Иван Шмелев. Очерк личности с помощью цитат

Иван Шмелев

"Надо начинать день, увертываться от мыслей. Надо так завертеться в пустяках дня, чтобы бездумно сказать себе: еще один день убит!" - та же херня. (Завертеться в мыслях второго ряда, чтобы не мучиться с главными)

"Надо отворить ставни. А ну-ка, какое утро?.. Да какое же может быть утро в Крыму, у моря, в начале августа?! Солнечное, конечно. Такое ослепительно-солнечное, роскошное, что больно глядеть на море: колет и бьет в глаза" - северные люди не сразу могут привыкнуть и перестать радоваться (хотя лето и на севере прекрасное, но всё же без моря, например; без роскошных пальм)

"Говорят в народе, что голова того Змея – Жеребцова" - змеюка Жеребцова и подчинённые ее мужа-подкаблучника

О смерти русского человека и русской земли.О смерти русских трав и зверей, русских садов и русского неба.О смерти русского солнца.О смерти всей вселенной, когда умерла Россия, – о мертвом солнце мертвых…» - нет , умрёт только русский человек. По крайней мере, трава и небо точно выживут

"Много у пшеницы врагов, когда наступает голод" - а у врагов - пшеницы

"Не надо глядеть на дали: дали обманчивы, как и сны. Они манят и – не дают. В них голубого много, зеленого, золотого. Не надо сказок. Вот она, правда, – под ногами" - проповедь близорукости. Минусы патриотизма

"Непонятно было Илье тогда: вольный был человек Иван Михайлович и сильно скучал по родине, а ехать не мог. Обласкал его этот человек, как родного, говорил часто: – Помни, Илья: народ породил тебя – народу и послужить должен. Сердце свое слушай. Не понимал Илья, как народу послужить может. А потом понял: послужить работой" - так сердце слушать или Ивана Михалыча? В конце  пафос вообще вышиб мозги - карикатура

"Ежели, Бог даст, выправлюсь, вот мы тогда что… Может, успеем и этим летом, ежели теплая погода будет… пойдем к Преподобному!.. Пешком всю дорогу пойду, не как летось, на Кавказке… а все пешком, как божий народ идет…" - чем бы не тешился...

"Антипушка с Горкиным делают мурцовку: мнут толкушкой в чашке зеленый лук, кладут кислой капусты, редьки, крошат хлеба, поливают конопляным маслом и заливают квасом" - думаю, мне бы понравилось, все ингредиенты хорошие. (Гораздо лучше такую еду есть, чем, к примеру, сдобу и сладости)

"Один Господь Бог и в смерти, и в животе волен, а ты только Его орудие… помни и не гордись! Может, для твоего вразумления так дано… каяться потом будешь!" - злом вразумляет дьявол, бог даёт только добрые и умные примеры

"раз уже наступила сказка, жизнь уже кончилась, и теперь ничего не страшно. Мы – последние атомы прозаической, трезвой мысли. Все – в прошлом, и мы уже лишние" - какая-такая "сказка" наступила? (Или "серебряный век" или ваще - "коммунизм". Романтизм в очередной раз победил реализм - чтобы потом опять обанкротиться)

"«На пропитание странным». И другие за нами опускали – бедные и прокормятся. Вкусили по кусочку, и стало весело, будто Преподобный нас угостил гостинчиком. И веселые мы пошли" - "преподобный", "гостинчик" - как-то не полюбил я такой православный русский язык. Бабусям оставлю... С кусочками носились... - для бабусь нормально, но вообще - нет

"Только рыбная Горностаева открыта, но никого народу. Стоят короба снетка, свесила хвост отмякшая сизая белуга, икра в окоренке красная, с воткнутою лопаточкой, коробочки с копчушкой. Но никто ничего не покупает, до субботы" - рыбу свежей надо есть, а иначе лучше и не ловить вовсе

