Военная проза Андрея Платонова. 3

Тоша, так называл сына Андрей Платонович, умер 4 января 1943 года. Всего через месяц осведомитель доносил в НКВД о состоянии отца: «Я чувствую себя совершенно пустым человеком, физически пустым – сказал мне ПЛАТОНОВ… Что она теперь моя жизнь? Для чего и кого мне жить. Советская власть отняла у меня сына – советская власть упорно хотела многие годы отнять у меня и звание писателя. Но моего творчества никто у меня не отнимет. <…> Но я человек упорный. Страдания меня только закаляют. Я со своих позиций не сойду никуда и никогда. Все думают, что я против коммунистов. Нет, я против тех, кто губит нашу страну. Кто хочет затоптать наше русское, дорогое моему сердцу. А сердце мое болит. <…> Мое сердце разрывается от горя, крови и человеческих страданий. Я много пишу. Война меня многому научила» (из донесения в ОГПУ от 4 февраля 1944 года).

Среди потерь военного времени – еще два родных Платонову человека. В блокадном Ленинграде погиб отец Марии Александровны, жены писателя, – Александр Семенович, которого Платонов очень уважал и с которым был дружен. Некоторое время писатель считал, что погиб и его отец. Как выяснилось позже, 72-летнего Платона Фирсовича фашисты угнали из Воронежа, и он вернулся на родину лишь после войны.

Наверное, только всеобщая трагедия военных лет помогла Андрею Платоновичу пережить личное горе, заставила жить дальше. Не раз он скажет в своих произведениях о том, что, несмотря на утраты, люди должны продолжать жить, потому что в сердцах продолжаются жизни их близких: «Где ты жить тогда будешь, Никифор, если меня убьют и пропадет моя душа? – мысленно разговаривает с убитым другом герой рассказа “Офицер и солдат”. – Весь твой покой в моей памяти был…»

После смерти сына Платонов снова уехал на фронт. Весной 1943 года он побывал в Мичуринске, Воронеже, Курске; летом – на Центральном фронте, затем на Смоленщине. Всего за войну писатель семь раз выезжал в командировки и побывал на Ленинградском, Калининском, Центральном, Белорусском, Украинском фронтах; был свидетелем таких решающих боевых операций, как Курская битва, форсирование Днепра, взятие Могилева и Минска, освобождение Украины. Почти в каждом письме жене он сообщал о поездках на фронт:

«...Несколько дней не был в Москве, был на фронте» (17.07.1942); «Был в действующих частях, скоро опять выеду туда…» (12.06.1943); «Дней восемь я был в поездке…» (1.07.1943); «Сегодня утром вернулся с передовой линии, где наблюдал большой бой. Увидел многое, что раньше я не знал» (26.07.1943); «Я все время езжу. Трудно приходится, но ничего. Завтра или послезавтра, м. б., буду в Смоленске» (4.10.1943); «Работы и езды очень много. Некоторые ночи не приходится спать совсем. <...> Мы громим немцев здесь так, что от них только прах летит, и гоним их на запад с такой скоростью, с какой никогда еще они не отступали» (1.07.1944); «Сейчас едем вперед, все далее на запад» (17.07.1944)...

Пребывание на фронте становится необходимостью, облегчает личное горе: «Здесь я ближе к нашему сыну, – пишет Андрей Платонович жене, – вот почему между другими причинами я люблю быть на фронте. Все время мой сын живет в моем сердце» (3.10.1943).

Он много работал и совсем не берег себя. «Он был прожженный окопный капитан, его так и звали…» – вспоминал полковник запаса, однополчанин Платонова М.М. Зотов. Сохранились рассказы очевидцев, записанные позже редактором «Красной звезды» Д.И. Ортенбергом.

«Вместе с нашим боевым корреспондентом Павлом Миловановым приехали они в дивизию генерала Красноглазова, которая вела очень сложный бой в так называемом “слоеном пироге”, – обстановка была не ясна даже генералу. Он корреспондентов не пускал, запрещал появляться им в полках. Вышли они из блиндажа генерала, Платонов говорит: пошли, мол, в полк, в роты, в этот “слоеный пирог”. Досталось им немало, конечно, но Платонов оставался Платоновым...» «Как-то он приехал в полк. Ему рассказали о герое прошедшего сражения. Он заинтересовался. Ему говорят: сейчас мы вызовем его из роты, и вы, мол, с ним поговорите. Андрей Платонович категорически отказался вызывать: “Нет, я пойду к нему сам”. Он считал невозможным вызывать человека с передовой, чтобы не подвергать жизнь журналиста опасности.

Он, как правило, никогда не ездил в легковой машине. У нас везде, в каждом корпункте была машина, и, конечно, его усаживали, но он не садился: “Нет, поеду попуткой”. А ехал попутной машиной потому, чтобы лишний раз побыть с солдатами, хотел слушать их, видеть их». Еще один случай произошел на Курской дуге. На передовой сопровождал Платонова капитан Андреев. Он и рассказал историю. Вместе они отправили на самый трудный участок – высоту 140. «Но, чтобы попасть туда, надо было преодолеть несколько десятков метров ползком или броском. Андреев довел Платонова до конца траншеи, и они оба какое-то время наблюдали, как на высоту добираются бойцы. Большинство из них преодолевали опасное пространство бегом, немцы открывали огонь почти по каждому бегущему человеку.

– Какой изберем способ? – спросил Платонов.
– Я бы предпочел ползком, – ответил капитан. – Безопаснее.
– Нет, капитан, – решительно ответил писатель. – Бежим. <…>
– Это был отличный бросок, – рассказывал Андреев. – Немцы открыли огонь, но мы уже достигли мертвого пространства.
Пробыл Платонов на высоте почти сутки» (*3).

(*3) Воспоминания современников о писателе опубликованы в книге: «Андрей Платонов. Воспоминания современников: материалы к биографии: сборник». М., 1994; а также на сайте: «Некоммерческая электрона библиотека “ImWerden”»
(Сокращенный вариант статьи опубликован: Платонов А. Смерти нет! Военные рассказы. М., 2012, 2021)