ДВОР

Рассказ

Наш дом в виде буквы «г». Но мы чаще говорили не «дом», а «двор». Естественно у дома есть двор. Квартира у каждого своя. Иногда, конечно, мы бывали друг у друга в гостях.  Но всё же общая территория – это двор. 
В нашем дворе был корт. Формально для хоккея, так как зимой корт заливали, там был лед. Но всё-таки на нем чаще играли в волейбол, а ещё чаще в футбол. У корта была сетка, так что часто такие, обнесенные сеткой «корты», сеткой и называли. С одной стороны сетки была площадки для сушки белья. С другой стороны была обнесенная заборчиком газовая установка. Туда время от времени закачивали газ. В наших кухнях были газовые плиты.
Потом сбоку от газового загончика была перекладина (по простому : турник), деревянная горка, которую зимой заливали водой и она становилась ледяной катушкой. Рядом была беседка, внутри которой был теннисный стол. Посреди двора была клубка с башенкой, на которой было бетонное блюдце, где тоже сажали цветы.
Двор ограничивал забор, за которым был гараж Автодорожного техникума. Этот гараж мы тоже время р от времени считали  частью своего двора.  Но сторож гаража и прочие тамошние начальники нас оттуда перманентно вытесняли. Мы их считали злодеями. С Востока к нашему двору примыкал двор 72-го дома. С юга к нашему двору примыкал двор дома по Генеральской 12.
Двор важен, конечно, не беседками и лавочками, а его, так сказать, населением, «ребятами с нашего двора».
*
Первый подъезд   
В первом подъезде жили Багда, Штин, Серёга Самородский и Питус.
Багда (Серёга Богданов)  жил на втором этаже. Мама его работала в оперном театре, она играла на каком-то музыкальном инструменте. Возможно, на арфе. Они жили вдвоем без отца. Однажды Багда  перешел на сторону Лапшова,  которого мы считала гадом, так что я ему это припомнил. Однажды Багде выпало наследство из Венгрии, так что он типа разбогател.  Ещё у Багды был двоюродный брат, красавчик.  Его убил официант из ресторана «Большой Урал» . Скорее всего из-за женщины, но точно я не с знаю. После школы (он учился в 37-ой) Багда поступил на философский. После философского вдруг стал офицером милиции (мы с ним встретились в 1988 году в Историческом сквере, где милиция разгоняла нелегальный митинг, он был во главе гонителей).  Потом он стал работать толи в правительстве области, толи в законодательном собрании (оба учреждения тогда были в одном здании) . Мы там-то и встретились. Багда улыбнулся виновато и сказал:
- Никогда не думал, что буду сочинять заоны.
У Штина мама была старшей по дому. И Штин и его мама были толстячки.
Самородскпй запомнился своей бабушкой, которая обычно выходила на крыльцо подезда и кричала:
- Серёжа! Домой.
Самородского это страшно смущало.
Питус (Игорь Петкевич) жил кажется на четвертом этаже, Он жил с мамой бабушкой. Мама работала в оперном театре костюмершей.  А бабушка  была пенсионерской.  Весной именно она засаживала цветами клумбу в середине двора. И любила рассказывать, что а во время войны они ели крапиву.  Питус был двоечником. Но у него были таланты. Он прочитывал все интересный книги (Дюма, Жюль Верн, Конан-Дойл)  раньше других, очень хорошо играл в теннис, и играл в очко и буру как волшебник. После школы он попал в тюрьму и стал рецидивистом. На рубеже веков он купил себе дом в коттеджном поселке.
Под первым подъездом был лаборатория санэпидемстанции  (вход был с улицы). В первом подъеде был вход в подвал, по подвалу можно было дойти до второго подъезда. Это мы часто проделывали с фонариком и без. Сейчас это назвали б «квест».
*
Второй подъезд 
На втором этаже второго подъезда жил Аркаша Белый. Он был постарше основной части детворы (на 6-7 лет старше меня, думаю) . Он был чем-то вроде «авторитета». Сашка Лапшов к нему подлизывался и засчет этого королился. И успешно. Если в соседнем квартале узнавали, что ты из двора Лапшова и Аркаши с тобой старались не связываться.
На пятом этаже  жили Толик и Боря Бушмелевы.  После школы оба поступили в пожарку. Тогда там выпускали пожарников, сейчас – мчс-ников.
Под воторым подъездом на цоколе была «столовая». Мы так это называли, в самом деле эт там пекли хлеб и разные булки. Окна были в обе стороны – и во двор и на Генеральскую. Иногда мы замечали, что там бегают крысы. Возле первого подеъзда была помойка, всегда полная крыс.
*
Третий подъезд
В третьем подъезде на первом этаже наша квартира (мамы, папы, меня, брата Сергея, и сестры Светланы). Справа – Трофимовы. Мишка Трофимов мой дружок, он младше меня на два года, учился он в 37-ой школе (немецкой), а я -  в 88-ой, обычной.  Отец его был директором Политехникума. Очень сильный, очень добрый, хороший. Мать Мишки  играла пианино. Старший брат любил современную музыку. Вся комната (их с  Мишкой) была увешана портретами музыкантов из иностранных журналов.
На третьем этаже жили Олег и Сашка Паличевы. Отец и бабушка у них – болгары. Отец был таксист, по-русски говорил нормально, хороший дядька. А бабушка говорила по-русски совсем плохо, ничё не понять. Мы были  соседями в «Динамо» (так назывался дом, где мы жили, потому что внизу был спортивный магазин «Динамо», сейчас это гостиница «Исеть»). Жили мы на 11-ом  этаже и вместе переехали на Первомайскую. Олежка был мой сверстник (я учился в «Б», а он – в «А» в одной школе).  После школы  Олежка поступил в УПИ, изучал турбовоздуховдувки (я запомнил, так как переводил ему тыщи по английскому) . Сашка никуда не поступил ушел в армию, после армии научился играть на барабанах и играл в оркестре в ресторане. Потом стал там официантом, потом барменом, потом «авторитетом»  «серого» бизнеса. После УПИ Олежка распределился в Ташкент. Когда СССР распался он вернулся в Свердловск. Сашка звал его к себе в ОПС, но Олежка    не пошёл.
В этом же подъезде жили сестры Аминовы. А также Ленька Королев. Потом, когда построили дом по Генеральской  11, Ленька переехал туда.    
Одно время (когда я был в младших классах) где-то наверху жил друг Серёги Колпаков (кажись, тоже Серёга). Он был его же возраста. Они вызывали у меня восторг  своими пластилиновыми армиями. Особенно красивыми были офицеры и генералы с фуражками, кокардами, пагонами. Мои пластилиновые солдатики были кривобокие и неаккуратные. Я им завидовал. Ещё они собирали марки. Я тоже начал собирать марки. Быстро понял марочную иерархию. Иностранные марки главнее наших. В иностранных марки капстран главнее марок соцстран. Треуголки  главнее обычных марок. Главнее всего марки колоний. Но совсем у них не ценились китайские марки. Они их даже разрезали на наклейки.  Но мне они нравились.
