Маг и счастье

Он шел по мягкой и ласковой, лелеемой теплыми весенними лучами траве, и радовался всему, что видел вокруг: снующим в кронах деревьев птицам, медленно совершающему свой путь солнцу, обнимающему все вокруг добрым светом; вполголоса напевающему песни ручейку, бегущему от корней тайными подземными путями и ликуя пробивавшемуся к свету дня; прохладному ветерку, щекочущему его белоснежную бороду; этому синему небу, брату солнца – и радость так переполняла его, что он, бывало, останавливался на месте, оглядываясь по сторонам и не в силах сказать даже слово.
Но это было еще не все. Духи пели ему веселые, сказочно красивые песни, прыгая по коричневым упругим ветвям, покрытым сухой морщинистой корой. Обитатели леса серьезным голосом шептали ему тайны о таких вещах, что он останавливался и заливался громким смехом, чуть не падая в траву, - а они смеялись вместе с ним, и тогда весь лес трясся от беззвучного хохота. Белка, лукаво выглядывая из дупла, кидала в него шишками, он хохотал и несильно бросал ей обратно. Пару раз лось выходил из чащи, безмолвно, одними очень красивыми и большими глазами предлагая сесть на него и прокатиться. Лесные птицы, распевая свои песни, садились ему на плечи, голову, и переговаривались друг с другом, он, постукивая посохом, на ходу разговаривал с ними на их языке.
Мир был лесом, а лес был добр к нему. Он был счастлив.
Но свист ветра и танец бабочек что-то напомнили ему, лесные духи, что любили прыгать по ветвям, больше не являлись, а песни ручейка отчего-то стали совсем невеселыми. Он взглянул через переплетение ветвей на небо – нет, все по-прежнему, и тучка не закрыла яркого горячего солнца. Он растерянно сел на траву, почесывая бороду, и поглядел на свои руки – отчего счастье уходит, как вода сквозь пальцы? И никак не остановишь его, не такая это вещь – счастье, - чтобы надолго задерживаться в человеческих руках.
Он растерянно позвал по имени первого владыку леса, который вспомнился ему, и тот тотчас пришел – поросший мхом деревянный человечек, который раньше так заразительно смеялся, рассказывая шутки о городских людях; но теперь он был хмур, а взгляд из-под насупленных бровей не содержал в себе ни капельки смеха.
- Ты звал меня...
- Что случилось? – спросил он. – Счастье вдруг ушло от меня…
- Лучше обойди это место, - ответил дух. - Здесь поселилось зло, омрачающее наш лес. О, обойди это место, и мы вновь будем смеяться вместе с тобой, танцевать в высокой траве, когда ты будешь играть на своей флейте.
Но он задумался.
- Как я могу быть счастливым, если рядом есть что-то, отчего счастье иссякает, и даже Каннар, лесной шутник, поспешил убраться из этого места? Нет, я пойду туда.
Дух стал печален, но запретить ему он не мог. А он встал, оперся на посох и пошел прямо по тропинке, зная, что она приведет его туда, куда он стремится.
Он пересек какую-то незримую границу, и весь лес смолк, когда он сделал шаг за нее. Не было больше птиц, бабочек и жуков, цветы пожухли, а ветер вместо удалого свиста стал мрачно и зло бормотать в уши. Даже духи, казалось, попрятались: он поглядел по сторонам, но не увидел никого из их обычно дружелюбно и общительного рода. Он почесал бороду и отправился дальше.
Что-то, поселившееся в лесу, начало стягивать к себе все тропинки, растянуло сети, повесило паутины, расставило капканы, нарыло ловчие ямы. Он пытался сделать шаг, но оказалось, что с ног до головы он опутан липкой белой паутиной, чуть поблескивающей под лучами солнца, пробивавшихся сквозь мрачные нагромождения ветвей вокруг, которые отчего-то стали уродливыми и страшными, так что он чуть не заплакал, видя их жуткую участь. Посох его упал и запутался в белом мхе, пружинящем под ногами; он попробовал наклониться за ним, но застрял еще больше и стал ждать, понимая, что ничего не сможет сделать, чтобы освободиться из этой липкой ловушки. И тут тихий шепот прошел по мрачному измененному лесу, так, что все вокруг даже вздрогнуло от холодного ужаса; он дернулся, как будто за шиворот ему налили ледяной воды, и услышал этот шепот, почти неразличимый для людского уха: оно идет, оно идет!
Он действительно испугался, когда уродливое создание подошло к нему, но потом страх ушел, как недавно и счастье, и он пристально вгляделся в это существо.
- Кто ты? – спросил он. – Почему счастье ушло от меня, стоило лишь тебе встать у меня на пути?
Существо захохотало, и не таким был его смех, чтобы греть душу, наоборот, оно словно плюнуло на тебя, заставляя морщиться от отвратительного ощущения.
- Я демон, - сказало оно, и голос его соответствовал наружности: такой же жуткий и злой. – Черный маг в высокой башне вызвал меня, чтобы я дал ему могущество, богатство и сотню красивых женщин, а еще бессмертие, я же вырвал его неосторожное сердце и сбежал из башни, странствуя много дней, пока не пришел сюда, - в лес, который я сделаю похожим на чащи моей сферы, и установлю законы, по каким привык жить там. Вы, люди, именуете эти законы злыми и жестокими, а еще – неестественными, но я по-другому жить не могу.
