Письма

Переписка с Паниной Светланой

1/14/10
     Ой, Володечка-Володечка, если бы ты знал, какое у меня сегодня было замечательное утро! То есть, сначала все шло как обычно, монотонно и последовательно. Меня эта утренняя монотонность иногда просто убивает. Это с ума можно сойти, когда го-да-ми одни и те же действия, в одно и то же время и в одной последовательности совершаются. Время от времени становится просто тошно, хочется или в ванне утопится, или обрить голову под ноль, или еще бог знает что учудить, чтоб только вырваться из этого круга. К счастью, такие приступы у меня бывают нечасто.
     Но вот сегодня, посредине примерно этих утренних процедур, я вытащила и включила планшетник. А там твое письмо. За которое хочется сказать тебе сразу несколько спасибо.
     Первое спасибо, что не игнорируешь мои письма, а очень быстро на них отвечаешь. Я человек очень азартный, а если азарт уходит, мне становиться неинтересно. У меня несколько лет длилась переписка с одним парнем, который учился в школе на год старше меня, и мы с ним поддруживали одно время по комитету комсомола. Переписка наша началась так живенько, шутливенько и взаимопонимаеменько. Он тоже пописывал, присылал мне свои рассказики. И было очень мило и приятно. А потом он вдруг стал пропадать на какое-то длинное время. А я стала не то, чтобы обижаться, хотя и не без этого, а еще и утрачивать интерес к этой переписке. И даже начала подозревать, что он запойный. К счастью, эти подозрения не подтвердились: мы виделись несколько раз, однажды он даже два дня гостил у меня на даче, он практически не пьет, ну рюмочку-другую под еду, да и то предпочитает вино. ИБ главное, совершенно очевидно и мне, и ему, что мы «на одной волне», одной крови, но переписка заглохла. Ну не умею я ждать.
     Второе спасибо за комплимент про стиль. Рада, что не вызываю у тебя в этом смысле идиосинкразии. Хочется верить, что это не простая вежливость.
     Третье спасибо за то, что не пожадничал, не стал изображать смущение, мол, не стоит это внимания, и всякое другое шарканье ножкой и глаза додолу.
И еще несколько спасибо: за советы про спину – не знаю только, как можно их претворить в жизнь на работе, - но совет очень разумный; за то, что поделился информацией, никому еще не известной. Как говориться, пустячок, а приятно. Думаю, только объяснение этому факту будет у меня отличное от твоего, т.е. догадываюсь я совершенно по-другому. Не потому, что новый. Знаешь, у меня довольно обширный опыт общения с бывшими одноклассниками, однокурсниками, коллегами по работе и прочими бывшими знакомыми. То, что мы с тобой не были фактически знакомы, ничем не выделяет тебя из этого ряда: когда начинаешь вновь общаться с человеком после перерыва в 40, 30 и около того лет, это ведь все равно, что общаться с незнакомым человеком. Разницы, думаю, никакой. И общение начинается всегда с формата, который я называю для себя информативным: чем занимаешься, семья-дети, кого из наших видишь, про кого что знаешь. Обязательный довесок: так бы хотелось всех повидать. А дальше – тишина. Взаимный интерес удовлетворен. Но иногда в процессе информативной стадии вдруг возникает какая-то мелочь, из-за которой общение начинает превращаться в эмоциональное.
     На нашем примере. Я нагло пристала к тебе, совершенно незнакомому человеку, ты вяловато так (не обижайся, я же обозначила свою нетерпеливость) стал информативно общаться со мной. Опять не обижайся, не очень качественно даже для информативного общения (как-то так, почему-то получилось  - это я утрирую твои ответы на мои вопросы). Тут и вывод: человеку со мной общаться не в кайф. И утрата моего интереса к продолжению банкета, тем более, что подруга моя учила меня, что девушки к мужчинам первые не ходят.
     А вот  лежала в каникулы, играла в новую игрушку, подаренный планшетник, лазила в интернете и на социальных сайтах. А тут твой комментарий к статусу моему. И вдруг мне стало совершенно очевидно, что ты готов и не прочь пообщаться со мной, причем, уже даже не на информативном уровне, а совсем даже на эмоциональном. Текст был другой, а восприняла я его как приглашение общаться в том формате, который я как раз люблю, но не всегда такую возможность получаю.  И мне вдруг показалось, что мы с тобой оказались в унисоне, опять же, вроде как одной крови.   
     Такие странные вещи иногда происходят! А дальше пошел эффект попутчиков в купе. Такому попутчику иногда такие вещи расскажешь, какие про тебя родная мама не знает – это образно, у кого мама жива, и эмоциональный контакт с ней не утрачен. Можно все рассказать, потому что через какое-то время будет вокзал, собеседник уедет в другую сторону, и никогда больше не попадется под руку. При этом у каждого человека есть потребность выговориться, но не у каждого есть слушатель. Особенно плохо тем, кто не привык или не считает возможным  «грузить» близких.
В том, что такой эффект реально существует, я многократно убеждалась в своих многочисленных командировках.
     Читала, что в Америке для этого существуют психотерапевты. Но в России нет традиции платить деньги за то, что тебя послушают. Хотя, как показывает моя уже профессиональная практика, иногда бывают ситуации крайне продуктивные. Однажды к нам обратился от какого-то уважаемого человека арбитражный управляющий, который хотел получить юридическую консультацию по вопросу, возникшему у него   в практике. Мы с партнером встретились с этим кренделем, и часа полтора он описывал нам свою ситуацию и в красках, и в лицах. У нас не получалось даже слово вставить в его монолог. И вдруг он стал сам себя юридически консультировать, причем, совершенно правильно, без всякого участия с нашей стороны. И ушел, очень довольный нами и очень нам благодарный. Через некоторое время позвонил уважаемый человек, от которого крендель пришел, и тоже всячески выражал довольство и благодарность. Но это я так, для разрядки. И последнее спасибо – за «обнимаю». Это намного приятнее, чем читать «то на ты, то на вы».
     Володь, ты, надеюсь, понял, насколько я многоречива. Скажи честно, тебя это не напрягает? Знаешь, мне совершенно не хочется быть излишне навязчивой, и при этом трудно удержаться, чтобы не выражать отношение к каждой теме, затронутой в твоем письме: про плагиат, кто, что и как читает, как читаю я и почему, и проч. и проч. Я уже потираю ручонки в предвкушении, как сяду в выходные и… А интересны ли тебе такие подробности про чужую тетку, хоть она и собирается учиться играть на губной гармошке.
     Так что предлагаю сразу определиться с форматом переписки.
     Теперь и я тебя как обниму!


               








                1/15/10
     Мне так много спасибо никогда никто не говорил. Поэтому и вам спасибо. Вот ведь не звучит, - и тебе спасибо –  прям, как ругательство какое-то. У американцев наиболее употребимые выражения I love you и fuck you (последнее к распространённому русскому мату или к сексу отношения никакого не имеет). Так вот, воспитанные американцы никогда не употребляют последнюю фразу, они используют первую, но с интонацией (мелодикой) второй, на что с той же интонацией получают ответ, но не “fuck you too”, а “I lave you too”. Это вроде того, как «Будь здоров!», а в ответ «Сам будь здоров!».
     Для меня большого значения не имеет вы или ты, а вот интонация – очень имеет. Хотя я понимаю, что «вы, девушка, нарываетесь – и – ты девушка нарываешься» – замысел разный. Короче говоря, слово само по себе, для меня ничего не означает. Только тогда, когда его человек выбрал, что бы произнести – вот тогда, да. И главное, как его человек употребляет, с какой интонацией, с каким чувством 
     Так приятно, конечно, слышать спасибо, тем более от женщины, но и страшновато. Уж больно высокая планка, а марку ронять кому хочется? У меня ведь тоже отпуск. Хорошее это слово «отпуск», в смысле держали, держали, и отпустили. Это очень комфортно, когда на работе можно писать, что угодно. Я когда получаю контракт (в качестве частного детектива) в юридическом офисе, тоже скучаю. Всех обзвоню, всем напишу, даже в гости в рабочее время заглядываю. Но на эту зиму контракта достать не смог, стар, видно, стал. Поэтому изредка помогаю бесплатно другу, а чтобы не помереть с голоду, тружусь на мебельной фабрике у другого друга. Он делает мебель на заказ, очень дорогую мебель. Так я с удовольствием стругаю, пилю, клею. Люблю запах столярной мастерской с детства. Дед был краснодеревщиком. Нет, на самом деле, с удовольствием тружусь... А потом, какие-никакие, а деньги всё же. В офисе я за 3-4 месяца на весь год денег заработать могу, а на фабрике – копейки. Кстати, мой друг, Валим Месяц, выпустил книгу стихов «Безумный рыбак», вроде как мне посвященную. По крайней мере, я так понял, потому что он там меня краснодеревщиком называет, в хорошем смысле слова. Но это я отвлёкся.
     Так вот, планка эта для меня высоковата будет. Не хотелось бы, конечно, чтобы переписка наша напоминала ледяную горку. Знаю, что часто писать, как не крути, не получится. Через неделю, к примеру, сын с женой, дочкой, тёщей, собакой и кошкой переезжают жить к нам. Ни в дом, а в квартиру. Я вообще-то рад, но настораживаюсь. Квартира, правда, двухэтажная и комнат с туалетами много, но всё же. Кто же щас так живёт? А потом, работа начнётся, весна, лето. Обычно мы улетаем на 3-4 месяцев в Болгарию. Там почти, как в СССР, и это нам очень нравится. И ещё одна заковырка есть. Грех на мне тяжкий: я пьющий. Правда, тихий, да и много мне не надо и, находясь в этом отвратительном состоянии, в переписку я ни с кем не вступаю. Один раз в жизни, потом прочитал... Мама родная... После этого, как отрезало, а вот виски из Кентаки бросить не могу. Курить бросил. Но, правда, тоже ведь раз сто бросал. А что поделаешь? Друзья у меня все такие... Юристы и столяра, поэты и таксисты, художники и сапожники – всех нечистая сила попутала, с зеленым змеем породнила.
     Получается, что не выдержу я такого натиска. Но с другой стороны, загадывать не хочу, тем более нежелаемое. Переписка мне наша пока очень нравится, по крайней мере – правильная, как и должно тому быть, осторожная. Всё это подкупает, и, может быть, я пожертвую своим сном, как в молодости, но планку удержу на уровне.
     Писать в виде приложения, скорее всего, замечательная идея. Потом, когда наберётся 100-200 страниц, можно отредактировать и издать, как «О чём писала дама в сером», или что-то в этом роде. Но хочу сразу предупредить, мои письма, я уже предвижу, будут короче, а вот гонорар, извините, - фифти-фифти. Выздоравливай! Нас ждут большие свершения. Кстати, надо какую-нибудь тему обсудить, чтоб читатель потом тащился, а? Всем привет.
     Нет, забыл рассказать. У меня в Белгородской губерни Чернянского района есть знакомый поп, около моего возраста, Гополов Иван Васильевич. Знакомы мы лет с тридцати. Мой прадед Арсений отписал все свои деньги церкви, другими словами, этому попу. Денег было очень много. Обидно, конечно, но поп-то здесь не при чем. Но это так, для острастки... Я любил своего прадеда, умный мужик был и долго жил. Так вот, поп этот странным каким-то был. Не курил, спиртное не употреблял, по-гречески и французски как по-русски и молился часов по восемь в день. И все это стоя или на коленях, а еще он соблюдал все посты. Заметил я как-то этого попа висящим на турнике. Спрашиваю, это как же, батюшка, прикажите понимать такое мирское занятие? А он отвечает, святой Арсений, прадед мой значит, научил. Сказал, вся жизненная сила человека в спине находится, а люди не умеют давать ей отдыха. А потом признался мне, что ему приходится немного нарушать пост, иначе, говорит, голова кружится.
     Еще хочу тебе напомнить, что моя первая жена, хорошо тебе известная Света Коняева, училась с тобой в одной группе, и даже вроде как дружила с тобой. А поженились мы, можно сказать скоропостижно. Мы с ней близко познакомились сразу после всеобщего банкета в ресторане Хрустальный, а утром на следующий день все случилось. Но ты, наверное, слышала, что кто-то это сделал? Так вот, это были мы.    
     Вот теперь кажется всё. Выздоравливай.

