Мы, свои и наши

Все события, факты и имена в данном повествовании вымышлены. Все совпадения случайны.

I
- Я бы не сказал, что ситуация совершенно неожиданна для нас, Гарри, рано или поздно это должно было случится. Разумеется, мы понимали это и старались быть готовыми к любому повороту событий. Но... It never rains but it pours. Дождь никогда не брызжет, но всегда льет.
И дело не в новых месторождениях и новых игроках, в свое время мы сумели договориться с Советами, и якутские алмазы не пошатнули наших позиций. Да, мы тратим в до шести миллионов долларов в неделю, чтобы скупать ангольские нелегальные алмазы и даже вынуждены несколько сократить закупки у законных поставщиков, но мы способны пока удержать рынок. Хуже другое: гегемон, становясь гегемоном никогда не смирится с чужой монополией. Для него это противоестественно.
- Ты говоришь о Штатах?
Сэр Оридж поднялся из огромного, витиевато украшенного кресла, свел лопатки и повел плечами. Ножки и подлокотники кресла были причудливо изогнуты, а спинку кресла венчал герб со львом и единорогом. Чуть заметно шевеля губами, Сэр Оридж потер руки и в задумчивости прошелся по просторному, богато обставленному, но очень уютному кабинету. Он прошел мимо камина с широким порталом из натурального камня, покрытого богатой резьбой, вдоль стены отделанной обоями-линкруст с изящным растительным узором, увешанной картинами известных мастеров в тяжелых позолоченных рамах, мимо матовых панелей красного дерева, задержался у огромного книжного шкафа, перебирая тонкими пальцами кожаные корешки фолиантов. Звук его шагов скрывал богатый персидский ковер, и тишину нарушал лишь приглушённый шелест листвы, доносившейся сквозь распахнутые окна-двери. За окнами взгляду открывался обширный газон с редкими отдельно стоящими деревьями, отбрасывающими на его манящую зелень синие холодные тени. Газон обрамляла живописная стена экзотичных растений. Вперед выступали разлапистые листья монстеры, кусты алое, драцены, юкки десметиана и молочая трехгранного. Они росли обособленно, а между ними располагались куртины цветов: вспыхивающих оранжевым - кливии киноварной, величественных - гиппеаструма королевского, благородных - каллы, и кое-где, словно расплавленный металл, переливающихся всеми цветами красного - каланхоэ блоссфельда. За ними были кусты и деревья повыше, лиственные и хвойные, дальше еще выше, и еще. А над всеми ними волновались раскидистые кроны исполинских деревьев.
Гулко пробили стройные, инкрустированные слоновой костью напольные часы. Прошелестел ветерок, оставив неподвижными массивные велюровые шторы. Сэр Олдриж повернулся и сказал:
- Ну... пусть будет так, хотя государство – это только один из инструментов в чьих–то руках. Однако посуди сам. Идет активный демонтаж ЮАР и Советов. И заметь, идет практически синхронно. При этом демонтаж ЮАР держится в определенных рамках, он предсказуем и без особенных эксцессов, хотя падение курса ранда на 10%, не радует, черт возьми. Но как бы то ни было мы продолжаем контролировать и добычу, и экспорт. У Советов же - все в разнос: власти теряют контроль, договора с нами разрываются либо нагло обходятся, теневой экспорт растет, спецслужбы играют свои игры. И этот хаос продолжает нарастать.
- Уже не у Советов, у России. Но это не новость. Все действительно так, роль и влияние ЮАР и России в мире падают стремительно и неуклонно. Тут отказываются от ядерного оружия, там - уходят из Германии, etc. Хотя, если откажется и Россия, а это неминуемый ее распад, то ... боюсь предположить. Однако меня не сильно волнует хаос на постсоветской территории. В конце концов, мы сумели решить эту проблему в начале века, сумели договориться с большевиками, а ведь многим тогда казалось, что контрабандный экспорт по демпинговым ценам, этот поток экспроприированных бриллиантов просто захлестнет рынок и обвалит цены. И таки да, чтобы хотя бы как-то удержать цены, мы сократили добычу на южноафриканских рудниках на 25%! Но мы быстро сориентировались, вышли на Кривицкого, Рейха, и других товарищей из Коминтерна, через них - на Красина. Несмотря на все противоречия, нашли общий интерес, договорились, и уже в 1920 году был создан Гохран, а Красин с одобрения наркома финансов РСФСР Григория Сокольникова, Гирши Бриллианта, (говорящая фамилия, не так ли?), регистрирует в Англии компанию «АРКОС» (аббревиатура от All-Russian Cooperative Society). Через полгода Советы заключают с Великобритании торговый договор, причем последняя брала на себя обязательство «не накладывать ареста и не вступать во владение золотом, капиталом, ценными бумагами либо товарами, экспортируемыми из России в случае, если бы какая-либо судебная инстанция отдала распоряжение о такого рода действиях», тем самым обезопасив все будущие деловые операции. А чуть позже Красин создал уже «Советско-Южноафриканское смешанное торговое общество». И все пошло цивилизованным путем, так сказать, по закону. Заметь, нам даже не помешало отсутствие дипломатических отношений между Великобританией и Россией. Впрочем, в выигрыше были все: во-первых, предотвратили никому не нужный обвал цен. Во-вторых, получили возможность долгосрочного планирования, регулирования цен и прибыли. В-третьих, бриллиантовая сделка стала фундаментом дальнейшего сотрудничества и развития деловых контактов уже не только в алмазной отрасли. Ну и наконец, мы получили сверхприбыли, которые с лихвой перекрыли первоначальные убытки. Советы также не остались в накладе, и не надо прибедняться: речь идет о миллионах золотых рублей. Не удивлюсь, если это была их самая большая валютная выручка в то время. А кто, собственно, кроме нас смог бы организовать оборот «красных» бриллиантов так, чтобы он не беспокоил «мировое сообщество» и оставшихся в живых предыдущих владельцев? И за это надо платить!
- Разница в том, что большевики верили, что они пришли навсегда, а элита, назовем ее так, современной России знает, что она «халиф на час» и единственное, чего она хочет это урвать и уехать. И плевать им на последующий обвал цен, на долгосрочное планирование и на все остальное за исключением денег. Одна распродажа Гохрана чего стоит! Уникальные камни, 100 карат и более. Тащат все кому не лень!
- Не драматизируй Гарри, поток из Гохрана идет в наши хранилища.
И к тому же, как говорится Еvery cloud has a silver lining: поскольку они ограничены временем, они распродают и будут все распродавать по бросовым ценам, и легально, и тем более нелегально. И в наших интересах, чтобы сделки проходили через нелегальные, а лучше криминальные каналы. Главное, чтобы не мимо нас. Формула Родса должна работать.
Здесь необходимы некоторые пояснения. Алмазы всегда были чрезвычайно дороги. Во-первых, они обладают уникальными ювелирными качествами: высокой прозрачностью и одним из наибольших показателей преломления. Это приводит к тому, что свет попадая в бриллиант (специальным образом ограненный алмаз) испытывает многократные отражения от его граней, все более и более расщепляясь на все цвета радуги. Как результат – ослепительное сияние и блеск, великолепная игра света и цвета. Кроме того, алмаз имеет исключительную твердость, что важно для его промышленного применения. Во-вторых, до открытия алмазных месторождений в Южной Африке их добывали, можно сказать находили, очень мало. Это был крайне редкий товар, и его цена, которая определялась балансом спроса и предложения, была баснословно велика. Позволить себе его покупку мог только очень узкий слой общества - представители высшей аристократии и крупной буржуазии, поэтому емкость рынка алмазов была весьма и весьма мизерна.
Все резко изменилось, когда в 1870 году на юге Африке были открыты коренные месторождения алмазов, связанные с выходом на поверхность кимберлитовых трубок. Месторождения, позволяли организовать добычу в промышленных масштабах. Не удивительно, что они тут же были аннексированы Великобританией (руководил аннексией лорд Кимберли, тогдашний министр колоний) – главным игроком на мировой арене в то время.
Таким образом, вдруг оказалось, что алмаз совсем не редкий минерал и его выход на рынок в огромном количестве должен привести к практически полному его обесцениванию. В конце концов бриллиант, а около 95% алмазов (в стоимостном выражении) подвергаются огранке, далеко не предмет первой необходимости, а его статусность обусловлена исключительно его редкостью. Началась алмазная лихорадка, превратив доселе пустынные земли в кипящий муравейник. Однако мало кто из старателей, неистово перекапывающих свои малюсенькие участки, понимал, что совсем скоро его добытое с таким трудом достояние может превратиться в горсть дешевых стекляшек.
Сесил Джон Родс, основатель De Beers, понимал это. Более того, он придумал как избежать подобного развития событий. «Если бы в мире жили всего четыре человека, то бриллиантов нужно продавать столько, чтобы они были доступны лишь двоим. При этом все четверо должны быть постоянно уверенны, что позарез нуждаются в алмазах» - эта его формула, была проста, как все гениальное, однако ее воплощение требовало незаурядного искусства и столь же незаурядных личных качеств. Но самое удивительное, что он реализовал свою формулу и выстроил изящную модель высоко доходного и устойчивого алмазного бизнеса. Утер нос теоретикам от экономики, разглагольствующими о честном свободном рынке и утверждавшим, что стоимость определяется балансом спроса и предложения.
Первую часть формулы Родс осуществил, установив абсолютную монополию на весь алмазный бизнес, начиная с добычи алмазов и заканчивая их продажей как «сырых», так и ограненных в бриллианты. Он скупал мелкие алмазосодержащие участки, давил конкурентов, подминал под себя и в конце концов установил контроль над 94% мирового алмазного бизнеса. Затем он ограничил количество алмазов, поставляемых на рынок, в соответствии со спросом и продавал их через один канал по им устанавливаемым ценам, поддерживая стабильность алмазной торговли и возможность прогнозирования добычи. Справедливости ради надо сказать, что Родс был не единственным, кто понимал выгоду такого положения вещей. Натану Ротшильду потребовался всего час беседы с Родсом, чтобы не только выдать ему кредит в 1 млн фунтов, но начать с ним полнокровное сотрудничество.
Вторая часть формулы Родса была блестяще реализована рядом информационных компаний по манипуляции общественным сознанием. Они резко увеличили емкость рынка продаж включив в него средний слой. Для этого, во-первых, была организована информационная компания по дискредитации опала, который был фаворитом на ювелирном рынке среднего класса. Опал добывали на рудниках, расположенных не в британской, а в австро-венгерской империи, лучшие - на руднике Дубник. Поток публикаций и слухов о губительных свойствах опала нарастал, находились бытовые и исторические факты, «убедительно доказывающие» эти губительные свойства. Параллельно продвигалась мысль, что именно бриллиант приносит счастье, а мерой счастья является его величина, также как мерой любви и мерой достатка; что не иметь бриллианты, в конце концов, просто неприлично. Рынок опалов был разорен, место опала занял вожделенный бриллиант.
