Шаг за шагом

Шаг за шагом

Для чего Ты даришь нам беду?
Горе, одиночество, увечье?
Слабо разуменье человечье –
Вряд ли до ответа я дойду.

Но к чему ж идти, как не к нему?
Человеку нет иной дороги!
Ветры злы, подъемы не пологи,
Но – дойду, почувствую, приму…

Без Тебя в самих нас правды нет.
Что себе самим ни говори мы;
Ты же Сам и есть на все ответ –
Непостижимый и неоспоримый.
Марина Бирюкова 2023

Нет, не синие дали, не дымные горы
помогают нам жить, не виденья во мгле, –
но простая любовь к человеку, который
ждет, чтоб мы охраняли его на земле.
Да, к такому, как есть, без прикрас и нарядов,
Но насколько же проще, правдивей, верней, –
эта жалость к тому, кто находится рядом,
с каждым днем, с каждым часом все больше, нежней.
Георгий Раевский 1953


Шаг первый
1.
По радио передали: наступила весна. По календарю. Глянув в окно, Денис усмехнулся. Мела поземка, дальние корпуса больницы скрывались в снежной круговерти. “Круг и верть, а если вдоль и верть, что получится – вдоляверть? Вот у нас снежная вдоляверть”. Иногда Денис любил придумать новое словечко. Береза за окном испуганно взмахивала тонкими ветвями, старые тополя кренились целиком всеми своими неповоротливыми  кронами. Внезапно Денис вспомнил стихотворение, написанное им курсе на первом-втором:

Это небо развалилось от бессилья и осколки в лица нам швыряет,
Тщетно мужество пытаясь выбить из закрытых накрепко сердец.
Но идти вперед лишь только можно, зубы сжав от ненависти лютой
К этой злой весенней непогоде.
И идем мы сквозь мороз и ветер, прямо к солнцу, в самый первый день,
Чтобы вспомнить теплый дым сирени, летних дней неслышные шаги.
Чтобы снова стать простым и добрым, улыбнувшись лицам синих луж..

    “Не повезло бригадам на выезде”, – мысленно посочувствовал Денис.На дорогах – снежная каша, нормально не оттормозишься, а время постоянно поджимает. Пешеходы тоже хороши, кидаются наперерез, где попало. Ладно бы еще, когда видимость хорошая, а в такую погоду надо быть самоубийцей, чтобы попытаться пересечь магистраль напрямик.
Позвонили из приемного покоя: в отделение травматологии доставлен пострадавший. Хирург на выход!
Денис поправил модную шапочку – черную с черепушками. Он всё ждал, когда же получит втык от начальства за столь вопиющее нарушение форменного стиля. Больные, мол, жалуются, не оптимистично! Но пока обходилось.
Ногу молодому мужчине собирали из множества осколков, но справились, даже времени не так много ушло. Хорошо еще, что на голове во время наезда был мотоциклетный шлем, странно, конечно, но от сотрясения он мужика уберег. Потом  кто-то поведал, что мужчина переходил дорогу, торопился, по сторонам не глядел, а шлем, вероятно, закрывал боковой обзор. В такую погоду нормальные люди на мотоциклах не разъезжают. Машина выскочила из-за деревьев внезапно, собиралась она тормозить или нет, теперь никто не узнает. С места происшествия скрылась - сообщили очевидцы. Основной удар пришелся на заднюю часть правого  бедра и на позвоночник в пояснично-крестцовой области. Левой ноге досталось значительно меньше, трещины небольшие.
Надо не забыть сообщить родным, что произошло. Телефон пострадавшего не был заблокирован. Два основных контакта “мама” и “Кристина” поначалу не ответили. Денис поручил дежурной медсестре периодически набирать номера. Конечно, это не входит в ее должностные обязанности, но люди мы или кто? От полиции дождешься. А вдруг близкие уже начали с ума от беспокойства сходить, морги обзванивают? По идее, полиция должна была права у потерпевшего найти, там имя и фамилия есть. Но в приемном покое ничего не зафиксировали. К вечеру ситуация немного прояснилась, если так уместно будет выразиться. Мужчина к тому времени находился уже на отделении в палате, отходил от наркоза.
Абонент Кристина молча выслушала информацию о несчастном случае с владельцем телефона  и просто повесила трубку. Мать пострадавшего находилась в данный момент в кардиологии второй горбольницы, ее лечащий врач не рекомендовал  пока сообщать больной о травме сына.
После вечернего обхода Денис задержался у вновь поступившего. Надо было хотя бы в первом приближении оценить его состояние: потребуется ли с утра вызвать невролога или еще какого узкого специалиста.
В тусклом свете приемного покоя мужчина показался Денису старше. Сейчас на вид он определил:  лет 30 с небольшим. На вопрос, как его зовут, ответил, не задумываясь: Алексей Крутилин, 32 года, назвал домашний адрес. Вспомнил, что шел, торопился, не посмотрел по сторонам. Мать болеет, должен был привезти, что она просила.
  – Маме не сообщайте, пожалуйста, что я тут… малость того…
“Ну, что ж, невролог пока не потребуется, – решил для себя Денис, – с вызовом специалистов всегда проблемы, учет и контроль, пёс бы их побрал! Когда нужно срочно, никогда не дозовешься”.
Ночное дежурство прошло без происшествий.
Добравшись по сугробам до дому, Денис первым делом покормил кота, потом лег, чтобы попробовать уснуть. Сон не приходил, мешала какая-то юркая мыслишка на границе подсознания. На что-то он не обратил внимания, точнее – внимание-то он обратил, судя по всему, но решил, что может вернуться к этому позже. И вот – вылетело из головы.
Еще немного помаявшись, Денис решил встать и позавтракать. А там – как пойдет. Сидел, любовался своим отражением в блестящем боку чайника. Лицо искажалась до неузнаваемости при любом, даже незначительном движении. То нос вытягивался, то щеки западали, то подбородок кривился вбок. Неизменным оставался цвет глаз и волос. Серые и светло-русые.
“Вот интересно было бы знакомиться с девушками, наблюдая за внешностью друг друга, глядя во что-то типа кривого зеркала. Тогда придется не вглядываться, ища достоинства и недостатки, а вслушиваться в слова, в их интонацию. Полезно, наверное. Надо будет обдумать это на досуге”.

