Письмо

  В Кунцеве первый день Нового 1953 года был прекрасен! Снежок, морозец, солнце.
Солнце! Оно было нежно-розовым, словно покрыто таким же, как у Молотова румянцем, и весело отражалось в его очках, не забывая добавить влажных искорок глазам Иосифа Виссарионовича.
Густо пахло хвоей, и от этого казалось, что солнце вопреки календарной дате, по-весеннему прогрело воздух, и он расширился, окутал собою тихое дачное утро. Этот хвойный лесной аромат заметно отличался от «домашнего», теряющего силу, стоит на несколько шагов отойти от ёлки. Ещё день-два, и самое тонкое обоняние не сможет определить, чем она пахнет, а запах живых елей и сосен никуда не исчезает. 
В Кунцеве много елей – часть из них посажена в начале века, некоторые (самые высокие, самые толстоствольные и чуткие на ветры) росли здесь ещё во времена Кузьмы Солдатёнкова. Растут здесь также клёны и берёзы.  У них особое задание – обрамлять дорожки и осыпать их красно-жёлтой осенней листвой.
 «Чудесно! – думал Иосиф Виссарионович, с наслаждением идя по одной из кленовых аллей-дорожек. - Морозец, солнце, как писал когда-то Пушкин. Даже курить не хочется. И о внешней политике разговаривать тоже (Молотов рассуждал о недавней вооружённой стычке на болгаро-греческой границе).  Нужно сменить тему.  Осторожно, плавно, так, чтобы не обидеть Вячеслава Михайловича. Прекрасный человек, но излишне раним, излишне. И под носом у него капелька. На это также хорошо бы указать, вот только как?»
Первыми поздравить Сталина с Новым годом приехали Молотов, Маленков и Берия. Приехали, естественно, с подарками. Перед чаем Иосиф Виссарионович предложил погулять - ему показалось, что Маленкову «нездоровится»:
- А не проветриться ли нам, товарищи? Порой прогулка действует лучше рюмки, а?
И посмотрел на Маленкова. Без укора, осуждения – с кем не бывает? Тем более, Новый год. Все знали, что от шампанского у Маленкова болит голова, даже с одного глотка, но Георгий Максимилианович выпивал три полных бокала и обязательно до дна: «За товарища Сталина!», «За родную партию!», «За нашу Великую страну!».
- Ничего, ничего, Георгий Максимилианович! – Берия похлопал бледного Маленкова по плечу. - Наши лучшие друзья - солнце, воздух и товарищ Сталин!
Все засмеялись.
Иосиф Виссарионович и Молотов идут впереди. Сталин в ушанке, овчинном полушубке, рукавицах.  Но всё очень простое, самое обыкновенное – такие полушубки носят ночные сторожа, путевые обходчики, дворники; точно такие же цигейковые ушанки и суконные рукавицы у миллионов советских людей. Разве что, ноги. На ногах у Сталина не валенки, а час назад подаренные Маленковым бурки - лёгкие, светлые, с заострёнными носами и рифлёной подмёткой.  Но и они, как оказалось, не единственный экземпляр в стране.
- В народе, Иосиф Виссарионович, такие бурки прозвали «директорскими».  Прекрасная зимняя обувь! В такой обувке не то, что заводом руководить или комбинатом, - на рыбалку зимнюю в самый раз отправиться. Или на охоту.
- На медведя, - подхватил Иосиф Виссарионович.
- На медведя? – удивился Маленков, запоздало уловив невинный подвох.
- Убегать легче будет.  А не обновить ли, Георгий Максимилианович?
- Так, когда же ещё? И где, как не здесь? Для дачных прогулок я вам их, Иосиф Виссарионович, и преподнёс! Мы, наша обувная промышленность.
За Сталиным и Молотовым, стараясь не наступать на их длинные тени (они – мера дистанции, позволяющей и быть «вместе» и в то же время друг другу не мешать), негромко разговаривая, идут Маленков и Берия. Зябнущий Маленков в надвинутой на брови каракулевой папахе, с поднятым подобно шорам каракулевым воротником; Лаврентий Павлович в ладном, длиннополом пальто и шляпе. Шляпа для Берии - признак того, что сегодня он не на службе, сегодня праздник. Шляпа в двенадцатиградусный мороз?
Ещё в тридцать восьмом году вьюжным январским вечером Иосиф Виссарионович был удивлён нечувствительностью Берии к холоду:
- А вы не боитесь, Лаврентий Павлович? Простуду подхватить или менингит? Метель, а вы в шляпе. Это вам не Грузия.
Они стояли на обдуваемых со всех сторон ступенях Большого театра, продолжая обмениваться впечатлениями от «Поднятой целины» (премьера оперы вызвала бурю оваций).
- С вами, Иосиф Виссарионович, - ответил Берия, широко улыбаясь, - мне не страшны ни морозы, ни жара, ни снегопады и ливни. Да что превратности погоды?! С вами я не боюсь ничего. Вот и на оперу сходил бесстрашно.
