Бег в котурнах на длинные дистанции 17 Тайга 2

Слушать : «Shine On You  Crazy  Diamond”
Вступление.
“Pink Floyd”


В Сибири бабы коромыслом соболей
бьют.

Сибиряк - потомок  скваттеров, пришедших  в
тайгу с топором в руках и ружьем за плечами,-
наследственный и естественный враг дерева.
Если в сибирской деревне вы видите при  хате
садочек с рябиной , можете заранее и почти
безошибочно угадать, что  двор принадлежит
новоселу или  крестьянину из ссыльных. При-
родной сибиряк деревом себе солнца не  заго-
родит.  Уж много  горя  натерпелись от  перво-
бытной  тайги предки…
Александр Амфитеатров
«Сибирские этюды»

… я понял,  что  с ума спячу или умру  досрочно ,
если возьмусь  « отражать «  то ,  что произошло
и происходит  в Сибири и с Сибирью. Как  ее  ми-
дую и могучую, измордовали  , поувечили,  из -
нахрастили и  изнасиловали   доблестные  строи-
тели коммунизма .

Виктор Астафьев  1996


Январь  82 года.  Электричка  - « Ангарск- Иркутск»
Мы с Леной едем за благословением к ее бабушке.
Впрочем, мы уже три дня , как муж и жена,  и это скорее
смотрины. За  окном мороз , в вагоне теплее , но не от этого:
она рядом.  Хотел полюбоваться тайгой , но где она - снаружи
голые  ,  ободранные сосенки . Так и не выросли- почили
в морозной стыни .  Вокруг - ни зверя , ни птицы - тайга отступает.
Говорят ,  и  в Байкале  омуль выводится ,  а ему  деться  некуда.

Тайга. Не рассказать её — прожить надо. Шумная, мохнатая, дышит вековою тишиной. Стоишь под кедром ,  как под собором: воздух тёплый, смолистый, и где-то вверху щелкает кедровка, будто ключами шумит.
Летом — малина по опушкам, смородина в распадках, костяника в болотце, черника чёрная, как глаз тайги. Земляника — редкий дар, но как найдёшь — садись, не спеши. Ешь. Тайга не любит суеты.
А грибы! Белые  словно из берёзового теста вылеплены, с налётом сизой прохлады на шляпке. Маслята, грузди, рыжики — целый люд грибной, тихий, незаметный, но добрый. Грибник тут  не собиральщик, а гость в тишине, с глазом зорким, с ладонью бережной.
Осенью  пора  шишки кедровые  добывать. Удары шишкобоя отдаются по всей округе: бух-бух , будто сердце тайги откликается. Орех маслянистый, с тёплым вкусом.

В реках  рыба, как серебряные стрелы: хариус, ленок, щука, таймень. Река прозрачная, студёная, и рука, опущенная в неё, ноет от холода. Но и вкус у рыбы такой , будто сама река в тебе зажглась.
Соболь  чуткий, быстрый, не прощает ошибки. Белка, колонок, горностай. Промысловик тут   не просто охотник, а мастер, что с природой говорит, с ней спорит, её чтит.
И всё это  не крикливо, не враз. А в трудах, в ждании, в неспешной ладке с лесом. Тайга — она как старая баба: многое даст, если уметь слушать. А пойдёшь грубо, наскоком — останешься с носом. Или сгинешь.
Тут не хапать надо — тут жить.

Охотник. Не тот, что с ружьём бегает, а тот, что с лесом в ладу. На нём шубейка старенькая, в меху да в засмолённой заплате, лицо обветрено, глаза глубоки, как колодец в глухом хуторе. Он мало говорит — тайга слов не любит.
Выйдет рано, до свету, когда мороз, как скрипка, по берёзам играет. Снег под ногами — тонкий, как стекло. След лисий. будто ниточка шёлковая, заячий — неровный, поспешный. А вот соболь прошёл — извив да излом, будто змея, что играет с тенью.
Он идёт неспешно. Каждый куст — как знак, каждая кочка — примета. Он лес не видит — он его чует. Ночует в балагане, что сам рубил. На потолке  копоть, в углу  сухарь, рядом трескучий огонь, что греет только вполсилы, будто не хочет, чтоб охотник забывал, где он есть.
Охота — не про убить. Охота — про понять. Где зверь пьёт, где спит, где тропку топчет. И не всякий выстрел — удача. Иногда уйдёшь домой ни с чем, только с усталостью в костях, да с песней совы в ушах. Но и в этом есть свой хлеб. Своя правда.
А когда удача — тогда шкура мягкая, тёплая, как жизнь. Соболь золотится, куница тянется ладно. Не ради наживы, нет. Ради ремесла, ради давнего уговора с природой: ты — меня, я — тебя. По совести.
Охотник знает: можно убить зверя — и потерять лес. А можно жить тихо — и стать частью его.


