Большая любовь маленькой Катэ

                Глава 1
У детей, выросших в детском доме, особых развлечений не бывает. Поэтому нам всегда приходилось самим что-то придумывать. В городе и на окраинах было много заброшенных домов. Обычно мы делились на группы и находили старые дома со странными историями, а после устраивали экскурсии друг для друга. Те, у кого была более богатая фантазия, сами придумывали истории. И чаще всего, они и были наиболее интересными.

В этот заброшенный двор нас привёл Борис Плетнёв, парень из старшей группы. История двора была довольно печальной. Произошло это в конце тридцатых годов, в разгар сталинских репрессий. В этом дворе жила семья секретаря парткома военного завода Нугзара Габриадзе. Ещё в юные годы он состоял в банде Сталина и личное знакомство с вождём делало его одним из влиятельных людей в городе. У Нугзара Тамазовича была единственная дочь. Звали её Екатерина.

Катэ, так называли её дома, в школе дружила с мальчиком. Его звали Генрих Гордеев. Это была обычная наивная дружба советских детей. Они вместе ходили в школу, в библиотеку, помогали ребятам из младших классов, старикам, живущим по соседству. Но уже в старших классах было заметно как их детская привязанность переросла в нечто большее чем просто дружба.

После школы Катэ поступила в педагогический институт, а Генрих, решил стать инженером. Уже на первом курсе он сделал предложение Екатерине. Она ни минуты не колеблясь согласилась, так как не представляла свою жизнь без Генриха. Решение дочери выйти замуж Нугзар Тамазович воспринял вполне спокойно. Генрих ему всегда нравился. Он хорошо учился, занимался спортом и, разумеется, был комсомольцем.

                Глава 2
Это случилось в начале ноября. У них в институте, как и по всей стране, все готовились к празднованию двадцатилетия Октябрьской революции и Екатерина вернулась с занятий позже обычного. Мать Катэ, всегда приветливо встречавшая её, с нескрываемым раздражением в голосе спросила почему она так поздно пришла
- Опять со своим барином встречалась?

Катэ не поняла, почему мать назвала Генриха барином. Тина Отаровна знала его с первого класса и всегда поощряла их дружбу.

- Мама, какой ещё барин? Генрих комсомолец, - вступилась за своего любимого Катэ.

Но мать оборвала её на полуслове:

- Тебе ещё учиться надо. И вообще, мы с папой не хотим, чтобы ты впредь встречалась с Генрихом. Даже не смей произносить его имя.

Не дав, дочери опомниться от услышанного, Тина Отаровна ушла в свою комнату, демонстративно захлопнув за собой дверь. Сердце Кате билось так сильно, что казалось оно вот-вот выпрыгнет наружу. Она с нетерпением ждала, когда отец вернётся с работы, чтобы поговорить с ним. Нугзар Тамазович сильно любил свою дочь, поэтому Катэ была уверена, что она сможет его переубедить и ей вновь позволят встречаться с Генрихом. Но каково же было её удивление, когда Нугзар Тамазович сказал, что Генрих из бывших дворян. К тому же, его бабушка англичанка и не исключено, что он английский шпион.

Разумеется, Генрих не был шпионом. Просто это были очень страшные времена. Малейший намёк на дворянское происхождение, и ты уже враг народа. Находились свидетели антисоветских связей, а также соучастники и даже жертвы вашего предательства.

Попытка Катэ защитить Генриха была безуспешной. Она билась о стену непонимания. Катэ догадывалась, что Генрих не простолюдин, как все остальные в её окружении. Он был очень утончённым. Прекрасно знал английский язык, хотя они в школе проходили немецкий, играл на рояле и часто цитировал Святое Писание, что тогда было не безопасно. Мысль о том, что её любимый иностранный шпион казалась ей кощунственной.

