Пятью пять. Гл. 3. Несостоявшиеся подснежники

       «Подснежниками», с оттенком цинизма называли в народе трупы убитых или замерзших насмерть зимой людей, ставшие заметными весной, когда растаял снег.

                Случай 1-й. "Споткнулся, упал, не очнулся…"

       Вообще-то Пафнутьев всегда любил гулять. Зачем бегать кросс, если ходить полезнее. В беге уже заложено предписание, что и как делать. Пешком — иди куда хочешь и как твоей душе угодно. До ковида он километров двенадцать и более наматывал за вечер на своих двоих, а теперь уже ноги не те, пять-шесть кэмэ максимум в сумме набирается. И то хлеб, как говорилось в пору его детства и юности.

       Он заметил, что люди делятся на две неравные половины (он так шутил, потому что арифметику знал и уважал). Одна постоянно натыкается на бездомных кошечек и собачек и стремится пригреть их или сбагрить, всучить кому-нибудь, редко кто себе возьмет на пропитание и воспитание, а другая регулярно пересекается с выпивохами, которые уютно устраиваются отдохнуть где-нибудь в канаве, сугробе, иногда в подъезде или на пустыре, рискуя к утру замерзнуть насмерть. Их как бы тянет к уединению. Или они идут куда кривая вывезет, пока у них запал не кончится и они оказываются вдали от людей, что делает еще меньше их шансы выжить.

       И вот что интересно, многие из тех пьяных, что попадались на пути Пафнутьева, были вполне приличными людьми, не какие-нибудь бродяги или бомжи, не алкоголики, а просто иногда выпивающие. Считающие, что на праздник не грех выпить. Как люди, которые вдруг поскальзываются на замершей луже. Со всяким ведь может случиться. Но ведь и не каждый падает, на своей жизненной тропе, которую, впрочем, он выбирает сам.

       А потом уже вступает в игру болезнь — алкоголизм и сопутствующие условия жизни. Оно конечно веселее становится, когда выпьешь, и лужа — не лужа, и море по колено. Но если самую малость перебрал, ноги не слушаются, норовят разъехаться, как у Ван Дамма. Но только у него не от алкоголя конечно, а для спорта или для эффекта в кино. А наши мужики в подпитии такое кино могут устроить! Голова у них от зелья кружится, но некоторые умудряются показывать прямо чудеса акробатики, такие фортели диковинные выделывают, что ай да ну! Способствуют и традиции народные, а может и безысходность жизненной ситуации? Они же не в кругу семьи напивались. Да и отсутствие культуры потребления, ну и качество алкоголя, в общем всё способствует и недаром говорят: «Погода шепчет: займи, но выпей!» Может они долго терпят свою трудную жизнь, не пьют, потом соберутся в компанию и напиваются до чертиков, так и становятся кандидатами в «подснежники».

       Был еще такой период в 90-х, многие уже об этом не знают, когда процветала торговля палёной водкой, тогда количество жертв некачественного алкоголя катастрофически выросло. Это пугало людей и благодаря этому кто-то ограничивал себя. А кто-то продолжал пить, авось пронесет. Пофигизм, знаете ли …

       Пенсионер Пафнутьев сам-то не употреблял, хотя по молодости конечно бывало, бывало и после, на этой почве и с Машенькой своей ссорился, ну как, если родственники в гости приезжали, не выгонишь ведь их. Но лет в сорок, как отрезало. Взял и завязал, просто он понял, что жизнь на ерунду расходует. Друзей близких к тому времени уже не осталось, старшее поколение родственников умерло, молодежь обособилась, а главное, никакой тяги к спиртному не осталось.

       Трофим очень редко встречал на своем пути бездомных кошечек, изредка собачек, греющихся на канализационных люках, зато пьяненькие мужики встречались ему с надоедливой частотой и периодичностью, примерно раз в квартал, иногда реже. По всякому, как повезет. Точнее наоборот, если не повезет. Обычно зимой, но бывало и ранней весной, и поздней осенью. Летом реже попадались. А вот женщину подшофе он ни разу не видел. И слава богу, конечно.

       Иногда Пафнутьев даже думал, что это у него болезнь такая или судьба, или предназначение в мире, миссия — спасать горемык, жертв алкоголя, которые будучи «под газом», инстинктивно пытались куда-то кондылять зигзагами, ползти ничком или лежать в только им известном, направлении. А чаще они просто лежали на спине или сворачивались в клубок и на бочок, аки младенцы, причмокивая и видя предсмертные сны, которые они принимали за реальность. Хотя, кто знает, что они там себе грезили. Уточнять у главных героев алкодрамы ему как-то не приходило в голову. По крайней мере, он не рассказывал об этом.

       Пафнутьев не нашел и у Венички Ерофеева ответа на вопросы касательно того, что движет кандидатами в «подснежники», когда они пьют и напиваются «до потери пульса», как в прямом, так и в переносном смысле. Возможно, для них это была точка бифуркации системы с открытым финалом — здесь решается судьба системы, станет ли она хаотической или сохранит устойчивость на более высоком уровне. Здесь происходит разрешение социокультурного противоречия между новой технологической революцией (искусственный интеллект, новые технологии в электронике и др.) и сермяжной сущностью алкоголика, неосознанно решающего свои экзистенциальные проблемы посконным способом, с помощью банального алкоголя. Стоило всю жизнь учиться, зарабатывать, строить семью, покупать смартфон, чтобы в какой-то момент, превратиться в несчастного оскаленного «подснежника»?

       Видимо, Веничка Ерофеев — совершенно особый единственный случай человека, не имеющего отношения к этой бифуркации. «Оставьте мою душу в покое…» — то, что он оставил нам в наследие, кроме остального написанного. Последуем же его указанию, с извинениями автору за то, что потревожили его память.

       Еще с молодости, Пафнутьев знал, что люди замерзали насмерть при температуре воздуха и почвы на несколько градусов ниже нуля и даже, когда была небольшая температура выше нуля, ходили такие слухи время от времени. Многое зависит от того, кто пострадавший, ребенок, пожилой человек или алкаш какой-нибудь. Алкоголь расширяет сосуды и человек быстрее замерзает, еще спиртное обладает седативным эффектом, человек засыпает и может не проснуться, если его не разбудить.

       Пенсионер Пафнутьев вспомнил, как позапрошлым летом, ранним вечером шел в отдаленный супермаркет по тропинке рядом с магистралью, по которой ежесекундно проносились легковые и грузовые авто, увидел в траве возле самой трассы прилично одетого мужчину. Он лежал неподвижно, в странной позе. Егорыч подошел к болезному. На вопрос о самочувствии тот медленно повернул к нему голову. Лицо наполовину было залито кровью, уже запекшейся. Он четко произнес: «Нормально». И закашлялся.

       Егорыч попросил двух девчонок, лет шестнадцати или старше, проходивших мимо, вызвать по телефону «Скорую» и подежурить около болезного до ее приезда, свой старенький телефон он оставил дома на зарядке. Они согласились, а он подивился, — вот молодцы девчонки! Видать, только что купили телефон, даже не успели распаковать, несли в коробке. Открыли коробку, вынули телефон и стали настраивать. Молодежь гораздо лучше, умнее и добрее, чем о ней думают учителя, бюрократы и политики.

