спасения.
Я встретилась с Моти в 2007 году - спустя десять лет после его истории с бомбой. Мне было интересно узнать, что происходило в жизни человека, находившегося в 1997-м "на дне" и, тем не менее, победившего свой страх и унесшего бомбу с пляжа подальше от скопления людей.
Вкратце я напомнила его историю в группе "1990-е, как все начиналось", которую услышала от него в 2007-м. Но там я упустила очень существенную часть, чтобы избежать длиннот. Даже после того, как государство приняло участие в судьбе героя и оплатило его реабилитацию, Моти понадобилась огромная выдержка, чтобы люди перестали ассоциировать его с его прошлым: избавиться от репутации человека, который провел немало лет "на дне".
***
- После реабилитации я прошел тяжелые испытания, - говорит мне Моти. – При том, что я уже был «чистым», меня не раз увольняли с работы и выкидывали со съемной квартиры, хотя я работал изо всех сил и исправно платил за аренду. Мои хозяева, узнавая о моем прошлом, начинали меня бояться. В иные дни у меня не было десяти шекелей, чтобы дать детям на праздник. И я, зная, как можно легко и без проблем добыть гораздо большие суммы, всякий раз останавливал себя, понимая, что стоит только начать, как уже не остановиться. Как бы трудно ни было мне самому, я еще помогал другим. В иные дни наше жилище превращалось в такой маленький реабилитационный центр. Но однажды случилась история, которая меня буквально подкосила: парень, которого мы с женой подобрали на улице и боролись за него целый год, все же умер от передозы – и именно в тот день, когда нас не было рядом, в чем я до сих пор виню себя. Если мне когда-нибудь удастся создать собственный реабилитационный центр, я назову его именем этого парня.
- У тебя никогда не возникало желания поквитаться со своими обидчиками – людьми, были к тебе несправедливы после того, как ты реабилитировался?
- Нет, никогда. Однажды я нанялся к одному каблану, который относился ко мне как к рабу. Я очень нуждался в работе и готов был вынести любые унижения, и он пользовался этим вовсю, - вспоминает Моти. – Кричал на меня, постоянно недоплачивал, при том, что я работал очень хорошо. И вдруг этот босс случайно узнает о моем прошлом. На следующий день его было просто не узнать: он заискивал передо мной («ты так тяжело работаешь, Моти, присядь, отдохни»), предлагал кофе. Я видел в его глазах страх: он не верил в то, что я могу стать другим. Но я был уже другим.
Был еще один случай, и я бы о нем давно забыл, если бы не неожиданное продолжение. Меня приняли на работу. Тружусь в поте лица, все хорошо, хозяин мной доволен и вдруг… через неделю поспешно увольняет, не объясняя причин. В те времена я уже привык к подобному и сразу понял: видно, кто-то рассказал ему о моем прошлом. И вдруг, представь себе, встречаю его через несколько лет в реабилитационном центре, где я тогда работал инструктором после окончания курсов: мой бывший хозяин приводит к нам на лечение своего сына-наркомана. Увидев меня, он побледнел. Видимо, подумал, что я буду мстить. А я подошел, пожал бывшему боссу руку и сказал: "Тебе нечего волноваться, я сделаю все для того, чтобы помочь твоему сыну".
- Одно время ты работал инспектором на том самым пляже, где наткнулся на бомбу, промышляя кражами, - напоминаю я ему. – Как это произошло?
- После переезда в Тель-Авив, я долго не мог найти работу, а нам с женой надо было кормить детей – пришлось обратиться за помощью в муниципалитет. Мне пошли навстречу, но прежде устроили по этому поводу пресс-конференцию. Когда ажиотаж в прессе стих, оказалось, что мне предлагают не постоянную, а временную работу «гоя на шабат»: я должен был заменять в выходные инспектора, который стал религиозным. Мы с женой тоже соблюдаем традиции, и наши дети учатся в религиозной школе, но я согласился: другой работы у меня тогда не было. Вскоре меня тихо уволили, и ни на одно из моих писем муниципалитет так и не ответил. Но слава Всевышнему - Он меня не оставил. Я открыл свое дело, занимаюсь перевозками, так что семью вполне обеспечиваю. А в свободное время выступаю с лекциями: рассказываю о своем прошлом и о том дне, который вернул меня к жизни. У меня есть мечта: создать собственный реабилитационный центр для лечения наркоманов. Только тот, кто прошел весь этот путь до конца, опустившись на самое дно, знает дорогу назад и может указать ее другим.
- Минуло десять лет с того дня, как ты нашел бомбу и вернулся к нормальной жизни. Что тебе запомнилось из событий этого "юбилейного" года больше всего?
- То, как нас с женой обокрали нынешним летом на том же самом пляже, где я десять лет назад нашел бомбу, - улыбается Моти. – Мы с детьми поехали искупаться. Разделись, пошли плавать, а когда вернулись, обнаружили пропажу кошелька и ключей от квартиры и машины.
- Как ты на это реагировал?
- Я так психанул! Бегал по пляжу и проклинал воров, а потом вдруг осознал абсурд происходящего и сказал Всевышнему спасибо за то, что он дал мне возможность самому пережить чувства людей, которых я ставил в подобную ситуацию десять лет назад.