Умел. Умел Лаврентий Павлович пошутить, пройдясь по самой грани, отделяющей здоровый юмор от сомнительного качества насмешки. Свойство сугубо грузинское. Во всяком случае, не все шутки Берии понимали. Калинин, например.
Вот и сегодня подарок Лаврентия Павловича (как он сказал, «политически забавный») зажигалка, изготовленная безымянным умельцем заключённым - умещающийся на ладони, прекрасно сделанный броневик.  Под откидной пулемётной башенкой находится фитиль, а огонь можно получить, вращением любого колеса машины. Колёса со спицами, с резиновым ободком. На корпусе на дверце миниатюрная филигранная надпись: «Из искры возгорится пламя!».
- Благодарю, Лаврентий Павлович. Но раскуривать трубку такой игрушкой неудобно. И потом, вот эта кажущаяся двусмысленность… Кто-то, возможно, и обидится, углядев издевательский намек.  Хотя Ленин подобную цитату на зажигалке, уверен, одобрил бы.  Как буквальную инструкцию. Кстати, кто автор?
- Владимир Ильич, - ответил Молотов, принимая от Иосифа Виссарионовича броневичок, чтобы его получше рассмотреть.
- А вот и нет! То-то и оно, Вячеслав Михайлович, что не Ленин! Александр Одоевский, «Струн вещих пламенные звуки». 
Да, по всей видимости, мороз на Лаврентия Павловича не влияет никак – он весел, шарф на шее ослаблен, его руки жадно мнут снег. Сделал снежок, размахнулся и…  положил на дорожку.  Или бросил в метре от себя в сугроб.
Это не чудачество, это проверка бдительности охранников Иосифа Виссарионовича, хотя Сталин очень не любит слово «охранник», предпочитая ему «сотрудника для поручений». Кто такой охранник? Что это за понятие? Есть в нём что-то не только трусливое, но также и то, что можно назвать «мнительной подозрительностью» и «недоверием». В чём можно подозревать своих соратников? Чем они заслужили недоверие?  Что и кто может угрожать главе страны, живущей единой дружной семьёй?
За Иосифом Виссарионовичем и его гостями бесшумно и незаметно, словно он бестелесен, двигался капитан Борисов. Улучив момент, пока готовились к прогулке, Берия дал капитану проверочное задание – сосчитать количество снежков, определить расстояние между ними и назвать места, где они лежали, указав особые приметы этих мест.
Дорожка привела к широкой развилке. Слева начинались заборы, прячущие дачные домики, пустующие в это время года.  Если же идти направо, вдоль кустов сирени, посаженных па краю вытянутой поляны, где летом играют в футбол и волейбол, то минут через десять окажешься на новом перепутье – левый рукав тянется к станции, правый - в лесок. Его миновав, попадёшь на ведущую к Ближней даче аллею. Таким образом получался круг или замкнутый контур прогулок Иосифа Виссарионовича, совершаемых либо с гостями, либо в одиночестве. И первое неплохо, и второе замечательно: можно спокойно думать, слушать печальный скрип стволов, радостный щебет птиц, дышать еловым ароматом.
- Куда повернём, Иосиф Виссарионович? – спросил Молотов, прервав свои замечания по поводу конфликта Греции и Болгарии.
- Давайте направо, Вячеслав Михайлович. Я вам снегирей покажу, они поселились в кусте сирени. Вы любите птиц?
- Не всех. Но снегирей очень! Зимняя птаха, а напоминает лето, жаркий август. Сидят нахохлившись, а кажется, что это яблоки, так и хочется сорвать.
- Хорошо, что у снегирей есть крылья. Смотрите, они нас уже ждут! И ещё раз хочу поблагодарить вас за книгу.
Молотов дарил Иосифу Виссарионовичу книги. Только их.  Его новогодним подарком была букинистическая редкость издания 1888 года - «Заметки о Пушкине и других поэтах» Николая Страхова. 
- Да что вы, Иосиф Виссарионович, достаточно благодарностей. Дарить, как вы знаете, приятнее, чем подарки получать.
- Ассоциации, Вячеслав Михайлович. Снегири, яблоки, затем  «Антоновские»  яблоки, Бунин. А где Бунин, там и Пушкин, его заслоняющий. А рядом с Пушкиным – вы, Вячеслав Михайлович. И потом, благодарность для человека, как масло для каши.  И мало её не бывает.
Подошли к осыпанному снегирями кусту.   
- Ба! Да тут у них кормушка! – воскликнул Молотов. – И совсем нас не испугались.
- Это Иосиф Виссарионович смастерил, -  раздался бодрый голос Берии, - Он же и приручил.
«Удивительный человек Лаврентий Павлович, - думал Сталин, снимая варежку и вынимая из полушубка пакетик, - до всего ему есть дело, всё ему известно! Даже такая мелочь. Это ему, наверно, Власик шепнул, не удержался…»
Иосиф Виссарионович обернулся к подошедшим Маленкову и Берии:
- А мы с товарищем Туковым и скворечни мастерили. Он досочки пилил, а я сколачивал. И птицам благо, и садам, и мне прекрасный отдых. Для мозга иногда очень полезно смастерить что-нибудь руками. Попробуйте как-нибудь, Лаврентий Павлович.
