Последний инженер

Когда сработала сирена, я ещё надеялся, что это всего лишь сбой системы. Такие уже бывали, причем в последнее время очень часто. В вентиляции застревал лёд, замыкание на панели, муха пролетит у сканера, ложный сигнал — всё, что угодно, только не это. Но это был особый звук, тот, которого мы боялись больше всего.
И затем я услышал стук. Не просто металлическое дребезжание или завывание турбин. Нет. Это было глухое, ритмичное, человеческое… если бы не гниющий запах, вонзившийся в нос, и утробное рычание за дверью шлюза, можно было подумать, что кто-то отделывает чечётку. Кто-то или что-то пыталось прорваться внутрь.
Я схватил лом. Не огнемёт, не плазменный резак. Их давно сняли с хранения, потому что, как сказал начальник охраны, «мы же не в фильме ужасов, уважаемый Ганс». Ну вот, герр Шмидт, теперь ты в фильме. Только в главной роли не Брюс Уиллис, а ты — седой техник на пенсии, в рваном халате, с варикозом и ломом вместо винтовки.
Дверь дрогнула, потом лопнула под напором. Они ворвались молча. Это и было самое страшное. Без криков, без истерики. Просто тени с глазами цвета засохшей крови. Сотрудники. Коллеги. Некоторые даже ещё в бейджах. Я видел, как профессор Алисса Ким, вся в чёрной плесени, с дырами от укусов в шее, тянет ко мне руки. А ведь она кормила меня печеньем всего два дня назад.
Я не помнил, как начал сражаться. Просто двигался. Один удар — череп треснул, второй — позвоночник хрустнул. У меня будто включился протокол выживания, тот самый, который мы программировали для автономных роботов. Бей. Отступай. Защищай. Бей снова. Это было безумием, но в этом безумстве я пытался найти спасение.
С каждым мгновением я понимал: это не просто случайный прорыв. Это не авария. Это месть. Эксперименты по регенерации тканей, которые мы тайно ставили в подземных отсеках, без лицензии Департамента здравоохранения, на свой страх и риск. Наноинъекции. Прототип вакцины, способной оживлять мёртвую материю - это сулило огромные заказы, особенно от военных. Что-то пошло не так. И теперь лаборатория превратилась в склеп, полный тех, кого мы не успели спасти. Или не пытались.
Я вломился в серверную. Захлопнул за собой бронированную дверь. Дыхание рвало грудь. На полу — следы крови и оторванный ботинок. Мой? Нет. Надеюсь, нет.
Они снаружи. Они бьют по стеклу.
А я пишу это сообщение. Если ты читаешь — уходи. Не пытайся спасти эту лабораторию. Не повторяй наши ошибки. Потому что мёртвые здесь — они не хотят покоя. Они хотят нас.
Секунд через пятнадцать стекло не выдержит. Я слышу, как трещины ползут по бронестеклу, как заточенные когти и зубы — или то, во что превратились их руки — скребут по поверхности, оставляя борозды. Они не знают усталости. Не чувствуют боли. Им плевать на лазерные замки, биометрию, физику. Им нужна только плоть. Живая. Теплая. Моя.
Я вбиваю последний код на терминале, запускаю «Протокол Альфа». Это программа уничтожения всей цифровой информации лаборатории: данные об экспериментах, исследованиях, записях наблюдений. Всё. Если мы сожгли небо, пусть хотя бы не останется пепла.
Свет на мгновение гаснет. Система требует подтверждение. Я смотрю в камеру — скан лица. Она всё ещё принимает моё. Пока ещё я не один из них. Пока.
«Подтверждение получено. Удаление начнётся через 240 секунд.»
Четыре минуты. И стекло уже выгибается, как живот дохлой рыбы.
Я бегу. Комбинезон рвётся на плече, где один из них зацепил меня когтями. Пока кожа не посинела — значит, шанс есть. Пока не началась дрожь в костях и кровотечение из глаз — значит, я всё ещё человек.
Я влетаю в коридор, где раньше стояли автоматы с кофе и кресла для отдыха. Сейчас тут царство исковерканных тел. Один из техников всё ещё дёргается в судорогах — будто его тело спорит с самим собой, чей он теперь: наш или их.
Мимо вспышками проносятся аварийные сигналы. По стенам — кровь, графики, обрывки бумажек. На одной из них читаю свою фамилию — «Шмидт. Ответственный за секцию 4B. Жив?». Подпись — неразборчива. Кто-то надеялся, что я переживу это.
Чёрт, может, ещё и переживу.
Я добираюсь до инженерного отсека. Там — архаичная штуковина: механическая турбина с рукояткой запуска. Ни Wi-Fi, ни чипов, ни ИИ. Только металл и масло. То, что не подведёт.
За спиной — снова шаги. Много. Я хватаю в руки старый, как мир, плазменный резак. Шанс, что он заведётся с первого раза, — один к десяти. Но это лучше, чем ничего.
Рывок. Искры. Запах озона и жжёной меди. И — пламя.
Теперь мы танцуем. Я — с огнём. Они — с жаждой. Если это конец — пусть он будет ярким.