                Случай 2-й. "Пофигист в нирване"

       А позапрошлой осенью, в начале ноября, часов в десять вечера, когда пожухшая трава припорошилась снежком, прямо на тропинке, идущей впритык к стене временного, построенного явно с нарушением правил градостроительства, кафе «Аккорд три Д» с залом для танцев и праздников, лежал мужик лет сорока, одетый в легкую курточку и потертые джинсы. Бейсболка прикрывала глаза. Он уютно расположился там, где его сморил последний глоток. Летние туфли свои он снял, они валялись в метре от его ступней. Это напомнило Трофиму ситуацию, когда сбитый автомобилем прохожий, теряет свою обувь из-за того, что ноги перестают держать ботинки. Но легкая улыбка лежащего говорила об обратном, ему явно было хорошо. Похоже, он пребывал в состоянии нирваны, небритое лицо источало покой, смирение и тихую радость. Вряд ли он был из какой-нибудь компании, празднующей в этом кафе. Выпивоха видимо шел, куда глаза глядят, хотя и мутные, и решил отдохнуть, или просто отключился там, где его настигла судьба. Интуитивно было понятно, что его не впервой так угораздило. И он принял эту судьбу, как свою, без надежд и сожалений. А может и сам создал ее для себя или выбрал смолоду.

       Трофим чертыхнулся и начал будить пофигиста. Громко убеждал лежащего обуться и перейти на остановку городского транспорта, которая была метрах в ста от них, предлагал помочь чуваку сесть в автобус или троллейбус, пытался понять куда шел его подопечный перед тем как решил покемарить. Видимо смысл слов не доходил до адресата, витающего в облаках. Он только иногда недовольно поеживался, оттого, что кто-то нарушает его покой, а ведь это мог быть голос судьбы, который он воспринимал, как надоедливое жужжание мухи. Еще несколько минут Егорыч пытался что-то предпринять, попробовал поднять лежащего, хотя бы перевести его в сидячее положение, прислонив к стене кафе. Это не имело успеха. На его счастье, мимо проходил подобного вида мужик, только трезвый. Он усмехнулся, глядя на суету Трофима и сказал, что за этим мужиком уже поехали и скоро его заберут. Егорыч не любил сдавать потерпевших ментам хотя, казалось бы, это одна из их функций — спасать людей, даже пьяниц. И он спросил у прохожего, не менты ли приедут?

       — Нет, не беспокойся, отец, все нормально, — усмехнулся прохожий.
       На этом, Пафнутьев счел задачу решенной и пошагал домой. В общем легко отделался. Но это еще цветочки. Бывали случаи и посложнее.

       Пофигизм — это наше всё, возможно это неосознанная реакция на бесправие, невозможность самореализации и безысходность существования. Одновременно пофигизм дает иллюзию превосходства над унижающей реальностью. Пофигизм, с примесью философии премудрого пескаря, описанной М.Е.Салтыковым-Щедриным, может быть супер средством для человека, желающего отстоять свое человеческое достоинство при столкновении с Левиафаном, хотя государство все равно раздавит бунтаря в конечном итоге. Поэтому пофигизм может быть чреват суицидом, может даже оказаться сильнее чем инстинкт самосохранения (выживания), о котором пишет Варлам Шаламов.

       Суицидальное поведение может быть скрытым на фоне депрессии и житейских бед, иногда это следствие разочарования человека в усвоенных с юности и молодости принципах, не выдержавших проверку на прочность и глубину при резком сломе основополагающих общественных устоев и девальвации соответствующих категорий. Если человек старается и может хотя бы частично осознавать эти тектонические сдвиги в мире, то у него есть надежда удержаться на плаву в катастрофическом потоке. Но если человек на протяжении своей жизни не нашел времени и возможности задуматься об этих процессах или если человек, во что бы то ни стало, держится за однажды усвоенные парадигмы, не желает их менять или не имеет для этого сил, ему грозит катастрофа, которая может оказаться для него фатальной.

       Трофим знавал в молодости одного солидного пятидесятилетнего мужчину, который обрел зрелость, но однажды летом весь день гулял по лесу, ночевал в палатке, а на следующий день обнаружил на себе несколько клещей, почему-то не обратился сразу в поликлинику, а через несколько дней умер в больнице от энцефалита.

                Случай 3-й. "Акробат-эксцентрик"

       Егорыч был немного романтиком и в шутку называл себя «дежурным по апрелю», как в песенке Булата, хотя больше всего встреч с возможными жертвами алкоголя и морозов у него случалось зимой или в холодное межсезонье. Таких случаев у Трофима Егорыча накопилось порядочно за годы его «дежурства», некоторые уже стали забываться.

       Маша, бывшая жена Пафнутьева, уже перестала удивляться ему и сердиться на Трофима, она потеряла к нему интерес, захотела пожить самостоятельно и съехала на отдельную квартиру, а он замкнулся в себе. Пафнутьев стал жить один, гнал от себя тоску и уныние. А обиду, злость и разочарование он прогнал раньше, на предыдущем этапе познания своего Дао, теперь он заново учился понимать и принимать жизнь и свою роль в ней.

       В ушах Трофима, отдаленно, но явственно звучал голос Александра Вертинского:

«Я очень спокоен. Но только не надо
Со мной о любви говорить…»

       Как он понял, даосизм предполагает постижение истины через отшельничество, уход от мира, а конфуцианство делает акцент на этике поведения человека в обществе, связывая религию с долгом. Пенсионер Пафнутьев посмеивался, говоря, что он как бы совмещает два этих подхода: «Ночью я даос, а днем конфуцианец». Не потому что он ставил себя вне этих религий или проявлял высокомерие, скорее он юмором спасался от ловушки тщеславия. С христианством у него тоже были сложные отношения. Может потому, что его поколение в юности воспитывалось на воинствующем атеизме, в молодости на нигилизме и пофигизме, а в зрелом возрасте столкнулось с необходимостью переосмысления религии, успокоившись на конформизме — во всем. Если кто-то захочет поспорить о дефинициях, Пафнутьев ему ответит, как в анекдоте, — уважаемый, и вы правы.

       В последнее время Пафнутьев смотрел много сериалов по ютубу и Телеграму — вестерны, боевики, детективы, несмотря на свой возраст. Он знакомился с новыми сторонами и реалиями мира, ранее ему неведомыми, для начала в пересказе телесериалов. Слушая блогеров и сравнивая то, что они говорили, как меняется или не меняется со временем их риторика, толкование событий, он отсеивал врунов от профессиональных лжецов, слушая явную ложь догадывался о правде.

       Параллельно перечитывал классику, занимался своим здоровьем, даже в компьютерные игры играл, воображая себя Наполеоном, рыцарем или пиратом, убивал свое свободное время. Начал регулярно готовить себе еду, нехитрую, но вполне съедобную и это ему нравилось.

       Когда ютуб перестал открываться, Егорыч был очень недоволен и не знал куда себя девать. Потом эта форточка в мир, приоткрылась снова. Но после периодически прихлопывалась кем-то, может быть марсианами, заскочившими к нам на огонек в своем НЛО или гравицапе, а может «мировым правительством», если кому-то эта версия больше нравится. Как говорил Егорыч, — «Тот же хрен, только в профиль». Вот ведь до чего довела его жизнь, а ведь вроде культурный человек был. Возможно, это результат раздражения, которое было следствием стресса, вызванного неустойчивостью и непредсказуемостью нашей пенсионерской жизни. К тому же, есть и другие факторы, влияющие на всех нас, которые нам не ведомы, про всё про это нет никаких достоверных сведений, так что не будем гадать на кофейной гуще, огульно охаивать и оговаривать доброго человека.