   












1/16/10
     Ну, давай теперь будем валить с больной головы на здоровую. Конечно, иной и фигуры не найдется, чтобы виноватить ее во всех своих бедах, кроме меня. Попробую оправдаться.
     Во-первых, у Светочки был год и два-три месяца, чтобы мужа моего захомутать, пока у меня гормоны другим занимались. А Светочка девушка достаточно активная была, если  я не ошибаюсь, тут тебе виднее, но думаю, согласишься. И если за это время она ничего от мужа моего не добилась, в смысле внимания и взаимности, значит, не она была героиня его романа.
Во-вторых, особыми подругами мы никогда не были, Не помню, дружила ли она вообще с девочками, но кажется мне, что нет. Просто девушек в нашей группе было шесть человек, все общались, из женской солидарности и по девчоночьим вопросам. Но не более. Хотя, в принципе, Светочка была мне симпатична. И, наконец, учитывая распределение по полу на курсе, у Светочки была куча альтернативных вариантов. Думаю, она присматривалась не только к моему мужу, просто, ясен перец, про мужа я помню лучше. Так что все выпущенные тобою пули просвистели мимо, только уши заложило.
     Теперь про «красиво одеться». Это просто не про меня. Эта часть мужчины всегда волновала меня настолько мало, что даже нельзя сказать про это: меньше всего. Все всегда решалось на уровне  сочетания спинного и головного мозга: сначала по спине должны мурашки пойти, лучше даже, шерсть дыбом, а потом определение того, а будет ли с человеком о чем поговорить, сможет ли он стать моим другом, как это ни пафосно звучит, на всю жизнь.. Мурашки то годами редко живут. Я тебе как-нибудь расскажу, как началась и кончилась самая большая, если не единственная большая, страсть в моей жизни.
А в тот момент я искала в мальчиках еще и отца своей дочери, она же доцент.
     Так что ты ошибся дважды в анализе той ситуации. А со Светочкой мы не общаемся, и первая информация, которую я нынче о ней узнала, была от тебя. Мы даже почти не общались, когда разошлись по специализациям разным. Если помнишь, я в еще той, предыдущей переписке, просила тебя написать, что со Светочкой стало. С оговоркой, если тебе не внапряг. И мне интересно про ваших сыновей. Эти вопросы по-прежнему актуальны, но факультативны. Если сложно, не хочется, неинтересно – и бог с ним.
     Кстати – а тогда совсем некстати – я тоже была одета не ахти. Но спасало то, что умела вязать и шить. Вяжу по сей день, творчески и с упоением. Благо, есть кому. Как-нибудь пришлю фотографии моих произведений. Но это отступление.
     Про науку и аспирантуру. Училась я с большим удовольствием и очень легко. Спорила с преподавателями. У нас в группе была такая фенька: когда народ не хотел, чтобы спрашивали на семинаре, говорили: Свет, устрой полемику. И я начинала такой диалог с преподавателем, что он «выныривал» только к концу семинара. Сам понимаешь, такие номера не проходили бы, если б я была дура и при этом не владела предметом. Но училась я без фанатизма, как сейчас говорят, и пятерки на экзаменах никогда не были самоцелью. Голова хорошая и память. И язык подвешен, за все три качества должна я благодарить папу покойного. И если бы не Николай Яковлевич Куприц, светлая ему память, у меня не было бы красного диплома. Но, когда я уже диплом у него писала, он посчитал мои оценки, четверок почти не было, и сказал, что если бы не тройка, которую я получила в летнюю сессию на первом курсе, то получается красный диплом. И погнал меня пересдавать. Я бы сама в жизни этим не озаботилась. И Н.Я  стал добиваться, чтобы кафедра рекомендовала меня в аспирантуру. Этот номер легко прошел, тем более, что Август Алексеевич Мишин, который рецензировал мой диплом, жутко его хвалил и в отзыва несколько раз назвал диссертацией. А получить похвалу от него – это было круто, у него была жуткая репутация на факультете. Так что направление от кафедры, правда, в заочную аспирантуру, я получила легко. Но в первый год что-то не получилось у меня поступать, на следующий год я родила своих двойняшек, а потом и Н.Я. не стало. Так что жизнь пошла по-другому.
     Скажи, а Госплан сидел, случайно, не на Покровском бульваре? Или это был Госснаб… В смысле воспоминаний у меня не так.  Правда, какие-то куски выпадают полностью, и вспоминаешь только, если кто-то расскажет. Но, в принципе, в общих чертах помню все. И ничего инородного не чувствую. Говорят, мужчины и женщины помнят по-разному. Хотя, в принципе, делить людей на мужчин и женщин мне совершенно не свойственно. Может, у тебя это из-за того, что жизнь так существенно поменялась.

     А теперь вернемся к письму, которое я получила от тебя в субботу. И вот отвечу.
     Знаешь, ты меня просто начинаешь пугать. Чтение мыслей на расстоянии. В пятницу, вернее, это было уже начало субботы, я перед сном проверила почту. Письма от тебя не было. И я стала размышлять, хорошо ли с моей стороны писать тебе такие эмоциональные и напористы письма. Не напряжет ли тебя это. А утром твое письмо, про высокую планку.
Знаешь, Володь, я писала немножко о другом, чем ты, видимо, понял. Я совершенно не требую ни от кого, тем более, от тебя, постоянных сиюминутных ответов. Я взрослый и достаточно разумный человек, чтобы понимать, что кто-то может быть занят – нездоров – в отъезде – в запое - не в духе, наконец, чтобы писать. Но можно же в двух фразах сообщить об этом собеседнику. И тот поймет, что им или общением с ним дорожат. Думаю, это совсем не обременительно, но вежливо и уважительно. И в дальнейшем не создает помех при продолжении общения, потому что это обидно и непонятно, когда человек пропадает внезапно и без предупреждения.
     А потом, знаешь, мое желание получать письма часто и подлиннее совершенно не порождает чью-то встречную обязанность писать мне так, как я люблю. Это же не сообщающиеся сосуды. Тем более, что встречный интерес, видимо, в большой степени определяется моим умением и желанием этот интерес вызвать. Вот это уже сосуды сообщающиеся.
     И про переписку как базу для литературного произведения.
     Знаешь, у меня была такая шальная мысль, правда, формат мне виделся иной. Не вся переписка как база, а мои письма к тебе. И замах был не такой широкий: не роман, так хоть внучкам оставлю, чтобы почитали про бабушку. Ну, а уж в лучшем случае, да если еще карта ляжет – роман, но с творческим просеиванием его через сито. Но я не стала тебе это предлагать. Подумала, скажешь: вы, девушка, прям на ходу подметки рвете. Решила написать тебе об этом после.
     А тут твое предложение. И, знаешь, тут я что-то заробела от такого поворота. Что-то мне показалось напряжно. Подумалось: я то тебе как интересна? Неприбранная, некрашеная, не причесанная, порой – неодетая, в постели даже лежащая, пишущая тебе в таком виде. Иногда – не в духе, или, наоборот, в эйфории, например даже, алкогольной? Именно так я и собиралась тебе писать, безо всякого внутреннего аудита, просто и незатейливо, как бог на душу положит, что называется. И таким же предполагала общение с твоей стороны.
А если мы уже сразу договариваемся писать роман, то я – буду уже не я, хотя из-за моей запредельной искренности и правдивости заячьи уши прототипа будут здорово выглядывать. Я просто патологически откровенна всегда. А тебя я так толком и не узнаю. Потому, что все время буду помнить, что мы пишем роман, а на другом конце переписки – некий литературный персонаж, испытывать дружеские чувства к которому также неестественно, как влюбляться в Джо Кокера, даже если его песни кажутся симпатичными.
     Может, давай начнем с другой стороны? Познакомимся сначала, как-то подружимся, а уже потом из этого что-то слепим, если итог окажется интересным как отделимый результат нашей переписки. Фрагменты какие то возьмем, дополним, приукрасим. НО не себя, а нашу художественную выдумку.
     Знаешь, переписка двух людей в неизмененном виде, как мне кажется, может быть интересна только в том случае, если это реальная, пусть не приукрашенная переписка лиц, интересных всем (моя любимая переписка – Цветаева с Пастернаком), или переписывающихся по поводу события, интересного всем (PR-повод), как переписка Улицкой с Ходорковским, к примеру. А в остальных случаях – это должен быть умело построенный сюжет с известным автору результатом. Причем, и сюжет, и результат должны отвечать «хотелкам» определенного круга читающих людей. Помнишь роман в письмах лейтенанта Шмита (чьим сыном был О. Бендер) в изложении все того же Пастернака. Почтовый роман, кажется, это называлось? Я уже не помню, читала в классе седьмом. Мы с тобой готовы это определить прямо сейчас - круг лиц и хотелки?
     Предлагаю обсудить. Заметь, что опять мое по-же-ла-ние. И я готова обсуждать ситуацию. И готова сразу писать роман. Но мне симпатичнее в другом порядке.
На тебя не очень напрягла этим письмом, заумью? Не огорчайся, я не всегда бываю таким ментором. А так – белая и пушистая, как и положено быть рожденной в год белого, или серебряного кролика, - или кота.
Обнимаю крепко (и поздравляю, мы перешли на следующую ступень).
























