Грешный жнец. Часть2. Глава5

Часть2 Глава 5:Преображение судьбы

1. Игра и выигрыш у банкира

Лилиан очнулась на холодном полу, чувствуя, как липкое что-то въелось в подол её платья. В комнате воняло гарью, железом и дешёвым ванильным освежителем воздуха. Где-то мерцал слабый свет, и в голове мелькала мысль: «Снова? Серьёзно?»

— Очнулась, Золушка? — произнёс голос, лениво доносясь сзади, но звучащий слишком близко.

Перед ней появился мужчина в идеально отшлифованном чёрном костюме, который неспешно вертел золотую монету между пальцами. Его ухоженные ногти и ледяная улыбка говорили о том, что он привык манипулировать судьбами.
Лилиан, ещё не до конца пробудившаяся, тихо пробормотала: — Я надеялась на кофе…

— Кофе? У нас только расплата, — холодно отозвался он и положил монету на стол. На ней, словно выцарапанным на коже судьбы, было написано её имя. Этот символ был не просто декором — он предвещал неизбежное.

В ту же секунду из темноты начали появляться алые нити. Они медленно обвивали запястья, шею и грудь Лилиан.
Сначала это ощущалось, как ласка, почти привычное прикосновение, но затем нити стали острую проверку — словно выясняли, где кожа тоньше и проще поддаться.

— Читала мелкий шрифт? — насмешливо спросил он, с ухмылкой на лице. — Ну вот и они не читают. А потом… — голос его стал чуть более ледяным, — потом наступают крики, неожиданные сюрпризы, прямая драма.

И вдруг, словно из-за угла забытой реальности, появился Габриэль.
Он выглядел так, как будто просто забыл взять зонт, но в руках у него блеснула колода карт.
Его появление внезапно привнесло новую ноту в эту абсурдную пьесу.

— Лилиан у нас не сдается в аренду, даже по предоплате, — сухо заметил он, как будто дело касалось не игры, а обычного торгового предложения.
— О, театр. Прекрасно, — коротко отозвалась Лилиан, едва сдерживая удивление. За столом мужчины уже начинали свои ритуалы.

Банкиры и игроки здесь были не просто персонажами случайной истории, они — участники игры, где правила были написаны злобной рукой судьбы.

Мужчина в чёрном лишь кивнул и, с акцентом, который мог бы сравниться с фразой из рекламы трагикомедии, объявил: — Играем.

Габриэль вздохнул.
Он знал — выиграет или проиграет, кто-то, определяющий его судьбу, уже бросил монету.
Но пока она не упала — можно играть…
Карты легли на столе, как будто заправленные жидким маслом, а моменты промелькнули в непродолжительном молчаливом спектакле.

На столе блеснула карта Туза, за ней Дама, затем Валет. И внезапно свет в комнате мигнул, словно закончив свою краткую сцену.

— Чёртова удача, — пробормотал банкир, выражение его лица оставалось равнодушным, — но возвраты у нас, как правило, не в моде.

На этом моменте алые нити, столь суетно предварявшие надвигающуюся катастрофу, исчезли так же внезапно, как и появились. Лилиан глубоко вдохнула, будто вынырнув из холодных вод долгой зимы.
Габриэль аккуратно подал ей руку — и мир вокруг словно сменился, перевоплотившись в нечто неопределённое, где ставка души была уже сыграна.
 
2. Где дом — там и ад

Комната была безликой, как сам забвение.
Бледные обои, потрёпанные временем, были как покрытые пылью воспоминания, поглощённые временем и забытием.
Торшер с трещиной на абажуре отбрасывал тусклый свет, едва касаясь стен, как предвестие чего-то невыразимого.
В его мягких лучах все становилось нечетким, смирённым, как забытой любовью.
Холодильник на кухне стоял в тишине, его монотонное гудение было похоже на сдавленный стон, как будто он пытался задушить какой-то внутренний хаос, но сам терял смысл.

За стеной кашлял сосед — тяжёлый, ритмичный кашель, который был не просто звуком, а чем-то физическим, почти осязаемым.
Он как бы сверялся с её собственным пульсом.
На старом столе — чашка с обломанной ручкой, пачка с сигаретами, которая так и не дождалась своего конца, и огрызок карандаша, облезший от безжалостных зубов времени.
Осколки невзрачных вещей, которые уже не имели значения.