       В 2024 году, в конце ноября наш герой возвращался домой по тропинке, идущей через пустырь, подготовленный для закладки фундамента многоэтажки и увидел издалека странную картину. На пустыре среди высокой травы, покрытой слоем снега, странным образом передвигался мужчина, одетый в короткую лётную куртку. То ли он сам был в прошлом летчиком или авиамехаником, то ли кто-то подарил ему куртку. Он пытался встать на ноги, но неведомая сила сгибала его в колесо, будто он хотел стать на мостик или сделать кувырок назад. Акробат то выпрямлялся, то сгибался колесом, перевертывался вокруг невидимой оси, как космонавт на тренировке и норовил встать головой без шапки в пожухшую, но еще мягкую траву газона, покрытого толстым слоем снега. Он ловко проворачивался и полз на карачках, а когда уставал, отдыхал, распластавшись на траве. Интересно, что лицо этого человека было вполне благообразное, как будто он напился не по своему желанию, а чтобы его собутыльники не обижались. Это был белокурый мужчина выше среднего роста, немного похожий на Сергея Есенина. Но это точно был не он и не его лазерная модель.

       Люди обычно придумывают себе простые оправдания, пытаясь смягчить для себя даже непростительные действия. Иначе, все кругом непрерывно бы извинялись перед любым прохожим. Впрочем, это часто и делают, те, кто уже хорошо принял. Может быть потому, что в данный момент они не могут оправдать или хотя бы объяснить то, почему они в такое время не дома, а хрен знает где и в совершенно непотребном виде.

       Через несколько секунд, лежа на траве и отдохнув, эксцентрик начинал новый раунд борьбы со своим телом, с координацией и силой гравитации, изогнувшись уже в противоположном направлении. Молча и целеустремленно. На дорожке, недалеко от «космонавта» («космонавту не наливать!» — из советского фольклора), Егорыч увидел связку ключей и побитый дипломат, валявшийся в снегу.

       Трофим Егорыч уже научился приводить своих подопечных в чувство с помощью голоса — смесь бодрого народного — грудного (диафрагмального) и спортивно-интеллигентного, не гнушаясь все же и обсценной лексики, вполне релевантной данному контексту коммуникации. Он тараторил, побуждал, тормошил, пугал последствиями, призывал к мужской гордости и апеллировал к негласным законам, побуждавшим земляков помогать и выручать друг друга. Возможно, эта содержательная проповедь удивляла адресата, заставляла его на миг выныривать из процесса борьбы то с гравитацией, то с невесомостью и открывать помутневшие глаза.

       Сейчас Трофим акцентировал внимание акробата на связке ключей и видимо это будило смутные воспоминания в голове временно отъехавшего гражданина. Сознание медленно возвращалось, а руки, ноги и голова с шеей жили отдельной жизнью, повинуясь лишь распределению веса тела и законам механики. Это сводило все усилия «акробата» к нулю и попытки выпрямить тело оказывались бесполезными. Он каждый раз приходил к исходному положению, как бы к стартовой позиции, то есть, как бы "обнулялся" в своем непонятном кувыркании на пустыре.

       - Да, дружище, хоть ты и обнулился, да видно не по Сеньке шапка, надо же с умом это делать, далеко не каждому это дано, - с иронией говорил Трофим эквилибристу. Хотя в душе Егорыч сочувствовал акробату. Но все же больше беспокоился о том, что тот в итоге успокоится и заснет, а потом умрет от переохлаждения. Тащить куда-либо грузное тело Егорычу было не под силу.

        Вот хотя бы лет десять-пятнадцать назад, он бы может и попробовал. А сейчас мочевой пузырь Трофима настоятельно указывал ему, куда идти и что делать. Благо, он был недалеко от своего дома. Космический акробат окончательно распластался на траве и сказал: «Ты, это, иди уже, я тут сам как-нибудь разберусь, без сопливых». Его, на удивление разумный тон, еще ярче подчеркнул разницу между ментальной и телесной сферой артиста эксцентрика. Может это был клоун, работник цирка? «Цирк уехал, а он остался». И он отъехал слегка…

       Первоначальное легкое колебание Трофима Егорыча в решении вопроса, мучившего пролетариат и всех, кто начинал читать роман Чернышевского, вмиг разрешилось и он бодро зашагал домой, добавив перед уходом: «Ну, как знаешь, хрен с тобой».

       Возможно, самое забавное для кого-то будет то, что говоря про взаимовыручку земляков, Егорыч не врал, он и правда так думал. Это побудило его найти дома фонарик и снова переться на пустырь, проверять как дела у того эксцентрика-акробата с ключами. Правда, ему в голову не пришло взять с собой термос с чаем, тележку для перевозки тяжестей и туристическую палатку на всякий случай. Уже совсем стемнело и только благодаря мощному фонарику, пенсионер мог что-то видеть. Прочесав на три раза окрестности и ругая себя за глупость и упертость, Егорыч убедился, что ни акробата, ни «космонавта», ни циркача-эксцентрика нигде не было. Яркие воспоминания не давали повода усомниться в увиденном около часа назад. Ключей и дипломата тоже не было. Мелькнула шальная мысль, что если бы сам Трофим Егорыч принял хотя бы полстакана, он мог бы согласиться на версию про инопланетян из Альфа-Центавра. В непонятном расположении духа, он зашагал восвояси.

                Случай 4-й. "Она с косой, танцует трепака"

       По ассоциации с этим настроением, Пафнутьев вспомнил давний случай, когда он был еще десятиклассником, спешил на вечернюю электричку, чтобы ехать домой. На пути к домику железнодорожной станции, где был перрон и билетная касса, надо было пройти через лесополосу шириной около полутора километров. Это лесной массив — искусственное насаждение хвойного леса в виде широкой ленты, идущей параллельно железной дороге.

       Когда из города подходишь к лесу, он кажется черным, угрюмым и непроницаемым, но зайдя в него, начинаешь видеть деревья и кустарник в снегу. Пройдя около полкилометра от линии города поперек лесополосы, надо пересечь четырехрядную скоростную автомагистраль, параллельную железной дороге. Днем это сделать не так-то просто, из-за потока автомобилей. Ночью машин становилось гораздо меньше, но они мчались с увеличенной скоростью. Там не раз сбивали пешеходов и бросали на месте происшествия. Чтобы избежать несчастных случаев, вблизи от основной тропы через лес был сделан небольшой туннель — переход под автомагистралью. Вроде бы это логично, но он был грязный, часто был закрыт на ремонт, поэтому переходом почти никто не пользовался. Основной поток пересекающих автодорогу шел в случайных местах, куда выведет мелкая тропинка. Характерный момент нашей жизни. Власти сделали переход, но им почти никто не пользуется. Так же строят общественный туалет в центре города и у вокзала, а народ предпочитает подворотни.

       Далее до железной дороги надо еще пройти около километра через лесополосу. Там много протоптанных в снегу тропинок, по которым любят ходить горожане. Вообще городок, точнее район большого города, был построен по принципу, — беречь лес и строить дома, стараясь как можно меньше вырубать деревья. За это жители городка и любили его. Лесополоса доходила до железной дороги, насыпь которой отделяла ленту лесополосы от берега огромного искусственного водохранилища, названного морем и затопившего много брошенных сел. Может быть поэтому поговаривали, что кто-то видел русалок на Ивана Купала. В другое время летом там был городской пляж, а чуть подалее был еще и нудистский пляж. Городок был научный, там проживало много ученых и студентов. Ну и конечно обслуживающий персонал.

       Ходили слухи, что в тех местах завелся маньяк, он время от времени нападал в лесу на грибников и одиноких пешеходов, идущих на железнодорожную станцию. В семье не без урода. Ну и для комплекта нечисти, подвыпившим горожанам изредка являлась Она, женщина с косой или с веслом, как повезет. Впрочем, она не была кровожадной, если к ней не приставать. Тем более что она была эфемерным привидением. То есть тем, что кому-то привиделось. Но трупы, которые иногда находили весной в самых глухих уголках леса были вполне реальными.

