Рассказ кафе кокосовый водопад

Кафе «Кокосовый водопад»

I

В самом сердце зелёного острова Бали, в тени широких листьев баньяна и кокосовых пальм, спряталось маленькое кафе с загадочным названием «Кокосовый водопад». По утрам здесь можно услышать, как прохладная вода ласково журчит по камням импровизированного водопадика во дворе, смешиваясь со звонким пением тропических птиц. Лучи раннего солнца пробиваются сквозь резные деревянные ставни, рисуя причудливые узоры на столах из тикового дерева. Воздух напоён ароматом свежесваренного кофе, спелых манго и лёгким терпким дымком благовоний – каждое утро хозяин окуривает помещения сандаловым дымом, приветствуя новый день. Это место было не обычным кафе, а тихим убежищем для душ, уставших от суеты мира.

Хозяина кафе звали Пётр Иванович Лебедев – человек в годах, с седой шевелюрой, напоминающей серебристое облако, и глазами тёплыми, как утреннее море. Когда-то давным-давно в другой жизни он был профессором философии в дождливом Санкт-Петербурге, но судьба занесла его на солнечный Бали, и вот уже десять лет как Пётр Иванович радушно встречает гостей в своём необычном заведении. Местные зовут его просто «папа Питер» – в знак уважения и любви – ведь он успел стать своим человеком в деревне, выучить несколько слов на бахаса и даже перенять некоторые балийские обычаи. Каждое утро перед открытием кафе Пётр Иванович совершает маленький ритуал: аккуратно выставляет у порога плетёную корзиночку с цветами, рисом и кусочками фруктов – ежедневное подношение богам и духам острова. Он склоняет голову, шепча благодарности за прошедшую ночь и молитвы о благополучии всех, кто войдёт сегодня под его крышу. Выпрямившись, хозяин иногда улыбнётся своим мыслям – кто бы мог подумать, что российский профессор станет балийским кафе-keeperом? – и пойдёт готовить фирменный напиток дня.

Пётр Иванович слыл человеком образованным и чуть-чуть чудаковатым. На бамбуковой книжной полке у дальней стены его кафе теснились истрёпанный томик Достоевского, и «Остров сокровищ» Стивенсона, а также трактаты по буддизму, и сборник балийских сказаний. Он мог часами рассуждать о смысле жизни с любым желающим, цитировать Сократа, суфийских поэтов, или рассказывать местные легенды так, будто сам в них верил. Часто можно было застать его за беседой с кем-нибудь из посетителей, наклонившись вперёд, уперев подбородок в ладонь, и глядя собеседнику в глубину души своими внимательными глазами. Многие поговаривали, что у папы Питера дар читать на лице человека его печали и радости. А кто-то шутил, что в его кофе он подмешивает щепотку волшебства – уж очень необыкновенные истории случались с теми, кто сюда заглядывал.

В один из дней, о котором пойдёт наш рассказ, над Бали с самого утра стояла ясная погода. Небо было такого пронзительно-лазурного цвета, что старик Лебедев, прищурившись, пробормотал: «Ох, день-то будет славный, даже слишком – небось, к вечеру гроза нагрянет, природа любит равновесие». Он открыл резные двери кафе настежь, впуская внутрь свежий утренний бриз, и водрузил на крыльцо доску с выведенным мелом меню сегодняшних угощений. В углу двора, под широким листом банановой пальмы, тихонько журчал маленький водопад – искусно устроенный самим хозяином фонтан, стекающий по складкам большой раковины в каменную чашу, где плавали лепестки франжипани. Рядом горкой лежали зелёно-желтые кокосы, охлаждаясь в тени: по устоявшейся традиции, первым делом Петр Иванович угощал каждого гостя  свежим кокосовым соком прямо из ореха – за что его кафе и прозвали «Кокосовым водопадом» все завсегдатаи.

Не успел он как следует приготовиться к наплыву посетителей, как на пороге показалась первая фигура. Это был молодой человек с усталым взглядом и рюкзаком за спиной – один из тех вечных путешественников, что странствуют по миру в поисках то ли себя, то ли приключений. Его потрёпанная соломенная шляпа и выгоревший платок на шее явно повидали не один десяток дорог. Пётр Иванович узнал его: этот русский поэт, Арсений, уже пару недель как обосновался в деревне и почти каждый день проводил часы в «Кокосовом водопаде», то записывая что-то в потёртый кожаный блокнот, то задумчиво глядя на бамбуковую рощицу за оградой.

– Доброе утро, Арсений, – приветствовал его хозяин мягко. – Как спалось? Сегодня у меня особый кофе – с кардамоном и каплей кокосового молока, чтобы вдохновение кипело!

Поэт улыбнулся рассеянно, снимая шляпу. Его тёмные кудрявые волосы были взъерошены, будто всю ночь он ворочался, преследуемый беспокойными мыслями.

– Звучит прекрасно, Пётр Иванович, – ответил он тихим голосом. – Ваш кофе – самое доброе начало дня из всех, что я знаю.

Арсений опустился за свой любимый столик у окна, откуда был виден сад. Пальцы его сразу нащупали в сумке верного спутника – потёртый блокнот. Хозяин кафе лишь с тёплой улыбкой покачал головой: опять, мол, будет строчить свои стихи с утра пораньше. Но вслух ничего не сказал, только поспешил на кухню готовить ароматный кофе для гостя и подумал про себя, что неплохо бы угостить парня ещё и кусочком пирога – похоже, похудел совсем на одном вдохновении да тревоге.

Уже скоро в воздухе поплыл обнадёживающий аромат: молотый бразильский кофе, щепотка индийских пряностей, сладковатый аромат кокоса. Арсений откинулся на спинку резного стула и прикрыл глаза, словно приобщаясь к утренней молитве вместе с запахами этого райского уголка. В тишине слышалось лишь журчание водопада да стрекот далёких цикад.

Так начиналось очередное утро в кафе «Кокосовый водопад» – месте, где случались  странные встречи и зарождались новые истории с долгоиграющим продолжением.

