5. Опасный рейс

Январь 1962 года. Пароход «Дмитрий Пожарский» Черноморского пароходства. Мы вместе с моим однокурсником со сложной фамилией Лоскутов-Шувалов приехали поездом из Одессы в Туапсе, где были зачислены в экипаж матросами второго класса. Наш первый рейс за границу, судно грузит железную руду, чтобы доставить её в порт Гданьск. С колёс, и на работу. Меня поставили управлять судовыми грузовыми стрелами при погрузке руды в трюм. Я впервые в жизни увидел огромную паровую лебёдку, которая гремела и трещала. Надо было захватить огромным ковшом сыпучую массу на причале, подтянуть грузовыми стрелами к люку трюма и вывалить груз. Одна лебёдка тянула трос с ковшом, а другая соответственно ослабляла. Потом на Сахалине, на рейде в портовых пунктах Курил, я тоже грузил уголь в трюмы судна судовыми стрелами, так что опыт в Туапсе мне пригодится. А тогда матрос на скорую руку показал мне, как управлять лебёдкой, и убежал в город к жене. Я остался один на один с этим чудищем, при этом шёл нудный, мелкий дождь. До сих пор не забуду страх, когда в моих руках оказались ручки управления двумя лебёдками. Со временем пришло упоение от работы. До самого утра я довольно уверенно вываливал в трюм подмокшую на дожде руду. Потом ко мне придёт понимание, что и я причастен к трагедии, которая чуть не случилась в море.

Вышли в рейс. Прошли Босфор. Дальше Средиземное море. Мой восторг от простора, от красоты вод и берегов. А на входе в Бискайский залив я заступаю рулевым на старпомовскую вахту. Гудит-свистит ветер. Огромные массы воды бьют о левый борт парохода, и он тяжело перекатывается с волны на волну, идёт-ползёт, всё больше кренясь на правый борт. Потекла руда в трюмах, подмоченная дождём при погрузке в Туапсе, – от крена и качки она взболталась, как коктейль. Шторм усиливается. Страшно. Старпом докладывает капитану, и тот поднимается на мостик. Объявляется аврал, все свободные от вахты отправляются в трюм. Мы носим поплывшую от влаги жидкую массу в вёдрах с одного борта на другой, чтобы выровнять судно. Наши усилия, как говорится, что мёртвому припарка. Я носил эти вёдра с рудой, забыв, что укачиваюсь, и поклялся себе бросить мореходку и забыть этот ужас. Вспомнилось, как бабушка читала молитву во время грозы с раскатами грома и молниями. Несмотря на увещевания бабушки, я не молился. «Отче наш» не знал и не учил, ведь я был пионером и комсомольцем. Но молитва сама пришла ко мне, и я безостановочно её повторял. Каким-то чудом власти салазаровской Португалии разрешили пароходу зайти в бухту и укрыться от ветра. Советский Союз не имел дипломатических отношений с Португалией, а премьер-министр Салазар считался у нас фашистским диктатором. Крен у нашего парохода был угрожающим, ещё чуть-чуть, и судно сделало бы оверкиль. Несколько дней мы продолжали носить вёдрами руду с борта на борт, убрали крен. Погода успокоилась, и мы успешно добрались до Гданьска. И всё плохое забылось. На полученную валюту я купил красивую нейлоновую кофточку своей молодой маме Елизавете Фёдоровне из маленького села Долочье, что находится в Хмельницкой области. Мама была старше меня всего на восемнадцать лет. Мой подарок она берегла всю жизнь и надевала кофточку разе что по большим праздникам.

К сожалению, через год с таким же грузом, подмоченным туапсинским дождём, потерпел крушение в Бискайском заливе однотипный пароход «Козьма Минин»; весь экипаж ушёл вместе с судном на морское дно, за исключением третьего помощника капитана, буфетчицы, и ещё спасся кто-то один из моряков. На том судне погиб и бывший сахалинский капитан – начальник службы мореплавания. Не помню его фамилии. Кажется, Клементьев, но я не уверен.

Всю свою морскую жизнь я помнил тот случай и, будучи капитаном, лично контролировал погрузку судна, фактически проверял, а иногда и дублировал работу своих помощников