Глава шестая. Окно в Европу

   Всего-то прошло семь лет со взятия Азова в тысяча шестьсот девяносто шестом году, а событий с тех пор произошло не мало. Преображенский, некогда потешный, полк теперь уже стал гвардией. Пётр успел съездить с посольством в Европу, навёл с самыми влиятельными правителями связи, обучился диковинным для России ремёслам, собрал богатую коллекцию и, вернувшись, дал толчок к развитию многих производств.


   А ещё Петр понял всю важность торговли через Балтийское море. Но для этого нужно отвоевать многие русские земли, ранее утерянные в годы ослабления государства. И, прежде всего, необходимо было иметь выход в Балтийское море. На пути к нему была отвоёвана крепость Орешек, войска Петра, тесня шведскую армию, вышли к устью Невы, впадающей в Балтику. Здесь государь заложил новый город, в последствии пророчив стать ему северной столицей государства, и назвал его Санкт-Петербург. Меньшиков был назначен управлять в этом городе, развивать и отстраивать его, укреплять его оборону.


   Сам же Пётр постоянно ездил по стране, то посещая войска, воюющие со шведами в Ливонии, то осматривая судостроительные верфи и радуясь новым кораблям, то посещал заводы, дающие государству пушки, паруса, канаты, ружья и прочие нужные для войны и жизни товары. Везде требовалась его властная рука и участие. Как хороший хозяин он должен был сам видеть всё своими глазами, а зачастую и сам работал вместе с мастеровыми – уж больно ему нравился созидательный труд.


   В одной из таких поездок по стране Пётр решил завернуть в Петербург и проведать как идут дела у его старинного друга Меньшикова. Тот ожидал его в гостиной. На улице начинало темнеть. В гостиную вошла Екатерина.
 
- Ступай в дальнюю комнату, - замахал на неё руками Меньшиков, завидев Екатерину, - и носу не показывай, пока он не уедет. Слава Богу, проездом он – не долго тебе таиться.

- Сашенька, я царя ни разу не видовала.

- И не надоть тебе. Царь он и есть царь.

- Ну, хоть одним глазком, - умоляла Екатерина, - подгляжу, когда за стол сядете.

- И не моги! Не ровён час глаз на тебя положит, - строго возражал Александр Данилович.

- А может, я и хочу ему понравиться?

- Ты не смотри, что люблю тебя, - строго сказал Меньшиков, – за такое вмиг высеку. Ишь, чего удумала. Ты пойми, Катенька, холопам что гнев царский, что любовь его – всё одно погибель. Лучше подальше держаться.

- Сашенька, не слушай меня – язык бабий без костей. Тебя одного люблю.

- Ладно, ладно, - смягчился Меньшиков. - Ты не серчай на меня. Известное дело, что государь до вашего брата больно охоч – вот и боюся потерять тебя. Ступай теперя – а ну как нагрянет.

Екатерина послушно пошла к двери. В противоположную дверь вбежал слуга Яким, и Екатерина замерла на выходе, ожидая услышать новость.

- Александр Данилыч! – закричал Яким. - Царь приехал! Идёт сюды.
 
- Иди уже! – крикнул Меньшиков Екатерине.

   Екатерина тут же вышла и только успела закрыть за собой дверь, как противоположные двери распахнулись и в них вошёл сам Пётр. Яким вышел и закрыл за собой двери, оставив старых друзей наедине.

- Алексашка! – радостно крикнул Пётр издалека, раскинул в стороны руки, и быстрым шагом подошёл к Меньшикову.

- Мин херц! – обрадовался Меньшиков и почтительно склонил голову.

- Полно тебе! Полно! Давай обнимемся, друг любезный! – сказал Пётр обнимая и трижды целуя своего давнего друга. - Дай я посмотрю на тебя. Соскучился – спасу нету.

- А уж как я соскучился – хоть волком вой.

- Ничего, вот шведа разобьём и заживём вместе. Ты давай пока обустраивай всё тут, чтобы город рос, множился и величавел мой парадиз.

- Стараемся, мин херц, - докладывал Меньшиков, - два моста навели через Невку, через Охту один, один через ерик Голодуша, ещё два через Криушу и Мью. Наши то эту Мью Мойкой кличут.

- Обживаетесь значит? А люду работного у тебя прибывает?

- А то как же. С Твери, Рязани, Новгорода, Владимира, с других городов уже поболе полутора тысяч мужиков сюда каждый месяц сгоняю. В пути ужо два раза по столько будет. На Москву клич отправил. Немцы  как узнали, что выход на Балтику проторен, так наперегонки с голландцами слободу взялись заселять супротив Заячьего острова. Причалы строим, ждём к концу осени первых гостей из Голландии. Они теперя наперегонки в Амстердамах корабли товаром набивают – слыхали о твоём обещании, что первому приплывшему торговому шкиперу пятьсот золотых отсчитаешь.