У нашего подъезда подвал был. Но даже это был не подвал, а цокольный этаж, так как из под земли было окно. Одно время в комнате за этим окном был детский клуб, а потом  в ней поселились дворники - муж и жена. Около нашего подъезда была скамейка, была лестница ведущая вниз, где сначала не было ничего, а потом появился центр гражданской обороны. 
Рядом с лестницей ведущей вниз была пожарная лестница, ведущая на крышу. Конечно, мы туда нередко залазили. На крыше был чердак, на котором не было ничего интересного. На крыше шли электрические провода. Если взяться  рукой  за один провод, ничего не будет. Но если взяться за два – так шибанет, что какой-то ужас.  Многие испытали, повторять не хотелось. С крыши можно было смотреть на другие крыши. С крыши можно было свалиться, но никто не свалился.    
*
Четвертый подъезд
Четвертый подъезд угловой. Подвала там вообще никакого нет. Там жили Шаманов, Эпштейн и потом появился Андрей Бушманов. 
Шаманов Серёга учился в 88-ой, на год старше меня. Однажды мы решили создать «подпольную организацию», чтобы бороться против Сашки Лапшова, который нас, как сказали бы сегодня, терроризировал. Структура организации была  написана, текст я показал Шаманову. Он предложил назвать организацию «Ковбой».  Мне, Мишке Трофимову, Олежке, - всем название понравилось. Были наделаны небольшие листовки (4 на 7 см) . На одной стороне было написано «Ковбой» и нарисован ковбой в шляпе. С другой стороны было написано6 «Бей Лапшова и лапшичников!».   Листовки распихали по  почтовым ящикам во всех восьми подъездах. Но текст, описывающий организацию,  как-то прочитал папа . Он очень рассердился и чему-то испугался. Скорее всего, его  испугало слово «подпольная». Но тогда у меня не было никаких предположений, почему он испугался.  Уже потом отец Шаманова стал председателем горисполкома, сегодня это называется «глава администрации города», а в обиходе – «мэр». В начале века мы встретились с Шамановым на 50-летии 88-ой школы. Юбилей отчечался в КЦ «Урал», что возле завода «Три тройки». Меня вдруг кто-то окликнул:
- А это Козлов-младший, - так меня звали иногда во дворе.
Я оглянулся:
- О! Тут Шаманов-младший! – у него тоже был старший брат. Мы совсем немного поговорили. Он жил теперь в Москве. Приехал в Екатеринбург по делам бизнеса, встретился с одноклассниками - оказалось, что школе Юбилей. Это был год то ли 2011, то ли 2012-ый. 
Эпштейн (даже не помню как его звали) появлялся во дворе только в младших классах. Он ходил на фигурное катание. Это считалось чем-то очень важным. Мама с папой ходили к соседям смотреть фигурное катание (телевизор у на появился, когда я был в классе третьем). Брали меня с собой. Им нравилось, мне нет.  За забором нашего двора был каменный гараж на две машины. Одна половина гаража была папы Эпштейна, то есть, у него была своя машина.  Эпштейн учился в 88-ой , на моей параллели в «В» классе.  Но вскоре он куда-то исчез.
Он исчез, а появился Андрюха Бушманов.  Фамилия, возможно, не совсем точна, потому что у него была кличка. После фильма «Республика ШКИД» мы всем придумали клички. Бушманов из-за его носа баклажанов дали кличку Янкель, которую (возможно, Питус)  переделал в Кацман. Кацман учился довольно хорошо. У него была одна проблема – его мама. Она не разрешала ему гулять во дворе, следила, чтобы он тщательно дела уроки, и чтобы не общался с разными хулиганами  во дворе,  боялась что его обидят  или научат чему-нибудь нехорошему.  Хулиганы были практически все, но Кацмана никто особо и не обижал.  Но беспокойства её всё же оправдались. В старших класса Кацман повадился в общежитие Политехникума, которое было неподалеку, и шманал, шкулял в нем первокурсников из области.  Техникумовские были  маленькие, растерянные, запуганные – деньги отдавали, так как Кацман грозился, что приведёт своих из квартала, и они всех размажут по стенкам. Но однажды младшие всё-таки пожаловались, Кацман загремел под фанфары,  пошёл по этапу. Но кто его «научил нехорошем» , никто даже не понял. Может быть,  сам научился.
*
Пятый подъезд
В пятом подъезде жил Юра Бычкин. Он хорошо играл в футбол. Лучше всех (тогда как я – хуже всех). Позже, уже после школы, он поступил на физкультурный факультет и стал тренером по футболу. Я нередко его встречал в шарташском парке. Я ходил со скандинавскими палками с моим приятелем Витексом. Мы занимались перипатетикой, то бишь,   базарили на умные темы. А Бычкин проезжал на велике.
- Привет!
- Привет!
Иногда я его встречал в городе, видимо он жил там же на Первомайской, а я уж давно жил в другом месте.  Однажды я его встретил и рассказал, как как-то поздно вечером на ул. Малышева меня чуть не ограбил Питус. Темно было.  Один из налетчиков держал в руках столовский хлеборез.  Я в неприятных ситуациях пробовал незаметно проповедовать, чтобы таким образом оказаться под защитой Кришны. Когда я дошел до регулирующих принципов («секс вне брака для зачатия детей»), я добавил тюремную поговорку, которую слышал от Питуса, когда он откинулся:
-  Как говорил мой приятель Гога, все проблемы  от баб.
Гога воскликнул:
- Так я и есть Гога.
Мы зыркнули друг на друга пристальней и узнались. Почти что обнялись. Соучастник Гоги вернул в мои карманы всё, что оттуда вынул.  Среди содержимого была карманная  Бхагавад-Гита. Её я подарил Гоги, в надежде, что Кришна его образумит.
Бычкин слушал и смеялся. И повел меня в офис к Мурику (это кличка Сашки Паличева). Мурик угостил меня чаем. На мою проповедь вегетарианства прореагировал очень позитивно:
- Я и так почти мяса не ем.   
И как обычно он пил чай с минимальным количеством заварки, так что табу на вино, кофе, чай  он тоже одобрил. Это был последний раз, когда я встречался с Муриком. Позже Мурик перебрался в Москву. С большими деньгами там сподручей.   
Ещё в пятом подъезде жил Ванька-дурачок. Его так звали, и он действительно был дурачок. Старшие говорили:
- Он психованный. Если убьет, ему ничего не будет.