Осторожно подойдя к кусту, Иосиф Виссарионович ловко высыпал в кормушку перемешанные с пшеном хлебные крошки. Он ещё не убрал руки, как снегири принялись клевать, громко стуча по дну кормушки клювами.
- Это у них азбука Морзе. На пир созывают. Сейчас…
Действительно, неизвестно откуда на куст слетела стайка синиц. Одна из них села Иосифу Виссарионовичу на шапку.
- Знают, - тихо улыбался он, - меня все здесь знают. Снегири, синицы, белки.
 Бросив быстрый взгляд на Меленкова, добавил:
- А наш Георгий Максимилианович совсем, я вижу, окоченел. Поэтому белок мы сегодня кормить не будем. Мы  будем пить чай. С малиновым вареньем, с лимоном, а кто пожелает - с ликёром. Идёмте, товарищи. 
***
Ещё курили в гостевой в ожидании приглашения в столовую, как приехал Булганин.  Булганин преподнёс Иосифу Виссарионовичу пластинку Александра Вертинского, недавно выпущенную в Америке.
- Это, Николай Александрович, вам Трумэн вам заказной бандеролью прислал? А почему сразу не мне? Шучу, шучу, большое спасибо. Сегодня же вечером послушаю. И хорошо! Хорошо, что американцы. Пусть приобщаются к нашей культуре, пусть поучатся, как надо любить и страдать. Спасибо, товарищ Булганин.
 В этот момент с улицы донёсся заглушённый окнами автомобильный гудок. И ещё один.
- А! Вот и Хрущёв приехал, - сказал Берия. – Я сигнал его машины прекрасно знаю. И вашей, Вячеслав Михайлович, и Маленкова. Зовёт, помощи просит. Извините.
Берия быстро вышел. Через несколько минут вошёл улыбающийся Никита Сергеевич. В руках у него была… дыня! Большая, ярко-жёлтая и сразу видно, очень тяжёлая.
- С Новым годом, Иосиф Виссарионович! С Новым годом, товарищи!
- Где это вы раздобыли чарджуйскую дыню, Никита Сергеевич? – спросил Иосиф Виссарионович, безошибочно определив сорт привезённой дыни. - Сами вырастили?
- Это вам Туркменские овощеводы прислали, утренним рейсом. Лично встречал самолёт. Сухофрукты и несколько дынек. Сухофрукты я в Кремлёвскую столовую определил, пусть компоты варят, а дыньки сюда.
- Что ж, спасибо и вам и им. Но хорошо бы такие дыни растить не только в тёплых краях, а у нас. В Подмосковье, в Ленинградской области, в Мурманской. Чтобы кушали все – зашёл в магазин и купил.
- Будут! Будут, Иосиф Виссарионович. И московские дыни, и мурманские арбузы, и ленинградская кукуруза с виноградом. В тундре картофель с морковью выращивать будем, клубнику на Сахалине. Разве не сможем мы одолеть холодный климат? Ещё как сможем! Фашизм одолели, так разве с тучами и морозами не управимся? А наука на что?   – лицо Никиты Сергеевича стало взволнованно-торжественным. – Петя, вноси!
Двери в столовую широко распахнулись.  «Сотрудник для поручений» Лозгачёв внёс большой фанерный ящик. За ним вошёл Берия.
- Это что же? – спросил Иосиф Виссарионович.
- А это Тула и Конаково передают вам свои горячие поздравления. Да и вся страна в лице отдельных граждан.
Первым (Хрущёв вынимал подарки сам) из ящика появился самовар. Покрытый золотистой эмалью и яркой росписью над краником – еловая ветка с четырьмя шарами: красный - «1», синий - «9», серебристый - «5» и изумрудно-зелёный «3».  Внизу окружённая снежинками подпись: «Дорогому товарищу Сталину на долгие годы жизни и здоровья!»
- Помните, Иосиф Виссарионович, вы на последнем совещании работников пищевой промышленности говорили, что можно модернизировать самовары и чайники, обеспечив им нагрев электричеством? Так вот заводчане тульского «Штампа» изготовили опытный образец. Ёмкость десять литров, вода закипает через четыре минуты.
- Десять, Никита Сергеевич?
- Десять, Иосиф Виссарионович.
- А если пятьдесят? Или сто? А? Я вот сейчас подумал, что  столитровый самовар - это уже бак. Уже водогрей, который можно установить в ванной комнате в любой квартире. И не нужно ни дров, ни угля – чисто и быстро, мойтесь на здоровье. Как вы считаете? Производить не только электрочайники и самовары, а водонагревающие ёмкости?
Молотов и Маленков переглянулись: «Как всегда Сталин мгновенно улавливает суть и делает практические выводы…»
- Учтем, учтём, Иосиф Виссарионович, и обязательно обсудим со специалистами. Прекрасная идея! А вот это (Хрущёв нагнулся к ящику и зашуршал бумагой) чайный сервиз. Но тоже не обычный. Во-первых, фарфор удивительно лёгкий, сродни китайскому, но особо прочный, спасибо химикам. Даже если уронить чашку на каменный пол, она не разобьётся. Согласно вашим, Иосиф Виссарионович, рекомендациям о качестве посуды, которая должна служить десятилетиями.
