Глава седьмая. От ратных дел к делам статским
Большие перемены произошли в части организации управления государством: боярскую думу заменил сенат, руководствовавшийся при своих решениях материалами, которые готовили специальные коллегии. Была выстроена вертикаль власти, предполагающая деление страны на губернии, провинции и уезды. Государство стало похоже на часовой механизм неуклонно проводящий политику верховной власти до самых низов. Всё было подчинено наращиванию мощи страны и движению её вперёд. Сам Пётр не почил на лаврах , а своим ежедневным и кропотливым трудом совершенствовал законы и решал вопросы требующие приложения императорской власти.
В этот день, как обычно, Пётр разбирал почту и прошения. Расторопный слуга его Яким предварительно просматривал все документы и готовил их к докладу для Петра. В назначенный час император позвонил в колокольчик, и Яким тут же появился в дверях кабинета с кипой документов.
- Из бумаг просительных есть что? – не дожидаясь доклада спросил Пётр.
- Доношение, Ваше императорское высочество, из фискальского приказу .
- Почему мне, а не в Сенат или Юстиц-коллегию ?
- Государь, - ответствовал Яким, - я полагаю, что в Сенате али ещё где письмо энто пропадёт, поскольку доношение енто светлейшего князя Меньшикова касаемо.
- Меньшикова? – насторожился Пётр. - А ну, дай сюды.
- Государь, не положено. Не поспели мы письмо можжевельником обкурить от язвы.
- Тогда сам читай, раз не положено. От кого письмо?
- Фискал не назвался и подпись не поставил, - отвечал Яким.
- Опять!? – разгневался император. - Я же наказывал, письма подмётные жечь не читая!
Яким замялся и не знал, что сказать, но по его виду было понятно, что письмо необходимо рассмотреть.
- Меньшикова, говоришь, касаемо? – переспросил государь. - Ну, читай тогда.
Яким развернул прошение и стал зачитывать его с расстановкой и выражением.
- Ваше императорское высочество! Смею доложить о досмотре мною работ, производимых на канале вдоль Ладоги, призванного соединить Неву и Волхов, минуя штормовое озеро. Сей досмотр вёлся по упреждению от провинциал-фискалов, дескать, много люду работного на том канале сгинуло, - Яким опять замялся следя за реакцией Петра.
- Продолжай! – немного погодя сказал Пётр, нервно расхаживая по комнате.
- Много люду работного на том канале сгинуло от алчбы распорядителей: князя светлейшего Меньшикова и обер-прокурора Скорнякова-Писарева.
Пётр, услышав имя Меньшикова, со злостью ударил тростью по столу.
- Ах, он гнида! Опять за своё, мало ему конфискаций! Надо было ему ноздри рвать и на колесо, да прежние заслуги уж шибко велики – разжалобил! Шкуру спущу! Читай дальше.
- Лихоимство столь непомерно, ажно две тыщи работного люду от голоду преставилось. Опричь того канал не достроен, а отчётов на казённые деньги, равно как и самоих денег числом в два мильёна рублёв, не явлено.
- Гадина, проклятая! – Пётр сорвал скатерть со стола и в ярости начал её топтать и пинать, вымещая на ней свою злобу, будто пинал самого Меньшикова. - Каков мерзавец! Два мильёна! Охамел вдосек ! Людей-то почто уморил?
Император отшвырнул ногой скатерть и грозно рявкнул: - Живо за ним!
Яким выбежал из кабинета и тут же возвратился обескураженный.
- Ваше императорское высочество, светлейший князь Меньшиков сами пожаловали!
- А ну, зови этого проходимца сюды.
- Я здесь уж, мин херц! – сказал радостно Меньшиков, войдя не дожидаясь приглашения. - Аки я ловко угадал, что нужда во мне аккурат сей час настала!
- А-а, ворюга! – сказал сквозь зубы Пётр и взял поудобнее в руку трость. - Иди сюды, побеседуем.