II

К полудню в кафе оживилось. Солнце стояло высоко, и в знойной духоте полдня многие искали прохлады и отдыха под навесом из пальмовых листьев, что прикрывал дворик «Кокосового водопада». Пётр Иванович, бодро прищёлкивая лопаткой по сковороде, жарил блинчики с бананом и мёдом для парочки туристов, заглянувших перекусить. Те сидели рядышком, счастливо улыбаясь – кажется, молодожёны из Франции, почти не говорящие по-русски или по-английски, но вкус блинчиков, да ещё политых кокосовым сиропом, не требовал перевода. Хозяин радушно похлопал жениха по плечу, поставив перед ними тарелку, и, изрядно смешивая слова разных языков, произнёс что-то среднее между «bon appetit» и «selamat makan». Туристы весело закивали – язык добра и гастрономии был понятен им без слов.

Тем временем за столиками в глубине зала уже расположилась пёстрая компания завсегдатаев. Арсений-поэт, приободрившись после утреннего кофе, что-то черкал в блокноте, время от времени хмурясь и задумчиво кусая кончик ручки. Напротив него устроился высокий худощавый мужчина лет сорока с лишним – Ричард Харпер, бывший финансист из Лондона. Этот Ричард выглядел одновременно и солидно, и нелепо: дорогие кожаные мокасины и часы последней модели явно не сочетались с мятой льняной рубахой и брюками, которые давно не знали утюга. Некогда безупречно выбритый подбородок теперь покрывала приличная щетина, а галстук, видимо, был выброшен им за борт ещё где-то над Индийским океаном, по пути на Бали. Он сидел, откинувшись на стуле, и лениво помешивал коктейль с соком лайма и, конечно же, кокоса – Пётр Иванович настоял, чтобы тот попробовал витаминный тоник для бодрости.

– Сдается мне, дружище, что твоя муза сегодня капризна, – произнес Ричард с усмешкой, наблюдая, как Арсений в который раз перечёркивает написанное. – Уж не о счетах ли думаешь вместо стихов?

Он говорил по-английски, но Арсений за несколько дней уже втянулся – в кафе папы Питера язык всегда находился общий, и кто-то непременно помогал перевести шутку или реплику, если нужно. Сейчас же рядом оказалась девушка-официантка, балийка по имени Нани: она как раз собирала пустые чашки с соседнего стола и не удержалась, поправила для Арсения на ломаном русском:

– Муса капризничает, – сказала она, старательно выговаривая непривычные звуки и звонко рассмеялась.

Поэт благодарно кивнул ей и вздохнул, обращаясь к Ричарду уже по-английски:

– Верно подмечено. Вдохновение то приходит, то ускользает. А мысли… мысли, признаюсь, нынче беспокойные.

– Что ж тебя беспокоит в таком раю, дружище? – Ричард обвёл рукой пространство: прохладную тень, цветы франжипани в глиняных вазонах, тихий плеск воды. – Тут ведь самое место забыть тревоги. Я вот, например, уже почти забыл, как меня в Лондоне начальство третировало ежедневными отчетами.

Арсений криво улыбнулся:

– Память – она, знаете, цепкая. Я уехал далеко, а воспоминания увязались следом.

Он постучал пальцем по виску. Ричард понимающе хмыкнул и поднял свой стакан:

– Тогда выпьем кокосового сока за то, чтобы хандра отстала хотя бы на этот день!

Хозяин кафе, услышав последние слова, как раз подошёл к их столику – в руках у него был поднос с ещё одним высоким стаканом, в котором переливался прохладой новый коктейль.

– Поддерживаю тост, – улыбнулся Пётр Иванович по-русски и тут же повторил по-английски для Ричарда: – За день без грусти!

Арсений и Ричард охотно чокнулись стаканами, а Пётр Иванович разлил по маленьким керамическим пиалкам свежий кокосовый сок и себе с Нани. Все четверо – хозяин, поэт, финансист и юная балийка – дружно выпили под звонкий смех Нани. Этот смех был таким заразительным и чистым, что мужчины невольно почувствовали: точно, хотя бы сейчас – никакой тоски!

Нани унеслась по своим делам, а за соседним столиком раздалось размеренное: «Ом-м-м-м…». Новым участником происходящего оказался еще один постоянный гость кафе – некто, кого Пётр Иванович про себя прозвал Йогом с Большой Дороги. Высокий молодой мужчина индийского происхождения, по имени Аджай, носил длинные до плеч волосы, заплетенные в тонкие дреды, и всегда одевался в просторные белые одежды, больше похожие на древнеримскую тогу, нежели на привычную рубашку и брюки. Аджай путешествовал по миру, обучая йоге всех желающих, и славился тем, что мог сесть в позу лотоса где угодно – на пляже, на рыночной площади и даже вот сейчас, на стуле в кафе, скрестив ноги поверх сиденья. Как он удерживал равновесие – одному Шиве известно, но картина была примечательная. Перед ним на столе стояла почти нетронутая чашка имбирного чая. Йог сидел с закрытыми глазами, мерно раскачиваясь и бормоча мантру, очевидно очищая пространство перед приемом пищи.

Ричард с удивлением приподнял бровь, наблюдая эту экзотическую сцену, и наклонился к Петру Ивановичу:

– Он так каждый раз… перед тем как приступить к обеду?

Хозяин весело подмигнул:

– А то! Привык, должно быть, сначала напитаться энергией солнца, прежде чем за стол садиться. Не волнуйтесь, сейчас закончит и будет как обычно шутить и улыбаться – добрый парень.

И правда, через минуту Аджай открыл глаза, глубоко вдохнул, расправил плечи и огляделся лучезарным взглядом просветлённого человека. Увидев компанию за соседним столом, он соскочил со своего стула-лотоса с неожиданной проворностью.

– Друзья, рад видеть всех сегодня! – провозгласил он на приличном русском, которому выучился за годы скитаний (говорил, что язык Достоевского ему открыл один из учеников в Петербурге). – Пётр Иванович, как прекрасно ваше кафе этим днём – светится гармонией!

– Благодарю, Аджай, – кивнул хозяин, – заходи, присаживайся. Мы тут как раз обсуждаем, с какой стороны прогнать хандру. Присоединяйся к нашим анти-хандра мероприятиям.

