Военная проза Андрея Платонова. 5

Война в понимании Платонова – это повседневный ратный труд: «…на войне бой бывает кратким, но труд долгим и постоянным. И более всего война состоит из труда» («Оборона Семидворья»). Много раз, настойчиво повторяет писатель эту мысль: «…надо сделать победу из работы и боя!»; «Начинался рабочий день войны» («Одухотворенные люди»), «…изо всех… свойств… характера русского человека… рождается отношение к войне как к творческому труду, создающему судьбу народа» («Три солдата»); «…он и до войны уже был тружеником и принял войну как высший и самый необходимый труд…» («Сержант Шадрин»).

В этом он продолжает традицию «Севастопольских рассказов» Л.Н. Толстого. Такая война – трудная, но необходимая как работа, не была принята критикой, которая осуждала героев Платонова: «…они спокойно и деловито пошли убивать немцев, искоренять это зло, так же спокойно и деловито совершая подлинно героические подвиги». Война как единый порыв народа, волна народного гнева, ненависть к захватчикам – это основные «официальные» чувства времени. Это и естественные чувства тоже, но еще в начале творческого пути Платонов знал, что ненависть не созидает, а значит, не может вести к победе.

Он видел войну изнутри. В событиях военного времени трудно определить грань, когда кончается реализм изображения и начинается высокий писательский вымысел:
«В третий раз комиссар поднялся безмолвно, но тут же упал, не поняв сам причины и озлобившись на враждебную силу, сразившую его. Он скоро очнулся и почувствовал, как холодеет, словно тает и уменьшается вся внутренность его тела, но мозг его работал по-прежнему ясно и жизненно, и комиссар понимал значение своих действий. Он увидел свою левую руку, отсеченную осколком мины почти по плечо. Эта свободная рука лежала теперь отдельно возле его тела. Из предплечья шла темная кровь, сочась сквозь обрывок рукава кителя. Из среза отсеченной руки тоже еще шла кровь помаленьку. Надо было спешить, потому что жизни осталось немного.
Комиссар Поликарпов взял свою левую руку за кисть и встал на ноги, в гул и свист огня. Он поднял над головой, как знамя, свою отбитую руку, сочащуюся последней кровью жизни, и воскликнул в яростном порыве своего сердца, погибающего за родивший его народ:

– Вперед! За Родину, за вас!» («Одухотворенные люди»).
Рассказ «Одухотворенные люди» был очень дорог Платонову: «Самая важная моя работа сейчас – я пишу повесть о пяти моряках-севастопольцах. ...о тех, которые, обвязав себя гранатами, бросились под танки врага. Это, по-моему, самый великий эпизод войны... – писал он жене с фронта. – Я пишу о них со всей энергией духа, какая только есть во мне. И это произведение, если оно удастся, самого меня хоть отдаленно приблизит к душам погибших герое... У меня получается нечто вроде Реквиема в прозе» (письмо от 10.08.1942).

Ему удалось передать свою «энергию духа»: «У любого другого писателя, – заметил о рассказе В.Г. Распутин, – это было бы некрасиво, может быть, заставило бы содрогнуться сердце, но было бы неестественно... – у Платонова это написано так, что не ужасаешься от этой картины, а воодушевляешься, мгновенно наполняешься силой».

Продолжая традиции военной прозы Л.Н. Толстого, Платонов по-толстовски понимает и героизм. Толстой описывал солдат, «спокойно живущих под ядрами... среди беспрерывного труда, бдения и грязи», живущих и сражающихся благодаря чувству, «лежащему в глубине каждого» – любовью к родине. Но понимание Родины у каждого свое. «Одухотворенных людей» ведет в бой комиссар Поликарпов с призывом, не похожим на привычный для литературы тех лет «За Родину! За Сталина!». Но его слова – «За Родину, за вас!» – обращенные к краснофлотцам, лучше всего поднимают их в бой. Они понимают комиссара: «Родиной для него были все мы…»

Будничное отношение к войне, наверное, неразрывно с правдивым ее изображением и характерно для писателей, не понаслышке знающих фронтовую действительность. Все, кто бывал на передовой не однажды, кто воевал – как Лев Толстой в Крымскую кампанию или Андрей Платонов в Великую Отечественную, – совсем иначе, а не «лозунгово», не по тому, как должно, не героически рассказывали о войне. Кому, как не им было знать будничное проявление героизма, который не лишен страха, но превозмогает его – героизма без налета патетики, когда человеку, у которого есть сердце и душа, не остается выбора. Писатель видит намного глубже, понимает каждый момент быта солдат: 

«Образец солдата: экстр<емально> живущий человек; он быстро должен управиться, пережить все радости, все наслаждения, все привязанности. Ест, любит, пьет, думает – сразу впрок, за всю жизнь, а то, м.б., убьют. Но и нежность его к вещам, внимание к мелочам, – чем бы он ни стал заниматься, – тоже вырастает: он внимателен и к кошке, и к воробью, и к сверчку, etc...»;

«На войне душа еще живого все время требует, чтобы мелочи (игра, болтовня, ненужный какой-либо труд) занимали, отвлекали, утомляли ее.
Ничего не нужно в тот час человеку – лишь одни пустяки, чтобы снедать ими тоску и тревогу. Внешне идут, происходят лишь одни пустяки, скрывая за собой и подавляя собой высшую истинную жизнь, не замечая того в практическом сознании, делая это незаметно для себя»;

«Солдат живет с недостатками (элемент<арных> вещей); борьба с этими недостатками и отвлекает его от главного страшного недостатка — возможности умереть; солдат, можно сказать, даже должен иметь достаточно много небольших нужд и бороться с ними...  (из записных книжек 1943 года).