- Всегда к Вашим услугам, - заискивая сказал Меньшиков, подошёл и низко поклонился.
- А вот, на тебе, моё здрасти! – Пётр наотмашь перетянул его тростью по спине.
- Мин херц, за что! – возопил тот, выгибаясь от боли.
- За верную службу! – съязвил император и ещё раз прошёлся по спине Меньшикова тростью.
- А-ай! Мин херц! Пощади! – кричал Алексашка, бегая по кабинету от Петра.
- Вот тебе пройдоха! На! – настигая вора и охаживая его тростью кричал государь.
- Стяжатель проклятый! На тебе!
Яким забился в угол и боялся высунуть нос, дабы не попасть под горячую руку.
- Ой! Мин херц, убьёшь же! – умолял, прогибаясь в спине от боли при ударах,
Меньшиков.
- Да тебя повесить мало! На тебе, алтынник !
- А-ай! А-ай!
- На, тать ! На тебе, мздоимец проклятый!
Меньшиков споткнулся и упал, быстро перевернулся на спину, выставив вперёд руки, чтобы защититься от ударов. Пётр замахнулся, замер, а потом со злостью бросил трость в сторону. Отошел от Меньшикова и стал злобно глядеть в окно, играя желваками на скулах.
- Мин херц, за что гневаешься? – запричитал Меньшиков, подползая на коленях к окну. - Что не так? Где не смекнул, чем тебе не угодил?
- Он ещё спрашивает! Коллежский фискал был у тебя на Ладоге?
- Мин херц,..
- Не зови меня так! – осёк его злобно Пётр, но так и не повернулся в его сторону.
- Ваше императорское высочество, Пётр Алексеевич, был фискал, как не быть. Но я не в накладе на него. – Александр Данилович встал с колен и ещё ближе подошёл к Петру, согнувшись и потирая спину. - Мы ж понимаем фискалов и не в обиде на них. Служба такая, должность им велит усматривать подозрение на каждаго и всякаго. А мы, что ж, объяснимся, а ежели виноваты – ответим, стало быть, по совести и закону. Подворовывал - известно, не отрицаю. У колодца, да не напиться? Но не хищно, по мелочи, как алтынник какой, только-то на нужды малыя. А что до дознания - мудростию Вашей учреждён сей Приказ фискальский. Казна, она не бездонная, и ежели стяжатели и наживы алчащие примутся тащить её по сусекам своим, то ужо она шибко скоро опустеет. Верный ход Ваш был: службу сию фискальскую учредить, дабы пригляд за порядком чинимым иметь. Без фискалов ныне никак: они тайный надсмотр за всеми делами имеют; им за всеми персонами, какой высокой степени ни есть, пригляд даден; суды, чинимые на предмет неправедности и незаконности наблюдают; всякое деяние государственному интересу ненадобное или, того паче, вредное пресекают; мздоимству и расхищению казны препятствуют. Сей Приказ для державы дюже потребен. Только я, мин херц, чист и в помыслах, и в деяниях.
- Так как же чист, бесье ты племя?! – сорвался Пётр. - Я тебя, аспида, ещё в семьсот пятнадцатом году по делу фальшивых нарядов должен был вздёрнуть на виселице! А на дыбу и на казнь другие попали! Яким, где ты там? Выходи из угла. А ну, зачти из моего походного дневника о казни тех, что Римский-Корсаков на дыбе выдал, а то светлейший запамятовал видать.
- Сей секунд. – засуетился Яким, мигом выскочил из своего укрытия и открыв дневник, лежащий на столе, начал читать. - «Оным деятелям аферы, на Троицкой площади, где положены были плаха и топор, учинена эксекуция: объявлен указ сенаторам Апухтину и Волконскому за преступление присяги в подряжении за чюжими имянами под правиант, за причинения тягости народу дорогой ценой за оный провиант, указано казнить их смертью. Однакож, покамест от смерти, милостию моею, высвобожены, а за лживую присягу их, обожжены евонные языки, и все пожитки и имение всё взято на государя.»