В результате реализации модели Родса алмазы приобрели еще одно ценное качество: они стали очень удобной валютой теневых сделок, одним из главных механизмов теневого движения финансов: ими расплачивались, они служили залогом, их контрабанду труднее обнаружить. И это еще более увеличивало их ценность.
Родс вскоре умер, но компания продолжала существовать, и его приемники использовали манипуляцию общественным сознанием еще не раз, систематично и последовательно. Вспомните бодрые слоганы «Лучшие друзья девушек бриллианты», «Бриллианты это навсегда!»
Поддерживать монополию было труднее. Нужно было следить за спросом, контролировать добычу, не допускать контрабанды, сразу же покупать новые месторождения или же договариваться с их владельцами о торговле только через De Beers.
Именно это обсуждали трое средних лет джентльмена. Один из них - Гарри Опер был владельцем компании и возглавлял ее. Молчаливый Фредди отвечал за безопасность De Beers, он возглавлял отдел, который представлял смертельную опасность для каждого, кто вольно или невольно оказывался на пути компании. Джеймс формального отношения к компании не имел. Он занимался финансами, в частности, оказывал De Beers финансовую поддержку. Но фактически, он был ее соруководителем. Активная хорошо скоординированная их деятельность на поле более широком, чем только ведение бизнеса, в области политики и долгосрочного планирования позволяла им получать значительно большие дивиденды. В конечном счете, все сводилось к деньгам, но это были уже не только деньги, это уже была еще и власть.
- А вот что ты там говорил о сделках в обход De Beers?
- Я имею ввиду "Руиз Даймондс" Леваева и его сделки с российским Главалмаззолото, которые подрывают нашу монополию на закупку российских алмазов.
- Леваев, это тот советский еврей, который эмигрировал в Израиль и создал там компанию по огранки алмазов? Это Africa Israel? Который сейчас обосновался в Москве? Наш сайтхолдер?
- Да, из бухарских евреев. В Москве он затем, чтобы прибрать к рукам то, что плохо лежит. У него сильные позиции как в Израиле, в том числе связи с «Моссад», так и в России, и все это позволяет ему проявлять активность в Анголе. Он уже контролирует часть экспорта ангольских алмазов.
- Каков засранец! Он имеет отношения к каналам распродажи Гохрана?
- Возможно. Выясняем.
- Помимо проблем в ЮАР и России, у нас есть проблемы в США. Несмотря на то, что дело по антимонопольному иску прекращено, мы вытеснены с американского рынка и вынуждены работать здесь только через посредников. А Штаты это 50% потребительского спроса в мире. Как всегда, есть проблемы с конкурентами и компаньонами. Но меня не покидает чувство, что все они звенья одной цепи, части одной проблемы, которая координируется из одного центра. Гегемон, становясь гегемоном никогда не смирится с чужой монополией. Очевидно, что атака направлена на подрыв влияния Компании. И особенно в этой игре меня тревожит связка Россия – Израиль, которая легко обеспечивается людьми своими и там, и тут, а ля Леваев. Сколько таких леваевых? Кто знает? Понятно, что России как государству сейчас совершенно не до нас. Но арсенал предоставленных самим себе российских спецслужб помноженный на амбиции и связи Израиля — это идеальная ударная сила.
- И где будет нанесен главный удар? Сьерра Леоне?
- Полагаю, что да. Сейчас это самое горячее место.

II
Пассажирско-грузовой Боинг 727-100с лениво оторвался от взлетной полосы аэродрома Ланцерия, что в паре десятков километров от Йоханнесбурга, и взял курс на Сьерра Леоне. Пассажирами рейса были около сорока крепких, средних лет мужчин, среди которых был и Максим. Летели молча. Дремали. Разговаривать не хотелось, да и вой двигателей разговорам не способствовал. Максим исподволь рассматривал попутчиков. Большинство из них были старше Максима, многие напоминали ему отца, полковника ВДВ. Ему вдруг показалось, что отец тоже здесь, и он даже невольно стал искать его глазами.
Максим помнил отца живым, сорокапятилетним. Сильный, немногословный, очень твердых убеждений, всегда собранный, требовательный, бескомпромиссный. Все эти полутона, словоблудие отец не терпел. Как-то раз, на футболе (они всегда ходили «болеть» всей семьей), какой-то развязный хам, рисуясь перед своей подвыпившей компанией, отпустил сальную шутку и протянул к маме руку. Реакция отца была молниеносна – сломанная рука, ужас на лице хама, сопливые извинения. Жесткий? Скорее непоколебимый, как гранитная скала, за которой семья не знала горя. Защитник. Воин. Ему шла форма. В семье отец был непререкаемым авторитетом. И для мамы, и для сестры. Для Максима же отец всегда был кумиром. Нет, больше, чем кумиром! Очень хотелось быть похожим на отца, страстно хотелось служить, стать военным. Максим упорно готовил себя к службе. Закаливание, спорт, учеба, зачитывался мемуарами полководцев, книгами о войне. Особенно нравились единоборства, самбо. И настрой всегда только на победу. Максим всегда уважал соперника, относясь к нему серьезно, с полным вниманием, обстоятельно, но, если соперник оказывался действительно серьезным и победить не удавалось в течение первых двух минут, Максим погружался в поединок полностью. Его воля, ум, тело, все было устремлено к победе. Глаза меняли цвет, взгляд становился очень сосредоточенным, появлялся необычный блеск. И при этом никаких эмоций! Дыхание оставалось ровным, взгляд охватывал все пространство и примечал мельчайшие детали, единственно правильные решения принимались мгновенно. В этот момент он становился опасным и мог запросто поломать соперника. Тот просто не понимал, что происходит и не успевал сдаться. Тренер ругал его: ну что же ты делаешь? Это же спорт! Здесь главное непричинение вреда здоровью! Ругал, но все же не выгонял. Попадая на болевой, Максим никогда не сдавался: он не просто научился терпеть и превозмогать боль – он научился подпитывать болью свои силы.
Ах, если бы отец был жив!
Не успели похоронить отца, как обрушались 90е. Максим закончил Суворовское училище и отслужил в ВДВ. Он вспомнил как осаждал военкомат, чтобы призвали, чтобы в этот призыв, чтобы обязательно в ВДВ. Службой в ВДВ Максим гордился чрезвычайно. Отслужив, вернулся домой. Работы не было. Ее не было и у мамы, и у сестры. Так, подработки. Но главное – не было уверенности в будущем. Честно говоря, будущее Максима мало волновало. Может быть, это было вследствие юношеского легкомыслия и жажды жизни так свойственной молодости, может быть дело было в характере, в уверенности в себе, в своей победе. Напротив, мама и сестра были в панике. Надо было спасаться, бежать! Но как? Куда?
Решение пришло неожиданно: эмиграция в Израиль! У мужа сестры оказались еврейские корни, граница была открыта, а за границей, как тогда казалось, был рай земной. Куда угодно – главное отсюда! Мама, сестра и зять стали искать пути выехать всей семьей. Максим их суету всерьез не воспринимал. Загвоздка была в том, что ни мама, ни отец к евреям отношения не имели. От слова совсем. Сестра могла быть принята Израилем как жена еврея, а Максим и мама – извините. Максима это не волновало, а мама настроилась серьезно: она видела спасение в переезде в Израиль. И мама решила проблему: откуда не возьмись нашлись документы, подтверждающие ее еврейство. В святые 90е, когда господствовали законность и демократические принципы, и не такое случалось. Дело было за малым: уговорить Максима. Покинуть Родину Максиму даже в голову не приходило.  Наследуя отцу, он был убежденным патриотом. Но патриотом СССР. А такой страны, увы, уже не было. Не было страны, которой он присягал. Идеалы были развенчаны, основы – потоптаны, знамена – поруганы. Устои мировоззрения Максима были низвергнуты, и он находился в растерянности. А что осталось? Только семья. И они выехали в Израиль.
Их встретили и поселили в шикарном отеле. Вот оно счастье! Такое и во сне не приснится. Но счастье длилось не долго. На следующий день их переселили в другое место, которое было, мягко говоря, попроще. Начались будни и прозаические проблемы. Надо было делать документы, учить язык, искать работу, жилье. Но сначала были допросы. Особо пристрастно допрашивали Максима. Когда родился? Кем были родители? Какое образование? Что и когда заканчивал? Служил ли в армии? Служил ли в ВДВ? В спецназе? Имел ли контакты с КГБ? С ГРУ? Почему решил переехать в Израиль? Как относишься к иудаизму? Выезжал ли за рубеж ранее? Посещал ли арабские стран? Есть ли родственники? Где они проживают? Вопросы повторялись, слегка варьировались, но в целом повторялись. По второму кругу, по-третьему, и так в течение четырех часов. Максиму это не понравилось. И вообще не нравилось. Жить было трудно. Жили все вместе: мама, Максим, его старшая сестра, ее муж, Гарик, и их маленькая дочь. Чтобы прожить, надо было много и усердно работать. Работы не было. Максим устроился грузчиком. Проработал до первой зарплаты, когда его ни просто обманули, не выдав обещанное (так он считал), а унизили, словно ноги о него вытерли. Вспылил, подрался, плюнул в лицо и ушел. А деньги нужны. Очень давила социальная и национальная разделенность. Он ее не просто чувствовал, ему постоянно и прямо в лицо указывали на его место. И место это было не самое престижное.
А тут еще с зятем конфликт. Оказавшись в Израиле, зять вдруг осознал себя избранным, истинным евреем в семье гоев. Начал требовать к себе особого отношения, третировать жену и тещу. Доводил их до слез. Не заступиться за маму Максим не мог. Попытался поговорить с Гариком, но тот всерьез Максима не воспринимал. Он был почти на десять лет старше, а кроме того, заметно крупнее Максима. Вновь застав маму плачущей Максим прямиком направился к Гарику и ультимативно и резко потребовал извинений. Гарик воспринял это как оскорбление: Да кто ты такой, щенок, чтобы учить меня? Ты здесь вообще никто! Ты что, не понимаешь кто ты здесь? Ну так я сейчас объясню тебе! И он бросился на Максима. Но Гарик просчитался. Мгновение - и он оказался на полу с разбитым носом. Отплевываясь кровью и пятясь на ягодицах от Максима, он визжал необычайно тонким голосом: Подонок! Не подходи ко мне! Все, ты, ты... ты все... Не подходи!
Потом он вызвал полицию. Максима задержали, завели досье, предупредили. Короче, жизнь не налаживалась, так ни с кем и не сошелся. Ни друзей, ни девушки. Одна отдушина – спорт: нашел зал, стал знакомиться с крав-магой, тогда еще мало кому известной. Он мечтал стать настоящим бойцом, имеющим навыки различных школ рукопашного боя, участвовать в спортивных боях, стать чемпионом.