2.
Через несколько дней Денис появился в палате Алексея в неурочное, необходное время – ближе к вечеру. Во время ужина Денис вдруг понял, что именно его эти дни подспудно тревожило: некоторые детали на рентгеноснимке больного Крутилина. Надо еще раз взглянуть.  Ну да, именно то, чего он опасался.
    Денис убедился, что Алексей не спит, а их беседа никому не помешает, и сел на соседнюю пустующую койку.
– Как дела? Ноги не сильно беспокоят? Я обезболивающие пока не отменял.
– Терпимо. Побаливают, но это обычное дело, я понимаю. Как там на воле, весна уже чувствуется?
– Местами. Снег вовсю тает, куда солнышко достает. А в тени сугробы выше колен. Хотя воздух – да, весенний. Скажите, вы можете шевелить ногами, пальцами хотя бы?
–  Вроде могу потихоньку, мне так кажется. Там же гипс.
– Алексей, – спросил Денис, немного помолчав, – простите, пожалуйста, я хочу уточнить. Мне сестры на посту сказали, что к вам ни разу никто не приходил.  Про вашу маму я знаю, и про эту, как ее, Кристину… Я всё понимаю, не будем обсуждать. В жизни разное случается. Но ведь кроме этой девушки, есть, наверное, у вас и другие друзья? Вы ведь в нашем городе с рождения живете. Если я не в свое дело лезу, вы так и скажите. Мы ведь вроде почти ровесники, да? У меня самого есть приятели  со школы,  по институту, коллеги здесь в больнице. Мне сложно представить ситуацию, когда не к кому обратиться за помощью. Не факт, конечно, что  я бы ее получил. Но уж бананы или печенье кто-нибудь бы да принес. Наверное, вы не хотите никого беспокоить? Да?
– Извините меня, Денис Андреевич, не буду скрывать, при первых словах вашей пламенной речи мне очень захотелось вас послать. И подальше. Но я сдержался, со своим лечащим врачом ссориться – не самая хорошая идея, ведь так?
–  Боитесь, небрежно лечить вас стану, если вы мне нахамите?
Алексей пожал плечами и невесело усмехнулся:
 – Не знаю, в голову такое не приходило. А что, бывает?
Денис поднял брови:
– Возможно, но я про подобные случаи не слыхал. Случается,  конечно, что врачи своих больных, как бы это сказать – опасаются. Но это всё же противоположная ситуация. Больной проще может испортить жизнь врачу, чем наоборот. Да и врачи у нас на отделении адекватные вроде бы. Понимают, что больные люди могут быть раздражительны, брюзгливы, придирчивы. Про это все мы с институтской скамьи знаем. Стараемся на рабочем месте свои эмоции не показывать. Среди своих - да.  Пар выпустить, пожаловаться. Такое бывает.
– Да, я понимаю, извините. Я не хотел вас задеть. Что касается моих друзей… Я никому не звонил и ничего не просил.
– Не хотите показаться слабым?
– Возможно, и это тоже.  Но я человек не очень общительный. Есть, конечно, люди, с которыми я в поездках знакомился или в походах. Но как-то так выходило, что там вроде общаться интересно, а домой вернулись, и все по своим компаниям разбрелись. И мне не звонят, и я не звоню. На тусовки всякие я не любитель ходить. Разве что с Кристиной. Но там ее знакомые, не мои. Наши интересы как-то не пересекаются.