- Конечно. Зачем тратиться на хрупкую посуду, если тарелку или блюдце можно купить один единственный раз? Я говорю не только о семейном бюджете, но о ресторанах, столовых, иных заведениях общественного питания, где в расход идут тысячи тарелок, чашек, стаканов и блюдец. А по стране это уже миллионы.
Сервиз заварного чайника и сахарницы не мел, но состоял из двадцати одной белоснежной кружки.  Двадцать обычного размера, одна чуть крупнее.  На ней в обрамленном тончайшей золотой вязью овале Ленин и Сталин на фоне Спасской башни. На остальных же Сталин с одним из членов Политбюро: он и Микоян, он и Берия, и Хрущёв, и Молотов, Каганович, Маленков, Булганин, Игнатьев, Аристов…
Сталин засмеялся:
- Неплохо, Никита Сергеевич, остроумно – теперь вы всегда со мною, теперь у каждого здесь будет своя чашка. Ах, выдумщики. И у меня возникла выдумка. Выпускать чайные наборы с передовыми бригадами, с орденоносцами… С писателями, наконец. Пушкин, Маяковский, Алексей Толстой, Шолохов. Писателей и учёных в школьные столовые, даром, что не разобьются.
- И с футбольными командами, - добавил Берия. – Занявшими первое место в первенстве Союза или мира. Почему нет?
- И последнее, - продолжил Хрущёв, извлекая из ящика туго набитый бумажный мешок со штампом «Почта СССР», -  ваша корреспонденция. Не вся и даже не десятая её часть.
Когда-то Иосиф Виссарионович дал распоряжение – приносить только письма, и только от конкретных людей. Из экономии времени открытки, телеграммы и послания от организаций он не читал.
«Самый лучший подарок, - подумал Сталин. - Когда уедут гости, отключу связь, сяду у камина и займусь чтением. Сегодня и у меня выходной…»
Сказав во время прогулки, что несложная работа руками (зимой мастерить кормушки, весной вскапывание грядок на участке и прочее) позволяет отдыхать голове, Иосиф Виссарионович «секрета» своего настоящего умственного расслабления не открыл. Не потому, что у него имелись тайны от Молотова, Берии, Маленкова и других. Нет. Ни секретов, ни тайн от товарищей быть не может. Просто он считал, что у каждого имеется только ему присущие удовольствия, позволяющие избавиться от вызванного усиленной мозговой деятельностью напряжения. Кто-то слушает музыку, кто-то рисует, кто-то читает научно-популярные статьи или играет с детьми. Иосиф Виссарионович подлинно отдыхал, читая письма. Они для него были живым разговором по душам, откровенной беседой, исповедью.  Люди писали о достижениях или неудачах трудовых коллективов, членами которых они являлись, о себе, своей семье - семейных тревогах и заботах, печали и радости.  Многие признавались в совершенных ошибках, спрашивая у Иосифа Виссарионовича, как эти ошибки исправить…
Писали шахтёры, учителя, металлурги, геологи, оленеводы, колхозники, продавцы, музыканты. Люди молодые и уже зрелые, старики и школьники. Мужчины и женщины, все. Разные почерки, разная степень грамотности и качество бумаги. Совсем короткие, длинные, очень длинные, но при этом имеющие обязательный общий признак – искренность и доверие.
Читая письма, Иосиф Виссарионович оказывался в бригаде трактористов, на районном конкурсе самодеятельности, на пограничной заставе, на институтских лекциях, в музее. И это так чудесно! Быть со своим народом неразрывно, жить вместе с ним, от него не отдаляясь. И это так важно! Поскольку подобная близость позволяет из первых уст узнавать насущные нужды и потребности людей. Именно «близость», не зависящая от расстояний и невозможности видеть лицо человека, обратившегося к нему в письме. Опыт, интуиция и сила воображения Сталина сводили пространственную отдалённость корреспондента к нулю; он видел лицо своего корреспондента, его возраст; слышал голос, угадывал манеру говорить.
Порой в письмах Иосиф Виссарионович находил ответ (получал совет), мгновенно разрешающий возникшую в том или ином ведомстве трудность. Или замечание, после которого менялись «направления поиска» институтов и лабораторий.
Иногда же происходило обратное: казалось бы, частный вопрос, замечание вскрывали ту или иную опасную тенденцию, чреватую большой бедой.
Кроме того, письма помогали Иосифу Виссарионовичу смотреть на себя со стороны, абстрагироваться от газетно-журнального образа вождя. Подобных слов («абстрагироваться») он старался избегать, но в данном случае в поисках лучшего себя не утруждал, хотя и имел задумку составить словарь синонимов научным и философским терминам, в которых понятия, ими обозначаемые, выражались бы понятным каждому обычным русским языком. Письма помогали Сталину быть максимально естественным, когда ему приходилось выступать с трибун или общаться с рабочими, крестьянами и детьми.
