Маггловедение на послевоенном курсе. Гл 3

— А сейчас мы посмотрим на королевский дворец, на службу военного караула, — произнёс Снейп. — Так, все за мной! Уизли, Поттер, после поиграете в "камень, ножницы, бумага".

— О, директор, — оживился Гарри, — а вы тоже знаете эту дивную маггловскую игру?

— Я много чего знаю, Поттер, — ответил Северус, — уж побольше вашего пожил в "Паучьем тупике".

— Гриффы наверняка спорят о том, как на них будет смотреться форма этих часовых перед королевским дворцом, — хрюкнул Гойл, который...  ну свова жевал, и на этот раз мятный котелок из волшебных сладостей.

— Поттер, — не мог не поддеть Победителя Волдеморта и Драко, — увидел работу своей месты, да?

— Заткнись, Малфой, — зыркнул на блондина Рональд, — пока я не сказал о твоей работе мечты, которая зияет черной меткой на твоём предплечье!

Драко сник, потому что он всего на миг сегодня забыл о метке Пожирателя Смерти, о войне, хоть ещё этой ночью кричал и корчился от боли во сне от Круциатуса Тёмного Лорда, который потчевал его за промохи Люциуса. Малфой-старший из года в год проваливал все операции Тома Марволо, начиная с дневника, подсунутого им на Диагон-Алее маленькой Джинни Уизли. Поттер, тогда двенадцатилетний мальчишка, не только убил мечом Гордрика Гриффиндора в "Тайной комнате" древнее чудовище — Василиска самого Салазара Слизерина, но и догадался пронзить клыком змея сам дневник Реддла, чем уничтожил крестраж Волдеморта и часть его расколотой души. Змеелицего урода бесил Люциус, который проваливал все задания Повелителя, а за это красноглазый полуинфернал — а иначе это чудовище и не назовёшь — пытал заклятием Круцио мелкого Малфоя: жёстко, с оттягом и с улыбкой на проклятом лице.

— Рон! — возмутилась Грейнджер, — увидев отчаянную боль, во  вмиг погасших серых глазах. — Ты не имеешь право! Запрет МакГонагалл забыл?

— Гермиона, хорёк не стоит твоей жалости! —  возмутился рыжий. — Вспомни, кто он есть!

— Ты сейчас хуже Долохова, который любил применять Круциатус и был тем ещё ублюдком! — возмутилась Миона. — Я снимаю лично с тебя пятнадцать баллов.

— Рон, прекрати беситься! — возразил уже Гарри. — Поврослей уже! Мы все пошутили насчёт работы, чего ты взъелся-то?

— Мистер Уизли, пятьдесят баллов лично с вас за оскорбление студента! — проговорил сурово Снейп. — До конца года будете без магии драить котлы на отработке. Я сегодня же отправлю вопилеры вашем родителям и на работу мистера Артура, чтобы ему объяснили, что воспитал он вас отвратительно.

— Да как вы смеете? Мой отец и я — мы герои войны! Вы...

— Молчать! — рявкнул на гриффиндорца Северус. Он открыл портал взмахом волшебной палочки и отлевитировал в него Уизли. — Подумайте о своём поведении и почистите пока навоз в загоне у профессора Хагрида. Я лично вечером проверю.

И портал закрылся, а Северус как ни в чем не бывало снова стал рассказывать о королевском дворце, о садах вокруг, о коронациях монархов-магглов.

— Прости, Малфой! — тихо произнёс Гарри. — Рон не должен был так говорить.

— Да всё нормально, Поттер, — ответил Драко. — Мне уже не так больно. Вот пытки Сам-Знаешь-Кого — это да, унижение моей матери перед всеми Пожирателями — это больно, ужин Нагайны, когда целиком заглатывают твою учительницу за трапезным столом, или пару ребятишек — это сводит с ума, потому что это никаким Обливиэйтом не стереть с памяти, потому что всё отпечаталось на коже, въелось в кровь. Всё пережитое и увиденное, Поттер. А Уизли — это укус назойливой осы. Нормально всё.

— Мой брат после войны неадекватен, Малфой, — добавила и Джинни. — Мы все немного ещё не в норме. Прости, Рон и правда переборщил.

— Да всё нормально, рыжая! — отмахнулся Драко и добавил мягче: — Спасибо, Джинни!

