Ключи от мая

Майский ветер нёс с Невы запах прогретого гранита, первой корюшки и солнечных бликов. Он шёл по набережной, щурясь от солнца, и думал о том, как странно устроена жизнь: вот же скамейка, где они засиделись, споря о Бродском. Нева та же, скамейка – правда, окрашена свежей небесной краской.
А вот и фонарь, под которым тот вдруг сказал: «Не твое дело» — и просто ушел.
Чайка, утащившая у торговца рыбу, хрипло каркнула, будто смеясь над человеческой глупостью. Посмеялась, не скрывая радости: и сыта, и весела. Хлеб и зрелища – стоит смеяться над человеческой глупостью.

— Эй!
Он обернулся. На мосту стоял он самый — в новенькой ветровке, с тенью усталости вокруг глаз – бурная молодая жизнь, то, чему можно завидовать по-тёплому. В протянутой руке — связка ключей.
— Держи. — Голос был спокойным. — Больше не приеду.
Ключи оказались тёплыми от солнца. Он перебрал их пальцами, будто проверяя — настоящие ли.
— Почему? — спросил он, хотя давно знал ответ.
— Потому что ты ждёшь, что я стану парнем с той скамьи. — Тот ткнул пальцем в воздух. — А я не хочу.

Над водой взметнулась чайка, роняя серебристую чешую. Где-то заиграла гармошка. Цвели на клумбе тюльпаны. Навстречу ему шла жена – улыбалась издалека, помахала рукой; черная сумочка нагрелась на солнце, и, казалось, что ее фигурка сама светит… Закон Стефана-Больцмана, та самая четвертая степень.

— Ладно, — сказал он и вдруг улыбнулся. — Береги себя.
И пошёл прочь — мимо старухи, торгующей тюльпанами, мимо студентов, спорящих о стихах, девчонках, машинах, вейпах, мимо своей одряхлевшей наивности. Ключи уютно лежали в кармане, котенком свернувшись рядом с посадочным талоном и флэшкой.

А солнце светило. И было легко.