Лилиан сидела на подоконнике, босые ноги касались пола. Она не шевелилась. В одной руке — чашка с кофе, настойчиво горьким, как невыразимая тоска. В другой — зажигалка. Щелкала, бездумно, как будто каждый щелчок пытался пробить стену между мирами.
В каждом звуке — часть её самой.

Габриэль был где-то.
Или не был.
Его запах, его присутствие — всё сливалось с атмосферой, как дождь за окном, как дым от сигареты, что тает в воздухе, оставляя за собой только запах, почти неуловимый.
Он был тут и не был — едва ощутимый.

Лилиан сделала глоток. Кофе обжигал её, как пустота. Горечь входила в язык, в горло, в память. Живёшь — значит, горишь. И это было так. Горько. И живо.
И тогда всё изменилось.

В комнате вдруг стало тяжело дышать.
Воздух сжался, как перед криком, и нечто в этом пространстве, казалось, вздохнуло. Свет торшера заколебался, его тени растянулись, поднимались по стенам, словно какие-то забытые сущности, пробудившиеся от долгого сна.

Анна вошла.
Не как человек.
Она была, как тень, нарушающая границу между этим миром и другим, как забвение, оставшееся в разрывах между сном и явью.
Её шаги были чёткими и резкими, как удары плети. Они разорвали молчание, отзываясь эхом в комнате.
Её взгляд был ледяным, ленивым и осмысленным, как будто она искала именно то, что ей нужно.
 Остановилась у окна, взглянула на Лилиан с таким вниманием, будто проверяла, где она потеряла себя.

— Опять без сахара? — спросила Анна, её голос — тягучий, как сироп, но с едкой ироничной ноткой. — Такая горечь, и ни капли сопротивления. Прямо как ты. В этом ты уже по уши.

Лилиан зажмурилась.
В её глазах мелькнуло что-то, что с трудом можно было скрыть.
Глухое раздражение, которое невозможно было проглотить, но и не вырвать наружу. Она не отводила взгляда, но голос её дрогнул, как прядь волос на ветру.

— Что тебе нужно?

Анна улыбнулась — не так, как человек, а как сама тень, которая давно забыла, что такое сострадание.
Она шагнула ближе, её тело скользило по пространству, почти не касаясь его, но оставляя за собой следы собственного присутствия.

— Почувствовать, как ты всё ещё не забыла, — произнесла она, её дыхание коснулось шеи Лилиан, горячее и тревожное. — Себя настоящую.
О
на плавно, как змей, протянула руку и коснулась подбородка Лилиан, словно проверяя, не раскололась ли её уверенность.
Каждое её движение было выверено, как у мастера, который бережно рисует картину, но не показывает её целиком.
Линии, по которым скользили её пальцы, рисовали путь, но завершённым этот путь не был.
Не был, пока не будет.

— Не смей… — прошептала Лилиан, и её грудь вздымалась всё чаще, как бы разбиваясь на части, теряя и собирая себя заново.
Это была не угроза — это была просьба, сквозь которую прорывался откровенный страх. Боль. И её горькое желание.

Анна слегка наклонила голову, в её глазах отразилось не только развлечение, но и наслаждение тем, как легко Лилиан сдается. Её голос стал низким, как шелест скользящего ножа по коже.

— "Не смей"? — Анна прошептала это, как будто запечатлевая момент в памяти. — Какая изысканная слабость.
Ты опять будешь кричать мне, куда именно тебе больнее? Или снова пошепчешь, что ты не хочешь, но не можешь оторваться?

Её пальцы скользнули вниз, по ключице, по центру груди, пробежали по кожаному материалу платья.
Она не спешила — её движения были долгими, уверенными. Каждый жест — как акт создания, выжигающий отверстия в её самоуважении, но оставляющий за собой следы желания.

— Я ненавижу тебя, — выдохнула Лилиан, её глаза полны противоречия, но она не могла отвезти взгляд. Она знала, что она не уйдёт от этого. Её руки сжались, но лишь для того, чтобы плотнее ощутить приближающееся давление. — Потому что ты знаешь, как мне нравится.

Анна вздохнула, её пальцы, как ножи, провели линию вдоль шеи Лилиан.
Её дыхание становилось всё более горячим, её губы играли с кожей Лилиан, вдыхая её плоть.