Хотя он был психованный, но казался довольно добродушным. Мы его часто дразнили, когда ему это надоедало, он начинал топать ногами, рычать, сводить свои и без того косые глаза к переносице, и бить себя кулаком по голове.  Мы разбегались в страхе и смехе.
В начале 21 века я как-то в день рождения Ленина встретил его возле памятника Ильичу.  Он пришел протестовать против капитализма, меня он не узнал.
*
Шестой подъезд
В шестом подъезде жил учитель физкультуры из 88-ой школы Хитько и Юра Богатиков. Богатиков был на год старше меня, учился он в 37-ой немецкой. Во время чемпионата мира по футболу в Мексике мы всем раздали в качестве кличек  имена футболистов. Но пристало лишь к Мурику, которого прозвали Муром, а суффикс приделался сам, потому что Мурик (Сашка Плаичев) был младше других. Богатикова назвали Ревой и его до сих пор так называют, когда вспоминают. Рева занимался плаваньем и имел первый спортивный разряд. Как-то он переплыл озеро Шарташ туда и обратно. Шарташ от берега до берега почти километр. После школы он поступил в УПИ, закончил, при этом увлекся рок-музыкой, так что даже выучил английский, чтобы понимать песни битлов. Но ещё больше он увлекся джазом. Когда в Свердловск приезжало три Ганелина, Рева с ними познакомился и стал играть  джаз с ними. Получалось, так что он сначала уехал в Литву, а потом в Швейцарию.  Ещё тут в Свердловске у него родилась дочка. Она была того же возраста, что мой Деник.
Однажды Рева ка накидал люлей Сашке Лапшову. Это было для нас очень позитивный факт. Лапшов постоянно как-то «королился», нахальничал, легко мог двинуть по зубам. Если играли прятки или ляпки , то хлыздил. Если строили из кирпичей штабик на краю двора, то обязательно его ломал. Если с кем играл в чику, то проигрывая забирал все монеты на земле и уходил. Он был нас старше, очень злой, мы в целом его боялись. Он прыгал на всех. Но когда прыгнул на Реву, тот ему набил морду.
Однажды зимой мы скатывались с горки, стараясь съехать стоя и не упасть.  Раз съехали, два, три… Уже был поздний вчере. Все разошлись по домам, оставались я и Рева.  Наконец, мы оба упали на заледневшую  дорожку. Лежим на спине – сверху звезды. Много.
- Знаешь где Полярная звезда?  - спросил Рева.
- Я ковше Малой медведицы. – я знал, у нас был диафильм про созвездия Большой и Малой медведиц.
- Ты другие созвездия  знаешь? – спросил я.
- Не, не знаю.
Звезды, звезды, звезды.
- Вселенная бесконечна,  – наконец сказал я.
- Бесконечна,  -  согласился Рева.
Я помолчал,  рассматривая звездное небо, словно что-то страясь там найти.
- Откуда взялась вселенаая?
Богатиков был на год меня старше, так что спрашивал я.
- Произошел изначальный взрыв и произошла вселенная, стала разлетаться в разные стороны.
- Но если изначальное то, что пока не взорвалось было маленьким, оно было конечным, почему же оно стало бесконечным.
- Не зная. Но вселенная бесконечна.  Если конечна, то что там на краю забор что ли? Бесконечна.
-Да. Бесконечна,  – согласился я.
Но подумав добавил:
- Но это нелогично.
В целом мы об умных вещах никогда не говорили – потому-то мне этот случай и запомнился. 
*
Седьмой  подъезд
В седьмом подъезде жили Лапшовы, Сашка и женька. Женька был старший, он был вечно мрачный, к нам в отличие от Сашки не лез. Видимо, они не были особенно дружны. Сашку поддерживал Аркаша, причем очень редко, когда в нашем дворе, но в других дворах Сашку и Аркашу знали и побаивались.
Однажды в седьмой подъезд переехал ещё один Сащка – Сашка Хомяков. Он учился в 45-ой школе и, переехав, продолжал там учиться. Однажды, попросив у меня велик прокатиться, Хомяков попал прямо во дворе под машину. Он слегка ушибся, а на велосипед был страшно смотреть.  Я горько заплакал.
У Хомякова был дядя, работающий в автомобильной мастерской . Он взял мой велик, и дядя худо-бедно его починил. Только теперь при повороте колесо цеплялось за педаль, если педали были горизонтально. Если были вертикально, можно поворачивать. Теперь все, кто просили прокатиться падали на повороте. Я говорил им:
- Велик на повороте не того, можно упасть.
Все равно садились, ехали, поворачивали и падали.
В подвале седьмого подъезда однажды сделали спортивный клуб. Там хранились  хоккейные доспехи, и можно было переодеться перед хоккейной тренировкой.  То есть, в рамках «Золотой шайбы» у нас во дворе появилась хоккейная команда, а в рамках «Кожаного мяча» - футбольная.  Футбольная назвалась «Факел».  У футболистов были желтые футболки и гетры.  Мы сыграл один матч и проиграли. Бычкин один бегал по полю (это был стадион УПИ за 38-ой школой)  и кричал на всех остальных, что мы не играем.  Я  скучал в защите… Короче говоря, проиграли.  Спортивным клубом руководил Аркаша. Однажды клуб всё же закрыли, потому что там часто случались пьянки.
*
Восьмой  подъезд
В восьмом жил Женька Лихачев. Сначала у него была фамилия Гужавин, но потом стала Лихачев. В начале 21 века я встретил его возле своего дома на Бажова. У него был где-то в домах офис. Какой-то бизнес. Он очень был горд и доволен своим бизнесом. Он всегда был горд, всегда показывал, что всё знает. Когда на Карасиках (два озерца в  шарташском лесопарке)  пытались откачать утопленника, Лихачев-Гужавин ворчал, что искусственное дыхание делают не правильно.
- Остолопы.
Рядом крутился Гусельников, двоечник-второгодник из нашего класса, он шаловливо щелкнул утопленника по пальцам ноги. Утонувшего так и не откачали.
В том же подъезде  жил парень по кличке Помоечник.  Он очень любил рыть в помойке, что-то там искать. Ничего противнее помойки с её вонью не было. К тому же там обитали отвратительные крысы.  Помойка была не такая как сейчас. Это был домик с двумя дверцами на уровне головы. Дверцу открывали, и туда высыпали мусор из ведра.  Однажды на голову старушке по прозвищу ДЗУ («дворовой звукоуловитель»)  прямо на её черную старомодную шляпку выпрыгнула крыса.
В восьмом же подъезде жил слесарь дядя Ваня. Домоуправление было рядов в доме Первомайская 68. Однажды в подвале этого дома дядя Ване проломили голову.  Хронили во дворе Домоуправления, которое видно было из нашего окна. Трагические случаи в годы нашего безоблачного детств случались, но вспоминать их не хочется. Они не были таким отвратительными как крысы, но они были ужасными. Фабулы этих случаев я помню, но ужасное ощущение уже не помню. Мозг их забыл. Но всё равно вспомниать не хочется.