- А? Нешто запамятовал? – переспросил государь Меньшикова.
- Да как же, забудешь, - слёзно сказал Алексашка, смешно шамкая губами и языком, тем самым показывая, что чуть не лишился последнего, и теперь радуется его наличию, – сажусь к трапезе и боязно языка во рту не найтить.
Пётр прыснул со смеху от такого представления, но тут же взял себя в руки.
- Ты мне тут зубы не заговаривай! – продолжал он грозно.
- Мин херц, так не доказали вины-то моей. Да и не было ея. А фискалы, понятное дело, корысть имеют. Им же половина взысканнаго штрафа положена. Ведь верно митрополит Яворский за закон Господен рёк, что токмо он непорочный, а человеческий закон порочен быть может. И таков закон фискалам волю дал надзирать за судами, и кого похочут обличити да обличат, а кого похочут обесчестети – обесчестят.
- Слыхал я речи митрополитовы, – отвечал Пётр. - На то давно мои указы дадены для точности выявления повреждения государственнаго интереса, будь то преступления указов, мзда или казнокрадство. Несправедливый донос фискала теперь карается тем наказанием, каковое понесло бы оговоренное им лицо, за действительную вину назначенное. Но то ж не про тебя песнь.
- А что я, мин херц? Я ж не для себя радею, никакого моего похищения вашей казны не явилось.
- Ну-ка, ну-ка, - с интересом спросил Пётр, желая посмотреть, как будет выкручиваться Меньшиков.
- Одне наговоры на меня токмо, – продолжал тот. - А иной раз собственнокровную мошну на благо государства жаловал – ентого никто не считал? Иль забыли уж все, как в Померании полки мои без провианту остались? Так я двадцать семь тыщ спустил, дабы накормить солдатушек и воеже компанию фиаске не подвергнуть. Опричь ещё двадцать с лишком тыщ своих кровных на палатки уступил, когда оне мёрзнуть начали.
- И всё? – нервно сказал император, но чувствуя правду в словах своего подданного, смутился и отвернулся к окну.
- Да нет, государь. Нешто не ведомо тебе, что как посол какой или гость знатный, так ты ассамблею у меня во дворце чинишь ? И понуждаешь дворец оный содержать в изрядном великолепии. А я и радею, дабы государю в грязи лицом не ударить. Сам же на святках меня тростью охаживал за дешевые соловые шпалеры на стенах и убогую посуду стольную, мол, чтоб шелка и фарфор были. Так на всё енто деньги надобно. И не малыя. Вот я и являл рачительность: ради Вашего же интересу и для чести Вашей казённые деньги на содержание пускал. Всё там, во дворце: не растрачено, не украдено – приходи сей час, пользуйся в волю.
- Ах ты, словоблуд! – Пётр опять схватил трость и кинулся вдогонку за Меньшиковым. -Радетель нашёлся!
Меньшиков бросился наутёк и в одну секунду скрылся за дверями.
- Пшёл вон, пёс паршивый! – кричал ему вдогонку государь. - Чтоб ноги твоей в моём доме больше не было! Яким, слышишь, чтобы ноги его тут не было. И на руках ежели придёт, как в прошлом разе, тоже не сметь пущать! Осточертели шутки евонныя.
Пётр долго и нервно ходил по кабинету, останавливаясь, говоря, и снова принимаясь ходить. - Многим обязан сему плуту… Под Лесной - предтеча битвы полтавской, он шибко помог. Ежли б не Алексашка, Левенгаупт не дрогнул бы, не уступил нам победу… И Полтава его заслуга – он правый фланг Карла опрокинул… Да что там говорить, везде следы его деяний достойных. Потомки будут возвеличивать меня за моря новыя, флоты на оных, за грады заложенныя и земли присовокуплённыя, за уклады новозаведённыя для порядку государственнага, и за всё прибылое в быту, ремёслах и искусствах, за альянсы с державами европейскими. А за всем ентим его рука не мало приложена. Друг он мне был наивернейший. …Был. С того и прощал. А ныне ненавистью к нему пылаю! Попадётся под горячую руку – убью!
