Детский дом в блокадном Ленинграде

 ДЕТСКИЙ ДОМ В БЛОКАДНОМ ЛЕНИНГРАДЕ

К 80-летию Победы советского народа в Великой Отечественной войне (1941-1945г.г.). Фрагменты книги Натальи Морсовой «Блокадный хлеб». 
 
     Светлане Васильевне Магаевой и блокадным детям посвящается
    
Детский подвиг Светланы Васильевны Магаевой, пережившей все ужасы войны в блокадном Ленинграде.
 
Мы – смертные люди,
Смерть смертью поправшие,
Блокадою в тени людей превращённые.
Мы – души,
На страшном суде побывавшие
И в бренные наши тела возвращённые.     (Анатолий Молчанов)


     В неоплатном долгу перед старшим поколением ленинградцев считает блокадных детей Светлана Васильевна Магаева. Несмотря на нечеловеческие условия существования, блокадники сумели сохранить интеллект и  человеческое достоинство. Заторможенность развития в раннем детстве не помешала им в будущем достичь высот. 
     Доблокадное детство Светланы – светлое, радостное, безмятежное. Мама Павла Дмитриевна – учительница биологии в средней школы, окружила единственную дочь образованными людьми. Мать не скупилась на книги и билеты в театр, музеи, филармонию. Первые спектакли «Спящая красавица» и «Щелкунчик» в Мариинском театре потрясли воображение пятилетнего ребёнка, первый художественный фильм «Руслан и Людмила» заворожил многообразием цвета, красотой главных героев и волнующей музыкой.  Дома девочку окружали портреты учёных Павлова, Тимирязева, Ламарка и Кювье, а Чарльза Дарвина она выбрала себе в дедушки. Любимой помощницей – добровольной няней была филолог–пушкинист Вера Степановна. Это она открыла ребёнку удивительный мир сказок А.С.Пушкина, братьев Гримм, Г.Х.Андерсена и Шарля Перро. За неимением у ребёнка собственной бабушки эту роль с удовольствием выполняла учитель русской словесности одинокая Мария Николаевна. Бывшая дворянка была изысканно вежлива и умела уважать в ребенке личность.
    Не по годам развитая девочка с интересом посещала Дворец культуры, где увлечённо занималась художественным чтением, рисованием, пением, иностранными языками, особенно немецким. Порой Светлана задавалась вопросом: «Почему Я – это Я»? По прошествии времени, став известным учёным, физиолог Магаева поняла, что «природа поставила замок на ту дверь, за которой спрятан ответ на этот тревожный вопрос».
    Светлана с раннего детства обострённо воспринимала несправедливость, её  огорчило, когда большие дяди строго наказали музыкального руководителя Дворца культуры им. Кирова Марию Михайловну за то, что та поставила на сцене спектакль К.И.Чуковского «Муха - цокотуха». Разодетые в Муху, Паука, Комарика, Тараканов и Жуков ребятишки так и не дождались Марию Михайловну на спектакль - педагога обвинили в пропаганде вредных обществу настроений и арестовали. Большие неприятности по поводу коварных замыслов Паука и усатых Тараканов начались и у самого автора стихотворения Корнея Ивановича Чуковского. Горький след в душе ребёнка оставил день 1 сентября 1939 года, когда девочка с нетерпением ждала встречи со школой и «доброй волшебницей» Августой Алексеевной Тиме, к которой привязалась ещё до школы. Но встреча была короткой - первую учительницу вывели из класса на первом же уроке. Директор школы сдавленным голосом сообщил детям, что Августа Алексеевна «враг народа»: -«Было жутко, хотелось плакать. В коридорах было тихо и пустынно. Школу сковал ужас. Всех детей отпустили по домам». На другой день в класс вошла фея - Елизавета Матвеевна Коц, в которую влюбились все ребятишки. Светлана училась легко и опережала одноклассников в развитии. Сообразительной ученице быстро наскучило многократное повторение по слогам: «мама мыла раму». Нетерпеливая первоклассница как-то заметила: - «не слишком ли долго мама моет раму и не нужно ли ей помочь»?  Ребёнка хотели перевести во второй класс, но мать на это не решилась. Чтобы отвлечь ученицу от «мытья рамы», учительница давала Светлане дополнительные задания. Но однажды Елизавета Матвеевна не пришла в школу, – в биографии учительницы усмотрели что-то опасное и  отстранили от работы.