– А на работе?
– Я – программист. Большей частью из дома работаю. В офисе редко появляюсь. “Привет-привет. Как дела? –  Вроде нормально”. Был там один приятель, он в Москву перебрался.
– У вас вроде мотоцикл есть? Вы же с кем-то вместе ездили, общие интересы?
– Да как сказать? Общие вроде. Но я ни в какие команды  или группы не входил, по барам не сиживал. Неинтересно.
– А что интересно?
– Моя работа. История, география, путешествия, открытия. Про это люблю читать. Компьютерные игры, кто в них сейчас не сидит. Да, онлайн-общение, есть такое дело. Ники у всех, не принято личной жизнью  интересоваться.– То есть вы не звоните, и вам не звонят?
– Выходит - так.
– А родственники какие-нибудь есть в городе?
– Здесь нет. Мама с кем-то там общалась, но все они далеко.
Денис покрутил головой.
– Вот оно как.  А зубная щетка, паста, все эти причиндалы есть у вас?
– Щеткой сосед поделился, у него упаковка из двух штук была. Пасту тоже он мне дает, станки бритвенные. Что мне здесь еще нужно? Полотенце казенное. Разве что расческу? Приходится вот так…
Алексей пальцами расчесал густую шевелюру. Волосы встали дыбом.
Денис хмыкнул:
– Вам идёт!
– Ну, вот, видите –  я вас немного порадовал. Не всё же о грустном.
– Алексей, если вы не возражаете, давайте сделаем так: пока вы не наладите контакты со внешним миром, я буду этим связующим звеном. Если что понадобится, вы говорите мне. И я это приношу, потом рассчитаемся. Договорились?
– Спасибо, буду иметь в виду.
Помолчали, посмотрели в окно, потом друг на друга. Вдруг Денис во внезапном порыве предложил:
–  Может, на “ты” перейдем, если не против? В нерабочее время, конечно.
–  Да, можно.
Денис искоса рассматривал Алексея: темные непослушные волосы, прямые черные брови,  темные глаза, зеленые или карие – не понять. Прямой узкий нос. Упрямый рот.   
“Интересно, как он улыбается?” – мелькнуло в голове. Сам Денис улыбался охотно и широко, если повод, конечно, был соответствующий  улыбкам.
Немного еще поговорили друг с другом – что нравится, чем любят заниматься?  Чисто мужские увлечения: рыбалка, футбол-хоккей – не были в сфере интересов ни у Дениса, ни у Алексея. Работа, иногда кино, хорошие книги. Шахматы, нарды. Кот у Дениса, живая душа дома ждет.
Закрыв дверь палаты, Денис прошел  по коридору, открыл дверь запасного выхода и оказался  на лестнице. Прижался лбом к холодному оконному стеклу.
“Зачем я затеял весь этот разговор? Кто за язык тянул, спрашивается? Полез к незнакомому человеку в душу. Но это как-то само вышло, словно какая-то внешняя сила заставляла – поговори, поговори с ним. Мистика просто. Хотя…  вроде страшного ничего не случилось. Может, так и надо было?”