14 мая 2025
А вот ещё одна потрясающая история из 1990-х, о которой многие наслышаны - о том, как профессиональный вор и наркоман с большим стажем украл на одном из тель-авивских пляжей чужую сумку и обнаружил в ней бомбу с часовым механизмом, о чем тут же сообщил полиции. Бомбу успели обезвредить. В то утро на пляже было особенно многолюдно: школьные каникулы, разгар туристического сезона, к тому же – пятница, выходной.
Особенность истории состоит еще и в том, что Моти проверил содержимое сумки еще на месте, не вынося ее с пляжа. Он мог испугаться и убежать, повинуясь инстинкту самосохранения: ведь бомба могла взорваться в любую секунду. Да и с полицией объясняться было не с руки: очередная кража, а он – под домашним арестом. Но Моти, недолго думая, взвалил сумку на плечо и понес ее в безлюдное место, после чего добежал до ближайшей гостиницы и позвонил в полицию - тому самому человеку, у которого отмечался час назад: одним из условий «домашнего ареста» была ежедневная явка в полицию. (дальше будут подробности, которые я узнала от самого Моти, которого интервьюировала намного позже, когда он уже вел нормальную жизнь, обзавелся женой, детьми и собственным бизнесом)
- Ты же только что у меня был, – недовольно отозвался полицейский, – Кстати, а что ты делаешь на пляже? Опять принялся за старое?
- Послушай, здесь бомба! – закричал Моти.
- Ты уже под «дозой»? – не поверил тот, но в голосе Моти было нечто такое, что не оставляло места сомнениям.
До прибытия саперов Моти преграждал путь прохожим в опасную зону. Впрочем, все и так шарахались от него, как от чумного: при довольно высоком росте он весил от силы килограммов сорок. Вскоре появились два мотоциклиста из дорожной полиции. Моти показал им содержимое сумки. Увидев бомбу, они отскочили как ошпаренные и начали вызывать службу безопасности. Завыли сирены, район оцепили. А Моти, между тем, отправился восвояси. Его жутко ломало, нужно было срочно принять дозу, а «заначка» была спрятана дома в надежном месте.
Едва он успел добрести до дома, как появились полицейские. Завидев их на пороге, мать Моти обреченно вздохнула: «Неужели вы не оставите нас в покое даже в Шабат?». Она давно привыкла к обыскам, во время которых переворачивался весь дом, но все же надеялась встретить наступление Субботы в мире и покое: в этот день в доме собирались дети и внуки, и она готовила еду для вечерней трапезы. «Твой сын герой», - сказали ей полицейские. «Вы что, смеетесь надо мной? Что он натворил на сей раз?» - не поверила она.
Вместе с полицией в дом явились представители службы безопасности: они хотели выяснить, где именно Моти нашел сумку со взрывчаткой – возможно, там имелись и другие взрывные устройства. А его, между тем, продолжало «ломать», и он с трудом понимал, чего от него хотят. Моти разрешили принять «дозу»: первый раз в жизни он делал это в присутствии полицейских.
Вслед за полицейскими нагрянули журналисты с телевидения, радио, изо всех газет. Ослепленный вспышками фотокамер, Моти рассказывал, как нашел на пляже бомбу. Журналисты осаждали и его мать. «Вашего сына наградят, он спас столько людей», - сказал кто-то из них, а она ответила: «Не надо никакой награды. Лучше спасите моего сына» (все годы мать боролась за Моти - младшего из своих семерых детей, тратя на его лечение последние средства. Сколько раз ей приходилось вызывать на дом «скорую», чтобы вытащить его из криза, не дать умереть). Ее слова, в которых было столько боли, потрясли многих, в главное, были услышаны.
Вскоре Моти отправили на север страны, в один из лучших реабилитационных центров на север страны, где он лечился за государственный счет в течение целого года. Затем ему оплатили еще год лечения и посоветовали держаться подальше от Тель-Авива и старых дружков. Несколько лет Моти прожил на севере, где встретил свою будущую жену. После рождения детей семья перебралась в Тель-Авив.
***
- В то лето, когда я нашел бомбу, вся моя жизнь была сосредоточена на пакетике с порошком, что вынуждало меня каждое утро отправляться на пляж за чужими кошельками, - вспоминает Моти, - Я сразу заприметил эту сумку, на которую было брошено полотенце. Рядом валялась футболка, пара шлепанцев и ключи. У меня не было сомнений, что хозяин вещей плавает в море. Оглянувшись по сторонам, я незаметно открыл сумку и начал шарить в ней в поисках кошелька, но неожиданно моя рука нащупала гвозди, металлические шарики и кусок железной трубы. Заглянув в сумку, я увидел провода, часы, горящую красную лампочку, а под ней две кнопки. В первую минуту я растерялся: это действительно бомба, или плод моей галлюцинации? Подхватив сумку, я понес ее с пляжа. Удалившись метров на двести, я забрел в укромное место и снова открыл сумку. Ошибки быть не могло: красная лампочка горела, часы тикали, от них шли провода, а внизу было полно гвоздей и металлических шариков. Я позвонил в полицию, и это был единственный в моей жизни случай, когда мне пришлось сотрудничать с полицией.
- Моти, у тебя не было страха? – спрашиваю я его. Не могу не спросить. - Ведь бомба могла взорваться в любой момент.