       В тот раз дело было зимой, морозец небольшой, градусов двенадцать, но крепкий ветерок усиливал его примерно до восемнадцати, а то и поболее. Тут-то и ждал Трофима очередной кандидат в «подснежники». Ну как ждал? Он просто лежал в снегу, метрах в десяти от тропинки, свернувшись калачиком. В позе эмбриона, сказал бы сейчас Трофим Егорыч. «Эмбрион» был довольно-таки крупный, лет двадцати пяти. Видать он недавно тут примостился, хотя никакого моста поблизости не было. Сорри за каламбур.

       После того, как Трофим растолкал чувака и помог ему стать на ноги, он оказался на голову выше Трофима и полез на парнишку с кулаками — думал, что его кто-то ограбить хочет. Трофим уже года три занимался боксом, не испугался и попытался словами отрезвить спарринг-партнера. Видать, у того уже крепко прихватило морозом кулаки, они не подчинялись пьяному. Но голова его все же немного прояснилась. Трофим приложил к этому немало усилий. Он чувствовал себя как старший по отношению к этому большому ребенку и даже надел на земляка свои кожаные перчатки из овчины, которые Трофиму недавно подарила мама. Они ему очень нравились, но Трофим не пожалел их, потому что был в каком-то лихорадочном состоянии из-за необычности ситуации и беспокоился, что опоздает на электричку.

       Он кое-как выяснил у парня, что тот шел с электрички домой в город и не помнит как оказался в снегу, он выпил после ночной смены в автомастерской, ну и наверное прилег покемарить у дорожки. Это ж как надо было устать или напиться. И ведь умудрился пройти через скоростную автомагистраль, чтобы замерзнуть за полкилометра от родной улицы. С грехом пополам они вместе добрались до пятиэтажек. В одной из них этот несостоявшийся подснежник и жил. Здесь чувак снова хотел прилечь на лавочку, но Трофим в очередной раз привел его в чувство, парень сказал, что рядом, через улицу живет и они расстались. Парень поплелся далее своим маршрутом, а Трофим побежал на самую последнюю электричку, едва успел. На свою он уже давно опоздал.

Только в вагоне вспомнил о перчатках. Таких у него больше не было. А маме Трофим сказал, что в школе забыл. Чем кончилось приключение для того чувака, он не знал, но совесть его немного грызла. Потом даже нашел телефон и звонил в местный морг, пытался выяснить, не поступал ли к ним тот бедолага, но дежурный отругал его и посоветовал впредь не хулиганить. Трофим попытался всё объяснить, но голос на том конце провода пригрозил, — будешь отвлекать, я тебя точно найду, понял? Понял, — сказал подросток и положил трубку.

       В зрелом возрасте Трофим Егорыч всегда удивлялся тому, как выглядят и как себя ведут алконавты, так сказать на пороге возможных экзистенциальных событий на пляже реки Стикс, который обслуживается местным а/о «Харон и Ко». Уже на этом берегу Стикса лик их приобретает надмирный вид, глаза заволакиваются туманом, а дух пребывает в непоколебимом покое. Трофим шутил, что у наших бичей (бывший интеллигентный человек) название происходит от английского слова beach (пляж).

       В ушах его звучала песня Мусоргского «Трепак» в исполнении Ф.И.Шаляпина:

«Горем, тоской да нуждой томимый,
Ляг, отдохни да усни, родимый!
Я тебя, голубчик мой, снежком согрею;
Вкруг тебя великую игру затею».

       Это, может быть, во времена Мусоргского и Голенищева-Кутузова в России Смерть играла мужиком, танцевала с ним трепака и затевала вкруг него «великую игру». А он, «томимый и измученный горем, тоской да нуждой», поддавался ей, становился жертвой и замерзал под ее «песню, сказку, пляску развеселую», «чтоб пьянчуге крепко под неё уснулось!» Глянь-ка, вот он уже и «дружок, мужичок счастливый!»

«… Горького пьяницу в мраке ночном
С плачем метель схоронила.
Знать, утомился плясать трепака,…
Спит, не проснётся… Могила мягка…»

       Такое чувство, что в мире, независимо от нас происходит что-то страшное.

«Чудится, будто во мраке ночном
Злая кого-то хоронит. Глядь — так и есть!»

       И этому невозможно помешать, но наша душа противится этой неизбежности, совершается что-то страшное, оно самодостаточно и недостижимо для нас, мы только знаем, что это есть, было, свершилось. Это чувство наблюдателя, прилетевшего в прошлое на машине времени. Единственный способ что-то сделать с прошлым — это сделать что-то с собой настоящим. Можно либо принять это прошлое, либо истязать себя и убивать себя тоской и горем.

       Но прошли те времена, сейчас мужичок, кажется уже не знает ни особого горя, ни вечной тоски, даже нуждой не сильно томим, не считает себя жертвой и полон гордости, пока послушен властям. А если сунется куда не попадя, получает сразу мордой об стол. Утрется и дальше идет — гордится «за Державу». Но не понятно почему сегодня, как и ранее, мужичок без игры, без песен и плясок, сам своим ходом стремится преждевременно сойти в могилу. Иногда за деньги, а иногда за просто так, по пьяни. Не потому ли, что безнадега и бессмыслица жизни заели? Не спасают, ни деньги, ни должности, как при высшем дворе и так до самого низу. Но как гордо идут! Красиво и гордо!

                Случай 5-й. "Конструктор"
                Подмоченная репутация

       Еще был случай, когда Трофиму было уже за тридцать. Он тогда жил в родном городе, в рабочей общаге у него была комната. Его родители по-прежнему жили в деревне, недалеко от города. Работал он инженером в маленькой лаборатории автоматики при техническом вузе. Как раз в то время начинали использовать микросхемы, транзисторы конечно тоже, как и раньше. Это было время перестройки и сопутствующих брожений в обществе, у многих ехала крыша и они слетали с катушек.

       Трофима выручало то, что он познакомился с Машенькой, его будущей женой, она училась на пятом курсе в соседнем вузе. Они подолгу гуляли по заснеженным улицам, в парке, делились прочитанным, доходили до общежития, в котором жила Маша, потом Трофим шел к себе в общагу, звонил по автомату на вахту и снова вызывал Машу. Вахтерша ворчала для порядку, но телефоном пользоваться разрешала, а сама уходила в свою комнатку отдохнуть и назначала Машу дежурной.
      
       В то время уже начинали печатать в журналах такое, о чем они раньше не знали и даже не могли себе представить, о жизни и судьбах людей в тридцатые, о войне, открывалось такое, что будоражило, приводило в ужас, возмущало, стихи и литература лились рекой. Трофим никак не мог решиться поцеловать Машу, но они обсуждали какие у каждого из них будут дети. Будущее казалось туманным, но в воздухе ощутимо витало что-то завораживающее и окрыляющее.

       В один из обычных зимних вечеров, когда Маша уехала на каникулы к родителям, Трофим шел к себе, но тут… Конечно же, возле лавочки и качелей на детской площадке лежал очередной любитель испытать судьбу, хотя спроси его, — хочешь сдохнуть как собака под кустом или обморозиться? Он бы не понял, о чем речь, типа — «Я тут лежу, культурно отдыхаю, а ты иди своей дорогой». Но мы-то уже знаем, что дорога у Трофима теперь была одна, сами понимаете какая.

       — Спасать, твою мать! — так сказал Трофиму этот очередной потеряшка и тут же отрубился. Дурной-дурной, но в каждом бреде можно найти крупицу смысла, что-то подобное писал Шекспир.