Таёжный быт — это не жизнь в лесу, а жизнь с лесом.
Хата ли, балаган ли, изба зимовья — всё в одном ключе: чтоб не мерзнуть, не сыреть и чтоб дверь не хлопала попусту. Сруб — из лиственницы, мох меж брёвен тёплый, зелёный, будто сама тайга взяла и спрятала тепло в щели. Печь — это сердце. Не затопил — и всё: ни спать, ни есть, ни дышать. Дрова — в ряду, наколоты с запасом. Не колешь — замёрзнешь. Не запас — сгниёшь. Всё — по совести, всё — наперёд.
Чайник из жести, чёрный от времени. В нём вода не кипит — поюкает. На столе хлеб, соль, сало да кедровые орешки. Если удача — рыбина, на нитке подвяленная, будто бусы у бабки. Каша из котелка   с дымком, с гарью, но какая-то иная, чем в городе: не просто ешь — будто поёшь с лесом нараспев.
Одежда — дело важное. Телогрейка — не новая, но своя. В каждом шве — шаг, в каждом пятне — память. Лапти — не ходят тут, валенки да бурки. Ремень — не для красоты, а чтобы топор держать и нож с точёным костяным череном. Спальник? Нет. Меховой мешок, а под бок — собака. Не погреет — зато скажет, если медведь подкрался.
Быт таёжный — в тишине, в утреннем звуке, как чайник закипает, в скрипе снега под сапогом, в том, как за окном   свет из ниоткуда. И день — не по часам, а по солнцу и дыму.
Здесь не тоскуют, но и не веселятся зря. Песня — редкая, но густая. Смех — не звонкий, а глубокий, как у пня, что пережил бурю.
Таёжный быт — это когда один, но не одинок. Когда с каждым делом ты  в разговоре с природой. Тихо. Долго. По-настоящему.


Деревня в тайге — не селение, а остров. Вокруг — леса без края, река ледяная, сверху — небо, как крышка медного котла. А посреди — двадцать избёнок, срубов тяжёлых, тёплых, будто вросли в землю. Крыши с проседью, ставни в два пальца толщиной, чтоб мороз не прогрыз.
Семьи жили натурально. Что посадили — то ели. Что срубили — тем топили. Что поймали — тем и зиму пережили. Покупное — редкость, на праздник. Всё своё, всё через руки.
Бабы  с утра в хомут, в огород, к козам, к коровёнке. Бельё — на проруби, хлеб — в печь, капусту — в кадку. Говору мало, дел много. Дети  босые, но живые. Летом — за грибами, за ягодой, зимой — в школу, пешком по сугробам. А промеж — рубанок в руки, да кору с брёвен снимать, учиться.
Мужики — в лесу.Заготовка, охота, рыбалка. Осенью — соболь, белка, куница. Весной — сплав, доска. На речке — плоты, а на плечах — мозоли. Топор — как продолжение руки, а нож — как брат. Тихие, сдержанные. Выпить могли, но не ради веселья, а «поговорить с душой».
Хлеб — ржаной, кислый, с трещинкой, как земля весной. Картошка  своя, в бурте. Рыба — вяленая. Мясо — редко, больше на праздник. А так — молоко, каша, грибы да ягодный кисель. Соль берегли. Масло взбивали. Сало коптили.
Жизнь — без суеты. Дом — руками.  Песни — в печали. Письмо  по зиме, через почтаря. Боль  лечили травой, молитвой, да терпением. Смерть  принимали, как соседа. Спокойно. Без вопля.
И всё  под шум листвы, под свист ветра, под стук дятла. Тайга смотрела в окна. Не пугала — проверяла. Кто слаб — уехал, а кто остался — стал частью её. Скромно, глухо, но — по правде.


Свадьба в тайге — это не праздник, а порука. Не веселье ради, а чтобы два человека стали одной судьбой,
чтобы зимой у них был хлеб, весной — посев, осенью — сноп.
День пасмурный, с проседью в небе, с лёгкой метелью. Утро  как всегда: печь, корова, вода из проруби. Но в воздухе  тихое волнение. Баба в платке не по будням, да у деда — пиджак с нафталином. Уже — дело.
Невеста . ..Коса у неё — в кулак толщиной, глаза — как ягоды черёмухи после первых заморозков. Спокойная девка, рукодельница. Жених из  деревни за перевалом. Парень не балагур, но работящий, с глазом прямым. Уж кому как, а деревне такие нужны.
Собрались у старосты. Изба натоплена, лавки вдоль стен, на столе  хлеб, соль, самовар, в углу  икона, свеча. Попа нет — далеко. Да и незачем. Здесь венчают — словом, ладонью, честным взглядом. Будут жить , как две сосны под одной вершиной. Не тень отбирать, а в снегу держаться. Никто не аплодирует. Молча. По рукам. Чай наливают, хлебом ломают, благословляют.
А потом — в избу к родителям. На столе — щи в чугунке, картошка в мундире, рыба запечённая, сало, пироги с брусникой, морс из черники. Выпили  по чуть. Не горланят.  Старики молчат , слушают, как внуки по полу бегают. В печи трещит. Снег за окном. Жених  тихий, смущённый. Она — как вода родниковая: ясна, но холодна пока. Привыкнет — будет тепло.

 Ночь  в новой избе. Печка стонет, как будто поздравляет. За окном — ветер в трубе играет, будто гармонь нашёл. Они вдвоём. Не обнялись — встали рядом. Так начинается настоящая семья. Не с крика, а с молчания. Не с веселья, а с доверия.
И над крышей тихо встаёт луна, и деревня дышит: ещё один дом  прибавился.