– О, унынию не место в сердце, открытом солнцу! – важно заметил Аджай, усаживаясь рядом и непринуждённо кладя ногу на ногу в позе полулотоса. – Доктор йога выписывает вам рецепт: глубокий вдох, выдох – и улыбку!

Он сам широко улыбнулся, и остальные невольно ответили тем же. В этом была какая-то простота и искренность, от которой даже мрачноватый Арсений просветлел лицом.

– А если серьезно, – продолжил Аджай уже мягче, – каждому из нас, кто собрался за этим столом, есть от чего устать в прежней жизни. Потому мы и здесь, верно? В поисках покоя, смысла или себя самих. И Бали – благословенное место для таких поисков.

Ричард отхлебнул коктейль и сцепил пальцы:

– Насчёт поиска себя – верно подмечено. Я вот двадцать лет искал себя в чужих цифрах и чужих деньгах. Нашёл, да не себя – мигрень и бессонницу. – Он усмехнулся. – Теперь вот отсыпаюсь и отъедаюсь, пытаясь вспомнить, что радость жизни не только в биржевых сводках.

– Финансовые столицы мира – тоже джунгли, только каменные, – кивнул Пётр Иванович, внимательно глядя на собеседника. – Иные там теряются, словно маленькие люди в лесу огромных возможностей и рисков. Хорошо, что вы выбрались на свет, Ричард.

– Ну, свет ли… – финансист пожал плечами. – Пока скорее полумрак неопределенности. Не знаю, вернусь ли я к прежней работе или найду иную стезю. Впервые за много лет у меня нет чёткого плана, и это, скажу я вам, одновременно пугает и освобождает.

Арсений посмотрел на Ричарда с пониманием:

– А у меня вот никогда и не было чёткого плана, оттого, может, и маюсь. Писал себе стихи в Петербурге, да мечтал о великом будущем. А жизнь пошла прахом – ни семьи, ни дома своего, ни имени громкого… Только тетрадки полные неудобоваримых рифм. Вот и пустился скитаться – думал, найду тут вдохновение, чудо какое…

Он осёкся, смутившись, что разоткровенничался перед почти чужими людьми. Но Пётр Иванович ободряюще улыбался, Аджай слушал с сочувствием, кивая, а Ричард вовсе хлопнул поэта по плечу:

– Друг мой, зато у тебя есть свобода и молодость. Поверь старику, – тут он усмехнулся, хотя был не намного старше Арсения, – деньги и слава не стоят души, которая стала черствая. А твоя – жива, раз болит о стихах. Значит, всё впереди.

– Да, – тихо добавил хозяин кафе, – иногда нужно потеряться, чтобы найти себя.

Повисла небольшая пауза. Компания задумалась: у каждого за словами стояли собственные тени прошлого. Пётр Иванович на мгновение тоже унесся мыслями в свои воспоминания – о том дне, когда он сам, измученный бессонницей профессора, потерявшего веру в науку и себя, впервые увидел этот остров. Как сидел тогда у подножия водопада в горах Бедугула, сжал голову руками и вдруг разразился смехом и слезами одновременно – от облегчения, что вырвался из душного кабинета, от ужаса перед неизвестностью. И будто в ответ на его бурю чувств, с высоты пальмы глухо шмякнулся рядом созревший кокос, едва не задев беглеца-профессора. Пётр Иванович тогда вздрогнул, поднял этот кокос – тяжёлый, полный сладкой воды – и рассмеялся ещё сильнее. «Вот тебе и знак свыше!» – сказал он себе. – «Вставай, встряхнись и живи!» Тот миг у водопада стал для него вторым рождением. Потому и назвал потом своё кафе – в честь кокоса и водопада, спасителей его души.

От задумчивости всех отвлёк новый гость – вернее, гостья. В дверях показалась женщина средних лет, элегантная, но явно измученная дорогой: широкополая шляпа сидела слегка набекрень, пыльный чемодан на колёсиках застрял между бамбуковых перил.

– Ох, простите… – выдохнула она по-русски, обращаясь к хозяину. – У вас можно отдохнуть? Я только что с аэропорта, еле нашла это место…

Пётр Иванович живо подскочил и помог ей высвободить чемодан:

– Проходите, проходите, милости просим! С дороги – прямо к нам, это правильно. Отдохнёте, освежитесь.

Он усадил новую гостью за столик ближе к саду, в стороне от мужской компании, хотя та явно прислушивалась к русской речи. Женщина представилась Ирина Петровна, пояснив, что она финансист, прилетела из Москвы в надежде хоть на время сменить обстановку. Услышав слово “финансист”, Ричард тут же оживился и пересел поближе, завязав с ней разговор – на смеси английского с русским и жестами, они с удивлением обнаружили, что оба вращались в похожих кругах большого бизнеса, правда, в разных концах света. Мир оказался тесен, и их беседа зажглась то ли профессиональным любопытством, то ли простой радостью встретить понимающего тебя человека.

Так за одним столом вскоре собрались почти все: Арсений тоже придвинулся поближе, слушая истории Ирины Петровны о московской жизни – о пробках, о бесконечных совещаниях, от которых она, улыбающаяся сейчас, сбежала на райский остров. Аджай угощал новую знакомую финиками и рассказывал, как важен баланс души и тела. Ирина, сперва пораженная экзотическим видом индийца, вскоре уже смеялась его шуткам – тот уверял, что йога спасёт даже офисных работников, если практиковать её прямо на рабочем кресле.

Пётр Иванович тем временем сноровисто готовил новые угощения: взбивал прохладный авокадо-смузи для Ирины, нарезал ананасы и драгонфруты для лёгкой фруктовой тарелки. Он с удовольствием поглядывал на своих гостей. Его кафе снова сотворило маленькое чудо – люди разных судеб и стран сидели вместе, словно старая добрая компания, обменивались историями, смеялись, поддерживали друг друга. Именно ради таких мгновений он и открыл «Кокосовый водопад». “Есть на свете уголки, – думал он, – где сами небеса благословляют встречи и разговоры, исцеляющие сердце”. Казалось, этот день пройдёт мирно и счастливо. Но впереди гостей кафе ждало одно весьма необычное событие, которое испытало их новую дружбу и навсегда изменило некоторые судьбы.

