Альтруистка Часть 2 Глава 8

Ну как, встретившегося на пути? На самом деле никуда заезжать Оля не собиралась. С каждым днём осень брала своё, путешествовать становилось всё холоднее и некомфортнее. Говорила мама, убеждала, что следует отложить поездку хотя бы на весну, никуда не убежал бы месье Иерсен, потому что в зиму с насиженного места снимаются только крайне неблагоразумные люди. «На меня намекает», - улыбалась своему отражению в зеркале Олимпиада, приглаживая свои гладкие каштановые волосы, разделённые пробором на две стороны.

Она придирчиво осмотрела себя: что, интересно, нужно, чтобы произвести впечатление на такого человека, как Александр? Судя по его вовлечённости в науку и отсутствию семьи, прекрасный пол его либо совсем не интересовал, либо был задвинут куда-то на задворки жизненных приоритетов. Да и вряд ли в Оле, - она трезво отдавала себе в этом отчёт, - было то, что заставляет сердца мужчин биться чаще. «В душе я такая уже пожившая… вот и складочка между бровей становится всё более отчётлива… лёгкость и кокетство похоронены в шестнадцать лет, когда умер Филипп. А я, хоть и выжила, но начала внутренне неуклонно стареть».

И неправа мама, для такого человека, как Александр ничего не стоило внезапно сняться с места и пуститься в дорогу, если бы его позвал научный интерес. Недаром он променял спокойную и стабильную жизнь в Париже и работу в Пастеровской лаборатории на непредсказуемую и полную опасностей службу корабельным врачом, отправившись бороздить моря и океаны в поисках материала для своих научных изысканий. Нет, нужно было ловить его теперь же, - вот, чего не говорила матушке Оля, настырно собираясь в путь именно в эту неподходящую для путешествий пору. У девушки было теперь лишь два авторитета: её упрямство и доверие, которое оказал ей принц Ольденбургский. Их аудиенция проходила с глазу на глаз, и сказанное Александром Петровичем в тот вечер Олимпиада глубоко сложила на своём сердце, не распространяюсь о содержании их беседы даже родным.

Матушка не знала, что и делать. С одной стороны, такая таинственность, какая-то «секретная и очень важная миссия» пугали её, с другой же - невозможно было не заметить перемены, произошедшей в Олимпиаде: та снова была бодра, даже как-то болезненно деятельна, улыбалась, смеялась, смотрела загадочным взглядом в зеркало, - словом, как и подобает девушкам её возраста. Но вот отпускать дочь одну в это долгое и трудное (и наверняка, опасное, но Ирина Фёдоровна даже думать об этом не хотела) путешествие, она никак не решалась, смотрела на дочь сосредоточенно, бродила в нерешительности, заламывала пальцы.

Отпускать девицу Олимпиадиных лет одну считалось в России даже не моветоном, но могло навсегда оскандалить семью. Однако, Шишкиным, долгое время прожившим за границей, это, положа руку на сердце, представлялось уже некой условностью. Папа был горячим поклонником наук, и ему даже льстило, что его дочь была выбрана в качестве парламентёра к иностранному учёному. Алексей Петрович знал, что смог передать дочери те свои качества - упорство, твердость характера, волю и способность с легкостью подняться над всеми бытовыми неудобствами - которые помогут ей блестяще исполнить возложенную на неё миссию. Это льстило его самолюбию и на чаше весов перевешивало всякий страх и колебания. В начале лета они все вместе уже проделывали этот путь: он был долог, но, право, интересен, и ничего страшного ни с кем из них не случилось. «Дикие» народы Сибири и Зауралья на деле оказались не такими уж дикими, а пример семьи Лушников вообще заставил утвердиться  в мысли, что живущие за Уральским хребтом по своим моральным и интеллектуальным качествам нисколько не уступают населению европейской части России.

