Внук мой Сергий Книга 2

" Внук мой Сергий"
Книга 2.
Пролог.
                В повести "Внук мой Сергий" единственным реальным героем является Белоусова Мария Кондратьевна. Фамилия, имя и отчество героини, конечно, изменено. Биографический материал о Белоусовой собран автором книги в пору сотрудничества с газетами Волгоградской области. Совпадение фамилий и имен с реальными людьми случайны. С уважением к моему читателю.
 Гл. 1.
                Генералов стоит перед Марией Кондратьевной в своей казацкой форме. На старике красная сорочка со стоячим воротником, подпоясанная тонким ремешком, синие шаровары с красными лампасами заправлены в хромовые, до блеска начищенные сапоги, а из-под форменной фуражки, сбитой на затылок, упала на лоб седая прядь. На боку Генералова на ремнях красуется казацкая сабля, вложенная в видавшие виды ножны, рукоять которой торчит из устья ножен. Отделанная местным дубом, рукоять отполирована от частого применения. Генералов попыхивает трубкой. Крепкий трубочный табак синими струями вырывается из ноздрей, пробивается сквозь давно не стриженные жёлтые от табака усы и уплывает под потолок. Левая рука казака опирается на головку рукояти сабли. Правой рукой старик жестикулирует, подкрепляя значение Слов. При каждом жесте правой руки вместе с трубкой табачный дым, струящийся из табачной камеры, выписывает в воздухе зигзаги и квадраты:
" Вот что, Мария, длинно я не умею глаголет, гутарить, значит, так вот, на параде с тобой всенепременно заговорит генерал, а может статься, что и маршал. Скажи, что я, Генералов, казак пятого Донского кавалерийского корпуса воевал под командованием генерала Горшкова, гвардеец, участник Корсунь - Шевченковской операции по ликвидации фашистов на правобережной Украине, спрашиваю, доколе по могилам боевых соратников будут топтаться отпрыски недобитков - бандеровцев? Вот в чём вопрос, Мария, вот вопрос, который как штык вонзился в моё сердце, Мария! Спроси и привези ответ, иначе мне, казаку, у которого на душе камень потому, что некоторые из казацкого рода в Шкуро - Красновских ордах супротив России сабли вынули из ножен, не умереть в покаянии и умилении". Казак Генералов сказал всё, что хотел, присосался к мундштуку своей трубки в ожидании ответа, хмурит седые, кустистые брови, не отводит взгляд серых глаз от лица Белоусовой. Мария Кондратьевна не смотрит казаку в глаза, она смотрит на его саблю, говорит:
" Ты, Фрол Григорьевич, как генерал перед наступлением, раскомандовался. Спроси, да спроси! Так вот мой ответ; если будет у кого спросить, то спрошу, от твоего имени и спрошу, вот тебе моё Слово". Генералов согласно кивнул головой, выпустил носом, через жёлтые усы облако сизого дыма, ответил:
" Спасибо на добром слове, Мария. Лёгкой дороги тебе". Казак Генералов Фрол Григорьевич по-военному развернулся и, прихрамывая, вышел из комнаты. Мария Кондратьевна проводила казака взглядом, помахала рукой перед лицом, разгоняя клубы табачного дыма, воскликнула с укором в голосе:   
" Анна, дочь, ты снова убрала папиросы и пепельницу с моего стола!? Зачем ты это делаешь, доченька? Я не вечная, пойми, и мне поздно менять привычки. Я не вижу смысла истязать себя воздержанием". Мария Кондратьевна ходила по комнате, заглядывала в места, где могли быть спрятаны её любимые папиросы "Беломор".  Перед трюмо она остановилась, придирчиво осмотрела себя ещё раз, осталась довольна внешностью. В свои девяносто лет Мария Кондратьевна Белоусова не отказалась от привычек, осталась подвижной, и мысли её были по-прежнему ясными.
" Мама, сегодня ты особенно красивая. И мундир на тебе сидит, словно ты в нём родилась, и твои боевые награды сияют, будто сию минуту отлиты, твоя причёска...".
" Ох, дочь, умеешь ты перезарядить меня, увести с опасной тропы. Но не хочешь ты понять мою солдатскую душу? Я, Анна, пыталась забыть войну, пыталась жить обычной жизнью, быть просто женою моему Белоусову, а тебе матерью. Днём мне удавалось забыть взрывы и кровь, смерть боевых соратников, но приходит ночь, Анна... . Послушай, что я тебе скажу. Слова простые, но в них весь Человек, целиком, с душою и мечтами, опытом жизни и перенесёнными страданиями. Доставят в госпиталь тяжело раненого бойца, и что ты думаешь он? А он просит расстегнуть нагрудный карман и достать фотографию. Посмотрит боец на жену и детей, улыбнётся, стиснет зубы и попросит зажечь ему самокрутку. Пока крутишь, раскуриваешь, а боец, случается, уже с Богом разговаривает". Анна Сергеевна вздохнула, запустила руку в карман лёгкой, светлой куртки, вынула папиросы и спички, протянула матери.
" Мама, ты только что из больницы, и врачи запретили тебе курить".
" И спирт пить запретили". С усмешкой ответила Мария Кондратьевна, доставая из пачки папиросу. Спустя минуту, она с улыбкой сказала:
"Заведи - ка патефон, дочь, душа болит, сердце трепещет перед поездкой, словно перед боем.... А что, доченька, станет со мной, если я на могиле отца моего, ни одного боевого друга не увижу и не обниму? Все мы слишком старые стали. Уходим мы, доченька, растворяемся в небытии...". Анна Сергеевна поспешила к матери, обняла её, тихо сказала:
" Мама, перед поездкой ты не должна омрачать сознание подобными мыслями".
" Ты права, Анна. Прошлый раз и Карп был бодрым и оптимистически смотрел на жизнь. И Пивоваров несмотря на то, что прихрамывал, на палочку опирался, но шутил и балагурил. А Такидзе, что вытворял Такидзе Вано? Не спасовал перед молодым грузином, родственником, который его сопровождал в поездке, танцевал лезгинку не хуже! Я переживала за него, думала, что у него сердце остановится. Под его ногами "горела" Земля".
Мария Кондратьевна улыбнулась, и, держа дымящуюся папиросу на вытянутой руке, поторопила дочь. Анна Сергеевна покрутила ручку патефона, поставила пластинку.   

"Ой, туманы мои, растуманы!       (Поёт: Л. Зыкина. Слова: М. Исаковский).
Ой, родные леса и луга!
Уходили в поход партизаны,
Уходили в поход на врага".
                Мария Кондратьевна забыла о папиросе, села у патефона на стул, откинулась на спинку, подняла глаза к потолку. Забытая, коптящая папироса и слёзы на глазах, непрошенные слёзы лились из глаз, и Мария Кондратьевна не замечала их, не вытирала глаза платком, не подносила к губам свою привычную папиросу" Беломор". Анна Сергеевна подошла к матери, присела на стул рядом, положила руку на её плечо, тихо заговорила:
" Мама, ты не должна разрывать сердце переживаниями. Тебя и твоих однополчан эта военная операция не позовёт, вы свою войну выиграли, пришло другое время: время испытаний для моего сына, для сына нашего соседа, казака Генералова, для Конькова. И нам, матерям, тоже трудно, и мы не спим ночами, мама".
" Я понимаю тебя, дочь, но сердцу не прикажешь. Оно, сердечко, и за тебя болит. Всё я вижу, дочь. Ты в саду, или на грядках траву выпалываешь, а слёзы на твоих глазах словно искорки, горят на солнце". Мария Кондратьевна вдавила папиросу в пепельницу, улыбнулась, сказала восхищённо, когда Зыкина закончила петь песню:
" Прекрасная песня, песня о моей судьбе, о судьбе моих боевых друзей -товарищей.
" Ой туманы мои растуманы. Уходили в поход партизаны". Тихо пропела Мария Кондратьевна, подняла руку с часами к глазам, озабоченно сказала:
" Опаздывает Лика Прокофьевна. Пора бы уж и в дорогу отправляться".
"Лика Прокофьевна - женщина ответственная, приедет, она обещала". Уверенно ответила Анна Сергеевна и подошла к окну, устремила глаза через стекло окна на дорожку, ведущую к калитке. Утреннее Солнце осветило её Лицо, овальное, белое, не смотря на майское заволжское Солнце. Светлые волосы убраны с белого лба, голубые глаза выражают доброту. Удивительные глаза этой русской женщины, они не растеряли терпение и ласку даже сейчас, когда пришла война, и её сын Сергий не остался в стороне... . 