Утром Катэ проснулась раньше обычного, но встать с постели не было сил. У неё был сильный жар. На кухне, едва слышно, беседовали родители. С трудом встав с кровати, она дрожащей рукой приоткрыла дверь, чтобы услышать их. Катэ была уверена, что отец говорит о Генрихе.

- Не понимаю, как всё это время ему удавалось скрывать своё происхождение. И в комсомол его приняли, и в институт поступил. Кому сказать, он даже к нам домой приходил, - всегда в уверенном голосе Нугзара Тамазовича, слышны были нотки страха. - Надеюсь, о том, что Катэ за него замуж собиралась никто не знает
На вопрос жены арестуют ли Генриха, Нугзар Тамазович ответил, что в органах разберутся. И если он шпион, а он наверняка шпион, иначе не скрывал бы своего происхождения, то понесёт наказание по всей строгости закона. Понимая, что по всей строгости закона означает расстрел, Тина Отаровна с нескрываемым беспокойством произнесла:

- Нугзар, он же совсем молодой.

- Врагов народа надо уничтожать ещё в колыбели, - категорично заявил Нугзар Тамазович, грозя кулаком воображаемому врагу.

Катэ уже не могла слушать дальше весь этот бред. Она зашла на кухню и судорожно сжимая худые пальцы в кулак, заговорила:

- Генрих не враг. Даже если его родители дворяне, он всё равно не враг. Пушкин, Герцен, Толстой, Гоголь – все они дворяне или помещики, но несмотря на это мы в школе проходим их произведения.

Нугзар Тамазович был непоколебим. Ни слова дочери, ни её слёзы не трогали его сердце, плотно обёрнутое в партийный билет. От отчаяния Екатерина, сказала такое, после чего отец пришёл в ярость.

- А ведь отец Ленина дворянин. Значит сам Владимир Ильич тоже...

Кате даже не успела договорить. Нугзар Тамазович ударил её по лицу со всей силы. Тина Отаровна в ужасе вскрикнула, а Екатерина, утирая алую кровь, голосом, полным ненависти, произнесла:

- Спасибо вам, товарищ Габриадзе, - и задыхаясь от рыданий убежала в свою комнату.

Тина Отаровна хотела пойти за дочерью, чтобы хоть как-то успокоить её, но разгневанный Нугзар Тамазович остановил жену.

- Перебесится.

                Глава 3
На следующее утро Катэ решила первым делом пойти домой к Генриху. Когда она постучалась, дверь открыла соседка по коммуналке и сказала, что Генриха с матерью забрали вчера вечером.

- Вот так живём и не знаем, что шпионы под боком поселились. Они мне всегда не нравились. Интеллигенты паршивые, - не унималась злобная старуха. – Они между собой всегда на иностранном языке разговаривали. Наверняка было что скрывать.
Слова соседки прозвучали, как приговор. Катэ стояла как вкопанная, под грузом услышанного. Ей так хотелось, чтобы всё это оказалось кошмарным сном. Сейчас она проснётся, а всё происходящее ей приснилось.

- А тебе то, что надо было? Или ты тоже из них? - прищурив глаза, спросила бдительная соседка.

От страха попятившись назад, Екатерина слабым голосом произнесла "нет" и убежала прочь. Как некогда Иуда отрёкся от Иисуса, так же Катэ сегодня отреклась от Генриха. По дороге домой она встретила его однокурсника. Он сказал, что сегодня куратор их группы объявил об исключении Генриха из института и комсомола. Выяснилось, что Генрих английский шпион. Эта новость окончательно подкосила Катэ. Вернувшись домой, она попыталась вновь поговорить с матерью о случившемся, но Тина Отаровна отказывалась слушать свою дочь. Когда же вечером, придя с работы, отец узнал, что Катэ ходила домой к Генриху, то пришёл в ярость. Он запер её и запретил выходить из комнаты, а жене сказал:

- Утром позвоню в институт и скажу, что у неё пневмония.

