Деревенские рассказы

Накануне взрослости...    

Как только забрезжил над деревней розовый рассвет зазвучал вдалеке рожок колхозного пастуха. Это значило - пора выгонять со двора коров. Заспанные хозяйки отпирали калитки и отправляли на пастбище своих кормилиц.
Валентина крепко спала в своей постели и видела сладкие цветные сны. Скрипучий голос деда прозвучал над самым её ухом:
— Слышь, Валька, вставай корову пора выгонять. Пастух уже давно свои трели выводит. Давай, давай, поднимайся..., - он для верности сдёрнул с неё тонкое одеяльце и шлёпнул легонько пониже спины.
Валюшка нехотя разлепила синие глаза, потянулась пару раз всем худеньким детским тельцем и спустила на пол тёплые со сна ноги. Как хорошо было бы ещё поспать часок, но спорить с дедом – себе дороже. Она накинула тонкое ситцевое платьице сунула ноги в галоши, стоящие у порога и потирая заспанные глаза поплелась в хлев. Зорька уже ждала свою подружку, косила на неё своим большим карим глазом и шевелила тёплыми мягкими губами.
Девочка вывела корову за калитку, поправила на её шее колокольчик, сделанный дедом из старой консервной банки, хлопнула ободряюще по крутому крупу. Зорька привычно поплелась по деревенской улице вмести с другими карими, пятнистыми и тёмными коровами за околицу щипать травку.
Валентина постояла минутку у калитки, глядя вслед удаляющемуся стаду. Солнце уже почти полностью поднялось над деревней, окрашивая белёные хаты в розовый цвет, горланили припозднившиеся петухи и лаяли собаки на проходившее по деревне стадо. Утренняя прохлада взбодрила девчонку, а роса на высокой траве промочила голые лодыжки. Теперь уж не уснёшь больше. И Валюшка не раздумывая побежала по улице к своей подружке Нинке. «Я не сплю. Пусть и она просыпается. Нечего ей дрыхнуть в такое светлое утро».
Окно над высокой завалинкой в комнате подружки было открыто, но там царила тишина, только белая ситцевая занавеска едва шевелилась от утреннего ветерка.
— Нинка, Нинка, вставай, - во всю глотку заорала Валька. – Хорош ночевать, выходи на улицу.
Но подружка не просыпалась и голос не подавала. Зато неожиданно скрипнула входная дверь и на крылечке дома появилась Нинкина бабка. Она была худая, сгорбленная. Всегда в длинном чёрном платье, платке, стоящем острым углом надо лбом и длинным крючковатым носом. Всегда с неизменной тяжёлой клюкой в руке. Все в деревне особенно детвора боялись её и звали бабой-Ягой. Такой и в это утро предстала она перед незадачливой бурильщицей.
— Ты чего здесь разоралась? - Проскрипела она злым хриплым голосом. – Люди спят, а ты тут петухом кукарекаешь. Вот я тебе сейчас клюкой попрёк пригрею..., – она с трудом спустилась с крыльца, обходя грядки мелко засеменила в сторону окна, перед которым стояла Валюшка.
Ноги от страха у неё словно к земле приросли. А по спине мелкая дрожь пробежала.  Была девчонка ни жива ни мертва и шагу ступить не могла.
Тут на окне подруги раздвинулась занавеска из-за неё высунулась заспанная рожица Нинки. Один глаз у неё со сна и вовсе залип, а другой чуть отрылся. Она протянула руку подружке:
— Лезь в окно скорей, дура, а то бабка тебя и впрямь клюкой огреет.
Валюха вмиг вспорхнула лёгкой птицей на завалинку, а оттуда в отрытое окно.
Нинка снова улеглась в кровать, приподняв призывно одеяло позвала:
— Боргеруша, залезай, погреемся. Таким прозвищем наделила Валентину подруга. Потому что необычно для этих мест звучала её фамилия.
Два раза предлагать не пришлось. Валюшка забралась под тёплый бок подружки. Обе укрылись с головой и притаились под одеялом.
«Хорошая, добрая у меня подружка, - думала Валентина. – Позвала, пригрела, не отдала бабе - Яге на растерзание.  Милая моя Нинка Аао».
Конечно, у Нины была настоящая фамилия Косарева. Нинка была крепко сбитая с непокорными, торчащими, как пружинки белёсыми волосами в растопырку. Даже если мать заплетёт ей косички всё равно торчат они в разные стороны. Нинка была весёлая, непосредственная, но прилипло к ней это смешное прозвище Аао. Прискачет, бывало, она с утра к Валюшке домой.  А угадывала всегда тот день, когда у них на завтрак было сварено какао. Словно нюх у неё был на любимое лакомство. И с порога:
 —Тётя Аня. А есть у вас аао?
Буква «к» у неё в речи как-то пропадала, словно проваливалась в горло.
— Проходи, Нина, есть какао, и тебе стаканчик нальём, - всегда привечала девочку Валина мама. Усаживала за стол, угощала сладким напитком. В деревне не так уж много деликатесов.
Надо добавить, что к пятнадцати годам Нина стала пышноволосой, зеленоглазой красавицей с точёной фигуркой.