III

Ближе к вечеру в небесах начали собираться тяжёлые тучи – как и предсказывал утром проницательный Пётр Иванович. Знойный день клонился к закату, душный воздух замер в ожидании грозы. Гости в кафе, увлёкшиеся беседами, не сразу заметили перемену погоды. Лёгкий полумрак опустился на дворик: листья пальм перестали шевелиться, птицы притихли. Где-то вдалеке глухо прогрохотал гром.

– Кажется, будет дождь, – произнесла Ирина, подняв глаза к тёмно-серому небу.

Хозяин как раз зажигал пару масляных ламп под навесом, на случай если электричество вырубится – на острове это не редкость во время грозы. Тёплый свет ламп придал кафе ещё более уютный, сказочный вид: тени замерцали на резных колоннах, огоньки отражались в старинном зеркале на стене.

– Дождь на Бали – дело резкое, – заметил Пётр Иванович. – Как хлынет – мало не покажется, зато потом земля благоухает, и лягушки поют хором, славя небеса.

Едва успел он договорить, как первая тяжёлая капля шлёпнулась в чашу фонтанчика-водопада. Вслед за ней другая, третья – и вдруг, словно кто-то распорол тугой мешок, с неба хлынул тропический ливень. Вода застучала по широким листьям, хлынула потоками с крыши. Гости ахнули и засмеялись – гроза застала их врасплох, но, к счастью, все сидели под навесом и оставались сухими.

Арсений быстро схватил со стола свой ценный блокнот и сунул за пазуху – на случай, если брызги долетят до его стола. Ричард поднял в спасительный плен свои дорогие мокасины, ибо капли дождя уже собирались в небольшие  ручейки и текли по полу. Ирина с интересом вытянула руку из-под крыши, ловя капли ладонью, – ей, привыкшей к офисным будням, тропический ливень казался экзотическим приключением. Аджай поднялся и вышел под дождь, раскинув руки, подставляя свое лицо тропическому ливню – будто благословению самого Индры. Вскоре он совсем промок и вернулся за стол радостно смеясь, сияя как мокрый божок, и принялся энергично отжимать края своей белой туники.

Хозяин раздал гостям сухие полотенца – он всегда предусмотрительно держал их наготове – и предложил переждать непогоду за чашечкой горячего имбирно-лимонного чая. Все с радостью согласились. Расположившись теснее за одним столом, компания наслаждалась неожиданной передышкой. Дождь лил как из ведра, образуя за краем навеса настоящую водяную стену, сквозь которую сад казался размытым пятном разных оттенков зелёного. Время от времени небеса разрезала молния, и сразу же следовал раскат грома, от которого вздрагивали даже ноги деревянного стола.

– Ух, – пробормотал Ричард, – давненько я не видел такой стихии вблизи. Лондонские дожди – мелкие слёзы в сравнении с этим ливнем.

– Как сказали бы балийцы, это бог Индра веселится, – улыбнулся Пётр Иванович, разливая чай. – Духи воды и грозы танцуют легонг.

– Пусть себе танцуют, – отозвался Арсений, – лишь бы крышу не унесло.

Он хотел было ещё что-то добавить, как вдруг в перерыве между раскатами послышался странный звук. Поначалу трудно было различить в шуме ливня, но он повторился – визгливый пискливо-требовательный звук, напоминающий детский плач или крик…

– Слышали? – насторожилась Ирина.

Все прислушались. Писк повторился, на этот раз громче, и в ту же секунду из лиан, оплетающих садовую ограду, выскочило маленькое юркое существо – мокрая буро-серая обезьянка. Сильным прыжком она перемахнула через лужу и очутилась под навесом, буквально в двух шагах от удивлённых гостей. Это была молодая макака, взъерошенная и явно напуганная громом. Она тревожно верещала, озираясь по сторонам большими блестящими глазами.

– Боже, обезьянка! – тихо воскликнула Ирина, то ли испугавшись, то ли умиляясь.

Аджай замер с улыбкой:

– Ах, маленький хануман пришёл к нам за спасением от дождя.

Ричард напрягся, крепче сжав в руке полотенце (видимо, не имея опыта общения с дикими зверьками, он побаивался за свое имущество – кто знает, вдруг обезьяна кинется на часы). Арсений, завороженный, чуть подался вперёд, глядя на гостью. Пётр Иванович же, кажется, ничуть не удивился – будто ждал её.

– Осторожно, не пугайте её, – мягко сказал он. – Видно, малышке страшно.

Он медленно протянул руку к вазе с фруктами, стоявшей на стойке, и взял спелый банан. Обезьянка проследила за ним настороженно, припав на передние лапы, готовая в любую секунду улизнуть. Но хозяин говорил тихо, почти нараспев, какие-то ласковые слова – то ли по-русски, то ли на бахаса, понять было нельзя, зато тон явно действовал успокаивающе. Он очистил банан наполовину и положил его на край стола.

– Угощайся, гостья дорогая, – проговорил Пётр Иванович с лёгкой улыбкой. – В такую грозу всякий ищет убежища и тепла.

Несколько секунд макака не двигалась, лишь косила глазом то на людей, то на банан. Наконец, новый удар грома решительно подтолкнул её: обезьянка прыгнула к столу и ловко ухватила банан маленькими лапками. Она отпрыгнула подальше – на высокий деревянный сундук у стены, где было суше – и там принялась торопливо поедать угощение, не сводя глаз с компании.

Гости облегченно переглянулись. Инцидент казался исчерпанным: мокрая гостья пристроилась пережидать ливень мирно, ее угостили – что ж, будут сидеть тихо, да и ладно. Но едва Пётр Иванович отвернулся, чтобы убрать кожуру, как новое событие заставило всех вскочить.