Родители продержали её взаперти почти две недели. Сама Екатерина уже потеряла счёт времени. Всё это время она почти ничего не ела, изредка пила воду и часами напролёт рыдала, а потом обессиленная ненадолго засыпала. Катэ постоянно бредила, повторяя имя любимого. Временами матери казалось, что у дочери помутился рассудок.
На пятнадцатый день, Нугзар Тамазович вернувшись с работы сказал жене:

- Можешь отворить дверь. Уже всё. Трибунал вынес приговор, а сегодня утром решение привели в исполнение.

Тина Отаровна в душе хоть и понимала всю нелепость ситуации, но перечить мужу не смела. Тихонько утирая слёзы, она направилась к дочери. Катэ проснулась на звук ключа в замочной скважине. Тина Отаровна открыла дверь, но в комнату зайти не смогла. Она не знала, как сказать Катэ, что Генриха уже нет. Распахнув дверь, Тина Отаровна вернулась на кухню.

Как птица, которую долго держали запертую в клетке, боится покинуть её, так и Катэ долго не решалась выйти из комнаты. И вышла только, когда услышала, как отец сказал, что завтра она может пойти на занятия.

Увидев Катэ на пороге кухни, Нугзар Тамазович не смог сдержать своего удивления. Все эти дни, пока Катэ была взаперти, он не видел её и не предполагал во что превратило горе его дочь. Катэ так исхудала, что была похожа на призрак. Её когда-то чёрные, как угольки глаза, истлели дотла. Казалось, сама смерть поселилась в них.

Дрожащим голосом Кате спросила, есть ли новости о Генрихе. Тина Отаровна в нерешительности взглянула на мужа. Он уткнулся в газету, читая очередное обращение вождя к народу.

- Ты пока присядь, поешь что-нибудь. Я вот пирогов напекла, - сказала Тина Отаровна, усаживая дочь за кухонным столом.

- Что с Генрихом? Его уже отпустили? - вновь спросила Катэ, но родители словно не слышали её вопроса.

Неизвестность о судьбе Генриха и молчание родителей сводили её с ума. Из последних сил она ударила по столу и закричала:

- Почему вы молчите? Мне кто-нибудь скажет, что с Генрихом?

Нугзар Тамазович сложил газету и спокойно, словно не замечая отчаяние дочери произнёс:

- Тебе уже незачем о нём беспокоиться. Теперь для тебя главное хорошо учиться и больше не марать имя нашей семьи дружбой с врагами народа. А Генриха больше нет.
Катэ догадывалась, что Генриха могут расстрелять, но всё же где-то в глубине души надеялась на чудо.

- Ты и правда веришь в то, что Генрих и его мать английские шпионы?

- Теперь это не важно, доченька, - с безразличием ответил Нугзар Тамазович.

- Расстреляли ни в чём не повинных людей, а ты говоришь не важно? –  Кате не могла понять, как может её отец так безразлично говорить о смерти невиновных людей.

- Пламя революции не уничтожило всех врагов. Вот нам теперь приходится проводить чистку. Возможно, под эту чистку попадут и невиновные, но как говорит Егор Степаныч "лучше перебдеть, чем недобдеть", - сказав последнюю фразу Нугзар Тамазович довольно ухмыльнулся.

Екатерина пришла в ужас от слов отца. Было ясно, что говорить с ним бесполезно. На самом деле Катэ потеряла не только Генриха, но и отца. Она уже не хотела считать себя его дочерью. Запершись в свой комнате, Катэ долго думала, как ей дальше жить. Она потеряла любимого человека. Это было горе, с которым трудно было смириться. Но жить с тем, что она презирала отца и его идеалы было гораздо труднее. Катэ хотела уйти, но куда именно не знала. Она ещё долго думала над словами отца и именно в них нашла выход.

- Пламя революции, - шёпотом произнесла Катэ.