- А вот яблочки мочёные – налетай, не скупись! – раздался из-за двери голос Меньшикова. Дверь распахнулась и Александр Данилович в простом мужицком наряде зашёл с коробом в руках. На коробе стоял лубяной лоток полный румяных пирогов.
- Вот баранки, калачи – все румяны, горячи, с пылу с жару из печи! – весело
выкрикивал Меньшиков, вразвалку приближаясь к Петру и стараясь развеселить его.
- Пол копейки, две деньги – с зайцем сдобны пироги!
- Опять ты тут, шельма! – гневно крикнул император и пнул ногой короб. - Вот тебе!
Короб вылетел из рук Меньшикова и с грохотом упал на пол, чуть не задев самого Петра. Пироги вместе с лотком веером полетели в стороны. Император, не ожидавший такого эффекта, немного опешил. Меньшиков испуганно отстранился, а потом развёл руками, глядя на разбросанные пироги.
- Мин херц, зачем же так-то вот? – проговорил он горестно, глядя недоумённо то на Петра, то на пироги. - Зачем ты? Мы всю ночь с Дарьей пекли… муку два раза сеяли, чтоб вкуснее были. Мы ж от чистого сердца!.. Таких вкусных пирогов ни у кого не получается, я и сам уж подзабыл, как оно деется-то. Вон, гляди: руки в мозоли стёр покудова тесто скалкой закатал.
Александр Данилович показал ладони, а потом обиженно всхлипывая начал собирать пироги в руки.
- Это ж я для тебя, мин херц. Хотел порадовать тебя. Завеселить. И что ж? Не надобна теперя служба моя стала? Без нужды во мне ноне. Пользованный. Не гож.
Пирогов было много, они не умещались в руках и начали выпадать. Меньшиков, всхлипывая, снова брал их, роняя другие. Испуганный Яким тихо вышел из кабинета и закрыл за собою дверь.
- Всю дорогу верным псом у ног твоих служил. Так и поделом мне дураку, - расстроившись, что не может собрать их все, Меньшиков бросил пироги на пол и бессильно опустился на короб. Потом горько заплакал, закрывая лицо руками, в одной из которых был зажат пирог.
- Алексашка, друг, что ты? – кинулся утешать его Пётр. - Не серчай на меня!
Император присел рядом с Меньшиковым на короб и обнял его за плечи. Александр Данилович обиженно отвернулся и слабо повёл плечами, как бы пытаясь освободиться от объятий.
- Ты уж определись: кто я тебе - друг или слуга? Уж и не поймёшь, как перед тобою стелиться.
- Друг! Друг, конечно! Ты что?!
- Друг, - сказал Меньшиков передразнивая. - Непонятно, кто тебе друг: я, али Лефорт, аль может Гордон? Али Ягужинский?
- Да что ты? Лефорта с Гордоном спомянул. Их уж нет давно.
- Зато меня шпынял при их, чурался, - всхлипывал Меньшиков и машинально начал есть пирог. - Раны-то мои, видать, забыл, и как я голову в пекло за тебя первый?
А как Катеньку мою, сердце моё, отнял, уж и не помнишь. Я ж её любил больше жизни, она мне как отдушинка была.
Александр Данилович перестал жевать, словно вспоминая, поглядел мечтательно куда-то вверх. Во рту у него остался недоеденный кусок пирога, выпирающий под щекой.
- Мы с ей душа в душу жили. И так уж нам хорошо было, будто в раю. А потом как опустело всё. Без её и жизнь не мила стала, - Меньшиков опустил глаза, задумался и снова зарыдал.