" Мама, такси остановилось у калитки, а вот и Лика! Слава богу, успеете на поезд". Анна Сергеевна поспешила из дома, чтобы встретить Кедрову.
                Входя в комнату, Лика Прокофьевна заговорила скороговоркой:
" Прошу прощения, дорогая Мария Кондратьевна. Не всё от меня зависит: машина моего Юрочки отказалась ехать, просто не завелась. Что - то случилось с генератором, или свечами, я в этих автомобилях ничего не понимаю. Но я вызвала такси, можно загружаться и ехать!" С улыбкой на сияющем лице сообщила Кедрова. Мария Кондратьевна встала со стула, медали отозвались на движение звоном. Мария Кондратьевна внимательно осмотрела Кедрову, одобрительно кивнула головой, проговорила:
" Ты, родная, правильно оделась; удобный, практичный костюм в дороге, это как бойцу подогнанная форменка: не жмёт, но и не болтается, подобно балахону на неряхе - бабе". И действительно, Лика Прокофьевна одела в дорогу брючный лёгкий костюм кремового цвета, который подчёркивал её фигуру, сохранившую привлекательность для глаз, усиливал красоту её лица, на котором сияли восторгом чёрные глаза. 
" Присядем на дорожку, присядем, помолчим". 
                Через минуту все уселись в просторной машине. За рулём сидел молодой таксист. Мария Кондратьевна устремила на него взгляд, воскликнула:
" Такидзе Вано!" Молодой Человек повернулся, и, с удивлением глядя на Марию Кондратьевну, ответил смеясь:
" Не Такидзе, а Такиладзе, и не Вано, а Валико, Дэдико. Все уверены, что грузины на одно лицо, но это не так, мы все разные, Дэдико, мы не похожи друг - на друга, и у нас есть  традиции; грузин не живёт без жены, друзей, шашлыка и лезгинки: там, тара - татам, тара - татам, там - там" Отбил мелодию Валико на коленях ладонями и весле засмеялся, верхняя губа с чёрными как смоль усами поднялась и обнажились белые зубы.
" Красавица - жена, друзья, шашлык и лезгинка,
Это славные вершины,
С которых не сойдут грузины!" Со смехом выдала экспромт Лика Прокофьевна.
" Почти правильно, уважаемая поэтесса. Хочу знать ваше имя, прекрасная женщина! Лика! Очень красиво, а теперь поехали!" Воскликнул Валико и автомобиль рванул с места, ревя мощным мотором, стал рваться на грейдер. А когда автомобиль остановился на стоянке железнодорожного вокзала, Мария Кондратьевна подошла к Такиладзе и сказала:
" Вы извините меня, если я вас обидела. В партизанском отряде нашем служил Вано Такидзе, ну просто копия ваша. Вот я и ... ."
" Дэдико, не берите в голову. Вы, я вижу, едете в Москву на парад Победы. Вы обязательно встретитесь с ответственными чиновниками, а может и не только... , так вот, я вас прошу, Дэдико, передайте мои слова им: по всей Украине в братских могилах, и в безымянных могилах покоятся русские и грузины, киргизы и татары, украинцы и казахи, лежат все нации бывшей великой страны, которая называлась Советский Союз... ."
" Я понимаю твои переживания и чувства, Валико, я перескажу твои Слова точь-в-точь ответственному Лицу, не сомневайся. Ты, дорогой Валико, не первый, кто просит меня об этом". Мария Кондратьевна протянула Валико руку. Такеладзе пожал её и сказал:
" Дэдико, в Москве у меня много друзей. Я позвоню, они встретят вас на вокзале, отвезут куда скажете, обязательно помогут".
" Хорошо, Валико, я буду тебе благодарна до самого моего последнего дня". Просто ответила Мария Кондратьевна и с помощью Лики Прокофьевны вошла в вагон поезда. У дверей купе женщины замерли с удивлением на лицах. Их остановила еле слышная песня, Слова которой с трудом проникали сквозь дверь купе. 
" Иветта, Лизетта, Мюзетта, Жоржетта, аааах Жорррржжжетттта!" ( А. Миронов. Песня из х.ф. " Соломенная шляпка).
Привлекали внимание не эти известные Слова песни, а манера исполнения этих Слов! Легкий и лиричный голос, не бас, а скорее всего a basso cantante, звучал в шутливо - иронической манере, и это указывало на полное благодушие и удовлетворённость жизнью обладателя голоса. Лика Прокофьевна еле слышно рассмеялась, поставила саквояж на пол и открыла дверь купе, пропуская Марию Кондратьевну вперёд.
" Здравствуйте, дорогие женщины, проходите, будьте любезны. Давно поджидаю попутчиков, не нравиться мне одному завтракать. Ни аппетита, ни удовольствия!" Этой длинной фразой встретил Марию Кондратьевну и Ликию Прокофьевну Человек, стоящий у стола купе. Человеку около сорока лет, он полный и высокий, черноволосый и круглолицый, под крупным, но красивым носом торчат чёрные усы. Карие круглые глаза смотрят с детским озорством, насмешкой над неизвестно чем. Человек одет в просторный спортивный костюм синего цвета, напоминающий цвет Моря в ясную Погоду.
" Конечно же, вы, уважаемый, хорошо полежали на песочке у Моря, поэтому у вас такое благодушное, я бы сказала, добродушно - беззаботное настроение".
" Да, я отдыхал в Крыму, и, знаете, по-моему, всё очень правильно. Ваши места, я полагаю, нижние, располагайтесь, и будем завтракать. Извините, не представился! Див оперного мира, Миркатаров Владлен Юрьевич, собственной персоной".
" Что див, то див, дивно у вас прозвучала песенка Миронова: аааах Жжжоррржжжеттта!" Пробовала подражать Ликия, не получилось, рассмеялась, протянула руку Владлену, представилась:
" Ликия Прокофьевна, сопровождаю Марию Кондратьевну, нашего дорогого ветерана на парад, в Москву".
" Простите, ваша попытка скомпрометировала вас, вы не певица, кто же вы по профессии?"
" Ах, это уже в прошлом. Я филолог, доцент, занималась, знаете, природой Слов: происхождением, их ролью для общества.  Я убеждена, что слова — это закодированная информация, и если нам удастся её расшифровать, то перед нами откроется дверь в фантастический Мир, в котором родились эти Слова, содержащие в себе Знание о великой тайне рождения Вселенной. Так себе, глобальная проблема без признаков её решения". Отмахнулась Лика, засмеялась.
"Напрасно вы отмахиваетесь от темы. Люди на Земле - Кормилице запали на Слова - паразиты, простите мне это Слово, без которых вполне можно свободно общаться между собой, не заваливая Пространство нашего обитания словесным мусором, не убивая собеседника". Владлен Юрьевич широко улыбнулся, от улыбки чёрные усы ещё больше вытянулись, и он сказал весело, потирая ладошки:
" Значит так, соловья баснями не кормят. Вот влажные салфетки, и садимся за трапезу".
" У нас есть салфетки, спасибо". В тон Владлену отозвалась Лика. И Мария Кондратьевна, которая не слушала разговор о премудростях в профессии Лики Прокофьевны, наконец оторвалась от своей папиросы, потянулась к упаковке с влажными салфетками. Медали звонко отозвались на движение их обладателя. Владлен внимательно слушал этот звон, глубоко вдохнул воздух в лёгкие, запел:
"Дедушка мамы рукою дрожащей
Достал все награды с войны той палящей
Медали и орден за взятие Праги,
Варшавы, Берлина и личной отваги
И слёзы стояли в глазах его долго
Войной опаленных, но не побеждённых
Я слушала молча рассказ его тихий
О страшных сраженьях и залпах победных.
Припев.
Боевые ордена наших прадедов и дедов
Боевые ордена нам принёсшие победу
Будем мы её дорожить и расскажем своим детям
Про боевые ордена наших прадедов и дедов. ( Слова Ю. Давидюк. С уважением).
Ни Мария Кондратьевна, ни Ликия Прокофьевна не узнали голос, из игриво - меланхолически - шутливого он превратился в возвышенно - торжественный, каждое Слово песни звучало словно набат. Метаморфоза и удивила, и вызвала в сердцах женщин полное одобрение. Владлен Юрьевич не дал времени попутчицам вымолвить даже Слово, сам заговорил:
" Мария Кондратьевна, дорогая вы наша воплощённая Победа, садитесь, прошу вас, к столу, вот здесь, у окна вам будет удобно, стол давно призывает нас преклониться перед его дарами". Но Мария Кондратьевна всё же сказала:
" Спасибо за песню, артист, хорошая песня о моих боевых наградах, и еду я, возможно, в последний раз в Москву на парад Победы, а после парада нам с Ликой предстоит поездка к могиле моего отца, Берёзова Кондрата, который покоиться вот уже восемьдесят два года на берегу Днепра, на высоком берегу".
