Задвоение

Неужели уже утро?! Странно, ночь не нанесла привычной травмы ни душе, ни телу. Даже воспоминаний о себе не оставила — как у нормальных людей, которые спят от заката до будильника. Но глаза открывать пока не хотелось. Сквозь закрытые веки в мозг проникала умиротворяющая молочная эмульсия зимнего утра. Вместе с постепенным пробуждением в голове начали лампочками включаться повседневные мысли: мама, наверно, уже давно проснулась и терпеливо ждет помощи в своей комнате; хорошо, что сегодня выходной — можно хотя бы не тащиться в Химки на работу; и самое приятное — сегодня еще одно свидание с Ильей.

Шевелиться было лень: блаженство пробуждения после нормального сна казалось таким необычным, что в него даже не верилось. С подобным запасом сил можно успеть гораздо больше, чем всегда. Надо скорее разделаться с утренними делами — мамины процедуры, потом ее торжественный переезд на скрипучей колеснице инвалидного кресла из комнаты в кухню (как она сама шутит, на дневное ПМЖ), потом совместный завтрак.

Всю жизнь, вот уже почти сорок лет, Татьяна каждое утро завтракала вдвоем с мамой. В Танином детстве готовила, конечно, мама, а потом, когда мама начала болеть, они поменялись местами. И в этой рокировке было нечто волшебное и одновременно естественное, как будто других сценариев и быть не могло. Это позволяло сохранить тот закрытый мир под названием «дочки-матери», в котором им обеим было очень уютно. Для полного счастья не хватало только одного: в идеале Татьяне надо было бы обзавестись мужем. Пока, правда, ни один из редких кандидатов никак не умещался в жесткий каркас их стабильного семейного быта и норовил разворошить строгий узор традиций, поэтому до сих пор все мужчины без сомнений отвергались.

Одной из самых стабильных традиций считался ежедневный совместный завтрак с обязательным элементом — кофе. Это был ритуал, наслаждение, некий итог всех утренних забот. За чашечкой кофе они с мамой обсуждали предстоящий день, смеялись над постоянными ведущими телепрограмм («Смотри-ка, сегодня опять в бархатном пиджаке!»), строили планы на жизнь, которые теперь, с чудесным обретением Ильи стали особенно светлыми. Несмотря на свое недавнее появление в жизни Татьяны, он почему-то казался и ей, и, по ее рассказам, маме вполне органичным элементом их замкнутой экосистемы, по крайней мере теоретически. Историк, преподаватель вуза, интеллигент — эти слова теперь то и дело звучали во время их «кофейных» посиделок и вселяли в Татьяну волнующую радость. Мама, пусть пока и заочно, уже передавала потенциальному «зятьку» шутливые приветы, а Таня с недоверием к самой себе констатировала неожиданную симпатию к этому, по сути, еще совсем чужому человеку. Впервые за много лет в тумане будущего начал тускло мерцать теплый свет полноценного семейного очага во главе с мужчиной.

После завтрака Татьяна уезжала на работу (вот уже 15 лет по одним и тем же пробкам знакомого маршрута), а мама на весь день укрывалась от страданий тела в надежном наркозе телефонного общения.

Так, перед работой еще надо разложить мамину дневную еду по отдельным контейнерам и поставить ей поближе: ведь холодильник стоит в прихожей — для нее слишком далеко. Но сегодня же воскресенье! Значит, об обеде и полднике можно заранее не беспокоиться. Отлично, одним делом меньше. Сегодня еще очень важно успеть в аптеку на Парковой: туда привезут главный мамин препарат — реквип. Теперь его днем с огнем не сыщешь, приходится заказывать.

Обычно после всей этой бисерной суеты Татьяна, стреноженная кандалами многолетней бессонницы, даже не думала о выходах в свет, но сегодня ведь ей почему-то удалось выспаться. Теплым облаком наплыла мысль: «Илья, вроде, намекал на выставку Мунка на Крымском валу. Господи, да пусть даже просто в кино!» Перспектива хоть ненадолго превратиться из приземленной гусеницы в яркую бабочку казалась сказочной. И конечно, предстоящее эстетическое удовольствие было наполнено трепетным живым пульсом настоящего свидания.

Как минимум сегодняшний день уже определенно обещал много прекрасного. Татьяна мечтательно потянулась.

Вдруг рядом — прямо здесь, в постели! — кто-то зашуршал одеялом и замычал несомненно мужским голосом.