Через некоторое время пришла повестка из лишкат гиюса (призывного пункта). Радости Максиму это не добавило, жизнь в Израиле ему уже активно не нравилась, присягу он уже принял (и что из того, что советскую?) и служить в израильской армии совершенно не хотелось. Более того, нарастала решимость покинуть Израиль. А тут еще наезды с обрезанием достали. Правдами и неправдами получил отсрочку, а сам уже столковался с вербовщиками из ЮАР, которые обещали встретить, поселить, и дать работу. У него был израильский паспорт на 1 год, который давал ему возможность въехать в ЮАР, и он туда улетел.
В аэропорту Йоханнесбурга его никто не встретил. Пришлось взять такси до общежития, адрес которого у него, к счастью, был. Таксисты, видя, что человек он здесь новый, ничего не знающий, с плохим английским, конечно, развели его на деньги. В общежитии его тоже не ждали, хотя поселили. Говорить о работе было просто не с кем. Тут он наконец сообразил, что вербовщики его тоже кинули. Стало ясно, что не ради красного словца Йоханнесбург называют криминальной столицей мира. И главное, стало понятно, что выживать в криминальной столице придется самостоятельно, практически без денег и документов.
Ну что ж, не в характере Максима было опускать руки. Он начал искать работу и ему удалось устроился разнорабочим в супермаркет. Стало легче с деньгами. Затем, ему удалось завести друзей - снова помогла его любовь к единоборствам, приобретенные навыки рукопашного боя и физическая форма. В начале познакомился с корейцами-тайквондистами, их два брата были. Как-то набрел случайно на спортзал, где тренировали корейцы, разговорились, сошлись. Поспаринговали. Максим показал свои навыки, корейцы свои. Узнав о ситуации Максима, корейцы предложили ему ночевать в зале, в маленькой комнатушке, где хранился спортивный инвентарь. Максиму понравилась техника корейцев, и он с азартом принялся изучать ее. Он проводил в зале все свободное время. Он нарабатывал технику, доводя свое тело до изнеможения: усталость валила с ног, пот разъедал глаза, болели растянутые мышцы и связки. Но не прошло и полгода как он стал обладателем черного пояса тхэквондо. Позже корейцы помогли с сертификатом, и Максим начал тренировать, помогать корейцам. Желающих было много, и его помощь была, кстати. Ну и ему дополнительные деньги не мешали.
Там же у корейцев Максим познакомился с полукриминальным кругом любителей практического использования навыков единоборств не только в зале. Они обычно тусовались в The Base Action. Выпивали, дрались с другими компаниями, с черными, кутили с девчонками. Максим, заботясь о спортивной форме, алкоголь не употреблял, но общению это не мешало - дело до этого здесь никому не было, не Россия, пей что хочешь - твое дело. Тут же собирались отставники и ветераны боевых действий. И тут же Максим познакомился и сдружился с ветеранами парашютной бригады. ВДВ оно и в Африке ВДВ. Зависали в Sunrise. Публика здесь была уже другая. Изредка сюда заходили китайцы, практиковавшие кун-фу в зале неподалеку. Стычки с ними были особенно жесткими.
Круг знакомств Максима быстро расширялся. Это помогало найти приработок. Он уже не брался за любую предлагаемую работу. Попробовал работу официантом, но не понравилось – бросил. Ребята из компании ветеранов, которые работали каскадерами на местной киностудии, попросили заменить заболевшего товарища. Максим попробовал – понравилось. И он понравился. И его взяли в штат. Жизнь становилась все более насыщенной и интересной, но быт оставался совершенно неустроенным, для его обустройства требовались совершенно другие деньги.
Как обычно большая часть съемочного дня проходила в ожидании. Однако никто не роптал, потому что оплата была подённой. Сначала ждали костюмера, потом - гримера, потом - начала съемок своего эпизода, потом - осветителя, из-за отсутствия которого это начало никак не наступало, потом поплыл грим и снова ждали гримера, потом – окончания спора режиссера с оператором, потом режиссер заявлял: Спасибо, съемка закончена! И оставалось совершенно не понятным, когда же съемка, собственно, происходила. Но режиссеру видней. А нам, каскадерам, главное, чтобы денежка капала.
В тот день снимали ряд эпизодов фильма «Шепчущая смерть». Максим и Шон лежали в тени и с интересом наблюдали за перевоплощениями Кристофера Ли. Неожиданно Шон спросил: Макс, а ты не хотел бы так?
- Как так? – отозвался Максим.
– Ну, так повоевать. Точнее поучить воевать. Платят очень неплохие деньги. 2000 баксов в месяц, у?!
Шон был ветеран 32 батальона, но о нем, а тем более о рекки, Максим тогда не знал ничего.
32-й батальон (32 Battalion) — батальон лёгкой пехоты Сухопутных войск Южно-Африканских сил обороны, состоявший из белых и чёрных уроженцев ЮАР, Анголы и Намибии, а также иностранных добровольцев из государств Западной Европы и Америки. Самое успешное подразделений вооруженных сил ЮАР, не знавшее поражений, уничтожившее наибольшее число противников и став частью с наибольшим числом наград, полученных военнослужащими. Батальон основан в 1975 году Яном Брейнтенбахом, полковником сил специального назначения ЮАР. Позднее батальоном командовали полковники Герт Нейл, Деон Феррейра и Эдди Вильюн. Распущен 26 марта 1993 по приказу Африканского национального конгресса накануне парламентских выборов. Ветераны 32 батальона составили костяк Executive Outcomes.
Рекки (Recce - аббревиатура от Reconnaissance Commando) - неформальное название 45-й парашютной бригады Сил Специальных Операций ЮАР. Элитные войска армии ЮАР известные очень жестоким отбором в свои ряды, высочайшим уровнем подготовки, и очень высокой эффективностью при выполнении задач в тылу противника в ходе боевых действий. Первый отряд Recce был создан в 1972 году и первоначально назывался 1-й разведотряд Kommando. Основателями Recce были Ян Брейтенбах, полковник сил специального назначения ЮАР и Петер Ван Бром, бывший боец Родезийской SAS.
Самолет встряхнуло – Боинг заходил на посадку в аэропорту Фритауна. Города свободы или свободного города? – этим вопросом Максим не задавался.
Их встречали. Выгрузились быстро. Также быстро были пройдены все формальности, подписаны необходимые бумаги, выдано оружие и боекомплект. Все было четко и хорошо организовано.
Ступив на бетонное поле аэродрома, Максим прежде всего почувствовал этот запах, сладкий, зовущий и тошнотворный, отвратительно зловещий одновременно. Вот он запах смерти, подумал Максим. Он обратил внимание как все вдруг взбодрились, лица, еще недавно безучастные и сонные, излучали браваду, уверенность и решимость. Это всё запах смерти, они его тоже почувствовали, - пронеслось у него в голове.
Между тем, группа погрузилась в автобус, трудившийся здесь еще с колониальных времен, и покинула аэропорт. В Сьерра Леоне въехал крепкий, двадцатипятилетний парень, выходец из СССР, прошедший школу ВДВ и прибывший в ЮАР из Израиля с израильским же паспортом, не вызывающим большого доверия. Правда при подписании контракта израильский паспорт у него отобрали, вручив взамен юаровский. Но кого этим обманешь?

III
Оранжевый шлейф тянулся за небольшой колонной, которая двигалась по разбитой грунтовке. Он хорошо выделялся на фоне насыщенной зелени тропического леса. Во главе колонны еще можно было различить БМП, но следующие за ним машины: автобус, груженный Самил и Gharri, лендровер с пулеметной турелью, терялись в поднимаемой ими пыли.
Автобус то переваливался с боку на бок, то нырял в очередную выбоину, и Максима кидало то вперед, то на сидевшего справа крепкого толстяка. Того прижимало к окну, но он не выказывал недовольства. Что, сынок, кидает как соплю на ветру? – прохрипел он. «Какой я ему сынок?» - насупился было Максим, но тон вопроса был доброжелательный, да и толстяк был заметно старше, и Максим ответил: Есть малехо, не дороги, а одно название.
- В сезон дождей тут вообще не проехать, сплошное болото. В Анголе было привычнее. Да и буш здесь не тот, на расстоянии вытянутой руки ничего не видно. А у нас правило – все свои в бою должны быть на виду.
– Одно слово – джунгли, – отозвался Максим. Ему было не до разговоров: мелкая пыль, поднимаемая идущим впереди БМП, раздражала носоглотку, лезла в глаза. Он тер глаза руками, и на лице появлялись бурые полосы. Пыль, эта чертова бардовая пудра, лежала на складках одежды, на полях шляп, покрывала зажатый между колен АК и все внутри автобуса, от пола до поручней и ручек сидений.
- Боб – представился толстяк.
- Макс – протянул руку Максим, и они пожали руки.
Все ехавшие в автобусе были военными, прилетевшими вместе с Максимом. Все они, как и он, имели контракт с Executive Outcomes, лучшей частной военной компанией того времени. Их цвета хаки обмундирование было однообразно и без знаков различия, однако не идентично. Все были вооружены и прекрасно экипированы. Разгрузочные жилеты и подсумки были полностью укомплектованы. Executive Outcomes - первая легально зарегистрированная частная военная компания, не жалела средств на экипировку своих бойцов. Она была основанная в Южной Африке в 1989 году бывшим подполковником южно-африканских сил безопасности Ибеном Барлоу и просуществовала до 1998 года.
Максим обратил внимание, что, когда стена леса отступала от дороги, и прямо у дороги, и поодаль вплоть до леса было множество ям, заполненных оранжевой водой. Вода отражало свет, и казалось, что сотни маленьких солнц разбросаны вдоль дороги. Рядом с некоторыми возвышались кучи оранжевой земли. Свежевыкопанные, - подумал Максим.
- Алмазы – заметил Боб.
- В смысле?
- Копи. Здесь алмазы лежат под ногами. Копают все, чтобы выжить. Скупщики дают не много - от нескольких до нескольких десятков долларов. Может быть, и тебе повезет – привезешь сувенир. И продашь его уже не за десять долларов, а за десять - пятнадцать тысяч. Если не накроют до этого, - хмыкнул Боб и осклабился собственной шутке.
БМП взревел и обдал автобус тучей копоти. Лес отступил, вдоль дороги пошли лачуги, сколоченные из чего не попадя. К удивлению, на улице было много народа. За колонной устремлялись малыши, крича и размахивая руками. Однако взрослые и те, кто постарше провожали колонну настороженными взглядами. Максим не сразу заметил, что почти все подростки и взрослые были калеки. Вот этот без кисти правой руки, вот еще, а этот без предплечья, снова парень с культей. А эти, которые сидят, прислонившись к своей лачуге, без ступней. Их было много. Культи, культи, обрубки рук, обрубки ног. Такого скопления калек Максим никогда не видел. Ему стало страшно. Видимо, на его лице отразилось такое омерзение, что Боб толкнул его плечом и как-то ласково по – отечески сказал: Ну, ну парень. Война. Африка. Отрубать кисти рук за любую провинность – здесь норма. Это придумали бельгийцы в Конго, потом стали практиковать и здесь. А боевики ОРФ сначала стали делать это, чтобы запугать население, а потом - ради забавы. Калеки здесь повсюду.