"В доме открыты форточки, и слышен плачущий и зовущий благовест – по-мни.. по-мни… Это жалостный колокол, по грешной душе плачет. Называется – постный благовест. Шторы с окон убрали, и будет теперь по-бедному, до самой Пасхи. В гостиной надеты серые чехлы на мебель, лампы завязаны в коконы, и даже единственная картина – «Красавица на пиру» – закрыта простынею. Преосвященный так посоветовал. Покачал головой печально и прошептал: «греховная и соблазнительная картинка!» Но отцу очень нравится – такой шик! Закрыта и печатная картинка, которую отец называет почему-то – «прянишниковская», как старый дьячок пляшет, а старуха его метлой колотит. Эта очень понравилась преосвященному, смеялся даже. Все домашние очень строги, и в затрапезных платьях с заплатами, и мне велели надеть курточку с продранными локтями. Ковры убрали, можно теперь ловко кататься по паркетам, но только страшно, Великий Пост: раскатишься – и сломаешь ногу. От «масленицы» нигде ни крошки, чтобы и духу не было. Даже заливную осетрину отдали вчера на кухню. В буфете остались самые расхожие тарелки, с бурыми пятнышками-щербинками, – великопостные" - так воспитывались, казалось нормальным. В принципе, от любого поста только крепость, выносливость. И разнообразия в жизни  прибавлялось

"Я сижу на обрыве. Черная стена шифера падает в глубину – там в ливни шумят потоки. Вид отсюда – на весь Уголок внизу. Там, вдоль пустынного пляжа, уныло маячат дачки, создававшиеся любовно, упорным трудом всей жизни – тихий уют на старость. Там – весь Профессорский Уголок, с лелеянными садами, где сажались и холились милые розы, привитые «собственною рукой». Где кипарисами отмечались этапы жизни, где мысль покоряла камень." - не скажу, что хорошо пишет (дачки на сто лет моложе и то уже безнадежно состарились)

"Только отпахнешь дверь – и хлынет в защуренные глаза, в обмятое, увядающее лицо солнцем пронизанная ночная свежесть горных лесов, долин горных, налитая особенной, крымской, горечью, настоявшейся в лесных щелях, сорвавшейся с лугов, от Яйлы. Это – последние волны ночного ветра: скоро потянет с моря" - что ж ты такой обмятый и увядающий (не в первый раз, кстати - когда не верил, что на улице солнце, тоже наверняка был только с кровати, с подушки)

"Радуют глаза блеском трепещущие яркие бабочки, разноцветные мягкие обезьянки из синели – такие милые…" - это он бабочек обезьянками назвал?! Эк они тогда все раздухарились в некоторых смыслах

"Иду ко всенощной – и вижу с грустью, что Царские Врата закрыты. «Христос Воскресе» еще поют, светится еще в сердце радость, но Пасха уже прошла: Царские Врата закрылись" - свои игры и хороводы (но петь всегда хорошо)

"стихе поется церковном: «истинного возвещают Па-стыря!..» Как в Писании-то сказано, в Евангелии-то?.. – «Аз есьм Пастырь Добрый…». Вот пастухам первым потому и было возвещено. А потом уж и волхвам-мудрецам было возвещено: знайте, мол! А без Него и мудрости не будет. Вот ты и помни" - и добрый пастырь разве не для мяса баранов пасёт? (Много добрых пастырей - сюсюкают даже со скотиной) "Пастырь добрый жизнь свою полагает за овец" - не перебор? Перебор - а, значит, речь не об овцах, а о людях. "Брось сети - будешь ловцом человеков; брось овец - будешь пасти людей" - но кнутом их дьявол пасёт, а Иисус только добрым и умным примером...

"Это вот самая она, мамона, – смеется Горкин и тычет меня в живот. – Утро-ба грешная. А душа о посте радуется Ну, Рождество придет, душа и воссияет во всей чистоте, тогда и мамоне поблажка: радуйся и ты, мамона!" - сластолюбие не в животе, а где-то в голове... Может быть, на языке... Кроме того, тот же язык - прикраса неправды. Так что, грешны в человеке лишь два отростка, но уничтожить их нельзя - вдруг  совсем без блаженства останешься...