Неожиданно макака, доев банан, спрыгнула со сундука прямиком на стол, за которым сидели Ричард и Арсений. Проворно и бесцеремонно она схватила со стола первый попавшийся предмет – им оказался потёртый кожаный блокнот поэта. Прежде чем кто-либо успел ойкнуть, зверушка, прижав блокнот к груди, помчалась прочь под навес, шлёпая лапами по мокрым доскам пола!

– Постой! – вскричал Арсений, кинувшись вслед. – Там же мои… постой, маленькая негодница!

Но макака уже юркнула обратно в пролом в ограде, откуда появилась, – и была такова. На миг все застыло: только шум дождя да раскаты грома. Затем Арсений, забыв обо всём, рванулся к ограде, пытаясь протиснуться между густых мокрых листьев, зовя обезьяну хрипло и жалобно:

– Вернись! Отдай, прошу…

Ричард сразу вскочил, схватив со стойки фонарик – сумерки сгущались, и в зарослях уже темно.

– Спокойно, сейчас вернём! – бросил он остальным через плечо и бросился вслед за поэтом.

Аджай подхватил зонт и, раскрыв его, устремился за ними:

– Я с вами, друзья, я знаю повадки этих озорников!

Ирина Петровна испуганно прижала руки к груди:

– Ой, что же теперь будет… Блокнотик-то, наверное, важный…

– Все его стихи там, – с тревогой отозвался Пётр Иванович, тоже устремляясь к выходу. – Нани! – окликнул он девушку-официантку, которая выглянула из двери кухни, услышав шум. – Присмотри тут, а мы скоро!

Через секунду вся компания, позабыв о ливне, оказалась снаружи. Дождь тотчас промочил всех до нитки, но никто не обращал внимания. Арсений первым делом перелез через ограду, несмотря на то, что потоки воды хлестали прямо в лицо. Ричард, освещая фонариком впереди себя, полез следом. Аджай ловко перемахнул через низкую часть забора, держа над головой зонт – толку от него под таким ливнем было мало, но всё ж лучше, чем ничего. Пётр Иванович, хотя возраст и давал о себе знать ломотой в колене, тоже выбрался наружу – для него долгом чести было вернуть драгоценность гостя.

За оградой кафе начинались настоящие джунгли – лишь несколько троп вели от деревни к реке. К счастью, Пётр Иванович знал окрестности хорошо. Он сразу окликнул Арсения:

– Левее держись, там ручей – обезьяны чаще стремятся к воде!

Несколько минут длилась лихорадочная погоня. Всполохи молний коротко озаряли чащу, выхватывая из темноты силуэты пальм и древних фикусов с воздушными корнями, обвивающими стволы, словно гигантские змеи. В такие мгновения казалось, будто сами духи леса наблюдают за странной процессией людей, гонящихся за маленьким проказником.

Арсений то и дело звал несчастным голосом: «Верни, верни, прошу!», иногда переходя на рыдания – страх потерять свои записи придавал ему отчаянной энергии. Ричард, более трезвый, старался посветить фонарём вокруг, ловя отражение звериных глаз. Аджай, немного обогнав их, шел на удивление бесшумно, вслушиваясь в звуки леса даже сквозь шум ливня. Пётр Иванович плёлся замыкающим, прижимая к груди промокшую корзиночку с подношениями – он схватил её со столика у порога на бегу, сам толком не зная зачем. Может, интуиция подсказала: лесных духов задобрить?

Наконец, из-за очередного раската грома, впереди послышалось тонкое попискивание – и рассвет фонаря поймал движение под большим навесом листьев. На ветке мангового дерева сидела та самая макака, все ещё прижимая к себе блокнот. Казалось, она искала убежище от дождя под плотной кроной. Увидев приближающихся людей, обезьянка снова заверещала, метнулась выше по ветвям. Вокруг была непроходимая стена лиан и кустов; лезть вверх за ней было крайне сложно.

– Что же делать… – простонал Арсений, протягивая руки к своему сокровищу, которое едва проглядывало в лапах макаки. – Она не отдаст…

– Тш-ш, спокойно, – прошептал Аджай. – Не надо шума, спугнёте.

Он медленно подошёл ближе всех, держа наготове свой полусломанный зонт. Остальные застыли немного позади. Макака наблюдала сверху, прижавшись к стволу – видно было, что и ей не сладко: дождь лупил даже сквозь листву, шерстка зверька уныло прилипла к тощим бокам. Упрямый малыш дрожал то ли от холода, то ли от нервов, но блокнотик не выпускал.

Тут вперёд вышел Пётр Иванович. Он достал из своей корзиночки несколько маленьких цветков и кусочков фруктов, которые всегда носил на случай подношений. Разложил их на большом листья папоротника перед собой. Затем очень мягким голосом, как прежде, стал уговаривать макаку:

– Давай, красавица, спускайся. Не бойся. Мы тебя не тронем. Спасибо тебе за визит, но это нам очень нужно, понимаешь… – Он говорил почти шёпотом, но ласково-ласково, словно с ребёнком.

Аджай тоже подхватил, запел негромко что-то напевное на хинди или санскрите – возможно, мантру для успокоения животного. Ричард молчал, напряженно вперив взгляд в блокнот – успел он размокнуть? Будет ли цел? Ирина, которая осталась под навесом кафе, скрестив пальцы, мысленно посылала удачу.

Молния вновь блеснула над их головами, громыхнуло так, что земля задрожала. Обезьянка вдруг жалобно вскрикнула и… уронила блокнот! Тот шлёпнулся на землю, прямо в разлившийся ручеёк дождевой воды, и обезьяна, не раздумывая, спрыгнула следом – видно, решив бросить непонятную добычу и спасаться самой. Проворно пробежав между ног остолбеневшего Ричарда, она мгновенно исчезла в зарослях, лишь листва колыхнулась ей во след.

– Блокнот! – завопил Арсений и кинулся к лежащей в грязи книжице. Поднял – та была цела, хоть и промокла. Страницы размокли по краям, чернила чуть расплылись, но всё написанное можно было разобрать. Арсений прижал к груди своё сокровище, даже не замечая, как с него самого ручьями льёт вода. – Нашёлся… Спасибо, спасибо… – бормотал он, то ли друзьям, то ли небесам.

– Цел? – выдохнул Пётр Иванович, подходя ближе.