- Ты хочешь выпить все счастье, заменив в его источнике воду на зловонную грязь? – удивился он. – Мне тебя жаль, если ты не можешь жить иначе!
- Довольно! – закричал демон. Жалость резала его черную душу, словно острым ножом. Демон протянул когтистую руку к его белоснежной бороде, чтобы лишить его счастья навсегда, а посох установить на шпиле громадного замка, сложенного из выкорчеванных пней.
Но он не хотел этого. Он хотел ходить по ласковой траве, слушая ветер и птиц, смеясь вместе с духами, набирая холодную воду в сложенные лодочкой ладони.
Он крикнул одно, только одно слово, отчего паутина, запутавшая его почти до потери дыхания, лопнула, а демона откинуло прочь, поволокло по пожухлой траве, пресекая все попытки встать.
Он поднял посох, с удивлением слушая слово, которое крикнул мгновение назад, что еще отражалось от корней и стволов деревьев, постепенно стихая, но не теряя силы, что была заключена в нем. Демон смог встать, но подходить побоялся, опасливо косясь красными, налитыми злобой глазами.
Тут груз памяти трех веков, что был освобожден этим словом, открывшим вновь силу в нем, которую нужно было скрыть и которая была запечатана в нем вместе с памятью, пал на него. Он упал на колени, держась за посох и хрипло бормоча про себя проклятия. Демон осторожно начал подходить к нему.
Вот что он вспомнил – хотя, конечно, он вспомнил гораздо больше, - на его совести жуткое деяние, насмерть перечеркнувшее все его добрые свершения. Он вспомнил тысячу имен, из них сто – его; миллион заклятий и сотню иных сфер. Девять магов сразились с ним после его злого поступка, и одержали победу. Стало неясно, что же делать им дальше? Они решили лишить его памяти и запечатать силу в нем так, чтобы он не смог ее найти. Но он смог – и теперь растерянно тянул себя за белоснежную бороду, совсем не глядя на приближающегося демона.
Тот поступок, далекой давности, жег его душу, он был как гноящаяся рана, на которую наложили повязку, а он сорвал ее.
Он нащупал на поясе маленький острый кинжал – да, он мог выбрать смерть; мог пойти и отомстить тем девятерым магам, что отняли его память; но мог и снова стать таким, каким был. Он выбрал почти сразу.
Демон не успел подойти – он бросил три слова, и страшное создание, завывая, отправилось туда, откуда пришло в этот мир, куда его звал только один неосторожный человек, снедаемый жаждой могущества. Мир вздохнул, освобождаясь от этого темного пятна, и деревья одобрительно заскрипели, радуясь неожиданному избавлению. Тихо, постепенно осмелевая и набирая силу, начали петь птицы.
А он плакал. Рана на душе болела так сильно, что было невыносимо жить – даже просто дышать и ощущать босыми ногами прохладу земли. Он нащупал кинжал, освободил его от ножен… но тут вспомнил счастье, которое познал в этом лесу. Одного мига промедления было достаточно: маленькая рука лесного духа остановила его.
- Не оставляй нас, друг, - сказал дух. – С тобой так весело.
Он вздохнул.
- Ну что ж… тогда я все забуду – снова. Кто знает, сколько уже раз я забывал все?.. Как жаль, что мне не получится искупить тот страшный грех… но ты прав. Я не могу оставить вас.
- Ура! Ура! – закричал дух. – Друг вернулся! Наш друг вернулся!
Лес ликовал, взрываясь радостными криками; деревья шевелили ветвями, а птицы хлопали крыльями, выводя красивые трели. Он взял свиток, на котором было начертано заклятие, освобождающее от мук памяти, и прочел его. Теперь, когда он проснется, то не вспомнит ничего. Но до сна память о том, что он совершил, будет терзать его, рвать на части его душу, пережевывая ее острыми клыками.
Он уныло брел по траве, в мрачных раздумьях о прошлом. Но на плечо ему села птица и потерлась головой о белоснежную бороду, а потом он сел, оперся спиной о дерево и заиграл на флейте, - и понял, глядя на танцующих обитателей леса, что воспоминания о былом уже не так терзают его, а когда юркие духи закружили его, завертели в хороводе, он понял, что вполне может жить с этим темным грехом на совести. Помнившему безграничное счастье давнее горе может показаться не столь сильным.
Он задумался, вышел из хоровода и попросил у духов чернил. Заклятье было уже брошено, и на следующее утро он не вспомнит вообще ничего. Скоро духи принесли ему чернил, которых надавили из орехов и налили в деревянную плошку. Он взял несколько пустых листов, что девятеро магов милостиво оставили ему в оказавшейся полной вещей и почти необъятной сумке. Он стал писать, и писал до тех пор, пока седая голова не упала на плечо, и он заснул. Тогда весь лес стих, чтобы он мог спать спокойно, он, единственный, кто стал другом целого леса, а они не чаяли в нем души.
…Он проснулся, ощутив в один миг весь мир, и встал, опираясь на посох. Вокруг на траве лежали какие-то исписанные листки, он собрал их и сложил в сумку, но прочесть не смог, потому что не вспомнил, как это делается. И тогда он пошел по лесу.
Он на ходу играл на флейте, а птицы сидели у него на плечах, и деревья убирали толстые корни с его пути, чтобы он не споткнулся. Он не вспомнил ни о чем, но и не хотел вспоминать, а просто шел по лесу – и значения больше ничего на свете не имело.
Главное, что он был счастлив.