*
Бибколлектор
Первый этаж с четвертого по восьмой подъезды был занят «Бибколлектором». Небольшое помещение в восьмом подъезде было под «Химчисткой».  Точнее это была не химчистка, а её приемный пункт.  Приносишь какую-нибудь одежду с пятном, её берут и куда-то увозят, где химически чистят. Подвал с четвертого по шестой подъезд тоже был бибколлекторский. В эти подвалы вели специальные возвышения, покрытые оцинкованным железом. И на них был дверца-люк. Её открывали и вниз по скату спускали пачки с книгами. Делали это два грузчика. Один ктакой крупный с маленькой курчавой головой. Второй был обычных габаритов , но с искривленным лицом. Практически они оба частью нашего двора, так как мы их видели ежедневно, кроме выходных.  Помещения бибколлектора  не соединялись, так что сотрудницы переходили  туда-сюда через улицу, то есть, через двор.  Поскольку первый этаж был нежилой, то в пятом и н шестом подъезде первый этаж был пуст и просторен, так что зимой мы туда забирались. Что погреться и посушить покрытые сосульками варежки и шарфы. Мы там вытряхивали из валенок снег, разводили сырость, жители подъезда нас прогоняли, мы переходили в соседний.  У пятого, шестого, седьмого и восьмого подъездов  был «парадный» вход, то есть, дверь с улицы.  Дверь с улицы была и у бибколлектора.  Но эти «парадные» двери были всегда закрыты. Уличные двери бибколлектора, пятого и шестого подъездов итмели некоторые «архитектурные излишества»: крыльцо со ступеньками, псевдоарки.
Конечно, это были не такие уж «архитектурные излишества», какие были на бане, которая была у нашего дома через улицу.  Через Первомайскую.  Есть предание, что когда мимо этой бани проезжал Хрущёв, он спросил:
- Это что? Штаб армии, горсовет или опять Совнархоз?
- Это баня, Никита Сергеевич, - ответил ему первый секретарь обкома.
Хрущёв  побагровел от злости,  «архитектурные излишества» он ненавидел всей душой.
*
Первомайская 72
Но двор, в смысле «наш двор»,  - это не что-то жесткое в определённых толстыми линиями границах. «Наш двор» выходили за границы нашего двора. Семьдесят второй (72)  дом примыкал к нашему дому с востока. В перовом его подъезде жили братья Щербаковы. Старший брат Щербаков был огромный богатырь, несколько даже тостоватый. Он работал в цирке рабочим арены, тем который притаскивает или утаскивает на арену или с арены разные принадлежности. Рабочий на арене всегда на виду, поэтому он красиво одет. Иногда он задействован в сценках клоунов, иногда он как швейцар величаво стоит у входа на арену, иногда он в поднимает руки к верху и говорит:
- Оп-ля! – то есть, он был хоть и рабочий, но частично и артист.
Младшие два брата были близнецы, Сашка и Юрка. Они были как две капли воды, но мы их без ь труда различали. Сашка был Сашка, Юрка – Юрка. Юрка весёлый, нос его слегка курносый,  Сашка – серьезный.  Они учились в школе-интернате, что за дендрарием, так как мама у них умерла и следить за ними (поить, кормить, стирать и всё такое) отец не мог. На выходные же они были во дворе.  Кроме того, они были в секции ручного мече ( гандбол) ), Сашка был вратарь, Юрка – нападающий.
Цирк, в котром работал б старший брат, был деревянный, находился он  на углу Куйбышева и Розы Люксембург. Мы с папой и Серегой ходили туда на силачей Новаков, на Ингибарова, на фокусника Кио. Потом  цирк этот сгорел, сейчас на том месте газон с травкой, а каменный цирк появился на углу улиц Куйбышева и 8-го марта. Когда в тот деревянный цирк приехал Кио, брат-богатырь предложил фокуснику посмотреть его братьев близнецов:
- Может, они вам сгодятся для фокусов?
Кио посмотрел и решил, что сгодятся. Юрка с Сашкой стали циркачами.
Но был ещё и средний Щербаков. Он был поджарый, шустрый, энергичный, приветливый.
Тут следует остановиться на одном типе, который появился в наших дворах, когда я уж был в старших классах. Этого типа звали Степанов. Точнее это были Степановы, три, четыре или даже пять братьев. Жили они на краю Первомайской, аж за Студенческой.  И там, где они жили, они всех запугали, так как если что, приходили всей оравой и давали по башке. Степанов  был старший. Они стали появляться в наших дворахс. Ходили слухи, что с ними лучше не связываться. Мол, кто-то из них в тюрьме сидел. Ещё его не видели, но уже беспокоились. И однажды Степанов  тремя-четырьмя дружками они появились в нашем дворе на Первомайской. Пришли, стоят, смотрят вокруг. Кто-то сказал:
- Это Степанов.
Он смотрит, мы смотрим. Мы насторожились, но не бежим, всё-таки двор-то наш. И день, всё отовсюду видно. Степанов стал смеяться. Толи потому что смешно, толи нас так пугал – смерть был какой-то идиотский, толи не знал, что же делать.
- Где Аркаша Белый? – спросил Степанов.
- Не знаем.
Постоял, поржал, ушел.
Однажды (это уже рассказывали, сам я этого не видел) Степанов со своей кодлой стояли на углу Ленина-Гагарина возле автоматов с газировкой. Было лето, было жарко, хотелось пить. Степанов смотрит на газировочный автомат  и думает, как бы из него напиться. В это время подходит Шербаков-средний, бросает монетку, набирает стакан и выпивает. Степанов к нему:
- Слушай, дай монетку, пить хочу.
- Дай уехал в Китай.
- Чё? – немножко удивился Степанов.
- Через плечо.
- Ты чё борзой?!  Ты кто?
- Дед Пихто.
Существо, страдающее от недостатка влаги, стало превращаться в отвратительного злобного монстра.  Кодла (человека четыре), следующая за Степановым,  сделала шаг в сторону Степанова.
Постепенно начиналась классическая сцена с наездом. Точнее, началась было «классическая сцена с наездом», так как через секунду Степанов лежал на тротуаре с рубиновыми каплями под носом. Сцены не получилось.  Артисты (или зрители?) сделали шаг назад. Щербаков на полусогнутых ногах и с полусогнутыми руками  искал глазами, кто же будет второй. Кто-то наиболее расторопный из степановской свиты принялся помогать Степанову подняться. Возможно, это был  его младший брат.  Прочие ждали команды лидера.
- Пусть уходит, - сказал Степанов.