– Цел… – Арсений отер лицо рукой, смешивая слёзы с дождём. – Я уж думал – всё, конец…

Ричард хлопнул его по спине радостно:

– Вот же повезло! А я уж собирался полезть на дерево, представляете? Не уверен, правда, что залез бы… – Он засмеялся облегчённо.

Аджай поднял с земли выпавшие несколько листков, которые выскользнули из блокнота. Внимательно посмотрел – на одном был стих, на другом зарисовка пальмы тушью. Он бережно передал их поэту:

– Держи, друг. Кажется, лес проверил нас на силу духа. И всем нам зачёт!

– О да, – просиял Арсений, принимая пропажи. – Вы спасли не просто тетрадь – вы спасли мои мечты, мои слова…

Он обвел взглядом своих спутников – эти люди, еще час назад почти чужие, теперь стали настоящими соратниками, побратимами по дождевому походу.

– Спасибо вам! – горячо сказал поэт, чувствуя, как сердце распирает от благодарности. – Никогда этого не забуду.

Пётр Иванович улыбнулся мягко:

– Ну что вы, дружище. Тут каждый бы так поступил. Мы рады, что всё хорошо кончилось. Правда, друзья?

– Ещё как рады! – подтвердил Ричард, убирая с лица мокрые пряди волос. – Немного промокли, но это пустяки. Зато какой заряд адреналина!

Он действительно выглядел ожившим: глаза блестели не хуже, чем у обезьяны. Казалось, весь прежний унылый вид слетел с него, будто эта погоня стряхнула всю накопленную за долгие годы жизни апатию.

– Знаете, – добавил Ричард почти весело, – пожалуй, я впервые за долгое время чувствую себя… живым. По-настоящему. Как будто вернулся вкус жизни – даже дождь этот чудесен!

Он подставил лицо под струи и захохотал. Арсений тоже улыбался – впервые за время своего пребывания на Бали улыбался широко, от души: у него не пропало ни одного стиха, и к тому же нашлись такие добрые люди рядом.

– А я вдруг понял, – сказал поэт, – что искал вдохновение где-то вовне, а оно… вот же, просыпается внутри, стоит лишь сердцу открыться. Этот безумный поступок – бежать в джунгли под грозой – вернул меня к самому себе. Стихи сейчас сами в голове складываются!

– Так-так! – Пётр Иванович ободряюще похлопал его по плечу. – Значит, не зря ноги промочили.

– О, это точно, не зря, – подхватил Аджай. – Как я и говорил: Бали – место чудес. Маленькая обезьянка выступила как посланница духа леса, устроила вам испытание, чтобы вы приобрели то, за чем ехали. Арсений – смелость и вдохновение, Ричард – вкус к жизни,  Аджай– удовольствие помочь ближним…

Он улыбнулся озорно:

– …а Пётр Иванович – возможно, подтверждение того, что в его кофе и правда есть щепотка волшебства!

Все дружно рассмеялись. Гроза, похоже, начала стихать: гром удалялся, дождь потерял свою ярость и постепенно стихал до ровного шума. Сквозь рваные края туч уже проглядывали полоски закатного неба – золотисто-розового, удивительно мирного после такой бури.

Компания неторопливо добралась обратно к кафе, поддерживая друг друга за руки, проходя через скользкие места. Все промокли, перепачкались в лесной грязи, но никого это нисколько не беспокоило – было ощущение, словно вернулись с победой из важного похода. На крыльце их встречала встревоженная Нани с полотенцами и горячим чаем. Ирина Петровна тоже выбежала посмотреть, всё ли благополучно. Завидев спасённый блокнот в руках Арсения и довольные лица спутников, она всплеснула руками:

– Ах, слава богу! А мы уж хотели на подмогу бежать, думали, вдруг вы заблудились.

– Ничего, госпожа, – улыбнулся Аджай, – лес нас принял и отпустил с миром.

– Герои дня! – провозгласил Пётр Иванович, когда все расселись вновь за столом, вытирая головы полотенцами. – Надо же отметить это дело. Сейчас я принесу особый угощение.

Он скрылся на кухне и вскоре вернулся с большим блюдом, на котором красовался целый горшочек горячего пряного супа – балийского супа с куркумой и кокосовым молоком. А вокруг – румяные пирожки с бананом, щедро посыпанные корицей.

– Прошу, друзья, угощайтесь, – сказал хозяин с гордостью. – Этот суп называется «селамат datang» – «добро пожаловать», он у меня для особых случаев. Согреет душу и тело после дождя.

Гости зааплодировали, от такого аромата у всех разыгрался аппетит. И вот сидят они, едят, чокаются чашками с горячим чаем. И разговор их уже совсем иной – тёплый, душевный, доверительный.

Ирина Петровна, смеясь, попросила Арсения прочесть что-нибудь из спасённых стихов – ведь не зря же рисковали жизнью! Поэт сначала отнекивался, мол, сырое всё, недоработанное, но под общий одобрительный гул раскрыл-таки блокнот. Страницы ещё слегка влажные, чернила кое-где потекли, образовав замысловатые разводы – и Арсению вдруг подумалось, что это как рисунки дождя, ставшие частью его текста. Он бережно провёл пальцем по этим линиям, будто принимая дар небес.

– Ладно, – сказал он, – прочту одно, самое короткое, которое здесь, пожалуй, родилось… – Он улыбнулся уголком рта и начал негромко, но отчётливо:

Мы – странники в вечных лучах и дождях,
В дороге, что вьётся от сердца к порогу,
На острове грёз, позабывши свой страх,
Мы счастье находим в простом эпилоге:
В кружке горячего чая, во взгляде друзей,
В дороге, что нас возвращает к себе…

На мгновение после его слов стояла тишина. Только стрекозы, пережившие ливень, уже начинали свой вечерний концерт где-то в саду. Ирина утерла набежавшую слезинку:

– Как красиво… и будто про нас сейчас.

Ричард кивнул, глядя на Арсения с новым уважением:

– У тебя талант, друг. Не смей больше сомневаться. Если напишешь книгу – я стану первым инвестором, хоть и зарёкся пока что вкладываться во что-либо! – пошутил он.