" Мария Кондратьевна, Днепр сейчас в огне, там война, опасно сейчас на берегу Днепра!" Воскликнул Владлен Юрьевич. Но Мария Кондратьевна никак не отреагировала на его Слова, лишь сказала:
" Когда же ты откупоришь свою красивую бутылку, Влад? Там, на Днепре, мой внук Сергий".
" Откупориваю, уже наполняю стаканы. Коньяк армянский, приличный... . Вы, Мария Кондратьевна, похожи на мою Маму. Нет, моя мама не ветеран войны, она на много моложе Вас, но спокойная и рассудительная, не боится смотреть в Завтра. Наверное, все Мамы одинаковые... . За Вас, дорогая Мария Кондратьевна!" Торжественно произнёс Владлен Юрьевич, сделал несколько небольших глотков, поставил стакан на стол, встал со стула, сказал тихо:
" Там, на Днепре, внук мой Сергий! Хорошие слова сказали Вы, Мария Кондратьевна, очень хорошие". Улыбнулся широко, но тут же погасил улыбку на лице, отошёл к дверям купе, расправил складки на куртке спортивного покроя, , которые образовались на его брюшке, запел громко, голос его зазвучал приглушённо, словно волна могучего Днепра разгулялась на водном просторе! 
                Автор текста (слов):
Малишко А.
Композитор (музыка):
Майборода П.
Ночі солов'їніі, ночі весняні,
Доли подніпровські наснились мені.

Знову цвітуть каштани,
Хвиля дніпровська б'є.
Молодість мила, - ти щастя моє.
Знову цвітуть каштани,
Хвиля дніпровська б'є.
Молодість мила, - ти щастя моє.

Далі неозорії, далі київські сади,
Друже незабутній, ти прийдеш сюди.

Знову цвітуть каштани,
Хвиля дніпровська б'є.
Молодість мила, - ти щастя моє.
Знову цвітуть каштани,
Хвиля дніпровська б'є.
Молодість мила, - ти щастя моє.

Нам би ще зустрітися в солов'їну ніч,
Теплі зорі київські сяли б довіч.

Знову цвітуть каштани,
Хвиля дніпровська б'є.
Молодість мила, - ти щастя моє.
Знову цвітуть каштани,
Хвиля дніпровська б'є.
Молодість мила, - ти щастя моє.
Последнее Слово песни долго не покидало купе. Оно блуждало, как путник по глухой тайге, потерявший случайно компас, по углам купе, ударялось о початую бутылку коньяка, и, наконец, нашло открытое окно купе и растворилось в Пространстве... . Первой заговорила Ликия Прокофьевна.
" Вы, Владлен Юрьевич, действительно владеете удивительным голосом".
"Благодаря Маме. Однажды она услышала, что я пою на школьном вечере, и распознала потенциал моего голоса. И начались уроки у хороших репетиторов. Я благодарен ей за время, которое она мне уделила". Владлен замолчал, покачал головой, видимо он почувствовал, что слишком много Слов посвятил своей персоне.
" Мария Кондратьевна, дорогая, что же вы всё молчите, смотрите в окно, курите свои папиросы. Расскажите об отце. Как он погиб?"
" Он вступил в бой с разведывательным отделением фашистов, уничтожил больше половины из их числа... . Силы были слишком неравны." Мария Кондратьевна помолчала, раскурила новую папиросу, сказала:
"Это вам, молодым, хочется говорить, вам скучно без общения, потому что тропа вашей жизни ведёт вас по новым местам, знакомит с новыми людьми. Моя тропа стала короткой, я вижу её окончание и без прицела... . Хочется помолчать, поразмышлять, потому что Прошлое задаёт трудные вопросы, и мне надо найти ответы на них, чтобы передать ответы моему внуку Сергию".
    Гл.2.
                Поезд прибывал на московский вокзал ранним утром без опоздания. За несколько минут до остановки состава Ликия Прокофьевна и Мария Кондратьевна вынесли багаж к выходу. Рядом с ними стоял Владлен Юрьевич, одетый в строгий чёрный костюм, ослепительно - белую рубашку и пёстрый, красно - зелёный галстук, горящими глазами смотрел в окно. Вдруг он вскинул руку, стал ею энергично махать, широкая улыбка осветила его лицо. Поспешно попрощавшись с нашими женщинами, див первый покинул вагон и быстрым шагом направился к женщине, стоящей в сторонке, немного поодаль от встречающих. Молодая женщина одета в просторный красный плащ, на ослепительно белом лице резко выделяются губы, подведённые вишнёвого цвета  губной помадой, на её согнутой левой руке висит миниатюрная сумочка, из под чёрной шляпки вьются золотистые локоны, ниспадают беспорядочно на плечи. Модница протянула правую руку, пальцы на которой блистают кольцами с красными опалами, спешащему к ней Владлену, который страстно расцеловал каждый палец своей возлюбленной.   Ликия Прокофьевна повернулась к Марии Кондратьевне и пропела:
" Воооот она, Жжжжорррржжжетта!" Весело рассмеялась и только теперь она начала осматривать перрон.  На перроне встречающие, слышен смех и громкие слова радости по причине встречи с дорогими людьми. Огромный плакат сразу бросился в глаза Лики Прокофьевны. На большом листе, белом, написано красной краской " Марию Кондратьевну встречу". Ликия Прокофьевна покачала головой, со мехом сказала, подходя к владельцу афиш - плаката.
" Доброе утро! В духе фразы Валико в фильме "Мимино". Ликия указала рукой на красные буквы, и снова рассмеялась, рассматривая стоящего перед ней Человека. Примечательны пышные усы и типичная для кавказца фуражка.
" Гамарджоба, уважаемая. Мизандари Валико сказал хорошие слова. А Мария Кондратьевна где? Мне позвонил Валико, сказал, " Встретишь, Резо, Марию Кондратьевну и Лику Прокофьевну и отвезёшь, куда скажут". Резо стал смотреть на руку Лики, и пожал её с почтением, когда Лика протянула её для приветствия. 
" Мария Кондратьевна стоит у вагона. Она, как обычно, курит папиросу, увидел её, Резо?".
" Конечьно вижю, как не увидеть уважаемую женщину". Резо энергично и быстро зашагал к вагону, у которого стояла в ожидании Мария Кондратьевна.
" И ты, не Вано Такидзе?" Встретила вопросом Резо Мария Кондратьевна. На лице Резо растерянность, он спросил Белоусову:
" Дэдико, вы о ком говорите? Я не Вано Такидзе, я - Резо Габарашвили". Мария Кондратьевна отстранила от своего лица дымящую папиросу, пристально посмотрела в чёрные глаза Резо, ответила:
" Воевали мы в одной роте. Вано я вытаскивала с поля боя столько раз, что со счёту сбилась. После последнего ранения я ему сказала: " Вано, я устала тебя на себе носить с поля боя, выворачивайся наизнанку, грызи фашиста зубами, коли штыком, круши его череп лопатой, но возвращайся в окоп целым, невредимым. И знаешь, что мне Вано Такидзе ответил? Он ответил, что я моего мужа, разведчика Белоусова, не меньше вытаскиваю из лужи крови после рукопашной с фашистами".
" И что, Дэдико?"
" А что? Разве грузина удержишь словами? Грузина и путами не удержишь в окопе. Зубами разгрызёт верёвки и ринется на фашиста". Ответила Мария Кондратьевна, поднесла папиросу ко рту, вдохнула в лёгкие горький дым, закончила мысль:
" Бок о бок с моим Белоусовым прошли всю войну командир, капитан Егоров, сержант Вано Такидзе, командир первого отделения, пулемётчик Медведев, старшина Пивоваров, стрелок Наберука Карп, радист Перчак, стрелок Гвоздев, снайпер Ломовцев; конечно, взаимовыручка помогла нам выжить в той кровавой схватке".  Резо слушал Марию Кондратьевну внимательно, не сводя глаз с её медалей и орденов, и когда Белоусова снова поднесла папиросу ко рту, он спросил:
" Куда едем, Дэдико?"
