Воспоминания одного человека

"... Случилось это в районе 2010-х годов примерно. Попал я в Польшу и решил посетить кое-какие места. И вот когда от сельских пейзажей начало ломить поясницу и предательски захотелось обратно на магистраль, бетонка наконец-то привела в деревеньку под названием Treblinka. Я, конечно, остановился, спросил у местных - то ли это место? Да, это была та самая Треблинка. И мемориал есть, километрах в трёх, в лесу, махнули мне рукой в том направлении.

Бетонку строили узники. С тех пор её и не ремонтировали никогда, - "zla droga", - называют ее местные. Сам лагерь полностью уничтожили ещё немцы, заметая следы, мемориал создавали уже в 60-е годы. На том месте, куда приходили те самые товарняки, сегодня устроены импровизированные бетонные шпалы. Однако сохранились, по всей видимости, оригинальная брусчатая платформа и дорожка от станции к лагерю, по которой уводили людей.

На платформе на раскладном стульчике сидела сухонькая старушка на вид лет 75-ти и смотрела куда-то вдоль дороги. Одна. Больше вообще никого не было - в таком-то месте! Я-то ожидал сотни людей - ну, что-то, вроде Ледового побоища, мемориала "Родина-Мать" или Бородинского поля. Нет. Только разбитая бетонка, облупленная касса, лес и одна-единственная старушка. Сидит на стульчике и смотрит. То ли на мемориал, то ли сквозь него?

По пути обратно я её нагнал: старушка совершенно отрешённо шла по брусчатому тракту к парковке со своим стульчиком в руках. Других машин, кроме моей, на парковке не было, а ближайшая станция далеко. Предложил подвезти, она поблагодарила, но сказала, что ей ехать аж в Варшаву. Я ответил, что мне тоже. Мы поехали. Старушка прекрасно знала идыш и русский. Польская еврейка.

Пани Еве, так звали старушку, было лет 6 отроду, когда Варшавскому гетто было велено грузиться в товарные вагоны, чтобы ехать "на новое место жительства, где дадут работу". Её мама, конечно, поняла, что происходит, а если не поняла, то почувствовала. Так что на самом подъезде к лагерю, когда уже был отчётливо слышен лай собак и харкающие команды полицаев, она протиснула дочь в дырку, в какую-то щель между досками вагона и скинула её прямо на рельсы - примерно в том месте, где сейчас та парковка. Дело было ночью, конвоиры не заметили, поезд проехал над девочкой и остановился метров через 500, у ворот лагеря. Тогда, в темноте грузового вагона для скота маленькая Ева видела маму в последний раз.

Ещё в вагоне, успокаивая плачущего ребёнка, мама наказала, чтобы она была хорошей девочкой, и они обязательно увидятся. Сейчас им надо расстаться, но скоро она вернётся к ней, в их родной дом, и они снова будут пить чай. С тех пор пани Ева всю жизнь ждёт маму дома, и каждую неделю печёт пирог к чаю. Она никуда не уехала из Польши - ни из оккупированной немцами, ни советскими, ни из свободной уже страны. Ждёт в том самом доме, откуда их выгнали, переселяя в гетто, и куда мама обещала вернуться.

Отдельная история, как девочке удалось спастись, и как она всю жизнь каждый день приходит на эту платформу, всё надеясь, что мама выйдет к ней по той же самой дорожке, по которой её увели, и они вместе пойдут домой. И в день нашей встречи она сидела там и смотрела на эту дорожку.

Я, конечно, от рождения дураковат, но в тот день (видимо, под впечатлением) был особенно в ударе, поэтому задал пани Еве, наверное, самый идиотский вопрос, который когда-либо в жизни задавал вслух: "Как же это так получилось?" Видит бог, ещё лет пять назад я и представить себе не мог событий, происходящих сегодня в любезном нашем Отечестве, а потому искренне не понимал евреев, "покорно шедших" на убой. "Неужели вы не понимали, что происходит? - горячился я. - Почему вы не дрались? В одном только Варшавском гетто вас было почти полмиллиона - это треть всех немецких войск, находившихся тогда на территории Польши. И, возьмись вы разом за оружие, это была бы не победа, но как минимум то, что у военных называется "неприемлемые потери". И это уже на 100% были бы не концлагеря, а, возможно, переговоры."

Вот так, примерно, рассуждал бывший уральский дебилушка в присутствии живой свидетельницы Холокоста. Говорю "дебилушка", а не "мудилушка" исключительно потому, что непонимание было искренним.