- Зачем запугать? Почему ради забавы?
- Они, если не убивают сразу, отрубают кисти рук тем, кто отказывается вступать в их ряды. А тем, кто отказывается добывать для них алмазы или пойман на воровстве алмазов - ступни ног. Этим руки нужны чтобы промывать алмазы. Если кто-то нашел алмаз и присвоил его – это здесь преступление: ОРФ считает, что недра и все что в них принадлежит народу, то есть ОРФ. Правительство – что все принадлежит правительству. Так что имей ввиду.
- А что такое ОРФ?
- Я вижу ты Макс настоящий профи, тебя интересуют только деньги. А с кем ты приехал воевать тебе до сраки. ОРФ — это объединенный революционный фронт. Алмазы им нужны чтобы покупать оружие, вести борьбу.
- А почему - ради забавы?
- Потому, что ОРФ вербует детей, промывает им мозги, подсаживает на наркоту. АК в руки и вперед. Врагу никакого снисхождения, только смерть. И не упусти! Будь бдительным: враг повсюду! И полная вседозволенность. Все дозволено. Дозволено все! А они же еще совсем дети, у них от всего этого крышу сносит начисто.
- Да это еще что, - вмешался сидящий через проход парень с красивым правильным лицом и озорными глазами. - Они придумали лотерею. Входят в село, сгоняют жителей и заставляют каждого выбирать один из двух скомканных клочков бумажки. На одном написано короткий рукав, а на другом – длинный рукав, это значит отрубить кисть руки или отрубить руку выше локтя. Так и забавляются.
- Хороша забава, - мрачно проронил Боб.
- Так почему их никто не остановит?! - спросил Максим.
Боб только крякнул и бросил на Максима снисходительный взгляд. Крису же явно доставляло удовольствие шокировать Максима и он, наклонившись к нему, доверительно сообщил: Знаешь, у них есть еще игра «Мальчик или девочка».
- И?
- Если им попадаются беременные женщины, заключают пари – Мальчик или девочка внутри. А потом проверяют.
- Как?
- Вспоров живот! – с восторгом закончил Крис, любуясь произведенным эффектом.
- Тебе, Крис, все хихоньки, да хахоньки, все шуточки да смехухочки, - осадил Криса Боб. Но тот широко улыбнулся, и сквозь аккуратно подстриженную бороду стал виден ряд безупречно правильных белых зубов. Его борода была красно-бурого цвета, такого же как окружающая их земля и поднимаемая колонной пыль.
Автобус продолжал переваливаться из выбоины в выбоину, звук его мотора то и дело срывался на высокие натужные ноты, которые прорывались сквозь мощный монотонный низкий гул идущего впереди БМП.
Максим перестал замечать так досаждавшую его пыль. Невидящем взглядом он уставился на дуло своего автомата.
- На самом деле никто не хочет решать проблемы Африки, поэтому нам придется полагаться на себя, чтобы сделать это. В конце концов, это наш континент, - насупился и угрюмо проворчал Боб.
Между тем деревня осталась позади, справа снова подступили джунгли, а слева насколько хватало глаз простиралась саванна с одиноко стоящими баобабами.
Автобус дернулся - Максим поднял взгляд и увидел, как в полной тишине БМП медленно задирает нос и встает на дыбы. На минуту БМП замер, но так и не перевернулся, а рухнул вперед, скрывшись в облаке пыли.
И тут вдарило по ушам и стало бить часто-часто. Все взорвалось. Завертелось. Осколками стекол разлетелись окна. Боб ткнулся в Максима и придавил его. Неожиданно обрушился шквал звуков. Крики. Лязг. Звонкое цоканье пуль о броню. Треск. Гулкие удары. Дробный стук автоматов слился в сплошной грохот. Вокруг все двигалось. Кто-то дернул Криса за плечо и закричал прямо в лицо. Треск пулемета заглушал крик. Удар в скулу заставил Криса очнуться. Он увидел опустевший салон, неподвижные тела – одни лежали на полу, другие так и остались сидеть в неестественных позах, крестообразные вспышки в сплошной стене зелени справа, Максима и навалившегося на него толстяка. Максим оттолкнул Боба, и голова последнего свесилась из разбитого окна. Перепрыгнув через чье-то лежащее тело и едва не поскользнувшись в луже крови, Максим бросился к дверям и выпрыгнул наружу. Крис вскочил и последовал за ним. Максим перекатился за колесо, передернул затвор и стал стрелять по вспышкам в зелени джунглей. Теперь уже в общем грохоте Макс различал крики команд, стоны раненых, треск пулемета. И этот запах, сладкий и зловещий одновременно.
Хлопок, раздавшийся сбоку-сзади заставил Максима вжаться в землю -  и смерть, срезая все на своем пути, пронеслась буквально в миллиметре над ним, пронеслась и словно в насмешку, швырнула в Макса чем-то мягким, глухо упавшим перед ним. Макс зажмурился и еще сильнее вжался землю. Казалось, внутреннее напряжение сейчас разорвет его тело, нет его самого, все, что он чувствовал, любил, ненавидел, все чем он жил, на что надеялся, все, что и составляло его самого, сейчас лопнет и разлетится мельчайшей пылью, безличной и холодной, не знающей ни прошлого, ни будущего, ни настоящего.
Но ничего не происходило. Максим открыл глаза и увидел прямо перед своим носом ботинок. Кто-то из наших - безразлично констатировало сознание. Макс поднял глаза и никого не увидел. Перед ним был кусок ноги. Из ботинка сквозь обрывки штанины остро торчала обломанная кость. Она была совершенно белой и чистой: ни крови, ни сухожилий. Максима вырвало. Следующая мысль отдалась холодной дрожью по всему телу: Мины! Здесь все заминировано. Он отчетливо вспомнил как его учили вести себя на минном поле, и это вдруг совершенно его успокоило и вернуло к реальности. Бой не утихал, но все как-то изменилось. Теперь происходящее не казалось Максиму хаосом, оно приобрело отчетливую структуру, и Максим, понимая дислокацию и в деталях, и в целом, вел огонь хладнокровно и расчетливо.
Все кончилось также внезапно, как и началось. Тишина оглушила. Но через мгновение стал слышен шелест ветвей, Максим ощутил дуновение ветра, песок на зубах и свои соленые губы. Он почувствовал, что его одежда с правой стороны насквозь промокла и обнаружил, что она пропитана кровью. Это оказалась кровь толстяка, но имени его Максим так и не вспомнил. А о том, чей был ботинок, он даже не подумал.
Дико болела голова, поташнивало. И полная опустошённость, растерянность, ощущение брошенного ребенка. Перед глазами всплывали нищие калеки протягивающие к нему свои культи. То ли просили подаянья, то ли спрашивали о чем-то. А может они хотели и не могли задушить его? Не могли, потому что у них не было кистей рук. Их было много, очень много. Тесня друг друга, они тянулись к нему со всех сторон, огромные глаза, полуоткрытые рты. Почти дети. Да нет, просто дети. Одно лицо, второе, третье. Вот еще одно, не лицо - лик. Влажные бездонные глаза. Что в них? Страх? Надежда? Укор? Умиротворенность? Но внезапно словно легкая тень пробежала по лицу и вмиг обезобразила его, потому что глаза налились безумием и это безумие нарастало, и в нем без остатка тонуло все человеческое. Вспышки, всплеск боли в висках, и ничего. Только боль и вспышки, крестообразные вспышки.
Потом отпустило. Но отголосками накатывало вновь и вновь. Первый бой запоминается навсегда. Все было так, как учили наставники и отцы-командиры.
Так и совсем не так.

IV
Сьерра Леоне, небольшого государства в Западной Африке, на побережье Атлантического океана, пятьсот километров севернее экватора. С северо-запада, севера и северо-востока граничит с Гвинеей, с юго-востока – с Либереей, с юга и юго-запада омывается Атлантическим океаном. Климат субэкваториальный, жаркий и влажный. Синее море, белоснежные пляжи, ослепительное солнце, тропическая растительность, богатые недра.
Со стороны паромного терминала, в который упирается дорога из аэропорта, Фритаун - столица Сьерра Леоне, расположенная на противоположном, левом берегу залива Тагрин, выглядел привлекательно и живописно. Обрамляя бирюзовую гладь залива, россыпью лачуг и зданий, красных и белых крыш, город карабкается вверх по зелени окрестных холмов, но пасует перед цепью гор, синеющих за ними.
Изнутри город выглядел иначе: многолюдным, шумным, наполненным запахами, пыльным и загазованным; с унылыми бетонными зданиями и красочными товарами, вывешенными на их стенах, в окнах и на балконах; с кошмарными, забитыми транспортом дорогами; с цветущими кустами, наполовину заваленными мусором. Город был чрезвычайно живым, но выживать в нем было не просто.
А из окон небольшого особняка, расположенного на отвесном утесе, город был виден сползающим к заливу, был виден весь залив и теряющийся в дымке противоположный берег. Территорию особняка окружала высокая стена с неприметными воротами, выходившими на тихую улочку где-то на самом западе Фритауна. Сейчас здесь располагался оперативный штаб частной южноафриканской военной компании “Executive Outcomes”, которая недавно заключила контракт с правительством Сьерра Леоне на оказание услуг по подготовке правительственной армии и помощи в ведение боевых действий. Общее командование было поручено отставному бригадному генералу Берту Саксу, проведение полевых операций взял на себя Райнер Хьюго. В одной из комнат верхнего этажа особняка и проходила их встреча с Фредди, представлявшем De Beers.
- Ну что ж, контракт заключен. 35 млн долларов на 21 месяц. Не плохо! Должен признаться, что взять паузу, выждать и не вступать в прямую конкуренцию с гурками была хорошая идея. Конечно, бойцов жаль, жаль Роберта, но бизнес есть бизнес.
Ветеран родезийского спецназа подполковник Роберт МакКензи командовал группой британской ЧВК Gurkha Security Group (GSG), с которой полгода назад был заключен аналогичный контракт, а через месяц – расторгнут по причине разгрома группы в Малал Хиллс и гибели практически всех ее бойцов. Тело МакКензи так и не было найдено, поговаривали, что он был ритуально съеден.
- Увы, провал GSG был очевиден: подготовить за месяц боевую группу, не имея опыта боев в здешних условиях – нереально. Но и Лафрас Люитинг все сделал ювелирно, разыграл как по нотам. В результате мы получили контракт на гораздо более выгодных условиях, которые помимо прямых выплат предполагают 25-летнюю концессию на разработку кимберлитовой шахты в Коно.
- Но для этого вы должны отбить Коно!