       Трофим не сумел добиться вертикального положения тела этого чудика, как и выведать его адрес, тот стойко держался за легенду Павлика Морозьева, Володи Дубинцева и летчика Мереснева, вместе взятых. Потом дело дошло и до Штирлица, он заговорил по-немецки и лихорадочно шарил у пояса, ища парабеллум. В конце концов, он-таки довел Трофима до белого каления и тот уже хотел его бросить на пороге в царствие небесное, но тут случилось нечто некошерное, хотя и жизненное, то что парадоксальным образом убедило или понудило Трофима довести его миссию до конца.

       Строгим голосом, делая акцент на каждом слове, Трофим сообщил несчастному, что если тот не скажет свой адрес, он бросит его здесь. Далее, он объяснил чуваку, что тот примерзнет в железным качелям и его не смогут даже похоронить целиком. Как в анекдоте, про дедушку Ленинна. Там он, якобы завещал жене похоронить его penis отдельно. На недоуменный вопрос Надежды он, якобы пояснил, — вот скажет Tiоцкий, что «Ленинн сдох и хрен с ним!» и будет в корне не прав!» Может быть это возымело действие или еще что, но чувак с подмоченной репутацией начал понемногу приходить в себя, может острее почувствовал холод и постепенно назвал улицу и номер дома, где жил с женой и тещей. Это было где-то рядом. Однако, номер квартиры окончательно стерся в его памяти, он опять отключился и захрапел.

       С помощью прохожих постепенно, изматерившись и начертыхавшись, Трофим все же нашел нужный дом и притащил туда болезного за шиворот. Оказалось, что тот не дополз до цели каких-нибудь тысячу метров, однако Трофиму они показались в несколько раз длиннее обычного. Путь к дому занял у них больше часа. Он аккуратно затащил подопечного в крайний подъезд этой девятиэтажки. У Трофима мелькнула мысль — пристроить чувака поближе к батарее в подъезде и пусть просыхает до утра. Проспится, сам домой доберется. Но он привык доводить дело до конца. К тому же батарея была чуть тепленькой. Сегодняшний вечер был окончательно погублен и конечно Трофим понимал, что оставить этого промокашку в холодном подъезде, почти то же самое, что и на улице на морозе градусов десять-пятнадцать.

       А ведь если присмотреться, на этом попаданце, как сейчас говорят, было добротное зимнее пальто, дорогие кожаные зимние ботинки и норковая шапка. Ее бы точно сперли. Под пальто был приличный костюм, Трофим только сейчас все это рассмотрел при свете Луны и фонаря над распахнутой входной дверью, она была сломана и не закрывалась, как следует. В подъезде было темно, а лампочка одиноко торчала в патроне на изогнутом проводе. Трофим вкрутил ее поглубже и…

       — О, чудо! — она зажглась.
       Потерпевший чем-то напоминал Ипполита из «Иронии судьбы», наверное высоким ростом и дорогой шапкой, только в фильме он был в начале «как стеклышко», в отличии от Жени Лукашина, который сначала был «в стельку», а потом, взбодрился при виде Нади, а Ипполит наоборот начал срочно заливать горе и дошел до принятия душа, не снимая дорогого пальто. Хорошо, что в ленинградской новостройке вода была чуть тепленькая, о чем он всем нам и сообщил. Ипполит, имея приличный достаток, не нашел ничего лучшего, как напиться. Наверное он понял, что любовь не купишь, да?

       Потом, у другого режиссера была Москва, которая слезам не верила, с главным героем второго плана Гогой — алкоголиком, к которому режиссер отнесся с приязнью и сочувствием, ведь он был рабочей косточкой, не интеллигент какой-нибудь. Там же был и бывший футболист, пострадавший от успеха и шумных застолий. Там же был довольно-таки жалкий персонаж — Рудик, оператор с «Останкино». В этом и в других своих фильмах известный режиссер ясно выразил свое презрение к прослойке, к которой сам же и принадлежал.

       Такое презрение к своей творческой среде, — чем не симптом разочарования в застойной жизни и в себе, вполне оправданное, хотя проступившее наружу в виде проекции. Ведь свои недостатки он высветил у других.

       А вообще, тема алкоголизма в СССР долго была в тренде, вплоть до «Самогонщиков». Бывалого, Труса и Балбеса знала вся страна и цитировала их шутки регулярно, больше-то ведь не о чем было говорить. И конечно обаятельный Шурик из «Операции Ы». Это был разрешенный реализм в кино, юморной, безобидный. И всех это устраивало.

       Привыкнув к свету, Трофим увидел, торчащий из внутреннего кармана пиджака его подопечного — серпастый, молоткастый, советский… ну вы поняли, который чудом еще не выпал в пути к родному порогу. Трофим вдохновенно выругался, но не злобно, а удивленно-радостно и разочарованно-уничижительно по отношению к этому му… мущине, который битый час морочил ему голову. Сделав пальцы щепоткой наш герой вытащил паспорт из кармана мужика, — замусоленная фотография и адрес с номером квартиры, в данный момент были самой важной информацией для незадачливого спасателя. Раздражение Трофима сменилось на спокойствие и уверенность. Он вспомнил мини диалог Нади Шевелевой и Жени Лукашина, когда тот выбросил с балкона фотографию Ипполита.

       Надя: «Пойди и подними Ипполита».
       Женя: «И не подумаю».

       Трофим улыбнулся, настроение его улучшалось.
       Кстати, говорят, что на фото был не Юрий Яковлев, сыгравший роль Ипполита. На фото, которое принесла Надя с улицы был… Олег Басилашвили, ранее начинавший сниматься в «Иронии судьбы».

       — А ведь в трезвом состоянии, этот гражданин, видимо был вполне приличным человеком, может даже инженером на заводе, конструктором или каким-то начальником, — подумал Трофим.

       Но времена тогда были на грани слома эпох, перестройка шагала по стране, выбрасывая на обочину жизни и в кювет всех, кто не смог выдержать ее железную поступь. Ну может и не всех, многие просто продолжали жить прежней сонной или суматошной жизнью и плыли по течению.

       Для данного «Ипполита», видимо это течение оказалось сильнее и довело его до такого печального итога. Кстати, Трофиму не пришло в голову прочитать ФИО того, кто мирно посапывал на полу рядом с ним. Еще предстояло доставить его до конечной точки маршрута. Кто конкретно сбил его с пути Зеленый Змий или Пушистая Белочка, никто не знает, хотя это, наверное, одно и то же. Но гадать об этом не имеет смысла, потому что, как сказал сантехник в анекдоте: «Тут одним унитазом или трубами не обойдешься, тут всю систему менять надо».

       Собственно, в той или иной мере, это происходило тогда со всеми нами, кишащими внизу пирамиды, а на ее верхних этажах молодые комсомольцы очень хотели перехватить эстафетную палочку у членов Политбюро. Потом, когда они преуспели, оказалось, что хрен редьки не слаще. Всё это сопровождалось всевозможными перекосами, ухабами и катаклизмами, которые накопились за сто и более лет бешеной скачки нашей обновленной в 17-ом году Птицы-тройки.

«Русь, куда ж несешься ты, дай ответ? Не дает ответа.
Чудным звоном заливается колокольчик;
гремит и становится ветром разорванный в куски воздух;
летит мимо всё, что ни есть на земли, и, косясь постораниваются
и дают ей дорогу другие народы и государства».

       Эти слова были написаны лет за сто пятьдесят до тех описываемых перестроечных событий, но в чем-чем, а в катаклизмах и разрушении у нас свой особый путь, свои традиции и преемственность поколений.

       Трофиму определенно везло, чудеса продолжались… Короче, лифт работал! Трофиму не улыбалось тащить на себе обмоченную тушку на девятый этаж. Но, когда они ехали в лифте, несчастного постиг новый прилив и все протекло вниз через щели в полу лифта.

