Майская метель-колдунья
Первой тревогу почуяла сорока-белобока. Она, стрекоча, носилась над лесом, будто пыталась сшить разорванное небо свинцовыми нитями дождя. К полудню с севера выползла туча-великанша, чёрная, как смоль, с белесыми когтями снега. Ветер завыл, закрутил воронкой сухие листья и прошлогодний пух, а потом грянуло. Не дождь, не град — густой, мокрый снег, хлопьями, будто небо вытряхивало перину.
Ёж, выползший из-под коряги погреться, фыркнул и свернулся в колючий шар. Снег засыпал его укрытие, будто решив похоронить весну заживо. На опушке, где ещё вчера цвели медуницы, выросли сугробы-оборотни, белые, но тёплые внутри, пропитанные водой. Дороги исчезли — лишь кое-где торчали покосившиеся вехи, как пальцы утопающего.
А потом гром. Не майская перекличка, а зимний рёв, будто лёд на реках, не желая таять, треснул с рёвом. Молнии рубили небо синими топорами, и от их вспышек сугробы мерцали, как призраки. Ветер, разъярённый, валил деревья: старая ель, подточенная короедом, рухнула, раздавив куст малины, и загородила тропу к ручью.
В посёлках люди метались, как муравьи, потревоженные в куче. Свет погас — линии, натянутые меж столбами, завывали, облепленные снегом. Печки топили чем придётся, а за окнами, в кромешной тьме, метель плясала, приплясывая, звеня льдинками по стёклам.
Но в полночь колдовство оборвалось. Туча, исчерпав ярость, поползла к югу, оставляя на небе звёзды. А к утру... О, утро! Снег, обмякший, оседал, обнажая промокшую землю. Сорока, откопав ёжика, стрекотала победную песню. И где-то в глубине сугробов, под белой пеленой, упрямо звенела капель — будто сама весна, затаившаяся, отбивала азбукой Морзе: Я жива, жива, жива…
К полудню дороги оттаяли, превратившись в реки грязи, а на проталинах, меж снежных корост, заалели первые цветы. Зима отступила, но в оврагах, в тени, её дыхание ещё висело инеем — напоминание о том, что природа любит загадки.
Свидетельство о публикации №225050401124