     В мае 1941 году школьники и учителя расстались на летние каникулы, даже не догадываясь, что многие из них больше никогда не увидятся. Попрощалась Светлана и с Витей Прохоровым, с которым сидела за одной партой. Мальчик проявлял поистине рыцарские чувства - приносил запасной пенал с ручками и карандашами, зная о рассеянности соседки, и защищал от озорника Шурика Бурлакова, который макал в свою чернильницу Светины косички. Война и голод убили почти всех одноклассников, в том числе и Витю Прохорова… Родная школа вскоре превратилась в госпиталь, а дети, пока могли передвигаться, учились на дому у опальной учительницы Елизаветы Матвеевны.
   Мама Светланы - Павла Дмитриевна первый день учительского отпуска 22 июня 1941 года решила провести вместе с дочерью на Елагином острове и вволю покататься в лодке. Но поездка не состоялась - началась война. Света никак не могла этому поверить, ведь только вчера радио сообщало, что в Германию отправлен очередной эшелон сливочного масла. Учителя собрались в школьном дворе, плакали и ждали нового сообщения из репродуктора о том, что германские войска уже разбиты. Но сообщения о победе не было, и все разошлись по домам.
С первых дней блокады Павла Дмитриевна проявляла мужество и самоотверженность. Никому и в голову не приходило, что линия фронта может так быстро приблизиться к Ленинграду. Детей младших классов из летнего лагеря отдыха надо было срочно возвращать в Ленинград, это поручили Павле Дмитриевне. Во главе с Павлой Дмитриевной, бросив свои пожитки, дети и взрослые прибежали на станцию Валдай и столпились на платформе. Семафор подняли в ожидании воинского эшелона. Начальник станции сообщил, что поезд пойдет мимо и больше поездов не будет. Показался паровозный дымок, поезд приближался к станции: - «Мама спрыгнула с платформы и встала на путях, раскинув руки. Кто-то из старших ребят встал рядом. Паровоз надсадно гудел и поравнялся с платформой. Машинист, высунувшись из окна, громко кричал и отчаянно размахивал руками, нервы его не выдержали, и он затормозил состав. Военные выскакивали на платформу, хватали нас в охапку и бросали в открытые вагонные окна и двери. Маму тоже втащили в последний вагон», - вспоминает Светлана Васильевна. Бойцы кормили детей консервами и угощали сладким кипятком. Дети были спасены, но Павла Дмитриевна не сочла это подвигом - в осаждённом городе подвиги стали нормой жизни.
     Осенью 1941 года Павла Дмитриевна уехала со старшеклассниками рыть окопы под Лугой. Но окопы не спасли - немцы вплотную подошли к Ленинграду, люди оказались в тисках голода и холода первой блокадной зимы 1941 года.
     Павла Дмитриевна и другие учителя готовили детей к эвакуации. К школе подходили машины, под бомбами и снарядами они вывозили их к «Дороге Жизни» по Ладожскому озеру. Была у учителей и другая забота - на распухших от усталости и голода ногах они ежедневно обходили обледенелые дома, выясняя, живы ли взрослые и дети и «отоварены» ли хлебные карточки. Когда взрослые впадали в голодный обморок или умирали, осиротевшие дети были обречены на смерть. Если в бли¬жайшие дни их не обнаруживали, то спасать было бы некого, жертв блокады было бы ещё больше.
    Новогодняя ёлка в канун 1942 года показалась Светлане неправдоподобным сюрпризом. Возможно, это было в голодном бреду, но кусочек хлеба, сильно пахнущий керосином, солнечный мандарин и сладкая плиточка глюкозы были настоящими. Старшеклассники – тимуровцы, впрягаясь в детские саночки, помогали педагогам привозить детей на ёлку: - «Был накрыт праздничный стол с блюдечками восхитительной пшенной каши. Мы молча лежали у елки и вдыхали смолистый аромат». А потом Дед Мороз (учитель математики) и Снегурочка (учительница русского языка и литературы) доставали из-под елки пакетики с подарками. Вскоре стало известно, что оба педагога умерли от дистрофии, как и другие учителя.  Вечером перед боем курантов «мама разбудила меня, топилась печка-буржуйка, обеденный стол был придвинут к кровати. Хлеба тогда не давали несколько дней. Никакой еды не было, только неизвестно из чего испеченные лепёшки. Но было радио, добрые голоса дикторов, журналистов, поэтов, певцов. Наше радио укрепляло веру в скорую Победу, в мирную счастливую жизнь».