" Поближе к Кремлю. Мне завтра на Парад". Резо секунду подумал, глубокая складка кожи образовалась между смоляными бровями, и взял Резо багаж за ручку, пошёл вперёд, выкрикивая:
" Дорогу, дорогу, граждане, за мной Победа идёт, дорогу, гражданочка, ну разве не видишь, за мной ветеран идёт! Гражданочка, положи смарт в твою очень красивую сумочку и на меня не смотри, смотри туда, видишь, за мной идёт Мария Кондратьевна, она одета в униформу, и на её гимнастёрке медали за Победу, за Победу над фашистами, освободи дорогу!" Спокойно, но требовательно говорил Резо, стоя перед молодой женщиной с багажом в руках. Дама одета в джинсовую пару, очень коротко, по мальчишески подстрижена её голова, губы выкрашены вишнёвой помадой, брови подведены чёрным карандашом, на ноздре её вздёрнутого носа блестит серёжка с самоцветом, на губе - лабрет с таким же красным камнем. Очень медленно дама опустила смартфон, положила его в сумочку, начала оправдываться скороговоркой:
" Простите, простите меня, простите, увлеклась, очень прошу вас, простите".
" Хорошо, калбатоно, хорошо, счастья тебе, ты молодая и красивая, счастья тебе". Отвечал Резо, хотя отошёл от молодой женщины на десяток шагов. Резо идёт, не торопится, потому что за ним следует, гордо неся голову и держа у губ папиросу, Мария Кондратьевна Белоусова. Ликия Прокофьевна шла позади Марии Кондратьевны, едва сдерживала смех, глядя на Резо и слушая его Слова.
                Резо уложил чемоданы в багажник, сел за баранку, запустил двигатель, благополучно вырулил на перекрёсток для выезда на трассу от вокзала к центру Москвы, ведущую на Неглинную.
«На Неглинной есть хорошая гостиница, и она очень близко от Красной площади, и Вам, Мария Кондратьевна, не трудно будет дойти до Красных Звёзд…. Куда же ты идёшь, калбатоно, зачем не смотришь на дорогу, машина давит, тебе понятно, давит, больше ничего не делает, калбатоно! Я говорю ясно? Зачем ты смотришь в смарт, но не на дорогу, а?» Со смехом и иронией громко выговаривал свои замечания Резо снова той же молодой женщине в джинсовой паре и с айфоном в руке. Женщина моргала огромными чёрными ресницами, старалась спрятать телефон в сумочке, но промахивалась, краснела от осознания вины, говорила тихо, глядя на капот машины, который блистал на весеннем солнце в десяти сантиметрах от неё:
«Простите, прошу Вас, уважаемый, простите, я задумалась, у меня сомнения в душе, простите…» Резо смотрел на женщину, качал головой, его глаза смеялись, а пальцы выбивали на рулевом колесе зажигательную мелодию. Казалось, что, если бы не руль и не обязательство перед пассажирами, которых он обязан доставить благополучно до гостиницы, то он, Резо Такеладзе, сейчас пустился бы по кругу в своём огненном танце. Но он, Резо, со смехом и иронией в голосе говорил:

«Калбатоно, приезжай к нам, в Грузию. Там горы, в синем Небе орёл парит, и архар по скалам прыгает, но ты не бойся, ходи по тропинке, сколько хочешь смотри в свой смарт, и с тобой, калбатоно, ничего не случиться, я тебе клянусь!» После этих слов Резо уже не смог сдержать смех. Он рассмеялся, усы его смоляные растянулись, и в глазах вспыхнул огонь. Молодая женщина ещё сильнее смутилась, качая головой, быстро перешла через перекрёсток, а Резо тронулся, напевая свою любимую песню, а глаза его смеялись до самой гостиницы.
                «Сидите, уважаемые, не беспокойтесь, я всё сам сделаю, пожалуйста, подождите в машине». Резо проворно открыл багажник, с поклажей вошёл в гостиницу. Вышел он через несколько минут без чемоданов и с сияющей улыбкой, сказал:
«Удачи вам и здоровья, уважаемые. Если вы не забудете меня, Резо Габарашвили, приезжайте ко мне в гости, в Грузию. В середине Лета я бываю дома. Вот, смотрите, это мой отец. Он переживает, что он один остался из своего полка!» Резо протянул Марии Кондратьевне смартфон, и Белоусова увидела в экране молодого грузина, очень сильно похожего на однополчанина Такидзе. Воин смотрел на Марию Кондратьевну с широкой улыбкой, усы его чёрные растянулись на верхней губе, в чёрных глазах задор, пилотка едва держится на маковке, пуговки воротника расстёгнуты, на груди медали.
«Разрешите, Дэдико, я сфотографирую Вас и покажу фотографию моему отцу. Я ему скажу, смотри Мама, ты не один, вот на этой фотографии ветеран Мария Кондратьевна Белоусова, и ты, Мама, возможно, встречал её на войне! Мой отец улыбнётся и выпьет из своего любимого рога вино за ваше здоровье, Дэдико!» С вдохновением и уверенностью говорил Резо, сопровождая Марию Кондратьевну в холл гостиницы, поддерживая её под локоть полусогнутой руки. Ликия Прокофьевна шла позади, улыбаясь и качая головой. В номере Ликия выразила догадку:
«Возможно я и ошибаюсь, Мария Кондратьевна, но я уверена в том, что Резо не таксист. Он был с нами очень вежлив и аккуратен, а это значит, что контора, в которой он работает, очень серьёзная, и не могут её сотрудники вести себя иначе. Как ты считаешь, Маша?» Белоусова улыбнулась, вынула из сумочки пачку Беломора, распечатала её не спеша, разминая папиросу, ответила:
« Да что скажешь, ты, я думаю, говоришь правду. Командир разведки полка, генерал Храмов, мужик на лицо простоватый, не было в его Лике и взгляде не высокомерия, не пренебрежения к нам, и общался он с нами как с равными. Не мог он допустить упадка чести офицера. Традиция старинная, полезная. Резо? Да, Резо – не простой таксист». Согласилась Белоусова, прикуривая папиросу и глядя на рубиновые звёзды кремля, которые видны над крышами московских домов. Поездка в поезде утомила её, она забыла о дымящейся папиросе, она смотрит на рубиновые звёзды не мигая и говорит тихо, и на её белых ресницах дрожит слеза:
«Вспоминаю я, дорогуша Лика, генерала Храмова, начальника полковой разведки. Франт, хотя и крестьянской кости и добрейшей души Человек. Зимой сорок четвёртого мой Белоусов получил от генерала приказ взять языка, и обязательно офицера, и только с портфелем. В ту же ночь Белоусов с отрядом бойцов ушёл на задание. В отряде были радист Перчак, высоченный, одно слово – каланча, снайпер Ломовцев, тихоня, не промахнулся за всю войну, Гвоздев, молодой и быстрый, словно молния, Иванов, кряжистый, могучий, как столетний дуб, и, конечно, Наберука Карпуша, запасливый и осторожный. Ушёл отряд на задание. Метель бушевала, темень непроглядная. Вернулся отряд под утро. Перевалили генерала немецкого через бруствер, упали на дно окопа, отдышаться не в силах, накуриться не могут. А я к тому генералу, ищу пульс на шее, а пульса нет, мёртв язык - немецкий генерал. Мой Белоусов с добытым портфелем и полученной раной в голове к Храмову, доложил. Генерал Храмов долго смотрел на моего Белоусова, краснел и белел, и выхватил револьвер из кобуры, стучит по столу рукоятью, говорит тихо:
«Я, генерал Храмов, начальник твой, капитан Белоусов, и спрашиваю тебя, как мог ты не выполнить задание в такое ответственное время для всего фронта. Моя должность и власть, данная мне моим народом, даёт мне право отдать тебя под суд трибунала, капитан Белоусов, трибунала, ты это понимаешь?»
«Понимаю, поэтому прошу отсрочить приказ о моём аресте на сутки. Я с отрядом ещё раз схожу в окопы фашиста». Просит капитан Белоусов, клонится его буйная головушка, ослаб он от ранения и бессонной ночи. Я перевязываю моего Белоусова и с мольбой смотрю на генерала Храмова. Генерал долго думает, выкурил не одну папиросу, наконец говорит:
«Сердце моё подсказывает мне, что надо уступить твоей просьбе и доверить тебе выполнение задания командарма армии. Пользуетесь вы моей добротой, доставшейся мне от моего отца и моей матушки. Они были простыми людьми, тайно сохранили Икону, молились, растили хлеб и нас, пятерых братьев. Иди, капитан Белоусов, приводи себя и твоих бойцов в порядок, отсыпайся, а завтра утром ты или майор, или штрафник». Отдал приказ генерал, расстегнул пуговицу кителя и открыл портфель, который вручил ему мой Белоусов. В землянке Белоусов долго смотрел на Иванова. Гигант Иванов кряхтел, вертел головой, курил папиросу за папиросой, наконец вскочил с лавки и заорал:
«Да, приголубил я его, но совсем слегка, так себе, почти никак!» И сел боец Иванов на лавку, и уронил виновато голову на руки, подпёр подбородок ладонями. Мой Белоусов не стал выговаривать неосторожно усмирившего фашиста бойцу, только отдал приказ.