Она встала с кровати и, взяв лист бумаги, написала письмо родителям. Затем достала с полки альбом и начала рассматривать фотографии. Первые страницы она просмотрела довольно быстро, но последние несколько страниц она разглядывала долго. Это были школьные фотографии, на которых был и Генрих. Катэ взглянула на часы, было уже поздно. Скоро рассвет и ей надо было спешить. Она напоследок оглядела свою комнату, а затем тихонько прошла на кухню. Взяв всё необходимое, Катэ поспешила во двор.

                Глава 4
Дом, в котором жила семья Габриадзе, до революции принадлежал еврею ростовщику, Давиду Шнейдеру. Его тоже поглотило пламя революции. Теперь же здесь жили семьи работников военного завода. Катэ села на скамейку напротив окон их квартиры. Ждать осталось совсем немного. За эти несколько минут вся недолгая жизнь пронеслась у неё перед глазами. Она старалась вспоминать лишь то, что было связано с Генрихом. По сути, она знала его почти всю жизнь. Первого сентября в первом классе их посадили за одну парту и с тех пор они были неразлучны. Она и сейчас чувствовала его рядом с собой. Лёгкий предрассветный ветерок весело заигрывал с её чёрными локонами, и ей казалось, что это Генрих нежно перебирает её волосы.

Ровно в шесть утра Нугзар Тамазович выходил на балкон и делал зарядку. Через несколько минут в окне зажёгся свет. Катэ поспешно сняла пальто, открыла бутылку с керосином и облила себя. Как только отец вышел на балкон, она зажгла спички, и так как руки были в керосине всё её тело мгновенно охватило пламя.
Ещё не рассвело и лишь робкие лучи, солнца прокрадываясь между домами, пытались заглянуть во двор. Всё ещё сонный Нугзар Тамазович, не сразу понял, что происходит.

- Вот мерзавцы, что они там подожгли, - сказал он, грозно ударив рукой по перилам балкона.

И только когда Нугзар Тамазович узнал в неистовом крике голос дочери, он понял, что произошло. Тем временем, языки пламени окутавшие Кате, стремились вверх. Казалось изголодавшийся огонь, хочет поглотить весь двор. А Кате всё кричала. Она кричала от страха и боли.

Нугзар Тамазович в ужасе стал звать жену:

- Тина, Катэ горит. Наша дочь горит.

Тина Отаровна босиком побежала вслед за мужем. Когда они оказались во дворе, соседи с первого этажа, прибежавшие на крики, уже пытались спасти горящую Катэ. Через несколько минут им удалось потушить пламя, и обгоревшую Катэ доставили в больницу.

                Глава 5
Нугзар Тамазович почти на коленях умолял врача спасти его дочь. Доктор пообещал сделать все возможное. Прошло почти два часа, когда врач вышел к родителям.

- Товарищ Габриадзе, у вашей дочери очень много ожогов. К тому же организм у неё очень истощён, - доктор сделал паузу, снял очки и, потирая красные от усталости глаза, добавил. - Я не стану от вас ничего скрывать. Если Екатерина доживёт до завтрашнего утра, тогда возможно у неё есть шанс. А если нет...

Слова врача прервало рыдание Тины Отаровны.

- Мы можем увидеть Катэ? - взмолился Нугзар Тамазович.

Врач сказал, что дочь не хочет их видеть. Она просила его не пускать родителей, даже если уже умирает.

- Вы сможете увидеть свою дочь, когда она уснёт. Сейчас её нельзя беспокоить.

Через пол часа подошла медсестра и провела родителей к уснувшей Катэ.

- Пожалуйста, только очень тихо, - обратилась она к всхлипывающей матери.