Она справится, его девочка! Из каждого крупного города будет отправлять им с почтамта телеграммы и открытки. В конце концов, принц Ольденбургский - человек весьма прозорливый и при этом в высшей степени добросовестный, - он разглядел в Олимпиаде необходимый потенциал, а для пущей безопасности выделил ей в качестве сопровождающего одного из своих гвардейцев.

Узнав об этом, Олимпиада, конечно, заартачилась.

- Не думаете ли вы, что в сопровождении гвардейца мне ехать ещё опаснее, чем без него? - съязвила она. 

Но матушке идея с гвардейцем как раз напротив пришлась очень по душе, и Ирина Фёдоровна вынесла такой вердикт: либо Оля едет с гвардейцем, либо не едет вовсе. Пришлось согласиться, уже мучительно представляя поездку под неусыпным взором усатого и густобрового гвардейца, следящего за каждым её шагом. Мучительной она представлялась ещё и оттого, что Оля считала себя крайне зажатой и совершенно неспособной непрестанно поддерживать общение с совершенно чужим человеком. А Александр, что подумает он, увидев её в сопровождении вооружённого телохранителя? Смех да и только!

Телохранитель действительно оказался неусыпным и бдительным, но вот беда - не слишком резвым и расторопным. Он смотрел на это путешествие как на приятную командировку, когда от него не требовалось ничего тяжелее, чем приглядывать за нежной барышней, при необходимости напуская на себя отеческой строгости (по возрасту он действительно годился Олимпиаде в отцы), журя Олю за наивность (которую он сам себе выдумал) и не выпуская из виду даже малейших поползновений посягнуть на благополучие его протеже. При этом он намеревался вкусно, никуда не торопясь, кушать и по вечерам вознаграждать себя за честную службу стаканчиком чего-нибудь горячительного. Наконец, в своих самых смелых мечтах он был готов замахнуться и на что-то поистине дерзкое, - выкраивать себе часок дневного сна, вдали от полка, от командования, платонически согретый присутствием рядом с собой этого милого ребёнка, которого он готов был защищать с остервенением льва.

Олимпиада же, вместо того, чтобы преисполниться благодарности, из милого ребёнка часто превращалась в сущего чертёнка и изматывала своего драгуна самым бессердечным образом. Если только они были не на колёсах, ей тут же надо было пойти туда, увидеть то, посмотреть сё, бежать обратно, и тут же - в противоположную сторону. Сидеть в гостиницах противоречило самой сущности их исследовательского путешествия. «Ведь вы же, я надеюсь, предупреждены, что поездка наша - не праздношатание и не проматывание казенных денег. Александр Петрович проявил к нам высшее доверие!»- Олимпиада назидательно поднимала кверху палец, ощущая себя как будто на театральной сцене, потому как что именно они «исследовали», она сформулировать ни за что бы не смогла. Особенности быта, местных говоров, одежды, украшений, ремёсел, - для пущей достоверности Оля даже носила с собой блокнот, в котором карандашом делала какие-то записи и зарисовки.

Никакого такого поручения принц Ольденбургский Оле, конечно, не давал, но блокнот был своего рода прикрытием. С ним легко было напустить на себя вид занятой и озабоченный, тем самым избегая тягостного для девушки общения. Она что-то чиркала в своём блокноте, её спутник важно сопел рядом, не желая каким-то образом потревожить свою протеже. И всё же Оля тяготилась посторонним присутствием, не близостью именно своего спутника, - он в общем-то был славный малый. Так она тяготилась бы присутствием любого человека, чувствуя себя обязанной поддерживать беседу, мучительно подыскивать темы, подделывать заинтересованность в скучнейших сюжетах.