- Алексашка! – старался утешить товарища Пётр, прижимая его голову к своей груди и целуя в темя. - Ты мой друг, ты! Я без тебя никуда! Мы с тобой и огонь, и воду прошли. Прости, ежели чем обидел! За Катеньку. За неё, родимую.
Пётр тоже не сдержался и начал всхлипывать.
- Она мне жена любимая и опора душевная. Такой подарок ты мне на всю жизнь преподнёс! Такое сокровище! Она же сущий ангел: и умна, и весела, и красавица писаная. Не думал о ту пору, что душу выверну тебе - мыслил баловство у вас. А оно вишь как... Скотина я неблагодарная. Мучал тебя всю жисть, - сказал Пётр плача и закрыл лицо руками.
- Мин херц, полно, - заволновался Меньшиков, обнимая императора за плечи. - Не видел я, что б ты вот так плакал. Успокойся, не в обиде я. Да и как мне на государя своего обижаться?
Пётр резко повёл плечами, стряхивая руки Меньшикова.
- Не в обиде он, - передразнил Пётр и поднял с пола пирог. - А речи какие держал? Будто и не государь я тебе, а холоп неблагодарный.
Император чуть не плача, показал пирог Меньшикову.
- С зайчатиной?
- С зайчатиной, - подтвердил тот и слёзы опять навернулись на его глазах.
Некоторое время оба молча жевали, смахивая рукавом накатывающиеся слёзы. Потом Пётр вдруг как будто что-то вспомнил.
- Алексашка!
- А?
- Всё спросить тебя хотел, - перестав жевать спросил Пётр. - А ты лапти плесть умеешь?
- Умею.
- Так чего ж ты всю жизнь молчал, бесье отродье?
- Так ты и не спрашивал, - отвечал Александр Данилович.
- Как не спрашивал? По отступлении из Азова, аль не помнишь? Все там были: Лефорт, Гордон, Тиммерман.
- Так ты Кузькина спрашивал, а не меня. Я тебе тогда невпопад был.
- Да. Твоя правда, - задумчиво сказал Пётр, но потом словно оживился. – Дык, давай учи, ежели простил!
- А чему тут учиться? Было бы чему? Я ещё мальцом умел, - Меньшиков поднял лоток и стал показывать на нём как переплетаются полосы из луба. - Вот вишь как лыко крестить надобно: сначала один тяжник на верху, потом второй его накрывает, а дале первый опять сверху уже третий тяжник покрывает, а тот, что сначала снизу был – наверх пошёл, а потом опять под другого.
- Подожди, подожди – запутал ты меня, - водил пальцем по лыку Пётр, стараясь понять ремесло плетения. - Ентот сюды, ентот оттудова, а ентот опять вниз. Ничего не понимаю: этот то откудова? Объясни мне неучу: зачем крестом делать? Не проще рядом тяжники положить?
- Если не крестом, то держаться оне не будут. Это ж как у тебя в государстве: губернаторы, сенат, прокуроры, коллегии, приказы, синод – всё сплетено воедино, с единой целью крепости державной. Все приказы и коллегии друг-дружку перехлёстывают, аки плетутся вкруг дела государственнага. А коль каждый токмо по-своему буде, несвязно, то и государство развалится. Эх, мин херц, такую державу выстроил, такую махину, а простого понять не способен.
- Не соображу, - растерялся Пётр, а потом вдруг вскочил. - Нет, давай в другой ряд. Сегодни в расстройствах я – не понимаю. Да и некогда мне – делов невпроворот. Вон доносов одних – хоть печку топи. Работать надоть.
- Погоди, мин херц! – сказал Меньшиков становясь на колени. - Прости, мин херц! Виноват. Есть грешок – жаден до роскоши стал. Прости! Деньги за канал я возверну. Всё до копеечки возверну, вот те крест!