А в то утро подружки прятались под одеялом пока под окном слышалось незлобивое бурчание Нинкиной бабки.
— Ходят тут ни свет ни заря. Сами не спят и людям не дают. А   Сашка язь, старый дурень, - она имела ввиду моего деда, - девку в такую рань на улицу выгнал.  Сам бы свою корову на пастбище погнал. Ребёнку завтра в школу рано вставать, пусть бы напоследок поспала подольше...
Как только затихли её шаги во дворе Валька высунула голову из душного укрытия, огляделась. Нинка спала раскрыв рот, волосики топорщились на голове старой соломой. Солнечный луч бил из окна длинным столпом. Аккурат освещая зеркальный шкаф. А на шкафу висела приготовленная к завтрашнему дню Нинкина школьная форма. Коричневое платье с белым ажурным воротничком, сверху белый отутюженный фартук. Валюха выбралась из-под одеяла, скинула своё платьице и примерила Нинкину форму и фартук.  Покрасовалась перед зеркалом и так и эдак. Великовата. Уж больно Валюшка худа и мелковата.
Она снова забралась в постель к подружке, и они проспали чуть не до полудня.
Умывшись, девчонки пробрались в горницу. На столе, покрытые белой марей стояли две кружки с молоком и на тарелке лежали две краюхи ещё тёплого ржаного хлеба с хрустящей корочкой. Такой хлеб пекла только Нинкина бабка. Такого вкусного ароматного хлеба, как у бабы-Яги Валюха никогда больше нигде не ела.
Подкрепившись, подружки отправились на карьеры. Прежде за посёлком добывали железную руду и на месте добычи остались глубокие котлованы, в которых скапливалась талая и дождевая вода. Она и летом была ледяная, но прозрачная. Местная детвора устраивала там купания.
Накупавшись до синих губ и пупырышков на замёрзшей коже, подруги отправились к доброй тёте Зине, у которой только одной в саду качали пышными головками яркие георгины.  Та цветов не дала, чтобы за ночь не завяли, а велела приходить утром перед школой.
До чего же было обидно Валентине пойти в первый класс одной. Ни папа, ни мама, проводить её не смогли. Очень рано должны были уйти на работу.
Папа сказал строгим голосом одновременно поглаживая дочку по головке:
— Ты теперь уже школьница. Почти взрослая. Привыкай к самостоятельности.
Не было рядом и закадычной подружки, которая после вчерашнего купания заболела и осталась дома с высокой температурой. Так ждала Валя первого школьного дня, так готовилась.  Они с Нинкой даже намеревались украсть георгины если тётка Зина не даст. Не радовал и ранец, сделанный дедушкой из обычного портфеля, который был только у неё. Не успокоил и букет георгин, который вынесла ей Зина. Слёзы сами текли у девочки из глаз.
А идти в школу было далеко, километра 3 по полевой дороге. По обе стороны дороги стояли ещё не сжатые хлеба, солнце прибавляло им яркости, и они казались золотистыми, а среди тяжёлых наполненных колосков синели васильки. Громко пели в вышине жаворонки, щебетали в кустах невидимые птички. Дальше у дороги стоял лесок. Ещё зелёный шуршащий припыленной листвой. Кое где просматривались нарядными вкраплениями первые пожелтевшие или багряные листики первыми испугавшиеся прихода осени.  У корней старых деревьев журчал прозрачный ручей. Вода размыла себе большой участок земли превратив его в небольшое озерцо, окружённое высокой осокой. По поверхности воды носились на длинных ножках, словно конькобежцы зелёные водомерки. А в глубине сновали маленькие рыбки, появлялись и блестели своими цветными спинками тритоны. Большой яркий мир занимал ребёнка. Слёзы высохли и казалось, что радость самостоятельной жизни уже совсем близко.
Но тут Валентина переполошилась... «Ведь ей нужно спешить в школу. Она уже, наверное, опоздала». Она со всех ног припустила бежать.
Когда запыхавшаяся девочка добежала до школы, то поняла, что у ручья забыла свой шикарный букет. А в руках у неё остался только маленький букетик из сорванных в поле голубых васильков ромашек и золотых колосков. И она снова разревелась.
Учительница с добрыми усталыми глазами подошла к плачущей девочке и мягким спокойным голосом спросила:
—  Ты что так расстроилась, испугалась?
— Нет, не испугалась, я торопилась и букет потеряла, который вам собиралась подарить, - всхлипывала Валя.
— Не беда, - улыбнулась учительница. - У тебя очень милый букетик, подаришь мне?
Валентина, смущаясь протянула ей свои полевые цветы.
Учительница взяла её искренний подарок и поблагодарив спросила:
— Как тебя зовут?
— Боргеруша, - привычно ляпнула Валя своё прозвище. Но спохватившись чётко произнесла Валентина Боргер. Я сама пришла из деревни....
— Вот и умница. Самостоятельная девочка, - похвалила первоклассницу учительница.
Много лет в любую погоду преодолевала она это дальнее расстояние до школы, шагая во взрослую жизнь. И каждый год  вспоминала, обязательно всплакнув тот последний день августа и первый школьный день накануне взрослости.