      Немецкие самолеты ежедневно бомбили Ленинград, особенно Бадаевские склады, где были сосредоточены довоенные запасы продуктов. Отчаявшиеся блокадники готовили себе котлеты из газетной бумаги, листовок и прокламаций советских и немецких или завалившейся за стол обёртки от маргарина, вперемежку со жмыхом. Плитка столярного клея напоминала шоколадку. Готовое варево разливали по тарелкам, и получалось желе янтарного цвета. Но уже на другой день всё тело скручивало от боли. Варили всё, что попадалось под руки - кожаные ремни, перчатки, голенища сапог.
   Светлана лежала под грудой одеял и дремала, разрывы бомб и снарядов уже не страшили, чувства притупились, - она ждала маму. Но однажды случилась беда - в январе 1942 года Павла Дмитриевна не вернулась с работы. На следующий день в застывшей квартире появилась учительница, обходившая дома в поисках осиротевших детей. Женщина взяла девочку на руки и отнесла в детский дом. А утром спасительницу нашли замёршей у двери этого детского дома. Должно быть, дома её ждали свои дети?   
   Детский дом разместился в бывшем детском садике. Велась регистрация, важ-ная для послевоенного поиска детей. Печальные воспоминания сохранились в памяти Светланы: - «Мы всё время спали, прижавшись друг к другу, не снимая пальто и валенки. Просыпались только тогда, когда приносили хлеб и тёплую мучную кашу. Иногда кусочек мокрого хлеба посыпался сахарным песком. Эта спасительная еда позволяла выжить истощенным детям. В спальне теплилась керосинка, давая тусклый свет».
   Светлана беспокоилась о матери и надеялась, что та чудом выжила. И однажды чудо случилось: две девушки, одна из которых перед войной училась у Павлы Дмитриевны, разыскали Светлану и сообщили ей замечательную новость, что мама жива. Это они нашли замерзающую женщину с обмороженными ногами без сознания на снегу и волоком дотащила до больницы, где сами работали сани¬тарками. Её обогрели и сделали укол глюкозы. В сознании ребёнка родилось чувство ответственности за жизнь матери, девочка пошла на поправку. Однажды она отправилась разыскивать мать в госпитале. Светлана Васильевна вспоминает: - «Нужно было слезть с кровати, долго спускаться на «ватных» ногах по длинной лестнице, с трудом открывать тяжелую дверь, выхо¬дить в зимнюю стужу и сидеть на заснеженном тротуаре. Идти было трудно, я часто падала и подолгу лежала. Наконец поняла, что вставать не надо: легче передвигаться ползком. Иногда случалось, что кто-то помогал мне перейти дорогу или нёс меня на руках до самого госпиталя. Из детского дома я уходила после завтрака, частичку которого бережно уносила с собой в чашечке, которая была настолько мала, что помещалась в рукавичку. Там была мучная баланда с крошечным кусочком хлеба. Варежка продырявилась, и чашка холодила ладошку. Потом мне прихо¬дилось сидеть на ступеньке госпиталя и ждать, когда случайный прохожий или санитар откроют ее. Теперь надо было задом наперед подняться на второй этаж. Мама гля¬дела перед собой невидящими глазами и не узнавала меня, но сразу открывала рот, как только я прикасалась ложечкой к ее губам, и машинально проглатывала хлебные крошечки с мучной баландой».  Оказалось, что у мамы тяжелая дистрофия, может быть она еще и поправится, если не подведет обмороженная нога, которую, по-видимому, придется ампутировать. И в самом деле, началась гангрена, ногу пришлось ампутировать. Тяжелая инвалидность, коляска. Огромная сила духа позволила Павле Дмитриевне прожить после операции ещё 25 лет. Дочь за ней терпеливо ухаживала. Вскоре Светлана, потеряв остатки сил, перестала вставать с кровати и уже не знала, жива ли мама. В 1943 году в город стало поступать продовольствие, питание в детском доме улучшилось. 