- Моё слово – закон. Сделаешь, как я сказал. А второму шкиперу – триста золотых, третьему – сто пятьдесят.

- Мин херц, разве мы когда супротивиться дерзнём? Всё в точности сполню!

- Да погоди ты! Что про основное-то молчишь? – волновался Пётр.

- А что говорить? Оно само за себя кажет. Мин херц, вон, глянь-ка в окно: крепость стоит! Шесть бастионов, два равелина  – всё как ты с Ламбером  рисовал.

- Ай молодца! – воскликнул государь, глядя в окно. - Загляденье! Темно только, плохо видать. А ну, скажи, чтобы из пушки пальнули!

- Сей секунд! Яким! Живо сюды!

На зов хозяина вбежал Яким.

- Яким, живо гребцов в крепость пошли! Чтоб, не мешкая, три раза с крепости и три раза со Штандарта  пальнули.

- Как?! – изумлённо воскликнул Пётр. - Фрегат уже здесь?! Так что же ты молчал, бестия ?!

Государь опять прильнул к окну, стараясь в сумерках разглядеть на Неве корабль.

- А то как же, мин херц! И фрегат, и две шнявы, и три галеры с олонецкой верфи  своим ходом пришли. В сумерьках не видать. – Меньшиков показал рукой. - Вон, вон одесную крепости на рейде стоят.

- Вижу! Вижу сени  тёмные на горизонте! Алексашка, чертяка, дай обниму! – обрадовался Пётр и крепко стиснул друга в объятьях.

- Мин херц, задушишь.

- Не задушу – где мне ещё такого друга сыскать? Завтри, чуть свет, вели галиот  подать - сам хочу на палубу ступить, руками Штандарт потрогать. Сколько пушек на ём?

- О двадцати осьми орудий, - гордо отвечал Меньшиков.

- О как! Так это ж поболе, чем на той шняве и галиоте вместе взятых, что мы по весне у шведа отбили. Помнишь? Оне с пушками, на кораблях, все такие важные. А мы на простых лодках, зато числом многим, раз два и на абордаж, - сказал царь и потрепал Меньшикову волосы. - Твоя мыслишка-то была, как их полонить ! Молодец!

- Как забыть такое – свейская  пуля мне тогда треуголку  продырявила, на волосок от смерти был.

- Алексашка, помню все твои заслуги, все: и как потешных строили, как в посольстве вместе училися, как стрельцов взбунтовавшихся казнили, и на стенах Азова тоже тебя помню. Крепость Ниеншанц  – едино твоя виктория. Потому и сделал именно тебя генерал-губернатором здеся, в Петербурге. Ты мне аки брат родный!

- Видит Бог: не ради достатку радею. Твоих дел и помыслов, мин херц, я верный соратник. А сложу голову - так только об одном пожалею, что далее не смогу помочь тебе оказать.

- Спасибо, Алексашка! Ввек не забуду твою услугу. Эх, жаль делов много – спать пора, а то бы позабавил ты меня как раньше. Помнишь потешал на Кукуе : показывал, как медведь в дупло полез? Ха-ха-ха! А как два заики поругалися, ты показывал? Ха-ха-ха! Забавно тогда у тебя получалось.

- Да-а, - улыбнулся Меньшиков. - Мин херц, всё хотел спросить, да стеснялся: пошто ты более всего смеялся над тем, как я пироги с зайчатиной торгую?

- Да рожа у тебя становится хитрющая, ну чисто лотошник. Смешно. Мне Тиммерман сказывал, что на лубяном торге тебя признал по моему описанию, как раз, когда ты пироги с зайчатиной продавал. Какие же пироги у тебя вкусны были – от смерти отведут.

- Это так давно было, что я уж и запамятовал, как печь.

- Не беда. Ныне у тебя других забот полон рот. Ну, давай ко сну готовиться – поздно уже. Где мне голову преклонить?

- Наверху, в светёлке.

- Как рассвет забрезжит, - сказал зевая Пётр, - на Штандарт сплаваем. Апосля сразу в Лифляндию  к Шереметьеву тронусь – проведаю, как от там шведа изводит. Погоди! Ты, говорят, в ссоре с ним, с Шереметьевым-то?

- Какая ссора? Дуется просто на меня как пузырь дождевой - только и делов.

- А почто дуется?

- Да так, пустое.

- Не крути, - настаивал Пётр, - сказывай. Нам сейчас распря  ни к чему.