Катэ лежала на больничной койке, почти без призраков жизни. Многочисленные повязки покрывали её хрупкое тело. Из-за ожогов любые прикосновения причиняли ей нестерпимую боль. Поэтому, несмотря на то что в палате было холодно, Екатерину ничем не накрыли. Больших усилий стоило Тине Отаровне сдержать себя, чтобы не разрыдаться при виде Катэ. Но помня, слова врача, что она не хочет их видеть, несчастная мать, зажав рот ладонями, смотрела на свою едва дышащую дочь.
Напротив Катэ, с обожжёнными в заводской лаборатории кислотой руками, лежала женщина лет сорока. Тихонько, чтобы не разбудить Екатерину, женщина сказала:

- До того, как сделали укол, ваша дочь бредила. Всё звала какого-то Генриха. А засыпая сказала: "я скоро приду к тебе".

Не в состояние сдержать себя, Тина Отаровна выбежала из палаты. Она понимала, что дочь умирает и никто не может её спасти. Когда Нугзар Тамазович вышел за ней, жена набросилась на него с упрёками:

- Это ты во всём виноват. Мою дочь погубил не арест Генриха, а ты, - Тина Отаровна задыхалась, её голос срывался от слёз. - Даже если Генрих и был виноват, тебе не надо было так жестоко обращаться с собственным ребёнком.

- Я всего лишь хотел уберечь её, - Нугзар Тамазович говорил почти шёпотом, боясь, что их могут услышать. - Если бы узнали, что враг народа жених нашей дочери, то сама понимаешь, чем это всё могло обернуться для неё.

- Не для неё, а для тебя. Ты боялся не за Катэ, а за себя и за своё тёплое место.
Долго ещё Тина Отаровна обвиняла мужа и когда Нугзар Тамазович в очередной раз попытался оправдаться, его прервала медсестра:

- Товарищ Габриадзе, доктор просит вас вернуться в палату.

Непримиримый атеист, он отчаянно молился в душе неведомому ему Богу, за спасение своей дочери. Зайдя в палату, Нугзар Тамазович увидел, как врачи что-то обсуждают возле кровати, на которой лежала Катэ.

- Что с ней? - с порога спросил он дрожащим голосом.

- Из-за многочисленных повреждений кожи Екатерина теряет температуру тела.

- Ну так накройте её чем-то, - сквозь слёзы сказала Тина Отаровна.

- Это не внешний, а внутренний процесс, организм теряет тепло гораздо быстрее, чем его вырабатывает. К тому же, она сама никак не сопротивляется. В ней нет желания жить.

- Причём тут желание жить? Вы же доктор, сделайте что-нибудь, - возмутился Нугзар Тамазович.

Он набросился на врача, обвиняя его в некомпетентности, как вдруг в палате послышались чьи-то стоны. Это была Катэ.

- Девочка моя, - тихо произнесла Тина Отаровна и подошла к дочери.

Катэ посмотрела на мать, а потом взглянув на врача хотела что-то сказать, но кожа лица так сильно обгорела, что ей трудно было шевелить губами. Тина Отаровна, рыдая, бросилась к ногам дочери. Ей хотелось обнять своего ребёнка, но из боязни причинить ей боль, она, причитая, гладила край простыни.

Врач был в нерешительности. Он не знал как ему поступить. С одной стороны Катэ не хотела видеть родителей и её нельзя было беспокоить. С другой стороны, врач знал, что Катэ умирает и он не имел права лишать родителей возможности быть рядом с дочерью в последние часы её жизни.

Тина Отаровна дрожащим голосом взмолилась:

- Ради Бога, сделайте что-нибудь. Она не может умереть. Ведь она же совсем ребёнок.

Врач пообещал сделать всё возможное, хотя сам прекрасно знал, что надежды почти нет. Теоретически при таких ожогах у пациента есть небольшой шанс выжить. Но проблема была в том, что Катэ словно сама с нетерпением ждала смерти. Девочка медленно умирала. Временами она бредила и никто не мог разобрать её речь.

Медсестра сделала очередной укол и сменила повязки. Катэ вновь начала бредить. На этот раз она вполне отчётливо произнесла: "Мы идём к тебе Генрих".

- Почему она сказала "мы"? - обратилась Тина Отаровна к врачу.