      Иногда дети - дистрофики продолжали жить ради спасения умирающих родственников. Светлана Васильевна вспоминает свою школьную подругу Риту Маркову. Ритина мама опухла от голода и уже не могла двигаться. Годовалого ребёнка она не кормит несколько дней, а малыш не плачет и не просит еды. Отоварить хлебные пайки не удаётся, еды дома нет. Тень смерти уже лежит на их лицах. Рита понимает, что от неё зависит жизнь близких людей. Надо только найти в себе силы и встать. На той стороне реки Невы стоит зенитная батарея папы, он обязательно поможет. Проваливаясь в глубокий снег, порой теряя сознание, Рита доползла до воинской части и разыскала отца. Объяснений не требовалось, отец всё понял: он отдал свой кусок хлеба и сушёную селёдку. Он донёс дочку до Невы и поставил на лёд. Девочка усилием воли поднимала себя, вставала, позла. Мама и брат лежали неподвижно, но ещё были живы. Рита растопила печь буржуйку и сварила селёдку... После войны блокадный синдром не отразился на Рите, она не замкнулась в себе, стала способной ученицей, увлекалась математикой и участвовала в олимпиадах.
   Тревога и чувство долга за родственников удерживала ребятишек на этом свете, но многие умирали сразу после того, как те уходили из жизни. Кажется, что израненное собственными страданиями сердце не способно сопереживать чужой беде. Но это не так. Вот несколько воспоминаний Светланы Васильевны из жизни детей в детском доме.
История Оли и Серёжи. Смерть давно стояла рядом с девочкой Олей, но никак не могла оторвать её от младшего братика Серёжи. Мальчик всегда дремал и вздрагивал только от прикосновения ложечки. Оля ничего не ела и всё отдавала братику, ведь так поступала мама, когда была жива. И всё же Серёжа умер. Оленька поцеловала его в лобик, легла на кровать, вздохнула и … умерла. Это была исполненная долга и достоинства смерть.
     С нежностью Светлана Васильевна рассказывает про Таню Уткину, которая волевым усилием выжила ради младшей сестрички. Таню принесли в детский дом в полном истощении. Прозрачная девочка таяла, как свечной огарочек. Уколы с самым редким лекарством – глюкозой ставить было некуда: вены спали, а всё тело в пролежнях. Но Тане очень нужно было выжить: мама умерла, а в доме малюток находится маленькая сестрёнка, которую надо обязательно найти. Девочка цеплялась за жизнь и верила в своё выздоровление, хотя в него мало верили взрослые. Спасала девочку воспитательница, которая носила её на руках, покачивая, как младенца, и согревала теплом своего тела.  Своей жизнью женщина поделилась с умирающим ребёнком. И чудо произошло: смерть испугалась человеческой воли и отступила перед чувством долга, Таня встала и пошла. Она оказалась жизнерадостной девочкой, каждому хотелось сделать для неё что-то приятное. Танечка выжила и разыскала сестричку. И тогда каждый дистрофик в детском доме стал тешить себя надеждой: раз Таня Уткина выжила, значит и мы выживем.
 В нелучшем положении была и Светлана: - «Я всё больше замерзала, не предполагая, что обе девочки рядом уже умерли… Мы знали, что скоро будет солнце и спокойное небо, новогодняя ёлка с мандаринами и детский смех, но это будет без нас. А пока смерть выбирала самых слабых телом и духом». Подобралась смерть и к Свете, если бы не доктор Лёля. Юная студентка медицинского института доктор Лёля, не обнаружив биения сердца и дыхания в незамутнённом зеркальце, повезла девочку в покойницкую. Сознание Светланы подсказывало, что она ещё жива и что надо бы сказать об этом, но не было сил пошевелить губами. По пути в покойницкую студентка всё же засомневалась, она повернула каталку в медицинский кабинет, разожгла керосиновую лампу и сделала, на всякий случай, не то умирающей, не то умершей укол глюкозы, который имел чудодейственную силу.