- Мин херц, ну, чисто житейское – плевка не стоит.

- А-а! Узнаю плута, – Пётр похлопал Меньшикова по плечу и погрозил пальцем. - Хороша, видать, девка то?

- Какое там – заурядная. Шереметьеву она ни к чему в походах, изведётся, вот я её к себе и определил. А так: девка как девка – ничего особливого.

- Лукавишь, показывай.

- Мин херц, - умоляюще сказал Меньшиков.

- Алексашка, не зли. Надысь в Новгороде воевода мне тоже зубы заговаривал, так разозлил, что я перепутал и евонный здоровый зуб вырвал вместо больного.

- Да спит она уже.

   Пётр, не любивший чтобы ему перечили, сильно стукнул кулаком по столу. Александр Данилович тут же смекнул, что перечить царю нет смысла.

- Яким! – растерянно окликнул слугу Меньшиков. - Вели, чтоб Марта вечерить поднесла.

Яким, как быстро появился, так же и быстро удалился исполнять приказание.

- Мартой, стало быть, кличут? – переспросил Пётр.

- Простолюдинка, из лифляндских. Мы её на свой манер Катериной нарекли.

- Катерина? По святцам - чистая, непорочная значит.

- Мин херц, может спать уже пойдём?

- Алексашка, ой напросишься!

С этими словами в гостиную вошла Екатерина и поставила на стол поднос с рюмками, вином и закусками.

- Из горячего что желаете? – спросила она, опустив глаза. Пётр встал, обошёл вокруг стола и встал у неё за спиной, оглядывая стройное женское тело. Поднял голову выше и, залюбовавшись очаровательным белым локоном, невольно потрогал его.

- С горячим определимся потом. Алексашка, я думаю, что ты сегодни без горячего обойдёшьси.

- Мин херц!

- Молчи, береги зубы, горячее тебе сегодня вредно – сказал Пётр и обратился к Екатерине. - Значится, ты теперь Екатерина?

- Это имя мне нравится, гер Питер.

- Вот оно как? А ещё что тебе нравится?

- Люблю книги читать романтические, а ещё, книги в коих политесам учат, или о выгодах всяких и деликатностях между государствами.

- Вот тебе и заурядная! Алексашка? Ай плут! – и царь пригрозил другу пальцем, а потом опять обратился к Екатерине, - Деликатности, говоришь? А поведай-ка нам, Катенька, почему Шереметьев уж год как воюет со шведами, а Нарвы так и не взял?

- Сильно крепок город, и с моря к нему помогу кажут. Покамись Шереметьев и не хочет его брать, не иначе как на следующее лето сподобится. Вот Ливонию разорит вконец, она ослабнет, тогда и Нарва сама падёт.

- Алексашка, - сказал Пётр не оборачиваясь, поскольку белый локон на прелестной шее не давал ему покоя. Он уже игрался им вовсю и невольно накручивал на палец. Всё это время Екатерина не оборачивалась, так и стояла лицом к столу, но по всему было видно, что эта игра ей нравится. – Алексашка, и ты хотел утаить от меня этакую жемчужину? Паскудник! А скажи ещё, Катюша, отчего Карл не выбьет Шереметьева из Лифляндии?

   Пётр же напротив, скривил лицо, наслаждаясь тем, что причиняет боль очаровательному созданию.

- Растерялси он. На западе Дания грозит ему войной. На юге Речь Посполитая мечется – хочет свой кусок оттяпать. На востоке ты, государь, то в Ливонии с походом, то земли финские воюешь и отбираешь у него. Он как медведь, собаками обложенный, – каждая укусить норовит, вот так бы и перешиб лапой, а не достанешь: похочешь дотянуться, с места сойдёшь – другая тут же за спину хватит. Вот и Карл не знает, за что ухватиться теперя. Земель много, а войско едино. А поделишь его – так разобьют по частям.

- Алексашка! -  Пётр, уже не контролируя свои порывы, накрутив на палец локон с силой потянул за него. Екатерина запрокинула голову, но, превозмогая боль, не то чтобы не вскрикнула, но даже и не поморщилась. Пётр же напротив, немного оскалился, наслаждаясь тем, что причиняет боль очаровательному созданию. - И ты скрывал от меня сие сокровище? Чего молчишь? Хороша девка! – говорил он уже сквозь зубы.

- Алексашка! А ну, налей нам вина полные бокалы!

   Екатерина через боль мерно, не рывком, потянула голову вперёд. Пётр старался удержать локон, но он всё же выскочил из его пальцев. Меньшиков уже налил бокалы, а Пётр ещё какое-то время так и стоял с поднятой рукой и оскаленной улыбкой.