Во время Великой Отечественной войны писатель по-прежнему утверждал истинность своего пути: «Нет, все божественное — самое будничное, прозаическое, скучное, бедное, терпеливое, серое, необходимое, ставшее в судьбу, — и внутренне согласное со всякой судьбой».

Когда перед решающим боем была поставлена задача удержать врага даже ценой собственной жизни, бойцы простились друг с другом, «благословили друг друга на самое великое, неизвестное и страшное в жизни... на смерть и победу, и страх их оставил, потому что совесть перед товарищем, который обречен той же участи, превозмогала страх». Тогда каждому стал очевиден смысл его жизни «и они поняли, что родились на свет... для того, чтобы отдать ее обратно правде, земле и народу, – отдать больше, чем они получили от рождения, чтобы увеличился смысл существования людей...» («Одухотворенные люди»).

«...Я равняюсь по народу и по нашим солдатам», – писал Платонов Марии Александровне в 1944 году. В письмах домой он не раз говорил о своем преклонении перед теми, кто спасал мир от фашизма: «Я видел тут огромные бои, многое пережил, многое видел прекрасного в наших солдатах, многое понял, чего прежде не понимал» (27.06.1944); «Наши бойцы действуют изумительно. Велик, добр и отважен наш народ!» (27.07.1944).

Платонов превыше всего ценил жизнь, а в жизни – добро. Для писателя с острым, благодарным восприятием жизни смерть – это поступок. Она не разрешает противоречий, не исправляет ошибок. Человек должен сам решить все при жизни, и только потом он получит право умереть. Смерть воспринимается героями несколько прагматически, но только настоящий человек нужен Родине и «не всякая смерть нужна отечеству, и даже подвиг ему не всякий полезен». «Вперед, ребята, смерти нет!» – поднимает командир в наступление бойцов в рассказе «Оборона Семидворья». «Солдат не должен помирать, он должен победить, чтобы жить после войны… смерть – она полагается только неприятелю, а нам – нету смерти!»

Отношение героев Платонова к смерти измеряется ее полезностью для будущей победы и для родины. Каждый – будь то солдат или старик – «расчетливо» относится к своей гибели. «…Мне помирать пока что расчета нету!» – часто думают или говорят герои. Перед смертью солдаты горды тем, что, подрывая последней гранатой себя вместе с вражеским танком, они могут «одним движением решить, чему быть на земле» – счастью или погибели, что отдаляют от своего народа смерть, которая остановится «на теле» погибшего героя.

Но помимо понимания полезности своей смерти, человеку необходимо еще высшее чувство – вера. Воспитанный в детстве в православии, Платонов всю жизнь переживает возвращения к нему и постоянно размышляет о необходимости веры для человека. В деревнях солдаты встречают стариков, молитвой оберегающих землю от врага. Молодые военные, воспитанные на атеистических идеях советского времени, тоже не могут жить вовсе без веры. В своих духовных исканиях они проходят тот путь, который прошли их отцы, который прошел сам писатель в поисках места, куда можно «поместить» неуместную душу. Платонов восстанавливает справедливость и обращается к теме святости военного подвига погибших за родину.

«Может, душа хоть от меня останется… – перед смертью размышляет солдат. – Должна бы остаться, без нее нам нельзя, а то что же будет? Иль, может, родина и есть душа…» И ставит перед людьми задачу: «И душу надо сделать бессмертной, а то воевать неудобно» («Иван Толокно – труженик войны»). Солдаты наделены верой – только тогда они способны побеждать: «Каждый солдат придумывает себе “веру” – для спокойствия настроения и души: по-разному» (из записной книжки 1942 года). Войной и пережитыми страданиями им дано «высшее знание»: «Подобно святым людям и героям, солдат заработал свое высшее знание в испытаниях, когда смерть уже касалась его сердца…» В этом знании соединились «глубокое понимание ценности жизни, и смерть во имя народа как лучшее последнее дело жизни простого истинного человека…» («На Горынь-реке»).

В святости деяния Платонов уравнивает труд плотника, пахаря и солдата. Он продолжает главную тему своего творчества, посвященного сохранению в памяти каждого человека, «поставленного» «жить родителями» и нужного «всему свету» («Юшка»).

(Сокращенный вариант статьи опубликован: Платонов А. Смерти нет! Военные рассказы. М., 2012, 2021)