Виолончелистка. Часть третья
http://proza.ru/2025/05/07/474
Глава пятая
Моё место в третьем ряду почти не позволяло видеть пианиста — мешала высоко поднятая крышка рояля. Зато виолончелистку было видно прекрасно. Смотреть на неё, следить за игрой — одно удовольствие. Она не играла механически, как многие в оркестре, — она жила каждой нотой. Пока звучала партия пианиста, слушала внимательно, почти благоговейно, будто старалась запомнить каждое движение его рук. И когда наступала её короткая реплика, всё тело словно наполнялось радостным ожиданием: глаза сияли, на губах вспыхивала улыбка, смычок скользил по струнам особенно нежно.
Иногда она обменивалась короткими взглядами с другими музыкантами — с той же открытой, очаровательной улыбкой, будто подбадривала их. Я невольно позавидовал ей: чувствовалось, как она увлечена всем, что происходит на сцене. Какая же она счастливая, подумал я, и сам удивился этому.
Неожиданно в сознании всплыла работа — серые будни, кабинет, знакомые лица. Я трудился в компании уже двенадцать лет. Сначала мне нравилось, потом просто стало привычкой.
Начальник относился ко мне благосклонно, коллеги уважали: я считался хорошим специалистом. Но если бы они знали, как мне всё это наскучило. Каждый день — одно и то же: те же отчёты, совещания, люди, которых не хочется видеть. И я, который притворяется заинтересованным, чтобы не выделяться. Уйти? Переменить место? Но там будет то же самое, тот же замкнутый круг.
И вот передо мной — человек, который делает своё дело с любовью. Живёт музыкой. Радуется каждой ноте.
Я вдруг поймал себя на мысли, что вовсе не слушаю Брамса.
«Зачем ты сюда пришёл? Слушать музыку или смотреть на девушку?» — подумал я с раздражением.
Но в тот момент пианист закончил партию, оркестр поддержал его могучим аккордом, и зал погрузился в тишину.
Закончилась вторая часть концерта. Я осознал, что пропустил почти половину — и усмехнулся: «Вот уж любитель музыки…»
И вдруг началось соло виолончели — широкое, певучее, словно человеческий голос.
Музыка лилась из-под смычка, то мягкая, то напряжённая, и зал будто затаил дыхание. Я смотрел на девушку: теперь она была сосредоточена, серьёзна, в лице — ни тени улыбки.
Это была её партия, как же вдохновенно она играла! Сколько страсти было в её партии.
Виолончель поддержали скрипки, и вскоре пианист подхватил мелодию — сначала осторожно, потом всё увереннее, словно отвечая ей.
Концерт подходил к концу. Темп то ускорялся, то замедлялся. Я не мог отвести взгляд от виолончелистки: её лицо светилось внутренним светом. Она не просто играла — она жила и дышала музыкой.
Когда прозвучал финальный аккорд, зал взорвался аплодисментами.
Публика встала, и я тоже поднялся, аплодируя изо всех сил. Исполнение было великолепным: пианист, дирижёр, оркестр — всё слилось в единый порыв, в радость, которую нельзя подделать.
Дирижёр принимал овации, затем поочерёдно поднимал отдельных музыкантов.
Я смотрел только на неё.
Она улыбалась коллегам, слегка смущённо кивала, и вдруг — или мне показалось — посмотрела прямо на меня.
Наши взгляды встретились.
Она кивнула — коротко, естественно, как старому знакомому, — и улыбнулась.
Глава шестая
Наступил антракт.
Зрители вышли в фойе — кто за бокалом вина, кто просто размяться.
Я же думал только о виолончелистке. Меня тревожило: вдруг во втором отделении состав оркестра изменится, и вместо неё будет играть кто-то другой?
Что я буду делать тогда? Ведь этот концерт для меня — её концерт, хотя соло виолончели длилось всего три минуты.
Я бродил по светлому фойе, украшенному мраморными колоннами и зеркалами, и не мог успокоиться.
Что это со мной? Неужели я влюбился?
Нет, глупости. Так не бывает.
После развода у меня не было постоянных отношений.
Иногда случались случайные встречи, короткие связи, но всё проходило мимо — без следа.