                1/17/10
     Да я так и знал, что промажу. Меня из армии и из милиции выгнали за то, что стрелять не умел, никогда ни в кого попасть не мог, только шуму много делал, страху нагонял. Правда, я об этом никогда не пожалел. Теперь даже на охоте, когда жертва уже на мушке, думаю, убить или напугать. Выбираю всегда второе. Погибают наши младшие братья все одинаково, а вот пугаются, ой, как по-разному. Однажды так рогатого оленя напугал, что самому пришлось срочно на дерево лезть. Вот хохоту было...
     Госплан СССР был на проспекте Маркса, в здании где сейчас Государственная Дума заседает. От чего мне даже стыдно немножко. Когда в Москве бываю, всегда хочется узнать, кто теперь там, на третьем этаже в пятом окне справа. А между прочим, помнишь такого, Виктора Самарина? Он был старостой какой-то из наших групп. Достаточно взрослый был. Представляешь, меня когда привели в Госплан, к главным юристам страны, смотрю он, Самарин, там сидит. Хороший парень. Его бедного после инфаркта парализовало, так и не оправился, но пока живёт. А самым взрослым старостой был наш Слава Хабаров. В очках, представительный такой, лет около сорока. Был уже директором типографии, так им и остался после диплома, и на пенсию ушёл им же. Зачем учился? Но мужик он тоже был хороший.
     Но самое интересное, что где-то там в госдуме сидит Жириновский. Говорят. Вместе с нами учился. Я на курсе его не помню, а вот в 89 году он нашел меня и упросил написать устав его партии. Мне тогда смешно это было, но устав я ему написал. А недавно я узнал, что он закончил МГУ с красным дипломом. Подумал как же так? У нас на юридическом факультете в 77 году был один красный диплом, у тебя. Дальше больше, я лучше узнал Жириновского. И вот теперь даже не знаю, то ли гордиться, что вместе учились, то ли стыдиться этому и не признаваться?
     Снова я о чём-то не о том. Ах, да, ты же так хорошо написала и, главное, много, что я, похоже, интересную вещь разглядел. Видишь, как одно к одному всё получается: и учились мы вместе, а не знакомы, и жизнь уже оба прожили, но  по-разному, и обоим нам с тобой писать охота, а стиль, как мне кажется, у нас совершенно разный. Да, а ещё вот что спросить хотел... А школу ты на отлично закончила? Я так, с одними пятёрками, но вечернюю. Получается, что мы с тобой оба отличники, но, опять же, в разное время и в разных местах. Видишь, как интересно всё складывается? Прям, как по нотам. И губная гармошка – тут, как тут...
     Словом, всё это натолкнуло меня на мысль. Она, мысль, пока только мысль, но если вдуматься... Вот ведь ты жизнью своей довольна, да? И если бы спросили, хочешь сначала, прожила бы так же, да? Я так думаю. А у меня всё по-другому, и начинать ее с самого сначала я бы наотрез отказался. Не хочу быть ещё раз молодым, ещё раз любимым, удачливым и т.д. Ну, хоть убейте! Потому, как мучения такие принимать больше не желаю. Устал. И, к тому же, никому не поверю, что люди бывают счастливыми. Против нашей ортодоксальной религии. Зачем же мне ещё раз мучиться. А то, что наехал на тебя, это хоть и было всё в шутку, а оказалось весьма вовремя, ты и ответила достойно. Вот теперь только представь себе, а если не в шутку. Это я уже не о нас с тобой, о ком-нибудь, кто учился на филфаке МГУ. Тут можно и не такое придумать. Ты мне постепенно жизнь свою с гордостью рассказать можешь, и о счастливых её моментах порассуждаешь, и обо всём остальном. Какой хошь героиней можешь быть. А я тебе тоже напишу... Можешь не сомневаться. Мы и поспорить можем, а в чём-то согласиться... Хочешь, я даже могу быть прикованным к больничной койке, или наоборот – по утрам вокруг клумбы бегать.  Подумай. Мысль, мне кажется, может найти замечательное воплощение. Для публики может хорошая переписка получится, интересная, современная.  Мы можем себе пару десятков лет сбросить, или прибавить, хотя, куда ж ещё-то.
     Начало может быть в одноклассниках – вот этого ещё точно не было.
     Мы ещё не начинали, а 1/15 часть полноценного (по объёму) романа уже написана.
     Ведь вот переписка с Ходорковским получилась... Я понимаю, раскрут был обеспечен до начала компании. Но скажу сразу, я в тюрьму ради славы не пойду, и вообще никуда за ней не пойду. Деньги? Можно подумать... Удовлетворение получить? – да! За этим хоть на край света.
     За основу переписки можно ведь взять что угодно. Ты не думай, я ведь и предателем могу обернуться, поскольку хорошо знаю, что это такое. Как в нашем дворе одноногий горбатый нищий - отставной железнодорожник говорил, ты давай наливай, я тебе ещё не то расскажу. Обнимаю.
               
     Забыл. Между прочим, обниматься надо начинать к середине нашей завораживающей переписки. А меня уже интересует финал... Давай, кто-нибудь в лото выиграет?
     Да, вот ещё что. Совсем забываю сказать. Я с 18 лет собирал письма. Все подряд. К сорока годам у меня их было несколько тысяч. Такого богатства я ни у кого не видел, но моё невозвращение уничтожило и их. Хорошо, что память хорошая, многое помню. Это не многолетняя переписка. Обычные письма разных людей, почти всегда не знакомых мне людей. Многое я узнал из этих писем. Но, это отдельный разговор.
     А хочешь, я просто начну рассказывать, ты продолжишь, и так до самого конца истории? Интересно ведь. Обнимаю.













Переписка с Ирмой Винер



09.14.23.
     Володя, почему прервалась наша переписка, объяснить я не могу. Какой-то злой рок. Ты ведь был единственным, с кем я могла быть откровенной, быть сама собой без всяких примесей, которых у меня больше нормы. И вдруг все закончилось. Я знаю, у тебя была какая-то авария, сложная операция, и сейчас ты паралитик. Почему я так беспардонно об этом? Да потому, что знаю тебя очень хорошо, и для меня ты навсегда останешься таким, каким я тебя знала. Я даже не хочу слышать, лежачий ты, колясочник или на костылях – все это для меня так неважно.
     Ну, хватит об этом, а то самой страшно становится. Последний раз мы с тобой виделись лет двадцать назад, потом мы нашли друг друга на одноклассниках, лет пять назад. На Фейсбуке узнала, что ты уехал из Америки и вернулся в СССР, в смысле в Россию. Короче, вернулся туда, откуда уехал. Я сначала не поверила, а позже позавидовала, и тут же за этот грех меня наказал бог – я попала в больницу со сломанной ногой. Представляешь, в моем-то возрасте кости ломать? Но не это главное, нога в порядке, хожу с палочкой, скоро все пройдет, во мне много всяких витаминов. Главное здесь то, что упала я ровно год назад, четырнадцатого сентября двадцать второго года. И вот лежу я в больнице недвижима, развлекаюсь интернетом, и вдруг узнаю, что с тобой тоже что-то случилось. Из того же Фейсбука узнаю. А потом узнаю, что ты тоже упал и свернул себе шею. А теперь самое главное. Мы с тобой попали в этот кошмар в один день. Я на пятой авеню в Нью Йорке, а ты где-то под Москвой. И что это было? Ты не знаешь?
     О здоровье твоем я не беспокоюсь, ты бессмертный, и правильно делаешь.
     Я не очень уверена, будешь ли ты мне отвечать. Поэтому, если напишешь только одно слово, да или нет, я и этому буду рада. Твой ответ никак не повлияет на мое отношение к тебе, ты это знаешь. Ты по-прежнему остаешься самым дорогим мне человеком. Очень хочется знать, как ты? чем занят? Целую, твоя Ирма.

















                10.10.23
     Мой ответ – да.  Я буду тебе отвечать на твои письма, хотя ты знаешь, я люблю писать, но только не письма. Переписку я ненавижу. Каждое письмо встречаю с тревогой, боюсь плохих вестей. Но так уж бог создал человека, не только в поту добывать свой хлеб да рожать в муках, но еще и, как камень на шею, создатель дал человеку как раз то, что ему совсем не по душе, чего он врагу не пожелал бы.  Так и случилось, письма стали частью моей жизни. Из Армии я писал матери каждый день. Одну строчку – мама, у меня все в порядке. А ей только это и надо было знать. А когда попал в госпиталь, за меня писал лежащий рядом солдат. От него я и узнал, что даже эта одна строчка, но каждый день, выглядела наказанием для пишущего.
     То, что с нами случилось в сентябре думаю, – простое совпадение. Большее пока нам не известно. Хотя я не удивлюсь, если лет через пятьдесят такие совпадения будут объяснимы. Помнишь нашу юность? Когда только появлялись цветные телевизоры? Если бы кто-нибудь тогда нам сказал, что в старости мы с тобой будем носить в кармане маленькую коробочку размером в пачку сигарет, в которой будет телефон с телевизором, и фотоаппарат с телекамерой, сколько бы смеху тогда было бы. А сейчас без этой коробочки трудно себе представить нашу жизнь.
     О себе писать – это самое сложное занятие для меня. Я не очень понимаю, что со мной происходило на протяжении всей жизни и продолжает происходить. А тут еще старость, инвалидность. Отвратительная вещь. Меня спрашивают – ну, как ты? Я вот каждое утро спрашиваю своего кота Ваську – ну, как ты? И в ответ он даже не мяукает. Потому что кот у меня умный, а вопрос этот глупый. В старости такой вопрос походит на издевательство. В старости, как в старости и ничего больше. Причем, у всех стариков, во все века было одинаково, с телефоном в кармане или без него, –  все одно. В старости почти никого не остается. И я тому прекрасный образец. Жену я отпустил сразу же, как стал паралитиком. Отпустил, а она, как птичка с ладони вспорхнула. Я даже не ожидал такого. Зачем мне от нее ждать того, чего она дать мне не может, да и не хочет. Такой она человек, поэтому пусть доживает свою жизнь, а мне останется моя. Вернувшись в Россию мы с ней перестали понимать друг друга, хотя прожили вместе двадцать восемь лет. Но жили мы в Америке, в другой стране. Там нам было хорошо вместе. Здесь все по-другому. Там деньги нас объединяли друг с другом, а здесь разъединили.
     Друг у меня остался один, и только потому, что молодой еще. Вадим Месяц, ты его знаешь, поэт, писатель, ему и шестидесяти нет. Еще Николай Алексеевич Данилин есть. Ты его не знаешь, хирург, ему за семьдесят, весь изрезанный его же друзьями-коллегами, зашитый, весь в шрамах. Удивительно, что живет еще. С таким здоровьем не живут, но у него сын еще несовершеннолетний, жена молодая, за ним ухаживает и, похоже, любит его, а это большой стимул оставаться в строю живых. Очущение, что ты кому-то нужен сильнейшая причина оставаться в жизни. Вот за него, за Колю, душа болит. Он пятьдесят лет простоял у операционного стола, доктор медицинских наук, профессор, скольким людям он вернул жизнь, а пенсия у него такая же, как и у меня, еле-еле набравшего стажа и ничего полезного ни людям, ни стране не давшего.
     У сыновей моих свои жизни, и они, эти их жизни, не пересекаются с моей. И это, думаю, нормально. По всему этому переехал я из Москвы в Сочи, в тепло, а после операции перебрался в горы, с которых видны манящие снежные вершины Кавказского хребта. Сижу на террасе, смотрю на эти вершины и ни о чем больше не хочу думать.
     От моря два километра в гору, крутую гору. Но я вожу машину. Живу один, отшельником, ни с кем не общаюсь. Да и не с кем здесь общаться. Правда, каждый день звоню во Флориду сестре, но это только для нее, каждый день докладываю ей, что жив. Она боится, что я помру, а она не узнает об этом, поэтому каждый день я ее убеждаю, что живой. Из всего этого, как ты понимаешь, общение с тобой мне будет очень кстати.  Целую. В.Г.












