Забьём?

Прикатили как-то в уральскую деревушку три друга — Димка, Женька и Петяха. Самый осторожный из них, конечно, Женька — он даже комаров боится, а Петяха — тот вообще рваная рубаха: где пролезет, где упадёт, где в речку с разбегу бухнется — ему всё нипочём. Когда в пещеры лазили, думаете, у кого первого штаны порвались? Ну, догадались? Точно не у Женьки.

Думаете, почему прикатили? Наверное, считаете, что такая традиция у них была? Ничуть...

Димка швырнул папку с отчётами через весь кабинет. Бумаги взметнулись белым вихрем, одна даже зацепилась за лампу.
— Всё! Хватит! — он ткнул пальцем в монитор, где мигал очередной дурацкий запрос. — Я не могу больше терпеть этих ...! Гниды балаган устроили?!

В соседнем кабинете Женька нервно щёлкал шариковой ручкой. Его проект трещал по швам — клиент в пятый раз поменял ТЗ, а дедлайн был уже завтра. Также щелкая ручкой, он зашел к Димке и меланхолично стал собирать бумаги.
— Может, просто переделаем? — слабо предложил он.
— Переделаешь ты! — Димка в ярости сгрёб ключи со стола. — Я еду. В деревню. Сейчас. НАХЕР всё это.
Дверь распахнулась — на пороге стоял Петяха, красный как рак.
— Ты представляешь, — он дышал как загнанная лошадь, — этот кретин опять...
— Не надо! — Димка поднял ладонь. — Прямо сейчас мы все трое садимся в машину и едем на Урал. На неделю. Месяц. Иначе можно сдохнуть.
— Но у меня... — начал Женька.
— У тебя ничего нет! — рявкнул Димка. — Через час у подъезда. Кто не приедет — того зарежу.

Через 58 минут Женька, всё ещё в офисной рубашке, закидывал в багажник три ящика пива. Петяха приволок удочки и странный свёрток, пахнущий дымком ("Это сало! Настоящее!"). Димка молча курил, глядя, как дождь размывает отражение неоновых букв в луже. Думал о радуге бензиновой и слезках Марангони. О том, что это важно. И нужно. Но кому - неясно.
— А что если... — Женька неуверенно посмотрел на телефон.
— Брось, — Петяха забрал аппарат у него из рук. — Ты хочешь жить или как?
Мотор рыкнул. Город остался позади — с его дурацкими KPI, идиотскими совещаниями и этим вечным ощущением, что ты белка в колесе, которое крутит кто-то очень тупой.

А впереди были скалы, река и тишина. Та самая, после которой уже не хочется кричать.

Первым делом — на речку. Вода, ясное дело, ледяная, будто её с Сибири специально пригнали. Петька нырнул первым, заорал:
— Ё-моё, да тут мамонты, наверное, ещё купались!
Димка, недолго думая, прыгнул следом, вынырнул, трясётся, но ухмыляется:
— Зато бодрячок! Теперь хоть в космос запускай!
Женька же подошёл к воде, сунул палец, поморщился и заявил:
— Мужики, я, пожалуй, тут постою… А то вдруг ноги сведет — и кто вас потом откачивать будет?
Ну потом, понятное дело, его окатили - и тут куда деваться, надо плыть.

Вылезли, обсыхали на солнышке, отмахивались от комаров. Те, конечно, не шибко злые, но пару глотков крови у друзей всё же взяли — плата за природу, так сказать. Как тут анекдот не вспомнить про комаров и девушек - поржали, понятно.

Вечером сидели у бани, пили пивко, смотрели, как скалы на закате розовеют.
— Красота-то какая… — вздохнул Димка. — А мы в городе в это время в пробках стоим.
— Да ну её, эту работу! — махнул рукой Петяха. — Завтра рыбачить поедем!
— А вдруг кто по важному делу позвонит? — занервничал Женька.
— А ты не бери трубку! — рассмеялся Димка. — Скажешь потом: «Медведи в тайге съели».
— Ну… — Женька задумался. — А если он спросит, откуда в тайге медведи?
— Скажешь — с Урала пришли! — бодро ответил Петяха.