- Страх был потом, когда я сообразил, что если бы бомба взорвалась и я умер, полиция, обнаружив на месте взрыва мои останки, наверняка, причислила бы меня к пособникам террористов, которые «купили» меня за «дозу». Вот это было страшнее смерти. Только представить себе, как после этого люди отнеслись бы к моей семье? И что подумали обо мне мои близкие? Я ведь вырос в очень хорошей семье, где соблюдались религиозные традиции. Все мои братья отслужили в армии. Слава богу, что бомба не взорвалась, и я смог рассказать полиции, как все было.
На самом-то деле бомба спасла мне жизнь, - продолжает Моти после небольшой паузы. - Где бы я сейчас был, если бы не наткнулся тогда на сумку? На кладбище. Потому что все равно рано или поздно умер бы от передозировки. Но меня «наградили» реабилитацией, и я вернулся к жизни, - Моти затягивается сигаретой. – Я часто вспоминаю тот день, пытаюсь припомнить свои ощущения от происходящего, и меня не покидает чувство, что когда я шел с пляжа с сумкой, которая могла в любой момент взорваться, у меня на плече сидел ангел – посланник всевышнего. Ведь если бы произошел взрыв, он унес бы десятки, а, может, и сотню жизней – в то утро на пляже яблоку негде было упасть. Но этого не произошло.
P.S. У Моти пятеро детей и двое внуков
10 мая 2025
"..В феврале 1992-го я брала интервью у артиста Евгения Леонова. В конце интервью Леонов стал расспрашивать меня о моей израильской жизни и, услышав про двенадцатилетнюю дочь, которая в отличие от меня быстро освоила иврит, спросил: «А кем Наташенька собирается стать?» Я ответила: «Актрисой. Учится в школе искусств». - «Давайте я с ней поговорю, - предложил Леонов и протянул мне спичечный коробок (искал бумагу - не нашлось), - напишите здесь свой телефон, я ей позвоню».
Честно говоря, я не очень верила, что он действительно позвонит. Забудет! График его гастролей по стране очень жесткий… Но Леонов позвонил. И вот как это было. Дочь, если она не была в школе, всегда первая брала трубку телефона, если кто-то нам звонил. Так вышло и на сей раз. И услышав на том конце провода такой знакомый голос, назвавший ее по имени, она в первую минуту решила, что звонит Винни-Пух из ее любимого мультика. «Наташенька, это звонит дядя Женя Леонов, твоя мама говорила, что ты хочешь стать актрисой, и я решил тебя отговорить. Это очень неблагодарная профессия, Наташенька, уж я-то знаю.» Они говорили еще какое-то время, и это было настоящее чудо. В итоге дочь, закончившая школу искусств, актрисой не стала. А стала журналистом, и, как мне потом многие говорили: журналистом от Бога.
9 мая 2025
9 мая, но мой пост не про смерть, потери и победу, а про ЖИЗНЬ И ЛЮБОВЬ, про послевоенную жизнь моего бати - балагура, весельчака и фантазера. Конечно, он, как и многие из его поколения, воевал и получал ордена. Но он не любил войну и про войну. Он был ЗА ЖИЗНЬ и стал для для нас, а потом и для наших детей и внуков настоящим Карлсоном. И мы запомнили его таким и часто вспоминаем - уже в нескольких поколениях нашей семьи его смешные словечки, розыгрыши и фантазии.
Например, однажды батя вернулся с черноморского курорта с фотографией русалки и убедил меня, шестилетнюю дуру, что русалка настоящая и он с ней подружился ("Смотри, вот же она, - и из недр чемодана извлекается фотокарточка русалки"). Батя все время придумывал для меня всякие небылицы и внушал, что так оно все и было. Вообще-то он и сам был таким взрослым ребенком, который сохранил в себе детскую непосредственность и веру в чудеса несмотря на то, что прошел всю войну и был контужен.
А его смешные баталии с мамой! Как бы вы относились к мужчине, который втихаря залезает ложкой в ведро с вареньем, сваренным на зиму, после чего оно обречено на скисание? Однажды бате не повезло - он был пойман мамой с поличным на месте преступления с полной ложкой варенья в руке. Картина была бы и вовсе сюрреалистичной, если бы на нем в тот момент был военный китель со всеми регалиями. Сладкоежку отходили в шутку кухонным полотенцем по спине, и оба посмеялись. Однако ведро с вишневым вареньем и в последующие дни притягивало его как магнит, и тогда мама стала делать на ведре отметки уровня варенья. Отец стирал их и рисовал чуть пониже новые - эта игра продолжалась между ними недели две, пока варенье не скисло и его не пришлось переваривать.
Свой приступ радикулита батя тут же превращал в спектакль, извлекая из кладовки лыжные палки и передвигаясь с ними по квартире, жутко при этом гримасничая, чтобы всех насмешить.
Кстати, и кузены, которым сегодня уже за 70, любят вспоминать, как батя в свои сорок с лишним лет показывал им, салагам, класс, прыгая с дамбы в озеро в двойном кувырке.
Единственным батиным кошмаром было огромное количество вычесанных из моей головы вшей, привезенных из пионерлагеря: “Здоровые как лошади. Какой ужас!” Батя, в отличие от мамы, был очень впечатлительный…И в пионерлагерь меня больше не отправляли.