10.20.23.
     Володя, спасибо, что ответил. Я очень рада, что наша переписка восстановилась. Да, ты прав, старость – это еще то предательство. Меня это тоже коснулось. Правда, подруг особенно у меня никогда не было. Я никогда не верила в дружбу. Не научилась. Помню, ты ведь писал повести и рассказы, даже роман какой-то написал. Продолжаешь писать? Пришли что-нибудь. Я любила тебя читать. Не большой знаток я в литературе, но твои истории мне нравились. И вообще, ты мне всегда нравился. Часто тебя вспоминаю.
     А помнишь, как мы познакомились? Я помню все в подробностях, и мне ни капельки не стыдно за свое позорное прошлое. С удовольствием повторила бы его.
     А познакомились мы с тобой в зоопарке. Символично, не правда ли? Но крайней мере, мне тогда только там и место. Да и сейчас тоже. Это произошло необычно. Был конец мая. Я тогда была... как бы это сказать...? Любила выпить, покурить дурь всякую и поваляться на траве. А ты был совсем другим. Помню, как ты схватил меня за джинсы и так сильно потянул, что штаны мои в каком-то месте лопнули. Я хотела вырваться, но ты так близко прижал меня к себе, да еще что-то такое сказал, что я забыла, как трещат мои джинсы. Потом ты меня привел к себе на Шмитовский, чтобы зашить лопнувший шов. А я, дура, по привычки, видно, ничего не подозревая, сняла штаны. И мы неожиданно познакомились еще ближе. Помнишь?
     Только не говори, что не помнишь. Это было прекрасное время. Влюбилась я в тебя, правда, еще раньше, когда ты появился в нашем дворе. Это была любовь с первого взгляда. Боже, как же я тебя любила. Такого чувства еще раз испытать мне никогда больше не довелось. Ну, и ладно. Я же помню это чувство, и от этого мне жить легче, думаю, не зря прожила, что-то было, что-то чувствовала... Тебе тогда признаться в своих чувствах я не могла. Я же спала тогда со всеми подряд. Хороша бы была я, если бы призналась тебе в своей любви. Вот смеху было бы.
     Потом ты уехал, и моя жизнь остановилась, потеряла смысл. Я бросила пить, курить и спать с кем попало. Год, а может больше у меня никого не было. Я стала колючей, недоступной и мечтала только об одном – уехать. Мне было все равно куда, лишь бы уехать. Подвернулся случай, я вышла замуж за немца. В Германии я встретила англичанина. Уехала с ним в Лондон. Там я познакомилась с японцем. Уехала в Токио. И там я влюбилась в американца. Это был мой последний брак. Мне было тридцать два, когда мой Джон умер.
     Тебя я помнила, но уже не любила как раньше. Вспоминала тебя, всех сравнивала с тобой и уже ни на что не надеялась. Потом, как провал в памяти, или действительно так и было, год или два ничего не происходило и ничего не помню, было скучно, одиноко и вспомнить нечего.
     И вот тут, с этого момента, все и началось. Началась новая жизнь. Мужчины меня перестали интересовать, и это так их возбуждало, что проходу мне не было. После смерти мужа, я была вынуждена работать. Попала на работу по уходу за старушкой. А она оказалась матерью какого-то влиятельного человека. Человек этот к матери приезжал редко. Старушка любила его и скучала, часто плакала. Однажды я не выдержала и высказала ему все то, что должна была сказать ему его мать. И представляешь, он запал на меня. Вместо того чтобы уволить меня, он стал ухаживать за мной. Ухаживание это было необычным. Он повысил мне зарплату раз, потом другой раз. И когда моя зарплата стала неприлично большой я его прямо спросила, чего он хочет. И он признался, что хочет переспать со мной, но у него есть жена. Я сказала, что жена об этом никогда не узнает. Он повеселел и еще прибавил зарплату. У меня появилась новая машина. А когда старушка умерла, он познакомил меня со своим начальником. И пошло, и поехало.
     Так я стала эскортницей, иначе говоря, дорогой проституткой по вызову. Мне это было не трудно сделать. Нью Йорк для меня стал маловат. Я ездила, летала, плавала, созерцала мир богатых людей, а сама жила простыми желаниями, без зависти и сожаления. Очень скоро я поняла, что в первом классе летают далеко не первоклассные люди. Я вообще многое чего стала понимать. В Америке легко стать богатым, а бедным еще легче. Больших усилий требуется оставаться человеком с людьми, когда поднялся на верх. Но это необходимо, потому что в любой момент ты можешь оказаться снова внизу, среди людей.
     Эскортный бизнес я бросила в пятьдесят пять. Бросила совсем не из-за возраста. Я оставалась достаточно востребованной у мужчин. Молодые хотели взрослую, опытную женщину, а тем, кому за семьдесят, только и мечтали о такой, как я. Один из моих поклонников сделал мне хорошую пенсию от своей компании, а я к тому времени устала и решила успокоиться. Сначала захотелось стать женой, завести семью, но оказалось, что уже не смогу жить с кем-то долго, и быть преданной кому-то одному. Словом, я узнала о себе то, чего раньше не знала. Поняла, что я и избалована, и истаскана мужчинами, и исправить это уже невозможно. Посмотрела на себя со стороны. Ужас. Но не расстроилась. Просто оставила мыслю о семье, как что-то постороннее, не соответствующее реальности. Зато в реальной жизни я стала мудрой, прожженной теткой, чего только ни видавшей на своем веку. А все мужчины для меня теперь стали скучными, неполноценными, глупыми и смешными. Но есть, конечно, исключение.
     И вот в таком состоянии, надо же, совершенно неожиданно я встретила тебя на Брайтоне. В русском магазине ты покупал селедку, хлеб, гречку и прочее. Помнишь? А я за тобой следила. Не была уверена, что это ты. А потом у выхода из магазина открыла тебе дверь и, откинув полу плаща, оголила свою ножку, как бы приглашая, да еще улыбнулась, как надо для вашего брата. Помнишь? Стала на твоем пути, как могучая и непреодолимая сила. И ты клюнул. Помнишь? Ты ведь не узнал меня? Только не говори, что не помнишь. Потом мы пошли на набережную в Татьяну и выпили там вина за встречу. А потом... Потом так случилось, что больше мы не встретились, но вскоре завязалась переписка в интернете. Мы нашли друг друга в Одноклассниках.
     Меня снова к тебе потянуло, опять что-то случилось. Но ты уехал из Америки. А сейчас, надо же, мы опять пишем друг другу. Только теперь мы совсем старые, и как я понимаю, одинокие...
     Не бросай меня больше, Володь.  Твоя Ирма.


























                12.02.23
     Дорогая Ирма, я не очень хорошо помню те времена, о которых ты так подробно и с такой любовью пишешь. Помню только зоопарк, нашу лавочку. Я тогда работал в Краснопресненском универмаге. В зоопарк ходил вместе с Игорем Окуджавой, мы с ним тогда вместе работали, он был художником-оформителем витрины в универмаге, а я грузчиком. Он был моложе меня, и я опекал его. Тогда все вы и он тоже только баловались травкой и прочей дрянью, а я старался вытащить его из вашей компании. Были конфликты. Но мы все вместе играли в футбол в планетарии или в пресненском парке. Помню, там было много девчонок, болели за нас. Потом все пили вино Токай, разжигали костер, обкуривали друг друга и футболисты голыми прыгали в Москва-реку. А когда мы, мальчики, выходили из реки, девчонки снимали туфли и с визгом разбегались в разные стороны, а мы за ними. И ведь догоняли. Главное здесь, конечно, что это всем нравилось.
     А вот джинсы твои не помню. А зачем я их порвал? Вернее, зачем я их так резко рванул, что они пошли по швам? Я помню, что именно в то лето меня выгнали из милиции с жуткой формулировкой в трудовой книжке – за нарушение служебной дисциплины. Заместитель министра внутренних дел тогда мне сказал, что восстановить меня может хоть сейчас, а если я не согласен, то волчью формулировку менять никто не будет. Так я попал в грузчики. А учился я уже на третьем курсе юридического факультета МГУ и был очень правильный мальчик, в отличии от всей вашей компании. Кстати, отец Игоря тоже верил, что я смогу вытащить Игоря из зоопарка, но сам, своим поведением только мешал этому процессу.
     После милиции у меня началась другая жизнь. Новые знакомства, новые друзья – все поменялось. Да, я помню комнату на Шмитовском, помню тебя. Очень хорошо помню. Нет, не так. Я тебя никогда не забывал. Ты яркое пятно, нет лучше сказать, яркая звезда в моей жизни. И тогда многое, что происходило. Помню, как ты любила заниматься любовью со мной. Но я даже не догадывался, что ты меня уже любила. В то время я не способен был ответить взаимностью. Ты, наверное, не знаешь, но именно в этот год я поменял всю свою жизнь. Тогда женщины снова в моей жизни начинали занимать особое место. Они снова становились для меня единственным и, пожалуй, сильнейшим мотивом, своеобразным катализатором, или даже поводом и причиной для моих поступков.
     В юности у меня была любовь, которую я не смог сберечь, и должен был ее забыть. Давалось мне это нелегко. Поэтому долгое время влюбиться я не в кого не мог. Сердце мое было занято. А вот тебя я не мог игнорировать. Ты была настолько хороша собой, и я видел и понимал это, а еще меня подкупала твоя покладистость. Ты будто была моей, ты принадлежала мне, как вещь. Все это я чувствовал. Может, это и неправильно, но, видно, ты так хотела, а я чо? я ни чо...
     Ты была со мной все мои студенческие годы. И пожалуй, другой быть не могло, на другую я и не согласился бы. Согласился бы на более яркую, но ярче тебя не было. Я любил ходить с тобой в Метелицу и Лиру, на тебя все пялились, а я, как дурак, наслаждался этой выставкой будто в этом была моя заслуга. И собой наслаждался. Тогда я еще не понимал своей убогости. Когда мы шли с тобой по Калининскому проспекту, все оборачивались, все смотрели тебе вслед. А я хохотал. Смеялся от удовольствия. Ты же ничего не понимала. Тогда ты еще не знала цену своей красоты. Иногда ты спрашивала меня, что не так в твоем наряде, почему я смеюсь, и осматривала свою одежду. Меня это еще больше смешило. Тогда ты была еще маленькой и настолько наивной, что и не подозревала, насколько броской была твоя красота. И все это мне нравилось. Нравилось быть объектом внимания на твоем фоне, быть для всех загадкой: кто я такой, что со мной рядом такая красивая тёлка. А когда я приходил в заведения один,  мне там не было равных. Лёва и Володя, парни с обложек журналов мод, смотрели на меня и не понимали, почему? Почему у меня такая популярность среди девиц? Думаю, все эти девочки надеялись узнать от меня секрет успеха, а я был пустышкой. Пустой, как барабан. По крайней мере, я так думал. Без тебя я был ничто. Твоя красота крепко удерживала меня рядом с тобой, но я знал, что рано или поздно это закончится.
     Потом я женился. Карьера. Взлет. Горбачев. Падение. И конец всему. Как-то одновременно все сошлось в одном месте для меня – в пустоте. Жириновский создавал партию, попросил меня написать устав его партии (он учился со мной на одном курсе). Мне было смешно, когда он говорил, что КПСС скоро не будет. Володя, – говорил я ему, – партия большевиков вечна и никуда деться не может. Он злился. Но устав я ему все же написал. Вскоре я потерял работу, семью и надежду. Жириновский оказался прав. В народных массах он снискал популярность, а я, обманутый надеждой, улетел в Америка, в новую, другая жизнь. Там я, можно сказать, прожил вторую жизнь.
 