- Она бредит, не надо буквально воспринимать её слова.

Доктор знал, что Катэ беременна, но не стал говорить родителям. Срок был не большой, всего два месяца и о спасении ребёнка не могло быть и речи.

Ближе к вечеру состояние Катэ обострилось. Она уже почти не приходила в себя.
Врач сказал родителям, чтобы они готовились к худшему. В те короткие минуты когда Катэ приходила в себя, она молча лежала с закрытыми глазами. Солёные слёзы струились из глаз, обжигая раны на лице.  Катэ умерла ровно в полночь, не приходя в сознание. Она ушла так и не простив своих родителей.

                Глава 6
Как и полагается, Генриха и его мать допрашивали по отдельности. В подвалах Лубянки умели развязать язык. Они могли заставить вас рассказать в мельчайших подробностях не только о совершённых преступлениях, но даже и о тех, которые вы не совершали. Если бы была всего лишь угроза расстрела, то это было бы не так страшно. Допросы шли по пятнадцать часов. Следователи менялись каждые три часа, и каждый последующий был суровее предыдущего. Задержанных били, заставляли часами стоять, не давали им спать.  При этом дознаватели не делали различий, мужчина ли подозреваемый или женщина. Если бы не портрет железного Феликса на стене, то можно было подумать, что допрос ведут не советские офицеры, а средневековые инквизиторы. Под портретом красными буквами была написана самая известная цитата Феликса Дзержинского: “Отсутствие у вас судимости – это не ваша заслуга, а наша недоработка.”

Генрих и его мать Елизавета Александровна продержались пару дней. Физическая боль способна убить героя в любом человеке. Первые два дня Елизавету не допрашивали, а продержали одну в сырой камере. На третий день в четыре часа утра её разбудил конвойный.

- Елизавета Гордеева, на допрос.

Её провели в допросную. Через пару минут зашёл следователь. 

- Ну, Елизавета или может называть тебя Элизабет на английский манер?

- Товарищ следователь, меня зовут Елизавета. Я русская. Я советский человек, - тихонько произнесла она.

- Какой я тебе товарищ? Шпионка! – брызжа слюной, зарычал дознаватель, - Ты слышала, что здесь в подвалах заключённых бьют, пытают, насилуют?

- Я не верю подобным сплетням, - неуверенно произнесла Елизавета Александровна.

- А зря, - словно змея, прошипел следователь.

С Генрихом особо не церемонились. Его начали бить уже на первом же допросе. В течение недели они признались во всём. Во всём том, чего не совершали.

                Глава 7
Шёл седьмой день, как не стало Катэ. Тина Отаровна не переставая плакала. Боль утраты всё никак не стихала. После похорон она обнаружила письмо дочери. А возле письма лежали клочки бумаги. Это был комсомольский билет Катэ. Десятки раз в течение дня Тина Отаровна перечитывала письмо, а если Нугзар Тамазович был дома, то читала его вслух. Она никак не могла смириться со смертью дочери. Горе поедало её разум.

- Послушай Нугзар, сколько боли и отчаяния в её словах, - сказав это, она в очередной раз перечитала письмо дочери.

"Тина и Нугзар Габриадзе. Когда-то мы были счастливой семьёй. Но сейчас между нами такая большая пропасть, что можно разбиться, пытаясь перешагнуть её. В тот день, когда вы объявили о расстреле Генриха, сами того не зная подписали и мой смертный приговор. Генриха убили чекисты, а меня вы. Будь вы чуть милосерднее, может тогда ради своего ребёнка, с болью в сердце я бы продолжила жить. Но увы. Без Генриха жить я не могу, а с вами не хочу."

- Вот почему она в бреду говорила "мы", - утирая горькие слёзы, сказала Тина Отаровна. - Она знала, что беременна. Ты погубил и свою дочь и её неродившееся дитя.