Количества присылаемых писем Иосифа Виссарионовича не пугало. Напротив, радовало – они позволяли заполнять долгие ночные часы. С каждым годом Сталин всё меньше и меньше спал, последнее время ложась в постель максимум на два часа. Его тело и ум в сонном покое не нуждались, черпая силы из неведомого физиологам источника, который Иосиф Виссарионович иронично называл «Гармоничное единство способностей организма».
Единственное, о чём Сталин сильно сожалел, была невозможность на получаемые письма отвечать, хотя хотелось, очень хотелось! Почему, допустим, он написал председателю животноводческого колхоза «Ленинским курсом» Мирошнику, а саратовскому участковому терапевту Шубиной не стал? Либо каждому, что физически невозможно, даже если бы он занимался письмами круглые сутки, либо никому.
Нет, он отвечал. Но не на бумаге. Ответами Сталина были рекомендации, даваемые главам отраслей и министерств. Это касалось всех областей советской жизни: школьного образования, спорта, кинематографии, добычи полезных ископаемых, машиностроения, народного творчества, лесоводства, полиграфии, геологоразведки, оборонной промышленности, жилищного строительства и прочего.
***
Чай пили из новых чашек, каждый из «своей», наливая кипяток из подаренного туляками самовара. Учитывая нелюбовь Иосифа Виссарионовича к «государственным» темам за столом, говорили о ёлке. Поводом для беседы (лучше, для рассказа Иосифа Виссарионовича о забавных языческих и христианских традициях, связанных с ёлкой) послужила самоварная роспись.
- Теперь уже без украшенных ёлок Нового года и не представить, - закончил Иосиф Виссарионович, - В тридцатые годы с ними яростно боролись… Как Дон Кихот с ветряными мельницами. А зачем? Выращивают же дома цветы? Фикусы, пальмы. А ведь и в них при желании можно усмотреть какой-нибудь «вредный» символ. Или в этом самоваре, на его прекрасной картинке. Этакий завуалированный, ядовитый намёк – не разноцветные ёлочные шары, а обречённые лопнуть мыльные пузыри. Радужные идеи, мечты, надежды - ничего, мол, у вас не получится. Во всём, что нас окружает можно найти идеологически вредное и опасное. А можно и не искать. Или искать, используя тягу к поискам на что-нибудь действительно важное и актуальное: новые месторождения нефти, газа, полезных ископаемых.  А что, друзья, если и нам в Кремле устраивать ёлки?  Как вы считаете? Главная ёлка страны!  Как награда лучших учеников, как стимул учиться лучше? Летом поощрительная поездка в Артек, зимой ёлка в Большом Кремлёвском дворце. И не только хоровод и подарки, а целое представление. Со своим сценарием и идеей, далекой от мракобесия. То, что…
Зазвонил находящийся в столовой телефон. Иосифа Виссарионовича поздравлял Ворошилов. Едва он сел, как снова пришлось вставать, чтобы поговорить с Игнатовым. Затем с Будённым и Пономаренко, Кагановичем, Власиком.
После чая (из-за звонков свою «Ленинскую» кружку Иосиф Виссарионович так и не допил) гости сразу же уехали. Сигналом чему послужили решительные и даже строгие слова Молотова, уловившего желание Сталина помолчать и побыть одному:
- Пора, товарищи, и честь знать.  Едем!
Прощаясь, Иосиф Виссарионович долго жал Вячеславу Михайловичу руку, молча благодаря его за чуткость.
«Он, пожалуй, единственный, кто уловил моё состояние. Сейчас прикажу отключить связь, устроюсь у камина и буду наслаждаться письмами…»
***
Январь и февраль прошли для Иосифа Виссарионовича незаметно, «пролетели» словно были не месяцами, а длящимися не более недели днями. Первую половину января было много встреч в Кремле – награждались учителя и работники культуры, проходили заседания Политбюро, обсуждались возможные изменения в отношениях с Америкой в связи с избранием нового президента. Много времени Иосиф Виссарионович уделял вылившемуся в аресты медицинской профессуры «делу врачей».  Оно было болью Иосифа Виссарионовича – печальный и горький каламбур. Сталин не мог допустить, не верил, что люди, священная обязанность которых лечить, борясь за жизнь больного до конца, стали сознательными убийцами.
«Факты – упрямая вещь, - грустно думал Иосиф Виссарионович, выслушивая доклады Игнатова. -  И мало того, хотя какое уж тут «мало», что эти люди изменили своему долгу, они оказались предателями и заговорщиками. Хороший урок нам всем – не спите, не почивайте, не расслабляйтесь! Борьба не закончилась, на смену германскому фашизму пришёл международный сионизм. Ничего, ничего. Справимся и с ним…»
Национальный вопрос, его превратное истолкование, грозящее махровым расцветом антисемитизма, - ещё одна сталинская печаль.  Её он преодолевал ночами, начав работу над книгой «Союз Нерушимый».
Были и события радостные, не могли не быть!
В конце января и в самом начале февраля Иосиф Виссарионович посещал Большой театр. Балет «Щелкунчик» и оперу «Евгений Онегин» с Лемешевым в роли Ленского.
