Глава из повести

Соколовский не любил сидеть у окна, он не полюбил это ещё с тех самых пор, когда однажды прочитал в какой-то книге "он сидел и у окна и подолгу смотрел в даль", Соколовский сразу же попробовал - и ему не понравилось, он не понимал, как можно сидеть и смотреть в абстрактную даль, когда вокруг столько всего интересного, и он не садился к окну, а сразу шёл на улицу, где уже ждали мальчишки, и Андрюха со второго этажа выносил мяч, но играть в футбол не хотелось, потому что народу было мало, можно было, конечно, поиграть в "жопки", или "кали-кало-стоп", кто-то вспоминал совсем уж неинтересный "штандер", и все отказывались длинным "да неееееее...", а в соседнем дворе был стол, где по вечерам собирались взрослые доминошники и любители шахмат, иной раз они там втихаря выпивали, но никогда допьяна, только для настроения, "по три булька на брата", но это вечером, а сейчас там было пусто, и только пятнистые тени лежали на чистом самодельном столе, покрытом коричневым линолеумом и летние мухи летали вокруг, и всё было какое-то замершее, застывшее в ожидании вечера, тогда и звуки становились громче, и небольшой школьный стадион в двух шагах от двора заполнялся людьми, слышался стук мяча, крики мальчишек, кто-то выбивал ковёр, кто-то просто гулял рядом, мелюзга влезала на деревья, растущие вдоль футбольного поля, и играла там в звездолётчиков, а потом начинало понемногу темнеть, всё чаще с балконов раздавалось: "Саа-а-ааша! Домой!", и ответное: "Ну, маааам, ну ещё пять минут!" и сразу следом: "Домой, я сказала!", местная шпана притаскивала пару ящиков и полтора десятка картофелин, нагло украденных прямо из-под носа сторожа овощного магазина, разводился костёр, ящики горели ярко и быстро, искры взлетали в тёмное небо и там, наверху превращались в звёзды - в августе некоторые из них упадут обратно на землю, - и вёлся какой-то разговор ни о чём, и иногда вдруг становилось тихо, все молча смотрели в огонь и ждали, когда доски прогорят, чтобы можно было запечь картошку, потом закапывали её в угли, ждали, но не утерпев доставали раньше времени и, приговаривая "горячее сырым не бывает", ели, обжигая руки и язык, и время тянулось, и снова кто-то кричал "Серёжа, быстро домой!", Серёжа вставал и уходил, а Соколовский полулежал, опершись на локти и смотрел на лица мальчишек, на угли костра, смотрел в небо, в тёмную даль, где стояли дома, и хотя сейчас их не было видно, он знал, что они там, но иногда представлял, что весь мир исчез, и остался только этот освещённый круг и его друзья, которые тут сидят, ну, и, ладно, эти двое, которые тырят ящики и картошку, ладно, они тоже тут, а больше никого на всём белом свете, - в этот момент он всегда быстро поправлял себя, как будто его мог подслушать Кто-то На Самом Верху - то есть нет, спешно думал Соколовский, где-то у железнодорожного вокзала, там, где живёт Лариса, тоже остался такой круг, только там сидят девчонки, и Лариса тоже, конечно, ну, и может, ещё где-то, например, в других городах - тут мысль Соколовского принимала планетарный размах, он начинал размышлять, что и как будет, когда они все встретятся, как начнут строить совершенно новый мир, как у них появятся дети - тут он немного сбивался, потому что не знал, что должно быть потом, - и возвращался из своих мыслей назад, к костру, а тот уже потух, все понемногу начинали собираться по домам, Соколовский слышал голос отца, который тоже звал его домой, откликался, обязательно повторяя заветную мантру "ещё пять минут", вставал и медленно, нога за ногу, шёл к дому и думал про то, что, ну, какое тут "подолгу сидел у окна", когда вокруг так много всего, и огромная жизнь впереди...