« Привести оружие, одежду в порядок, помыться и отсыпаться. Ночью уходим на задание. От вас зависит, бойцы, братушки, быть мне майором, или сорвут с меня погоны мои офицерские, а то и голову не помилуют». Бойцы оживились, никто и не подумал упрекать Иванова, никто не усомнился в том, что он генерала немецкого совсем слегка примирил с судьбой. Поступок Иванова одобряли, потому что фашистский генерал сумел вытолкнуть языком кляп изо рта и стал выкрикивать своё „Hilfe“!  Бойцы отряда верили Иванову и знали, что он, боец Иванов реабилитирует себя в следующей вылазке за языком, доверяли и понимали ответственность, которая легла на них в этой новой для них реальности.

                Ликия Прокофьевна вспушила постель для Белоусовой и для себя, заполнила ванну, приготовила смену белья и заказала обед в ресторане гостиницы. Хлопоты заняли остаток дня.
«Маша, что же дальше, история о твоём Белоусове и его разведчиках меня тронула, я переживаю за них, ведь они ушли на задание?»
« Ушли, и о б отряде не было трое суток ничего известно. Рация молчала, связной  так же не являлся на доклад. Я все эти дни сидела в землянке в оцепенении. Поздно вечером, можно сказать, на третьи сутки, перед рассветом меня одолела усталость, забылась я в тяжёлом сне. Растормошил меня часовой, кричит мне в ухо:
«Сестра, майор Белоусов вернулся, живой, и отряд весь с ним!»
« Языка добыли?»
« Ещё какого, цельного офицера! В отряде раненные». Меня вынесло из землянки, словно торнадо подняло меня на могучих крыльях». Мария Кондратьевна потянулась за папиросой, голос её смолк,  она смотрит на рубиновые звёзды Кремля….
Гл. 3.
                Сидя в кресле у окна, Белоусова не отрывала взгляд от рубиновых звёзд Кремля. Но Рассвет притушил свет рубиновый, и в предрассветном сне к Марии Кондратьевне явились Ангелы, вместе с Ними воспарила её Душа над Землёй, и с Высоты Белоусова увидела события военного времени, в которых она непосредственно принимала участие. 
                Вот Белоусов бросился к окну и успел подхватить гранату и швырнуть её в окно дома, в котором собрались полицаи. Граната упала рядом с домом, потому что у Маши не хватило сил и опыта метнуть гранату точно в окно. Маша с ужасом смотрит на действия разведчика, из её глаз катятся слёзы, а Белоусов, швырнув гранату в окно, со всех ног метнулся в чащу, увлекая за собой Машу. Глаза его горят местью и отчаянной смелостью. А вот гигант Иванов несёт на руках израненного Белоусова от места боя с офицером вермахта. Полуживой Белоусов, теряя сознание, постоянно повторяет: «Иванов, боец, портфель фашиста не потерял, а Иванов, не потерял?»
« Как можно, командир. Карп Наберука покатился колобком, уж, наверняка, доложил о портфеле капитану Егорову. Иначе нельзя, командир, у нас, разведки, порядок, иначе нельзя, командир». Успокаивал разведчика боец Иванов.
                Сон полонил Марию Кондратьевну перед рассветом, это был вещий Сон. Сон вернул события восьмидесятилетней давности. Маша Берёзова с самого вечера лежит не двигаясь на могиле отца. Карп Наберука уж давно собрал оружие, боезапас и папиросы поверженного Кондратом Берёзовым врага, и теперь сидит на пне рядом с Машей и уговаривает её подняться с могилы отца:
« Машенька, пора в расположение, светает уж, пора, родненькая. Нас, небось, потеряли в отряде». Маша слышит Слова Карпа, Маша усилием воли заставила себя подняться на ноги и сказать:
« Карпуша, ты иди, я догоню, очень скоро догоню тебя, тропинку в отряд я хорошо запомнила». Наберука встаёт с пенька и грузит на плечи оружие, боезапас. Под твёрдой подошвой его сапог хрустит прихваченная утренним заморозком жёлтая трава. И только Маша Берёзова собралась повернуться и поспешно зашагать по тропинке по направлению в расположение партизанского отряда, как ещё не уплотнившаяся Земля могилы отца вздыбилась, и Кондрат Берёзов поднялся из неё во весь рост. Кондрат смотрит на дочь немигающими глазами, а Маша говорит отцу, подойдя к нему и сметая с его плеч комья глины, а со лба и ресниц вытирая платком пыль:
«Папа, зачем ты встал из могилы, ты свой долг выполнил, отдыхай спокойно».
«Доченька, где моё оружие?»
«Карп собрал всё оружие, и твоё, и оружие фашистов, которых ты гранатой остановил на тропе, Папа».
« Маша, с кем ты разговариваешь, милая?»
                Ликия Прокофьевна не спала ночь. В полудремоте она услышала Слова, которые говорит Мария Кондратьевна, и эти Слова звучат странно. Голос Ликии Прокофьевны вернул Марию Кондратьевну к действительности. Она открыла глаза и обозрела номер гостиницы, повернула голову направо, увидела Лику, улыбнулась, ответила:
«Отец мой, незабвенный Кондрат Иванович Берёзов восстал из могилы, спрашивал, где его оружие. А его автомат унёс в расположение отряда Наберука Карп». Тихо ответила Белоусова. Ликия Прокофьевна несколько минут стояла ошеломлённая сообщением Марии Кондратьевны, наконец и она обрела дар речи:
«И павшие герои в той страшной войне встают из могил, меч в их руке, в глазах их решимость. Войско Небесное снова в строю, с внуками рядом, плечом к плечу. Слава тебе, Православная Русь!» Тихо отозвалась экспромтом на откровение Марии Кондратьевны Ликия, и подумала она всего минуту, и спросила так же тихо:
« Маша, твой рассказ о вылазке Белоусова в логово фашистов за языком и отсутствие отделения разведчиков в течение трёх суток не покидает моё сердце. Что же с ними было, почему так долго?»
« Об этом я расскажу в другой раз, моя милая Лика. Смотри, Солнце над Кремлём встаёт, гасит его сияние свет рубиновых Звёзд, и нам пора…. Я хочу быть на Красной площади за час до парада Победы…. Я надеюсь, что встречу своих боевых товарищей, братьев по оружию, однополчан. В прошлом году нас было трое: Наберука Карпуша, Иванов, сила не покинула его, и Ломовцев, снайпер. Сколько раз он упреждал действия незваных «гостей» в серых шинелях и спасал от смерти бойцов разведроты, не счесть». Ликия Прокофьевна слушала внимательно и кивала головой, соглашаясь с мнением Марии Кондратьевны.  Не стала она возражать и относительно намерения Белоусовой.
                Сборы были не долгими. По пути к стоянке такси наши героини перекусили в кафе, и к девяти часам они были уже на Красной площади.
                На Красной площади ещё не звучит музыка, но звенят награды на мундирах ветеранов Великой Отечественной. Майское Солнце отражается на медалях и орденах, на золотых звёздах, но строги лица героев, и взгляд их полон ожидания встречи с боевыми товарищами. И Мария Кондратьевна прохаживается медленно среди ветеранов, всматривается в лица их, но не находит она соратников по оружию. Вот уже и песня Владимира Харитонова и композитора Давида Тухманова в исполнении Муслима Магомаева загремела над Москвой:
День Победы, как он был от нас далек,
Как в костре потухшем таял уголек.
Были версты, обгорелые в пыли, -
Этот день мы приближали, как могли.
Припев:
Этот День Победы -
Порохом пропах.
Это праздник
С сединою на висках.
Это радость
Со слезами на глазах.
День Победы! День Победы! День Победы!
                Вскоре и первые люди страны взошли на подиум, уже вышли на брусчатку Площади колонны русских воинов. Сияют огнём их начищенные награды и оружие, их глаза полны задором и верой в правоту их действий и в святость их миссии как воинов Света! Вот они, колонны воинов, в ритм боя барабана стали чеканить шаг…. Мария Кондратьевна смотрела на это действо с восторгом и трепетом сердца, особенно в момент, когда на Красную площадь, лязгая гусеницами, выкатились танки времени Великой отечественной войны. Тридцатьчетвёрки , герои великих сражений, всё ещё живы, всё ещё в строю.