       Благо, что в этот поздний час не было никаких свидетелей, кроме трех бомжей, уютно расположившихся около мусоропровода на последнем этаже. Один из них спал, похрапывая возле батареи, а двое других о чем-то жарко спорили. Им не мешало разбитое окно на площадке лифта из которого задувал ветерок и плавно падали снежинки. Первый персонаж с острой бородкой под Ильича был в рабочем комбинезоне, свитере и жилетке, он победно и лукаво метал взгляды вокруг себя, засунув пальцы рук за жилет под мышками, неосознанно или специально косил под вождя, как мы все его знали из кинофильмов, картин и спектаклей. Вот прямо как живой перед глазами стоит.

       Второй, в прострации, с мутным взглядом, в демисезонном пальто не по размеру, накинутом сверху на ватник, в овчинной шапке и ботах «Прощай молодость», держал правую ладонь перед собой, ритмично махал ею перед носом первого, как бы отгораживаясь от его аргументов, а левую держал за пазухой.
Похоже там был нож, — мельком подумал Трофим. Смысла дискуссии он не уловил, что-то про Гегеля, Маркса, Фрейда и кого там еще, вместе взятых. Впрочем, тогда Трофиму было не до них.

       Впоследствии, после выхода на пенсию, Трофим, неожиданным для себя образом, заинтересовался психологией. У него было достаточно времени и еще оставались силы на чтение, как популярных брошюр с завлекательными названиями, так и на чтение мэтров психологии. Слава некоторых из них в узком кругу любителей психологии, опережала их настоящую значимость, но ему попадались и корифеи, дающие понимание, что психологические исследования обещают более глубокое понимание сущности человека.

       В связи с этим, знания Трофима Егоровича страдали дилетантским эклектизмом, впрочем извинительным в его положении, тем более, что он интуитивно использовал что-то вроде метода синектики, который совмещает разнородные элементы в рамках коллективной интеллектуальной деятельности, хотя вместо коллектива пенсионер Пафнутьев использовал множественную метапозицию, попросту говоря, пытался рассуждать от имени нескольких наблюдателей поочередно. Не удивительно, что в своих выводах, он не был застрахован от ошибок и простых неточностей, плюс привычка корректировать свои мысли, сверяя их с бытовым сознанием, не добавляла глубины и научности его воззрениям. Но он старался вникать глубже и развиваться по мере сил. После выхода на пенсию, у него было гораздо больше шансов лучше понять то, что он читал.

       Но до этого времени было еще далеко, не менее двадцати пяти лет.

       На звонок в дверь открыла женщина лет пятидесяти, поверх сарафана у нее был фартук. Она вгляделась в сердитое лицо Трофима, вздохнула, посмотрела на распростертого за порогом мужа и уже собиралась захлопнуть дверь. Трофим опомнился, прорычал: «Да вы что? Не советую». И поставил ногу на порог.

       Женщина еще раз вздохнула и заверила: «Хорошо, хорошо, я сама затащу его, спасибо вам». Она попробовала, но не смогла. Трофим взял болезного под мышки, пятясь задом перетащил через порог и аккуратно положил в прихожей.

       — Проверьте, пожалуйста, нет ли обморожения, паспорт при нем, проверьте. Часы и деньги не проверял. Женщина немного смутилась, быстро обшарила карманы супруга, нашла кошелек и толстый бумажник, вытащила паспорт.

       — Спасибо, — суховато сказала она.

       — Я пойду, — сказал Трофим и поспешил спуститься вниз по лестнице. Не на лифте же ехать.

       Дела минувших дней, а кажется было совсем недавно. Теперь мы знаем куда заехала наша тройка через сорок лет, но не знаем куда она еще способна заехать в будущем, утащив нас с собой. Мы не могли и не можем соскочить с нее. Кроме тех, кто вовремя подсуетился и вкусил вин и яств чужбины. Но, как говорится, не так трудно вытащить человека из социализма, как социализм из человека.

       Что-то изменилось в мире и в каждом из нас неузнаваемо, а что-то осталось, до боли и до отвращения, прежним. Что-то стало гораздо хуже, чем раньше, хотя у нас был шанс не допустить этого. Большинство не понимало, что это за шанс и вообще, о чем речь. Единицы что-то понимали, но не имели возможности как-либо повлиять на происходящее, как не может изменить русло реки, пловец, несомый стихией. Теперь многим захотелось вернуть то, что было когда-то, потому что оно кажется лучше или хотя бы меньшим злом по сравнению с тем, что творится сейчас. И конечно, не счесть любителей погреть руки на чужих бедах.

       — И это пройдет, — говорит тот, кого пока не коснулось.
       — Пройдет и снова придет, — говорит тот, кто пытается себя успокоить — методом от противного.
       Кто виноват и что с ним делать? - любимая игра телезрителей.

                Случай 6-й. "Сомнамбулатор"

                «Мал клоп, да вонюч…»

       Между тем, жизнь идет своим чередом. Прошло почти три года с того момента, как Пафнутьев был выписан из больницы. Ковид три недели пытался закончить жизненный путь пенсионера Пафнутьева, но все же, нехотя отступил. Не будем гадать почему, скорее всего, организм, подкрепленный усилиями врачей, за что Егорыч был им искренно благодарен, просто победил болезнь. Может быть вирус просто на время затаился, пустив свои ядовитые корни вглубь. Этого пока не знает никто. Поживем, увидим. Появляются одиночки, пытающиеся разгадать долговременные последствия ковида, но у государства сейчас есть другие дела поважнее, точнее у тех, кто объявил себя вершителем судеб.

       Но смерть, несчастье или болезнь обычно таятся где-то очень близко и подчас подстерегает нас рядом с домом, когда мы невольно расслабляемся и теряем бдительность, — так думал Трофим Егорыч, заходя за угол маленькой летней кафешки под странноватым названием «Чайхана „Изюм“». Кафешку слепили из временных материалов, а когда пришла зима, утеплили, подкрасили и сделали местом встречи живущих неподалеку в этом микрорайоне всех приезжих с юга на заработки в большой сибирский город. Где-то же надо людям встречаться и иметь возможность перекусить в привычной, комфортной обстановке, среди своих. Кафешка пережила зиму, дожила до апреля и не собирается исчезать. В эпоху застоя говорили, — у нас всё временное — это постоянное.

       Ранняя весна не баловала бомжей и алкоголиков. Минус десять-двенадцать воспринималось как минус пятнадцать. Егорычу оставалось пройти еще метров сто пятьдесят до своего подъезда. Было еще не слишком поздно, но прохожих уже не было видно, около десяти вечера. Уличный фонарь едва теплился, но зато был еще сильный фонарь над крыльцом черного хода кафешки. Трофим боковым зрением заметил какое-то шевеление в темном углу около черного входа в кафешку. Там валялись большие черные мешки с мусором, подготовленные для вывоза утром. Егорыч всмотрелся в темноту и ему на миг показалось, что и темнота всматривается в него. Там на этих мешках, поблескивающих отраженным светом от фонаря над кафешкой, уютно устроился мужичок в теплой куртке с капюшоном. Вместо подушки, под головой у него лежал небольшой рюкзак с пришитыми отражателями, чтобы отсвечивать в свете фар автомобилей, если идти вдоль трассы.

       Трофиму Егорычу оставалось пройти совсем чуть-чуть до своей квартиры в девятиэтажке, но очередной кандидат на то, чтобы оказаться к утру холодным, тревожил и царапал его совесть. Егорыч думал, — разбужу этого и пойду к себе, ведь я-то уже почти дома.