Гермиона взяла за руку слизеринца, и он переплёл свои пальцы с её тонкими пальчиками. Природная доброта Грейнджер была удивительной, и, прикасаясь к ней, Малфой чувствовал исцеление своей израненной душе, своему разбитому сердцу. Война, родители, раскуроченный Мэнор — всё отступало на второй и третий планы, в приоритете же оставалась только она. Грейнджер — любовь всей его сознательной жизни, начиная с третьего курса. На первых двух Гермиона была раздражающим фактором: бесила, он ей завидовал, да и отец вечно корил сына за то, что какая-то грязнокровка обошла его по всем предметам, что у неё на два балла больше, чем у Драко. Осознание, что червяк, поселившийся в его сердце под названием "лохматая заучка", — Любовь, пришло на третьем курсе. И у Любви были карие глаза, россыпь маленьких веснушек на бледненьком лице, родинка на левой щеке и улыбка, адресованная шрамоголовому Поттеру и недалекому обжоре Уизли. Увы — не Малфою!

А тем временем Снейп произнёс:

— После катания на колесе обозрения, все отправимся на Трафальгарскую площадь. Самые придурковатые сядут со мной в кабинку. Гойл и Финниган со своими девицами, остальные же разбейтесть по четыре человека. Итак, мы идём первыми, я зачарую ваши кабинки, чтобы вы не вывалились. И хоть здесь это невозможно, но вы же не обычные магглы. Вперёд!

Гермиона с Драко и Гарри с Джинни последовали в самом конце, когда рассадили всех по кабинкам. Они были замыкающими. Как только все расселись, сразу почувствовали магические запоры на входной дверце стеклянной капсулы.

— Я здесь бывала с родителями, — улыбнулась Гермиона. — В последний раз летом перед первой поездкой в Хогвартс: в начале июля и в конце августа.

— Я бывал здесь с дядей Верноном, тётей Петуньей, с кузеном Дадли и его толстым другом, — проговорил Гарри. — Однажды прокатился с ними, а в основном ждал их всегда внизу. Грыз сладкий фруктовый лед и мечтал покататься когда-нибудь сам, ну или с друзьями, которых у меня не было до одиннадцати лет.

— А ещё Гарри жил в чулане под лестницей, — вздохнула Грейнджер. — Донашивал одежду за Дадли и питался почти испорченной едой, которую не жалко было выбросить.

— Поттер, это правда? — ужаснулся Драко. — Салазар! Да если бы ты принял мою дружбу на первом курсе, я возил бы тебя в наш Мэнор, кормил бы сладостями, мы бы гоняли сов, домовиков и запускали огненных змеев по вечерам на юге Франции. Да много бы чего ещё натворили! Эх, Поттер, Поттер...

— Ему необходимо было возвращаться именно в дом своей тётки, потому что только родная кровь могла и защищала Гарри от того, что его поймают Пожиратели и вычислит Волдеморт. До семнадцати лет дом на Тисовой улице защищал Гарри магией крови. Вот почему только в семнадцать лет Том Реддл смог узнать, где жил и скрывался Поттер. Поедь он с тобой, Малфой, — возразила мягко Миона, — и его бы враз поймали. Да и твой отец в те времена был ярым фанатом Тёмного Лорда. Многие ждали его возвращения. К тебе ему точно было нельзя.

— Да даже к нам, Малфой, нельзя, хоть наша "Нора" — достоточно защишенное место, - выдохнула Джиневра. — Однажды Гарри был у нас после операции "Семь Поттеров", так Беллатриса, Долохов, Фенрир Сивый и кто-то ещё окружили нашу "Нору", чтобы забрать Поттера. Только защита крови была способна спасти Гарри.

— Да, я понимаю, что значит защита крови и магия рода, — ответил Драко. — Меня и самого не раз спасали стены Мэнора даже тогда, когда ОН жил у нас со своей шайкой убийц. Мэнор не дал мне сойти с ума, наложить на себя руки посредством яда или банальной Авады. ОН издевался не раз, во время десятков Круцио, нашептывая мне почти на своём змеином языке: "Давай же, Малфоеш, которому я вообще позволил зачаться в чреве бесплодной Нарциссы. Давай же, пусти себе Аваду в лоб, или застрелись из револьвера отца. Никчёмный щенок! Порадуй меня — своего господина". Но я жил. Стены родного поместья помогали мне не спятить.