  С весенним теплом 1242 года стало легче, силы понемногу прибавлялись, особенно после того, как начали выдавать по половине яйца в день, вареные яйца привозили на самолетах. Дети выходили во двор и играли в песочнице. Из соседнего двора приходил играть мальчик Рудик, он приехал в Ленинград из фашистской Германии со своей мамой. Рыжеволосый и задиристый Лёнька назначил Рудика играть роль Гитлера, с которым воевала вся Лёнькина команда. «Солдаты», бегали за Рудиком с криками: «Долой фашистов»! Ребенок громко плакал и дрожал от страха. Однажды их дом подвергся яростным бомбёжкам,  мальчик погиб, а обезумевшая от горя мать  бегала по дворам и звала сына. Ребята недоумевали, как немцы могли убить своего немца. Лёнька и его «армия» плакали и стали готовиться к наступлению на Берлин. Но помешала Лёнькина смерть, - он умер от истощения.         
   Частая боль в спине напоминает Светлане Васильевне о мальчике Алике из детского дома, эту травму она получила во время бомбёжки. Алика, закутанного в одеяльце, принёс в детский дом военный и сказал, что это Алик. Документов у ребёнка не было. Проглотив половину яйца, долго молчавший мальчик улыбнулся и залепетал что-то очень радостное. Но однажды над детским домом завис мессершмидт. Начался обстрел. Громко грохотали разрывы, удар небывалой силы потряс здание, разбились стекла, закачался пол. Все, кто могли двигаться, спустились по лестнице вниз. Светлана осталась лежать - бежать не было сил. Про Алика в спешке забыли, а он жалобно плакал, забившись под кровать. Светлана спустилась с кровати и позвала мальчика. Малыш схватился за руку. И вдруг новый взрыв. Взрывная волна отбросила детей к стене. Резкая боль пронзила позвоночник. Алик не пострадал, но стал заикаться, повторяя одну и ту же фразу: «А-дайте-а-Алику-а-корочку-а-хлеба». После победы нашелся папа Алика, малыш оказался Александром, впрочем, ему было все равно. Отца он не помнил и встретил равнодушно. Нарастающая боль в позвоночнике напоминает Светлане Васильевне фразу контуженого малыша: -  «А-дайте-а-Алику-а-корочку-а-хлеба».
   Сашу Байкеева Светлана Васильевна называет настоящим героем с  обостренным чувством гражданской ответственности. Он пришел в детский дом на неудобных костылях, у него не было ноги. Говорили, что он попал под развалины разрушенного дома, спасая ребенка. Мальчик не плакал и не жаловался, а старался подбодрить унылых «дистрофиков», рассказывая всякие забавные истории и волшебные сказки, - он молча терпел боль. Но главное отличие Саши было в том, что он носил пионерский галстук. Его готовили к эвакуации и усиленно кормили. Саша делился своим пайком, выбирая самых слабых, непригодных для эвакуации. Однажды пришел грузовик. Шофер и воспитатели подняли детей в кузов и увезли. А поздно вечером Саша вернулся.  Что случилось? Да ничего не случилось. Он не отстал от своей группы и не потерялся. Он решил остаться в Ленинграде. Вскоре Саша ушел из детского дома, он хотел быть полезным своей стране. Дети тогда работали на заводах, но ведь у них были ноги…
    Однажды в детдом привезли двух сестричек. Благополучные девочки, не затронутые дистрофией, вероятно, недавно попавшие Ленинград с родителями. Все спокойно относились к артобстрелам и воздушным тревогам, но для новеньких первый артобстрел оказался шоком: обе девочки внезапно умерли!
   Большую радость доставила юной Светлане дружба с Ирмой Лившиц и Риточкой Лосевой. Светлана была знакома с Ирмой ещё до войны, они вместе занимались в кружках Дворца культуры: Ирма серьёзно занималась музыкой. Девочка напоминала едва мерцающий блокадный светильник. Её глаза под толстыми стёклами очков всегда были мокрые от слёз. Девочка таяла на глазах. Спасла Ирму дружба с Риточкой Лосевой, которая своей неуёмной жизненной энергией растормошила многих, хотя и была истощена голодом и страдала от цинги. Она была дочерью погибшего легендарного летчика Леона Лося. Риточка хорошо читала стихи и писала свои весёлые стихи. Ирма ожила, высохли слезы. Общество этих девочек стало и для Светланы целительным, она вновь научилась радоваться жизни.