Я считал, что с женой у нас был хороший союз: мы были и друзьями, и любовниками, и супругами.
И всё оборвалось внезапно.
Однажды вечером я вернулся с работы, и она спокойно сказала, что уходит.
Оказалось, встретила человека, которого когда-то любила, — и поняла, что хочет быть с ним.
Я не помню, что ответил.
Помню только боль — долгую, вязкую, растянувшуюся на годы.
Она поселилась во мне, мешала сблизиться с кем бы то ни было, лишала веры в простые человеческие чувства — привязанность, доверие, тепло.
Я боялся предательства, боялся снова оказаться униженным.
Постепенно холостяцкая жизнь стала казаться спасением: в ней не было потрясений и разочарований, боли и радости.
А может быть… я просто всё ещё любил её — бывшую — но боялся себе в этом признаться.
Я подошёл к буфету, купил стакан газированной воды и выпил его залпом. Холодная вода освежила, но мысли не унимались.
Ну да, понравилась девушка. Не такая, как другие.
Но кто я для неё? Незнакомец из зала, один из сотен.
Я ведь даже не живу в этом городе, не смогу переехать сюда.
Какой же я идиот!
Антракт заканчивался, фойе быстро пустело.
Я вернулся в зал и занял своё место.
Музыканты уже рассаживались.
Виолончелистка что-то пробовала, повторяла короткую фразу, явно недовольная результатом.
Я уткнулся в программку, лишь бы не смотреть.
Но взгляд снова и снова находил её.
В списке музыкантов нашёл её имя.
Простое и удивительное одновременно — как мелодия, которая не выходит из головы.
Теперь она перестала быть просто виолончелисткой — у неё было имя, и оно звучало во мне, как часть музыки.
Всё второе отделение я пытался слушать симфонию Шумана и не смотреть в её сторону.
Боролся с собой, но проигрывал.
Мой взгляд неизменно возвращался к ней, а губы еле слышно шептали её имя.
Когда концерт подошёл к концу, раздались аплодисменты и криками «Браво!».
Оркестр и дирижёр действительно были в ударе.
Я пытался вновь поймать её взгляд, но она больше не смотрела в мою сторону.
Публика вставала, зрители тянулись к сцене — кто-то поздравлял музыкантов, кто-то фотографировался, обменивался рукопожатиями.
Мне очень хотелось подойти, окликнуть её по имени, сказать хотя бы одно простое слово благодарности.
Но я не смог.
Стоял, пока зал пустел, а она всё ещё оставалась на сцене, улыбалась кому-то из коллег, что-то говорила, пряча виолончель в футляр.
И вот музыка смолкла окончательно.
Осталось лишь эхо — лёгкое, невидимое, как запах духов, который витает в воздухе и будоражит чувство после ухода женщины.
Так закончился этот магический вечер.
Окончание:
http://proza.ru/2025/05/07/491
Copyright © 2024 by Марк Лэйн
Фотография на обложке автора
Свидетельство о публикации №225050700485
По поводу состояния героя ну как не вспомнить бессмертное:
Потом уж роща, лес и поле
Его не занимали боле
Потом уж наводили сон
Потом увидел ясно он,
Что и в деревне скука та же
Хоть нет ни улиц, ни дворцов
Ни карт, ни балов, ни стихов...
Хандра ждала его на страже
И бегала за ним она
как тень иль верная жена
Это я к тому, что с онегинским состоянием трудно ожидать от ГГ какой-то влюбленности а ля Ленский : )
Александр Скрыпник 04.10.2025 10:58 Заявить о нарушении
Классическую музыку вовсе не обязательно «понимать» — скорее, её стоит прожить так, как проживает её герой. Его восприятие становится для читателя своеобразным фильтром.
И да, пушкинская хандра здесь действительно на месте — состояние, когда все уже «приелось», и вместе с тем душа ищет какого-то нового движения. Поэтому и любовь героя воспринимается не как романтический порыв, а как часть этого поиска — ироничного, неровного, где-то усталого.
Интересно, что Вы уловили эту перекличку.
Всего Вам самого доброго!
Марк Лэйн 05.10.2025 11:39 Заявить о нарушении