     Когда мы с тобой познакомились, я жил еще с бабушкой на улице Качалова, в доме напротив посольства Тунис, особняка Берия. На учебу часто ходил пешком, на работу тоже. Удивительно, но именно тогда у меня произошли всякие необычные знакомства.
     Откуда ты знаешь, что я пишу? Я вроде бы нигде не засветился, да и не желал этого. Да, я написал роман под названием Свободное падение, но через десять лет сжег его, и не жалею об этом. Иногда что-то пишу. Можешь меня почитать на прозе ру. и в интернете что-то есть.
      Сейчас все пишут. Но это временно. Скоро у всех это желание кончится и тогда все узнают, чтобы стать писателем нужно уметь писать или иметь деньги. Я тут недавно так смеялся, когда узнал, что нужно только заплатить, чтобы стать лауреатом конкурса, получить диплом и даже стать победителем. Все зависело от цены. А потом мне стало грустно, когда на сцене Дома литератора я увидел победителей с дипломами в руках. Было уже не до смеху. Кстати, я жил рядом с Домом литераторов, через дорогу. Ходил туда на всякие вечера. Водку там нередко пил с поэтами и писателями, сам того не подозревая.
     Давай я тебе вместо своей писанины лучше расскажу историю знакомства с необычным человеком и актером Смоктуновским. Эта история интересная.
     У Никитских ворот, тоже недалеко от моего дома, в доме кинотеатра повторного фильма было фото ателье, куда я пришел сделать фото на студенческий билет. Щелкнули меня и сказали, что к вечеру будет готово. Вечером не смог, пришел на следующий день. Дают мне фотографии какого-то мужика и уверяют, что это я. Да вы что? – говорю, – с ума сошли? Мне всего двадцать с небольшим, а этому мужику, что на фото, лет под пятьдесят. Посмотрели на меня внимательно, с подозрением и говорят: – да, возраст не совпадает... но ничего, – мило улыбнулись и успокоили, – он, этот мужик, по ошибке не свои фотокарточки взял, а живет он тут рядом. И дают мне адрес. Я читаю и вижу известную фамилию. Смотрю на фотографию. Похож. Спрашиваю, – а вы знаете, кто такой Смоктуновский? Нет – отвечают. Пошел по адресу. Дверь открывает сам Иннокентий Михайлович. Я объясняю, мол, так и так... а он какой-то растерянный, запыхавшийся, как будто только с турника спрыгнул. Смотрит на меня, а я чувствую, не слушает, не понимает. Я терпеливо все сначала рассказываю и протягиваю ему его фотографии. Он их берет, с удивлением рассматривает. А-а-а, – говорит, – спасибо-спасибо. И хлопает дверью. Стою и думаю, а мои фотокарточки...? опять звоню в дверь и опять все сначала. Не слушает, не понимает. Не выдержал я тогда. Вы историю про тупого доцента, – спрашиваю, – и студента по имени Авас, знаете? И тут, наконец, он спускается на землю. Я это сразу почувствовал, взгляд другой, внимательный и сочувствующий. Простите, – говорит, – расскажите еще раз. Потом долго смеялся и извинялся. Тоже рассказал, как уже дома на фотографиях обнаружил не свое лицо. А расставаясь, ткнул в себя пальцем и с хохотом произнес: доцент. Я получил свои фотографии и подумал, необычные они теперь, сберечь надо. Потом мы еще несколько раз встречались, и здоровались, как приятели. Меня это будоражило, поднимало настроение, словно подстегивало быть в жизни достойным этого знакомства. А чуть позже мимо фотоателье этого иду и вижу на витрине лицо знакомое. Смоктуновский. Захожу в ателье, а там та же девица, приемщица. Спрашиваю, – вы меня помните? А как же, – отвечает. Благодаря вам мы узнали, что такой знаменитый человек у нас фотографировался. Вот так.
     А ты, Ирма, прожила интересную жизнь. Надо же... сопровождала за деньги. Наверняка, ты была знакома с интересными людьми. Пусть за деньги, но это уже другая история. Люди от этого не меняются. Расскажи как-нибудь об этом. Мне это интересно. Я всегда считал, что такая жизнь должна храниться в тайне, за семью замками. А тех, кто покупал красивых женщин, я всегда считал ущербными недоумками. Не знал и не понимал этого. Теперь сомневаюсь. А вот женщин этих я никогда не осуждал. У меня даже к проституткам всегда было свое отношение. Всю жизнь мечтал выступить перед присяжными в качестве защитника падшей женщины. С каким бы удовольствием я обвинил бы общество и даже самих присяжных, а потом перешел бы на чарующую красоту, перед которой стойкость и верность мужская превращается в пыль. Удачи тебе, Ирма.


 


























01.20.24.
     Володюшка здравствуй. Да, это так. Я открыла себя, свое преимущество перед другими только в Америке. Знаешь, сейчас модные поэты хотят сочинить красивую строчку давным-давно известную не только мне, но и таким, как я, да и ты эту фразу знаешь с юных лет: «Я все отдам за ночь с тобой». Именно эту фразу произнес один из моих поклонников, неуверенно обращаясь ко мне с заманчивым предложением более тридцати лет назад. Это был один из первых моих клиентов. Он предложил мне круиз на его яхте, но только в виде горничной, поскольку жена его тоже была на борту. И мне стало интересно, чем я так тронула его. Узнала. Ему не нужен был секс со мной. Я выполняла роль красивой штучки. Просто ему нужна была красивая женщина, чтобы крутилась рядом, делала вид, что убирает, подавала напитки, заботилась о нем и его жене. Жена была в восторге, любила часами болтать со мной. В команде были люди, которые и убирали, и заботились обо всем.
     Вот тут-то я и поняла: да я, оказывается, совсем для другого создана. Я красивая. Вернее, такая, какая будоражит воображение мужчин. И мне не надо убирать номера или мыть посуду. Поняла, что успешным и богатым мужчинам необходима женская красота. Пожалуй, им больше и ничего не нужно от женщины. Один цвет моей кожи сводил мужиков с ума. Кроме этого, у меня ведь и еще что-то торчало и бросалось в глаза. Это все вместе, ну, и деньги, конечно, подтолкнули меня заняться проституцией. Вообще-то, я не называла бы это проститутцией. Далеко не со всеми я спала, но у меня со всеми моими клиентами оставались дружеские отношения.
      Надо же, я так свободно говорю с тобой об этом? Это только с тобой. Ты один такой, которому можно все вылить. А знаешь, у тебя есть достоинство – ты способен сочувствовать. Большинство людей знают только значение этого слова, и используют его там, где надо, а вот как это делается, понятия не имеют. Ты умеешь сочувствовать. Поэтому к тебе все со своими проблемами шли. Знали, что не напрасно. Я это знаю еще с тех прекрасных пор. Ты опекал не только Игоря, но и меня тоже. Сам того не замечая, ты влиял на меня. Хорошо влиял. Ты этого не знал. Ты многого не знал. У тебя за спиной о тебе много говорили. Говорили хорошо, но были, правда, и такие, кто подсмеивался над тобой. Ты даже не знал, что тебе клички всякие давали. Я тогда думала, что завидуют. И оно, пожалуй, так и было. Ты ведь не вписывался в нашу компанию. Ты один из всех учился в институте, хорошо играл в футбол, курил трубку, не напивался, как все. И это было круто.
     Так о чем я? Ну, да, и так, я пошла на панель. Пошла туда после смерти Джона. потому что в булочной, где я начала зарабатывать свои первые деньги в Америке, мою красоту никто не оценил. Я там три дня отработала и задумалась. Нашла старушку. А в Москве я даже не догадывалась, что, как ты сказал, такая штучка может быть куму-то интересна. Вернее, я знала, что все хотели со мной переспать, но думала, мужику неважно, с кем, какая женщина, были бы сиськи и всё, а на остальное можно не обращать внимания. Ведь как говорят, все что знает мужчина о женщине, это то, что у нее есть сиски. Да я и сама была безотказной. И ты прав, меня в нашей компании имели все, и это для меня был барьер. Именно моя распущенность мешала мне выбрать кого-то одного. Впрочем, так было со всеми девчонками в нашей компании. Видно, у русских такой обычай, – курица не птица, баба не человек. А в Америке баба, – это национальное достояние.
     А я помню Метелицу и Лиру. Да, ты меня потаскал по злачным местам. И откуда у тебя, у грузчика, такие деньги были? Я же помню, ты был с деньгами. Там, в этих кафе, не простая публика собиралась. Попасть туда вечером было невозможно. Интересно, а что стало с Игорем? Я его тоже помню. Он был у нас в компании самый маленький. Куда-то пропал. Он вместе с тобой пропал. И все пропало. После вас в зоопарке на нашем месте сделали клетки для обезьян. Символично, правда? А наша компания распалась. Иногда хочется пройтись по тем зарослям в зоопарке. Но это желание мимолетное, нет тех мест уже, ни лавочки с чугунными подлокотниками, не тех тополей, и трава уже не такая зеленая.
     Вернемся ко мне. Моя профессия, женщины по вызову, обязывает меня хранить в тайне персональную информацию моих клиентов, но, слава богу, не запрещает рассказывать чего мы там делала и с какими чинами чего вытворяли. А там, поверь мне, много чего интересного было, много такого, о чем простой человек не знал и не думал, что такое может быть. Один из моих влиятельных поклонников любил мне рассказывать, как бы он устроил миропорядок, если бы ему дали волю. Боже мой, это же был законченный фашист. А я научилась слушать и не перебивать. Профессия такая. Не каждая сможет. Красивая морда лица с фигурой и выпуклостями всякими, – это только возможность стать плохой девочкой. Много чего нужно усвоить, запомнить и никогда не нарушать. А вот на это не многие способны. 
     Впрочем, я тоже не все могла. Так и не научилась пить виски. Фу-у-у... гадость какая. Знаю, ты мог пить все подряд. Зато я курю. Курю много, даже сигары люблю, и голос мой стал таким низким, грубым и хриплым, как у алкаша. Кстати о сигарах. Самые лучшие из Гаваны, и они всегда есть у моих клиентов. Простым людям запрещают курить вражеский табак, а богатым нет. В России, наверное, тоже так же. Здесь большой разрыв между бедными и богатыми. Да что я тебе об этом, ты и сам знаешь.
     У меня здесь есть подружка, Люся. Она недавно переехала, многое мне о России рассказывает. Про вашу Думу поговорить любит. А вот интересно, правда ли, что депутаты в этой Думе в большинстве своем артисты, музыканты и спортсмены, как в песне – акробаты и шуты? Потом она говорит, что среди депутатов много героев всяких, ученых, космонавтов? Раньше в советах всяких тоже герои были, передовики производства и председатели колхозов, а теперь спортсмены с музыкантами значит? Я не верю. Это же глупо. Дума, как я понимаю, орган законодательный, а что может музыкант или спортсмен? поднять руку, да и только?
     Вот ты же юрист, умный. Должен быть умным, если юрист. Скажи мне, почему так плохо в России? И почему фильм Брат считается шедевром? Его крутят и акцентируют внимание на фразе – сила в правде. Будто, правда – понятие всем известное и на всех языках звучит одинаково. Чушь какая-то. Впрочем, ты можешь мне не отвечать. Эта материя тонкая. У каждого своя правда, поэтому люди и воюют друг с другом, каждый за свою правду готов в глотку вцепится брату родному.
     А еще, чего ты не знаешь. Я, пытаясь быть похожей на тебя, тоже начала собирать письма. В нашей юности было модно писать письма. Девчонкам писали из Армии, из тюрьмы и просто так, из разных мест признавались в любви на бумаге. В подростковом возрасте мне читали такие письма мои старшие сестра. Письма были разные, глупые и умные. Но коллекционировать письма я начала после знакомства с тобой. Итак меня это затянуло, что уже к двадцати годам у меня их было несколько сотет. А когда я уезжала в Германию, их было уже больше тысячи. Они меня многому научили. Много писем  было от отца. Я ведь мулатка. Арабская мулатка из Африки по отцу. Отец мой был почти черным. Об этом я еще никому не говорила. Да и сама я узнала об отце, когда получала паспорт. В школе меня звали шоколадкой. Я такой и была. Многие меня принимали за цыганку, но я хорошо училась, и это было подозрительно. Мама меня родила в возрасте за сорок. Она тоже, еще та была. Но я уродилась, скорее, в отца, в его родню. Стройная, с высокой грудью, красивыми ногами и вздернутой попой. Пожалуй, от мама мне досталось только одно, – рано по рукам пошла. Только вот с тобой я встретились поздно. Так поздно, что от меня уже почти ничего не осталось.
     У моей Люси в Москве живет сын, Сережа. Ему уже за пятьдесят. Она его родила рано, в семнадцать. Сын получился неудачный. Несколько раз был женат, в каждом браке по ребенку, не работает, короче, непутевый.  Попал этот сын в больницу в Калуге. Сломал спину. Свалился откуда-то, но был трезвым, что удивительно. Написал матери письмо, которое я читала и, честно говоря, не поверила не единому его слову. Думала, что специально так пишет, чтобы мать побольше денег выслала. С другой стороны, я и не такое о жизни в России слышала.
     Привезла его скорая помощь в Калужскую областную больницу с подозрением на травму позвоночника. Сделали ренген, анализы и ничего не нашли. Спросили, – деньги на такси есть? Он говорит, что ходить не может, и все тело онемело. Ему не верят. Говорит, что все пройдет со временем. Но он настоял. Потом пришла молоденькая девушка, осмотрела его, поговорила и пообещала положить. Попал он в палату, где больные лежали с инфарктом и инсультом.
     На утро принесли завтрак на подносе, потом новое обследование, опять анализы, рентгены. Травма позвоночника подтвердилась. Потом обед принесли прямо в пастель, столик приставной, все удобно, современно. Пришел хирург, сказал, что нужна операция, и его перевели в нейрохирургическое отделение. Отделение это, как небо и земля отличалось от того, куда его положили сначала. В маленькой палате три человека. Лежат больные с ушибами головы, подобранные в основном на улице в пьяном виде. В коридорах кричат, хохочут и ругаются весь день, ночью никого нет. Вечером принесли ужин. Смотрят на Сережу и кричат, – а это кто? Из коридора отвечают, – это у нас новенький. Ну, и что, что новенький? у меня посуды для него нету, – кричат. Минут через тридцать приносят тарелку с кашей, но без ложки. На утро то же самое.
     Оказывается у каждого пациента в палате своя посуда, под краном, тут же в палате, сами все моют эту посуду, а утром нянечка в эту раковину сливает мочу из уток. Так прошел первый голодный день. Правда, была и приятная минута. Пришла его проведать та самая девушка, которая положила его в клинику.
     На второй день операция. После операции мальчик наш не мог пошевелить ни ногами, ни руками. Дня через три нашли соломинку, чтобы пить. Без соломинки он не мог пить. Три дня. Фильм ужасов. До этого он тоже не пил. Сначала не было кружки, потом соломинку искали.
     Повторная операция. Состояние недвижимое больше недели. Каждое утро он просит врача прописать ему снотворное. Врач обещает, но каждый вечер медсестра говорит, что снотворное не выписано.
     Бедняга жалуется, что десять дней не ходил в туалет. Нянечка делает клизму пальцем, и говорит, – терпи. Стул становится жидким и частым, мочеиспускание болезненное, обнаруживается цистит. Жалуется на боли. Соседи по палате дают свою посуду и кормят его с ложечки. Каждый понедельник заведующий этого отделения, некий доктор Голованёв, обходил все палаты. Вот интересно, не мог же он, этот, с позволения сказать, доктор, не знать, что в его отделении самообслуживание. Я читала и не верила. Сомневалась. Может, Люсин сын, этот Сережа, обижен на судьбу или не совсем здоров психически. Так я подумала.
     И вот я хочу спросить тебя, ты же теперь там живешь, правда ли это? Я не верю и верю. Такое вот у меня двоякое чувство. Целую. Твоя Ирма.          
 






