Так и сидели, смеялись, на скалы смотрели. А потом — баня, пиво, разговоры о том, что «вот бы так всегда». Потому что когда есть друзья, рыбацкие снасти и бутылка прохладного — какая, к чёрту, работа? Главное — чтобы скалы розовели, комары не очень кусались, а Петяха в пещеру снова не упал.

А если упадёт — друзья вытащат. Не впервой ведь.

Но вот пиво допито, угли в костре догорают, а над Уралом уже разливается звёздное молоко — такое яркое, что Женька даже забыл проверить, закрыли ли двери в дом москитной сеткой, или забыли - как бывало, чтоб спать потом огромной компанией с жужжащими двукрылыми.

— Ладно, мужики, — зевнул Димка, — завтра на рассвете за рыбой, так что давайте заваливаться.
— Только чур, я на крючки червей насаживаю! — предупредил Женька. — А то в прошлый раз Петька мне их полбанки в речку высыпал — «чтоб рыба жирнее была».
— Нууу, это же стратегия! — засмеялся Петяха и потянулся за тооонким, как оставшийся на циферблате просвет до полуночи, кусочком соленого сыра.

Тут раздался звонок. Женька напрягся, но Димка уже выхватил у него телефон и, не глядя, швырнул в реку.

— Ой… — замер Петяха.
— Блин… — прошептал Женька.
— Ну всё, — хохотнул Димка. — Теперь точно скажешь: «Медведи съели».

Женька хотел возмутиться, но вдруг разглядел в темноте горящие точки — то ли волки, то ли просто светляки. А может, и правда медведи. Впрочем, какая разница? Ведь если что — друзья рядом.

— Ладно, — смирился он. — Но завтра червей копаете вы.

И трое друзей ушли от предбанника в тёплый дом, оставляя за спиной белый дымок потушенного костра, темные скалы и тихий шепот реки: «Забьём… Забьём на всё».

А утром Петяха, конечно же, упадёт в пещеру. Или в реку. Или вообще не пойдут они никуда - зачем, когда вокруг целый мир!


Тёплый дом принял их, как старый друг — скрипом половиц, запахом сосновых брёвен и тяжёлым, сытым покоем. Димка рухнул на топчан, Женька аккуратно улёгся на край, прикрыв ухо ладонью — вдруг комар. Петяха, как всегда, устроился посередине, раскинув руки, будто готовый обнять весь мир, или хотя бы пару квадратных метров вокруг.

Храп поднялся хором: Димка гудел басом, Женька посапывал тонко, как расстроенная струна, а Петяха… Петяха издавал звуки, похожие на попытки завести трактор во сне.

И тогда Женьке приснилось.

Сначала — только синева. Глубокая, как вода в уральских озёрах, когда смотришь с обрыва. Потом — чешуя. Мириады сверкающих чешуек, кружащихся в воздухе, как снег в свете фонаря. Они мерцали, переливаясь, и каждое движение напоминало то ли рыбью стаю, то ли звёзды, сорвавшиеся с неба.

— Делай ррррраз! — прозвучало где-то в глубине сна.

И мир перевернулся.

Женька очутился на льду. Под ногами — не река, а зеркальная гладь, в которой отражалось небо, но не голубое, а тёмно-фиолетовое, усыпанное теми самыми чешуйчатыми звёздами. Впереди стояли Димка и Петяха, но они были… другими. Димка — выше, будто вытянутый в струну, а Петяха — весь в тенях, будто его слепили из ночи и лунного света.

— Где это? — спросил Женька.

— В твоём сне, — ответил Димка, и его голос звучал эхом. — Ну, или в нашем.

— Делай рррраз! — снова крикнул кто-то, и лёд треснул.

Из пролома вырвалась рыба — огромная, серебристая, с глазами, как два отполированных куска янтаря. Она зависла в воздухе, и каждая её чешуйка вспыхнула, как та самая снежинка на морозном январском утре.

