Большой маленький

 
Мишенька вернулся сегодня из садика и сообщил, что больше туда ни ногой. Горделиво так сообщил. И громко шмыгнул носом, в знак непоколебимого своего решения.

 
На вопрос «что случилось» отвечать отказался. Только швырнул куртку, расфокусированно глядя куда-то в область прихожей и расшвыривая художественно ботинки по разным углам.

 
А потом, приподнявшись на цыпочки, медленно просеменил в свою комнату. Четко по диагонали, как по сцене. Наклонившись вперед, словно сопротивляясь незримой силе, словно борясь с невидимым призраком садика. Угрюмыми бровями, бодающейся макушкой и сгорбленными плечами явно намекая врагу, что борьба будет бескомпромиссна.

 
Что намерения его несокрушимы, воля непоколебима, и решительности его нет границ.

 
Прошуршал так в сторону своей комнаты, силясь ни на кого не смотреть, заводя взгляд все время вниз и влево, угадывая дверной проем каким-то шестым чувством, которое включается в экстренных режимах, типа «найти туалет ночью, не просыпаясь».

 
Добравшись до мягкого рухнул всем своим существом на кровать, и разрыдался.

 
Горько. Безутешно. Всхлипывая всеми звукообразующими отверстиями на лице. В скорбном отчаяньи подрагивая лопатками.

 
Все это па-де-де, вместе с финальным аккордом заняло минуту от силы, не больше. Мама за это время успела только в зеркало взглянуть — не осыпалась ли тушь на глазах.

 
На звуки страданий из кухни выглянула бабушка. Румяная такая, веселая. У нее сегодня днем пирожки, вечером театр. Ей невозможно настроение испортить никакими катастрофами.

 
Ну, или так: у нее сегодня сил хватит любые катастрофы локализовать.

 
Глазами спросила у дочери, чем та внука обидела. Внятного ответа не получила. «Старшие, они такие, - все поняла бабушка, - им только бы над маленькими издеваться».

 
Прошелестела той же диагональю по комнате, села к внуку на кровать, положила ладонь на трясущуюся в горестных рыданьях спину.

 
Ладонь теплая. Родная.
Амплитуда страданий уменьшилась.

 
-Что случилось-то? Кто тебя обидел?
-Не пойду я больше туда! - вырвалось между всхлипами, пробулькивая, - Они не дают мне куртку застегивать!

 
-Как не дают? - эхом отозвалось в детской, — Зима же!
-Они ему самому не дали застегнуть, - пояснила мама, неслышно появившаяся в дверном проеме и прислонившаяся к косяку. - Он не успел опомниться, подошла нянечка, закрыла молнию, защелкнула все кнопки.
-Как маленькому-у-у...- подтверждал, вздрагивая, Мишенька, множа букву у.
-А ты? - участливо наклонилась к нему бабушка, щекоча седыми кудряшками.
-А я .. я большой!
-Конечно, большой. — не сомневалась та, обняла внука, чмокнула в затылок. - Есть хочешь, большой?
-Если только сосисочку... - пролетает слогами сквозь всхлипывания.
-Конечно, сосисочку, — соглашаются с предложением с серьезностью научного докладчика.
-И почистишь?
-Конечно.
-И порежешь?
-А то как же.
-И покормишь?
Бабушка замолкла, недоуменно взглянув на наглый затылок. Почувствовав немое порицание Мишенька даже плач остановил.

 
Подождал немного.
Пауза висла, воздух тяжелел. Мама хихикала неслышно, прислонясь к косяку.

 
Мишенька вытер слезы на глазах, проморгался. Прислушался вновь: нет ответа, молчит бабушка, укоризненно дырявит Мишенькину нахохлившуюся спину.

 
Медленно, словно боясь пораниться, повернул голову, встретился с ее взглядом. Вопросительно уставился, стесняясь повторить, чувствуя подвох.
Потом не вытерпел.
Поднял брови, как бы еще раз спрашивая.

 
-Ты ж большой,- напомнила бабушка, не снимая теплой руки с запутавшейся спинки.

 
Мишуля нахмурился, обдумывая.
Вспомнил, сопоставил, прикинул. По лицу скользили взъерошенные бровки, щеки надувались, губы сжимались , переползая со щеки на щеку. Обескураженность, внезапное озарение, удивление, сомнение — эмоции скакали по его лицу, вспыхивали и гасли, сменяли друг друга, как цвета на новогодней елке.

 
Слезы высохли, плечи приняли исходное положение.
-А. Ну да. - решил наконец он. Встал с постели, поправил одежку и протянул бабушке руку.

 
Но сделав один шаг в сторону кухни, вдруг выскользнул и вернулся к кровати.

 
По-деловому поправил измятое покрывало, одернул края, красиво разгладил ладошками поверхность, полюбовался результатом секунду. Уложил подушку симметрично, поставил уголки торчком.

 
Наклонив голову, оценил идеальность исполнения. Удовлетворенно кивнул, метнулся назад, вкладывая ладонь в теплую и родную бабушкину.

 
Две ладошки встретились, прильнули друг другу, и, как ни в чем не бывало, отправились ужинать.