Также Иосиф Виссарионович с удовольствием ставил свои подписи на резолюциях о создании «Всесоюзного геологического нефтяного института», «Института прикладной математики», «Института радиотехники и электроники», «Института истории естествознания и техники».
Проходивший (с 18 января по 5 февраля) в Куйбышеве чемпионат СССР по хоккею с мячом, за которым Сталин с интересом следил, также необходимо отнести к событиям радостным. Год назад на Олимпийских играх в Осло этот вид спорта был представлен в качестве показательной дисциплины. Стало быть, есть надежда что на будущей зимней Олимпиаде сможет выступить и советская команда. Выступить и занять одно из призовых мест.
В «Советском экране» опубликовали очень интересную статью (Иосиф Виссарионович считал своей обязанностью знакомиться с содержанием наиболее популярных в стране журналов и подписных изданий) о завершении работы над фильмом-спектаклем «Любовь Яровая». Хрущёв обещал устроить демонстрацию этого фильма, как только его смонтируют. Предвкушение просмотра назвать «грустным» нельзя никак.
А в Ленинграде готовилась выставка художников. И это тоже очень хорошо – живопись одно из средств воспитания. Как идеологического, так и эстетического. Достоевский – писатель спорный, противоречивый, но в одном его взгляды на жизнь и способы её преображения полностью совпадали с позицией Иосифа Виссарионовича – мир спасёт красота! Как бы слово «спасение» не истолковывалось.   Красивые интерьеры просторного жилья, удобная красивая мебель, красивые широкие улицы и проспекты, красивые зелёные дворы. Красивая одежда, предметы быта, красивые лица. И конечно же, красивые, возвышенные мысли и чувства, живущих в красивых домах советских людей…
Вот-вот будут открыты новые станции Московского метро. Две из них названы в честь городов-героев Киева и Смоленска. Разве это не радость?
Был и забавный эпизод.  Китель. Новый белый китель, в котором Иосиф Виссарионович собирался выступать на Торжественном собрании в честь «Дня Советской армии и Военно-морского флота». Именно белый. Белый китель, белый голубь мира - мы не хотим войны.
Дело в том, что сукно для этого кителя было особым. Да, в его состав входит шерсть, но искусственная, не боящаяся влаги, чрезвычайно лёгкая и «износостойкая», как охарактеризовал новую ткань Косыгин, не без гордости доложивший об изготовлении первой партии искусственной шерсти.
- Ваше задание выполнено, Иосиф Виссарионович! - Косыгин достал из портфеля несколько разноцветных лоскутов. – Свойства нового изделия полностью соответствуют предъявленным вами требованиям.
- Молодцы! Но так ли «предъявленным»? – усмехнулся Сталин. – Я ничего не предъявлял, я просто просил, предлагал в качестве перспективного для народного хозяйства проекта.  И давайте, Алексей Николаевич, говорить проще. Давайте избегать казённых фраз. И вот этого…
Он указал на лоскутки:
- Как я могу судить об их качестве? Поэтому, берусь испытать новую ткань на себе. А после я вам честно и подробно отчитаюсь – хороша ли, удобна ли или же никуда не годится. Вы не против, товарищ Косыгин?
Года полтора назад Иосифу Виссарионовичу пришло письмо из Красноярска. В нём директор Центрального универмага (фамилию директора Сталин прекрасно помнил – Голубев) сетовал на острую нехватку в торговой сети шерстяных тканей и изделий из шерсти. Письмо закачивалось так: «Холодно, а людям нечего носить!».
Вот тогда, после этого письма у Иосифа Виссарионовича и возникла идея об искусственной шерсти – овец на всех не хватит, не может хватать. И не надо! Почему бы не создать шерсть искусственную? Почему не начать производить искусственное сукно, драп, бостон, коверкот? А комбинаты, их изготовляющие, строить там, где в тёплой одежде особая нужда? В том же Красноярске, Якутске, Воркуте, Томске, Норильске. Из сукна, к тому же, наладить пошив обмундирования, школьной и железнодорожной формы. Но оно, это искусственное сукно, непременно должно быть лёгким, немнущимся, быстросохнущим, не дающим усадку.
И ещё одно – себестоимость одного метра искусственных тканей должна быть значительно ниже себестоимости тканей натуральных!
Мысль Сталина, как вольная птица, рвалась ввысь – а затем приступить к производству искусственного хлопка, шёлка, кожи, бумаги, древесины. Это же миллионы сохранённых гектаров леса! Искусственный каучук, не требующее добычи нефти искусственное машинное масло. И почему только машинное? А дети, спорт? Не дожидаясь морозов и зимы, организовывать хоккейные площадки, залитые искусственным льдом. А искусственное покрытие трамплинов, позволяющее тренироваться круглый год? Или не боящиеся стужи и засухи искусственные газоны и клумбы? Там - в Красноярске, Тобольске и Норильске.
