Митрошка

Митрошкин грустил. Он даже не думал, что жена может быть такой! А она хотела, чтобы он читал ей стихи. Прям сочинял и читал!
Потом ей захотелось, чтобы он пел. Потом она выкинула сахар и стала сыпать в еду семена.
- Ешь! – говорила она. – Ты примешь силу!
- Марина-ааа, - Митрошкин чуть не рыдал, а  он привык пить чай с сахаром и не понимал, как ему теперь жить.
- Сахар это очень большой обманщик, – Марина выхватывала из его рук сахарницу. –  Привыкай!
 Потом Марина решила, что они будут спать на полу, и продала кровать.
- А всё! – сказала она. – Кровать Валюша это тоже большое зло.
Потом она покрасила стены в зеленый цвет и развесила чаши с водой.
- Валюш, - сказала она. – Это для очищения пространства.
Потом она стала возжигать свечи и ходить с ними по всем углам, дабы разогнать тьму. При этом она шептала какие-то слова и бросала пригоршнями соль.
- Это для изгнания, Валюш, - сказала она. – Ты потом все поймешь.
Митрошкин терпел. Он даже выучил несколько четверостиший, и спел песню «Колосится в поле золотая рожь».
 Но и этого было мало, и Марина сказала, что им нужно поменять фамилию.
- Мы будем Животворцевы! – радостно сообщила она. – Это изменит жизнь!
- Меняй! – вдруг выкрикнул Митрошкин.
- Ты просто не понимаешь, - Марина закопала головку чеснока в горшок с геранью. - Наша фамилия связывает нас со вселенной, помогает найти свой путь.…
- У меня прекрасная фамилия!
- А может, Смиренномудренские? Как тебе? Или Богодуховы, Добромысловы, Неаполитановы? Это в честь святого Януария…
- Нет, Марина!
- Ну, хорошо, - она тяжело вздохнула. – А ведь у тебя могла быть другая судьба…
Потом Марина шаталась по лесу, а она два дня пребывала в поисках истины, ибо только в уединении можно обрясть знание.
- Я нашла её! – завила Марина и вывалила на стол какие-то корешки. – Это очень редкое растение анемонодиус диатематус!
После отвара у Митрошкина началось. Он стал забывать слова и кататься на лифте. Более того, у него проснулся интерес к чужим бабам.
- Это выходит твоя прежняя суть, - говорила Марина. – Ты становишься новым!
Митрошкин не мог совладать. Его тянуло к чужому. Он стоял и подолгу разглядывал себя в зеркало, а однажды он украл в магазине пачку масла и четыре китайские груши.
- Это неспроста, - обрадовалась Марина. – У тебя есть дар к рисованию!
Митрошкин хотел нарисовать шар, но у него получились ноги. Много ног разного
цвета.
- Прекрасно! – воскликнула Марина. – Тебя ожидает путь в разные страны!
Она взяла его за левую руку, и они стали раскачиваться и петь с закрытыми ртами, что означает направление энергии внутрь себя.
 В этот момент Митрошкин вдруг понял, что он больше не хочет так жить. Что ему хочется спать на кровати.
Что ему хочется много-много горячих блинов, много варенья, много маленьких каких-то теплых картофелинок в сливочном масле, много яблочных долек в густом прозрачном сиропе, много тоненьких хрустящих огурчиков, таких остреньких, можно даже с хвостиками и укропчиком на боках…   
- Не отвлекаемся, - Марина еще сильнее сжала его руку.
Митрошкин открыл глаза и посмотрел на жену. Она показалась ему чужой и вообще некрасивой.
Злая женщина, подумал он, и ему захотелось схватить ее за шею и душить.
- Марина, - сказал он. – Я не хочу так жить.
Марина открыла глаза и перестала мычать.
- Ну что ж, - вздохнула она. – Духовное развитие требует сил…
- Да! - радостно подтвердил Митрошкин.
- Мы не может быть вместе, - Марина стала собирать вещи, и ее лицо еще больше осунулось и как будто бы постарело.
Митрошкин подумал, что ночью он будет спать на кровати, а утром пить чай с вареньем. Он так обрадовался, что даже рассмеялся.
- Марина, - сказал он. – Я тебе очень, очень благодарен! Я стал ценить то, что у меня было.
- А что у тебя было? – Марина с удивлением посмотрела на него.
Митрошкин молчал.
 - Рядом со мной ты хотя бы стал развиваться, - она сложила в чемодан книги и заплакала. – Мне тебя очень жалко, Митрошка…
- Спасибо, Мариш, - Митрошкин обнял ее и хотел сказать, что ему радостно на душе и светло!
- Ложись вовремя спать, - Марина вытерла слезы. – И не забывай поливать цветы…
- Хорошо, - Митрошкин проводил ее до двери. – Ты мне так помогла…
 - Чем? – Марина посмотрела на него с сочувствием.
 Митрошкин улыбнулся и поправил ей шапочку.
 - Не вздумай пить! – Марина нажала на кнопку лифта и тяжело вздохнула. – Позвони мне, как только почувствуешь эссенсециальную пульсацию вдоль фазовой границы, - она зашла в лифт. – Конгруэнция тоже возможна, но только монометрально, Валюш и диссатиативно неустойчиво, - она хотела ещё что-то добавить, но в этот момент двери лифта захлопнулись и он поехал вниз.
Митрошкин вернулся в квартиру и не мог поверить, что ему больше не надо быть кем-то. Кем-то кому хочется дать по роже.
Он поставил чайник и стал искать сахарницу, все еще не понимая, что ему можно быть собой.
Можно быть Митрошкиным, а не каким-нибудь Староподрясным. Можно просто лежать на кровати и слушать, как поют птицы… 
Можно лить  сгущенное молоко прямо из банки себе в рот…
Митрошкин насыпал  заварку в большую чашку, залил ее кипятком и кинул три кусочка сахара.
Сахар медленно опустился на дно чашки, и Митрошкин увидел, как маленькие пузырьки начали подниматься на поверхность и рисовать белые квадраты.
- Конгруэнция, - сказал он и рассмеялся.