– Правда, замечательно, – поддержал Аджай. – Слова легли на сердце.

Арсений смутился, но был счастлив слышать это. Он вдруг понял, что больше не чувствует себя потерянным и одиноким. У него есть стихи, и есть те, кому они нужны.

Расслабленные, переполненные пережитыми эмоциями, все сидели возле друг друга, точно семья после долгого дня. Пётр Иванович тихонько удалился в кладовку и вернулся с бутылкой домашнего ликёра на кокосовом молоке – остатки подарка от одного местного старосты. По маленькой рюмочке за дружбу – и вечер можно было считать совершенным.

IV

Ночь опустилась на Бали так же стремительно, как пришёл ливень. После грозы небосвод очистился, и теперь над садом кафе раскинулась бессчётная россыпь звёзд. Тёплый ветерок доносил аромат мокрых листьев и цветов – благоухание обновлённой дождём земли. В «Кокосовом водопаде» горели несколько ламп и свечей, отгоняя темноту и придавая лицам собравшихся золотистое сияние.

Гости и хозяин всё так же сидели вместе, хотя чашки и тарелки давно были пусты. Не хотелось расходиться – слишком уж хорош был этот неожиданный вечер единения. Разговоры текли мягко, плавно перетекая с темы на тему.

Ирина Петровна рассказывала, как в юности писала рассказы, да забросила ради карьеры – и под впечатлением сегодняшних событий твёрдо решила по возвращении домой снова взяться за перо, хотя бы для души. Ричард делился воспоминаниями о том, как когда-то, будучи бедным студентом, путешествовал автостопом и чуть не пропал в ночном лесу в Шотландии – и как его спасла тогда компания таких же случайных попутчиков. «Сегодня вы, друзья, напомнили мне тех добрых людей», – сказал он, подняв кружку чая в знак признательности. Аджай увлечённо рассуждал о карме, которая свела их всех в нужный момент: «Карма – не наказание и не награда, а связь. Мы все теперь связаны добрыми делами друг друга». С этим трудно было поспорить.

Пётр Иванович сидел чуть поодаль, слушая и любуясь своими гостями. Сердце его переполняла тихая радость. Вот ради таких мгновений стоило прожить все тяготы прошлого, бросить привычный мир и обосноваться на далёком острове. Здесь, под крышей его скромного кафе, люди открывали свои души, становились лучше, добрее, находили надежду. Что может быть ценнее?

Он вспомнил старую русскую пословицу и произнес, чуть подняв палец, привлекая внимание:

– Есть поговорка у нас: «Не имей сто рублей, а имей сто друзей». Сегодня я в который раз убеждаюсь, какая это правда. Вы друг для друга, да и для меня тоже, стали друзьями – хоть и встретились впервые. Разве не чудо?

– Чудо, – согласилась Ирина. – В огромном мире, где столько людей, мы часто проходим мимо друг друга. А в этом уголке – будто сама судьба свела нас, чтобы напомнить о человеческой доброте.

– Именно! – поддержал Аджай. – Такой гармонией веет от сегодняшнего вечера, что, думаю, его отпечаток останется в наших сердцах надолго.

Арсений задумчиво добавил:

– Я вот что подумал: может, и не случайно та обезьянка выбрала именно мой блокнот? Может, это знак мне – беречь своё слово, ценить дар. Ведь если бы не переполох, я так и сидел бы, жалел себя, да рвал страницы. А теперь… словно второй шанс мне выпал.

– Да, любезный мой, – улыбнулся Пётр Иванович, – вдохновение иногда приходит очень уж чудными тропами. Главное – будь к нему готов.

– А мне, – вставил Ричард, – эта история напомнила о моей семье. Вы знаете, последние дни я думал: вернуться ли в Лондон или подольше побродить? И всё склонялся, что домой не тянет. А сейчас, когда мы бросились спасать тетрадь… Я представил вдруг, как мой сын – ему 10 лет – тоже недавно в школьном лагере потерял дневник и как убивался, пока его не нашли. Я тогда не придал значения – мне жена рассказывала по телефону. А сейчас вдруг почувствовал: как же я по ним соскучился. Ведь бегу-то я, в общем, не от них, а от себя прежнего… И понял, что хочу обратно. Не в офис – нет, – он поднял палец, – а к родным. Обнять их, сказать, что люблю. Вот ведь какое дело…

Глаза его заблестели. Ирина Петровна тронула его руку:

– Это прекрасно. Семья – это самое дорогое. Если вас ждут, надо возвращаться, конечно. Работа уж как-нибудь приложится.

Ричард с благодарностью кивнул.

– Эх, жаль, я не могу вернуться к тем, кто ждет… – негромко сказала она, глядя на свои переплетённые пальцы. – У меня только мама осталась, и та больна, не узнаёт никого… Я поэтому и решилась на отпуск – было невмоготу смотреть, как родной человек угасает. – Ирина вздохнула, глаза её затуманились. – Но знаете… сейчас мне как-то легче на душе. Вы все так тепло меня приняли, хотя я совсем случайный человек среди вас. Будто… нашлись потерянные родственники. – Она улыбнулась сквозь слёзы в глазах. – Простите, может, глупости говорю…

– Ничего подобного, – покачал головой Арсений. – Мне, например, вы уже почти как тётушка, которую хочется слушать и слушать – столько интересного рассказываете.

– Тётушка! – Ирина рассмеялась. – Ну спасибо, племянничек, молодость мою напомнил!

Все снова развеселились. В этот момент со двора послышался тихий шелест – на бамбуковом заборе снова сидела та самая макака. Сухая, отряхнувшаяся, она выглядывала из-за листьев на огоньки кафе. В руках у неё ничего не было – видно, вернулась просто понаблюдать, чем закончился переполох.

– Глядите-ка, – шепнул Аджай, кивая в её сторону, – вот и наш хулиган.

Обезьянка, поняв, что её заметили, пискнула, словно прощаясь, и скрылась в ночи.