3.
Сотрудницы кафедры коллоидной химии Кира Агапова и ее подруга Алена Трубникова сидели на высоких лабораторных табуретах и пытались разобраться в корявом почерке стажера Толика,  нацарапавшем в рабочем журнале невесть что. Не исключено, что он сделал всё правильно, но запись была абсолютно не читаема. Спрашивается, что теперь делать? Заново проводить эксперимент или дожидаться, пока Толик выйдет с больничного?
– Может, тебе лупу дать? – предложила Алена.
Это была яркая женщина, выглядевшая моложе своих двадцати восьми лет. Гладкие каштановые волосы отливающие в рыжину, карие глаза под черными, с крутым изгибом, бровями. Слегка вздернутый нос, смешливый рот с приподнятыми уголками губ. Ямочки на щеках. В противоположность броской внешности характер у Алены был строгим и рассудительным.
Кира с сомнением посмотрела на подругу.
– Думаешь, поможет? Не уверена. Вместо маленьких закорючек буду рассматривать крупных червячков? Главное – в его почерке нет постоянства. Иначе бы составили таблицу: эта закорючка – “а”,  тот зигзаг – “б”. А у него на каждую букву пяток вариаций.
 –  Материал для диссертации графолога.
–  А графологи – это специализация психологов или как?
–  Понятия не имею.
– Интересно, если поместить в сети объявление: продаю недорого образцы ужасного почерка – будет спрос?
–  Можешь попробовать, – рассмеялась Алена.
– А вот Лидия Сергеевна с легкостью всё это прочитывала. Вот что значит – опыт! Кстати, как ее здоровье, что врачи говорят?
– Врачи ничего не говорят. Мы же не родственники. А сын ее сам в больницу попал, машина сбила.
–  Вот ужас! А ты откуда знаешь?
– Я же цветы хожу к ним поливать. У меня с Лидией Сергеевной старая договоренность, если что – я забегаю после работы. Сын-то последний год в основном у своей девушки живет, на другом краю города. А мне пять минут ходу.  Вчера встретилась на площадке с соседкой из квартиры напротив.
–  А она откуда знает?
– Совершенно случайно, разговор врачей подслушала. Она на днях пришла к Лидии Сергеевне, а туда как раз позвонили то ли из полиции, то ли из той больницы, куда сына отвезли. Я не совсем поняла.  Да и неважно.
–  А Лидии Сергеевне про это сообщили?
– Соседке показалось, что та о чем-то догадалась. Там врачи забегали, соседку попросили выйти, ну она и ушла.
–  А эта соседка не говорила, в какую больницу сына отвезли?
–  Вроде она Первую Градскую упомянула. Кира, а тебе-то зачем?
–  Ну, я думала, вдруг они в одной оказались. Я бы к нему тоже забежала, когда в следующий раз к Лидии Сергеевне пойду.
–  А ты что, его знаешь?
–  Ни разу не видела, только по рассказам матери.
–  Ну, во-первых, Лидию Сергеевну сейчас всё равно навещать нельзя, к ней не пускают. Во-вторых, я не понимаю – тебе, что, больше всех надо?
– Больше – не больше, а всё же человек живой, под машину попал, жалко. Мать в больнице, сам в больнице.
– Ну, ты же помнишь, она говорила, что невеста у сына красивая. Вот и будет навещать.
– Будет, конечно. Но ведь она к матери жениха не заходит, так? – Кира вопросительно подняла брови.
–  Ну и?..
–  А сын будет за маму переживать. Кто ему расскажет?
–  Ты даешь, подруга. Сама-то про нее – что сможешь поведать?
–  Ты права, мы сами ничего не знаем. Но мне его все-таки как-то жалко.
–  Разумеется, Кир. Кто бы сомневался. Но всех не пережалеешь, правда?
– Ты, как всегда, права. Но мне так хочется сейчас отвлечься на что-то или на кого-то.  Я же говорила тебе, что у меня снова Аркаша нарисовался.
–  Опять? И прямо к тебе приперся?
– Ну да. То мужиков, то баб каких-то приводит. Только, пожалуйста, вот без этого: “Я тебе говорила!”  Сама знаю: дура была, тебя не послушалась.
–  Обратно не отыграть, что себя зря  корить?
– Да я понимаю, всё равно тошно. Действительно, что ли в больницу к этому сыну сходить?