Оля любила предаваться созерцанию своего внутреннего мира, и всё, что извне, досадливо мешало ей в эти минуты. Реальный мир с населяющими его персонажами терял значимость, - что в нём могло быть интересного супротив её воспоминаний о Филиппе и грёз, что он жив, а страшная эпидемия чумы ей только приснилась? Иногда доходило до того, что Оля лишь с третьего-четвёртого раза осознавала, что кто-то зовёт её, теряя терпение. Она не любила, когда кто-нибудь вырывал её из этого созерцания своего «я» и всяких прекрасных превращений с ним, - грубо и требовательно или даже ласково, но настойчиво, как делала маменька.

Когда рядом находился кто-то другой, Оля не могла мечтать. А когда она была лишена этой возможности, она чувствовала себя травой, вырванной с корнями из земли. Она потихоньку угасала и увядала, жизненные соки покидали её тело. «Вот, да, - довольная собой, она сделала вывод, - именно поэтому я не могу долго терпеть ничьего присутствия, оно держит моё сознание возле себя, не даёт ему взлететь. Я смущаюсь, из вежливости не могу покинуть этого человека, но на самом деле я давно уже его покинула».

Именно поэтому Оля, не совестясь, без малейшего колебания претворяла в жизнь свой план. Порядком измотав своего соглядатая беспорядочной и бестолковой беготнёй, театрально сердясь, когда он начал просить у неё немного пиетета к его годам, Оля заставила его чувствовать себя виноватым в том, что «нигде-то они не успевают из-за такой нерасторопности». Приставляя к своей парламентёрке пожилого гвардейца, принц Ольденбургский делал ставку как раз на возраст. Старый служака, проверенный временем и всевозможными переделками, не бросит, а почтенные года заставят его относиться к Олимпиаде, как к дочери, не посягая на большее. Знай он немного лучше Олимпиаду, не задумываясь бы приставил к ней самого бравого солдата, авантюриста и неутомимого ходока.

Как только представился удобный случай, Олимпиада сбежала, обставив это таким образом, будто устала ждать вечно не поспевающего за ней спутника. Когда он, заглушив чувство вины стопочкой горячительного, которое с недавних пор перестало приносить лёгкость и радость бытия, забылся тяжким сном в своей постели и в назначенное время не появился на пороге её комнаты, Олимпиада, пробираясь по коридору, как мышка, выскользнула из гостиницы и отправилась на вокзал.

Ей было немного жаль старого служаку. Она знала, что он пуститься догонять её, но уже, конечно, не догонит, - и она будет продолжать свой путь в сладостном одиночестве. Ветер в то утро был удивительно тёплым, но порывистым, - хлестал по щекам, выдёргивал из причёски по два-три волоска, игрался с ними, наводя на голове художественный беспорядок. Дали дразнили своей недосягаемостью, Олимпиада с небольшим саквояжем в руках на мгновение остановилась и вперила в горизонт решительный, полный вызова взгляд. Кто кого? Она знала, что никогда не победит эту вечно ускользающую черту, но всё же попытается! Она чувствовала, что за спиной уже распустились упругие крылья свободы, готовые нести её на край света.

Ох, не ошибалось материнское сердце, когда предсказывало Ирине Федоровне, что надобно ей лично сопровождать дочь в этом рискованном путешествии. Тогда, помниться, её осадил муж, который только недавно получил хорошую должность при  принце Ольденбургском и непременно хотел, чтобы супруга находилась подле него. Уже весной предстояло отправляться к берегам Чёрного моря, знакомиться с местностью, подыскивать подходящий ландшафт для строительства задуманного противотуберкулёзного курорта.

- Если ты будешь вот так бегать за ней, она никогда не вырастит! - резонно заявил Алексей Петрович.

- А если я буду таким образом опекать тебя, ты скоро впадёшь в детство! - ответила Ирина Фёдоровна с доброй улыбкой. - Я волнуюсь, что она может вернуться, а нас тут уже не будет. Представляешь, приедет домой, а здесь - пусто!

- Ничего страшного, остановится у моей матери. Ну или съездит навестить твоего отца, он уже давно зовёт к себе в Осташков.


Продолжить чтение http://proza.ru/2025/05/19/375