       Он привычным грудным баритоном начал взывать к сознанию мирно спящего гражданина, всячески побуждать его к ответу, но тот лишь немного возился на черных полиэтиленовых мешках и не желал просыпаться. Трофим подошел ближе и стал еще пуще и громче взывать к здравому смыслу мужика в куртке с капюшоном. Егорыч хоть и сомневался, удастся ли ему добудиться до спящего, не оставлял попыток и невольно повышал тон и громкость голоса, мысленно представляя себе как звуки барабанят по перепонкам выпивохи.
      
       Егорыч твердо верил, что если хотя бы разбудить и привести в чувство спящего на морозе — это даст ему реальный шанс выжить в этот раз, но что будет с ним дальше Трофим не знал и разрешал себе не думать об этом. В конце концов, он не волшебник, не волонтер по спасению заблудших душ, уже и возраст не тот, чтобы делать работу за тех, кто официально вызвался на эту роль. Тем более, он знал, что первый, кто будет недоволен, это спасаемый.

       Но видимо Егорыч так разошелся в своем монологе, что его услышал через дверь работник кафешки или он просто вынес еще один мешок с мусором, он встал в недоуменной позе в дверях и спросил: «Чо вы тут?»

       — Да вот, мужик тут заснул и может замерзнуть, может вы ему хоть чаю дадите, чтобы он проснулся? — с надеждой обратился Трофим к парню из кафешки.

       — А я-то тут причем? — удивился официант.

       — Вот замерзнет он около вашего крыльца и на вас всё спишут, оно тебе надо? — решил надавить Егорыч.

       — Да ну на…, — засомневался парень.

       — Я тут недалеко живу, мне уже не по возрасту им заниматься, но если что, специально приду и проверю, что с ним стало, — наседал Егорыч.

       На этих словах чудо на мешках зашевелилось и шатаясь, галсами влево и вправо, как парусник ловящий ветер, устремилось курсом на Егорыча. Этот чудак имел вид сомнамбулы, с прищуренными глазами и улыбкой, блуждающей по щетинистому лицу. Он шатко, но неуклонно приближался к пенсионеру Пафнутьеву, преодолевая пятиметровую дистанцию, чем-то напоминая удава Каа, ведущего ночной образ жизни. В паре метров от пенса Каа раскрыл объятия, видимо намереваясь выразить свою признательность Трофиму с помощью обнимашек. А может он просто искал опоры. Сомнамбулический субъект слегка улыбался и как бы спрашивал у Трофима, где он раньше был все эти годы и чо не приходил на мешки обсудить последние телерадиосводки с полей. Егорыч меньше всего хотел обниматься с этим странным типом, да и вообще с кем бы то ни было. И поспешно громко запротестовал: «Эй-эй, нет! Мне некогда с тобой тут разговаривать, а то я сам тут замерзну нахрен!»

       Сомнамбулатор, нехотя остановился и стоял, покачиваясь, в полуметре от Егорыча, пытаясь что-то сказать, но язык его не слушался, только носом шмыгал. Руками он показал, что просит у Егорыча закурить.

       — Иди, вон тот парень тебе чаю даст, а мне домой надо! И рюкзак свой не забудь.

       — Ага, щас, разбежался! — ерепенился официант.

       — Ну будь другом, уважаемый, можно ведь по-человечески, правда? — увещевал Трофим.

       Официант возможно счел, что пенсионер «с приветом», но промолчал.

       Сомнамбула, покачиваясь пошел в сторону официанта, мешков и своего рюкзака. Трофиму показалось, что лицо сомнамбулы выражало легкое разочарование. Резко отвернувшись от участников странноватого собрания, Трофим быстро зашагал восвояси.

       Через пару дней, он почувствовал недомогание, на улицу не пошел, решил отлежаться, но состояние не улучшалось, на следующий день намерил у себя температуру 38,6. Еще примерно неделю температура держалась, то понижаясь, то повышаясь. Затем на коже в центре грудной клетки выступила сыпь, она чесалась, была болезненной и долго не проходила, хотя Егорыч дезинфицировал кожу и смазывал мазью. К врачу он не стал обращаться, потому что давно понял, — себе дороже.

       Он заключил, что где-то подхватил грипп или какую-то модификацию ковида, может и от того сомнамбулического сомнамбулатора хапнул заразу, хрен бы его побрал. В том-то и дело, такие как он напиваются, балансируют на краю пропасти, но попутно успевают кого-то мимоходом заразить. Понятно, если им даже на себя — наплевать, то о других они тем более не будут задумываться.

       — Сам напросился на проблемы, — упрекнул себя Егорыч.

                Случай 7-й. "Со смартфоном и без штанов"

                Предновогоднее

       Вернемся к началу нашей истории про Пафнутьева Трофима Егоровича, пожилого пенсионера, разменявшего седьмой десяток и встреченного нами на пути из магазина домой, накануне новогоднего праздника. Еще не было и восьми часов вечера, ничто не предвещало, многие прохожие по привычке уже представляли себе завтрашнее застолье и стремились успеть сделать в уходящем году что-нибудь важное, полезное, интересное, ну хотя бы не стремное, не лохануться и не забыть что-нибудь, чтобы не было мучительно больно за бесцельно выпитое и не в меру съеденное за праздничным столом. Хотя в одном сибирском городе СМИ сообщали об одном горожанине, спасенном врачами кардиологами-хирургами от неминуемой смерти. Он умудрился за сутки до праздника съесть такое количество жаренных на гриле окорочков, что даже для его гигантского роста и веса, оно не казалось малым. И это не было суицидальной попыткой, просто ничего другого он, видимо, не придумал. И правда, что он еще мог сделать, ведь от него, по большому счету ничего уже не зависело. И самое логичное для него было — наесться до предела и это не самое худшее, что он мог бы придумать.

       И вот в это самое время Егорыч заметил очередного… как бы его назвать… Он вычерчивал в пространстве необычную траекторию, умудряясь не упасть мордой лица в сугроб, не поскользнуться на замерзших лужах, не упасть в открытый люк технического колодца, ничего такого. Он представлял собой вопросительный знак — колени сведены вместе и стремятся быть на вертикальной проекции головы, свешивающейся на длинной шее вперед, спина изогнута наружу, руки подобраны к животу и держат маленький портфельчик за ручку. Вся эта живая конструкция пыталась удерживать определенный курс движения вдоль тротуара, параллельно оживленной магистрали, подразумевая наличие в голове некой цели, но сила инерции то и дело смещала направление его движения то влево, то вправо, так, что в проекции траектории движения на земную поверхность получалась почти синусоида, прерываемая нерегулярными скачками и снова становилась почти синусоидой. Скорее всего это был инженер, возвращавшийся домой после корпоративной вечеринки в честь наступающего на его фирму года змеи. Так потом и оказалось.

       Егорыч, уже почти что дал себе слово продолжать свой путь, игнорируя этого странника по житейским волнам, но какая-то мазохистская идея, направляемая его пробудившейся совестью, настоятельно возвращала его на привычные рельсы человеколюбия. Он решил последний раз оглянуться на этого…, чтобы убедиться в его мобильности, но это чудо инженерной мысли в тот самый момент окончательно уткнулось головой в сугроб, да так и осталось торчать вопросительно. Но не просто так, а по-гамлетовски. Где-то наверху, в звездном небе над головой, воткнутой в сугроб, решался простой вопрос: «To be or not to be?» Вокруг ни одного прохожего, перекресток пуст во всех направлениях. Каждый делает свой выбор. Егорыч пробурчал: «Твою мать! Опять пятью-пять…» И обреченно направился в сторону инженера. Пока он шел, инженер протаранил головой сугроб и выполз на асфальт, встал на карачки, затем, опираясь руками о землю, покрытую снегом, встал опять на ноги, согнувшись крючком, подобрал свой портфельчик и стал чертить синусоиду уже с большей амплитудой, при этом его заносило вбок, чтобы не упасть, инженер наращивал скорость и синусоида иногда превращалась в окружность небольшого радиуса, так иногда собачка, играя, гоняется за своим хвостом. Но силы инженера истощались и он постепенно замедлял вращение, как игрушка, у которой кончается завод.