Вмиг все тело пронзила болезненная молния ужаса: от мозга до кончиков пальцев прошел острый электрический разряд, от которого она конвульсивно сгруппировалась, оказавшись на корточках у стенки в дальнем углу кровати.

— Илья?!

Перед глазами картинка знакомого лица, но мозг отказывается ее обрабатывать. Откуда он здесь? Что она скажет маме? Как вообще теперь с ним общаться: ведь она совершенно не помнит ни того, как провела с ним первую ночь, ни того, как вообще привела его домой. И что, неужели даже познакомила с мамой? Или, не дай бог, провела в свою комнату тайком! Тогда как теперь их друг другу представить?..

— Ну ты чего, Танюша, приснилось что-то? — миролюбиво промурлыкал Илья и совершенно по-хозяйски похлопал ее по босой ноге.

О внутренние стенки черепа, как пчелы в разворошенном улье, забились сотни безумных мыслей. Воскресенье и Мунк были вчера? Значит, сегодня понедельник, и на работе будет прогул? После выставки был ужин с алкоголем, и он смешался с ежедневными снотворными? Она сама его пригласила, или он напросился? Какой сегодня день недели? И вообще, сколько времени?!

Она схватила в руки телефон: одиннадцатый час. Не может быть! Бедная мама: она не спит и боится шуметь уже бог знает сколько времени. Татьяна вскочила и бросилась в соседнюю комнату, краем глаза заметив, как Илья лениво сел на кровати и взял со стула мужской махровый халат. «Он что, со своим халатом вчера приехал?» — мелькнул у нее очередной вопрос без ответа, но мама сейчас была важнее.

Татьяна в два прыжка преодолела расстояние от своей комнаты до маминой и застыла на пороге. Кровать пуста. Быстрая и какая-то недосформировавшаяся мысль: «Кто убрал постель?» Еще шаг вправо — в сторону кухни. Может, мама встала и тихонько переехала сама? На месте громоздкого инвалидного кресла стоит табуретка. Еще одно невероятное предположение: в туалете! Но и там пусто.

— Где мама?!! — Татьяна заорала так, что Илья, как раз выходивший из комнаты, мнительно нахмурил лоб.

— Не кричи так, Танюша. Голова что-то сегодня дурная. — И интонация какая-то странная, капризная, как будто важнее его головы нет ничего на свете, хотя в те немногие встречи, что у них были до этого, Илья не проявлял признаков ипохондрии.

Он прошел мимо, даже не потрудившись запахнуть свой дурацкий неуместный халат. Грудь, покрытая уже почти седыми волосами, унылые мятые «семейники» (значит, может быть, вчера все-таки ничего не было?). Зевнул, поскреб небритую челюсть, включил свет в туалете и скрылся за дверью.

Бред какой-то! Татьяна бросилась к тумбочке у маминой кровати. Может, она оставила записку и каким-то образом ушла в гости к соседке? Ну конечно — уехала на своем кресле! Не ждать же ей, действительно, до обеда, пока ее распутная дочь изволит выползти из постели с любовником! Но на тумбочке никакой записки. А еще — никаких лекарств, влажных салфеток, книг, трогательного кнопочного телефончика… На гладкой поверхности — только часы и пара незнакомых научных журналов.

Постель! Почему-то показалось, что надо во что бы то ни стало найти постель, и тогда все сразу станет ясно. Татьяна распахнула дверцы шкафа. На плечиках аккуратно развешены два темно-синих мужских пиджака, несколько белых и голубых сорочек, брюки… На полках бесчисленные джинсы и футболки.

Она бросилась в свою комнату в отчаянной надежде, что успела куда-то убрать мамину постель сама — в беспамятстве чего не сделаешь… Но там тоже нет. Зато на письменном столе вместо ее рабочего ноута стоит компьютер Ильи: она прекрасно помнит эту глубокую царапину на крышке (он еще в первую их встречу, видимо в поисках темы для разговора, подробно описал историю ее происхождения — от металлической авторучки, неосмотрительно брошенной в то же отделение сумки). И кругом бумаги, исписанные его почерком. Он что, здесь работал?! Похоже, впервые в жизни она напилась до провалов в памяти.

Татьяна подошла вплотную к двери туалета и теперь уже робко обратилась к Илье:

— Послушай, ты можешь объяснить мне, что вчера произошло? Где мама?

— Ну ты ведь не собираешься допрашивать меня в кабинете задумчивости, — убого пошутил он и снова сосредоточенно замолчал. И опять царапнул неприятный тон — на этот раз своенравный и пренебрежительный.

