Дождь Но новое

                Глава 3

                Две богини
         
Как полноводная река шумел проспект,  в дни его недавней юности именовавшийся Калиной. Было особым шиком, имея в кармане чирик,  прошвырнуться с дружбанами на Калину и засесть на весь вечер в Метле.  Так именовали самое шикарное в Москве кафе-мороженное «Метелица». Провести время в сверкающим белоснежными, как сугробы, скатертями и блестящим льдом прозрачных сосулек – бокалов для напитков, зале.  Прыгая и топчась  там под модненький  музон с нестрогими девчонками, и пускаясь потом с ними  в веселые приключения.
Он родился и вырос в этом сумасшедшем городе - знал и любил улицы, переулки и уютные дворики старой Москвы, где вечерами играли в волейбол или стучали в домино. И пахло как-то особенно, по-московски: у Павелецкой шоколадом, на Сретенке – весной. Вот и сейчас была весна – время цветения тюльпанов, нарциссов и всякой цветочной мелюзги – ландышей, подснежников, крокусов…
На противоположной стороне проспекта возвышалась стеклянная коробка Московского Дома Книги, и он решил заглянуть туда, выбрать в подарок отцу альбомы с видами Москвы, по которой тот очень скучает.

Он увидел её за прилавком книжного магазина – белокурые волосы спиралеобразно спускались до пояса, светло-голубые глаза смотрели на мир томно. Ладная красивая фигура. И только черная, мохнатая, как паук, бородавка на виске, тщательно скрываемая волосами, подло выглянув на секунду и, бросившись в глаза, огорчила его.  В девушке поражала смесь порочности и невинности на её лице – лице падшего ангела женского пола. И все же перед ним стояла юная Венера - обольстительная Афродита. Но сердце мужчины осталось спокойно – порочные белокурые ангелы оставляли его равнодушным. Он попросил показать ему альбом Босха; отец велел привезти именно это издание начала семидесятых годов, первую книгу, которую тот выпускал, будучи еще младшим редактором в издательстве «Искусство».
Эту книгу десять лет назад изъяли на таможне, когда в промозглый  серый день предзимья они уезжали из СССР. Ему было шестнадцать, и его с нетерпением ждал весь мир. Конечно, грустно было покидать свой дом, друзей, привычный образ жизни, но отец, который всегда был прав, говорил: - «Никогда, никогда  ничего хорошего в этой стране не будет! Одна вечная война сменит другую, но я не допущу, чтобы моего  единственного сына прокрутила эта кровавая мясорубка. Еще можно было бы понять, хоть и трудно, если бы все жертвы, эти юные загубленные жизни принесли процветание и мир нашей земле. Но – нет! Молодые, никогда не воевавшие полковники захотят  стать  якобы боевыми генералами… В общем, на твой век, сын, у России войн хватит. Но все жертвы напрасны! Хуже того – бессмысленны».
Тогда, в 1987 году папины пророчества никто всерьез не воспринимал; шел третий год «перестройки», сначала робко, потом все смелее стали печатать запрещенные ранее книги, за обновленным «Огоньком» и «Московскими новостями» у газетных киосков выстраивались длинные очереди. Но он оказался прав. Горбачева, если кто ещё помнит  Горби, убрали из власти летом 91, а уже осенью 93 началась война на два фронта – Ельцына с парламентом, она кончилась в два дня, и гражданская война в Чечне, а она продолжается по сей день и закончится еще не скоро. И опять все жертвы напрасны.
Открыв альбом со старым попорченным супером он стал рассматривать иллюстрации картин самого, может быть, загадочного художника в мире – мешанина человеческих уродцев – физическое воплощение человеческих пороков. Алчность, обжорство, сладострастие…
Заметив краем глаза движение возле порочно-ангельской продавщицы, он поднял глаза от альбома и увидел её. К белокурой Афродите легкой походкой подошла рыжеволосая Диана-охотница. Девушка была нечеловечески прелестна. Его сердце сделало перебой, потом бешено заколотилось, и по коже побежали электрические разряды.
Он поспешно, стараясь перебить впечатление, опустил  глаза в книгу, но с её страниц, вместо жутких свиных рыл, на него глядело  лицо незнакомки – каштановые с рыжим отливом волосы окружали огненным венцом её голову.  Раскаленная лава закручивалась водоворотом на затылке, оставляя открытым лицо – высокие скулы, вздернутый носик, и полные, влекущие нечеловеческой прелестью губы.
Да, это было то самое очарование - загадочное, непреодолимое, смертельное для слабого мужского сердечка.
Резко отвернувшись, он поставил альбом на полку, и пошел к другим стендам. Защитная реакция организма – пока он не видел ее глаза, не слышал её голоса, не почувствовал её запаха, не прельстился походкой или не разочаровался во всем этом, он предпочел отступить, дезертировать. Отец перед его ностальгической поездкой предупреждал: - «Смотри, сын. Русская девушка не может быть твоей женой. Даже самая красивая, самая обаятельная, самая нежная. Это –  медовая ловушка, сладкий капкан».
Верно, отец говорил, знал о чем. Ведь женившись по большой страсти на девушке, полной вот такого же смертельного очарования, невероятной физической притягательности, он, едва устав от ее красоты, обнаружил, что говорить им совершенно не о чем, что перед ним -  красивое, сексуальное, но безнравственное и злое существо.
Развестись? Но было поздно, она уже ухитрилась родить чудесного мальчика, и осталась при этом  к собственному ребенку  совершенно равнодушной, но угрожала в случае развода полностью  лишить отца всякого общения с сыном. Она  сделала бы это по своей крайней мстительности.
Отец, из любви к ребенку, терпел эту женщину, но больше  никогда не спал с ней. Однако мир полон слухов, и об её многочисленных непристойных похождениях ходили легенды.
Она не любила своего мальчика, она вообще не была способна ни на какую любовь, и ребенок поначалу страдал, винил во всем себя, но подрастая понял, что в этом сердце нет  тепла ни к людям, ни к животным. В памяти застрял один страшный эпизод. Как он хотел в детстве иметь котенка или, еще лучше, щенка, но мать учинила скандал, когда  отец за пазухой принес из редакции едва прозревшего котёночка. Она развизжалась о проклятой заразе, которую притащил в дом «этот придурок», схватила пушистый комочек, вскочила на подоконник. И котенок вылетел в форточку,  шмякнулся  с шестого этажа на проезжую мостовую.
Ребенок долго потом заикался.
Но все же у мальчика было детство – любящая бабушка с вареньем, вкуснейшими пирогами и пончиками, поцелуями и объятьями;  дед – полковник в отставке,  мастер рассказывать занятные истории и отчаянный боец в шахматы; отец, осыпавший его подарками и водивший в походы с кострами и песнями под гитару. А холодная чужая женщина, которая  когда-то его родила, и к которой он был сейчас внешне каменно-безразличен, но в глубине души в нем всегда жил страх перед нею, все преследовала его какая-то мифическая вина перед матерью. Она была рядом, но так же далека, как Антарктида.
 - Не все  похожи на нашу маменьку. - Отвечал сын отцу.
- Твоя правда, - соглашался тот, - только всё равно, лучшая партия для тебя – местная девушка. Она досконально знает правила здешней игры и будет им следовать в семейной жизни, а русская жена попытается установить свои правила. И разрушит твою жизнь, и тем быстрее, чем сильнее ты будешь ее любить.
Отец был прав, он всегда был прав. Вспомнив свою невесту – девушку из богатой франко-украинской семьи, смазливую, но с лицом несколько вульгарным и плоским, как у скифской каменной бабы, с приземистой фигурой, словно вырубленной топором, почувствовал отвращение к Люси. И, однако, он скоро женится на ней. А красивые девушки из славянок водятся теперь в неограниченном количестве  и в Канаде, и стоят совсем не дорого.
Эти мысли пронеслись в его голове молниеносно, и, вернув себе самообладание, натренированное многолетней жизнью в чужой ему языковой и материальной культуре, став неотличимым от её коренных жителей, а во  многом и превзойдя их, жил легкой и приятной жизнью, он захлопнул книжку, в которой не увидел ни строчки.
А как же эта невыносимо прелестная девушка? Да мало ли девушек на свете!
И, тем не менее, не взирая на здравый смысл и суровое решение не смотреть в сторону обольстительницы Дианы, неведомая сила повернула его голову, и он увидел, как огненная дева чмокнула в щечку белокурую Афродиту за прилавком и легко побежала по ступенькам вниз. Он, остолбенев, жадно смотрел ей вслед. Вот сейчас, еще мгновение и она исчезнет из его жизни навсегда, сгорит, как падающая звезда на летнем небосклоне. Перестанет бередить его душу своей нечеловеческой прелестью.
Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, девушка эта не для одной ночи; простого животного секса с ней не будет, слишком особенна она была. Вот Афродита - книжная богиня, другое дело; не перекинувшись с ней и парой слов, он почувствовал ее призывные флюиды, ее готовность к самым острым сексуальным приключениям.
 Но в этом он ошибался. Афродита тоже была недотрога, просто эманация пола была в ней так сильна от природы, что  особи мужеского естества ошибочно принимали её за призыв.

