Дождь

Вернувшись домой, Глеб обошел опустевшую квартиру; все игрушки, которые он ей покупал и в которые она не играла, положили в маленький розовый гроб – и немецкую фарфоровую куколку, похожую на Оленьку, как младшая сестренка, весь плюшевый зверинец, деревянного Буратино; ничего не осталось напоминать о несчастной девочке, только несколько фотографий в альбоме.
Наступили пустота и свобода.
Выпив полный фужер конька за поминальным столом, никого не приглашали, да и порастерялись друзья за эти годы, вспомнив ответ батюшки на свой вопрос на кладбище, спросил Людмилу:
- За какие грехи нас с тобой так наказал Бог?
И  жена,  пристально посмотрев ему в глаза, решилась и рассказала то, о чем должна была поведать мужу с самого начала. О том, как смалодушничала, предала племянника – несчастного сироту, как нарушила клятву, данную матери этого ребенка перед её смертью, а значит священную, ненарушаемую.
- И все эти годы ты молчала? Ты настолько не доверяешь мне? – Он взял в ладони её измученное, постаревшее лицо. - Ты сомневалась в моей любви?
- Сейчас он совсем взрослый теперь, ему уже двадцать и в нашей с тобой заботе он больше не нуждается. Пойми, он презирает меня, а кто бы не призирал? И, потом, ты знаешь, как складываются судьбы детдомовцев? Выкинули его в жизнь лет в пятнадцать, без денег, без образования. И пополняют такие ребята ряды уголовников, Сидит, скорее всего, уже мой племянник. А это может быть моя главная вина. Так что никаких детей у нас с тобой не будет! Я не допущу, чтобы еще кто-то кроме меня расплачивался за мою вину. - Безжизненно добавила она.

Но через три месяца после этого разговора сообщила мужу, что беременна.
- Я знал, что у нас будет ребенок через год, - просто сказал он, - мы слишком привыкли заботится о ком-то беспомощном…
 И обещание разыскать племянника и восстановить справедливость остались пустыми словами. 

Неделю он пил с какими-то непотребными бабами и бродягами с Курского вокзала в самых грязных щелях и притонах этого района. Проснувшись на заплеванном и заваленном окурками полу в очередной малине, он поднялся и, пошатываясь, пошел на кухню, его всего трясло,  однако голова работала ясно. Он вспомнил, что жены больше нет, а у него двое новорожденных детей, которых он не может бросить и уйти навсегда в вечно веселую страну - Алкоголию. Попив на кухне водички прямо из-под крана, протрезвев и ужаснувшись своему поведению, захлопнул за собой дверь жуткой коммуналки, где вчера, смутно помнится, дрались две пьяные бабы и залили кровью весь пол.
Выйдя из подъезда, он попытался сориентироваться, где находится – серый дом на Садовом кольце, магазин «Ткани», продовольственный. Увидев уличный автомат с газировкой, он пошарил по карманам, но в них валялись только табачные крошки да грязные обрывки бумаг с какими-то загадочными телефонами. Жажда просто выжигала его внутренности, и он стал подбирать с мостовых копейки, забыв народную мудрость, что подбирать чужие копейки – подбирать чужие слезы. И жадно, стакан за стаканом, глотал газировку во всех встречных автоматах. С великими трудами, почти теряя сознание от накатившей слабости, он добрел до своего подъезда.
На скамейке сидел юноша – щегольски, до блеска начищенный матрос. Смутно знакомы Глебу черты лица этого мальчика, и, не видевший его ни разу наяву, он спросил:
- Андрей?
- Да, - матрос вскочил со скамейки, - как вы узнали?
- Ты похож на нее. - Ответил Глеб. - Трудно нас было разыскать?
- Не очень.
Они пошли в квартиру.  Юноша, уплетая омлет и запивая его чаем, рассказывал, что вырос он в детском доме, его несколько раз хотели усыновить, но все ждали его тетю и ребенка в чужие руки не отдавали.
- А потом я стал  быстро расти, и потенциальные усыновители потеряли к моей  персоне всякий интерес. А когда вырос и вступил в самостоятельную жизнь, то захотел узнать, где мои корни. Тетю я уже к тому времени совсем забыл. Но думал, неужели у меня на всей земле не осталось ни единого родного человека. Добрейшая Бабушкина Мария Васильевна, директор нашего детского дома, дала мне адрес училища, где могла учиться моя тетя. А там, покопавшись в архивах, дали её адрес в Орловской области. Я съездил туда, вас там хорошо помнят и передают поклон. Матрена Ивановна пеняет вам, что совсем забыли старуху.
- Да уж, с полгода ей не писал. Как она там?
- Нормально, сильная еще, бодрая старуха. Коз держит и поросенка откармливает.
Глебу стало стыдно за свое невнимание.  Она все эти годы помогала им продуктами: присылала с оказией по осени - мясо, сало, овощи-яблоки мешками,  да варенья  всякие, а он ленился ей раз в месяц открытку черкнуть.
Покормив юношу, Глеб повел его в комнату и, усадив на диван, рассказал, как его тетя всю жизнь казнила себя за совершенное в отношении его зло, как в наказание им была послана больная девочка, и что умерла тетя несколько дней назад родами.
Мальчик заплакал. Он всхлипывал и сквозь слезы говорил:
- Я все простил. Пусть покоится с миром. – Он взглянул с надеждой на Глеба. – Скажите, у меня теперь есть семья?
- Да, я и твои двоюродные брат с сестрой. Они совсем крохи и забыты мной в роддоме. Я тут пил беспробудно несколько дней с горя, - и, словно оправдываясь, сказал, - я Людмилу сильно любил…
- Бывает. - Вздохнул моряк.
- А что ты собираешься делать? – Поинтересовался Глеб. - Можешь оставаться у нас.
- Я отслужил на флоте и хочу теперь поступать в мореходное училище.
- Тем более оставайся, у нас здесь рядом, в Большом Козловском переулке есть Главное морское училище.
- Спасибо, за предложение, но я решил поехать в Ленинград, там море. Да и комната своя у меня имеется, еще перед службой я поменял полученную мной как детдомовцем квартиру во Пскове, на комнату в Питере.

           Через два дня они стояли над разрытой могилой втроем – похожая на сурового римского солдата высокая старуха в черном платочке, рано поседевший мужчина и юноша в матросской форме. Цветы, бессмысленные слова - обещание вечной памяти, и слезы.
Последний раз, глядя в любимое лицо, поцеловав холодную руку, Глеб осознал значение слова ВЕЧНОСТЬ. И только похоронив жену, он вспомнил, что еще ни разу не видел своих новорожденных детей.
Это я Сонечке Лагерфелтьд поставила.


                Глава 3