Туман. Глава 9. Анна

Глава 9. Анна.


Май 1941 года. Городок был разбужен пронзительными криками.
— Убили! Убили! Зарезали!
Звук этот, дикий, вырванный из самой глубины человеческого ужаса, расползался по ещё сонным улицам, врывался в окна, заставляя людей просыпаться в страхе, вслушиваться. Первым прибежал сосед, сапожник, за ним пекарь, потом лавочник с женой. Прибегали православные, католики, евреи, мусульмане. Ещё недавно они жили бок о бок, мирно, спокойно, но с тех пор, как сюда пришли усташи, всё изменилось.
Толпа сгрудилась в саду у мельника.
— Господи…
— Матерь Божья…
— Кто? Кто это сделал?
На земле, среди жёлтых яблок, опавших с дерева, лежали хозяин мельницы и его жена. Глаза у них были открыты, пустые, горло перерезано так глубоко, что виднелись белые позвонки. Кровь растеклась по земле, окрашивая зеленые яблоки. Кто-то молча перекрестился, кто-то отвёл взгляд. Дети спрятались за спинами взрослых.
— Это православные! — закричал кто-то из толпы. — Они не хотят нашей свободы, они хотят нашей смерти!!!
— Нет! Это жиды! Они жаждут христианской крови! — заорал другой голос.
Мгновение — и толпа взревела. Мужчины бросались друг на друга, кулаки вздымались, кто-то схватил палку, кто-то достал нож. Женщины кричали, увлекая детей прочь. Разлетелся глиняный кувшин, кто-то споткнулся о тело мельника и упал, раздались истерические вопли.
— Остановитесь! — в ужасе закричал пожилой священник, но никто его не слушал.
Приехала полиция. Грузовик усташей загрохотал по брусчатке, оттуда выскочили солдаты, размахивая прикладами.
— Всех к стене! — скомандовал офицер. — Быстро!
Человек сорок загнали в грузовики. Были среди них и православные, и несколько евреев, и два цыгана. Их повезли в сторону оврага. Женщины плакали, дети визжали. На лицах мужчин — тёмное молчание, взгляд в пустоту. Один мальчик прижался к отцу, отец накрыл его голову руками.
На следующее утро городок проснулся в тишине. Овраг был засыпан землёй, кровавые яблоки убрали. Но через день начался погром. Врывались в еврейские дома, в дома православных, выбивали окна, тащили перины, посуду, книги. На улице валялся Талмуд с вырванными страницами, истоптанный сапогами. Кто-то срывал со стены старый православный календарь со всеми святками и именинами, кто-то грабил лавки. Женщина с ребёнком пыталась бежать, но её толкнули, вырвали ребёнка из рук. Мужчину в очках тянули по земле за бороду, его голова стучала по камням.
— Бей жидов! Бей православных! — кричали люди.
И среди них были те, кто ещё вчера заходил в лавку, кто покупал хлеб у пекаря, кто кивал соседу на улице. Но теперь этого соседа не было, и уже никто не вспомнит, был ли он добрым человеком, хорошим мастером, любил ли он своих детей. Теперь он был просто мёртвый, просто забытый.
Анна с утра бегала по городку в поисках своего мужа Йосефа. Вчера он ушел на роботу в школу и не вернулся домой ночевать. Она была в школе, но там не было никого из учителей и учеников, во дворе стояло несколько грузовиков, рядом с которыми стояли солдаты. Она бросилась к родителям мужа, но квартира оказалась открыта, внутри валялись разбросанные вещи, опрокинутая мебель, а стены измазаны ослиным дерьмом. На двери желтой краской была нарисована шестиконечная звезда. Анна помчалась к своим родителям и застала ту же картину. Выходя она увидела как из дома напротив группа вооруженных мужчин выводят семью адвоката Раппопорта. Его, жену и трех дочерей. Их поставили лицом к стене и офицер усташей приказал стрелять . Прозвучал выстрел. Анна в испуге закричала, офицер оглянулся, это лицо она запомнила на всю жизнь.