8 мая 2025
80 лет прошло…
То, что Германия покаялась, стала нормальной демократической страной и на протяжении десятилетий выплачивает компенсацию выжившим в Катастрофе евреям - не менее важно, чем подписанный ею в 1945 году в Реймсе акт о капитуляции.
3 мая 2025
...Нигде события так жестко не прессуют время, как в Израиле. У какого-нибудь другого государства годы ушли бы на то, чтобы переварить национальную трагедию большого масштаба, а у нас что ни день – новое событие, о котором все только и говорят. Очередной теракт, смертельные рекорды на израильских дорогах... Странное порой возникает ощущение. С одной стороны, бешеное ускорение всех процессов, с другой – всегдашнее положение ноги на тормозе. Пресловутый израильский «савланут» (терпение, выдержка).
29 апреля 2025
УРОКИ ПРОШЛОГО (Сегодня в Израиле День памяти павших в войнах и жертв террора)
"...После 1948-го года не было в Израиле професссий важнее, чем военного и строителя. Кто бы еще защитил страну и вытащил ее из бараков? И в каком еще государстве отслужив в армии, мужчины не уходят в отставку? На гражданке они учителя, врачи и программисты, но едва прозвучит тревога – встанут под ружье и пойдут командовать взводами, ротами и даже дивизиями, как мой герой.
Кстати, большую часть своих воинских званий полковник запаса Шимон Коэн, чья дивизия была отмечена знаком отличия президента страны за вторую Ливанскую войну, получил уже будучи офицером запаса.
...Мы встречаемся с полковником запаса Шимоном Коэном в музее танковых войск близ Латруна и он рассказывает мне о тяжелых боях, которые шли за этот плацдарм, и как раненый Ариэль Шарон сотни метров полз в сторону своих, превозмогая нечеловеческую боль.
- Посмотри вокруг, - предлагает мне полковник Коэн. – Перед тобой иллюстрация к военной истории человечества, начиная от танков первой мировой войны и кончая одной из последних моделей «Меркавы», которая не уступает американскому «Абрамсу», считающемуся одним из лучших в мире.
Почему мы встретились с Шимоном именно здесь - в музее танковых войск? Во время второй Ливанской пехотная дивизия, которой он командовал, прикрывала наше танковое наступление в Ливане. Во многом благодаря пехотинцам - настоящим рабочим войны, удалось спасти раненых в бою танкистов, которых они вытаскивали из пораженных вражескими ракетами машин и доставляли к вертолетам.
– Такое вряд ли когда-нибудь забудешь. Когда в бой идут десятки танков, это такая мощь, с которой ничто не сравнится. В современной войне без них не обойтись.
Можно забросать противника ракетами, но победить его без наземного вторжения на его территорию, невозможно. Современные ракетные установки, в отличие от прежних, скрыты в подземных бункерах, и надо добраться до них, чтобы предотвратить последующие запуски. Так что на ближайшие сто лет танкам работы еще хватит, - убежденно произносит полковник Коэн.
Своим самым тяжелым днем полковник Коэн считает тот, когда он явился на пункт сбора, откуда должен был повести свою дивизию в Ливан - прикрывать танковое наступление.
- Я смотрел на этих ребят, большинство из которых видел впервые, понимая, что, может быть, не все они вернутся из Ливана, и во многом это будет зависеть от меня – их командира, - тихо говорит он. – За все время службы в армии у меня не было более тяжелого момента... На мои плечи лег такой груз ответственности за каждого из них... – Некоторое время он молчит, потом произносит. - Даже в бою мне было легче, чем в тот момент. Но, слава богу, все мои ребята вернулись из Ливана, и никто из них не получил тяжелых ранений.
...Вспоминая, как начинался тот день, Шимон добавляет, что, глядя на прибывших резервистов, подумал о том, что по ним можно изучать состав населения Израиля. Тут были выходцы из всех общин, представители всех профессий, успешные бизнесмены и руководители высокого ранга. И всем им дали на подготовку 72 часа, после чего бросили в бой.
- Ошибки нужны - ведь ты на них ты учишься, - продолжает он. - Я готов простить ошибку, но я не готов простить трусости, безответственности и попыток скрыть правду. В армии самое главное – чтобы ты мог положиться на других, как на самого себя. В армии без доверия нельзя: чья-то трусость или ложь может стоить кому-то жизни в бою. И я должен быть уверен, что в трудный момент человек будет на своем месте и прикроет меня, точно так же, как прикрою его я. Мы все в одной связке: летчики, прикрывающие наступление с воздуха, танки, идущие на прорыв, пехота. И врачи, которые спасают раненых. И тот же водитель грузовика, доставляющий груз на передовую. Если каждый из нас хорошо делает свою работу, армия успешно продвигается вперед.
Конечно, случается всякое. У меня было несколько ребят, которые вышли из второй Ливанской с психологической травмой и честно сказали мне потом, что вряд ли смогут пересилить себя и участвовать в дальнейших сборах. Я отнесся к их просьбе с пониманием: они ведь дрогнули после, а не в бою, где были все время рядом со мной и хорошо делали свою работу.