Утром Денис забежал в палату еще до обхода. Присел, помолчал, пряча глаза.
–  Что?  Что-то с мамой?
–  Новости у меня для тебя, прямо скажем, невеселые. Из “двойки” звонили. Мать твою ночью в реанимацию перевели. Прогнозы не обнадеживают, сердце.
Алеша закусил губу, чтобы не застонать от нахлынувшей боли, отвернул голову к стене. Денис посидел немного, похлопал Алексея по плечу и тихонько вышел. Что тут сказать?


4.
После тихого часа в палату тихонько постучали. Сосед бодро гаркнул:
–  Входите, не бойтесь.
В дверях стояла девушка с копной рыжеватых волос. Алексею в первый момент показалось, что это его Кристина. Сердце подпрыгнуло, но тут же куда-то провалилось. Девушка была незнакомая и на его подругу ничуть не похожая. Разве что рост и фигура приблизительно одинаковые. Обычные серые глаза, слегка изогнутые брови, нос с небольшой горбинкой, крупный рот. Девушка обвела глазами лежащих на койках мужчин.
–  Кто тут Алексей Крутилин?
Крутилин Алексей сделал пальцами неуверенный приветственный жест. Честно говоря, не было у него настроения общаться с незнакомой особой. Но и прогонять посетительницу сил не было.
– Что?
В голове у него промелькнула фраза, которую часто говорила его учительница в начальной школе: “Дети, отвечать надо полным ответом”. Правда, это не был ответ, но и вопрос тоже так себе получился. 
– Извините, – девушка подошла поближе к Алеше, – я работаю вместе с вашей мамой. Мы в феврале ее в больнице навещали, а потом нам сказали, что к ней больше не пускают, – спохватилась, – меня Кира зовут. Вашу маму все наши девочки любят. С ней можно на любые темы говорить. Подскажет, посоветует, без нравоучений. Пирожки или печенье домашнее приносит к чаю. Нас всегда расспрашивает, интересуется, как дела, как дети. Как  родители, если они живы. Про вас тоже иногда рассказывала, какой вы талантливый программист. И что невеста у вас очень красивая. Она часто к вам сюда приходит?
– Ну, так…
На вранье не было душевных сил, на правду – тем более. Алексей смотрел на одеяло: больничный пододеяльник с узором из цветочков вокруг надписи “Минздрав”.
Кира ощутила затянувшуюся паузу и перевела тему:
–  А что врачи говорят, скоро вас домой отпустят?
– Не знаю, ничего не говорят, – уголок рта у Алексея дернулся в печальной полуусмешке, – кости срастить надо сначала.
– Послушайте, Алексей, вы скажите: что вам принести? Не стесняйтесь, мне не трудно, дома никто не ждет. Муж объелся груш. Так, кажется, принято говорить?  – Кира попыталась пошутить, но вышло невесело.
– Спасибо, мне не надо ничего, всё есть. А откуда вы узнали про меня?  Что я в больнице? И в какой именно? От мамы?
– Мне подруга рассказала, она цветы ходит к вам поливать, встретила соседку по площадке. А соседка была в больнице у Лидии Сергеевны, когда туда позвонили.
– Ясно. А она, эта соседка, ничего не говорила про маму? Я вообще ничего не знаю. Сказали, что в реанимацию перевели… это мой лечащий врач сегодня сообщил.
– Врачи все подробности только родственникам сообщают. Вам бы самому… хотя по телефону… не уверена, – Кира с сомнением пожала плечами.
– Спасибо, что зашли ко мне.
– Не за что.  Я, пожалуй, пойду.



Кира вышла из больницы и не торопясь пошла в сторону дома. Знакомые особняки, скверики, переулки – сколько раз Кира проходила по этому бульвару. Весна уже чувствовалась повсюду. В яростном чириканье воробьев, купавшихся в лужах, в податливости снега под ногами, в ясной синеве неба. Не хотелось никуда спешить. Кира остановилась у парапета набережной, посмотрела вниз на реку, которая еще оставалась скованной льдом. Почему-то этот вид вдруг напомнил Кире человека, у постели которого она стояла какие-то десять-пятнадцать минут назад. Река подо льдом, ноги в гипсе. Аналогия понятная, хотя не очевидная. Еще недели две-три, и начнется ледоход. Кира вдруг вспомнила строки одного стихотворения, всегда вызывавшего у нее желание расплакаться: “И что будет здесь весною, не узнаю, не узнаю…”
Мысли Киры перескочили на болезнь Лидии Сергеевны. Как-то внезапно для всех сотрудников лаборатории это случилось.
“Вроде, никогда не жаловалась. А теперь с сыном беда. Если ей об этом сообщили, –  худо дело.  Но мать может сама чувствовать, если с ее ребенком что-то случилось, говорят. Всё как-то некстати. А разве бывают несчастья, которые кстати пришлись? Несчастье, пришедшее вовремя? Может ли быть к счастью несчастье? Или наоборот – несчастье от счастья, от удачи?” – Кира не могла однозначно ответить на все эти вопросы,  вдруг пришедшие ей в голову.

