Нар Дос - Смерть - перевод с армянского -29

Нар Дос - Смерть - перевод с армянского языка -29

                Ночь была ясная. Небо было покрыто серыми снежными облаками. Крупные капли обильного снега тихо и бесшумно падали в неподвижном воздухе, покрывая землю чистой белизной. Каждый звук, не рассеиваясь, был сосредоточен, приглушен мягким заснеженным окружением. Свет луны, скрытый облаками, смешиваясь с однообразной белизной снега, освещал тьму ночи мягким молочным светом.
Когда двое друзей вышли из дома Марутянов и дверь за ними закрылась, Базенян невольно остановился, поднял глаза и с восхищением воскликнул:
«Какая чудесная ночь...»
«Да, хорошая ночь», — ответил Шахян, чуть ли не мёртвым голосом, при этом, сердце его сжалось от какой-то непонятной горькой тоски.


— Ради бога, Левон, остановись. Просто посмотри вверх, посмотри, какие восхитительно холодные снежинки падают тебе на лицо...
Вместо того чтобы посмотреть наверх, Шахян лишь поднял воротник пальто и пошел вперед.
— Чёрт побери, я готов прямо сейчас написать десять стихотворений», — воскликнул Базенян и последовал за своим другом.
- Я люблю мирный лунный свет весной и белые ночи зимой, подобные этой.
Шахян шел, по самые уши засунув голову в воротник пальто, и его тело время от времени вздрагивало от холодного воздуха. Между тем Базенян шел, натянув меховую шапку на затылок и одев только левый рукав шубы. После того, как ориорд Саакян ушла, Марутяны пригласили друзей на ужин, во время которого настроение Базеняна значительно улучшилось после неприятностей, которые случились с ориорд Саакян. Теперь он шел весело и радостно, время от времени поднимая глаза и ловя языком падающие на его лицо снежинки. Снег, поднявшийся на улице уже довольно высоко, прилип к его ботинкам, от чего он чувствовал в теплых ногах приятную прохладу.
«Кто эта... ориорд Саакян? Кем она?» — спросил он Шахяна, который шел рядом с ним в мрачном молчании.
«Она учительница», — ответил Шахян и после недолгого молчания спросил: «А, что?»
— Она несет какую-то тарабарщину.
И Базенян начал напевать отрывок из какой-то оперы.
Шахян молча ухмыльнулся, но ничего не сказал.
— Не знаю, замечал ли ты, Левон, что некрасивые девушки всегда более смелые?
- Кого имеешь ввиду?
— Эту наглую ориорд. Ещё и «ориордом» её прозвали... Ей должно быть не меньше сорока лет. Я несколько раз чуть не назвал ее «тикин». За все время нашего спора я пришел только к одному выводу: она, должно быть, очень хотела выйти замуж, но никто, грубо говоря, не обращал на нее внимания. И теперь бедняжке ничего не остается, как утопать в своей девственности и скрежетать зубами на нашу молодежь. А? Что ты думаешь, Левон?
- Я думаю, ты... просто хочешь выместить на ней свою злость.
— Что... Ох... Ха-ха-ха-ха... Вот ты какой замечательный психолог и так хорошо меня знаешь... Чтобы я снимал свою злость с беззубых нападок какой-то старушки, да еще и в ее отсутствие... Нет, Левон, это не так, скажи что-нибудь другое, а то я лопну со смеху.

Базенян смеялся так сердечно и искренне, что Шахяну показалось, что он сказал нечто очень глупое.
— Скажи, пожалуйста, как еще объяснить эту глупую крайность этой твоей ориорд, которая отрицает даже смысл нашего движения, движения, которое являются исключительно делом нашей молодежи. Заметь, дорогой Левон, она даже не стала защищать армянских девушек вопреки моему мнению, потому что другие девушки, по крайней мере, окружающие ее, как, например, дочь Марутяна, моложе и красивее ее. Впрочем, что я говорю, я просто совершаю кощунство, сравнивая с ней дочь Марутяна.
— Тогда почему она так восторженно расхваливала Ашхен? — Ту, чьё письмо она читала?
- Именно её.
- Возможно, она такая же старая и уродливая, как она.
— Напротив, она очень молода и довольно красива.
— Или она хвалит её за то, что она её близкая подруга. Но это не имеет значения. Она согласилась со мной, что армянские девушки в целом пустые и ничтожные существа. А вот девушка, которая пошла в ту деревню со своим корявым письмом, честно говоря, произвела на меня другое впечатление.
— Какое впечатление?
— Я не знаю, честно говоря, как это сказать, чтобы правильно выразить... Наверное, она и стихи тайно пишет... У меня нет слов, она хорошо владеет пером, даже очень хорошо, если, конечно, не переписывает из какой-нибудь книги. Но — дело, дело. Только наивных людей вроде Марутяна можно обмануть едкими фразами, и мне нужно посмотреть, что она сделала или что она делает... Но я хочу сказать тебе кое-что еще, Левон. Как же прекрасна дочь Марутяна...