- Война – это очень тяжелое и неприятное дело, - говорит мне полковник Коэн. – И новый ее виток не за горами. Ты спрашиваешь «когда?». Тяжелый вопрос... Война может начаться через полчаса после того, как мы с тобой разъедемся отсюда в разные стороны, а может и через пять лет. Мы живем в проблемном регионе и враждебном окружении, и тут очень многое зависит от того, как будут развиваться дальнейшие события. Цель наша, как нормативного, демократичеcкого государства – не война, а дальнейшее выживание Израиля. В мире слишком много тех, кто предпочел бы нас уничтожить, сбросить в море или нанести тяжелый удар. Лично я не уверен в том, что, отказавшись от оружия, мы завтра не будем сброшены в море. Но в тот момент, когда арабские государства решат, что хотят с нами мира, он тут же наступит. Проблема не в Израиле...
- О чем мы должны заботиться прежде всего? Сохранять наши земли и укреплять государство, которое является единственным домом для евреев всего мира, продолжающих возвращаться на свою историческую родину; с пониманием относиться друг к другу, невзирая на всю разницу между нами.
В Израиле по-прежнему нет недостатка в людях, готовых умереть за свою страну. Я постоянно вижу их на резервистских сборах. И что придает всем нам сил, так это наш тыл - семьи, остающиеся дома. Отправляясь на очередные сборы, я думаю о жене, которой предстоит почти целый месяц справляться с детьми и со всеми домашими делами одной, и считаю ее настоящей героиней. Во время войны ситуация еще более тяжелая: ты защищаещь страну, но ничем не можешь помочь своей семье, которая сейчас находится в зоне обстрела, где воют сирены и падают ракеты. Это очень непросто... Но у тебя нет выбора. Если мы не сбережем нашу землю и еврейский дом, на этом месте уже не будет музея, где мы с тобой сейчас ведем беседу, наблюдая, как дети карабкаются по броне танков. И многого другого тоже не будет.
Знаешь, а я ведь совсем не люблю армейскую форму и предпочел бы всю жизнь ходить в гражданской. И танки я предпочел бы видеть неподвижно стоящими здесь, в музее, чем мчащимися по полю боя и несущими смерть, - задумчиво произносит Шимон. – Но, к сожалению, пока нам без всего этого не обойтись...
26 апреля
О пользе обнуления (заметки на полях)
Иногда очень полезно обнулиться. Или, проще говоря, начать все с чистого листа, забыв о своих былых заслугах, высоком статусе и прочих регалиях. Для одних этот процесс очень болезненный. Для других нет.
Ну а я обнулилась с самого начала. Не все ли равно, какой статус и прочее были у меня там? Меняешь страну - меняешь все, вот почему у меня это обнуление произошло само. Я даже не помышляла о том, чтобы вернуться в профессию. И вообще не вспоминала о своих прежних достижениях. Я совершенно не представляла себе, чем буду тут заниматься, полагаясь на волю судьбы - куда-то да выведет. И меня вывело, точнее, привело в мою профессию, только уже совсем на другом уровне, когда можно свободно и без оглядки писать все, что думаешь, и никто не скажет тебе “ну-ну-ну!”
Много позже мне казалось, что для каждого из нас где-то пишутся сценарии наших судеб. И главное - не изменить себе настоящему, не цепляться за уже отжившее, не попадать в зависимость от людей, обстоятельств, собственных страхов. Вот, пожалуй, ключевая фраза - не бояться неизвестности. Не бояться, а просто верить в себя и в то, что впереди тебя ждет что-то новое и очень-очень интересное. А значит, не стоит оглядываться назад и сожалеть о том, что осталось во вчерашнем дне.
25 апреля 2025
ПОЧЕМУ НЕЛЬЗЯ БЫЛО ИНАЧЕ? (Сегодня - День памяти жертв Катастрофы)
«…Гидон ведет меня в зал с приглушенным светом, в центре которого выделяется скульптурная композиция в виде горящей, оплавленной свечи с темными потеками. «Свеча» покоится на сером постаменте, напоминающем груду пепла. На трех платах из стекла – лица людей. Когда совершаешь круг, их открывается все больше и больше. И на каждом застыл немой вопрос, от которого становится не по себе.
Гидон подтверждает мою догадку:
- Я добивался одного, чтобы на каждом из этих семидесяти лиц отпечатался этот вопрос: «Почему нельзя было иначе?» Он самый важный, в нем есть надежда. Когда задаешь себе один вопрос – «Почему нельзя было иначе?», неизбежно возникает и второй – «Что будет? Что мы должны сделать для того, чтобы это не повторилось?» И ты начинаешь искать на них ответы.
Я родился в Израиле, - продолжает Гидон, – а мои родители бежали сюда из Польши до того, как там началась Катастрофа… Тех, кто не успел уехать, постигла страшная участь.
Когда у меня была выставка в Кельне, я получил от немцев предложение сделать две большие скульптуры, которые они хотели установить при входе в новую модернистскую церковь в центре города. Я отказался. Что-то тут для меня не связалось… Германия - и мои работы, под которыми будем стоять надпись «автор - Гидон Фридман, Израиль»...
