Рассмотрим пункт 3 часть 1 подробно!

«3.Концепцию и сетевой график эксперимента утвердить. Научным руководителем эксперимента назначить учителя истории СШ №4 Ратушного А.А..»

Вот  эти три строки и подвели итог двадцати пяти годам моей непрерывной адской работы над решением проблемы «позорных листочков снизу».
Я рос среди геофизиков – студентов геофизиков Свердловского горного института.
Меня было просто некуда девать. Мама поступила в Горный на очное отделение на геофизика. Группа у них была сильная и дружная. Домашние задание вся группа порой обсуждала прямо в нашей большой комнате на Маркса 8-8. Я отсидел с мамой эти пять лет (с перерывами, естественно) на лекциях и семинарах. Поскольку мама еще работала на трёх работах – я с ней отходил и на эти все три работы. Одна – ночные дежурства в Музее Горного института. Вот где я насмотрелся на друзы хрусталя, на различные породы, на полудрагоценные камни… Драгоценные на ночь прятали в тяжелые сейфы. Еще мы топили торфом две печки – в швейной мастерской и мама там делала уборку пола, и в мастерской по изготовлению надгробий. Весёленькое место, скажу я вам.
Во втором классе я свободно работал с логарифмической линейкой и с удовольствием читал статьи о лазерах, квазарах, астрономии, геологии, геодезии. К сожалению в моей английской школе необходимо было отличать паст пёфект тенс от других времён и уметь склонять несклоняемое и зубрить все формы "ту би". Короче Нина Игнатьевна и не догадывалась, что я умею возводить числа в куб и извлекать корни. Учился я на три с плюсом максимум. Но уже закончил свой первый научно-фантастический роман «Цефея».
Однажды в школе моё внимание привлёк стенд с расписанием занятий.
Расписание занятий было выполнено на листе ватмана А2 изумительно строго и красиво. В форме общей идеальной таблицы.
И размещалось под стеклом. На меня, готовившегося стать архитектором и обожавшего черчение, таблицы, красивые шрифты оно произвело огромное впечатление. Но был один момент: в самом его низу но уже не под стеклом а на стекле лепились маленькие листочки в которых мелким спешащим почерком вносились изменения в расписании на текущий день. Случилось так, что я смотрел на это Расписание когда завуч утром спешно прилепляла новый листочек снизу с почеркушками и стрелочками портившими и без того некрасивый листочек. И я спросил: «Что это? Почему?» и мне завуч неожиданно пояснила: «Учитель не вышел из-за болезни и приходится менять расписание». Вот с того дня проблема листочков «внизу» стала одной из самых важных для меня лично проблем. И я о ней размышлял десятки лет.
Итоги своих размышлизмов я изложил в своей работе «Модульная школа».
И появление вот такого пункта в приказе – итог опубликования целой серии моих статей и публичных выступлений, в том числе и в «Учительской газете» и на клубе Адамского в стенах той же «УГ».
Но как Нина Игнатьевна не видела и не могла видеть моих работ с логарифмами и степенями, так и педагоги Урая не видели и не могли видеть мои двадцать пять лет каторжного труда, предшествующего моему появлению в школе номер четыре.
Они не видели за моей спиной геофизика Валеры Кормильцева, не видели за моей спиной Уральского филиала Академии наук СССР. Для них я был «понаехали тут всякие» в лучшем случае. Когда педагоги Урая в начале апреля давали согласие на эксперимент Куркина Евгения Борисовича, они себе и представить не могли появление Ратушного А.А. в чистом виде.
И понять их я в состоянии. Но у меня это был единственный фантастический шанс реализовать блестящую разработку «в натуре». Уже потом корреспондент «Учительской газеты» напишет про эту разработку:
«Она внешне не эффектна, но зато чудовищно эффективна».
И вот это было самое главное.
Незадолго до смерти академик Бим-Бад в ВК предложит мне напррямую стать «друзьями». Он опоздал на тридцать лет. В его квартире в 1988 году мы с Эдуардом Днепровым вели жаркие дискуссии о будущем российского (тогда еще советского) образования. Во ВНИК Днепров меня включил – именно с его подачи Ягодин подписывал приказ номер 99. И на игре в Сочи я был одним из активных оппонентов Юрия Громыко. Но всего этого педагоги Урая не знали.
Но во время эксперимента многие увидели меня «в деле» и поверили в меня и в школу-лабораторию и пошли за мной.
Но к такому «продолжению банкета» Евгений Борисович был абсолютно не готов. И четвёртую школу как школу-лабораторию стали системно уничтожать сверху. И за год почти извели «под корень». Но это уже совсем другая история.