Боже мой! Мамино лекарство ведь надо забрать сегодня до одиннадцати! Иначе заказ аннулируют: ищи потом этот реквип по всей Москве, а у мамы осталась последняя таблетка. Сохраняя в душе смутное ощущение незавершенной задачи, Татьяна стремительно оделась. Только бы не опоздать! Из квартиры в лифт, из лифта в машину — и рванула с места. Пару раз она проехала, что называется, «на розовый», а в повороты входила так резко, что сумку на соседнем сиденье вывернуло на пол всем ее содержимым.

Чудом нашла парковочное место, вбежала в аптеку, назвала номер заказа. Но в пакете, который протянула ей девушка-провизор, был никакой не реквип.

— Это не мой заказ. Давайте еще раз проверим номер.

Во избежание оговорок показала цифры с экрана телефона. Девушка со скучающим видом утвердительно кивнула: все сходится.

— Но я заказывала реквип модутаб для мамы, а здесь, я извиняюсь, простамол уно — насколько я понимаю, от простатита. Это точно не наше. Может быть, перепутали при доставке?

— Послушайте, мы за доставку не отвечаем, — начала терять терпение девушка. — Выкупать будете?

Вдруг экран телефона в руке засветился: входящий вызов. Это, конечно, мама! С тревожным облегчением Татьяна попыталась перехватить телефон половчее, чтобы принять звонок, но трубка выскочила из рук и подпрыгнула практически вертикально — как мокрое мыло. Татьяна судорожно дернулась, пытаясь ее поймать, но пальцы схватили воздух. Телефон шмякнулся экраном на пол, правда, к счастью, продолжал вибрировать. Подняла, посмотрела, наконец, на экран внимательно: белым по черному на нем светилась издевательская надпись «Муж».

«Какая идиотская шутка!» — в сердцах подумала она, решив, что прошедшая ночь, видимо, позволила Илье похозяйничать в ее телефоне. Но на звонок все-таки ответила.

— Танюша, — елейным голоском заныл Илья, — ты поехала за моим лекарством, да? Спасибо, милая. Купи мне, пожалуйста, еще глазные капельки.

Капельки! Боже, откуда эта пошлая уменьшительность! Дурея от происходящего, Татьяна машинально выслушала и повторила провизору название капель, потом оплатила всю покупку и вышла на улицу.

Обычный зимний день: сыро, зябко, под ногами седые тротуары с черными проплешинами от рассыпанной соли. В душе высоковольтным проводом жужжит тревога. Все слилось в единый неопределенный гул. Где мама? Почему вещи Ильи в ее шкафу? Зачем он рылся в ее телефоне и переименовал свой номер? Надо куда-то бежать, как-то все выяснить, но в голове вязкий туман, в котором мысли застревают на полпути к сознанию. Видимо, все-таки одной ночи полноценного сна для ясного мышления недостаточно.

Позвонить Даше! Может, мама догадалась позвонить хотя бы ей?

Долгие гудки — и наконец, знакомый Дашин голос затараторил:

— Танька, привет! Сто лет не разговаривали. Вы с Илюшей в тот раз так быстро уехали, мы даже не успели толком пообщаться. Вы квартиру-то его сдали? Ты говорила, жильцы должны были въехать на той неделе. Или я путаю?

С усилием разжав губы, как будто они успели срастись за несколько секунд этого странного монолога, Татьяна едва слышно прошелестела:

— Даш, что ты такое говоришь? Какую квартиру? Тебе мама моя не звонила?

— Танечка, прости, я сейчас в магазине, тут плохо слышно. Давай вечером созвонимся.

— Даша, я серьезно! — она вновь обрела голос, но Даша уже отключилась.

Татьяна села в машину. Жужжание тревоги пробегало по телу уже вполне ощутимой дрожью. Или это опять вибрирует телефон? Мама?!

Нет, Алла с работы. Наверно, по поводу ненавистного ежегодного тимбилдинга — единственного недостатка любимой работы. После бесконечного офисного дня тащиться в ресторан. И значит, уложить в кровать свое измученное тело в «детское» время уже не получится. Все вечерние процедуры с мамой из-за этого ощутимо откладываются, да и продираться сквозь наплывающий сон по МКАДу мало приятного…

Но Аллин звонок сейчас очень кстати: она с ее несгибаемой практичностью точно даст точку опоры в этом внезапно накатившем зыбком хаосе.

— Татьяна, приветствую! Говорить можешь?