Свет от плазменного резака вырезал из мрака зомби, как скальпель вырезает опухоль. Один, второй, третий — кричащие, безмолвные, гниющие. Они падали, как мешки с мясом, и всё равно пытались ползти ко мне — без ног, без лица, без души.
Я стоял в этом аду, пока топливо не кончилось. Потом — тишина. Мёртвая тишина. Только капли крови со свода, да хрип собственного дыхания. Казалось, воздух стал тяжёлым, вязким, как патока, и я уже не дышал — я тянул его в себя силой воли.
Я знал, что пора идти дальше. К северному тоннелю. Он вёл к выходу. К вентиляционной шахте, где ещё можно протиснуться наружу. Если не поздно.
Я двинулся — шатаясь, как пьяный. Одежда прилипала к телу, как вторая кожа. Запекшаяся кровь. Пот. Химикаты. Страх.
И боль. Я ощутил её, когда задел плечом стену. Тупая. Сначала. Потом — горячая. Пульсирующая. Словно кто-то просверливал в кости дыру изнутри.
Я огляделся. Снял перчатку. Укус. Я всё-таки был укушен.
Не царапина. Не порез. Настоящий, плотный, глубокий укус. С фрагментами челюстей, впившихся в плоть, с чёрной каймой по краям. Тело уже начало работать против меня. Волна лихорадки накрыла, как наводнение. В ушах зашумело, в глазах потемнело.
— Не сейчас, — прохрипел я.
Я нашёл аптечку. Вколол себе адреналин и что-то неизвестное, из экспериментальных ампул. «Нейросупрессор-17». Был шанс, что он задержит трансформацию. А может — ускорит. В любом случае, выбора не было.
Становилось хуже. Тело начинало дрожать, кости — ломить. Речь заплеталась в мыслях. Образы путались. Я видел лицо матери, почему-то в окне лаборатории, и слышал, как кто-то тихо смеётся у меня за спиной.
Это не они. Это ты. Ты уже начинаешь.
Я дошёл до вентиляционного шлюза. Заклинил замок. Мне пришлось выбивать его ломом, что казалось одновременно вечностью и мгновением.
Открылся люк. Холодный воздух обжёг лицо. Свобода. Надежда. Снаружи — ночь, снег, небо. Ни одного зомби. Только вой сирен и далёкий рев турбин, уходящих ввысь.
Я выбрался. Свалился в снег. Лежал, глядя в небо.
И смеялся. Потому что понимал: я вышел.
Но я вышел не один.
Я шёл по снегу, как будто по ватному полу. Холод не чувствовался — наоборот, внутри всё горело. Как будто каждая клетка тела решила начать жить по своим правилам. Сердце било тревогу в такт шагам, а мозг то затихал, то выстреливал вспышками боли, как перебои в старой лампе.
Где-то вдали виднелись огни. Не город. Лагерь. Экстренный штаб — у них была такая привычка: строить временные модули в километре от бедствия, как будто это спасает. Военные. Медики, Губернатор. Чиновники. Броневики. Вертолеты. Похоже, они что-то знали. Или мы все же работали по их проекту?
Я почти не помнил, как дошёл. Кто-то меня увидел, кто-то закричал. Белые халаты, автоматы, сканеры, крики:
— Живой! Он один!
— У него ожог!
— Нет... это не ожог.
— Немедленно в карантин!
Я не сопротивлялся. Лежал в прозрачной капсуле, как насекомое в янтаре. Через стекло видел лица. Кто-то молился. Кто-то плакал. Кто-то фотографировал.
И тогда это началось. Сначала кожа. Не боль — зуд. Глубокий, первобытный. Я чувствовал, как она начинает ползти, как становится чужой, плотной, как будто надел чью-то одежду изнутри. Пальцы опухли. Ногти стали чёрными, плотными, как когти. Появился привкус железа во рту. Я начал слышать вещи, которых не было — дыхание за стеной, пульс охранника, скрежет молекул воздуха.
— Герр Шмидт, вы слышите меня? — голос через динамик. — Вы заражены. Мы пытаемся стабилизировать вас. Мы не бросим вас.
— …Поздно, — выговорил я, — …я уже внутри.
Я посмотрел в зеркало на потолке капсулы. Глаза. Уже не мои. Радужка — тёмно-серая, с вкраплениями белого. Зрачки — щелевидные, как у падальщиков. Зубы — вытянутые. Челюсть будто чуть сдвинулась вперёд. И я чувствовал, как внутри появляется… другое.
Оно не хотело говорить. Оно хотело пожирать.
Руки сами сжались в кулаки. Пальцы скрючились. Капсула начала трещать под напряжением. Укол — не сработал. Второй — вызвал судорогу. Я завыл — низко, не по-человечески. Медики за стеклом в панике нажимали кнопки.
Но было поздно.
Я встал. Из-под ног стекло треснуло.
Я чувствовал силу. Свежую. Пугающую. Как будто кто-то внутри шептал: Теперь ты один из нас. Но ты — не просто зомби. Ты — начало новой формы. Инженер смерти. И ты поведёшь их… дальше.
Я обернулся к людям за стеклом. И улыбнулся...