Гермиона сильнее переплела их с Малфоем пальцы, а Драко благодарно посмотрел на гриффиндорку.

Они рассматривали на самой вершине колеса обозрения весь Лондон. Гарри с Грейнджер показывали двум чистокровным магам, где и что находится.

— Трафальгарская площадь представляет собой... - проговорил нудно Северус, когда они спустились с колеса обозрения.

— А давайте сегодня поиграем в бутылочку? — вдруг предложила Уизлетта. — В нашей гостиной. В правду и действие, а? В пирамиду из брусочков на раздевание?

— Это как это? — удивился Малфой. — Что ещё за пирамида такая, гриффы?

Гарри покраснел и пояснил, глянув на Джинни — видимо те уже вовсю эту пирамиду применяли на себе. На двоих.

— Берёшь сниза брусочек, вытаскиваешь его осторожненько и кладёшь на самый верх. Пирамида высокая, Малфой, типа карточного домика, но только из тонких деревянных брусочков. У кого упадёт это сооружение, тот и снимает одежду.

— До нижнего белья у девочек, если ты не в компании своего парня, а среди чужих... —улыбнулась рыжая.

— А у нас до трусов при чужих, — подмигнул блондину Поттер, — а при своей девушке можно и до костюма Адама. Зато после, если вы с ней одни, можно заняться жарким африканским сексом. Но надо не забыть наложить все самые сильные защитные, отводящие, заглушающии и прочих с десяток чар и заклятий. А после твоя девочка сделает тебе так хорошо, что...

— Эй, четвёрка! Да, вы там, в конце? — услышали они голос директора. — О чем я только что рассказывал?

Гермиона закашлялась, а Драко беспомощно хватал ртом воздух и дул руками себе на лицо, ибо оно горело от смущения и неловкости.

— Полагаю, о Тауэре, сэр? — не моргнув, ответил гриффиндорец. Он поглядел на одногруппников и добавил уже спокойней:  — О подвалах Тауэра с их страшными червями-людоедами. Если у заключенного гаснул светильник в глубинах Тауэра, то чудовище вмиг поднималась из недр земли и поглощало его, выплёвывая лишь скелет.

А тем временем Драко взял за руку Гермиону и прошептал ей на ухо:

— Знаешь, я хочу сыграть с тобой в эту пирамиду, Грейнджер. Один на один, без свидетелей. Этой ночью, дорогая. У меня или у тебя в комнате старосты Хогвартса. Только мы с тобой. До рассвета вместе. Что скажешь? Если Потти с Уизлеттой это могут, или Вислый со своей сисястой Браун, то чем хуже мы с тобой? ДеФки не так искусны в любви, как Малфои, Грейнджер. Я бы свёл тебя раз десять за ночь с ума.

— Не надо, Снейп смотрит на нас...

— Да плевать на то, куда крестный смотрит, милая... — Драко провел большим пальцем по ладони девушки — Мы с тобой вопреки всему миру. Я в тебе, Гермиона, а ты на мне. Наши стоны, поцелуи, клятвы верности в вечной любви.

— Хочешь сказать, что ты...

— С самого первого курса, а с третьего — до безумия люблю, — ответил слизеринец. — Тебя одну...

— Но ты явно уже бывал с девушкой, Малфой? Сколько раз и с кем?

— На четвёртом курсе...  Вернее, после четвёртого, когда мать увезла меня на лето во Францию, чтобы я не видел того, как осваивался в Мэноре после своего возвращения Сама-Знаешь-Кто. Алина из Дордони. Она была старше меня на два года. С ней я познал страсть. Всё лето познавал. И — да, я знаю как любить девушку. Твоему измученному одиночеством сердцу и моей душе нужна наша любовь, Грейнджер. Я не сделаю тебе ничего, если ты не захочешь. И нам уже давно по восемнадцать лет с большим хвостиком.

Она не ответила, но ладонь свою не вынула из руки Драко. А он не торопил, просто держал за руку Грейнджер, смотрел только для неё одной нежно и с любовью, преданно и трепетно, словно мощный зверь, перед которым был маленький ребёнок, с которым надо быть предельно осторожным и терпеливым. И Гермиона доверилась Драко. Не совсем ещё, как лань готовая сбежать при малейшем шорохе, но уже доверяющая на половину.