Пани Ева, к счастью, была умнее меня. Нет, она не попросила немедленно остановить машину и её высадить, она попыталась объяснить. Вот ради этих её слов я и мучаю сегодня ваше восприятие:
- Видите ли, молодой человек, - сказала она после долгого молчания, - это ведь сегодня просто открыть учебник и прочитать о том, что было 65 лет назад. Там всё понятно: кто агрессор, кто жертва, сколько нас было в гетто, а сколько было немцев. В учебниках есть ответы, кто какие ошибки совершил, и к чему они привели. Я думаю, попади к нам в Варшаву тогда такой учебник, мы бы поступили ровно, как вы говорите. Да мы и без учебника так и поступили - было большое восстание. Многие из гетто бежали, присоединялись к партизанам. Так или иначе, мы очень сопротивлялись.

Понимали ли мы с самого начала, чем всё закончится? И да, и нет. Конечно, многие догадывались. Старый Янек ходил по улицам в одной разорванной рубахе и кричал о том, что с нами сделают, еще даже до того, как мы переехали в гетто. Кричал нам, что надо бежать, бежать немедленно. Но его мало слушали - старого Янека сильно били еще до немцев, он побывал в польской тюрьме, все считали его городским сумасшедшим. А когда поняли, что это не так, было уже поздно. Я думаю, большинство понимали, что нас ждёт, но не могли и не хотели до самого конца в это поверить. Такова человеческая природа - мы хватаемся за надежду: "А вдруг, обойдётся? Они же люди? За что - я же не дал никакого повода меня наказывать?"

И ведь немцы не сразу начали убивать всех подряд - нет, что вы! Сначала они установили законы. Законы - это уклад повседневной жизни. Это как раз то, что призвано не допускать кровопролития. У нас были законы для немцев, были законы для поляков и были - для евреев. Законы появляются каждый день, если вы читаете газеты, ничего страшного в самом этом нет. Не станете же вы браться за оружие и называть кровавым палачом чиновника, который всего лишь обозначил заведения, куда с завтрашнего дня можно заходить только немцам. Вы просто принимаете новые правила к сведению и продолжаете жить обычной жизнью, уверенные в том, что всё будет хорошо, если правила эти новые не нарушать. Да и законы же эти были введены не все сразу. Сначала ограничили деньги, и мы отдали деньги. Потом закрыли для проживания несколько районов - они называли это "карантин". Само гетто появилось только через год, и за выход из него поначалу даже не наказывали. Потом только стали сажать в тюрьму. А убивать начали ещё позже, только через год. И сначала только тех, кто действительно серьёзно нарушал правила. Тех, кто соблюдал, по-прежнему не били. Я думаю, люди до последнего надеялись, что если будут законопослушными, будут делать, что им говорят, то их не тронут. Надежда, она ведь не умирает до самого конца, кажется так говорят у вас в России? Даже когда нам приказали садиться в эти вагоны, умом мы понимали - не я, конечно, взрослые, - но не могли это принять, надеялись. Вот я и сегодня прихожу к этим воротам - там когда-то были ворота, в которые все они ушли - я прихожу сюда не потому, что я не понимаю. Я всё прекрасно понимаю, что тогда произошло. Но я всегда надеюсь, что если... что вдруг...

... Пани Ева была готова заплакать, но не позволила себе в моём присутствии. Доехали молча. 15 лет прошло, а уши у меня пылают до сих пор.

Так, собственно, в связи с чем я вспомнил эту историю. На днях, листая ленту фейсбука, зацепился взглядом за комментарий под постом, по-моему, о задержанных на акции протеста. Очень характерный для нас комментарий, суть которого сводилась примерно к следующему: "Да-да, мы всё поняли и уже устали от вас. Уважаемый ХХХХХХ, вы и так уже сделали здесь слишком много постов на эту тему, уймитесь". Или что-то в этом роде.

Помню, первое, что подумал тогда: "Они что, правда ничего не понимают?!" И да, и нет? Или, может, большинство всё прекрасно понимает, просто мы абсолютно, непоколебимо уверены, что если будем послушными, будем соблюдать правила и делать, что нам говорят, то команды грузиться в вагоны, может быть, никогда и не поступит? В конце концов, у нас же нет учебника из будущего, мы ничего не знаем наперёд, верно? А вот то, что, если будем бузить и на митинги ходить, то побьют точно, а то и срок припаяют - это знаем наверняка.

А старый Янек, который ходит тут и орет, что давно валить надо было - так он просто городской сумасшедший, это вам всякий в гетто скажет."