   Светлану поразил поступок подростка Дениса Давыдова, которого привели в детский дом летом сорок второго. Каждый мог обидеть хорошо воспитанного, интеллигентного мальчика, ребята его задирали, а он не умел постоять за себя или пожаловаться воспитательнице. Однажды у Дениса пропал брючный ремень, что доставляло большие неудобства. Страдания мальчика усилились после того, как стало известно, что он - потомок героя Отечественной войны 1812 года, партизана Дениса Давыдова. Об этом с гордостью рассказала воспитательница Варвара Александровна Бушкова, дворянский род которой пересекался с генеалогическим древом славного рода Давыдовых. Вечно сползающие брюки и оттопыренные уши были главным предметом насмешек. Но однажды у него появился ремень. Выяснилось, что подросток выменял ремень у кого-то из мальчишек за несколько кусочков сахара, который копил много дней.
     Однажды ночью Светлана проснулась от страстного шёпота. Это Варсанна, так дети называли любимую воспитательницу Варвару Александровну, стояла на  коленях, протянув руки в раскрытое окно и шептала слова молитвы. Она просила у Господа чудесного спасения и возвращения с войны живым и невредимым её единственного сына, который без вести пропал ещё в начале войны. Нечаянно подслушанная молитва запомнилась и вскоре обросла просьбами о спасении мамы, подруг и воспитателей, о скорейшем окончании войны. Светлана тщательно выговаривала слова молитвы, чтобы Он хорошенько услышал, ведь мир велик, а у Бога и так много других забот.  Варсанна остерегала девочку от потребительского отношения к религии, предупредив, что не стоит беспокоить Его по пустякам, а только в особо важных случаях.
     Сильное впечатление на детей и взрослых детского дома произвёл мальчик Саша, которого весной сорок второго года привезли тяжело раненым. У кровати поставили костыли, но как ими пользоваться, если нет руки и ноги? Мальчика обнаружили во время артобстрела возле детских саночек, на которых Саша вёз умерших мать и младшего братика, зашитых в простыни. Раны доставляли ему нестерпимые страдания. Жизнь настрадавшегося ребёнка висела на волоске, и однажды этот волосок оборвался. Смерть героя настолько потрясла детей, что всем захотелось идти на фронт и отомстить за Сашу.
        Безымянные дети появлялись в детском доме каждый день. Их приносили с улиц – они лежали возле умерших матерей, или из опустевших квартир. Истощённые сироты молча лежали в голодной коме и, кажется, не дышали. Многие так и умирали, не понимая, что ещё недавно были живы. В морозную зиму 41/42 годов смерть собирала свою скорбную дань особенно яростно.
     Ежедневным подвигом был труд работников детских домов. Они спасали детей от голодной смерти ценой своей жизни. Светлана и многие дети не умерли благодаря их бескорыстному служению делу спасения будущего поколения ленинградцев. Ампулы с глюкозой, которых было очень мало, вкалывали самым ослабленным – это спасало от смерти, и дети воскресали на глазах. Однажды в детский дом пришла Ольга Николаевна Симановская. Светлана знала ещё до войны эту весёлую учительницу. Её любили мальчишки, ведь она играла с ними в футбол. Блокадной зимой 1942 года в детском доме оставались истощённые голодом девочки и маль¬чики, не пригодные к эвакуации. Подняв светомаскировочные шторы, новая воспитательница объявила бодрым голосом, что все будут де¬лать зарядку. Дети вяло подумали, что она не в себе и пусть сама делает свою зарядку. Но оказалось, что зарядка  вполне по силам. Надо было повторять слова её стихов: «Январь пережили, февраль переживем, а в марте запоем». Первый день все молчали. На следующее утро она весело подала свою команду: «Дети, на зарядку!», несмотря на то, что за ночь несколько кроватей опустело... Постепенно к ней привыкали и стали вторить ей нестройным хором. Но однажды воспитательница не пришла - она упала на улице в голодный обморок и уже не встала. На следующее утро девочки скомандовали: «На зарядку!» и все хором стали повторять ее оптимистическую присказку. Но в марте было так тяжело, что дети «не запели». Кто-то догадался изменить слова, и все тихо проговаривали: «Март пережили, апрель переживем, а в мае запоем». «Но до мая не всем удалось дожить. Ежегодно 27 января Ольгу Николаевну с благодарностью вспоминают детдомовцы, пережившие блокаду, и повторяют её стих-зарядку: «Январь пережили, февраль переживем, а в марте запоем». 