***
Китель был сшит, и двадцать третьего февраля ещё с утра Иосиф Виссарионович его надел, шутя сказав себе «для испытания во всех случаях жизни».  Сукно оказалось действительно лёгким, но мялось и не держало форму. И…
И сукно перестало Сталина занимать – оказавшись в Кремле, он сразу занялся своим выступлением, тезисами, которыми намеревался поделиться перед офицерами.  Во время работы в кабинет заглянул Поскрёбышев, чтобы уточнить порядок церемонии вручения наград. Выслушав Иосифа Виссарионовича, Поскрёбышев сказал:
- А я для вас, товарищ Сталин, новые письма приготовил. Отправить их в Кунцево или пока оставить здесь?
- Принесите-ка письма сюда, Александр Николаевич. Вдруг в них будет нечто, необходимое для моей речи?
Именно, «вдруг», случайно, так как письма из мешка Иосиф Виссарионович всегда вынимал наугад, как достают бочонок при игре в лото.
Поскребышев принёс письма, и когда вышел, Сталин (предвкушая неторопливое ночное чтение) вынул конверт, не исключая того, что в нём может находиться письмо из воинской части или флотского экипажа. Нет, адрес был написан старательным детским почерком.
«Что ж, не судьба… - вздохнул Иосиф Виссарионович, и не удержался. – А не прочесть ли мне его сейчас? Чтобы ненадолго отвлечься от военных задач?»
Отправленное из Рязани письмо содержало в себе следующе:
«Дорогой Иосиф Виссарионович!
Пишет вам Николай Румянцев.
От имени пионеров нашей школы и от себя я хочу выразить вам большую благодарность за вашу заботу о детях. За то, что благодаря вам мы, советские дети и школьники, имеем всё необходимое для того, чтобы заветная мечта каждого из нас осуществилась. Мы знаем, что вы не устаёте заботиться и думать о нас всегда. И днём и ночью. И мы, и я в том числе, постараемся ваши надежды оправдать. Обязательно оправдаем!
Я учусь в пятом классе и мечтаю, когда вырасту, стать космонавтом. У нас в школе прекрасный кружок астрономии и секция классической борьбы. Школа носит ваше имя, а кружок астрономии носит имя Эдуарда Циолковского, нашего почётного земляка. В секцию классической борьбы я хожу для накопления силы, чтобы меня приняли в лётное училище, после которого обязательно берут в космонавты. Ещё я стараюсь учиться на одни пятёрки. Но по русскому языку, литературе и истории у меня пока четвёрки. Но я добьюсь, чтобы и по ним была оценка «отлично».
Кроме того, я пишу вам с вопросом. Я хочу узнать, как вы относитесь к предсказаниям? Дело в том, что моя бабушка, с которой я живу, иногда становится очень странной и на несколько часов замирает, как будто спит. Но она не спит, а сидит перед столом и почти не дышит. А потом, очнувшись, говорит «пророчество». Я никак не могу понять, почему выходит так, как она «напророчила»? Потому что каждое её предсказание исполнилось. Привожу вам примеры. Первый из них – это пожар на кожевенном заводе. Пожар произошёл точно в тот день, на который моя бабушка указала. Второй пример касается смерти моего дяди Алексея Семёновича Курнакова. В прошлом году летом мой дядя в свой отпуск собирался ехать в Москву, чтобы посмотреть Всесоюзную сельскохозяйственную выставку. Он хотел взять и меня, но бабка ни за что не отпустила. И сказала дяде, чтобы и он туда не ездил, потому что ему грозит внезапная смерть. Он засмеялся и сказал, что не боится бабьих сказок и на них плюёт. Но вышло по «пророчеству» - дядю убили ножом в поезде из-за денег. Я не могу понять откуда она об этом знала? Ещё один случай касается родов ребёнка. Бабушка сказала, что у Семёновых родится глухонемая девочка. Так оно и произошло.
А недавно бабка «напророчила», что и вам, товарищ Сталин, угрожает опасность и гибель. Пророчество было сделано 7-го февраля. А гибель ваша будет в марте. В самом его начале. Я в это не верю, но и не написать вам об этом не имею права. «И что же делать?» - спросил я у бабки. Она сказала, что в эти дни и около них вам нельзя ни с кем видеться, а нужно оставаться одному. Гибель ваша готовится врагами, которых вы считаете своими друзьями и главными помощниками в делах управления нашей Великой страной. «Как их зовут?» - спросил я. «Мне не открыто!»  - ответила она. Но ты напиши и предупреди, чтобы Сталин исполнил, как я сказала – быть одному и запереться!»
Ещё, но не тогда, бабка говорила, что наша страна первой попадёт к «звёздам». Она так называет космос. Это будет в 1961-м году. Но перед человеком туда полетят собаки.  За год до космонавта. Я очень этому рад, и мне бы хотелось быть этим первым космонавтом. А она смеётся и говорит, что никуда людям летать не надо. Спрашиваю: «Почему?», она отвечает: «Звёзды – это обман, настоящие звёзды находятся не там»
А где же? Я понимаю, что наука сможет объяснить всё. Любую тайну, любое явление, проникнув в его суть.  Нужно только время.   Наш учитель физики и астрономического кружка говорит, что жизнь состоит из «явлений» и их сочетания. Но я не понимаю, почему вас, товарищ Сталин, хотят погубить? И не понимаю, как простая старуха может видеть то, чего ещё нет? Ведь будущее от того и называется «будущим», что сейчас оно существовать не может. Сейчас существует только настоящее.