С того дня, как не стало Катэ, Нугзар Тамазович почти не разговаривал. Даже когда жена обрушивала на него поток обвинений, он молча сносил каждое её слово. Поэтому, когда он заговорил, Тина Отаровна невольно притихла.

- Тина, я должен тебе что-то сказать, - неожиданно заговорил он, - присядь. Мне трудно говорить. Поэтому, пожалуйста не перебивай меня.

Тина Отаровна аккуратно сложила письмо и села рядом с мужем.

- Знаешь, я солгал, когда сказал, что Генриха расстреляли. Его осудили на пятнадцать лет, а Лизу на десять. Если бы Катэ узнала об этом, то… - Нугзар Тамазович нервно потёр ладони, - то она погубила бы себя, бегая за ним по лагерям.

Тина Отаровна взглянув на мужа стеклянными невидящими глазами, едва слышно произнесла:

- И ты решил погубить её сам.

Нугзар Тамазович хотел ответить жене, но она не желая слушать его, ушла в свою комнату и заперлась. Он пытался как-то оправдаться, говорил, что хотел уберечь дочь, но в ответ слышал лишь рыдание своей жены. Она рыдала, проклиная  себя, за то, что не поддержала Катэ. Через некоторое время в комнате стало тихо. Нугзар Тамазович надеялся, что жена наконец-то успокоилась, но всё же не решился вновь заговорить с ней. Он так и уснул в гостиной комнате. Как всегда, Нугзар Тамазович проснулся в пять тридцать. Дверь их спальни была открыта. Он тихонько прошёл в комнату, там было пусто. Нугзар Тамазович окликнул жену, но ему никто не ответил. В квартире никого не было. Он понял, что его Тина, ушла. Она ушла ничего не сказав, как уходят все тихие и кроткие люди, доведённые до отчаяния.

Нугзар Тамазович сел на кровать, обхватив голову руками. Он чувствовал, как кровь пульсирует в ушах.

- Наверное опять давление поднялось, - промелькнуло у него в голове.

За стеной были слышны соседские голоса. Звонкий детский смех и музыка, весело льющаяся из радио. Когда-то и в его квартире утро было добрым. Нугзар Тамазович взглянул на часы, уже было почти девять часов. Он даже не заметил, как прошло время. Просидев ещё немного, Нугзар Тамазович поднялся с кровати и подошёл к шкафу. На верхней полке, рядом со шляпами, была коробка, которую давно не открывали. Ещё с гражданской войны у него остался револьвер. Патронов было всего четыре. Но ему достаточно было и одного. Он подошёл к зеркалу, зарядил револьвер и приставил его холодное дуло к виску. Только сейчас Нугзар Тамазович заметил, как он постарел. Ему было сорок пять лет и всего пару недель назад, это был статный красивый мужчина. А сейчас на него смотрел сутулый старик, с поникшим лицом, которое избороздили глубокие морщины.

- Надо поспешить, - прошептал он.

Нугзар Тамазовичу было стыдно признаться себе в том, что ему страшно. Он зажмурил глаза и хотел нажить на курок, но палец предательски не сгибался. Нугзар Тамазович так и не смог выстрелить.

                Эпилог
Спустя годы я захотела узнать, была ли эта история правдой. Мне было интересно, что стало с Генрихом. Теоретически он смог бы выжить. Ему было всего восемнадцать лет, а осудили его на пятнадцать. Следовательно, он должен был освободиться в тридцать три года. Дом, в котором предположительно жила семья Габриадзе, разрушили в начале шестидесятых и построили хрущёвки. Соседи все были новые, и никто не слышал об этой истории. Поэтому, чтобы узнать правду, надо было найти Бориса Плетнёва.

Борис ещё в детском доме любил лазать по крышам, а после школы увлёкся экстремальными видами спорта и стал каскадёром. Он погиб во время съёмок. К сожалению, мне так и не удалось узнать, была ли эта история правдой, или Борис придумал её сам.