Женька вдруг вспомнил: давно, когда они ещё учились в школе, они выбегали на улицу после ночной метели, и весь город лежал под слоем инея. Солнце било в глаза, и каждый сугроб, каждый куст сиял, будто сделан из хрусталя. Тогда Петяха схватил пригоршню снега, швырнул вверх и закричал:

— Делай ррраз!

И снежинки рассыпались бриллиантовой пылью.

Теперь это повторилось — только вместо снега была рыба, вместо улицы — бесконечный лёд, а вместо детства — странный, мистический сон, в котором всё было возможно.

— Лови! — засмеялся Петяха (или это был уже не он?) и прыгнул в прорубь.

Женька хотел крикнуть: «Стой, дурак!», но Димка схватил его за руку.

— Не бойся, — сказал он. — Это же сон. Здесь всё по-нашему.

И тогда Женька шагнул вперёд — туда, где чешуя сверкала, как миллиард крошечных солнц, а Петяха уже махал ему из глубины, будто звал в новое приключение.

А за окном дома, где спали их тела, река шептала:

— Забьём… Забьём на всё…

И где-то в тени скал, может быть, действительно бродили медведи. Или просто светляки. Или что-то третье.

Димка проснулся первым.
Солнце ещё только пробивалось сквозь утренний туман, но он уже знал — самый отчаянный клёв начался! Посмотрел на спящих друзей: Женька сопел, прикрывшись одеялом с головой, Петяха раскинулся, как будто его сбросили с крыши, и он так и приземлился на постель морской звездой.
«Пусть досыпают», — решил Димка, тихо собрал снасти и вышел.

А потом — как-то сразу, почему то очень быстро -  ведро.
Полное, тяжёлое, с рыбой, которая ещё била хвостами. Димка сидел у костра, чистил окуней, когда к нему подошли Женька и Петяха — сонные, недовольные.
— Ты чего один ушёл?! — первым взорвался Петяха. — Мы же договаривались!
— Да вы бы ещё до обеда проспали, — фыркнул Димка.
— А если бы ты разбудил? — Женька скрестил руки.
— А если бы вы не храпели, как трактора?!

Тишина.

Потом Димка вздохнул, ткнул ножом в сторону ведра.
— Ладно, сорри. Виноват, правда. Но вы так спали... Отчаянно! Не хотел будить - честно. Буду варить уху, хорошо? Даже картошку сам почищу!

Примирение.

Петяха тут же забыл обиду и рванул «за луком» — через три огорода, потому что «там слаще». И ведь у самих в огороде лука - полно, но чужой... Известно ведь, на халяву хлорка творогом идёт. Женька, чтобы не маяться дурью, начал складывать поленницу — аккуратно, полешко к полешку, будто собирал пазл.

К обеду Димка уже дымилась котелком, Женька наполовину завалил дровами весь двор, а Петяха… Петяха вернулся с пучком «лука» — листья длинные, стебли толстые.

— Это нарциссы, Петь, — улыбнулся Димка.
— Чё?!
— Цветы. Ядовитые.

Петяха уставился на зелёный пучок, потом на друзей.

— Ну… красиво же?

Женька фыркнул, Димка закатил глаза.

А потом — уха.

Без лука. Зато с дымком, с перцем, с кусками жирной рыбы, которая таяла во рту.

— Всё равно вкусно, — сказал Женька.

— Ага, — крякнул Петяха. — Может, ещё нарциссов добавить?

— Ты сначала попробуй, — засмеялся Димка.
Ведь жизнь — как глоток ухи.
Горячая. Наваристая. С кусочками глупости, щепоткой злости и послевкусием, от которого хочется жить.

А поленница?

Они доделали её втроём, швыряя берёзовые полешки, как снежки, и смеясь над тем, что Женька складывал их «как в армии».
Потом сидели у костра, пили чай из жестяных кружек и смотрели, как солнце катится за скалы.

— Завтра, — сказал Димка, — будите меня сами.

— Обязательно, — кивнул Женька.

— А я нарциссы в уху брошу! — пообещал Петяха.

И они снова засмеялись.

Потому что главное — не уха, не рыба, не поленница.

А чтобы рядом были те, с кем даже нарциссы кажутся приправой.