    Однажды воспитатели организовали детям баню, баня была настоящим праздником. Истосковавшиеся по чистой воде дети радостно окунались в таз, в нём кишели полчища насекомых. Воспитатели торопились помыть детей, ведь в любую минуту могла начаться воздушная тревога. Дети старались сберечь каждую каплю теплой воды. И вдруг чисто вымытая Света поскользнулась и упала, радость чистоты исчезла. Свои два тазика воды были уже израсходованы. Слёзы обиды душили её. И вдруг одна девочка почерпнула из своего тазика ладошку чистой воды и плеснула на Светлану. На помощь поспешили другие.  А потом все стали смеяться и шлёпать ладошками по воде, поднимая фонтаны брызг. Это был первый детский салют Победы. Счастливая Светлана получила крошечные пригоршни драгоценной воды, море счастья и океан доброты.
  Чтобы спасти будущее поколение ленинградцев, надо было любой ценой вывезти малышей в глубокий тыл. Эвакуация стала для многих тяжёлым испытанием. Но в городе оставаться ещё опаснее.
      Весной сорок второго года Павла Дмитриевна пришла в себя, немного окрепла, вновь научилась ходить и получила направление на работу в детский дом № 30, где находилась её дочь. Женщина стала готовить детей к эвакуации. По дороге к причалу она отстала, - несла на руках двухлетнего ребёнка, да и другие малыши цеплялись за подол. Все спешили к пароходу, который готовился к отплытию. Светлана на время потеряла мать из виду. К счастью, всё обошлось. Транспорт с детьми фашисты жестоко бомбили, но прямых попаданий не было, и все благополучно добралась до Большой Земли. Потом пересели в поезд, где Павле Дмитриевне стало совсем плохо. Внезапно в небе показались вражеские самолеты, и поезд ускорил ход. В суматохе о больной женщине забыли и не высадили на ближайшей станции. Добравшись живой до назначенного места, Павла Дмитриевна приступила к обязанности воспитателя в группе самых ослабленных дистрофией детей.

   А потом наступила долгожданная, выстраданная, жертвенная Победа, унесшая 27 млн. жизней советских людей. Павла Дмитриевна с дочерью вернулась домой. Наступили счастливые послевоенные дни. Ослабленные, настрадавшиеся в военное лихолетье дети радовались новой жизни. Светлана вернулась в родную школу. Несмотря на пережитое, девочка отлично училась, много читала, в Эрмитаже посещала кружок для одарённых детей, увлекалась историей искусств. Но на уроках немецкого языка заскучала: ещё до войны она увлекалась языками. В «наказание» учительница загрузила Светлану заучиванием наизусть стихов Гёте, Шиллера, Гейне. Вскоре знание иностранных языков пригодилось в работе - на международных научных симпозиумах она читала доклады на разных языках. 
    После уроков школьники разбирали руины на улицах родного города. Вместе с ними работали истощённые пленные. В тряпье и обмотках они выглядели жалко, натужено кашляли, обмороженные руки покрылись язвами. На первый взгляд кажется странным, но ненависти к немцам у детей не было, а жалость переросла в сострадание. Школьники и сами были не в лучшем состоянии, но дети трудились добровольно, а немцы работали по принуждению, разбирая завалы, которые сами же и устроили. Ребятишки потихоньку подкармливали пленных кусочками хлеба!?
          Десятиклассница Светлана иногда заменяла заболевшую маму, которая преподавала биологию в школе рабочей молодёжи. Подростки целый день работали, а вечерами учились, навёрстывая упущенное. Почти у всех умерли мамы, у многих отцы не вернулись с фронта. Здесь учились «рано повзрослевшие дети с обострённым чувством ответственности за судьбу осиротевших семей. Все они обладали крепкой волей, и все они были нездоровы, неся следы блокады». Ко всему привыкшая «юная учительница» с косичками и в школьной форме не удивилась, когда в класс привозили ученицу  в коляске без обеих ног. А случилось несчастье во время бомбёжки, когда девочка с мамой спустилась в бомбоубежище. Здание рухнуло, погибли многие, погибла и мама. В школу девочку привозил вернувшийся с фронта отец, он терпеливо ждал, когда закончатся уроки. Школу посещали израненные душой и телом ребята, многие передвигались на костылях, но учились старательно.
