Страничка в книгу Московские коммуналки

В послевоенные 50-е годы практически все москвичи жили в коммуналках. На нашем курсе в отдельной квартире жил с матерью только Юлий Гамалея, сын знаменитого академика. (Фактически Юлий был внуком академика, которого тот усыновил после ареста своего сына в 1938 г. Но об этом мы узнали только после «разоблачения культа»). В коммуналках жили и журналисты, и писатели, и драматурги, и сценаристы, поэтому написано и снято о них более чем достаточно. Вспомним хотя бы «Покровские ворота». Однако я не встречал даже упоминания о таком распространённом явлении, как сдача студентам «коечки» в одной комнате с хозяевами. Я спал на таких «коечках» три года и хочу об этом рассказать. Наиболее интересным был второй сезон, советую до него дочитать.

Однако сначала мне придётся отвлечся от основной темы.

Осенью 1951 года, успешно сдав вступительные экзамены, я был принят в Московский геолого-разведочный институт (МГРИ). Без общежития, поскольку количество мест в нём было крайне ограничено; «...родители у вас живы, отец инженер и сможет помогать вам, а у многих поступивших отцы погибли на фронте, семьи малообеспеченные...». Это была правда. Большинство комнат в общежитиях институтов, временно находившихся в эвакуации, были заняты москвичами, потерявшими жильё при бомбёжках немцами столицы. И мои сокурсники, принятые «с общежитием», первый год тоже жили в комнатах частных дач на станции Ильинская (40 км от Москвы), которые снимал для них институт. Институт оплачивал и проезд. Лишь на втором курсе их разместили в общежитии на «Дорогомиловке». Мне же предстояло снимать «койку» по тогдашней таксе 150 рублей. (Стипендия в гуманитарных вузах была тогда 280 руб, а в технических, включая МГРИ, 385 руб. Кстати, это одна из причин поступления некоторых моих сокурсников в МГРИ).

Листочки с педложениями висели  у входа в институт, и я выбрал «коечку» поближе к нему. МГРИ располагался на Манежной площади напротив Кремля, а «коечка» моя в «шаговой доступности» в Богословском переулке вблизи площади Пушкина. Ветхий двухэтажный особнячок. На первом этаже три комнаты, туалет и довольно просторная кухня с раковиной (вода холодная) и газовой плитой. На втором, куда я за 9 месяцев ни разу не поднимался, три или четыре комнаты. В туалете среди многослойных отстающих обоев встречались газеты с буквами ять и фита. Соседей почти не помню (прошло 74 года), они были немногочисленны, маленьких детей не было.

Хозяйка моя, старушка лет 65-и Мария Акиндеевна до революции жила «в прислугах», а  после 1917 г стала называться «домработницей». На какие средства она жила в 1951 г я не знаю (для всех пенсию по старостьно ввели только в 1956 г), но без моих 150 рублей ей повидимому было не обойтись.

Комнатка узкая метров 8 кв. По правой стенке от двери вешалка, узкая кровать бабушки, у окна столик-тумбочка, покрытый скатёркой, с литографической иконкой и «крымской» шкатулочкой, обклеенной ракушками. По левой стенке от двери «шифоньер», в котором мне выделены «плечики» и полка для одежды, мой узкий «топчан» с ватным матрасом. У окна небольшая  тумбочка для моих вещей: книги, конспекты, туалетные принадлежности и пр. Расстояние между спальными местами сантиметров 70.

На кухне у бабушки свои столик-тумбочка, полка с посудой, сковородой и чугунным утюгом, которыми я мог пользоваться. В средине кухни стол, за которым можно поужинать или погладить брюки, нагревая утюг на газовой плите. Постель бабушка меняла раз в две недели, бельё сдавала в прачечную.

«Койка» меня устраивала, но чтобы читатель понял, как можно 9 месяцев жить в таких условиях, придётся описать мой распорядок дня. Утром умылся, побрился, выпил стакн чая с бутербродами. 30 минут пешком до института. После лекций в дешёвую студенческую столовку в соседнем корпусе М Г У. За несколько дней до стипендии, когда у студентов «вошь в кармане», можно взять самые дешёвые «суп гороховый на м/б», «гуляш из вымя с рожками» или рисовую кашу. Горчица бесплатная. Был ещё недолгий счастливый период, когда на столах стоял бесплатный хлеб. У меня таких голодных дней практически не было, т.к. родители присылали 150 руб на койку и 200 руб на «роскошную  жизнь». После столовки самостоятельные занятия на кафедрах  с образцами горных пород, минералов, ископаемой фауны, разными пособиями. Но, главное - в читальном зале библиотеки, обладавшей, не только учебниками, но и огромным фондом художественной литературы. Библиотека закрывалась в 10 часов. Пешком по улице Горького (ныне Тверская) через Елисеевский  магазин - пачка пельменей или десяток котлет, булка, 150 гр сыра или колбасы на завтрак (нарежут тонкими ломтиками). Через пустой уже Палашёвский рынок домой. На ужин варю пельмени или жарю котлеты. На «койку» я приходил только спать, поэтому она меня и устраивала. В выходной, который тогда был один, - Палашёвский бани, кино и музеи. Уже на первом курсе я пересмотрел весь советский кинорепертуар, включая немые фильмы «Пышка», «Процесс о трёх миллионах» и др, а также трофейные фильмы, которые показывали в кинотеатрах «второй категории». Многие мои однокурсники ещё активно занимались спортом, но я посещал лишь конную, парашютную и мото секции.