- Это дело пары недель, ведь правительство также обязалось оплатить все, что нам необходимо: униформу, стрелковое оружие, 60-мм, 82-мм, 120-мм минометы, станковые гранатометы АГС-17, 12,7-мм пулеметы, взрывчатку, приборы ночного видения. Помимо этого нам предоставили две советские боевые машины пехоты БМП-2. Правда, БМП были в ужасном состоянии, без моторов, без гусениц, без катков, без радиостанций, и нам потребовалось немало времени, чтобы восстановить их. Также купили у Украины ударный вертолет Ми-24. Теперь, с нашими Ми-17, у нас три вертолета. Кстати, согласно договору с Украиной обслуживают их украинские же техники. Плюс наша радиотехническая разведка, которая у ОРФ отсутствует начисто.
- Как у вас с кадрами?
- Нет проблем. После того как в 1993 году многие подразделения спецназа Южноафриканских сил обороны (SADF: the South African Defence Force), а также Бюро гражданского сотрудничества (CCB), были расформированы, мы имеем широкий выбор. У нас нет постоянного состава, однако в резерве более двух тысяч бойцов, которые находятся в постоянной боевой готовности. Они периодически проходят переподготовку в наших тренировочных центрах в ЮАР и Великобритании. Практически все они из бывших элитных частей, люди, которых Барлоу часто знал лично. Честно говоря, создание Executive Outcomes помогло выжить тысячам высокопрофессиональных военных, которые были брошены на произвол судьбы и остались без средств к существованию.
Эбен Барлоу, позывной Echo Bravo (EB) являлся основателем и генеральным директором Executive Outcomes (1989 год). Ранее - подполковник SADF. Служил в 32-м батальоне сил специального назначения в Анголе (крыло разведки). Впоследствии он был назначен в Управление военной разведки ЮАР, а затем в CCB (Бюро гражданского сотрудничества), где командовал 5-м регионом, охватывающим Европу и Ближний Восток. Умный, волевой, проницательный, гибкий. Автор четырех книг: Executive Outcome: Against All Odds (2010), Composite Warfare: The Conduct of Successful Ground Force Operations in Africa (2019), The War for Africa: Conflict, Crime, Corruption and Foreign Interests (2020, Human Intelligence: Supporting Composite Warfare Operations in Africa (2023). В 2010 году посетил Россию в качестве участника Петербургского международного экономического форума.
Лафрас Луитинг, бывший офицер 5-го разведывательного полка специального назначения армии ЮАР, являлся заместителем Барлоу, отвечал за кадры Executive Outcomes.
- Так что дело действительно пары недель, подтвердил Берт Сакс.
- А вот торопиться не нужно. Это, кстати, и в ваших интересах тоже. Солдат спит – служба идет. А кто будет пилотировать Ми-24, насколько я понимаю, для этого нужны особые навыки.
- Лафрас решил эту проблему. Он вышел на отставных советских пилотов и заключил с ними контракт. В России сейчас положение военных гораздо хуже, чем у нас.
- Российские пилоты?
- Да. Кстати, воевали против нас в Анголе.
- Интересно. А как общая обстановка в стране?
- Страна по-прежнему на грани коллапса. Правительство ситуацию практически не контролирует. Впрочем, говорить о правительстве как о нечто целом не приходится: каждый играет свою игру, в том числе и армия.
- Что ты имеешь ввиду?
- Правительственные войска недополучают жалование – нет денег, а значит и ее руководство, и рядовые вынуждены искать источники доходов. Для подавляющего большинства – это грабеж гражданских. Безнаказанность порождает беспредел, и правительственные отряды превращаются в банды, которые мало чем отличаются от банд ОРФ - объединенного революционного фронта, кроме, риторики, разумеется. Высшее руководство армии, имея в своих руках реальную силу, претендует на долю государственного дохода. Это помимо дохода от алмазов, которые они приворовывают. И если что-то им не понравится, то они попытаются сместить президента. Или он их. Но ну них гораздо больше шансов.
- Ситуация знакомая. Какую часть территории страны контролирует ОРФ?
- Весь алмазоносный район под контролем ОРФ, можно даже сказать, что вся восточная часть Сьерра-Леоне, поскольку правительственные войска туда не суются. Фритаун и юго-западную территорию страны контролируют войска правительства. Часть территории под контролем камаджоров. Это что-то вроде ополчения, племенная милиция народа менде. Но линии фронта нет, война мобильная и сводится к рейдам и налетам. Короче, полный бардак. Зачем вообще была нужна эта независимость?
- Всех причин я не знаю, но что касается алмазов, то алмазы Сьера Леоне безусловно одни из лучших в мире. Они залегают в узком поверхностном слое, фактически разбросаны на поверхности. Их легко добывать, это может сделать любой у кого есть лопата и сито. Но алмазоносный слой простирается на огромной площади, где отсутствует инфраструктура, поэтому промышленная добыча нерентабельна, даже просто невозможна сегодня. Остается ручной труд. Значит нужна дешевая рабочая сила, в идеале рабы, и в большом количестве. В нормальной мирной обстановке решить проблему рабочих рук невозможно: туземцам достаточно своих огородов, алмазы их не интересуют. Конечно, можно организовать скупку алмазов, как делали и делают ливанцы, но тогда ситуация становится плохо управляемой, возникают контрабандные потоки, и алмазы расползаются как тараканы.
- Ливанцы? Почему ливанцы?
- Это ливанские эмигранты. Они начали прибывать в Сьерра Леоне с 1893 года, когда в Османской империи (Ливан был ее частью) случился кризис тутового шелкопряда. Сначала они занимались мелкой торговлей. Но, когда в Коно в восточной части Сьерра-Леоне были открыты алмазы, уже в том же 1930 году первые ливанские торговцы перебрались в Коно и основали там скупочный пункт, опередив британские колониальные власти на два года! Ливанцы скупали алмазы и занимались их продажей, в том числе используя контрабанду. Они стали нанимать африканцев, чтобы те добывали алмазы и продавали их им. Несмотря на все усилия власти, они не уступали лидирующих позиций легальным скупщикам. Со временем основным бизнесом ливанцев стал алмазный бизнес. Через них проходит до 20% алмазов на мировом рынке.
- Тогда почему нельзя увеличить выплаты за найденные алмазы и тем самым закрыть вопрос?
- Если их увеличить, падает рентабельность. А алмазы, повторюсь, прекрасные, и отдавать их в чужие руки, было бы больше, чем преступлением. Отличное решение – внутренняя смута. Все туземцы под дулами либо бандитов, либо правительственных войск (а кто здесь разберет кто есть кто? Кто проиграл - тот и бандит) вместо того, чтобы вскапывать свои огороды, бесплатно копают алмазы. Причем это уже чужие алмазы. Им устанавливают норму выработки, за ее перевыполнение поощряют ... дополнительной миской маиса, а за невыполнение – наказывают. По сути добыча обходится бесплатно. Все происходит само, без какого-либо внешнего вмешательства. Разумеется, мы призываем к миру, пытаемся остановить конфликт, взываем к мировой общественности и вместе с ней заламываем руки. Но при этом без лишнего шума скупаем алмазы у всех сторон конфликта. Понятно, что контрабанда при таком развитии событий практически исключена, нравы здесь суровые: враз отрубят ноги и будешь промывать алмазы не вставая. Это, если не убьют. Таким образом, алмазы поступают к нашим скупщикам по строго определенным каналам. И по бросовым ценам, потому что война стоит гигантских денег, которые нужны прямо сейчас и нужны позарез. А других скупщиков просто нет - у нас на скупку монополия.
- Вы говорите, что контрабанда невозможна, но практически все алмазы вывозятся из страны нелегально: либо по каналам ОРФ, либо армии, либо окружения президента, разве не так?
- Разумеется, ты прав. Но заметь, каждый канал имеет два конца: внутри страны и вовне. Внутри они принадлежат разным силам, а вовне – в конечном счете, через скупщиков-посредников принадлежит только нам. Много рек и у каждой свой исток, но все они впадают в одно море. Наше море. Т.е. говоря о контрабанде, я имел ввиду контрабанду по отношению к нам. Ни один ручеек не должен миновать наше море, не должен оставаться неподконтрольным. Нам неподконтрольным! Поэтому мы отслеживаем ситуацию на каждом канале. Одни каналы создали мы сами, другие - подмяли под себя.
Джеймс помолчал и продолжил:
- Обычно проще установить контроль над добычей, например, скупив все алмазоносные участки как в ЮАР. Но в Сьерра Леоне – особый случай, здесь надо скупать огромную территорию, на которой проживает едва не половина населения страны. И каждый, кто окажется на этой территории, может просто поднять алмаз из-под своих ног. Поэтому, правительство создает компанию, которой передает эксклюзивное право на разработку и поиски алмазов., а всем остальным на законодательном уровне строжайше запрещает каким-либо образом участвовать в добыче алмазов или торговле ими. В Сьерра Леоне такой компанией была «Сьерра-Леоне Селекшен Траст». Однако это не решило проблему: всех не проконтролируешь. Нелегальная добыча как шла, так и продолжала идти очень активно, несмотря на то что многие ливанские торговцы были депортированы за незаконную торговлю алмазами. Дело очень прибыльное. Туземец, нашедший алмаз получает за него 50 000 леоне – около $10, а в Штатах в ювелирном магазине он уже будет стоить $1 000.
- Извините, Джеймс, я человек сугубо военный и не очень разбираюсь в политике и экономике, но, если дела идут хорошо, то, скажите, какого черта тогда мы здесь?
- Вы? Чтобы заработать. А во-вторых, ничто не продолжается вечно. Возврат к старой схеме невозможен, но и нынешняя ситуация имеет недостатки. Нужна новая схема. Например, сделать кустарно добываемые алмазы - вне закона, блокировать этим алмазам выход на рынок. Ввести сертифицирование, маркировку алмазов. Таким образом, мы отсечем стихию частного и мелкого бизнеса из алмазной отрасли и сделаем ее по-прежнему плановой и стабильно доходной. Я думаю, технически это станет возможным уже в ближайшее время. Ну а за броским брендом дело на станет, что-то вроде Кимберлийской хартии. Так что – дело времени.
Помолчали.
- Так ты говоришь пилоты из России?
- Да, Джеймс, почему это тебя волнует?
- А они как-то связаны с Израилем?
- Насколько нам известно, нет. Да в чем дело?
- Дело в том, что Израиль, точнее тот, кто за ним стоит, думаю на этот счет у вас нет иллюзий, начал агрессивную экспансию в черной Африке. Проводится она руками выходцев из СССР и совместно с определенными российскими структурами. Для Израиля это государственная политика, поэтому не удивлюсь, если здесь окажется замешенным массад. Руководству России в условиях царящего после распада СССР хаоса не до Африки, у него совершенно другие стратегические цели. Однако, тот же хаос позволил и частным лицам, и многим мощным государственным структурам России, прежде всего спецслужбам, проводить свою независимую политику, действовать в своих интересах, отличных, а часто противоположных интересам государства и России в целом. И интересы эти в большинстве своем корыстные и сиюминутные, выгода должна быть получена здесь и сейчас, потому что все понимают - хаос не может продолжаться долго: либо все рухнет, либо будет жесткий контроль. Особенно это касается алмазной отрасли. Поэтому еще раз не удивлюсь, если здесь окажется замешена российская разведка. Иметь дело с алмазами для нее не в диковинку и, если раньше она это делала в интересах государства, то почему бы сейчас ей это не сделать в интересах частных, коль скоро появилась такая возможность?