----Держи жидовку, - закричал офицер, и вся группа побежала в ее сторону. Анна на мгновенье увидела обезображенные злобой и азартом лица мужчин и в тот же миг она бросилась обратно в дом, закрыла дверь, придвинула комод, открыла окно, сама же прыгнула в подпол и нырнула в отсек с картошкой. Наверху послышались выстрелы, потом скрежет отодвигаемого комода, топот сапог, ругань солдат, хруст разбитого оконного стекла. А затем наступила тишина, которая длилась долго, очень долго, вечность. Анна не знала, который час. Пустоты между картофелями давали возможность дышать, но их круглые бока сильно впились в тело, причиняя невыносимую боль, ноги онемели. Когда измученное тело победило рассудок, Анна выбралась из подполья. На улице была ночь, слышались отдаленные выстрелы, пьяный гогот и женские крики. Анна выпрыгнула из окна в сад и прячась между деревьев пошла в сторону леса. Она бежала по кромке, пригибаясь к земле всякий раз, когда ветер шевелил ветви деревьев — ей казалось, будто кто-то крадётся следом. Лёгкая блузка не спасала от холода, но она не чувствовала ни ветра, ни боли в ногах — только леденящий страх, знакомый с детства, тот, что парализует дыхание и сжимает сердце.
За спиной — дымящийся город, где звуки выстрелов уже слились с эхом в её ушах. Она бежала оттуда, спасая себя, спасая то, что осталось от неё. Каждый куст казался засадой, каждый стон ветра — криком: «Лови жидовку!» И она всё слышала снова: пламя, крики, шаги погоня...
И вдруг — голоса. Мужские. Близко.
Анна инстинктивно бросилась в сторону, вжалась в землю за старым пенем, закрылась руками. Сердце стучало так громко, что, казалось, его услышат.
— Тише, — сказал один из них
Она замерла.
Знакомый тембр. Тёплый, глуховатый. Она осторожно выглянула из-за укрытия. Между деревьями двигались несколько силуэтов.
— Здесь кто-то есть, я чувствую, — снова голос. Она замерла, вглядываясь в нарастающий сумрак, и в тот миг, когда один из мужчин шагнул ближе, она смогла вздохнуть. Она узнала.
— Душан? — еле слышно, прошептала она срывающимся шёпотом.
Он резко обернулся. Замер. И в следующую секунду шагнул к ней.
— Анна?.. — недоверие, надежда, боль в одном слове.
Они стояли, не в силах двинуться. И вдруг — будто что-то внутри обрушилось, и Душан рванулся вперёд, обнял её, крепко.
Анна вжалась в его грудь, не плакала — только дрожала, чувствуя, как сходит прочь камень за камнем: страх, ужас, одиночество.
— Ты жива… Господи… — прошептал он.
— Ты не видел Йосефа, он исчез еще вчера. Душан ответил не сразу.
— Его убили, ---- сказал он, проглотив огромный комок печали. Анна остолбенела, потом села в траву, обхватила руками затылок и тихо завыла. Душан снял пиджак и накрыл им Анну.
—  Многих евреев убили, остальных собрали в школе, погрузили в грузовики и увезли, — сказал Душан.
—  Тоже самое сделали и с православными, только убивали их страшно очень , лопатами и ломами. Не щадили никого, убили всю мою семью и семьи этих детей. Взбесившиеся собаки. Душан заплакал, дети тоже зашмыгали носами.
— Пойдем с нами, будем пробираться в горы, пока не встретим партизан. Он обнял Анну за плечи и помог ей встать на ноги.
—  А что с моими родителями и с родителями Йосефа, --- опомнилась Анна
—  Не знаю, ---ответил Душан. ---Скорее всего их увезли в место сбора всех евреев. А где это я не знаю.
Оглянувшись на городок, озарённый тревожным заревом пожара, они на мгновение замерли, будто прощаясь с чем-то важным — с тенью надежды, с иллюзией покоя, с местом, где ещё недавно пульсировала жизнь. Над крышами поднимались клубы дыма, в небе отражались всполохи огня, и в этом багровом свете всё казалось нереальным — как сон, из которого невозможно проснуться. Затем, не обмениваясь словами, скованные общей тревогой, они двинулись вперёд, в темноту, к неведомому, ведомые лишь тягой идти дальше.