А эта рыжая бестия опасна для него, как болотная лихорадка, которая незаметно проникает в кровь, и от которой нет лекарств. Запретная девушка, выросшая здесь и не знающая правил игры его нового мира.
Наваждение бесовское.
 
             И он бросился следом за ней.

Шумел и  плескался проспект, как полноводная река, по его глади скользили ладьями дорогие машины, возвышались серыми утесами многоэтажные дома с зелеными отмелями лужаек, обтекала его пестрая и нарядная толпа, но нигде не мелькала огненная грива, и, кстати, во что она была одета? Он не запомнил.       
Девушка исчезла.  Он бросился бессмысленно бегать вдоль витрин магазина, хотел было рвануть в переход, но остановился. Она навсегда утонула в этом людском водовороте.   И это к лучшему.
- Не судьба. - С облегчением подумал он и, почувствовав запах кофе, влекущий запах ванильной выпечки, огляделся. Кафе «Ивушка», в первые же весенние деньки выставило на улицу пластиковые столики под большими полосатыми зонтами.
Он прошел к прилавку и заказал чашку двойного кофе и несколько пирожных. Получив заказ, огляделся. Она сидела спиной к нему, пила кофе, и в тени зонта её волосы потеряли огненный блеск, но по перебою сердца он сразу же понял, что это та самая девушка, которую он искал.
Видимо, она с усмешкой наблюдала, как он мечется по тротуару.
Подойдя к её столику, он попросил разрешения присесть, и она кивнув, подняла на него свои невероятные глаза. Светлозеленые, цвета фисташковых орешек, но один глаз был темнее другого. Присмотревшись, он понял их странность -  зрачок правого глаза оплетен веночком цвета ржавчины.
«Боже мой, разноцветные глаза!» - Изумился он.