Некий, не совсем сон

Забытье холодное, дикое, словно небо на Пулковском шоссе, такое же близкое и огромное. Забытье всеобъемлюще - мутное жгучее до холода, непрерываемое. Умирать это то, что ждёт всех, все это делали. Что бы ты ни делал, но в конечном счёте обречён на этот акт.
Быт, пахнущий старыми квартирами, кастрюлями, капустой - несокрушимая паперть человеческой грусти, вереницы безжалостных стен с текучими за ними, как песок, жизнями. Я всё иду мимо них как сумашедший. Как поэт. Или безнадёжный графоман. Не захожу туда, ибо как все сумасшедшие поэты конечно же знаю- это обман и надо просто идти, идти мимо, дальше  дальше...Дороги нынче в тех краях, что ведут к огромном небу обезображены ремонтными работами- песок и пыль, шум и грязь, автобусы, машины озлобленные от ненахождения себе места, а идти пешком - так и вовсе затруднительно. Так путешествуют после жизни, думается мне, по местам своей души. Так показывают тебе твой путь - сотворил сам, то значит и сможешь пройти. И мы идём. И это длится бесконечно долго.
Меня завораживают места, где нет людей. Большие пространства, огромное небо. Тут я свободна. Чуть дальше аэропорт и там железные птицы. Но и их придумали люди. И в них теперь люди. Люди повсюду. Порой кажется, что люди заполонили собой всё пространство, как бройлерные цыплята мы кружимся в бесконечном танце эскалаторов, лестниц, улиц, автобусов. Пока не исчезнем вовсе. И только в такие моменты, когда нет никого и только беспредельно огромное небо занимает вдруг пространство гораздо больше, чем обычно, и виднеются лишь последние этажи зданий, вот только тогда хочется вдруг внезапно найти человека.. Человека ли, душу? Людей очень много, но найдите среди них хоть одного человека. И вот эта тоска по человеку неисчерпаема глубока. Тоска по душе. По невозможности отыскать эту душу, ещё одну только душу, так как поиск опасен тем, что за это время большинство теряет даже свою.

Она пахла духами - так пахнут розы после дождя. Очаровательной звенящей тоской. И надеждой. Всё ещё в том деревянном доме, будто застыла она, изогнув тонкий локоток в том оконце, что вело во тьму летнего поля, выпускала из бледных губ дым сигареты сжатой её тонкими холодными пальцами. Кончается всё. И дым. И ты. И запах полыни смешанный с тем твоим запахом дождливых грустных роз. И безнадёжная пустая комната, пахнущая сосной. Белые крахмальные простыни. И чудо юности, когда успеваешь поверить и ещё кажется, что ты то точно поживёшь, тебе точно позволено просто жить, быть, любить, только не быть обслугой, рабом за 5 копеек, дабы смогли тебя переселить вот из этого домика средь поля в глухие стекла торговых центров, откуда не выбраться уже. Даже не думаешь о таком. Не спешишь никуда. Не суетишься как все другие, взрослые. Полчаса, отведённые на жизнь, на любовь, на попытку понять.. Пока не выкорчевали.

Однажды оказывается, что жизнь просто сон. Но кому он снится? Может быть, не всё просто сон, может быть в какой - то момент что-то вышло из под контроля а до этого ещё было настоящим? И вот не чудо ли проснуться однажды и понять, что всё то, что издевательски мучило рвало и глодало душу -лишь мутный безобразный сон, а остановилось всё на каком-то тихом моменте у озера, в Рощино. Кувшинки и прыгающие по озеру многомерки. Рыжий песок на прибрежье. Шелест елей, Осин, тёплый ветер. Никого. Никого из людей и так много Бога
Сон первый. Изначальный. Я почти утонула. Соскользнула с берега - было любопытно дотянуться носочком до дна. Я была под водой и цеплялась что было сил за какую-то корягу- я совсем не умела плавать, а время шло. По-детски подумала, что это все, но не было ни обиды, ни грусти. Кроткая мысль о том, как жаль, что не увижу больше мать..
Тёмный провал, берег, я лежу и начинаю кашлять, с кашлем вытекает из лёгких вода. Может быть,тогда я всё- таки утонула? Средь дивных тех елей, осин, окружавших озеро, оставив позади белые дома с верандами и кусты роз? Может, всё остальное просто обман? Из ста вариаций проживания жизни, это сознание выбрало именно эту. Так вышло. Но ясно одно- жалела под водой о глупости невероятной. И жизнь роковая шутница сиронизировала, оказалось, что это как раз одно из лучшего,что можно сделать при жизни: никогда больше не увидеть кого-то. Не о чем там было жалеть. Стоило жалеть о других совсем вещах, а я о них и не вспомнила тогда даже. Так может быть, после того как я всё уже изначально безоговорочно утонула, сознание моё выдумало всю дальнейшую жизнь мою, что б уничтожить боль от той детской мысли, этого жалкого сожаления... Что там говорят про уничтожение привязанностей мирских?
Вернемся раньше: ступая по горячему асфальту я иду по Моховой... Боже, какое мшистое, тёплое название пронизано шипром и солнцем. Там тоже дома и всё так же мертвело пахнет жизнью и бытом. Остановишейся жизнью бетонных коробок.
Рваные души кричали в небо невообразимую хулу и перистые облака плыли безучастно горестно, всё более хмурясь. Гроза. И вот уже что там было.. Самбука, абсент.. Детство тихо и незаметно оборвалось и началось что-то чему самое подходящее название - это свирепое требование свободы.
Не думаю, что это нужно объяснять.
Дым костра и стремительные поезда. Вот что пронзает душу. Всегда только дорога. Мы - конечны, а дороги - нет. Время - бесконечно. А мы-да. И вот покуда есть эти две простые вещи, неразменные монеты нашей жизни - дорога и время-мы, как бродяги, нищие, можем зацепиться за них, использовать их невозможную магию, что бы стать прицепом вечности. Ну, или нам так кажется.

Где-то там, очень далеко, есть снежные горы.. Снег на них не тает. Вершины гор кажутся заманчиво близкими, только до них не дойдешь. Так мне сказали в детстве. И как только я услышала эти слова, красота этих вершин стала мучительной, невыразимой, тоскливой. Сокрушающая лавина звонкой щемящей грусти оттого, что нельзя приблизиться к ней и что то эдакое с красотой этой сделать, вдыхать красоту, как аромат, что б стать с ней одним целым однажды, чем- то родственно схожим.
Небо опрокинуто навзничь и я всё смотрю, смотрю и не могу наглядеться.В это разнузданное всё, способное быть всем и ничем одновременно, в это все, в краткий миг способное размножить единое число до сотен чисел и наоборот. Но в сумме этих чисел нам нечего постигать. Потому что это то же самое, что понять книгу, которую когда-то сами же и написали, да только позабыли.