   На следующий день, не дожидаясь обеденного перерыва, Алена приступила к расспросам:
– Ну, что, Кир, помнится, ты хотела сходить в больницу к сыну Лидии Сергеевны, удалось?
–  Предположим.  А что это ты вдруг заинтересовалась?
–  Ничего. Так просто.
–  Была я вчера. Лежит. Я так поняла - переломы на ногах..
–  Надолго его там?
–  Понятия не имею.
–  А как зовут, ты хотя бы узнала?
– Зовут, – хмыкнула Кира, – а как я, по твоему, нашла его в больнице? В справочном спросила, где лежит больной Крутилин. Хорошо еще, что фамилия такая же, как у Лидии Сергеевны.  Мне и сказали, что Крутилин Алексей, отделение такое-то, палата такая.
–  Ну, и как он, симпатичный?
–  У тебя одно на уме!
–  Да, ладно, шучу. Какая мне разница?
– Больница никого не красит, вот что я тебе скажу. Проверено на собственном опыте.
–  А сколько ему лет?
–  В районе тридцатника. Плохо ему. Так мне показалось. Про маму свою ничего не знает, кроме того, что в реанимации она.
–  Дела… Может, тебе его потом еще навестить? При случае.
–  Может быть.      

5.
Время в больнице тянется медленно, размеренно. Всех-то и событий: обход, перевязки, процедуры, завтрак-обед-ужин. После ужина вообще затишье, он в больницах всегда ранний. Еще только шесть миновало, спать не хочется, что делать? Мысли мыслить? Какие-то они все невеселые приходят: “Мама, мама…”
И вот с утра, только-только градусники разнесли,  Денис заходит.
–  Держись, Алексей, у меня для тебя плохие вести. Сообщили: мама твоя умерла, ничего сделать не смогли. Мне очень жаль... У вас есть друзья, родные, кто на себя всё по похоронам возьмет?
– Сестра старшая мамина в Могилеве живет. Надо ей сообщить. Телефон…телефон… да, записан у меня, перезванивались  пару раз.  Давненько. Я ей позвоню. Наверное… надеюсь, этим с работы кто-нибудь займется, там, кажется даже профсоюз еще есть. Они маму в больнице навещали, звонили. Вроде бы… так говорила эта, как ее там, у меня была на днях? Да, Кира. Вчера или позавчера?
 
Ночью Алексей так и не уснул. Отрывочные мысли бродили в голове, вдруг нещадно заболела спина, надо было бы позвонить на пост, попросить таблетку или вколоть чего, но он терпел, сжимая кулаки, кусая губы, пытаясь найти удобное положение, но гипс не позволял ему это сделать. Наконец, под утро, сосед, проснувшийся и заметивший, как Алексей елозит головой по подушке, забеспокоился и вызвал дежурную медсестру. Та пришла, задала Алеше пару вопросов, побранила, что долго терпел, и ввела обезболивающее.
Пришел в себя Алексей ближе к обеду. Догадался, что получил еще и дозу успокоительного. Все виделось и слышалось словно сквозь толстое стекло. Ни эмоций, ни переживаний, ни боли. В тихий час зашел ненадолго Денис.
–  Ну, как себя чувствуешь? Мне доложили, что ты тут ночью геройствовал. Вот это совсем лишнее. Надо было сразу сестру позвать, не терпеть несколько часов.
–  А почему меня вдруг так прихватило?
– Так у тебя на спину основной удар пришелся, ноги – это уже не так страшно. Пластины снимем, будут крепче прежнего.
“А что со спиной?” – подумал Алексей, но спросить почему-то побоялся.