Когда Щербаков ушел,  Степанов объяснил:
- Он вас устряпал бы в момент.
- Нас же пятеро, - кто-то возразил.
- Устряпал бы, - грустно повторил Степанов, оказавшийся, как оказалось, хотя и монстром, не полным идиотом. – Пошли домой.
*
По ту строну Первомайской
Между баней и Первомайской 69 был корт (сетка), более просторный чем в нашем дворе, так что мы там часто играли в футбол. За кортом был двухэтажный с двумя подъездами дом, заним – вытрезвитель. За баней рядом с вытрезвителем была кочегарка. За кочегаркой и вытрезвителем – кладбища. То есть, в нашем мире было практически всё. На кладбище, начиная с весны было хорошо. Там сосны, верба, черемуха, сирень. Всё спокойненько и пристойненько, и закусочка на бугорке.
За 69-м домом был 67-ой. В 69-м жил Сараев (Сарай). В 67-ои жил Еремин из нашего класса. Он появился, когда я был в пятом классе. Он с родителями переехал в Свердловск из Алма-Аты.  Ещё в 67-м жил Ньюс. Ньюс  значит новенький. Он появился в наших дворах е уже после Ерёмина. Кроме того, в 67-ом или 69-ом жил коротышка по прозвищу Чинарик. Его так звали, потому что он собирал окурки и постоянно их курил. Кто-то из тех, кто был для него авторитетен, объяснил Чинарику, что куря подобранные окурки, он может заразиться какой-нибудь венерической болезнью.  Чинарик забеспокоился, где-то достал мундштук и стал курить окурки через мундштук.
Поговаривали , что Чинарик такой маленький именно потому, что много курит.
- Ты не вырастишь же, - говорили ему.
- Вырастю, - отвечал коротышка Чинарик. 
*
Генеральская 12
Дом по Генеральской 12  примыкал к нам с юга.
Там жил Сашка Мясников, за которого позже вышла замуж моя сестра Света.  Также там жил Валера Кеварков, с которым, когда я после восьмого класса перешел в их класс, мы стали одноклассниками. Кеварков был крымский татарин, занимался дзюдо.  Полсе школы он поступил в Юридический и стал юристом.
Также в этом доме жил Андрй Новиков по кличке Седой. Мы его так не звали, но звали, что у него была такая кличка. Он учился в 88-ой школе. Но однажды попал в колонию для несовершеннолетних и учился уже там. Но из колонии его освободили. Возможно за хорошее поведение, но скорее всего, похлопотала его мама, которая была судьёй в районном суде. Он снова стал ходить в 88-ую школу.
Новиков-Седой  был блондин с продолговатой вытянутой головой, рыбьими серыми глазами и тонким ртом, часто искривлявшимся в ехидной улыбкой.  Глаза его были слегка выпученные, выражение лица свиреповатое.  Жизнь его и её конец произошли в полном соответствии с тем, о чем это лицо предупреждало. 
В этом же доме был детский сад и естественно двор этого садика с домиками, качалками и карусельками.  Между садиком этого детского садика и нашим домом было пустое место, на котором мы по весне любили играть в пуговки.  Игра в пуговки заключалась в том, что нужно было бросать пуговку в ямку (лунку), которая должна была  быть от места бросания  в метрах десяти. Кто попадал ближе к лунке, первым щелкал свою пуговку в ямку. Если попадал, то забирал пуговку и щелкал любой другой. 
*
Первомайская 68 и 66
Со временем пацаны с нашего двора стали перемещаться во двор на Первомайскую 68. Строго говоря, Первомайская 68 и 66  имели один двор. Основа была в 68-ом. Там было как-то уютно. Беседка там была такая же как и в 70-м.  У наших домов было одно домоуправление, которое находилось в 68-ом доме.  В 66-ом была молочная кухня (там выдавали-продавали молоко для младенцев)
В беседке был теннисный (пинг-понговый) стол, тогда как в беседке 70-го такой стол был давно сломан. Потом тут был столик для домино под деревьями.  Мы там играл в преферанс, тысячу, шестьдесят шесть. В шестьдесят шесть я только за этим столиком и играл.  Переместившись в 68-66 двор, мы как бы увеличили нашенскую популяцию.  Жизнь жила в основном тут, «погулять на улице»  приходили сюда.
Однажды тут (уже после школы) я чуть не убил Ньюса. Он пришел из армии. И был очень наглый, презрительный. Он служил на китайской границе, тогда там хулиганили  хунвейбины.  Короче, мы с ним сцепились. Я вообще-то особо-то редко с кем когда дрался, но я года три ходил в классическую борьбу (так тогда называлась греко-римская).  Я перевел Ньюса в партер.  Он валяется на земле, морда  в пыли, пыхтит, рычит, ругается. Но я чувствую, что стал уставать.  Что делать? Как его, гада вырубить? Вижу кирпич, я взял его и собрался треснуть им Ньюсы по башке. Тут Сарай спокойным тоном сказал:
- Убьёшь же. 
Я отбросил кирпич в сторону.  Но поединок вдруг оборвался. Возле двора тормознул милицейский газик. Мы все, кто там были разбежались.
И там была ещё одна история, которая запомнилась.
Был теплый июньский вечер. Делать было нечего, мы собрались человек пять шесть, может, семь во доре  68-го дома. Боря получил офицерское звание и был весел. Он получил пагоны, закончи пожарку,  выпил винца  и был чрезвычайно весел и возбужден. Сарай (Сараев) был со своей девушкой. Сараев был сильный, спокойный, добрый простой парень с маленькой круглой головой. Считалось, что у него две-три извилины в голове, так как учился он на три с минусом.  Но у Сарая было забавное хобби – он записывал зачем-то свои сны. Узнав об этом, я тоже попытался записывать свои сны. Два месяца позаписывал, потом бросил, тетрадка с записями потерялась.
Девушка Сарая явно его ценила. Сараю она тоже нравилась, потому что была симпатичной. Боря, увидев её, стал любезничать или, как тогда выражались, клеиться. Сарай строго и недовольно за этим поглядывал.  По смыслу Боря должен был прекратить, хоть и пьян, но всё-таки Боря был сильно уж пьян, чтобы остановиться. Хуже было то, что за этим поглядывал Новиков-Седой. Поглядывал-поглядывал и вдруг стал Борю избивать кулаками, потом ногами, так сильно, резко и зло, что казалось, что вот-вот убьёт. Остановить Седого никто не решался. Он походил на включившуюся машину или собаку, сорвавшуюся с цепи. Седой орудовал так мощно, что всё-таки устал, прекратил избиение и ушел. Все разошлись.  Боря с окровавленным лицом, шатаясь, явился домой. Дома был его брат Толян.  Боря даже не понял, кто его избил. Решил, что его избил Сарай. Так что Боря и Толян (оба пожарники) пошли искать Сарая.  Во дворе 69-го дома Сарая знал почти каждый. Толян позвонил в дверь Сараю:
- Выйди, поговорить надо.