— Знание — сила, — произнесла Анна, и её губы коснулись уха Лилиан. — Особенно когда ты добровольно раздеваешься перед ней.

Лилиан почувствовала, как её платье стало невесомым, как оно соскользнуло с её плеча, едва уловимым движением, с шёлковым шёпотом. Она почувствовала, как её кожа прильнула к холодному воздуху, а затем — жар, который не был от страха. Это был другой жар — жар, который она не могла остановить.
Не хотела.

Анна, будто художник, рисующий картину в замедленном времени, не торопилась. Пальцы её шли по коже Лилиан, провоцируя её, заставляя чувствовать, как та задыхается от удовольствия и одновременно от боли, теряя границы между этими состояниями.

— Посмотри, как ты дышишь, — сказала она, её голос — холодный, как сталь, как удавшийся выстрел. — Твоё тело уже кричит: «Остаться». Даже если твой рот говорит «Уйди».

Лилиан зажмурилась, её дыхание было прерывистым, её грудь поднималась всё чаще. Это было не сопротивление — это было признание, признание в том, что она не может остановиться.

— Знаешь, что самое прекрасное? — Анна прикоснулась губами к шее Лилиан, её дыхание обжигало, а тело было как пламя, что только ждёт своего часа. — Как ты сражаешься... не со мной, а с собой.
И проигрываешь.
С таким изяществом.

Линии боли снова ожили. Лилиан почувствовала, как её тело стонет.
Но этот стон был не просто от боли.
Это был стон признания. Она не могла уйти.
Она не могла остановиться.
Анна не спешила.
Она наблюдала, её взгляд, как изощрённый нож, проникал в самое нутро Лилиан.

— Скажи «хватит», — предложила она, её голос был ледяным, как ураган, что обрывает всё на своём пути. — Я остановлюсь.

Лилиан, прижавшись к её телу, прошептала, уставшая от борьбы, но не менее пылающая:
— …а если скажу «ещё»?
Анна тихо рассмеялась.
— Тогда ты — моя. Навсегда.

И поцелуй.
Он был как молния — резкий, властный, с привкусом стали и крови. Он оставил за собой ощущение исчезновения и возвращения, как в глубоком сне, когда осознаешь себя живым, но на грани утраты.

В следующее мгновение мир перевернулся.

Всё вернулось в тишину.
Шум холодильника. Легкое пульсирование воздуха.
Лилиан стояла одна.
Кожа пульсировала.
Пальцы дрожали.
А внутри — пульсировал голос:
Ты не хотела, чтобы я остановилась. И это всё, что мне нужно было знать.

3. Иллюзии и Реальность

В углу кафе, где даже тени кажется устали, Габриэль устроился за столиком, который помнил лучшие времена — ещё до того, как пыль и затхлый воздух стали основными гостями в этом месте.

Он прислушивался к шуму в обеденной тишине, а взгляд всё так же цеплялся за фигуру Фантома.

Она сидела напротив, почти точная копия Лилиан, но что-то было не так.
Тот же силуэт, та же грация — но без того огня, который обычно пылал в её глазах.
Фантом немного наклонилась вперёд, поднимая уголки губ в насмешке.
Голос её был ровным, чуть холодным, без привычной дикой искры, но с оттенком зловещей игры.

— Ты рано пришёл, — сказала она, будто за столом сидел не Габриэль, а какой-то случайный прохожий. — Или я просто опоздала?

Габриэль прищурился, не веря собственным глазам.
Это не та Лилиан. Слишком гладко, слишком аккуратно.
Он чувствовал, как в его груди начинает подниматься раздражение, и голос его прозвучал холодно:

— Ты не она. Слишком... стерильно, как подделка, не способная согреться.
Фантом вздернула бровь и с усмешкой ответила, её взгляд, как тень, мелькал между их руками.
— Ну, для тебя, Габриэль, всё всегда выглядит как подделка. Но я здесь. Ты хотел увидеть меня — вот я.

Габриэль скривил губы, сжимая пальцы на чашке, но не выпил. Что-то в её присутствии пугало его, заставляя его нервничать больше, чем следовало бы. Он хотел найти в её глазах хотя бы небольшую искорку, что-то знакомое. Но вместо этого пустота.