    Глубокий ум, хорошие знания и широкие интересы позволили Светлане закончить школу с золотой медалью и поступить в Ленинградский университет на биологический факультет. Но блокадное нездоровье постоянно напоминало о себе: - «не было ощущения молодой светлой радости. Не было ни туризма, ни балов, ни морозной свежести лыжного бега, ни ощущения полёта на катке». Приученная с детства к напряжённому труду, Светлана усердно училась, а после лекций увлечённо работала в лаборатории, собирая материал для дипломной работы. Серьезно заниматься биологией в смутные 50-е годы было непросто - начались гонения на генетику. Строптивая студентка открыто выступила в защиту «продажной девки империализма» и чуть не лишилась диплома. Но ей повезло: - большое усердие, одарённость и способности были замечены педагогами; она не только успешно закончила институт, но и с именной путёвкой академика Сперанского поступила в аспирантуру в Москве. Учёба в аспирантуре была напряжённой. Обозревать московские красоты некогда, всё время уходило на проведение изнурительных опытов на крысах.
Руки лаборантки были искусаны крупными крысами, которых «кормили на убой», - на перчатки денег не было. После защиты кандидатской диссертации по-прежнему опыты на крысах, лягушках, кроликах. После защиты докторской диссертации ей присвоено звание доктора биологических наук.
    Успешные эксперименты в области патофизиологии всегда приносили радость «от полёта мысли и озарения», этим Светлана Васильевна была счастлива. До последнего дня она самозабвенно служила науке и работала в институте своего первого учителя академика А.Д.Сперанского, который когда-то учил её «постараться не только многое узнать, но и многое суметь».             
   Светлана Васильевна вспоминает интересную историю о том, как однажды на симпозиуме, посвящённом изучению болезни Паркинсона, после деловой части к русской делегации подошёл немецкий учёный - невролог и попросил прочесть из «Евгения Онегина» письмо Татьяны. Пожалуй, немногие из нас помнят школьную программу по литературе. Но Светлана Васильевна не растерялась и с удовольствием прочла наизусть. А потом читала по памяти стихи Пушкина, Лермонтова, на немецком Гёте, Гейне, Шиллера, чем вызвала удивление   присутствующих.
  Блокадная память жестока, - размышляет Светлана Васильевна.  Прошло много лет, а блокадники содрогаются от рёва самолёта, в страхе ожидая свиста бомбы и грохота взрыва. Многие лишились радости материнства и отцовства ввиду гормонального неразвития. И всё же память сохранила хорошие воспоминания о детстве: - «Моё поколение не было забитым. Сейчас принято полагать, что у советских детей не было счастливого детства. Это не так - дети были счастливы,  если их родители не были репрессированы. Но большинство детей не знали о репрессиях, и ничто не омрачало их жизнь».   
   Оптимизм и надежда, выстоять и победить, - таково мироощущение Светланы Васильевны, женщины, детство которой омрачила война и трагедия великого горя. Светлана Васильевна задавалась вопросом – в чём истоки великого российского оптимизма в состоянии, когда потрясены основы жизнедеятельности организма? И нашла разгадку «в мужестве, стойкости и беспредельной душевной щедрости, которые помогли сохранить человеческое достоинство в самой запредельной за гранью жизни ситуации, в которой когда – либо оказывались люди. Блокадники выживали ценой волевого усилия на грани жизни и смерти. Нет, не оскудеет Россия на добрых людей, умеющих сочувствовать и переживать. Всю жизнь я прожила среди них», - говорит Светлана Васильевна.

 После войны Светлана Васильевна окончила школу с золотой медалью и с отличием биологический факультет Ленинградского Университета. Защитила кандидатскую, а затем докторскую диссертации в НИИ общей патологии и патофизиологии РАМН. Жила и работала в Москве. Изучала патологию нервной и иммунной систем. Является автором свыше ста научных статей и монографий, в том числе о медицинских проблемах ленинградских блокадников.
    Своими книгами, работой в международных и российских организациях ленинградских блокадников Светлана Васильевна призывает помнить, что «фашизм – это величайшее зло на земле, лишивший людей самого бесценного дара – жизни и здоровья».
   
При работе над очерком автор использовал книги Магаевой С.В.: «Блокадные люди», «Этюды оптимизма», «Психологическая общность ленинградских блокадников», «Блокадные дети» и др.