                02.02.24
     Мне трудно сказать, что там происходило с сыном Люси, и правда это или нет, сказать не могу. Но с другой стороны, в Америке тоже не все благополучно в медицине. Я как-то пришел к врачу своего округа в штате Пенсильвания, где жил когда-то, с покраснениями на лице. Он меня осмотрел, потом взял скальпель, и срезал на спине родинку. Сказал, что она ему не понравилась. Показал мне ее и пообещал отдать в лабораторию для исследования. Через неделю звонит медсестра и сообщает, что онкологии у меня нет, а еще через неделю приходит счет на пять тысяч долларов. Я  этого тоже понять не смог. Мне такая забота обо мне не нужна. Да и не за этим я приходил к доктору. Покраснения на лице лечил сам, народными средствами.
     Игоря Окуджавы давно нет. Он умер в Нью-Йоркской больнице. Наркотики его все таки убили. Я не успел проститься с ним.  А вскоре умер и его отец. Вины своей Булат не признавал, а она была. В смерти Игоря отец был тоже виновен. По крайней мере, я так считаю и, поверь мне, это не голословное обвинение. Песни у Окуджавы хорошие, а вот отец из него не получился. Ну, бог ему судья.
     Теперь по поводу сочувствия. Думаю, ты ошибаешься. Чувствовать чужую боль – это качество любого человека. Хотя есть и такие, которые не способны этого делать. Но это исключение. Таких людей и людьми-то назвать нельзя. У них эгоизм зашкаливает. Кроме своих бед они ничего не видят. Я встречал таких. Это ужасные люди, склонные к притворству и предательству. Но таких мало.
     Ты меня спрашиваешь, откуда у меня, у грузчика, были деньги? А ты не помнишь еще одного постоянного посетителя Метелицы, Николая? Он тоже был грузчиком в Доме мебели на Ленинском проспекте. Вот он был богатый чувак. Мебельный гарнитур из Чехии стоил дорого, а по блату в два-три раза дороже, и желающих было больше, чем гарнитуров. А ведь там еще и стенки всякие были. Люди на  очереди годами стояли. Так что, я был мелкой сошкой, обычным спекулянтом. Когда привозили дефицит, его разгрузка было делом секретным. Знаешь, тогда ондатровая шапка стоила тридцать шесть рублей, а с рук больше тысячи рублей, как и всё дефицитное. Да, я брал грех на душу, спекулировал, и это было совершенно безнаказанно.
     Это хорошо, что я могу не отвечать на твои вопросы о политике. Не люблю я эти разговоры. Все понимаю, но что я могу сделать? Мог бы прочитать лекцию на тему государства. Но об этом столько написано. Мой теска Графский Владимир много написал об этом, только все это мимо. Если писать о государстве, о его устройстве, легко можно попасть в преступники. Этого я не боюсь, просто мои потуги ничего не изменят. Кстати, есть такая книжечка, тонкая до неприличия, «Происхождение семьи, частной собственности и государства», Энгельс автор, по-моему. Так вот я, видимо, знаю обратный порядок этого процесса. Пожалуй, я мог бы рассказать подробно отчего и куда уходят государства, империи и семьи, в частности, я для примера взял бы советский союз. Исчезновение союза для меня это было не просто событие, для меня это была смерть одной жизни и начало другой. Правда, переживал я свою смерть не сразу, когда понял, что погиб, а спустя несколько лет. Я много думал о большевиках, коммунистах, о партии и людях, как партийных, так и беспартийных. Я бы смог, пожалуй, вскрыть причины ослабления государства, его конструкции. Мог бы рассуждать, как архитектор, как строитель. Но кому это сейчас надо? Да и мне не к чему. В этом смысле меня больше нет, и никакой лекции я читать никому не буду. 
     Я живу отшельником. Знаю, долго так я не проживу, поэтому ищу женщину. Ищу помощницу по дому в обмен на человеческое отношение, плюс расходы, а жилье, питание и прочее прилагается, как само собой разумеется. Оказывается, и это не так просто сделать. Желающих мало. А если такие и есть, то опустившиеся женщины, алкоголички и без мозгов.
     Кстати, в феврале я собираюсь на Филиппины. Взял бы и женщину с собой. А может там обоснуюсь, ведь у меня пенсия американская есть, там я ее получать смогу. Кроме того, говорят, там медицина творит чудо. Очень хочется стать на ноги, чувствовать себя полноценным. На этом, дорогая моя Ирма, я с тобой прощаюсь. Целую. В.







02.10.24.
     Володюшка, как же приятно читать твои письма. Я ведь здесь тоже в полном одиночестве. Ничего не хочется. Есть деньги, билеты продают во все концы, а никуда не хочется. Недавно меня соблазнили в круиз на Багамы и обратно. Я поплыла, дура, совсем забыв сколько мне лет. Такая скукота была. Ты знаешь, на корабле всё есть, а мне ничего не надо. Так я не чаяла быстрее вернуться домой. Хотя дома кроме телевизора ничего нет. И никого. У тебя хоть кот Васька есть. Я его видела в Фейсбуке, рыжий и, видно, умный. А я не могу даже кота завести, настолько я эгоистичная натура. Отлучаюсь часто, и тогда с кем он будет?
     Я сейчас подумала. Ты ведь улетел в Америку в сорок два года. В таком же возрасте не стало и Высоцкого. Может так и надо жить. Ты в сорок два тоже закончил жизнь в России. Понятно, ты не Высоцкий, но ты полностью реализовался к своим сорока двум. Скорее всего, так и надо. В любом случае, в старости жить нет никакого смысла. Я удивляюсь нашему президенту. Он же немощный старик, ходячий труп. Зачем это?
     Ты уехал и смог начать сначала. Всё сначала: язык, образование, семья, работа и прочее. Ты смог прожить другую жизнь. Так что, у тебя за спиной, Володечка, две жизни, а это редкий случай. Что нельзя сказать обо мне. Я и сейчас не реализовала свои возможности. В эмиграции редко кому удавалось начать все сначала. А ты молодец. Ты ведь попал сразу работать в компанию Kroll Association? Я знаю, это частная контора. В восемьдесят девятом оно только набирало силу. А в девяностом оно занималось поиском денег компартии союза. Выходит, ты был в гуще этих событий. Но, насколько я помню, ничего не нашли американские сыщики. Коммунисты умели прятать. А сейчас, недавно, эта контора была продана за несколько миллиардов долларов. Очень известная компания. Видишь, как ты быстро вжился в новый мир. Редко кому так удавалось.
     Меня многие спрашивают, хочу ли я побывать в Москве? Сама себе удивляюсь, но не хочу. Вот ты вернулся в Москву, хотя и не москвич, а я москвичка, и не хочу. Я слышала, той Москвы, в которой я выросла, уже нет. Даже названия улиц другие. А помнишь испанский двор? Дом, где снимался Романс о влюбленных? У меня в том доме подруги были. Да и ты, насколько я помню, захаживал в этот двор. Там клумба в центре двора была, по-моему с фонтаном. Что там сейчас, в том дворе? Там же были коммунальные квартиры и совершенно закрытая территория.
     А ты не собираешься сюда? Кстати, ты же имеешь американскую пенсию. Тебе хватает? Если нет, я могу помочь. С некоторых пор я осталась одна на этом свете. Мама давно умерла, когда я была в Германии. Сестра тоже, как-то одно за другой. Детей у них не было. А отца я не знала и никогда с ним не общалась. Друзей у меня не было и нет. Так что, кроме тебя, Володюшка, у меня никого нет. Не забывай об этом.
     Я знаю твое правило, не встречаться ни с кем из прошлого. Хочешь в памяти сохранить молодые, красивые лица. Может быть, ты и прав, хотя я так не могу. Хотела бы тебя увидеть, тем более, что видела твои фотографии в Фейсбуке, где ты уже не молодой, с какими-то людьми, которые мне не знакомы.
     Вспомнила. У меня в том доме, в испанском дворе, жила одноклассница, Светлана. Она была моей лучшей                подругой. Сразу после школы, ее как подменили. А раньше была скромной и недотрогой. Помню, в школе, в классе шестом или пятом, говорит мне, – пойдем, покажу что-то. Пошли, заводит меня в школьный двор, смотри, – говорит, – видишь? Я смотрю, а на земле лежит презерватив. Ну, и что, – говорю, – это то, что ты хотела показать мне? Ты что не видишь? – возмущается, – это же, это... и произнести слово презерватив стесняется. А я, будто давно знакома с этим приспособлением, фыркнула и произнесла громко это запретное слово. Ты что? Тихо! Вот такая она была. А после школы, мама родная, она еще больше меня творила. Каждый, кто хотел, легко добивался ее тела. И только один мальчик, тоже одноклассник, не тронул ее. Но вот случилось так, что они остались вдвоем, и он тоже захотел ее, а она остановила его. Он обиделся, еле сдержался ни назвать ее шлюхой, а она опередила его, попросила не считать ее шлюхой, и если он хочет ее взять так же, как все другие, то может это сделать и катиться на все четыре стороны. Я когда узнала об этом, зауважала ее.
     Закончилась эта история необычно красиво. Они поженились и уехали жить в другой район Москвы. А через три-четыре года, когда ее сыновьям близнецам было годика три, они вернулись и стали на зависть всем жить так хорошо, что у наших бабок язык не поворачивался назвать ее шлюхой. Я тогда уже любила тебя и так мечтала быть на ее месте с тобой. А сейчас думаю, это была любовь. Любовь, которая заткнула всем рот. С тех пор я стала задумываться о своих поступках.

