Сарай вышел, но поговорить не успел, братья его отколошматили по полной программе, так что Сарай попал в больницу.
Ситуация перевернулась. Теперь Боре (и вместе с Толяном) светило оказать под судом.  Папа сынков-пожарников беспрестанно плакал, просто стонал:
- Думают, что я сотрудник КГБ, а я там просто служащий. Обычный служащий. Мне никто не поможет.
Папа пошел к маме Сарая, потом пошел  со своей супругой к Сараю в больницу, потом притащил в больницу Борю с Толяном. Сарай уговорил свою маму забрать заявление:
- Они меня избили по ошибке. Думали, что это я избил Борю, а это не я.
Мама забрала заявление. Сарай очухался, поправился, встал на ноги. А Седой на этот раз вышел из воды сухим. Седой был существом уголовного мира. Для него был люди  и менты, а посерединке какое-то ни то ни сё. В тюрьме его научили блатным премудростям, например: «На своей улице не воруй». Поэтому повзрослевший (отсидевший) Седой стал приветливым, разговорчивым. Но, несмотря на свою продуманную конспирацию, во дворе всё же знали, что Седой занимается угоном автомобилей. Он их угонял,  хрен знает зачем.  Девать угнанный автомобиль было некуда, на дворе был социализм, продать авто можно было лишь какому-нибудь прибалтийскому пастору в исполнении Баниониса, то есть, никому. У него была страсть к автомобилям. Через полгода, угоняя автомобиль (чтобы покататься и сжечь машину), он натолкнулся на владельца транспортного средства и убил его, скорее всего, кулаками (ножа с собой Седой не носил).  Милиция преступника  быстро вычислила. Седой сидел в СИЗО, ничего хорошего ему не светило. Светила вышка. Он устроил побег. Сбежал, убив охранника,  побегал месяца два, после чего  его взяли и присудили расстрел, потому что тогда ещё не было на то моратория.
Боря дослужился до полковника. Толян тоже дослужился до чего-то. Сарай же всё-таки влип. Однажды он шел домой по Генеральской, хотелось закурить, а пачка была пуста. На встречу - мужик.
 - Слушай, дай закурить. 
Это фраза двусмысленная. С одной стороны, это просьба об одной единственной сигаретке, с другой стороны, это прелюдия к наезду, шмону или потасовке.  То есть, прохожий взбзднул. Но всё же собрался духом  и послал Сарая в нехорошем направлении. Сарай рассердился и отоварил грубого прохожего, оказавшегося сотрудником Обкома партии. Тем же вечером Сарая нашли, задержали и посадили.
Возвращаясь к двору  68-66  домов, нужно добавить, что к этому двору ещё примыкал дом по Генеральской 13, то есть, трехэтажка с одним подъездом  довоенной архитектуры. Этот дом назывался «Подводная лодка».  Ни какую подлодку  дом этот не походил, но у дома был подвал, покрашенный белой масляной краской, а в подвале были толстые трубы, покрашенные голубой краской, и это-то  место «подводной лодкой» и называли.  В этом доме жил Синий, которого так назвали, видимо, за то, что у него была синяя куртка ко времени его именования. В начале 21-го века мы столкнулись с ним на Малышева. Улыбнулись широко, пожали руки.
- Как живешь?
- Всё хорошо.
Немножко поболтали, и пошли  по своим делам.
В 68-ом доме в подъезде, что был ближе к Генеральской, на первом этаже жил Фунтик. Он учился в «В» (который стал «Б», когда я в него перешел после 8-го класса), как и Кеварков. Но когда я перешел в этот класс, Фунтик перешел в 9-ую гимназию, что на площади пятого года.  Эта гимназия существовала ещё с дореволюции, там учились А. Попов и Мамин-Сибиряк.  После школы Фунтик поступил в мед, но не выдержал занятий по патологоанатомии, и ушел из меда, и поступил на филологический в УрГУ. Когда я поступил на филологический, Фунтик был уже на третьем курсе. М ы и раньше с ним пересеклись, сейчас стали чаще. Как-то осуждали думающий тростник паскаля, потом он ставил мне Френка Заппу. Ничё такой Заппа. Но однажды он мне поставил «Кино». «Зоопрак», «Аквариум» «Алису», Агузарову, Лозу. Всё это мне понравилось сильно, я открыл рот, и не закрывал.  После универа он работал в УПИ на каф кедре, занимающейся искусственным интеллектом. А потом переехал в Израиль на ПМЖ. 
На пятом этаже этого же подъезда жил Саша Путин (наверное, и сейчас живет) , тоже «бывший вэшник». В девятом классе мы стали одноклассниками. Саша никакого, конечнго, отношение к презил денту Путину не имел, однофамилец, да и никто в золотое времечко нашего двора о Путине и не знал. Путина звали Путька. Он был очень тихий и скромный. Казалось, что его эрудиция где-то между «Мурзилколй и «Головой профессора Доуэля».  Но поскольку мы соседи, мы домой возвращались часто и по=дружески болтали. Когда же были выпускные в десятом классе, перед литрой я вдруг вспомнил, что у Чехова я не читал «Дом с мезонином» и ещё некоторые рассказы.  В учебники я, конечно, про эти рассказы читал, но получить тройбан не хотелось.  Кроме того, Чехова я почитал. В начале девятого класса русичка нам задала сочинение на тему «Как я провел лето». Я написал про то как я с дедой Гришей ходил по грибы. Я очень редко ходил за грибами. Дедушка мне объяснял, как какой гриб называется или съедобный ли. Я всё это описал, а также описал мерзопакостность грибов с червями. Так и начал:
«Пошли мы с дедой Гришей по грибы». 
Так что я позвонил Путьке:
- У тебя Чехова «Дом с мезонином» есть?
- Есть.
- Дашь почитать?
- Дам. Заходи.
Я зашел к нему.
- Ищи.
- В смысле?
- Я не знаю в каком томе.
У него в шкафу собрание сочинений Чехова, том эдак двадцать.
Я удивился по инерции спросил:
- Ты чё, все тома прочитал?
- Да, - ответил Путька.
Я взял том с  «Мезонином» и ещё один том.
Прочитал оба тома за два дня, и ещё попросил пару томов. Взял бы и ещё, но литру сдали, а впереди был уже экзамен по химии. 
В 68-ом также жили братья Хромцовы. Младший имел излишний вес, так что у него было прозвище Бешен в честь персонажа фильма про индейцев, где был бледнолицый Бешен с излишним весом.