На втором курсе я снимал «койку» в 1 Николощеповском переулке рядом с метро Смоленская. По рекомендации двух однокурсниц, которые снимали здесь «коечки» уже второй год. Образ моей жизни не изменился. Лишь расстояние до института несколько увеличилось - две остановки метро. И роскошный Смоленский гастроном заменил магазин Елисеевский.

Новый мой дом до революции не был жилым. Он сдавался на несколько дней для проведения различных семейных торжеств, главным образом свадебных застолий. Был он длинным одноэтажным с полуподвалом. Теперь обширное помещение было разгорожено на 6 - 8 комнат и довольное большую кухню. Быт мой здесь практически не отличался от прошлогоднего. Отличались значительно лишь хозяева.

Глава семейства Лев Моисеевич Фрумсон (60-65 лет) и его жена Евдокия в 18-метровой комнате занимали полутороспальную кровать с периной справа от двери. Моя «коечка» располагалась у противоположной стены у окна. Из остальной мебели помню только ручную швейную машинку на тумбочке, на которой мне даже позволялось поработать (я конструировал особый рюкзак с жёсткой спинкой из бамбука). Хозяин имел обширный живот и хриплый голос. Повидимому страдал гастритом, так как иногда ночами громко призывал супругу: «Дуня, сядь мне на живот, опять болит». Он не работал, но ранее повидимому трудился в каких то правоохранительных органах, так как к нему приходили «за советом». Я дома почти не бывал, поэтому количество клиентов оценить не могу. В моём присутствии диалог проходил практически шёпотом, тем не менее было понятно, что к официальным юристам клиент обращаться «опасался». И советы требовались соответственные, типа кому можно дать в лапу и сколько. Мысленно я называл хозяина «лжесвидетелем». Дуня небольшого роста, рыхловатая бесцветная была типичной домохозяйкой.

Иногда несколько дней у нас гостил внук хозяев Алик, парнишка лет 12, которому стелили тюфячёк на полу рядом с моей «коечкой». Изредка появлялась и невестка, мать Алика Зина. Ночевала она только пару раз, тоже на полу на байковом одеяле рядом с сыном. Зина недавно вернулась из мест заключения, была очень худой с прокуренным голосам и многочисленными татуировками. Она сразу раздевалась до майки, демонстрируя татуировки, подтыкала юбку и приномалась за уборку комнаты. Мытьё полов, окон и пр. (Хозяев за уборкой я никогда не заставал). Была она весёлой разговорчивой, охотно рассказывала свою историю.

Сразу после войны сын хозяев Гриша (который пока продолжал отбывать свой срок), она и пятилетний Алик занимались своеобразным воровством. «Святое семейство» с двумя чемоданами стучалось в заранее намеченную коммуналку: «Здравствуйте. А Василий дома? Ещё на работе? Вот беда. А мы из Акмолинска (Елабуги...). Его старые друзья. Прямо с вокзала. Ну ничего, мы подождём на площадке». Приличная семья с маленьким ребёнком, с вокзала, с чемоданами. В коммуналках обычно знали, где сосед прячет ключ от комнаты. «Зачем же на площадке. Мы откроем. Подождите в комнате. Василий придёт часа через два. Туалет вот здесь». Люди тогда были доверчивыми. К приходу Василия его «друзья» с заметно потяжелевшими чемоданами бесследно исчезали. Подвёл Гришу с Зиной маленький Алик. Ляпнул что-то не к месту при бдительном соседе. Закончив рассказ, Зина весело смеётся и выдаёт повзрослевшему Алику подзатыльник.

Комната, где я ночуюю, у Фрумсонов не единственная. Около моей «коечки» дверь во вторую узенькую комнату метров в 6, где живут дочь хозяев Надя с мужем Володей. Надя работает сестрой-хозяйкой в больнице, поэтому всё постельное бельё у нас с больничным штемпелем. Муж Володя, водитель грузовика, после работы, пообедав, отправляется с приятелями «гонять голубей». В Москве 1952 года было ещё много голубятен. К Наде вечером часто заходят подруги. Принарядившись и подкрасившись она отпрвляется с ними в кино или гулять. Зовут и меня.

У одной из подруг Нади был уникальный муж. Айсор (ассириец), глава айсорской диаспоры в Москве. Звали его почему-то «Дядя Толя». Большинство айсоров в те годы были в Москве чистильщиками обуви. Их будки стояли повсеместно, особенно в центре города. У них можно было почистиь до блеска ботинки, купить шнурки, стельки, сапожный крем и щётки. (Кстати, знаменитая экстрасенс и целительница Джуна Давиташвили называла себя «ассирийской царицей»). Дядю Толю я видел один раз. Крупный мужчина с густой растительностью на лице, покрывавшей не только щёки и подбородок, но торчащей из ушей и ноздрей. Волосы из ноздрей плавно переходили в усы.

 Снимал «коечку» я и на 3 курсе в Черниговском переулке Замоскворечья, но ничего интересного эта зима в мой рассказ добавить не может.