                Отчеканили шаг колонны воинов России, прошли колонны техники, на опустевшую брусчатку площади сошел с подиума Человек. Походка его энергичная, левая рука его отмахивает шаг по - военному, на его лице уверенность и решимость, осознание великой, необходимой миссии его деяний в данный переломный момент новейшей истории. Мария Кондратьевна смотрит на Человека с восхищением, и в её сердце теплится надежда, что Он подойдёт и к ней.  Он подошёл, сказал просто:
«Мне доложили о Вас, Мария Кондратьевна Белоусова, дочь героя Советского Союза Берёзова Кондрата и жена полковника Белоусова, который руководил дивизионной разведкой до выхода на пенсию. Мне также известно ваше намерение посетить могилу отца, которая находится в зоне специальной военной операции». Он сделал паузу в ожидании ответа.  Белоусова не спеша открыла сумочку, достала пачку своего любимого Беломора, поднесла папиросу к губам. Человек в военной форме полковника, стоявший на вытяжку справа,  поспешно поднёс огонь зажигалки, с улыбкой отошёл, стал на прежнее место. Мария Кондратьевна спокойно заговорила, держа дымящуюся папиросу слева от плеча. 
«Хорошо, отлично работает Ваша разведка, и я догадываюсь, кто этот осведомитель. Я научилась анализировать события, ведь мой муж, Белоусов, Земля ему пухом, был хорошим агентом. Я здесь, на параде Победы не одна. Меня сопровождает Ликия Прокофьевна Кедрова, филолог. По её глубокому убеждению каждое Слово несёт в себе закодированную информацию, о которой мы не имеем понятия». Белоусова представила Ликию Кедрову. Человек слушал Марию Кондратьевну и пожимая руку Ликии Прокофьевны, сказал:
«Забота о ветеранах в приоритете, спасибо Вам, Ликия Прокофьевна». Выдержав паузу, Белоусова продолжила говорить:
«Начну с главного. Мои односельчане, а именно, казак Генералов, ветеран войны, гвардеец, участник Корсунь – Шевченковской сражения,  просили передать , что их волнует судьба могил погибших родных на территории стран, которые они освободили от фашизма».
«Вопрос в поле зрения. Мы делаем всё возможное в этом направлении. Мой ответ вашим односельчанам такой: живите спокойно, занимайтесь каждый своим делом, и победа будет за нами».
«Люди верят Вам, я в их числе. Внук мой Сергий – доброволец, и если возможно, я бы хотела с ним увидеться».
«Полковник, думаю, что все пожелания Марии Кондратьевны можно удовлетворить. Поручите это Габарашвили. Они уже познакомились, и это положительная сторона. Удачи вам и здоровья, уважаемая Мария Кондратьевна». Он пожал руку Белоусовой и Ликии Прокофьевны, и через несколько шагов остановился и стал говорить с другим ветераном, сидящим на стуле. Седая голова и обвислые плечи солдата говорили о возрасте, а награды, сквозь которые не виден китель на его груди, выразительно рассказывали о его боевых заслугах.
Гл.4.
                Резо Габарашвили постучал в дверь номера, в котором остановились наши Мария Кондратьевна и Ликия Прокофьевна, во второй половине дня девятого Мая. Он дождался разрешения и вошёл в номер. Ликия Прокофьевна сидела за столом. Перед её глазами, на столе, лежит толстая общая тетрадь, в её руке ручка. Мария Кондратьевна сидит напротив Ликии и курит свою папиросу.
                Ликия Кедрова с восхищением смотрит на парадный мундир Резо, который сияет начищенными наградами, новой кобурой для пистолета,  и на его лице смеющиеся глаза и смоляные усы, прикрывающие верхнюю губу.
«Мы ещё вчера прониклись уверенностью, дорогой Резо, что Вы не таксист. Наше предположение подтвердилось». С улыбкой и с воодушевлением сказала Кедрова. Она закрыла тетрадь с записями, встала со стула, протянула руку Резо.
«Здравия желаю, товарищ майор. Ответственное лицо не бросает слов на ветер. Вы, я уверена, пришли по наши души?» Мария Кондратьевна положила недокуренную папиросу в пепельницу, внимательно осмотрела Резо, сделала вывод:
« Вылитый Вано Такидзе, вылитый Вано Такидзе. Где же твой кинжал, Резо?» Полушутя, полусерьёзно спросила Мария Кондратьевна. Резо широко улыбнулся, ответил:
«Так точно, Дэдико, по Ваши души. Машина перед гостиницей стоит, а самолёт вылетает через час. А кинжал найдётся, если потребует обстановка». 
                За рулём такси сидел молодой лейтенант, не разговорчивый и строгий. Зато Резо рассказывал анекдоты почти до самого аэропорта.
«Приехали к нам, в Грузию, альпинисты из Европы, покорять Казбек. Идут в связке, карабкаются по уступам и преодолевают отвесные скалы с помощью разных приспособлений. На середине пути альпинисты сделали привал. И в это время к ним подходит пастух – грузин в меховой бурке и папахе, на боку у него рог и кинжал, в руках отполированная его ладонями палка с крючком на конце. Пастух спрашивает: «Уважаемые, мою овцу не встретили случайно? Найти хочу». Альпинисты раскрыли рты, молчат. Грузин говорит: «Значит не видели. Наверное горный орёл её унёс. Он живёт вон на той скале. Пойду, загляну в гнездо, а вдруг ещё живая». Грузин указал палкой на вершину скалы, которую альпинисты хотят покорить». Резо негромко, но заразительно засмеялся. Молодой лейтенант наконец – то усмехнулся, покачал головой, умудрился вывести автомобиль на простор, прибавил обороты мотору. Ликия Прокофьевна смеялась вместе с Резо, говорила сквозь смех:
«Я люблю подобные истории, они рассказывают о нравах и традициях, спасибо, Резо, спасибо. Пойду, загляну в гнездо! Хи - хи - хи!». Повторяла негромко Ликия Кедрова и пыталась сделать запись в своей толстой общей тетраде. А Мария Кондратьевна смотрела в окно и разминала пальцами папиросу. Резо собирался рассказать новый анекдот, но, почувствовав настроение Белоусовой, прекратил смеяться и молчал несколько минут. Потом он стукнул себя ладонью по лбу, достал из нагрудного кармана телефон, включил его и повернулся к Марии Кондратьевне,  показывая фото, стал комментировать:
«Посмотри, Дэдико, это мой Мама, он носит бурку и папаху, потому что в горах погода капризная, как избалованная девушка. Мама посмотрел на тебя и сказал, что он снова родился на Свет, потому что ещё есть живые солдаты, с которыми Он воевал против фашистов. Он заново родился, мой Мама!» Воскликнул с воодушевлением Резо. А Белоусова долго смотрела на фото молодого Грузина, смеющегося, усатого, с автоматом на плечо, грудь его увешана боевыми наградами.
« Вано, вылитый Вано Такидзе». Только и сказала Мария Кондратьевна. После этих слов Резо перестал улыбаться, вынул из полевой сумки планшет, активировал его и обратился к Марии Кондратьевне:
«Дэдико, вот карта, будет очень хорошо, если вы покажете место, где похоронен Ваш отец».
«Карту я не научилась читать, но место помню, название хутора помню. Это хутор «Безымянный» на берегу Сереского Донца, у райцентра «Воеводовка». К этому месту ты нас с Ликой и доставь».
« Хорошо, Дэдико, доставим». Только и успел сказать Резо, потому что машина остановилась у здания, возле которого стоял часовой, а у подъезда были припаркованы военного образца автомобили. Резо одел форменную фуражку, попросил женщин не выходить из машины и зашагал энергично к подъезду.
                Дежурный офицер, подполковник, встретил майора Резо Габарашвили у дверей и, проверив удостоверение, проводил его к начальнику дивизионной разведки. Разведчик, полковник, встретил Габарашвили стоя у стола и пыхтя во всю возможную силу лёгких трубкой. Клубы дыма поднимались к потолку, плыли в открытое окно сизой струёй. Полковник, высокий и строгий, в отлично подогнанном мундире, перетянутый портупеей так сильно, что даже тяжёлый кобур не оттягивал ремень, глухой воротник застёгнут на все пуговки. Коротко подстриженные русые волосы вихрятся у левого виска, голубые глаза смотрят на майора строго, с интересом. От полковника разило крепким трубочным табаком, дорогим одеколоном и сапожным кремом. Полковник начал разговор без предисловий:
«Майор, у меня очень мало времени. Мне изложили вкратце причину твоего приезда к нам. Очень правильно решило командование, помогу. В какой район предполагаешь выдвигаться, майор?»