Далее директор свернул к музею, и тут уже оживился Поттер:

— Товарищи-чистокровные, сейчас вы увидите творения великих художников и скульпторов, однако ни картины в дорогих и тяжёлых рамах, ни статуи двигаться не будут.

— Правда? — удивилась Пэнси, которая каким-то странным образом отстала от любимого директора и фаворита её сердца — Северуса Снейпа. — И что же это за  картины такие, если они не двигаются и не разговаривают? Мёртвые? А статуи? Вот у нас в Хогвартсе все статуи на погосте двигаются.

— Посмотрите на картину "Последний танец невольника" малознакомого и юного художника Игнатиуса Флорентийского. Он жил в годы правления королевы Виктории, был другом её первого возлюбленного и обожаемого "Лорда М". Лорда Мельбурна — первого премьера. Именно лорд М открыл в юной колрлеве женщину, дал ей почувствовать, что она желанна и любима. Именно он первым поверил в маленькую претендентку на трон, именно лорд Мельбурн поддерживал королеву до самой своей смерти. А юный Игнатиус приезжал к лорду М. В его поместье он и написал эту потрясающую картину "Последний танец невольника". Грегори, что вы видите, кроме шоколада и конфет? — спросил Снейп.

— Ну, бледного танцовщика, на которого смотрят толстобрюхи, возлежа на пышных коврах, — ответил Гойл. — Вижу под его ногами пустую склянку и мёртвого кота.

— Что ж, молодец, Гойл! — кивнул директор. — Пять баллов Слизерину! Да, юный невольник, или наложник,  правильнее сказать, выпил яд и это его последний танец. Низ платья невольника черно-бордовых цветов, которые говорят нам о том, что и жизнь его была тёмной и кровавой в гареме китайского императора — если судить по зале, в котором мальчик танцует — полной боли, принуждения и скотского к нему отношения. Котенок на полу, он уже мёртв, так как слизал с пола каплю яда. Тон цвета одежд на мальчике становится светлее, ярче, а в особенности руки, когда мы поднимаем взгляд к его красивому лицу. Длинные рукава изображены в виде крыльев птицы. Очевидно, невольник умерев, обретет свободу своей измученной душе. Качающиеся светильники в зале могут поведать нам, что это ветер их раскачивает. Танцующий мальчик желает стать вольным ветром, свободным, чтобы слиться во едино с теми душами, которые тоже стали ветром.

Сестры Патил и Гринграссы вовсю хлюпали носами, ибо профессор говорил сильно, с чувством и расстановкой.

— Наверное, и ты, Малфой, когда Лорд пытал тебя, высмеивая на своих собраниях среди Пожирателей Смерти, хотел тоже умереть, да? — тихо спросила Гермиона.

— Не сдохни он 2 мая, Грейнджер, не победи Поттер этого ублюдка, я бы сейчас уже давно кормил червей в земле, — ответил Драко. — Несмотря ни на что, он бы убил мою мать или подарил её своим дружкам, а отца бы убил или отдал бы в псарню Фенрира Сивого на закуску. Возможно и меня бы подарил похотливому Пиритсу или извращенцу Долохову.

— Ни за что, Малфой! — воскликнула гриффиндорка громко, что все обернулись на неё, и не только студенты Хогвартса, но и другие группы, пришедшие в музей. Гермиона посмотрела на смотрящих на неё, и кивнула: — Всё хорошо, просто мысли вслух.

— Итак, время уже близится к обеду, — произнёс Снейп и глянул на свои медные часы на цепочке — подарок покойной Чарити Бербидж на его тридцатипятилетие. — Салазар великий, да уже два часа дня! Итак, сейчас все идём обедать на Диагон-Алею, нас ждут в новом кафе "Песня мандрагоры".

— Нас ждёт мистер Мантгомери? — удивился с восхищением Симус. — У него такие ребрышки сладкие на гриле.

— Ты его ребра пересчитал? — фыркнула Пэнси. - Лунной ночкой, горячим шёпотом? Языком или губами?

— Да иди ты, извращенка слизеринская, шипперша всего неординар... ! — фыркнул парень, а сёстры Гренрасс и Патил заливисто рассмеялись.

— Нетрадиционного, малыш Финниган? Ты это хотел сказать? — подмигнула ему Персефона Элоиза.

— Да, обеды у Арчибальда Мантгомери весьма хороши, — добавил Снейп. — Идемте, он уже час, как ждёт нас.

—