Товарищ капитан

Товарищ капитан.
Вскоре после войны, когда мне было несколько лет, к нам приехал капитан, мой дядя, которого я никогда не видел и только слышал от отца рассказы о нем, так как детство их проходило вместе. Он был из необычной для села семьи. Его мать, Мария Даниловна, была дочерью крупного купца из города Трубчевска, а отец, Петр Михайлович Никольский, мой дедушка по женской семейной линии, был православным священником. Его дед, а мой прадед Михаил Никольский, тоже был православным священником в городе Новгород – Северском. И оба священника, отец и сын Никольские, были репрессированы в тридцатые годы и бесследно исчезли в застенках НКВД. Дядя тогда, в годы репрессий, уже был в дееспособном возрасте, родился он 1915 году, и вокруг него тоже сгущались тучи. Ведь это был период доносов. Кто-то заимел на человека зуб и написал на него донос. А в НКВД план по поимке «антисоветчиков», и человека забирают. А там уже дело техники следователя, которого поощряли за количество сознавшихся «врагов народа». Когда моего второго дедушку, Степана Федоровича Карпенко, арестовали по доносу в 1937 году за то, что он якобы, будучи царским офицером, участвовал в заговоре вместе с другими бывшими офицерами, то его в Орловской тюрьме следователь заставлял признаться, дробя ему пальцы в тисках. Это мне рассказывал сам дедушка уже в пятидесятые годы, как его, осужденного на семь лет и отправленного на Соловки, полностью реабилитировали и освободили из лагерей в 1940 году после вмешательства Семена Михайловича Буденного. К тому времени следователей, пытавших его и других арестованных уже расстреляли за их преступную деятельность. В том числе и самого главного организатора пыток, начальника управления НКВД по Орловской области Симановского Пинхуса Шоломовича.                С учетом биографии Никольского опасность клеветнического доноса была велика, и чтобы не маячить на глазах потенциальных доносчиков, Владимир ушел в глухой Брянский лес, примкнув к бригаде заготовителей леса. Он занимался корчеванием пней. А когда запахло войной он пошел в армию и был направлен в Гороховецкие лагеря в Горьковской области, где обучался артиллерийскому делу и выпустился лейтенантом артиллеристом. С первого же дня войны он оказался на фронте в должности командира батареи. Прошел всю войну, закончив ее в 1945 году в Праге, куда его часть пришла на помощь восставшим пражанам. У него был младший брат, Юра, которому в начале войны было лет четырнадцать-пятнадцать. Он оставался с матерью в том селе, где их отец служил в церкви. В 1942 году немцы силами местных полицаев из бригады Каминского, базирующихся в Локте, учинили массовый расстрел мирных жителей. В толпу расстреливаемых попал и Юра. Пулеметная очередь прошлась по рядам, покосила людей, все вокруг попадали в вырытую заранее яму. Вместе со всеми упал и Юра, прикинувшись убитым. Его залили кровью, лежащие рядом и поверх убитые. Но один мужик в лаптях был еще жив, и он судорожно бился ногами и лаптем разбил Юре лицо. Оно тоже было залито кровью. Полицаи прошлись мимо, осмотрели трупы, окровавленного Юру посчитали убитым, раненого мужика в лаптях пристрелили и ушли. Юра полежал еще некоторое время, потом раздвинул трупы и выбрался из ямы. Когда он пришел домой, Мария Даниловна умерла второй раз, увидев живого, но окровавленного сына, которого она уже похоронила. Но психическая травма Юры вызвала неизлечимую болезнь, и он вскоре умер.
                Дядя Володя был высокого роста, голубоглазый с пышными усами, в гимнастерке, подпоясанной офицерским ремнем с портупеей, на котором висела кобура пистолета. И я в первый и последний раз увидел кавалерийские шпоры, которые были пристегнуты к его офицерским сапогам. На гимнастерке два ордена Отечественной Войны, первой и второй степени, орден Красной Звезды, медаль «За освобождение Праги», «За победу над Германией», еще какие-то медали, название которых я не знал. Он обнялся с отцом, матерью, они расцеловались, все были очень радостны и возбуждены неожиданной встречей. Потом он взял меня на руки, внимательно рассмотрел, сказал:
-Копия дед, Степан Федорович.
Спросил, как меня зовут и достал армейский вещмешок, из которого вынул длинную узкую картонную коробочку. Протянул ее мне:
— Это тебе, подарок. А в придачу держи конфеты. 
Конфеты были какие-то необычные, на пакетике что-то написано незнакомыми буквами, но такие же вкусные, как в нашем сельском магазине.
          Конечно, меня первую очередь интересовала коробочка и я ее открыл, как только оказался на полу. Внутри коробочки был цветной человечек. Стоило открыть коробочку, как он вставал и смотрел на меня черными бусинками глаз. Я наклонял коробочку, и человечек бежал по ней, падая и снова вставая, ложась набок и снова вставая. Производил он впечатление незабываемое и такая загадка не могла оставаться долго не разгаданной. И я решил узнать, что там внутри, как это картонная трубочка может сама вставать. Разрезал я его и внутри оказался обычный шарик. Это он перекатывался внутри пенала, попадал на сферическое донышко и поднимал картонный цилиндрик в вертикальное положение. Игрушка так и называлась-«Ванька-встанька».