"Заговины – как праздник: душу перед постом порадовать. Так говорят, которые не разумеют по-духовному. А мы с Горкиным разумеем. Не душу порадовать, – душа радуется посту! – а мамону, по слабости, потешить" - душа и есть-пить любит... Сильно мудрили они с едой - причем, ведь часто с голодухи. Суровому северу - суровые посты.... (Сейчас зато никто не постится; и любят, чтобы в комнатах была жара, 30 градусов - не понять мне этой радости...)

"На Ангела?!. Я это знал, забыл. Я смотрю на образ Архистратига Михаила: весь в серебре, а за ним крылатые воины и копья. Это все Ангелы, и за каждым стоят они, и за Гришкой тоже, которого все называют охальником. – И за Гришкой?.. – А как же, и он образ-подобие, а ты плюешься. А ты вот как: осерчал на кого – сейчас и погляди за него, позадь, и вспомнишь: стоит за ним! И обойдешься. Хошь царь, хошь вот я, плотник… одинако, при каждом Ангел. Так прабабушка твоя Устинья Васильевна наставляла, святой человек. За тобой Иван Богослов стоит… вот, думает, какого плевальщика Господь мне препоручил! – нешто ему приятно? Чего оглядываешься… боишься?" - православие, как и другие религии, потихоньку превращаются в древний фольклор. Другими макарами нынче чокнутые бабы развлекаются, на городской, атеистический манер...

"А вот зачем ты на Гришу намедни заплевался? Лопату ему расколол, он те побранил, а ты – плеваться. И у него тоже Ангел есть, Григорий Богослов, а ты… За каждым Ангел стоит, как можно… на него плюнул – на Ангела плюнул!" - за каждым ангел стоит, но  не копает (мог бы хотя бы советом помочь - и осталась бы цела лопата)

"Слезы мне жгут глаза: радостно мне, что это наши, с нашего двора, служат святому делу, могут и жизнь свою положить, как извозчик Семен, который упал в Кремле за ночным Крестным ходом, – сердце оборвалось. Для Господа ничего не жалко. Что-то я постигаю в этот чудесный миг… – есть у людей такое… выше всего на свете… – Святое, Бог!" - ей, кремлевские, помяните раба божия Семёна (всегда можно влюбиться во что-то возвышенное, ночное, с малым подвигом, пением и красотой  необыкновенной)

"Господи! на что завтра поглядишь, с хоругвей? как мы Тебя встречаем? И зарыдал в ладони. Тут все стали сокрушаться, и Полугариха пронялась, стала просить прощения у Пресветлого, что это она со злости, весь день голова болит, себя не помнит. Ей Энтальцев и сказал ласково: «Болит – значит опохмелиться просит, да ты греха боишься… лучше опохмелиться сходим, сразу от языка оттянет!» - пьют с богом, опохмеляются с богородицей и святыми угодниками... Не моя это жизнь и  алкаши - рабы дьявола, раз злятся и ничего не помнят...

"Сказал Господь: «Гневом пройду по земле, погляжу, как нечестивые живут!» Вот завтра и пойдет по улицам, со всеми Святыми, и поглядит, как живут. А как мы живем? как мы завтра будем дерзать на святые лики? Разве так Господа встречают?!. Поглядел я у вас: повара ра-ков толкут… – а это он видал, как раковый суп для преосвященного готовили, приедет, может быть, если у монахов обедать не останется, – и тучного тельца заклали, и всякое спиртное приуготовлено!.. А что сказано? Раздай имение свое и постись всечасно. Все мы поганые, недоверы" - приехали (не разик, выходит, мамону тешат, а самым бессовестным образом)

"Вон она: над Барминихиным двором, над садом! Каждый год – над этим садом, низко. Она голубоватая. Святая. Бывало, думал: «Если к ней идти – придешь туда. Вот, прийти бы… и поклониться вместе с пастухами Рождеству! Он – в яслях, в маленькой кормушке, как в конюшне… Только не дойдешь, мороз, замерзнешь!» Смотришь, смотришь – и думаешь: «Волсви же со звездою путеше-эствуют!.." - тянуло-тащило его в какую-то умильность нездоровую - видимо, влияние "серебряного века"... По сути, мелкий, мусорный человечек - пытался православными обрядами увеличить и украсить себя...