- Молодка, а головушка светлая! Не встречал таких.

   Меньшиков, дрожащими руками подал бокал Петру.

- Второй ей, - кивнул на Екатерину Пётр. Алексашка поднёс и Екатерине. Она взяла бокал, обернулась, бросила гордый взгляд на Петра, и только потом покорно склонила голову. Меньшиков, играя скулами, отвернул лицо, чтобы никто не смог увидеть внезапно набежавшую слезу.

- За тебя, Катенька! – сказал Пётр и осушил бокал. Екатерина тоже сделала глоток и отдала бокал Меньшикову.

- Ступай, Катерина. Мы тут скоро закончим. Мне Александру Данилычу пару слов сказать надобно. Как пойдёшь спать, не забудь занести свечу в мою светёлку.
Екатерина послушно вышла из комнаты, а Меньшиков чуя беду взмолился к своему государю.

- Мин херц!

- Молчи, пустое, - сказал Пётр, забрал у Меньшикова второй бокал и тоже осушил.

- Мин херц, послушай, оставь её. Зачем она тебе? Девку на ночь тебе сыщем сей час.

- Чего ты? Сам же говорил, мол, посконная  она, а теперь ужом вьёшься.

- Мин херц, врал, вот те крест, врал – боялся заберёшь себе. Люба она мне, ой как люба!

- Это не беда – найдёшь себе ещё, покраше.

- Смилуйся, мин херц, сердце мне не разбивай!

- Помнится, в Преображенском божился, что не о своей корысти печёшься, и, не задумываясь, за меня голову положишь.

- Так голову хоть сейчас – сердце оставь, не рви!

- Полно тебе, - сказал Пётр вставая и тем самым показывая, что разговор окончен,
- спать уж пора.

- Мин херц! – умоляюще закричал Меньшиков, падая на колени, и хватая Петра за рукав. - Пощади! Любим мы друг друга! Прикипел я к ей.

- Алексашка, отчепись! Нашёл повод слёзы лить - из-за бабы, - сказал Пётр, выдернул рукав и направился к выходу.

- Не обижай, мин херц, - взмолился Меньшиков, - мне без неё жизни нет! У тебя ж таких сколько хочешь, а она одна мне сердце греет!

- А государю твоему, стало быть, тепла сердешного не надоть? Хорош слуга – ничего не скажешь. Да, и Якима я тоже забираю – уж больно проворен.

- Мин херц, бери Якима, бери! – Меньшиков со слезами в изнеможении уронил руки и голову на пол. - Я себе бойкого и ходкого уж найду. Бери Якима! Катеньку оставь ради Христа!

   В это время раздался пушечный выстрел.

- А?! Ты слыхал?! – радостно закричал Пётр с горящими глазами. Грянул ещё один выстрел. - Это с крепости палят! Каково?! А?!

   Пётр подбежал к Меньшикову, похлопал его обоими руками по плечам.

- Алексашка! Это ж с нашего форта палят!

   А Меньшикову в этот миг было не до радости, он сникал с каждым следующим выстрелом. Пётр подбежал к окну, и тут же раздался следующий выстрел, но уже из другого места.

- А это уже с фрегата палят! Эх, плохо видно. Айда на улицу!

Пётр сломя голову выбежал из гостиной. Меньшиков, понурив голову, с последним выстрелом распластался на полу и в отчаянии зарыдал.


__________________________________________________

  Изрядно – много, значительно (устаревшее)

  Ливония – земли на территории современной Латвии и Эстонии, которыми в то время владела Швеция

  Парадиз – рай, Пётр мечтал сделать Санкт-Петербург раем на земле
 
  Немцы – иностранцы (устаревшее)

  Бастион, равелин – части крепости оборонительного назначения
 
  Ламбер – французский инженер, сподвижник Петра

  Штандарт – знамя, так же назывался фрегат времён Петра

  Бестия – хитрец, плут (устаревшее)

  Олонецкая верфь – судостроительное предприятие между Онежским и Ладожским озером на реке Свирь (Лодейное поле)

  Сени – тени (устаревшее)

  Галиот – парусное судно для прибрежного плавания

  Полонить – взять в плен (устаревшее)

  Свейская – шведская (устаревшее)

  Треуголка – вид шляпы треугольной формы

  Ниеншанц – крепость, располагавшаяся при впадении Охты в Неву, ныне территория Петербурга

  Кукуй – немецкая слобода, расположенная между Рекой Яуза и ручьём Кукуй, ныне Басманный район

  Лифляндия – местность в Ливонии, ныне на территории Латвии

  Распря – ссора (устаревшее)

  Посконная – простая, сельского уклада