Однажды в наш музей приехал представитель «Яд ва-Шема», - вспоминает Гидон. - Увидев «Свечу», он сказал: «Она должна стоять у нас, в Яд ва-Шем». А я ответил: «Нет. Ваш мемориал обнажает страшные раны и в нем нет места надежде. Я знаю только три места, где могла бы стоять моя «Свеча»: это киббуц Яд-Мордехай, музей участников движения сопротивления в гетто, и центр Холокоста в США. Посещая их, люди задаются тем же вопросом, что и я – «Почему нельзя было иначе?»
Этот вопрос мучает меня постоянно, - с напором произносит Гидон. - Почему нельзя иначе? Почему нужно говорить сегодня с теми, кто пережил Катастрофу, о Катастрофе - бередить их раны? Почему нельзя оставить их в покое и позволить им дожить остаток жизни в радости? Почему нельзя направить часть средств из тех, что идут на увековечивание памяти о Катастрофе, тем, кто ее пережил и нуждаются в помощи сейчас, пока они еще живы? Разве они недостаточно настрадались?..."
17 апреля 2025
"ЕСЛИ ЗАБУДУ ТЕБЯ, ГУШ-КАТИФ..."(уроки прошлого)
«Посреди песков воткнули саженец, растили его много лет, а когда дерево принесло плоды, его срезали под корень. Вот что произошло с нами в августе 2005-го», - с горечью произносит Шломо Васертайль, бывший житель поселения «Ганей-Таль», вызвавшийся быть моим проводником по музею Гуш-Катифа, расположенному в центре Иерусалима.
Музей маленький – в нем всего несколько комнат. Стены одной выкрашены в оранжевый цвет, стены другой – в траурный, черный. Здесь же множество экспонатов: правительственные решения в деревянных рамках; фотографии бывших домов и теплиц, превращенных в груды мусора и камней; менора и свиток торы из поселений, которых уже нет; ключи от разрушенной синагоги; мезузы от уже несуществующих домов. Очень грустный музей. Он стирает улыбки с лица всякого, кто в него заходит.
***
Мой проводник по музею – в прошлом школьный учитель, иерусалимец, променявший спокойную и размеренную жизнь столичного жителя на судьбу первопроходца в девственных дюнах на юге страны.
- Ты знаешь, я по крайней мере мог бы спать сейчас спокойно, - с горечью произносит он, - если бы нашлась хотя бы одна причина, оправдывающая случившееся: например, что в результате нашего изгнания государство выиграло, обеспечив себе большую безопасность, повысило свой международный имидж, стало более стабильным в экономическом плане. Я бы сказал себе тогда: мы заплатили свою тяжелую цену не зря и надо смириться с этой болью. Но по прошествии нескольких лет для многих стало очевидно: дело не в наших разрушенных домах, а в национальном унижении, которое мы, евреи, сами же себе и устроили. Я ненавижу эту фразу «Мы вас предупреждали», мне больно о ней думать и тем более, ее произносить, но в итоге она оказалась пророческой: после освобождения Гуш-Катифа весь юг Израиля подвергся обстрелам, а теперь на вооружении палестинцев появились уже ракеты, способные поразить Тель-Авив. Такое ощущение, что наши враги словно иллюстрируют те слова, которые мы произносили летом 2005-го, пытаясь убедить правительство не совершать ошибки, отдавая палестинцам Гуш-Катиф.
***
- Я невольно думаю и о том, насколько все в истории повторяется. – Шломо указывает мне на стену, где обозначены периоды еврейского присутствия в Газе и сам отсчет начинается с древнейших времен, еще до нашей эры. Он показывает мне фрагмент мозаики, которая украшала пол крупнейшей синагоги, выстроенной здесь евреями в прошлые века.
«Мы не знали… не думали…не верили…даже представить себе не могли, чем это обернется…», - так начинаются многие записи, оставленные посетителями в книге отзывов музея.
- Мы не хотели, чтобы история разрушения Гуш-Катифа была предана забвению, - продолжает Шломо.- Для нас это вопрос национального самоуважения. Мы хотим, чтобы люди знали о том, что за 35 лет нам удалось вырастить на песках цветущие сады, развить лучшие технологии, построить прекрасные дома и синагоги. Это была уникальная модель интеграции, которая возникла волею случая, без особой поддержки государства. Наша молодость прошла в этих песках...
Я помню, как в день размежевания один из жителей Гуш-Катифа, врач, вдруг надел военную форму, в которой каждый год ходил на резервистские сборы, - вспоминает Шломо. - Мы спросили его, зачем он это сделал. «Чтобы у моих детей потом не было травмы от вида военной формы». Видишь этот экспонат? – Шломо указывает на картонную коробку с эмблемой ЦАХАЛа, брошенную в углу среди бетонных блоков. – Это всего лишь одна из тысяч коробок, которые солдаты привозили в Гуш-Катиф летом 2005-го. В них нам предлагали упаковать всю нашу прежнюю жизнь.
...Напоследок Шломо заводит меня в небольшой кинозал, где демонстрируется хроника августовских событий 2005-го года. Один из роликов был снят спустя несколько лет - на месте бывших поселений. Снят палестинцем, которому заплатили за это немало денег. Двенадцатиминутная хроника о том, что осталось от синагог Гуш-Катифа: из 22 целыми остались лишь две - в одной палестинцы разместили свой оффис, другую приспособили под птичник. На месте остальных - руины…
9 марта 2025
РЕПЕТИЦИЯ ЖЕСТОКОСТИ
“…Звонок раздался под утро. Кто-то кричал: “Кара асон! Кара асон!”, * - мы поняли, что-то случилось в бомбоубежище. В связи с арабскими беспорядками в Яффо и последующим наводнением мы не имели возможности приехать в свой театр в течение нескольких дней…Конец октября 2000 года.