- А в чем их интересы совпадают с интересами Израиля?
- Во-первых, и те и другие хотят продавать алмазы в обход нас, дороже. Разумеется, это дестабилизирует рынок. Но эта же нестабильность может помочь занять часть рынка новым игрокам. У Израиля интерес стратегический, он претендует на долю в рынке. Во-вторых, в Израиле ограночных мастерских больше, чем синагог, огранщикам нужно сырье и рынок сбыта бриллиантов. В России есть колоссальные объемы сырья, но ограночное производство развито слабо, следовательно нужен покупатель этого сырья. Итак, Израилю нужен продавец, а России – покупатель.
- Действительно, эта связка заслуживает внимания. Вы полагаете, нам этим следует заняться?
- Нет. Не вам. Пусть этим занимаются местные, их контрразведка, это их профиль. С информацией мы им поможем. А вы просто примите во внимание.

V
Paddy's Bar известное место во Фритауне. Здесь нет проблем с выпивкой, марихуаной и девицами. Хорошая музыка, удобное расположение. Само здание – примитивный бетонный сарай. Снаружи грязно-белый, с обшрпанной краской, небольшими грязными окнами и рекламным щитом. Не голубом канте плоской крыши белой же краской было выведено: Welcome to Paddy's Bar. Внутри – тоже не люкс, столики, танцпол, две барные стойки, возле одной тусуются черные, у другой - белые. Желательно не перепутать. Во дворе – столики под соломенными навесами. Перехватить стакан – другой сюда заходят «пляжные мальчики». Днями напролет они слоняются по пляжу и пристают к белым, выпрашивая, а то и вымогая деньги. Белых Бог любит, у них всегда денег полно, - говорят они. Здесь к тебе обязательно подойдут сомнительного вида личности и предложат «честно, без обмана» купить «самые настоящие» алмазы. Нелегальная торговля алмазами карается пятью годами тюрьмы, но это никого не волнует. Наверное потому, что впихивают тебе не алмаз, а кварц под видом алмаза. Завсегдатаи здесь военные, дипработники, проститутки. Здешние проститутки считаются элитными. Впрочем, с сексом проблем нет. «Джиги-джиги» тебе могут запросто предложить прямо на улице: не ради денег, а удовольствия для.
В Paddy's Bar хороший выбор виски, рома, всегда в наличие джин и даже водка.
Максима с этим местом познакомили его коллеги по Executive Outcomes. Отряд уже провел ряд операций, все перезнакомились, а с некоторыми Максим даже сошелся. Сейчас он сидел в Paddy's Bar с русскими вертолетчиками, Виктором и Николаем, бывшими военными, которые, к удивлению Максима, также работали по контракту с Executive Outcomes. Оклад у них был повыше - 4500 долларов в месяц, не считая премиальных и доплат за боевые вылеты. Каждые два месяца они имели двухнедельный оплачиваемый отпуск.
- Executive Outcomes имеет свою эскадрилью, которой командует бывший юаровский полковник Карл Альбертс, – рассказывал Николай. - В нее входят ударные МИ-24, транспортные МИ-17, а также другая техника, которую пилотируют южноафриканские экипажи. Техники - ребята с Украины, России и Белоруссии, тоже бывшие военные. Мы Виктором пилотируем МИ-24, зверь машина.
- Почему Executive Outcomes использует советские вертушки? – спросил Максим.
- Потому что они лучшие. Выбирали пилоты. – ответил Николай. – Должен сказать, южноафриканские пилоты от Ми-24 были просто в экстазе: Да это не вертолет, а истребитель – летать можно как хочешь! Они его прозвали «носорог» (rhino), видимо за мощь и задранный вверх пулемет. А Ми-17 - «буйволом» (bull). А они ребята заносчивые.
- Это да. Любят к месту и не к месту козырять своим боевым заслугами.
- Знаешь, сначала они относились к нам довольно скептически, невзирая на наш афганский опыт, дескать советская система подготовки по самой своей сути исключает выработку навыков быстрого принятия самостоятельных решений в сложной тактической обстановке, но потом, увидев нас в деле, зауважали.
- Я бы сказал, что наш вклад в разгром боевиков был решающим. Боевикам нам противопоставить нечего. У них нет ни вертолётов, ни зенитной техники.
- И все же надо признать, что Executive Outcomes действует очень профессионально. И на всех уровнях от стратегии, планирования операций, до работы в огневом и непосредственном контакте. Так что южноафриканцы отличные солдаты, и опыт у них, конечно, ого-го!
- Чего не скажешь о местных. Они сопровождали нашу колонну в день моего приезда, когда мы попали в засаду. Еще перед выездом все они уже были или пьяны или до одури накачаны наркотиками, и, судя по их заявлениям были готовы завоевать весь мир. Но с первым же залпом засевших в засаде повстанцев ОРФ побросали свое оружие и в панике бежали, на ходу скидывая с себя форменное обмундирование, под которым, оказывается, у них была гражданская одежда!
- Да, надежды на них мало.
- Хотя, во время штурма базы боевиков в Бо они дрались стойко, били по вертушкам из автоматов, гранатомётов, буквально срывали наши атаки, обстреливая вертолет в момент выхода на боевой курс. К счастью, выпущенные ими ракеты проносились мимо, хотя иногда чуть ли не у самой кабины.
- А из зарослей почти в упор били ДШК.
- Да, было жарко, приходилось держаться достаточно высоко и пользоваться только ракетами, боекомплет которых был крайне ограничен. Из-за дороговизны их закупали и выдавали нам очень скупо.
Виски согревал, а устойчивый запах марихуаны кружил голову. Здесь она наркотиком не считается, курят даже дети. Говорят, марихуана в Сьерра-Леоне - лучшая в мире.
Максим слушал треп летунов вполуха. Из головы не выходили подробности последнего рейда. Он как-бы снова и снова рассказывал сам себе, как все происходило.
Сначала колонна - две БМП-2, два «лендровера» с пулеметами и грузовик —  с трудом продирались сквозь многочисленные засады и минные ловушки. Боевики наносили удар из джунглей, оставаясь невидимыми, и тут же растворялись в них. Барражировавшие над кронами деревьев вертолеты были бесполезны. А мы теряли людей и технику.
Максим поймал себя на том, какой смысл он вкладывал в «мы». Кто это «мы»? Отряд наемников? Да, сейчас «мы» – это я и они, мы вместе, мы все наемники. Еще полгода назад ему и в голову не могло такое прийти. Тогда было мы, советские солдаты, и они, наемники, а тогда юаровские солдаты, с которыми мы воевали в Анголе. Опять «мы», вроде такое же, но совсем другое. Максим поразился тому, как быстро меняется время, и как еще быстрее мы меняем к нему свое отношение. И опять «мы». Все время – «мы».
Наконец отряд вышел на рубеж атаки – база боевиков была перед нами. Сразу же к нам подошли камаджоры (это местная народная милиция) и вожди местных племен. Они ненавидели ОРФ и оказывали существенную помощь. В это время боевики были заблокированы вертикальным охватом — так еще с ангольских времен юаровцы называли заброску десанта в тыл противника. Работали наши вертолеты Ми-17 при поддержке ударного Ми-24.
Все началось с бомбового удара. Не успела осесть пыль, поднятая разрывами авиабомб, как на лагерь обрушился град мин. В небе постоянно висел «Супер Скаймастер», выполнявший роль воздушного командного пункта. На борту самолета находился командир сухопутных подразделений и артиллерийский офицер, управлявший огнем минометных батарей. Поодаль барражировали Ми-17 с десантом на борту, ожидая, когда минометчики расчистят путь пехоте.
Пережившим внезапную бомбежку, а затем попавшим под обстрел минометов ОРФовцам было несладко. В подразделениях, пытавшихся под огнём занять назначенные позиции, царила неразбериха, никто не получал внятных приказов, и вскоре вспыхнула паника. Лишь очень немногие мятежники сохранили присутствие духа, но ввести в действие свое тяжелое вооружение им не удавалось. Точная работа корректировщика сводила на нет все усилия метавшихся под разрывами людей. Несколько уже было оживших огневых точек были накрыты огнем и вскоре уничтожены прямыми попаданиями, что только увеличивало общее отчаяние.
Тем временем у минометных расчетов сухопутных подразделений начал заканчиваться боекомплект. Извещенный об этом по радио, экипаж «Супер Скаймастера» дал сигнал, и тройка Ми-17, поддерживаемая Ми - 24, пошла на посадку. Чтобы ни у кого из обороняющихся не возникло желания помешать высадке, экипаж «носорога» обрушил на прилегающие заросли шквал пулеметного огня и залпы НУРСов. Замысел операции строился на обеспечении правительственных сил постоянной огневой поддержкой: едва смолкли минометы пехотинцев, как с другой стороны заухали минометы десантников. И это приносило свои плоды. Началась финальная атака лагеря с двух сторон.
Отряд продвигался вперед цепью, сохраняя минимальный интервал, но все-равно густые заросли не позволяли нам видеть друг друга. Справа передвигался Бил, слева – Айсон, я их не видел, но я знал, что они там. Чуть позади двигался Том, командир отряда. Он контролировал всю зону действия отряда и всех нас. Бил был в Executive Outcomes с самого начала, он лично знал Барлоу, вместе они служили в 32 батальоне. Внешне он грузен и производил впечатление эдакого простачка и недотепы. Из-за своей огромной кучерявой шевелюры он напоминал неуклюжих героев Пьера Решара, казалось, что и он такой же как они, но первое впечатление было обманчивым. Чтобы убедиться в этом достаточно было взглянуть в его глаза, которые прятались за дымчатыми каплевидными очками по моде тех времен. Он в совершенстве владел любым оружием, был добротным взрывником и хорошим тактиком. Айсон, перед тем как завербоваться в Executive Outcomes, служил в Силах Специальных Операций, в знаменитой 45-ой бригаде. Там же служил и Том, не мысливший своей жизни вне армии. Он имел прозвище Том Крокодил, и связано это было со следующими обстоятельствами. Во время отбора в Рекки его группа в течение нескольких дней тестировалась у залива реки, в которой было полно крокодилов. К ним привыкли и перестали замечать. Но однажды ночью, после кросса, экзаменуемым приказали раздеться до трусов и переплыть залив. Несколько человек отказалось, тем самым провалив отбор. Остальные, в том числе и Том разделись и вступили в воду. Они благополучно переплыли залив, но когда Том выходил из воды, крокодил цапнул его за ногу. Том не растерялся и утопил крокодила. Оказалось, он знал, что у крокодила в горле есть клапан, который перекрывает дыхательные пути и не дает ему утонуть, и как-то умудрился его разжать. Зрелище, конечно, было фантанстическое. С тех пор к нему и пристало это прозвище, Крокодил.