Шахян и сам не заметил, как ушёл на несколько шагов впереди от своего друга.
Базенян догнал его и взял под руку своей здоровой рукой, левой.
«Удивительно, Левон», — продолжал он душевно, — «армянские девушки вообще имеют очень некрасивую внешность, спины сгорбленны, головы вытянуты вперед, будто по шее получили, черты лица неправильные, грубые и тупые, движения уродлиВые и рабские, а одежда такая уродливая и безвкусная, что на них смотреть не хочется". - А дочь Марутяна... Я не перестаю удивляться и спрашиваю себя, а правда ли, что она из армянской семьи? Таких девушек я видел только в Европе. Армянка, и такая красота, такая грация... И рассудительность, и легкость в общении, и умение обходиться с гостем, словом, всё то, чего больше всего не хватает армянским девушкам... .
И чем больше Базенян говорил о Еве, тем больше Шахян чувствовал, что в его сердце всё больше наполняется чувство ненависти к другу. Какое-то внутреннее чувство подсказывало ему, что Базенян не имеет права говорить о Еве с таким восхищением. И он изо всех сил пытался подавить это чувство, притвориться равнодушным и говорить так, чтобы не выдать себя, но не мог.
«Ты так давно знаешь эту семью, и как же ты до сих пор не влюбился в эту замечательную девушку?» - заметил Базенян и рассмеялся.
- Если бы я был на твоём месте, Бог свидетель, Левон, я бы обязательно влюбился.
Шахян едва не обернулся и не ударил его по лицу — настолько циничным и пошлым показался ему тихий, таинственный смех Базеняна. Но у него хватило смелости только на то, чтобы вырвать свою руку из руки друга. С самого начала он ощущал непреодолимое отвращение к прикосновению руки Базеняна.
«Лучше бы ты не говорил глупостей», — сказал он и ускорил шаги. Никогда прежде он не говорил с Базеняном в таком тоне.
Базенян продолжал смеяться.

«Левон, вот ты и предал себя», — воскликнул он.
Шахян почувствовал, что от внезапно возникшего гнева его охватывает невыносимая ярость, но он сдержался и ничего не сказал.
«Ладно, почему ты бежишь?» - окрикнул Базенян.
- Можешь ещё грохнуться в этом снегу.
Шахян только сейчас заметил, что он сильно отстал ушёл вперёд и, действительно, тем самым выдал себя. Он остановился, пока его не догнал друг.
«Сегодня ты выглядишь иначе, Левон», — на этот раз серьезно заметил Базенян.
- Ты все время угрюмо молчал в доме Марутянов, словно все беды мира овладели тобой.
Шахян машинально смахнул белый слой снега, осевший на груди и подоле своего пальто.
- Я же говорил тебе дома, что у меня сегодня плохое настроение, — спокойно сказал он. — Я так и не смог избавиться от этой неконтролируемой меланхолии.
«Это потому, что ты ведешь жизнь отшельника», — заметил Базенян, снова крепко беря его за руку и идя с ним вровень.
- Знай, что идти против природы, особенно в юности, не есть добродетель и опасно... Я не шучу, Левон. Ты хочешь, чтобы я тебя исцелил?
"Как?" — спросил Шахян, все еще не до конца понимая, что тот имел в виду.

- Итак, я покажу тебе, в чем заключается настоящее лекарство от юношеской меланхолии. Позволь мне стать твоим наставником в этом, и ты будешь мне чрезмерно благодарен. Хочешь начнём сегодня вечером, прямо с этой минуты...

Базеняну не было нужды говорить яснее. Шахян понял его мысли и очень испугался. Он боялся и в то же время чувствовал, что Базенян понимает его страх.
«Нет, я никогда ничего подобного не делал и теперь не сделаю», — тихо сказал он, смущенный своими словами.
— В таком случае я бы посоветовал тебе поскорее жениться. Это единственное спасение, другого выхода нет. Уверяю тебя, Левон, я говорю совершенно серьезно. Если бы я был на твоем месте, я бы просто попросил руки дочери Марутяна. Она чудесная, о...
На этот раз Шахян почувствовал сильное отвращение к своему другу. Взгляд, которым Базенян смотрел на человека, собиравшегося жениться на Еве, показался ему святотатством. Правда, чем больше он держался подальше от женщин, тем более похотливо и часто с прямо-таки скотской страстью он смотрел на них, но он всегда смотрел на Еву и думал о ней как о святой, которую нужно только любить и почитать с самыми чистыми помыслами. Он хотел было, чтобы его друг узнал об этом чувстве, но Базенян был уже настолько ему ненавистен и, он так хотел, чтобы его друг перестал говорить о Еве, что счел лучшим хранить полное молчание, чем давать Базеняну ноВый материал, который мог бы спровоцировать его на ноВые разговоры об этом.
Как бы ни было, вернувшись домой, едва избавившись от общества Базеняна, он не смог спокойно заснуть. Слова Базеняна изрядно сбили его с толку и продолжали мучить его...