Сейчас перед нами была настоящая картина погрома.
Все помещение было затоплено водой, в которой плавал наш реквизит. Все музыкальные инструменты - трубы, гобои, кларнеты и скрипки исчезли, они же были как настоящие. Наши куклы, музыканты, сделанные в человеческий рост были раздеты. Даже туфли лакированные без подошв (!) были сняты. Рубашки, жилеты с поясами - все!
Сами же куклы были распяты, прибиты к стенам, а некоторых просто повесили за горло на веревках, к потолку.
Хаит молча ходил по воде, поднимал на руки истерзанных кукол и нес их, безногих…
Я стояла по щиколотку в воде и ревела…
Уничтожены два спектакля. Играть нечего. Мы собирались показать “Золушку” в Тель-Авиве. Все билеты проданы…
С нами была корреспондент газеты “Едиот Ахронот” *, в которую рикошетом попал камень, так как “те” наверху еще продолжали свою “борьбу”. Камень попал ей в ногу.
Мы остались разгребать это кладбище…”
…Это отрывок из опубликованного недавно дневника Аси Хаит об истории театра “Анашим ве бубот” *, который был создан в Израиле известным режиссером Леонидом Хаитом и просуществовал десять лет.
Мне кажется, этот отрывок не нуждается в комментарии.
* ”Случилась катастрофа! Случилась катастрофа!”
* Наташа Мозговая
* “Люди и куклы”
5 марта 2025
ИЗ ЖИЗНИ ДИКТАТОРОВ (5 марта - день смерти Сталина)
"- Сталин придавал значение тому, как его показывают на экране?
- Да. Он первым просматривал всю хронику. Однажды Сталин завернул спецвыпуск только потому, что при подписании каких-то документов у него образовался второй подбородок и это попало в кадр. И еще был случай, когда он завернул целый фильм "День президента", о Михаиле Ивановиче Калинине. Сталину показали фильм, и он решил: какой это такой президент? Жена девять лет сидит... - И запретил показ фильма. Я знаю известного фотографа из ТАСС, который угодил в ссылку за то, что подмонтировал Сталина, стоящего на трибуне мавзолея, к фотографии с выборов. Дело в том, что Сталин голосовал одним из последних, из-за этого задерживался весь выпуск. Все бы сошло, если бы в "Ассошиэйтед пресс" не заметили подделку и не поспешили об этом сообщить. Разве они знали, чем это грозит несчастному фотографу?"
Шели Шрайман (отрывок из интервью с Абрамом Хавчиным, ведущим оператором советской правительственной хроники, репатриировавшимся в Израиль в 1990-е).
P.S. Добавлю еще: Абрам Хавчин рассказывал, как он попал на такую должность, учитывая мелкое сито, через которое просеивались все, кому было дозволено приближаться к "небожителям". "Вначале я был ассистентом у Ивана Ивановича Белякова, который был приятелем начальника сталинской охраны генерал-лейтенанта Власика. Естественно, из-за этой дружбы у нас была монополия на съемки Сталина. Власик звонил домой Белякову, Беляков мне: "Сегодня в семь". Это означало, что предстоит съемка, связанная со Сталиным..."
Еще несколько колоритных эпизодов, связанных со съемкой других советских вождей, о которых вспоминал Абрам Хавчин:
"- Монтажистки - милейшие женщины - матерились, когда монтировали пленку с выступлениями Брежнева. Он часто путал листы и говорил об этом прямо в микрофон. Кроме того, приходилось вырезать все его причмокивания - это был адский труд.
- Вам приходилось снимать забавы вождей?
- Застолья - нет. А вот охоту в Завидово приходилось. Возили туда высоких гостей - Иосипа Броз Тито, Кекконена...
- Они что, все были охотниками?
- Вся премудрость заключалась в том, чтобы не подстрелили егеря, который гнал кабана в направлении вышки, на которой восседал высокий гость с ружьем. И вот еще какой эпизод, связанный уже с Хрущевым, мне запомнился. Когда встречали Гагарина, выстроили гигантское металлическое сооружение в три этажа, чтобы разместить всю прессу. Да только не рассчитали, что в какой-то момент все сместятся в одном направлении - туда, где по ковровой дорожке прошествует Гагарин. Вся эта пирамида едва не рухнула - ведь было на ней не меньше четырехсот человек!
Когда Хрущева поперли, в этой знаменитой съемке (помните, там еще у Гагарина расшнуровался ботинок?) сделали купюру. Гагарин шел к трибуне, на которой его ждал Никита со своей свитой. И вот финал вырезали. Гагарин шел по дорожке и... никуда не приходил.
Такая же идиотская купюра была сделана в хронике церемонии закрытия зимней Олимпиады, проходившей в Америке. Все победители случайно оказались на фоне флага Южной Кореи, с которой у нас не было дипломатических отношений. Цензор это заметил, и... победители остались без наград, потому что эпизод награждения был вырезан.