       Трофим спросил его: «Куда путь держишь, служивый?» Непонятно почему Егорыч выбрал такой вариант вопроса, возможно в нем боролись несколько эмоций, например, досада, издевка, заинтересованность, кто его знает. Скорее всего он не думал об этом, он хотел как-то разрулить эту замысловатую ситуацию. Инженер встрепенулся и попытался ускорить свое движение, но тут у него упали вниз брюки, потому что пряжка ремня расстегнулась. Под ними обнаружились тонкие синие кальсоны. Он поднял брюки до пояса и пытался застегнуть пряжку, но руки его не слушались. Он просто держал ремень, чтобы штаны не сваливались, для того, чтобы поднять с земли портфель нужна была еще одна рука.

       — Тебе куда надо? — спросил Егорыч.

       — А тебе зачем? — осмысленно спросил в ответ инженер.

       — Да я о тебе забочусь! — возмутился Егорыч, такой прыти он не ожидал.

       — Зачем вы мне помогаете? Денег хотите? — сказал инженер и подтянул штаны, сжимая пряжку ремня.

       — На хрена мне твои деньги?! — опешил Егорыч, — я пенсию получаю. Мне не нравится, когда люди замерзают насмерть.

       — Я тоже… это… на пенсии. Но работаю…, — сбивчиво пояснил мужик.

Похоже, он был лет на десять моложе Егорыча.

       — Тебе куда надо, где живешь? — напористо спросил Трофим.

       Выпивоха, не выпрямляясь и не отпуская падающие штаны, напружинился и выдал в ответ несколько вопросов. Его осенило, зачем к нему пристал какой-то мужик. Вопрос о своей безопасности, видимо, у него не возникал.

       — Вы недалеко живете? Один? Вам не с кем поговорить, некого жизни поучить?

       — Да я таких, как вы достаточно повидал. Бесполезно вас учить. Ты же мужик, блин! У мужика должен быть стержень в характере, чтобы никто не смог его с места сдвинуть или сбить с пути! — все же не удержался от поучений Трофим Егорыч.

       — Ну, это не просто… Это вообще… Причем это всё? — резонно ответил инженер.

       — Это потом, будешь думать — что и как, а сначала себя укрепи! — распалился Егорыч.

       — Я могу закурить? При вас.., — не без позерства сказал инженер, доставая из кармана пачку сигарет.

       — Как хотите, мне все равно. Какие тут церемонии!

       — Ну я же не знаю, может вы не курите…

       Инженер зажег зажигалку, но никак не мог прикурить. Руки ему плохо повиновались, ветерок задувал огонь. Егорыч хотел помочь, придержав руку инженера. Сигарета упала в снег. Егорыч наклонился, чтобы поднять.

       — Не надо, у меня же еще есть, — с гордостью сказал инженер, доставая новую сигарету. Прикурил с помощью Трофима, затянулся.

       — Так куда вы шли?

       — Мне на Воинскую надо. Вон трамвай пошел, — сказал инженер.

       Сделал несколько шагов по направлению к ушедшему трамваю. Штаны опять упали до колен, он их натянул, уронил сигарету, но сумочку крепко держал за ручку.

       — Вы позвоните кому-нибудь, пусть вас заберут отсюда, мы стоим по адресу Кирова, 86. Скажите, чтобы вас забрали знакомые, я с вами их подожду, — Пафнутьев надеялся на чудо.

       У инженера зазвонил телефон. Чудо — вот оно, произошло! Ура!
Инженер вытащил телефон, с трудом удерживая, чтобы не уронить в снег.

       — Ответьте, ответьте! — сказал Егорыч, скажите, чтобы вас забрали по адресу улица Кирова, 86.

       — Да, ага, слушаю. Я? Нормально, вы как? Да я тут домой иду. Всё нормально, — ответил в трубку инженер. Связь прекратилась. Чудо потухло вместе с экраном смартфона.

       — Хээ, это начальник мне звонил, заботится, спрашивал где я. Он мне денег должен…, должен дать, — пояснил инженер.

       — Что же вы не сказали ему адрес? — недовольно пробурчал Егорыч.

       — Да где он меня там искать будет? Мы отмечали в коллективе. Я с фабрики «Зинар».

       — Мы с вами здесь на Кирова стоим, это дом 86 — моя Альма Матер, я учился здесь когда-то.

       — Мне на Воинскую надо, — сказал Инженер и положил телефон в карман куртки.

       — «Зинар», это черте-где, вы, похоже, оттуда и пришли. А Воинская не там, куда трамвай ушел. Она в другой стороне, трамвай туда не ходит вроде бы, надо по другой улице идти — раздраженно сказал Трофим.

       — А куда мне надо?

       — Я точно не знаю. Ладно, сейчас у кого-нибудь спросим, — Егорыч огляделся по сторонам.

       Вдалеке были люди, до них не дойти. Но тут показался парень, идущий в их направлении.

       — Молодой человек, не подскажете? — обратился Егорыч к парню, лет двадцати пяти.
   
       Он был высокого роста, немного сутуловатый. Парень дружелюбно обернулся к двум пожилым людям: «Куда вам надо?»

       — Мне на Воинскую надо.

       — Это вам на трамвай надо, — вежливо сказал молодой человек.

       — Так туда разве трамвай ходит? — спросил Егорыч у парня.

       — А там от Карла Либкнехта до Воинской — рядом, я сам живу в том районе, — сказал парень.

       — А вы могли бы помочь этому человеку? Мне уже по возрасту не сподручно, я его вообще-то и не знаю, но как земляки…, может выручите? А то ведь замерзнет напрочь, — попросил Егорыч.

       — Я к брату иду, он недалеко здесь живет, ну ладно, провожу до остановки человека, — сказал парень.

       — А как он там, дальше найдет дом? — спросил Егорыч обоих.

       — А там я уже дома, живу я там, — бодрее сказал инженер. И добавил: «Ну ладно, спасибо вам». Развел руки и они с Трофимом по-дружески обнялись.

       — Не забывайте про стержень характера, это сила, — не удержался Егорыч.

       — Да, да, — подтвердил инженер.

       Они разошлись по своим дорогам. Через несколько секунд Трофим обернулся, парень деловито вел под руку инженера, который уже выглядел гораздо бодрее, может так показалось Егорычу. Сумочку свою инженер держал за ручку и прижимал к себе.

       Потом Трофим жалел, что так быстро перепоручил инженера, надо было удостовериться как-то, что всё нормально. А вдруг этот парень ограбит его? — мелькнуло подозрение у Трофима. Но что значит удостовериться? На вид, вроде хороший парень.

       Он постарался успокоить себя, — если он сам не вор и не грабитель, почему он подозревает в этом другого человека? К тому же откликнувшегося на просьбу. Он мог бы спокойно пройти мимо. Егорыч знал за собой эту дурную привычку к подозрительности, но жизненный опыт вызывал в нем тревожные чувства и мысли.

       Он говорил обычно: «Если хочешь сделать хорошо, сделай сам». Но так он старался делать раньше. Все-таки, раньше было лучше! — почему-то вслух сказал Трофим Егорович и прихрамывая поплелся вдоль проспекта.
                2025

                (Продолжение может последовать. Друзья, пишите пожалуйста о своих впечатлениях. Всего доброго!)