Максим уже понимал, что это значит 45-ая бригада и рекки и дальнейшие характеристики были для него излишни.
После такого мощного огневого удара, мы не рассчитывали встретить живых, только трупы, как было в предыдущих операциях. Тем не менее, передвигались осторожно, внимательно всматриваясь в окружающие нас джунгли, держа взведенный автомат перед собой, а палец на спусковом крючке. Признаться, до этого момента живых боевиков я еще и в глаза не видел.
Он появился неожиданно и прямо передо мной, на линии огня моего АК. Этот одетый в какие-то лохмотья черный. В руках у него был АК. Через туловище болтался ремень с подсумком. Ремень был слишком велик для него, чтобы носить его на поясе. Он был маленький, худой, с большой курчавой головой, и огромными глазами с еще более огромными зрачками. На правом виске его иссиня-черного лица резко выделялся белый пластырь. Но внимание безоговорочно привлекал его взгляд, неподвижный, пустой и переполненный ненавистью одновременно. Он свирепо закричал и его лицо исказила бешеная злоба, но взгляд не изменился. Можно было бы сказать, что это взгляд мертвеца, если бы он не излучал такую сумасшедшую энергию ненависти. Я слышал его душераздирающий крик и видел, как дулом на меня поворачивается его автомат. Тонкий детский крик, детские руки, сжимающие автомат. Да ведь это ребенок! Точно. Ребенок. Лет двенадцать. Не старше.
Грохот заглушил крик. Сноп огня ослепил.
И этот сноп, и грохот поворачивался ко мне.
Давай, жми! Стреляй! Он убьёт тебя! – заорал кто-то внутри меня.
Но ноги сами бросили мое тело вперед вправо вниз. Очередь прошла надо мной. Я кувыркнулся и встал на ноги сбоку спереди от него. Еще кувырок, и я одной ногой ударом снизу выбил из его рук автомат, а другой - откинул его назад.
Теперь он был мне не опасен. И не таких видали!
Он встал, удар ногой, казалось, не произвел на него никакого эффекта, выхватил нож и бросился на меня. Мертвые глаза его, по-прежнему, горели несокрушимым огнем.
Он взвился с занесенным над головой ножом, я был готов принять его, и тут он неожиданно рухнул: короткая очередь сломала его напополам.
Я оглянулся. Слева чуть позади меня стоял Айсон
- Какого черта ты не стрелял? Он бы убил тебя! - заорал он.
- Я бы взял его! Зачем? Зачем ты стрелял?!
- Ну взял бы ты его, и чтобы ты с ним делал? А если не взял? Оставь свой рукопашной бой для кино и не нюхавших порох придурков! Он по уши накачен всякой дрянью, и силы у него сейчас немерянные, даже если чуть заденет – переломает. А ты, черт возьми, профессионал и рисковать не должен. Ты здесь, в конце концов, в команде, а не сам по себе!
- Да с чего ты это взял?! Он же ребенок!
- Он враг! И он бы убил тебя без колебаний! Вон смотри – пластырь на виске. У них шприцев нет, они делают себе надрез, втирают всякую дрянь типа смеси кокаина и черного пороха, лепят пластырь. Когда действие этой дряни проходит – отрывают пластырь и втирают по-новой. И так без конца. У них все такие, и половина – дети! И что?!
- Отставить! – рявкнул неожиданно появившийся Том. - Вы что – охренели, вашу мать?! Вперед! Работаем!
Сцепив зубы, мы заняли свои места, и цепь бойцов продолжила осторожное движение вперед.
Почему я не выстрелил? Он рвался убить меня. И он бы убил. Убил. И что с того, что ребенок? На память Максиму пришла скульптура из Трептов парка, солдат в правой руке держит меч, а левой рукой – маленькую девочку, которая прижалась к его плечу. Пройдет пять лет, ребенок станет взрослым. И что? Тогда его можно убивать? Ну обезоружил бы я его, задержал, и что дальше? Куда его девать? Кто его будет конвоировать? Да и куда? Кому он нужен? А у нас каждый боец на счету, на своем месте, у каждого своя задача, дублеров нет. Все связаны, как звенья цепи. Удали звено, и цепь развалится. Только диванные идиоты могут кичливо заявлять: это не наш метод, мы так не воюем! Тупые чистоплюи! Сюда бы их. Айсон, конечно, прав. Рисковать чужими жизнями, а тем более выполнением боевой задачи – не просто мальчишество, преступление. Непрофесионально. А убивать детей профессионально? А убивать вообще? Убивать ОРФовцев? Это что, честный поединок? Да они из-за нашего технического превосходства вообще не имеют шансов! А по какому праву? Кто мне это право дал? Защищаю? Но кого от кого? Вопросы раздражали. Ответов было много и разных, но они раздражали еще больше.
 
VI
Когда Максим вернулся в свое расположение, ему сообщили, что его просят зайти в местную комендатуру и вручили бумагу, что-то вроде повестки.
Местные военные располагались рядом. Их территория была обнесена стеной, у ворот стоял БМП, а в его тени валялся часовой.
- Мне куда? – спросил его Максим, хорошенько встряхнув за плечо. Встряска не помогла, взгляд стража оставался мутным, а речь нечленораздельной. Казалось, ничего не отразилось на его иссини черном лице. Он только что и махнул рукой в сторону ворот и вправо. Максим вошел. Слева от ворот было несколько примитивных зданий, плац, полоса препятствий и спортплощадка. Чуть поодаль стояла техника: пару БМП, танк и что-то еще, сваленное в кучу, так, что сразу и не поймешь, что именно. Сразу было видно, что техника находится в нерабочем состоянии. Зелени не было. Солнце жгло невыносимо.
Свернув вправо, Максим чуть было не наткнулся на небольшой ящик и непроизвольно выругался. И только вглядевшись, понял, что это за ящик. Это была клетка из грубо сваренной арматуры, а внутри нее находился человек в скорченном положении. Клетка была настолько маленькой, что человека буквально впрессовали в нее, своим черным телом он заполнял весь ее объем. Его руки и ноги так плотно переплели туловище, что было невозможно разобрать, где какая рука или нога. Не то что двигаться, он не мог даже пошевелиться. Он уже не потел - его кожа прела. То, что он еще был жив, выдавали только его глаза. В них читалось только одно страстное желание: Убейте меня, молю вас! Убейте!
- Из ОРФ, сволочь, пленный, - небрежно бросил проходящий мимо солдат, увидев остолбеневшего Максима.
Максим прошел дальше, к серому бетонному зданию, двери и окна которого были распахнуты настежь. Он вошел. В комнате было два стола за которыми сидели потные от жары офицеры, третий офицер присел на край стола. Верхние пуговицы у всех были расстегнуты, рукава засучены по локоть. Появление Максима прервала их оживленную беседу.
- Мне к вам? – Максим показал бумагу.
- О! Да, да, к нам!
Лица офицеров расплылись в улыбках. Ему тут же уступили стул. Появились стаканы и бутылка виски. Выпили за успех. Максима благодарили за службу, хлопали по плечу, спрашивали, как ему здесь, смеялись, выражали искреннюю радость его присутствию, и снова благодарили. Не забывали наполнять стаканы. Пошла легкая непринуждённая беседа. Кто? Откуда? Да ты что! А где служил? Ничего себе! А кто родители? Удивлялись, хвалили, выражали восхищение. Максиму были приятны эти черные ребята. Открытые, добродушные лица. Хотелось выпить за них, пожелать им счастья и ...
- А на кого ты работаешь, Макс? – вопрос обескуражил и прежде, чем он пришел в себя, из-под него выбили стул, и он оказался лежащим на полу с веревочной петлей, затянутой вокруг шеи. На него сразу же навалились и стали быстро сноровисто вязать. Максим успел заметить, что их в комнате уже четверо. Потом ему на голову натянули мешок и стали бить. Били долго, молча, умело - боль была немыслимой. В подбрюшье, по почкам, по голове. Но не по лицу, без нанесения побоев.
Чтобы не дать боли взять верх над собой, Максим стал пытался представить бьющих его людей, стараясь предугадать, как и чем был нанесен удар, и как бы он мог на него ответить, не будучи связанным. Он копил в себе не отчаяние, а ярость. И ярость заглушала и вытесняла боль.
Потом его подняли и отнесли в соседнюю комнату. Сняли мешок. Когда Максим увидел куда он попал, он похолодел. Комната была без окон, все стены, как на бойне, были сплошь заляпаны кровью. Лампочка под потолком слепила глаза. Посреди комнаты стоял крепкий дощатый стол, он был весь в крови и говне. И были ремни, чтобы пристегивать к столу руки, ноги, голову. Сбоку от стола свисал крюк, он висел на веревке, перекинутой через блок, привинченный к потолку, и привязанной к металлической скобе на ближайшей стене. В углу на грязной тумбочке были разложен инструмент, похожий на стоматологический, свисали какие-то провода. И запах. Невыносимый, тошнотворный запах.
Ужас парализовал Максима. Его раздели донага, и он еще сильнее ощутил свою полную беззащитность. Затем его подвесили за поднятые руки. Один из них так сжал его гениталии в своей руке, что Максим едва не потерял сознание от охватившей его боли и омерзения. На голову снова натянули мешок.
- Имя, мразь!? Год рождения!? На кого работаешь?
Пронизывающий удар по почкам. По голове. По печени. По спине. Похоже, бьют бутылью с водой, суки, - подумал Максим и задохнулся от удара в подбрюшье. А это уже кулаком. Суки, суки!
- Имя!? Имя матери!? Мать жива?! Где живет? Какую информацию собираешь, ублюдок!? Для кого!? Кто тебя послал в Сьерро Леоне!? Как тебя зовут!? Имя!?
Он уже не понимал по каким местам и чем его бьют. Отдельные вспышки боли слились в сплошную боль.
-Год рождения!? Имя отца? Жив? Когда сдох? Где могила? Когда завербован КГБ, подонок!?
Удары. По голове, в пах. Руки онемели настолько, что Максим перестал их чувствовать. Он уже понимал, что его принимают, если не за диверсанта, то за шпиона. Но что он мог сказать? Он не был ни тем, ни другим. Он был простым солдатом. Простым наемным солдатом.
Он вдруг понял, что ему отсюда не выбраться, и ему стало безумно жалко маму. Она даже не узнает куда он пропал. Как она это сможет пережить? Хотя лучше пусть остается в неведении, если она узнает все, что здесь происходит, ей это точно не пережить. Прости меня мама.