— Слушай, сама хотела тебе звонить. Тут такое странное дело…

— Нет, сначала ты послушай! Я в страшном гневе: эти из издательства мне тоже прислали отказ. Не понимаю, что им всем нужно. Такой опыт, а все без толку. Мы уже целую вечность без работы, и лично у меня все выплаты стремительно подходят к концу. Кстати, как твое собеседование на Авиамоторной — состоится? Или опять соскочили?

Связь с реальностью совсем утратилась. Собеседование, Авиамоторная… Работа в Химках — это ведь несущая конструкция жизни! Сегодня с самого утра у нее возникло такое чувство, будто в теплой обшивке ее мира вдруг появились критические пробоины. А теперь и остов словно накренился и заскрипел, угрожая полным обрушением.

— А как же тимбилдинг? — безнадежно спросила она, обращаясь скорее сама к себе, чем к собеседнице.

— Ладно, потом перезвоню, тут уже мой автобус.

И снова черный экран телефона.

Вдруг в памяти всплыл тот самый реквип, за которым она сюда приехала. Она ведь так его и не купила. Вернулась в аптеку — вдруг случится чудо, и его продадут без предварительного заказа. Конечно, оказалось, что нет.

Не отпускало ощущение какой-то неосознаваемой катастрофы. Как будто что-то очень важное забыто, оставлено без внимания, не учтено. Но сейчас волновало только одно: почему мама не выходит на связь. Ну и еще где взять реквип, который позарез нужен уже завтра.

Преодолевая душную тупость, обхватившую разум своими липкими щупальцами — порождением черной бездны мучительных ночей без сна, — Татьяна снова села за руль.

Куда поворачивают ключ — от себя или на себя? Вроде, завела. Вместо поворотника включились дворники. Ну ничего. Тронулась, кое-как поехала.

У подъезда все по-прежнему: едва нашлось место. Долго тыркалась вперед-назад, пытаясь встать поровнее, но потом плюнула и оставила как есть: все равно не получится, тем более что мнимая утренняя бодрость с каждой минутой все прозрачнее.

Вошла в подъезд, поднялась на свой этаж, открыла дверь. Как всегда, сразу бросила взгляд на мамино место на кухне. На табуретке Илья, уже в каких-то растянутых трениках и рваной майке. Расплылся в улыбке:

— Танюшенька, а я все ждал-ждал тебя к завтраку, но в результате сел кушать без тебя, — отвратительно засюсюкал он и отхлебнул из маминой чашки.

Она молча положила пакет с лекарствами на кухонный стол.

— Ты такая умница! И заказала, и съездила! Сейчас еще мне давленьице померяешь, да? А то что-то голова совсем барахлит. Тебе-то вот везет, ты вон какая бодрая, несмотря на тучи. Проводишь меня днем к доктору?

Внешне он был таким же солидным и благообразным, каким она успела его запомнить за несколько встреч до этого дикого дня, но этот неопрятный вид, эти инфантильные выражения (особенно тошнотворное «кушать»), эти интонации — теперь уже как у слабоумного старика, стремительно впадающего в детство.

На холодильнике криво примагничен график приема таблеток. В слабеющей памяти перегорающей лампочкой замигал некупленный реквип. Подошла ближе: из всех названий в списке бросился в глаза простамол. На маминой кровати, край которой виден из прихожей, небрежно валяется мужской халат.

Татьяна хотела что-то еще спросить, но губы опять как будто слиплись. Сонливость стала почти невыносимой. Что ж, хотя бы это как обычно. Она направилась в свою комнату, легла. Проваливаясь в сон, подумала: «Надо бы зайти к соседке: мама все-таки наверняка у нее».



Неужели утро?! Господи, так это был сон! Пьянящая тахикардия облегчения. По чугунной зимней темени вокруг понятно, что утро еще совсем раннее, — только спешить, похоже, больше некуда: на поверхности сознания постепенно проступают размытые за ночь очертания новой реальности и лицемерная процедура недавнего увольнения. Еще под впечатлением ночного кошмара Татьяна рванула из постели к маме — но рядом послышалось мужское мычание. Ах да, Илья: ну конечно, в ноябре была свадьба. Пока не успев навести на резкость в мыслях и совместить разъехавшиеся контуры осознаваемой и объективной действительности, вошла в мамину комнату. Кровать пуста, на тумбочке только часы и пара незнакомых научных журналов. И нет ни лекарств, ни книг, ни кнопочного телефона. И мамы нет. Завтра сорок дней.