                02.12.24
     Я тоже помню тот испанский двор. Сейчас там какая-то чеченская организация, типа посольства. Но не уверен. Помню твою подружку Свету. Пробы ставить было негде, блудница была еще та. А вот, что вышла замуж, я не знал. Ты права, я не хочу встречаться с одноклассниками и бывшими сослуживцами, хочу сохранить их в памяти такими, какими я их знал.
     Ты меня напрасно сравниваешь с Высоцким. Он человек редкий, а я обычный, как и многие. А если и отличался чем-то от других, так это тем, что мне трудно было находить язык с людьми, они меня раздражали, многих я и за людей-то не считал. И это моя проблема, а не людей. Так что, я, скорее всего, даже хуже, чем большинство из них. Но мне всегда везло. Могу даже сказать, я –  баловень судьбы. И в СССР и в Америке мне везло. Не повезло только с семьей. И от тебя я отличаюсь полом и тем, что ты не завела семью, а я пытался это сделать, сам не понимая своей неспособности. Ты вовремя поняла, а я нет. 
     Деньги партии мы тоже не нашли. Но я заранее знал, что никаких денег нет. Вернее, они, может быть, и были, но не в таком количестве. Эта детективная контора помогла мне получить вид на жительство в Америке. И это было везением, еще каким везением.
     Большое спасибо тебе за желание помочь мне. К счастью, я не нуждаюсь в материальной помощи. У меня пенсия небольшая, но мне хватает, даже остается. Да и не нужны мне деньги, никогда не видел в них смысла, и, похоже, потому, что никогда не нуждался в деньгах.
     Ты лучше расскажи мне в подробностях о своих похождениях. Я ведь знаю, ты прожила интересную жизнь. Удачи тебе. В.




























02.15.24.
     Дорогой Володя, не такая она уж и интересная, моя жизнь. В какой-то момент у меня, в моем необычном способе заработка, была помощница. Так надо было. Кто-то хотел, чтобы «горничных» было две. Много таких мужчин, которым одной мало. Мне пришлось искать. Это был непривычный и вредный труд, разрушающий женское моральное начало. Русские, украинки и все остальные из бывшего союза не подходили. Все они были с гонором, жадные, без всякой морали. Каждую хотелось выгнать, как только она открывала рот. Всем хотелось сначала получить деньги. Нашла американку. Катрин Сонер. Себя она называла Кэйси, по названию двух первых букв. И я ее так звала, ей это нравилось.
     Кэйси четыре года отсидела в тюрьме, и все эти годы она была вынуждена отдаваться  начальнику тюрьмы и врачу тюремного лазарета. Это было отвратительно. Начальнику тюрьмы было около семидесяти, врачу пятьдесят с лишним, а ей чуть больше двадцати. Но у нее не было выхода. Уродилась она красивой и с точеной фигурой. Кстати, попала она в тюрьму за нанесения телесных повреждений насильнику, но суд признал виновной ее, а насильника оправдал. Представляешь? Получила четыре года двойного изнасилования, за сопротивление одному. Злая шутка судьбы: сопротивлялась насилию, так вот тебе за это, получи.
     После освобождения ей уже было все равно. Позвонила мне, я ее пригласила на собеседование. Спрашиваю, – а что тебя заставляет идти на панель, – а она говорит, что для нее теперь вся жизнь панель. Меня, – говорит, – всю жизнь насиловали, и я ничего с этого не имела. А теперь, вот, решила брать за это деньги. Спрашиваю, сколько денег хотела бы. А она говорит что на любые согласна. Девочка была броской, я знала, что она много чего может получить от жизни. Но я побаивалась, что Кэйси захочет мстить и сорвется на каком-нибудь клиенте. Но, слава богу, она оказалась умнее, чем я думала.
     Она смогла отомстить непосредственно своим тюремным насильникам. Вернее, только врачу. Начальника тюрьмы найти не смогла, он ушел на пенсию и исчез. А вот доктора она нашла и расправилась с ним на все сто. Расправилась классическим образом. Она просто узнала, где этот доктор живет, все подробности о его семье узнала и придумала план. Оказалось у него был сын, тоже доктор, неженатый и по возрасту очень подходил ей в женихи. Она быстро сообразила, прикинулась невинной девочкой, влюбила его в себя, переспала с ним и смогла сделать так, что он был без ума от нее. А когда все так далеко зашло, что надо было уже знакомиться с родителями, она еще раз прикинулась простушкой и поехала знакомиться. Когда приехали в дом родителей, тут-то все и вскрылось. С врачом плохо сделалось, а она извинилась и убежала. Сын пока в недоумении откачивал отца, Кэйси вернулась на другую, заранее арендованную, квартиру. Сын потом несколько раз звонил ей. И в конце концов, она рассказала ему, как его отец четыре года насиловал ее.
     Но больше всего, как всегда, страдают невинные. Жену доктора эта страшное известие подкосило напрочь. Ведь муж у нее был всю жизнь верным и честным, и вдруг. Так что, для жены это была настоящая трагедия. Брак на старости лет распался, а сын перестал общаться с отцом. Однажды, доктор позвонил ей и сообщил, что она разрушила его жизнь. А Кэйси ему ответила, что  ничего плохого она не делала, только снимала трусы по его требованию, и считала его половое влечение простым психическим расстройством, а про семью и сына и знать не знала. Уверила доктора, что с его сыном познакомилась случайно.
     Вот такая история. Коварной девочкой оказалась, а в остальном она умница и хорошая. А какая моральная подоплека? Она и сейчас пользуется большим успехом, и я думаю, благодаря своей моральной стойкости. Клиенты в восторге от нее. Много раз она могла бы выйти замуж, но не захотела. Ты можешь написать роман по этому сюжету. Можешь даже сказать, что основан на реальной истории.
     Кстати, ты помнишь рассказ Мопассана Пышка? Так вот, у Кэйси тоже что-то подобное той истории было. В камере, где она отбывала свой срок, с ней вместе отсиживалась негритянка, которую все звали мамочкой. В тюрьме эта мамочка была в авторитете и заправляла всеми делами. Так вот эта мамочка и свела ее с начальником тюрьмы и доктором. За это мамочка и ее подручные пользовалась какими-то льготами, а расплачивалась за эти льготы только Кэйси. Выхода у нее не было. Мамочка даже не уговаривала Кэйси, она просто сказала, что из всех это самый лучший вариант, который ее ожидает за решеткой. Сказала, что не надо было такой красивой рождаться, а уж если родилась, то нада расплачиваться. Вот так, Володечка. Такая наша доля, у красивых женщин.   
     У меня тоже были случаи, когда мне приходилось знакомиться с женами своих клиентов. Это, конечно, другое, но чувство отвратительное. В одно мгновение всеми уважаемый человек превращался в моих глазах в ничтожество. Но это в моей работе самое плохое и, пожалуй, единственное плохое, все остальное, – одно удовольствие. Не знаю. Я что-то слышала, кто-то говорил о низкой социальной ответственности, а я вообще не понимаю, что такое социальная ответственность, да еще низкая? А что, есть высокая? А кто тогда с высокой? Кто они? Ударницы производства? Или это просто фигура речи? Объясни мне, старой женщине, со следами ушедшей красоты на лице. Кстати, а фигура, когда в одежде, осталась прежней. Порой, на улице в след за мной пристраивается кто-нибудь, а я возьми, да обернись. Жалко становится этого кого-нибудь, а некоторые извиняются, говорят, что обознались. Тогда меня это смешит. 
Целую тебя, твоя Ирма.




            

                02.17.24
     Да, интересная история про Кэйси, и хороший роман мог бы получиться. Но я писать его не буду, старый я романы писать. Я вот думаю исчезнуть. Сгинуть совсем. Объявить всем, что умер, сожжен, а прах по ветру развеян. Или над морем. А можно пепел закопать где-нибудь. Лучше всего, конечно, спустить в туалет, но трудно найти человека, который исполнил бы  такую последнюю мою волю. В конце концов, это неважно. Главное исчезнуть. Для тебя я останусь живым. И еще для нескольких человек останусь живым, а для остальных превращусь в прах. Как тебе идея? Прикольно же? А что делать? Это единственный способ узнать, что будет после твоей смерти. Но почему-то никто этого не делал, а первым я не хотел бы быть. Тоже хороший  сюжет для романа. Но писать его я тоже не буду. Прям, Граф Монте Кристо.
     Уже ноябрь на дворе, а у нас, в горах Сочи, теплынь необыкновенная и красиво очень. В далеке на горных вершинах уже снег лежит шапками. Вечером их освещает солнце, когда внизу уже везде сумерки... Зрелище потрясающее.
     Видишь, какой я романтик, чем любуюсь и как себя тешу. А ты мне про тюрьму писать предлагаешь... про изнасилование девушек, про врачей, которых я боюсь с детства.  Я про горы хочу писать. Но оказывается, это невозможно сделать, не всё поддается описанию. А то, что Кавказ подо мною или лучше гор могут быть только горы – это всем хорошо известно. Быть большим католиком, чем папа римский тоже невозможно.
     На самом деле история потрясающая и очень правдивая. Она мне напомнила «Гнездо кукушки». Фильм даже такой есть, там Джак Николсон в главной роли. Сильнейшая вещь. Да, Кэйси. Надо же, четыре года терпеть двух насильников. Все думаю, думаю... И вот думаю, а если это была любовь? Вот, предположим, влюбился доктор, влюбился начальник тюрьмы... тогда что это? Зощенко какой-то получается. Ведь половой акт, порой, деланием любви называют, а порой и насилованием. Разница, конечно, большая, хотя действия, можно сказать, одинаковые. Кстати, я вот слышал, что если раньше случалось где-нибудь в деревне мальчик девочку изнасиловал, так позор лежал больше на девочке, и никакой вины на мальчике не было, он просто должен был жениться на своей жертве.
     В общем, как ни крути, а элемент любви тут тоже присутствует. Дикой, необузданной, но так наши предки размножались. Размножались, размножались и получились мы. Мы стали презирать это и называть такой способ размножения изнасилованием. Только не подумай, что я оправдываю преступление.
     А между прочем, на месте Кэйси мог быть и какой-нибудь мальчик. Отвратительно, конечно. Но тогда бы они, все участники этой гадкой истории, для нас были бы отвратительны. А вот если девушка, тогда ее жалко. Хотя в тюрьме, это же не секрет, и не такое бывает. Странно это. Вспомнил я такой тюремный случай. Мальчик повесился. Понял, что теперь весь его срок с ним так поступать будут, взял и повесился. А вот про девочку такой истории не помню. Тоже интересно это.      
     Один мой знакомы, рассуждая на тему изнасилования, рассказывал мне, что в юности ему довелось смириться с обычаем сельчан. Был у него дружок по имени Валера. И вот, однажды, этот Валера похвалился, как он свою девочку сделал женщиной. Взял Валера ее за волосы, отхлестал по щекам, а потом поцеловал страстно. Она ему говорила, не надо, не надо. А он опять ей по щекам и опять целует. Бьет и целует, а она – не надо, не надо, ну пожалуйста. Но сопротивлялась уже не так яростно, а потом она обессилила, сдалась и стала женщиной. Потом у них любовь была. Валера запросто мог ее ударить в присутствии своих друзей. И мой знакомый, когда узнал обо всем этом, прекратил дружбу с Валерой, а все остальные продолжали дружить. Потом Валера женился на другой, и друзья его были на его свадьбе, а мой знакомый не пошел. А у Высоцкого есть проза, и об этом он тоже писал что-то похожее. 
     Вот так. Кстати, та девочка у Валеры, была тоже красивой. Вот ведь, несчастье какое, родиться красивой. Жену свою он тоже бил каждый раз, когда ему хотелось ее бить. Садист. И никто не возмущался. Мало того, говорили – если бьет, значит любит. Вот ведь дикость какая. Сейчас этого уже нет, а если и встречается, то редко.
     В общем, интересную историю ты мне рассказала. Очень интересную. И спасибо тебе за рассказ. Но писать об этом я все равно не буду. Женская красота многих сгубила, но немало и тех, кому она проложила дорогу в будущее. Береги себя. В.   
 






