«Северский Донец, у райцентра «Воеводовка». Я припоминаю лекцию генерала  Храмова. В этом районе партизанский отряд под командованием капитана Егорова одержал победу над батальоном карателей».  Полковник пыхнул трубкой, вынул наконечник её изо рта, одобрительно кивнул головой, ответил:
«Военная академия, похвально. А теперь в районе, куда тебе предстоит сопровождать Белоусову, могут находиться недобитые головорезы из сводного батальона вольных стрелков. Разношерстный сброд, «джентльмены удачи», любители сафари на людей, среди них и твои земляки примечены. Извини, но это факт, подтверждённый пленными. Многих мы ликвидировали, но надо быть особенно бдительными. Жизнь ветерана Марии Кондратьевны Белоусовой, девичья фамилия её Берёзова, должна быть сохранена при любом сценарии, ты это понимаешь, майор Габарашвили?»
«Так точно, товарищ полковник, понимаю!» Полковник снова одобрительно кивнул головой, продолжил говорить:
«Берёзов Кондрат, отец Марии, русский крестьянин, не пропустил в тыл партизанского отряда егерей, герой…. Прибудешь в расположение нашей армии, командующий придаст для проведения операции взвод разведки. Генерал получил информацию. Удачи, майор». Полковник позволил себе улыбнуться, поспешно сунул в рот наконечник трубки и склонился над папкой с документами, намереваясь продолжить работу, но Габарашвили, стоя навытяжку перед полковником, обратился с просьбой:
«Товарищ полковник, ещё мольба Белоусовой. Она горит желанием повидаться с внуком Сергием Белоусовым - Вершининым, он доброволец и воюет где-то рядом с могилой деда. Если это возможно….» Полковник, не вынимая наконечник трубки изо рта, ответил:
«Я понимаю, что Мария Кондратьевна очень пожила на этом Свете, и, возможно, она не надеется на скорое окончание войны и на встречу с внуком, всё понятно и душещипательно. Жизнь навязывает нам свои законы. Но боец Вершинин в данный момент выполняет особое задание в составе диверсионной группы, и эта группа подчинена только мне. Свободен, майор, извинись за меня перед ветераном. Удачи тебе». Полковник снова склонился над рабочими документами, нахмурил брови и выпустил ртом клуб ядовитого дыма, а майор Габарашвили отдал честь, круто повернулся и вышел из кабинета.
                Прежде чем отправиться в зону боевых действий, майор Габарашвили решил, что надо создать условие для полноценного отдыха Марии Кондратьевны и Ликии Кедровой. Поэтому он приказал водителю отвезти их в гостиницу. И ещё необходимо связаться с командиром тыловых подразделений и узнать о ближайшем рейсе автоколонны с грузом для бойцов в зону СВО.
                По пути к гостинице Резо спросил у Белоусовой:
«Дэдико, я познакомился с вашей биографией и узнал, что вы родом из Донецкой области». Мария Кондратьевна сделала неопределённый жест рукой, глухим от усталости голосом ответила:
« Муж мой благоверный, Белозёров, на войне был много раз ранен, не единожды контужен, здоровье его стало ухудшаться, поэтому врачи рекомендовали ему морской климат. Вот мы и оказались на Юге. При Советах этот вопрос не доставлял никаких проблем». Мария Кондратьевна вяло взмахнула рукой, сделав неопределённый жест.
«Ясно, Дэдико, очень даже понятно. Но главный вопрос я не смог решить, Мария Кондратьевна, прошу прощения от моего имени и от имени полковника, командира вашего внука Сергия. Ваш внук Сергий сейчас на задании, встреча невозможна. Я не хочу эти Слова говорить Вам, уважаемая, но у меня нет других Слов, Дэдико».
«Война, и мы не вольны распоряжаться собою, война». Тихо ответила Мария Кондратьевна и стала разминать папиросу ослабевшими пальцами. Ликия Прокофьевна положила свою ладонь на плечо Белоусовой и стала его гладить, призывая к спокойствию. Ликия Кекрова смотрела в лицо Белоусовой и её сердце глухо застучало, и она с сожалением и тревогой  отметила усталость, которая проявилась в вялых движениях и скупом рассказе о причине переезда на Юг России.
                Гл.5.
                Проводив женщин в номер гостиницы, Габарашвили приказал шофёру доставить его как можно быстрее в военную часть города. Шофёр молча запустил мотор и автомобиль понёсся по зелёным улицам вдоль реки, и уже через четверть часа майор Габарашвили показывал часовому удостоверение:
«Боец, вызывай начальника караула, срочно».  Часовой, боец в бронежилете поверх летнего обмундирования, в берцах и балаклаве, с полным комплектом боезапаса, передёрнул плечами, поправив этим движением ремень автомата, и глядя в лицо майора, заговорил в микрофон. Через минуту из караульного помещения вышел юный лейтенант с тщательно выбритым лицом, безусый и строгий. Он протянул руку майору Габарашвили, неожиданно крепко пожал её, сказал:
«Я в курсе, мне позвонили,  зам по тылу, подполковник Козин, где – то в парке, готовит технику». Отрапортовал лейтенант и устремился через открытую дверь караульного помещения в парк. Габарашвили зашагал за лейтенантом.
                Подполковника Козина отыскали а ангаре. Он стоял возле бойца и орал во всю глотку:
«Охламон, рас****охал морду «Уралу», радиатор потёк, колонна через три часа должна тронуться на передовую! Не починишь, пойдёшь под суд! На кого работаешь? Смерша на тебя нет! Не стой, беги на склад, бегом марш!» Молодой, и неопытный боец, видимо, выпускник ДОСААФ, размазывал по лицу пот и машинное масло вперемежку с дорожной пылью, но, получив приказ, бросился со всех ног к складу. Подполковник проводил взглядом бойца, повернулся к Габарашвили, передёрнул широченными плечами, до хруста в позвонках покрутил шею, заговорил скороговоркой:
«На «Урал» посадили юнца, рожи за баранкой не видно, ну что мне с ним делать? Приветствую тебя, майор. Места в колоне для твоих  знаменитых пассажирок у меня нет. Я созвонился с начальником аэродрома. Через два часа санитарный вертолёт вылетает на передовую за ранеными бойцами. Торопись, майор». Говорил офицер, глядя на свои огромнейшие ручные часы.
«Спасибо, подполковник. Уважаю деловых людей. Гора с плеч упала, спасибо, дорогой!» Габарашвили подал руку подполковнику, который сжал её словно тисками. Резо только улыбнулся, отдал честь, круто развернулся и зашагал к машине. 
                На пути в аэропорт Габарашвили извинялся перед Белоусовой и Кедровой:
«Мария Кондратьевна, Ликия, извините, не дал Габарашвили вам отдышаться после перелёта. Простите….»
«Тебе не за что извиняться, Резо, так сложились обстоятельства. Ну что в этой ситуации поделаешь?» С улыбкой говорила Кедрова, стремясь успокоить Габарашвили.  Белоусова безучастно смотрела в окно, молчала. И лишь устроившись на сидении военного вертолёта и глядя на бойца в бронежилете и до максимума укомплектованной разгрузке, который вставлял в крепление для оружия свой пулемёт, Мария Кондратьевна обронила скупую и загадочную фразу:
«А я надеялась увидеть бойцов при винтовке со штыком». Мария Кондратьевна достала папиросу, долго её разминала пальцами, но так и не поднесла спичку и не прикурила до самого приземления вертолета на полевом аэродроме в нескольких километрах от передовой.   
                «Совсем не узнать мой родной край, мою малую Родину. Всего лишь Год тому назад, в Мае эта роща шумела зелёной листвой на весеннем Ветре, и Небо радовало Душу чистой, прозрачной голубизной, и стаи гусей летели на Днипро, и на полях надрывались трактора, засевая их, наполняя их лоно чистейшим зерном…. Что с тобой случилось, моя Сторонушка родная? Отчего ты не радуешь мою душеньку? Я ж к тебе приехала, чтобы поклониться могиле моего отца может быть в последний разочек!» Мария Кондратьевна широко раскрытыми глазами осматривала окрестности и видела посечённые снарядами рощи, изуродованные дерева и белесое небо, на котором чётко обозначены торсионные полосы после пролёта реактивных самолетов и ракет. По полям неслись в сторону фронта танки и автомобили, вздымая колесами и гусеницами тяжёлую, чёрную пыль. 