— Ты слишком спокойна, — прошептал он, глядя на неё, как на зеркало, которое отказывается показывать отражение. — Где вся та ярость, с которой ты обычно меня встречала?

Фантом мягко рассмеялась, но в её смехе не было искренности. Он звучал, как пустая эхо в бездне. Потом она развела руки, как будто в этом мире была только она одна.

— Я изменилась, Габриэль. И ты изменился. Или, может, ты просто устал искать... Огонь, который никогда не горел? — добавила она, будто случайно, с лукавым блеском в глазах.
— Что-то не сходится, — Габриэль ощутил, как его терпение начинает исчезать. — Ты не такая. Ты слишком... лёгкая. Как обёртка без конфеты.

Фантом усмехнулась, её улыбка была лишена тепла, но полна едкой иронии.
— Может быть, я просто научилась держать свои желания внутри. Ты ведь всё равно всегда искал только это, верно? Пустую оболочку, чтобы заполучить её себе. Или ты думал, что я стану такой же, как раньше?

Она чуть наклонилась к нему, и этот жест был таким знакомым, что Габриэль на мгновение поверил, что она вот-вот вернёт ему ту самую Лилиан.
Но её глаза остались холодными.
Вдруг она исчезла. Л
ишь запах дешёвого парфюма и привкус мяты остались в воздухе.

Габриэль вздрогнул, как будто прошёл через холодный ветер. Фантом растворилась, оставив лишь ощущение, что она была слишком... похожа.

Он закрыл глаза.
Вспомнил её.
Лилиан.
Настоящую.
Ту, с которой дышал каждый момент, горящий огонь страсти и противоречий. Бурную, сильную, живую.
Это была она, а не пустая тень, которая сидела перед ним.
З
а мгновение до этого в квартире, когда магия Анны и чувственная аура боли ещё витали в воздухе, Лилиан лежала, покрытая потом и легкими следами недавних порезов. Её тело было наполнено сложными волнами: боль перемешивалась с экстазом, доминирование Анны оставляло неизгладимый отпечаток.

Внутренний голос Лилиан пытался разобраться в своих чувствах: Я болею от боли, я пылаю от желания и от того, что теряю контроль. Разве это не жизнь? Неожиданное нарастание эмоций, вмешательство магии и прикосновения Анны раздвоили её мир на яркие, контрастные оттенки.

Через несколько мгновений дверь квартиры хлопнула, и Габриэль вошёл.

Его взгляд был холодным, напряжение — ощутимым, словно он пришёл собрать остатки реальности. Он подошёл к Лилиан, которая, несмотря на странное послевкусие боли, смотрела в потолок, как будто искала там ответы на невысказанные вопросы.

— Ты как? — спросил он, садясь рядом и скользнув пальцем по её щеке, осторожно, почти заботливо.
— Лучше, чем могла бы. Хуже, чем хотелось бы, — тихо произнесла Лилиан, её голос был тихим признанием противоречивых чувств.

Он усмехнулся:
— Ты выглядишь, как финал пьесы, которую никто не репетировал.
Лилиан подняла глаза, слегка усмехнулась, хотя в её взгляде всё ещё читалась боль:
— А ты пахнешь кофе и опасностями. Что-то изменилось?
— Фантом пытался быть тобой — не справился, ты слишком… настоящая, — сказал

Габриэль, словно утверждая, что ничто не может заменить ту искру, которую он знали прежде.

Сквозь боль Лилиан пробежала усмешка:
— Приятно знать, что меня сложно подделать.
— Думаешь, у нас есть шанс на что-то нормальное? — спросил он с иронией, оглядывая разрушенную обстановку, словно пытаясь найти порядок в хаосе.
— Нет. Но шанс на совместное безумие — вполне, — тихо ответила она.

Он кивнул, почти с облегчением в голосе:
— Тогда вперёд. В ад или в рай, но вместе,  рука об руку.
— Только если с хорошим кофе, — добавила Лилиан, с лёгкой ноткой насмешки.
— И минимумом фантомов, — усмехнулся Габриэль.
В
 этот момент комната, остававшаяся такой же тёмной и разбитой, вдруг наполнилась новой искоркой — трещиной света, намёком на возможность выжить вместе, несмотря на все несуразные обстоятельства.