02.18.24.
     Дорогой Володя, твоя реакция на мою историю меня не удивила. Похоже, мы по-разному смотрим на одно и то же явление. К тому же, ты неисправимый в своих заблуждениях, никогда не признаешь своей ошибки. А вот хорошо это или плохо, я не знаю. А еще ты непревзойденный циник. Но я тебя все равно люблю. А вообще-то, страшно подумать, что когда-то женщина рассматривалась только, как жена и мать детей мужа. Она принадлежала мужу, как вещь. Ужас.
     Красота женская – понятие относительное. Никем не определена. У меня был интересный случай в аэропорту. Не помню откуда и куда я летела, помню только рейс наш постоянно откладывали. То на сорок минут, то на час, а то и просто предлагали ждать посадки. И мы сидели и ждали. Напротив меня через пару кресел сидел пожилой человек интеллигентного вида с тростью. Сидел и не сводил с меня глаз. Я отворачивалась, фыркала про себя, а он все смотрел и смотрел.
     На самом деле, я привыкла, когда на меня смотрят. Научилась правильно вести себя, правильно отвечать на пошлые вопросы и откровенные приставания. Я разучилась знакомиться на улице или с кем попало. Если раньше я могла вильнуть попой или чулок поправить, чтобы потешить запавших на меня, то со временем пристальные взгляды мужчин меня стали раздражать.
     Так вот. Взгляд этого мужика меня тоже начал беспокоить и раздражать. Хотела уже пересесть, но свободных кресел не было. Многие стояли, и только ждали, когда кто-то встанет. Словом, я чувствовала себя, как в плену. В плену у этого мужика. Хотелось встать подойти к нему и сказать, что нельзя же так меня разглядывать. Но это было только желание, я не подошла бы, даже если бы была такая возможность. И так это длилось и длилось до самой посадки.
     Наконец я уселась в первом классе. Изредка наблюдая за проходящими мимо пассажирами, я вдруг вижу этого мужика. Ведет его стюардесса за руку как ребенка. И тут я понимаю, что он слепой. Стюардесса сажает его недалеко от меня, помогает ему и рассказывает, что где находится.
     Казалось бы, ну и что здесь такого?. А то, что почти весь полет я смотрела на этого мужика и чувствовала свою вину перед ним. Хотелось встать и извиниться перед ним, но выглядело бы это глупо. Поэтому смотрела на него, как на свою неисправимую ошибку. Думала, вот прилетим сейчас, он выйдет и никогда не узнает, что я натворила. Возомнила черти что и даже воспылала желанием пристыдить этого несчастного. Не поверишь, но мне непросто было забыть эту историю. Я и сейчас, рассказывая ее тебе, чувствую свое несовершенство. А ведь виной всему мой внешний вид, моя красота, соблазнительные формы и всё такое. Так что, нет, непросто быть красивой и умной. В женщине должно быть только одно из этих двух достоинств, а во мне присутствует и то и другое. Потому мне нелегко. Обнимаю тебя. Твоя Ирма. 
      



                02.20.24
     Я много раз слышал, что умная или красивая жена делает одни проблемы мужу. Но я не верю ни в одно, ни в другое. Обожаю умных женщин и люблю красивых. Но все это у меня теперь позади. Я инвалид. Мне теперь нужна добрая женщина. Уход за мной пока не нужен, но это временно. Поэтому я хочу разобраться с этим сейчас. Ищу такую, которая не бросит меня до самого моего конца. И, представь себе, деньги здесь играют первостепенную роль.
     Жена на эту роль не подошла. После двадцати девяти лет совместной жизни, она не выдержала такого поворота. Я не виню ее. Люди ведь разные, одни могут другие нет. На ее место приехала другая. Но оказалась, ей нужен был брак. Без брака она не соглашалась. Это меня никак не устраивало. Потом была другая. Таня из Донецка, с дочерью Наташей. Но оказалась пьющей. Алкоголичкой со стажем. И тут я остановился на русских. Теперь решил искать женщину на Филиппинах. Уже билет взял. В феврале улетаю в Манилу. Требуется только одно качество – доброта. Красота не помешает, да и женский ум не помеха, нагрузка, конечно, но я бы справился. Справился бы потому, что я не ищу жену. Посмотрим, что получится. Писать тебе я пока не буду. Даже не знаю, когда вернусь. А может и не вернусь. Но напишу сразу, как только вернусь. Твой В.




02.21.24.
     Не ожидала такого поворота. Была уверена, что жена тебя не оставит. Но может быть, так и лучше? Ты же сильный. Упрашивать не будешь. Что мне нравилось в тебе, ты никогда не подталкивал и не пытался сдерживать кого-либо в поступках. Ты, как бы, давал полную свободу действий, но хорошо знал, что за каждым поступком последуют последствия. И если эти последствия исполнитель не предвидел, ты не молчал. Что называется, через твой труп только, эти события происходили. Ладно. Не знаю, какой ты сейчас. Но хорошего мужика не бросают. Но я тебя все равно люблю. Хорошей тебе дороги и удачи. Твоя Ирма.


















                04.01.24
     Вот и закончился мой вояж. Неожиданно для меня путешествие  получилось кругосветным. Сначала из Москвы в Бахрейн, оттуда на Филиппины, потом в Японию и в Нью Йорк. Из Нью Йорка летел в Ташкент, а оттуда в Сочи. Аккурат вокруг земного шара пролетел. Даже не верится, что я это сделал. В Нью Йорке болел, а потом долго жил у сестры во Флориде. Впечатлений много. Пять лет меня не было в Америке. Боялся что забыл язык, но нет, будто никуда и не уезжал. Хотя там другие люди, и никто не говорит по-русски. Так непривычно, контраст ужасный. Много новых, незнакомых машин. Другие продукты, другие фрукты. Цены другие. В общем есть изменения, но все это мелочи.
     Филиппины – страна женская. Мужчина там на особом положении, особенно белый. Все женщины мечтают о белом партнере. Я только там узнал, что есть женские страны, а есть мужские. Турция, например, – мужская страна. Там особое отношение к женщинам. Там женщины всем нравятся. А на Филиппинах всем нравятся мужчины. Это тоже ерунда, напоминающая всеобщее сумасшествие, или лучше сказать, отсутствие в этих странах чего-то такого, без чего жизнь не может считаться полноценной. Отсутствие полноценных мужчин и женщин.
     Я многое перестал понимать. Раньше как-то не обращал внимание на то, что в моей жизни появилась пропасть. Жизнь в СССР и жизнь в Америке. Между ними пропасть, через которую я спокойно перелетал. Во всяком случае, я был уверен, что можно перелететь оттуда сюда, и обратно. А теперь я живу в России, и такой уверенности у меня больше нет. Пропасть никуда не делась, а перелететь ее я уже не могу. Из Москвы в Нью Йорк перелететь можно запросто, но не через пропасть. Раньше я не чувствовал этой пропасти, а сейчас чувствую. И это, конечно, от того, что слишком долго мне пришлось жить в штатах. Тридцать лет – это очень много. Радует только то, что жить осталось недолго.
     Какой-то глупец сказал, что всем тем, кто уехал после конфликта с Украиной, поставят памятники, прибьют мемориальные доски у подъездов домов, где они жили, как это уже когда-то делали. А я так скажу, не будет памятников и никакие доски прибивать не будут. Скорее, снесут памятники одни, другие поставят, как это не раз делали в России. Мне не хотелось бы так думать, но думается
     Вопрос старый. Может ли ложка дегтя испортить бочку меда? Я полагаю, что может. От этого такие грустные у меня мысли. Правда, они проходят, как и все на этом свете.
    










04.20.24.
     С приездом. Да, я знаю, что существуют мужские и женские страны. Арабский мир, практически весь, почитает женщину, но только достойную. Очень жестоко относятся к тем, кто не дорожит женским достоинством. Я тоже была в Бахрейне. Маленькая и богатая страна. Видно, арабы сами виноваты, что убили в женщине внешнюю красоту. Частное право на внешний вид женщины делает эти страны серыми, замкнутыми. Поэтому короткая юбка здесь выглядит ярким пятном, а к ней тянет любого мужчину, независимо от религии. Так появились женские страны. А на Филиппинах, видно, что-то не так с мужчинами. Скорее всего, восточная женщине нужно больше внимания, уважения – всего того, чего не может дать им местный мужик.
     Ты молодец, не сдаешься. Надо же, кругосветное путешествие в инвалидной коляске. Молодец.
     Мне трудно рассуждать так, как это делаешь ты. Я уехала из СССР совсем молодой и задолго до перестройки, и за моей спиной ничего не было. А ты уехал после того, когда твоя жизнь практически подошла к тому, к чему ты стремился. Ты достиг всего, к чему стремился, но вдруг все исчезло. В один день все закончилось.
     Но пусть тебя покинут грустные мысли. Ты ничего изменить не можешь. А жизнь твоя была насыщенной и интересной. И мне не верится, что после тебя ничего не останется. Я думаю, ты очень хорошо пишешь. Но время не твое. Сейчас вообще такое время, и в Америке, и в России, когда талантливые люди не нужны. Такие времена история знает. Время, когда в жизни правят такие гении, как Жириновский. Больные, одержимые безумными идеями люди. Когда самодеятельное искусство востребовано, когда халтура, как вирус, поражает всех, и молодых и старых. Но это должно пройти. Это время должно кончиться. И тогда людям захочется профессионального подхода к искусству, в том числе и в литературе. Так что, сегодня ты изгой, никому не нужный писатель.
     Я прочитала твой рассказ – Шевролет шоколадного цвета. Мне очень понравилось. У Мопассана есть роман Жизнь. Написанный сто пятьдесят лет назад, а ведь ничего с жизнью не стало, какой была такой и осталась. Просто, больной век. Все стремятся к богатству и славе. Так вот, твой рассказ напомнил мне о той жизни, в которой мы не жили, и которая так близка каждому из нас. Твой рассказ тоже о жизни, которая каждого из нас касается. Ты должен писать.
     Удачи тебе, и пиши, не ленись. Успей создать свою прозу, свой мир. Твоя Ирма.











                06.15.24
     Ну вот, поиски продолжаются. Ко мне приехала Маруся. Молодая девушка, бывшая балерина, сорока лет отроду. Красивая, но тощая, и ничего не ест. Мне страшно, что она умрет с голоду у меня в доме. Я ее прошу есть хотя бы как я. Я мало ем, но ем, а она нет. Говорит, что привыкла так. Бедняга.
     Я говорю ей, что мне нужна женщина здоровая, сильная, чтобы помогать мне. Особенной помощи мне сейчас не требуется. Приготовить что-то поесть и уборка раз в неделю. И это все. Считаю, что условия очень хорошие. Ей  не надо ни за что платить, и всем ее я смогу обеспечить. Даже пару раз в году сможем ездить за границу. Кроме того, я хотел бы, чтобы она училась, приобрела специальность и смогла работать на дому. Я бы оплатил это все. Но она ничего не хочет. Хочет родить ребеночка и жить с ним в любви с надеждой.
     Вот такие у меня новости.
     Теперь о твоем заблуждении. Напрасно ты мне пророчишь какое-то будущее. Себя писателем я не считаю. А это главное. Настоящий писатель знает себе цену. Хотя, конечно, много и графоманов, убежденных в своем таланте. А мне не всегда хочется писать. Думаю, у меня это, как отдушина, не больше.