Ещё она мне наказала, чтобы я ни с кем о её пророчестве не делился, а только с вами.
Желаю вам крепкого здоровья и долгих-долгих лет жизни! Ещё раз спасибо вам за вашеуу заботу о детях, школьниках и каждом советском человеке.
Пионер Николай Румянцев, ученик пятого «А» класса, 12-й школы имени Сталина»
Начавшееся с улыбки чтение письма закончилось чувством раздражения. Настолько сильным, что   Иосиф Виссарионович не смог побороть его в течение праздничного заседания и вручения наград. Впрочем, дурное настроение никто не заметил – а то, что Сталин не улыбается, объяснили строгой торжественностью обстановки. Тем более, что свою речь Иосиф Виссарионовичи начал с минуты молчания в честь павших на полях сражения. Не только в Великой отечественной войне, но и тех, кто отдал жизни за молодую республику Советов в восемнадцатом году.
Поздним вечером в Кунцеве он ещё насколько раз перечитал письмо. Оно опять оставило очень неприятный осадок. Бабка-«пророчица», чуть ли не приказывающая ему трусливо, подобно мыши, забиться в щель. Друзья-оборотни, готовящие его «гибель»… Космос и «звёзды», которые не «там». А где? Собаки, запущенные в космос. Что это? Больная фантазия? Мракобесие, прекрасно сочетающееся с астрономическим кружком имени Циолковского? И главное, ведь никому не скажешь – засмеют. Потому, что придал значение подобным пионерским откровениям. Или сочтут за обезумевшего. А если, правда? Тогда, кто? Берия, Маленков, Хрущёв, Молотов… Кто? И как, если в доме полно охраны? И зачем? Зачем кому-то понадобилось его убивать? И почему в начале марта? А почему бы не убить первого мая на трибуне мавзолея? Меткий выстрел из колонн демонстрантов, и нет его. Нет «дорого и любимого» Иосифа Виссарионовича. Или всё ложь? Что любимый и дорогой, что «отец». Но он отец! Он заботится и печётся. Постоянно, из года в год, днём, ночью… И что будет со страной, если его не станет? Нет! Нет, нет и нет! Пренебречь, не поверить, не поддаться на провокацию! Это же провокация. Для «них»: вбить клин, посеять подозрительность, расшатать единство в партийных рядах, вогнать в паранойю. И пусть! И неважно, кто эти «они». Пусть проверяют! На смелость и мужество, на доверие соратникам и друзьям. 
Письмо полетело в камин малой столовой, возле которого Иосиф Виссарионович сидел до утра и курил. Сидел, посыпая пеплом белый китель из искусственного сукна.
Через день «отрицательная» сила письма ослабла окончательно. Правда, утром двадцать восьмого февраля, Иосиф Виссарионович о письме всё же вспомнил, но быстро избавился от лёгкого чувства тревоги, связанного с предсказанием старухи из Рязани.
День прошёл в обычном деловом режиме и закончился глубоко за полночь – в Кремле смотрели кино, обещанную Хрущёвым «Любовь Яровую». Потом всей компанией (Берия, Маленков, Хрущёв и Булганин) поехали в Кунцево ужинать. За ужином, продлившимся почти до четырёх утра, говорили о будущем кино, о том, можно ли считать актёрский талант перевоплощения умелой ложью, о стесняющей свободу творчества цензуре. Берия угощал вином, привезённым ему из Грузии в качестве подарка от тамошней партийной организации – молодое виноградное вино ««Маджари», выпитое за дальнейшее развитие советского кинематографа.
Потом гости уехали. А Иосифу Виссарионовичу захотелось чая. Налив себе чай (в «Ленинскую кружку) и направляясь в спальню, Сталин сказал коменданту дачи Тукову:
- Ложитесь-ка спать.  Мне уже больше ничего не понадобится.
«А мне вот спать не хочется, - подумал Иосиф Виссарионович, оказавшись у себя. И зевнул. – Нет, и я хочу. И мне…»
Мысль оборвалась. И Сталин упал, чувствуя, что голова его становится всё тяжелее и тяжелее, и что её не оторвать от ковра, на котором он беспомощно лежит. Ещё он чувствовал, что под правым боком находится что-то горячее, острое и жидкое.
На несколько мгновений способность внятно мыслить к Иосифу Виссарионовичу вернулась:
- Это кружка с чаем разбилась, соврал Хрущёв - не может стекло не биться. А вот мальчишка, похоже, оказл…
***
Да. Ученик пятого класса рязанской школы имени Сталина Коля Румянцев оказался прав – в апреле 1961 года Гагарин полетел в космос. За год до него туда летали собачки Белка и Стрелка.
А вот от чего Иосиф Виссарионович умер, и когда он это сделал (пятого марта или не пятого) - пока что, тайна. Но она обязательно будет раскрыта. Когда? Когда советская наука постигнет суть этого скорбного для народа явления…


май 25 года