Ещё был парень, которого звали почему-то Шорик . Александра обычно зовут Саша, Саня или Шурик, но этого звали Шорик.  Шорик так Шорик.  Однажды я зашел в магазин Военкнига, который был рядышком с обычным книжным, как в том месте где сегодня Музей юриста Алексеева, который написал современную российскую Конституцию, и где Щербаков-средний вырубил Степанова-старшего. Смотрю книги, вижу томики Канта (Иммануила).  Листаю, увлекся, что-то об изначальном добром в человеческой природе. Излагает Кант как-то  очень строено.  Мне понравилось, так что сижу я на лавочке в 68-ом, Шорик подошел, я и рассказываю, что вот почитал сегодня в магазине Канта.
- Хорошо излагает собака.
Шорик смотрит на меня и смеётся:
- Да ты чё! Это же субъективный идеалист.
Так я узнал, что Шорик разбирается в видах идеализма.
Ещё в этих домах (66 и 68) жили три «ашника»: Бес, Голубь  и Бывалин.  Бес – это Бескодаров. Папаша у него был военный, так что и Бес тоже стал военным, хотя ни папаша его, ни сам Бес на военных особо не походили – длинные, худющие. У Голубя отец был архитектор, так Голубь поступил в арх и тоже стал архитектором, но только рангом поменьше, чем его отец. Дочь Голубя (Андрея Голубева) уехала в израиль и там женилась на еврее эфиопского происхождения. Я  был тогда в гостях у Голубя на Первомайской 66, хотел  было рассказать ему, что Израиль никакой не Израиль, и никакого ни Израиля, ни Иудеи вообще никогда не было, а Иерусалим вообще  был на берегу Босфора, это Царь-град, Восточный Рим. Но мне показалось, что он скучает по дочери, так что не стал побрасывать масла в огонь, пусть думает, как он думает.
Дима Бывалин (куда он поступил, не знаю), но в конце прошлого века мы как-то встречались. Он развелся с женой и был от этого в депрессии. Я ему говорил:
- Плюнь и забудь. Есть ведь другие важные вещи.
- Как-это плюнь!  - возмутился Дима. Из депрессии он так и не вышел.
Ещё в подъезде с Голубем жила моя одноклассница (как по старому «Б», так и по новому, Б», бывшему «В») Ира Цветкова. Она была круглая отличница. После школы поступила биофак, преподавала  ботанику и зоологию в школе. Потом увлекалась астрологией. Я изредка встречал её в парке Энгельса. Мне было интересно с ней побеседовать, так как я изобрел свой собственный гороскоп, который в отличие от принятых гороскопов вообще не учитывал планет, а был почти полностью абстрактно-математическим. Но об этом как-нибудь уж  потом, потому что боюсь, что мой абстрактно-логический гороскоп в ткань художественного текста может не вписаться.
*
Генеральская 11
Сначала этого дома на Генеральской 11 не было. Были три двухэтажных дома. Потом эти дома стали разрушать, так что мы там замечательно лазили. Особенно замечательно было лазить по сарайкам и находить там что-нибудь интересное. Но где-то через два эти лома всё-так разрушили и тут началась стройка кирпичного дома.  Это тоже было увлекательно. В выходные или после рабочего дня, когда строителей не было мы носились по стройке, играли в сущиков-разбойников, везде лазили, выпрыгивали из окон, залазили на подъемный кран.  Последнее было опасно и страшновато, но очень уж интересно. Наконец, эта пятиэтажка где-то через пять-шесть лет всё-таки была выстроена.  Мой  дружок и сосед Мишка Трофимов  туда переехал.
Раньше, когда он жил в соседней квартире, это было для меня очень удобно. Я, в тапках, не одевая ни пальто, ни куртки, ни валенок, ни шапки, выходил из своей квартиры, звонил в соседнюю квартиру. Мне открывали,  я спрашивал:
- А Миша дома?
- Дома.
- А можно к нему?
- Можно.
Теперь мне нужно было одеться, переходить дорогу, подниматься на третий этаж.
Переезду Мишки предшествовали некоторые события. Родители Мишки разошлись. Его мама вышла замуж за нового мужа и уехала в другой город. Мишка остался с отцом, директором Политехникума. Мои родители осуждали Мишкину мать. Я был в сущности нейтрален, хотя и был удивлен. Мишкин папа был, на мой взгляд, великий человек. Он был сильный, справедливый, заботливый, он был директор. Я его очень уважал, просто даже восхищался. Он, мне казалось, относился ко мне тоже  довольно тепло.
У Александра Алексеевича (Мишкиного папы) появилась новая жена, то есть, у Мишки теперь была мачеха.  Этому званию она вполне соответствовала: она был не очень красивой, не очень молодой и не очень доброй.  И директор Политехникума и его новая жена обменяли свои квартиры, так что получилась новая, трехкомнатная, на Генеральской 11. 
Я позвонил Мишке, сказал, что сейчас приду к нему на новую квартиру. Пришел, мы как обычно чем-то занялись, я осмотрел новую квартиру, ы немного поиграли , и я пошёл домой. Мишкина мачеха на выходе попросила меня больше не приходить. Ни с того, ни с сего. Я был ошандарашен, растерян, удивлен. Я даже не смог обидеться или оскорбиться.  Я ужаснулся, эта женщина вдруг поработила и Александра Алексеевича, и его сына Мишку.  Как такое могло случиться?!  С тех пор я Мишку больше не видел. Может быть, конечно, я действительно мешал Мишке учить уроки?  Не знаю. Слышал, что после школы Мишка поступил в Ленинграде в какой-то вуз с усиленным преподаванием иностранного и стал переводчиком – не зря же учился в 37-ой, немецкой. 
Где-то после 2012 года я иногда, когда была премьера филармонического хора (там пела супруга моего сына Дэника) , я встречал в Филармонии старшего брата Мишки Вовку. Хотел к нему подойти, даже придумал, что сказать-спросить его. Хотелось узнать, как поживает Мишка. Но было как-то неудобно, я боялся, что Вовка меня не узнает. Он меня видел, когда я был совсем маленький. Сейчас в Филармонию уж не хожу, жалею, что не подрулили к Вовке тогда. 
А в Мишкину квартиру въехали Собакины, которые до этого жили в общежитии Политехникума. Собакин-отец очень быстро познакомился с моим отцом. Мой отец был историк, причем историк Урала, и Собакин надеялся, что он-то знает, кто такие промышленники Собакины.  Отец действительно знал. Так что Собакин воспрянул. Он говорил:
- Первый Собакин был служилый дворянин. Потом остальные были уже потомственные. Они были очень богаты. Я , получается, потомственный дворянин.
Это был первый конек Собакина. Второй конек состоял в том, что Собакин несколько лет преподавал  что-то техническое на Кубе. Он там заработал денег, купил автомобиль Москвич и вернулся с ним в СССР, в Свердловск, в родной политехникум.