- Купюр было много?
- Я бы сказал так: советская хроника состояла из одних купюр.
...Чтобы у читателя не создалось однобокого впечатления о творчестве оператора Абрама Хавчина, хочу добавить, что ему приходилось снимать не только советских вождей . Он снимал и замечательные фильмы о балете с участием Галины Улановой и Майи Плисецкой. Снимал и Елену Образцову. И спортивные "звезды", и известные авиаконструкторы - тоже остались в отечественной хронике благодаря Абраму Хавчину.
23 января 2025
Гид, встречая нас в аэропорту Рейкьявика, сказал: "Израильтяне прилетают с солнцем внутри - их ни с кем не спутаешь". Вспоминая его слова, я думаю о том, что наша маленькая страна, едва заметная на карте, продолжает освещать мир даже в самые темные времена.
16 января 2025
"...Шимон Каганер ("Кача") начинал армейскую службу в пехотной бригаде Нахаль. Армия тогда была еще слабая и не справлялась с арабскими бандами, проникавшими на территорию Израиля через границу почти каждую ночь. Грабежам и убийствам не было конца. Все понимали: эту проблему нужно решать как-то иначе. Бен-Гурион считал, что нестандартно мыслящий командир и неиспорченные традиционными учениями солдаты, способны совершить маленькую революцию и повести за собой всю армию. Моше Даян полагал, что с этой задачей справятся и опытные офицеры.
Шарону тогда было 25 лет. У него уже много чего было за спиной, начиная с Войны за Независимость.
- Арик не вписывался в привычные армейские рамки, а храбрости и отваги ему было не занимать. Поэтому ставку решили сделать на него, - говорит мне Кача. – И он сразу выдвинул три условия: «Каждого бойца для своей группы я буду выбирать сам - никто в это вмешивается! Мое участие в планировании всех операций обязательно, поскольку только я знаю возможности своих бойцов и их предел. И еще: мы получаем лучшее снаряжение, которое есть в армии. Если же моей группе понадобится особая обувь или нестандартное оружие, нас должны ими обеспечить!».
У меня хранятся все документы, относящиеся к периоду создания и деятельности 101-го подразделения, которое по сути превратилось в первый израильский спецназ по борьбе с террором, - продолжает Кача. - Принципы были железные: все операции проводятся только на территории противника; мы атакуем банду еще до того, как она проникнет на израильскую территорию; ни одно действие грабителей и убийц не остается безнаказанным. Что касается последнего принципа – он диктовался не местью, а, скорее, идеологией.
В начале 1950-х мы и не мечтали о средствах, которыми располагает современный спецназ, и всю разведку на территории противника выполняли сами, полагаясь на свои глаза, уши и внутренне чутье, и ничем себя при этом не обнаруживая! И тогда у нас практически не было времени на подготовку. Еще вчера я был простой солдат в Нахаль, а сегодня уже выхожу в составе небольшой группы на операцию по ту сторону границы - вот так это было!
Меня привел в 101 подразделение Меир Хар-Цион. Мы с ним дружили едва ли не с трех лет. Меир пришел к Шарону раньше меня, успел себя проявить, и одного его слова было достаточно, чтобы Арик сразу зачислил меня в группу.
Спецподразделение состояло из тридцати пяти солдат действующей армии и пяти «стариков». Оно просуществовало всего несколько месяцев. Решение Моше Даяна о прекращении его деятельности было воспринято нами тяжело. Мы спросили Даяна: «Почему?». Он сказал: «Вы сделали хорошую работу, но мне нужны не четыре десятка отчаянных храбрецов, а чтобы вся армия была такой, как вы». И нас перевели в 48 дивизию (ту самую, которая впоследствии получила еще одно, неформальное название – дивизия Качи - Ш.Ш.). Слова Бен-Гуриона о том, что если группа справится со своей задачей, она поведет за собой всех остальных, стали реальностью. Этим во многом объясняется успех Израиля в Шестидневной войне и Синайской кампании. Маленькая революция в армии, которую имел в виду Бен-Гурион, произошла очень вовремя."
1 января 2025
ГЛАВНАЯ ГРАНИЦА
- У нас не так много времени, человеческая жизнь слишком коротка, а мы постоянно отгораживаемся друг от друга, возводим границы тут и там, - говорит мне полковник Арайди, охранявший израильскую границу на протяжении двух десятков лет - Есть одна очень ясная граница - между сушей и водой, и она всегда была, есть и будет. Там где суша, растут деревья и стоят горы. Там где вода – есть только вода. Мы всего лишь маленькие люди, и что значат возводимые нами границы с с точки зрения истории и времени? Если спуститься с Хермона и поехать в Эйлат, будут меняться не только пейзажи, но и люди. Люди по темпераменту похожи на место, где они живут. И каждое поселение выглядит как отдельная страна. Мне важно, что происходит у нас в Израиле. Я друз, и для меня Израиль – источник, из которого я пью. И пока я тут живу, я должен охранять этот источник и следить за тем, чтобы в нем была чистая вода. Потому что вода – это жизнь".
Дневник 2025 в Фейсбуке
© Copyright: Шели Шрайман, 2025
Свидетельство о публикации №225050300601
Свидетельство о публикации №225050300601
Рецензии