– Иди с миром, проказница, – тихо молвил Пётр Иванович ей вослед. – Спасибо и тебе…

А вслух объявил:

– Друзья, уже поздно. Гроза прошла, вас ждёт спокойная балийская ночь. Нани, бедная, уже дремлет вон, – он кивнул на уголок, где юная помощница действительно незаметно задремала, прислонившись к мешку риса. – Пора и нам закрываться понемногу.

Гости зашумели, протестуя – мол, еще рано расходиться, но взглянув на часы, согласились, что ночь глубока, а завтра день новых приключений. Стали прощаться.

Ирина Петровна, не удержавшись, чмокнула Арсения в макушку, как действительно племянника, и тепло пожала руку Аджая: она не ожидала найти здесь, на краю света, таких прекрасных собеседников. Ричард и Арсений обнялись по-братски, обменялись адресами социальных сетей – благо в 2025 году даже поэты и дауншифтеры не чуждались технологий.

– Напиши мне, когда издашь сборник, – говорил Ричард, – я приеду на презентацию, честное слово! Может, даже бизнес-классом, – добавил он с улыбкой, – уж на книгу друга средства найду.

– А вы, Ричард, – вступила Ирина, – если будете в Москве, обязательно дайте знать. Покажу вам наш офис… бывший, – она поправилась, – в котором работала. Чтоб вы поняли, от чего себя спасли.

– С удовольствием! – рассмеялся тот. – Но сперва – домой, да?

Он тихонько вздохнул, мечтая о скорой встрече с семьёй.

Аджай сложил руки на груди и поклонился всем:

– Благодарю за прекрасный вечер. Меня ждут на рассвете практики, но, признаюсь, такая практика, как сегодня, – для души – бывает куда реже. Намасте, друзья.

Последние объятия, последние улыбки – и вот уже ночные улицы Бали принимают в свои объятия расходящихся путешественников. Ирина с Ричардом ушли вместе – им оказалось по пути до гостевого дома, и слышно было, как они увлечённо обсуждают какую-то мелодию дождя, стучавшего по крышам. Аджай растворился в темноте, почти бесшумно, точно призрак в белом. Арсений задержался на пороге, обернулся к Петру Ивановичу:

– Я приду завтра, можно?

– Конечно, приходи, – хозяин улыбнулся. – У меня как раз должна поспеть манговая шарлотка – твоя любимая.

– Приду непременно… И стихи новые принесу, – Арсений внезапно порывисто обнял старика. – Вы – замечательный. Спасибо вам за всё.

Пётр Иванович похлопал его по спине:

– И ты, братец, не подарок – полдеревни на уши поднял, – добродушно поддразнил он. – Но стихотворец ты от Бога, спору нет. Иди уж, сохни и спи. До завтра.

Когда последние гости скрылись из виду, Пётр Иванович закрыл резные ставни, притушил лампы. Нани уже ушла домой – жила она рядом, на соседней улице. Хозяин остался один в опустевшем зале, полном тихих теней и отражений погасших свечей. Дождь прекратился совсем. Только с листьев да с края крыши ещё капала вода – ровно, размеренно, будто часы отсчитывали уходящие мгновения дня.

Пётр Иванович устало присел на стул. Теперь, когда заботы кончились, он почувствовал и боль в колене, и ломоту в спине – не шутка ли, через забор лазать, да по грязи бегать в своем возрасте! Но на лице его была довольная улыбка. Он посмотрел на маленький водопад-фонтан в углу. Тот мирно поблёскивал в полумраке, струи его тихо журчали, словно напевая колыбельную.

– Ну что, старина, – обратился Пётр Иванович вполголоса к фонтану, а через него как бы и к самому острову, к духам, что жили вокруг, – ещё один денёк прошёл не зря? Постарались мы на славу, верно?

Вода весело блеснула отражением какой-то звезды, будто подмигнула ему. Старик улыбнулся ещё шире.

– Спасибо тебе, остров. Спасибо, мир, – прошептал он. – За то, что привёл меня сюда и позволил быть частью маленького чуда.

Он поднялся, опираясь на трость (которую хитро прихватил заранее на случай, если нога разболится) и пошёл к выходу, напевая себе под нос старинный романс вперемежку с балийской колыбельной, которую выучил от соседки. Заперев дверь, Пётр Иванович бросил последний взгляд на своё кафе. В лунном свете вывеска «Кокосовый водопад» поблёскивала волшебно. Где-то в ветвях выкрикнула ночная птица.

– До завтра, мой дорогой дом, – тихо сказал хозяин и зашагал через дворик к своему небольшому бунгало позади кафе.

Этой ночью ему снились улыбающиеся лица – старые и новые друзья, странники, поэты, финансисты, йоги – все, кого сводила судьба под крышей его гостеприимного уголка. А где-то вдали, на опушке леса, юркая тень обезьянки скользнула по ветвям, неслышно награждая благословением сон доброго чудака, который никому не откажет в тепле и слове поддержки.

Так мир «Кокосового водопада» продолжал творить своё маленькое волшебство – с мягкой иронией, сердечной добротой и верой его хозяина в то, что наш несовершенный мир полон прекрасных людей и удивительных чудес, стоит лишь открыть для них своё сердце.

P.S.

Всё великое — просто.
Но люди, ослеплённые тщеславием и привычкой, проходят мимо.
Они ищут истину в учёных книгах, в громких речах, в делах государств,
а она — в тёплой чашке чая, в честном любящем взгляде, в молчаливой доброте.

Кафе это — не просто место.
Это напоминание, что жить хорошо — значит жить по любви,
в малом, в каждом дне, в отношении к ближнему.
Не ждать случая проявить добродетель,
а быть ею — в том, как ты подаёшь воду,
как встречаешь незнакомого гостя, как слушаешь без осуждения.

Мир станет чище не от революций и войн,
а от одного тихого поступка, совершённого с чистым сердцем.
И если в этом шумном, распадающемся мире
остались ещё уголки, где человек человеку — не волк,
а брат, друг, странник, собеседник, —
значит, и жизнь, и Бог — всё ещё с нами.

Да будет благословенно всё, что рождено из простоты и сострадания.
В этом — истина. В этом — вечность.

С уважением, Благомир.