Его сын Сашка закончил УПИ и работал инженером на заводе «Три тройки». Естественно ездил он на работу на этом самом Москвиче.  Однажды Сашка попросил отца оформить ему дарственную на автомобиль.
- Зачем тебе дарственная? У тебя есть доверенность, езди на здоровье.
Сашка настаивал. Собакин-старший  не мог никак понять, что же нужно Собакину-младшему. Никак. А Сашке (как, наверное, и всему нашему поколению) было совершенно пофигу чьё-то там дворянство.  Кто такие дворяне? Никто и звать никак, что-то вроде серийных маньяков, не более того.  Другое дело, если ты владелец своего автомобиля,  это масть, это благородство.
Отец и сын рассорились. Супруга старшего заняла строну младшего. Семья распалась, квартиру разменяли.  Собакин-отец получил комнату в двухкомнатой на Вторчермете. И однажды позвонил мне, попросил заехать, мол, соседи, считают, что он одинокий, и притесняют его.
- Приедь. Я скажу, что ты сын председателя райкома. Они испугаются. 
Просит, уговаривает, я приехал.
Он подарил мне двухтомник «Латинская Америка» (Куба была его любовью) . В целом мне показалось, что он не в себе, что-то с ни не так. Я взял двухтомник и ушел, попрощавшись. 
Я не ошибся, так как в следующий раз Собакин-отец позвонил ко мне  уже из сумасшедшего дома.  Попросил меня привезти пару пачек печенья, так как пить чай без печенья как-то скучно.
- Приехать нужно на электричке до станции Электродепо,  – он назвал номер отделения, объяснил, когда, в какие дни, в какое время приём посетителей. – Скажешь, что ты к Собакину. Скажи, что родня, я выйду.
Он вышел, я передал ему печенье. Он был с виду такой же как всегда, разве что более спокойный и несколько похудел.
- Лечат? - спросил я.
- Лечат, - ответил он.
*
Паровозка
К западу от Первомайской 66, общаги Политехникума и торца собственно Политехникума  была насыпь железной дороги.  Между железной дорогой Первомайской 66, общагой и техникумом была спортивная площадка, на которой физкультурой занимались студенты Политехникума. Там была беговая дорожка. Зимой тут была лыжня. Здесь я научился кататься на велике. Учил меня брат Серёга и научил. Позже на городской карте я обнаружил, что этот участок является частью улицы Чебышева, которая продолжается дальше до Малышева, Совсем уже потом, когда я читал популярную книгу по истории математики (вдруг захотелось ознакомиться) , я узнал, что Чебышев - это был такой в России известный математик.   
Мы же называли это место «Паровозка», потому что тут ходили поезда, которых тогда для простоты называли паровозы, хотя большинство этих поездов уже вовсе не были паровозами.
В этом месте и пассажирские поезда и товарники часто уменьшали скорость, так что мы могли  подцепиться на подножку вагона. Мы это и делали. Подцеплялись, ехали в строну вокзала (или наоборот),  переезжали через Первомайскую по мосту и спрыгивали, пока товарняк опять не набирал скорость.  Спрыгивать надо было грамотно, то есть, ноги протягивать вперед по ходу поезда.  Как-то я переехал на такой подножке мост, и поезд стал резко увеличивать скорость, нужно было спрыгивать, чтобы не уехать на вокзал или ещё дальше.  Заспешив, я засуетился и выдвинул ноги вперед не по ходу поезда , а против, так что я кувыркнулся по страшной силе под откос. Конечно, ударился. Встал вернулся на паровозку.  Потом уж спрыгивал внимательнее. Со временем интерес к этой забаве пропал.  На месте паровозки появился остановочный пункт «Первомайская», с которого можно было  сесть на электричку, доехать до вокзала и дальше на север или запад, или, наоборот,  поехать в сторону Каменск-Уральского.  В золотое времечко нашего детства тут станции не было, была «паровозка».   
*
Возвращение
Как-то я ехал в автобусе и увидел в окно на углу Первомайской и Тимирязева новый магазин «Карт, Атласы». На витрине ещё был глобус.  Когда стал приближаться день рождения Ваньки (ему должно было исполниться пять или шесть), я решил ему подарить глобус, чтобы он представлял, как выглядит наша планета, где на ней Россия, где Москва, где Екатеринбург.
Раньше нужно было бы сойти на остановке «Автотехникум», но сейчас уж такой остановки нет, так что я вышел на «Восточной»,  Пошел пешечком. Мимо остановочного пункта Первомайская, мимо Политехникума,  по Генеральской. До шел до Первомайской и взглянул на окна моего (бывшего) дома. Все три окна нашей квартиры выходили на Генеральскую.   
Вот оно, мое окошко. Под нашими окнами окна цокольного этажа, видимо, принадлежащего бибколлектору. Когда я забывал ключ дома, я пробовал попасть домой  через окно.
По водосточной трубе я забирался до своего окна. Если форточка была открыта, я просовывался и поднимал оконные шпингалеты. Окно открывалось , и я попадал домой.
Окно было совершенно таким же как 30 (35?) лет назад. Меня торкнуло. Я решил на обратном пути заглянуть в свой двор, родной, неповторимый, святой.
Купил глобус, пошел назад, завернул во двор. Всё было как раньше. Почти всё. Лишь двери были теперь металлическими с электронными замками с кнопками и загорающимся «OPEN».
У кинорежиссера Хотиненко (свердловчанин, между прочим) был такой фильм «Зеркало для героя» (сценарий был написан женщиной также из Свердловска). Там два человека попали из начала восьмидесятых в начало пятидесятых. Один видит своих маму и папу молодыми, другой видит себя ребенком.  Виды, быт, психология, - всё подчеркнуто указывают на время 50-х. Так что не только персонажи, но и зритель, испытывает что-то необычное, муторное.
Мне тут в старом моем дворе стало немного муторно.  Вдруг вышел и бибколлектора толстый грузчик с маленькой головой, в темно-синем халате.  Сейчас он начнет разгружать книги. На балкон третьего этажа вышел Олежка.  Из окна высунулся  Юра Бычкин. На перекладине вертится Питус. Мой папа с палочкой, с колодками от медалей на кармане пиджака быстро идет по двору, видит меня, сидящего на заборе,  Папа шутит:
- Андрей-воробей.
На крыльцо первого подъезда выходит бабушка Самородского и по-старушачьи кричит:
- Серёжа! Дааа-мой! 
Я решил не останавливаться, не садиться на пенек, не есть пирожок. 
- Скорей, скорей уходи, отсюда, - мой мозг нашоптывал мне.
Я вернулся, но вернуться-то невозможно. Я одновременно вернулся и не вернулся. Жуть!
*