     Мать засуетилась с обедом, чтобы накормить гостя, выкатила из печки чугунки, принесла из кладовки слоеное сало, отец принес из погребя соленые огурчики и помидоры, а дядя достал из вещмешка бутылку с белым сургучом на горлышке, выставил на стол. Звякнули граненые стограммовые стаканчики. Все сели за стол и дядя Володя сорвал белый сургуч с горлышка бутылки, вынул из нее картонный колпачок-пробку и водка забулькала в стаканах, а дядя предложил:
-Выпьем для начала за то, что живы, что можем снова встретиться, увидеть друг друга.
Отец брал рюмку и вилку одной рукой, вторая лежала на коленях. Дядя протянул руку и взял отца за рукав неподвижной руки и..и замер, внимательно вглядываясь в отца.
          -У тебя что? -начал он говорить и не стал продолжать.
 Отец спокойным голосом ответил:
       -Под Курском. Немцы нас забросали минами. Весь мой расчет погиб, а мне вот, как видишь, немного повезло. А оперировали уже в отряде, в партизанском госпитале в Смелиже.
 В синих глазах дяди Володи появился влажный отблеск.
       -А меня тоже зацепило осколком, но повезло больше твоего-двое суток непрерывного боя с танками и пехотой, которые прорвались через нашу оборону, и в итоге пара недель в госпитале потом снова на передовую.
После небольшой паузы он снова налил себе и отцу и предложил выпить за Победу.
        -И чтобы больше никогда не пришлось ни нам, ни нашим детям пройти то, что прошли мы.
     Хотелось узнать много, стали уточнять, кто еще из родственников остался жив, где живет, что о ком известно. Разговоры не заканчивались до вечера, продолжились при керосиновой лампе до поздней ночи. А потом дяде постелили на нашей с братом кровати. Он расстегнул ремень с кобурой и пистолетом, положил это под подушку и лег спать. После стольких лет полевой жизни на самом краешке жизни и смерти человеку естественно хочется сбросить с себя груз тяжелых времен. На фронте этот груз им частично помогала сбрасывать наркомовская норма (Руководство страны приняло решение ежедневно выдавать бойцам и командному составу паек, который состоял из ста граммов водки и пятидесяти граммов сала. Военнослужащим танковых войск полагалась удвоенная порция алкоголя, а летчики получали коньяк.) А с наступлением мира привычка у фронтовиков сохранилась и, поскольку покупать каждый день в магазине было накладно, то дядя предложил изготовить самогон. Тогда его гнали из сахарной свеклы, а свекла лежала у нас на кухне в небольшом закутке. Попросили у соседей самогонный аппарат, запарили свеклу и стали перегонять брагу на самогон. Это процедура врезалась в память, ка целое представление- на кухне в печке стоит греется большой чугун, из него тянется труба и через большой бак с водой подходит к большой банке. Из трубы в банку тонкой струйкой льется самогон. Вокруг суетятся мужчины, пробуют крепость, комментируют, все в хорошем настроении. А за самогоноварение в то время можно было сесть в тюрьму. Но фронтовик с пистолетом на боку и с целой витриной орденов и медалей на груди не боялся никаких милиционеров. Да милиционер не решился бы его цеплять, зная, что такие фронтовики люди смелые и решительные. Самогон, видимо, получился удачный и к нему напрашивалась хорошая закуска. Тут как раз кстати пришла пора забить поросенка. Обычно для этого приглашали определенного человека, который умел резать поросят, о дядя Володя заявил:
-Зачем нам кого-то звать, я же его просто застрелю и все.
Сказано сделано. Закутка поросенка была прямо в коридоре, под нее отвели кладовку. Мужчины оделись, заготовили дрова для костра, солому, наносили воды и приступили к забою. Дядя вынул пистолет, спрятал его за спиной и открыли дверь закутки. Стали выманивать поросенка. Но тот почувствовал опасность и долго не хотел выходил. Наконец удалось, и поросенок вышел. Раздался выстрел, второй, визг, крик и я вижу, как поросенок выскакивает из коридора на улицу. За ним гонится дядя с пистолетом, стреляет еще раз, но поросенок бежит, оставляя за собой красную дорожку. Он выбежал на улицу и побежал по ней к центру села. По дороге от него шарахнулись несколько похожих. Догнать его удалось уже в самом центре, когда он ослабел от потери крови и его шатало из стороны в сторону. Тут его и нашла последняя пуля. Тут подоспели салазки и на них привезли поросенка во двор. Осмолили, достали печень и мать сразу стала ее жарить вместе с подчеревком и кровью. А мне достался пузырь, который надо было высушить и сделать из него шарик. А вечером мы делали колбасу, в доме пахло чесноком и жареной корочкой домашней колбаски. Через несколько дней, дядя уехал, ему надо было сдавать его пушки, которые он привез на артиллерийскую базу на втором Брянске.