                Мария Кондратьевна поднесла руку ко лбу и стала валиться на бок. Кедрова успела подхватить её, удержать, ей на помощь поспешил Габарашвили, поднял её на руки, скомандовал:
«Прокофьевна, беги к вертолёту, нужен врач!» Кедрова бросилась к вертолёту, через несколько минут она вернулась с военврачом и двумя санитарами. Белоусову уложили на носилки. Врач в белом халате пал на колени, расстегнул мундир Марии Кондратьевны и стал слушать сердце, потом он наложил пальцы на шею, стал смотреть на свои ручные часы и считать пульс, через минуту сказал:
«Ничего критического, переутомление от длительного переезда, волнение и переживания. Конечно же, и возраст. Ветерану обязательно надо полежать пару дней, мы поставим её на ноги». С уверенностью резюмировал военврач и приказал санитарам уложить Белоусову в отдельную палатку.
                Резо Габарашвили удостоверился лично в том, что Марию Кондратьевну поместили в отдельную палатку, и приставили к ней дежурную медсестру, молоденькую хохотушку и раскосыми чёрными глазами. Сестра смотрела на майора с улыбкой, который говорил ей:
«Сестра, хочу, чтобы ты не уходила от Марии Кондратьевны даже на одну секунду. Ты понимаешь, это ветеран, она приехала на могилу отца, а отец её – герой Советского Союза! Понимаешь?»
«Понимаю, товарищ майор. Всё понимаю, я служу с начала войны….» Ответила девушка. Она смотрела в глаза майору всё с той же по детски открытой и доверчивой улыбкой.
«Спасибо, сестра. Хороший ты Человек, я верю тебе». Ответил Габарашвили, минутку постоял возле кровати, глядя на спокойное лицо Белоусовой. После укола она спала.
«Бывают на Свете люди, а бывают и Человеки, сестричка. Хочу, чтобы ты встречала только Человеков». Сказал фразу Габарашвили и вышел из палатки.
                В штабе округа, который располагался в огромной палатке, скрытой под маскировочной сеткой, майора Габарашвили встретил дежурный офицер и после проверки документом сказал лишь одну фразу:
« Полковнику доложили о твоём прибытии, товарищ майор». Дежурный офицер указал рукой на вход, на раздвижную брезентовую занавесь. Габарашвили распахнул их и вошёл в просторное помещение, вскинул руку под козырёк, доложил:
«Майор Габарашвили, сопровождаю ветерана войны Белоусову Марию Кондратьевну к могиле её отца, героя Советского Союза Берёзова Кондрата». Резо опустил руку. «Полковник Конев. Родственных связей с Коневым Иваном Степановичем, Маршалом, не имею, однофамильцы. Но фамилией моей горжусь». Полковник, Человек среднего роста, в камуфляже, с кобурой на боку. Круглая голова его коротко острижена, голубые глаза смотрят строго, борода и усы придают его лицу суровость и говорят о том, что полковник вжился в обстановку и чувствует себя хорошо. Полковник стоит у стола. Он только что  высыпал в походную кружку две чайные ложки кофе, залил её кипятком из кипятильника, теперь он помешивает напиток и смотрит на майора, говорит:
«Майор, вольно, сядь, выпей кофе, взбодрись с дорожки. Не вовремя ты прибыл, майор.  Обстановка в районе, куда ты собираешься сопровождать Белоусову, не стабильная. Каратели из сводного батальона чуют конец, озверели. Не в укор тебе, Резо, но среди них есть и Грузины. Точно установлено, факт».
«Товарищ полковник, и среди славян не мало предателей, факт. Обижаться и не думал, не девка, чтоб обижаться на то, что на неё парни не засматриваются. Обидно, но ….» Резо не договорил фразу, засмеялся, стал помешивать кофе в кружке. Внезапно он прервал смех, сказал ещё фразу:
«Иногда и правду говорят в шутку, товарищ Полковник. Это грузинская поговорка». Полковник согласился с мнением майора, отхлебнул из кружки кофе, посмаковал, набрал из упаковки ещё ложку кофе, высыпал и без этой добавки в чёрный, словно дёготь,  кофе в кружке, размешивая, стал говорить, чётко произнося каждое слово:
«Не смотря на обстановку, я принял решение помочь тебе, майор.  Давай уточним место, куда ты будешь выдвигаться». Полковник Конев подошел к стене, на которой закреплён монитор, включил интерактивную карту. Габарашвили подошёл к экрану и очертил пальцем район у Воеводовки.
«Так я и предполагал. Однополчанин Белоусовой, Карп Наберука второй день сидит на могиле её отца. Для твоего ветерана, Марии Кондратьевны, это станет приятной неожиданностью. Вот что, майор, в районе Воеводовки действует наша разведывательная группа. Они получили приказ и знают, как действовать. Не новички, все обстрелянные, воюют с начала спецоперации. Получи соответствующую экипировку, майор и оставь у меня свой телефон. Связь по внутреннему каналу. Твой позывной «Грузин». На столе полковника затрезвонил телефон внутренней связи. Полковник прижал трубку к уху, незанятой рукой дал знак Габарашвили, что он свободен и может идти выполнять задание. Резо отдал честь полковнику и вышел из кабинета. Не мешкая, он разыскал начальника тыла, получил под расписку экипировку и тут – же, в палатке, переоделся. Перед Марией Кондратьевной Габарашвили предстал в камуфляже, в бронежилете. Разгрузка забита до отказа, на ремне висит автомат. Резо, войдя в палатку, нашел Белоусову сидящей на походной кровати и с папиросой в руке.
«Мария Кондратьевна, Дэдико, справедливые слова говорит поговорка «Привычка вторая натура». Дэдико, нельзя тебе курить, хочу, чтобы ты была здоровая, Дэдико….» Резо стал смотреть в лицо Белоусовой, которая ответила на его слова удивлением и словами:
«С привычкой я сама справлюсь, а вот тебя, Резо, не узнать. Впору тебе сразиться с целой ротой фашистов. Лика, дорогуша, посмотри на этого воина, ну прямо былинный богатырь». От хвалебного Слова лицо Резо стало суровым и он, расправив плечи, и став по стойке «смирно», ответил:
«Воевать мы не собирались, Дэдико. Враг пришёл к нам, и мы не можем отсиживаться, иначе мой Папа встанет из могилы». Резо расслабился, сел на стул у кровати Белоусовой, поведал новость:
«Дэдико, тебе надо хорошо выспаться, завтра будет трудный день. И вот ещё приятная новость: твой однополчанин Карп Наберука со вчерашнего дня живёт у могилы твоего отца. Полковник говорит, что он ждёт тебя и не собирается уходить, пока не встретится с тобой». Мария Кондратьевна устремила радостный взгляд на Резо, покачала головой, вдавила недокуренную папиросу в пепельницу, сооружённую на скорую руку из консервной банки, упрекнула Резо:
«О моём боевом товарище, Резо, надо было доложить в первую очередь. Собираемся, едем!» Мария Кондратьевна встала с постели, засуетилась, отыскивая нужные вещи.
«Маша, дорогая вы наша, через полчаса стемнеет, куда же мчаться, сломя голову?» Ликия Прокофьевна Кедрова запротестовала.
«Ночь - союзница разведчика. Собираемся, меня Карпуша заждался поди, не забыть спирт, хлеб и консервы, Карп голодный! Ах ты, Боже мой, не чаяла встретиться, не чаяла, ах ты Карп, Карпуша!» Говорила скороговоркой Мария Кондратьевна, глядя на Резо. Габарашвили только пожал плечами, покачал головой в недоумении. По его лицу было ясно, что он собрался что – то сказать, но воздержался, вышел из палатки. Через десять минут к палатке подъехал УАЗ. В нём сидели два бойца, и когда на заднем сидении автомобиля уселись Мария Кондратьевна и Кедрова, Резо представил бойцов.
«Братья Громовы, Александр и Алексей, «Сармат» и «Попович». Они знают дорогу». Братья сняли балаклавы и повернулись к попутчикам. Их голубые глаза беззаботно – весело смотрят на Марию Кондратьевну, сидящий за рулём Алексей уверяет:
«Дорожку знаем очень даже хорошо, Карп Иванович устраивал походы к могиле нашего героя, Берёзова. Мы собирались перезахоронить Его, перенести прах героя Советского Союза в центр Воеводовки, на центральную площадь….»
«Боец, ты упомянул Карпа Ивановича, а фамилии его не назвал!» С волнением в голосе спросила Мария Кондратьевна.
«Фамилия его известная, Наберука, ветеран, он преподавал у нас в школе и вёл кружок «Патриот». С уважением к моему любезному читателю. К сожалению книга 3 и 4 не закончена в срок. Ельников - Чуйский, Волгоград, 2025.