- Шут с ними, с деньгами-то, - махнул рукой государь и пошёл к столу. - Мужиков жалко. Ступай, не рви сердце. Спасибо тебе за пироги!
- И тебе спасибо, - сказал Меньшиков вставая с колен и кланяясь в пояс. - За всё, спасибо!
- Иди уж. Кликни там Якима.
Меньшиков вышел и тут же явился Яким. После долгого молчания Пётр всё же очнулся от тяжёлых дум и решил приняться за работу.
- Яким, что ещё осталось из бумаг не рассмотрено?
- Прошение, Ваше императорское высочество. Опять же из фискальского приказа.
- Йых! – прорычал Пётр. - Читай.
- Писано обер-фискалом со товарищи. «Бьём челом, Вашему императорскому высочеству, о трудностях по службе нашей, чинимых лицами при власти. Сокрушаемса, что доношения наши на высоких лиц в рассмотрении при Сенате задержку имеют, а иной раз годами лежат не тронутыми. А к фискалам всяко немилосердие оказывается, укоризны непотребные выказываются безо всякой на то вины нашей. Горько нам, блюстителям государевым, поставленным Вашим императорским высочеством, проведовать кражу казны и взятки всякия, призванным для выявления ухоронения от службы и прочего худа, чинимаго ко вреду интересу государственнаго. Горько нам терпеть непорядочность, выказываемую к нам, и поношения позорныя.»
- Бесье отродье, – сказал император сквозь зубы. - Опутали всё, и фискалам продыху не дают. Вот такие же Алексашки! И казнить их рука не подымаца.
Пётр долго и нервно ходил по кабинету в раздумье.
- Пиши в Юстиц-коллегию. Сей час доложить: пошто доносы фискальныя за печатью в коробьях стоят, и поныне действа судебного по них не производится? Чего ради по фискальным доносам обличения не чинят, а токмо фискалы от обличённых немалыя укоризны, подозрения и выговоры терпят? Сие присечь на корню, а по доношениям установить крайний срок производства. Написал? Давай подпишу. – Пётр быстро подписал указ. - Всё что ли?
- Ваше высочество, - замявшись робко переспросил Яким, - по Александр Данилычу каково усмотрение Ваше будет?
Пётр опять долго задумчиво смотрел в окно, словно решая для себя что-то.
- Пиши. Светлейшего князя Меньшикова, - диктовал Пётр, потом прервался как бы обдумывая: переступить или нет через дружбу, а потом продолжал, - от построения Ладожского канала отстранить немедля. Обер-прокурора Скорнякова-Писарева за вредительныя дела государству в корысть своега достатку для острастки в железа посадить до Пасхи, а потом разжаловать в солдаты, а все его пожити и имущество изъятию надлежит.
_________________________________________
Почить на лаврах – бездельничать, наслаждаясь достигнутым
Фискальный приказ – государственная служба, осуществляющая финансовый контроль
Сенат – высший орган государственной власти при Петре
Юстиц-коллегия – высший суд при Петре
Подмётные письма – тайные донесения, без подписи
Алчба – алчность, жадность (устаревшее)
Лихоимство – обогащение за счёт обирания людей, воровство
Опричь – кроме (устаревшее)
Вдосек – совсем, в конец (устаревшее)
Алтынник – мелкий воришка (устаревшее)
Тать – разбойник, убийца (устаревшее)
Мздоимец – взяточник (устаревшее)
Померания – местность на южном берегу Балтийского моря
Воеже – чтобы (устаревшее)
Фиаско – поражение, провал
Ассамблея – празднование, бал при Петре
Чинить – устраивать, делать, учинять (устаревшее)
Соловые – желтовато-палевые, невыразительные (устаревшее)
Поношения – оскорбления (устаревшее)
В железа посадить – заковать в кандалы (устаревшее)
Пожити – пожитки, мелкие вещи (устаревшее)
Свидетельство о публикации №225050701759