- Имя, тварь!? Где служил!? Как зовут мать?! Где живет? Какую информацию собираешь, ублюдок!? Для кого!? Зачем приехал в Израиль!? Когда? Где встречался с массад? Не ври, дрянь! Кто такой Эчо Браво!? Для чего приехал в ЮАР!? Кто твой куратор в России? Имя?! Звание!? Ты никто! Понял? Ты, гнида, никто! Даже не гнида. Просто никто!
Вопросы следовали по кругу, повторялись, сменялись угрозами, унижениями, слегка варьировались и повторялись снова. Ему орали их в уши и били, все время били.
А он вспоминал героев «Молодой гвардии»: они выдержали – значит и я выдержу. Они выстояли – значит и я выстою.
Время остановилось. Его сняли с крюка и бросили на пол. Связанный, с мешком на голове он задыхался от жары и вони. Мама, прости меня, мама.
Прошел час? Или прошли сутки?
Они пришли и бросили его тело на стол. Пристегнули. Сдернули мешок. Свет вдарил по глазам, заставив зажмурится.
- Имя!? Год рождения!? На кого работаешь? Что ты здесь вынюхиваешь, падла!?
Удар по пяткам. Все началось снова. Казалось, время, словно заезженная пластинка, бесконечно повторяло само себя.
- Ты гавно! Понял? Ты просто гавно. Такое же гавно, в котором ты лежишь. И я сделаю с тобой все, что захочу. В руках у палача оказалось мачете. В черной, запекшейся крови, но с остро блестящей кромкой лезвия.
- Я сейчас порублю тебя на куски и скормлю их псам за оградой. Кто с тобой работает?! Когда ты покинул Россию? И он с размаху вогнал мачете в стол в миллиметрах от пальцев Максима.
От добродушия на лицах палачей не осталось и следа – просто звериные оскалы. Макс чувствовал, что они готовы разорвать его зубами, еще мгновение и порвут. Но он не давал страху шанса. Не они, я зверь, я их порву!
Тот, который с мачете, провел им по губам Макса, но не острием, а боковой поверхностью. На губах остался характерный вкус крови и гниющего мяса.
Я сейчас отрежу твои причиндалы, - левой рукой он резко сжал гениталии Макса, аж потемнело в глазах и сбило дыхание, - и засуну их тебе в рот! И ты сожрешь их, мразь! С какой целью ты здесь? Что ты делал в Израиле? Имя! Год рождения!?
Один из них взял с тумбочки щипцы и что- то еще, Макс не смог разглядеть. Взяв в руки палец Макса, он попытался щипчиками сорвать ноготь. Однако, как и все рукопашники, Максим остригал ногти очень коротко, и после нескольких неудачных попыток, палач с досадой отбросил щипчики и просто стал вгонять под ногти Макса иголки. Это было вытерпеть легче. Ожидаемых результатов пытка не приносила.
Ну если ты так любишь Израиль, мы напомним тебе методы твоих израильских хозяев. Двое навалились на плечи, один на ноги, а еще один всем телом прижал голову Максиму. Зачем? Я и так пристегнут, - пронеслось в его голове. Но он недооценивал ситуацию. Откуда ему было знать, что при том, что ему предстояло сейчас испытать, многие бьются так, что вырывают руки из суставов и проламывают себе череп. Между тем солдатик принес два ведра воды, на лицо Максима набросили тряпку и стали на тряпку лить воду. Лили непрерывно, выливая ведро за ведром. Солдатик исправно забирал пустые и приносил полные ведра.
Максим задыхался, было полное ощущение, что он тонет и вот-вот захлебнется. И это мгновение безумного ужаса утопающего, мгновения между его жизнью и смертью, было теперь растянуто до бесконечности. Это был ужас без конца. Он был настолько силен, что Максим, будучи пристегнутым, отбросил одного держащего его за плечо к стене, он бился всем телом и четверо здоровых мужиков едва удерживали его. Он был готов рассказать все, но ему нечего было рассказывать. К счастью, все когда-то заканчивается.
Снова натянули на голову мешок и бросили на пол. Все тело – сплошная боль. Голова разрывается. Перед глазами лица палачей то добродушные, ласковые, то кошмарные, омерзительные сменяли друг друга, как в калейдоскопе.
Звук открывающейся двери, шаги. Макса поставили на ноги, с головы сорвали мешок. Перед ним стоял старший офицер, один из тех, с которым пили виски.
- Кто тебя вербовал в Израиле? С кем ты работаешь?
- Я ... с Executive Outcomes.
- Ах ты, мразь! Врать мне?! Расстрелять!
Макса тут же подхватили и вытащили на маленький внутренний дворик. Справа в углу пылал большой костер, потрескивали поленья. А прямо перед дверью, у стены лицом к ней стояли двое, таких же голых, как и Максим. Их черные спины рассекали свежие, еще алые раны. Макса поставили справа от них, лицом к стене. Жар костра накатами обжигал его тело. Стоял тошнотворный запах горелого мяса.
- Расстрелять! 
Трое подошли сзади. Макс услышал, как передернули три затвора. Внутри все напряглось.
- Огонь!
Оглушил выстрел, и крайний слева рухнул вниз, а на стене напротив того места, где была его голова появилось белое, с алыми разводами пятно и начало медленно сползать вниз. Напряжение, казалось, достигло предела. Вот, вот и он взорвется изнутри.
- Огонь!
Новый выстрел, и стоящий рядом с Максом осел и свалился.
Внутри все оборвалось. Конец. Прострация. Казалось, жизнь уже покинула его: ни чувств, ни мыслей, ни желаний. Он даже не услышал выстрел, только обожгло затылок. С тупым оцепенением он смотрел прямо перед собой и ничего не видел. Не чувствовал, как языки пламени костра обжигали его. Не увидел он как одно из поленьев приподнялось, и стало понятно, что это обгоревшее тело: обуглившаяся голова, туловище, руки. Правая рука поднялась и застыла, указуя в небо, как будто взывая к Богу и заклиная окружающих: Не убий! На самом деле в этом нет ничего сверхъестественного: прежде чем сгореть, сухожилия тела сжимаются, заставляя обуглившийся труп подниматься и двигать конечностями. Банально. Истопники крематория часто наблюдают такую картину.
Не видел Максим улыбки палачей – офицеров местной контрразведки. Не видел, как расстрелянных потащили к костру, взяли за руки и за ноги и раскачав бросили в пламя костра.
Его развернули, надавали пощечин, и он стал приходить в себя.
Через какое-то время ему принесли одежду, помогли одеться. Вывели из пыточной комнаты в ту, где пили виски. Офицеры, все те же офицеры, широко улыбались ему навстречу. Ему вручили его израильский (не юаровский) паспорт, похлопали по плечу, извинились: Сам понимаешь, ничего личного – работа, протокол. Мы рады, что ты оказался своим, нашим. Мы победим! Победа будет за нами! И отпустили.
Было утро. Он безразлично прошел мимо клетки с черным, и беспрепятственно вышел за ворота.
Оказалось, прошло три дня.
Макс шел, и постепенно приходил в себя. Его сознание, освобожденное от дикой борьбы за выживание, борьбы за сохранение самого себя, снова и снова прокручивало события последних дней. За что? Почему? В чем дело? Вопросы взрывались в его голове, пронзительной болью стучали в виски, в темечко. Откуда такая несправедливость? Они же свои, наши? Я же честно воевал, рисковал своей жизнью. Мы..., мы же..., мы вместе, мы... За что? Несправедливо! Неправильно! Зло должно быть наказано, справедливость восстановлена. Это их работа? Да они же, ублюдки, они просто садисты. Зачем? Они были излишне старательны, черт возьми! Несправедливо.
Макс шел, и ярость, которую он накопил в себе в эти три дня, просыпалась и все больше наполняла его. Это была холодная ярость, замешанная на чувстве справедливости. Она вытесняла боль, усталость, уничтожала сомнения и страх. Тело становилось сильным, гибким, как тело молодого леопарда. Туман в мыслях рассеялся. Цель ясна. Пути ее достижения определены. Решения принимались легко и быстро. Нет, мы это не я и вы! Я не с вами. Вы для меня не свои. Вы несправедливы! Все в нем было сконцентрировано и направлено в одну точку.
Он вернулся тем же утром. Беспрепятственно прошел мимо часового. Еще подходя к распахнутой настежь двери, Макс увидел, что все они в комнате. Двое сидели за столами, двое - на стульях у стены, а еще один стоял посреди комнаты. Макс был на кураже. Улыбнувшись направленным на него вопросительным взглядом, он, не притормаживая направился к тем двум сидящим на стульях. Как раз в тот момент, когда он проходил мимо стоящего в центре, в его руке оказался армейский нож, который с легким взмахом руки прошелся по горлу стоящего. Продолжая стремительное движение, нож со свистом рассек уже два горла тех двоих, что сидели на стульях, а затем и горло одного из сидящих за столом. Второму, сидящему за столом напротив, нож, плавно изменив траекторию и мягко пройдя между ребер, вонзился прямо в сердце. Все это произошло молниеносно, одним движением.
Также беспрепятственно Максим вышел за ворота, остановил машину и, хорошо заплатив водителю, уехал в аэропорт. Только приехав в аэропорт, Максим почувствовал бешенное биение своего сердца. Его трясло. Обратный билет в ЮАР с открытой датой у него уже был. Он вылетал по израильскому (к этому времени просроченному) паспорту и боялся, что ему откажут в посадке. Но все вышло гладко: небольшие формальности, и он прошел регистрацию. Теперь только бы успеть взлететь. Тела уже наверняка обнаружены. Успеют ли выйти на его след?
Объявили посадку. Очередь двигалась безумно медленно. Но вот он в самолете. Посадка завершена. Пилоты запустили двигатели. Медленно, почти незаметно самолет тронулся и начал рулежку. Максим неотрывно смотрел в иллюминатор, боясь увидеть мчащийся наперерез лайнеру автомобиль. Самолет вырулил на взлетную полосу, замер, взревели двигатели, и он начал свой бешенный разбег. Не прошло и минуты, и лайнер оторвался от земли. Максим выдохнул.
Окончательно он расслабился после прохождения паспортного контроля в аэропорту Йоханнесбурга.

VII
Прошло время.
После грандиозной информационной компании «Кровавые алмазы» (надеюсь вы помните одноименный фильм с Де Капри в главной роли?) De Beers утратила свою монополию. Группа Леваева вытеснила De Beers из Анголы, Сьерра-Леоне, Либерии, Конго и Гвинеи. Она контролирует весь экспорт алмазов из этих стран, легально скупая алмазы, поступающие всеми возможными каналами, в том числе и у повстанцев, но это уже никого не интересует.
К 2000 году De Beers контролировала только 60% алмазного рынка.
В 2003 году ООН утвердил Кимберлийский процесс: схему сертификации алмазов, которая формально закрыла выход кустарно добываемым алмазам на мировой рынок. Но выгодополучателем этого была уже не De Beers.