        В день похорон Лидии Сергеевны после поминок Кира и Алена вернулись на работу, хотя начальство разрешило уже расходиться по домам. В лаборатории было пусто и тихо. Устроились на широком подоконнике. Молчали.
–  Вот оно как бывает. Живет человек себе, живет… – грустно произнесла Алена.
–  И не знает, когда его последний день настанет.
– Ты прямо стихами заговорила, – Алена немного помедлила, но всё же решилась спросить, – а ты хотела бы знать дату своей…
–  Смерти? – уточнила Кира.
–  Да.
– Не знаю даже. Помнится, я в школе еще читала книгу “Леопард на вершине Килиманджаро”, кажется, Ольги Ларионовой. Там как раз вокруг этого сюжет развивается.
–  И какой вывод?
–  Каждый должен сам для себя это решить.
–  Надо будет почитать.
–  Я сама еще перечитала бы разок. Оценить с высоты прожитых лет.
–  Да, тема богатая, – протянула Алена, – есть о чем поразмыслить.
–  Слушай, получается, что сын Лидии Сергеевны один остался?
–  Выходит, так.
–  Повезло мужику. Ну, имеется в виду – в кавычках. Мать потерял, сам в больнице.
– Он взрослый человек, не ребенок, не подросток. Сама ты одна живешь, без мамы-папы. Ничего, справляешься.
– Так-то оно так. Мы, женщины, вообще более живучие. Наверное, надо будет его, Алексея, еще разок навестить, фруктов каких-нибудь принести.
–  Плюсик к карме заработаешь.
–  Хотелось бы надеяться, что я это не ради плюсика буду делать.
–  Это так говорится. Лично я в карму не верю.
– Я, пожалуй, тоже. Просто мне кажется, что обычно человек сам знает, что правильно, а что – нет.  Навестить человека в больнице – это правильно. Я, конечно, реально жизнь оцениваю, не стану всех подряд навещать. Но уж если судьба свела, надо как-то…

В больницу к Алексею зашла подруга мамы, Галина Васильевна.. Рассказала, как похороны прошли, что народа было много. Отпевали в кладбищенской церквушке, батюшка пожилой, хорошо говорил. Поминки в кафе были, все так душевно о Лидии Сергеевне вспоминали.
– Ты, Леша, держись, если что надо, дай нам знать. Вот я здесь, на листочке тебе телефон свой написала, на тумбочку положу.

6.
А еще через  день в палате снова появилась Кира. Выложила пакет с яблоками. Так полагается: в больницу или яблоки, или апельсины. Свои приносят куриный бульон с пирожками, если нет какой диеты.
Присела на стул, стоявший в ногах кровати. Наконец, решилась прервать молчание:
– Алексей… мне очень жаль… – остановилась  в растерянности, не зная, какие слова будут уместны, не хотелось отделываться дежурными соболезнованиями. Что бы  она хотела  услышать после смерти бабушки, единственного близкого и родного человека? – Вы всегда ее живой помнить будете. Вы ни в чем не виноваты, так случается… что не вышло рядом быть. И мы все ее тоже помним и любим.
Алексей молчал. Потом повернул голову, взглянул на Киру, улыбнулся краешком рта:
– Спасибо. Я действительно винил себя. Вы правы, наверное. Смерть нас не спрашивает, как нам удобнее…  ладно, не будем больше об этом.
– Алексей, вы в тот раз так и не сказали, что вам принести. Может, сборник головоломок, судоку, к примеру?  Из еды что-нибудь? Вы не стесняйтесь, знаем, как в больницах кормят.
Дежурные темы для разговоров с малознакомыми людьми: погода, еда, транспорт.
“Вот сейчас она про погоду заговорит или про пробки в часы пик,” – грустно подумал Алеша.
 Каково же было его удивление, когда Кира неожиданно предложила:
– Давайте, я в следующий раз захвачу какую-нибудь книгу и вам почитаю. Я по себе помню, когда в больнице лежишь, иногда так от всего устаешь, что читать сил  уже нет. Глаза болят, голова, шея. Что вы больше любите? Я знаю, что есть аудиокниги, но там не всё может нравиться по исполнению, или нужную книгу не всегда найдешь. Ну,  какого автора?
Алексей так растерялся, что у него непроизвольно вырвалось:
– Харпер Ли “Убить пересмешника”, –  и, решив уж идти до конца, –  если у вас этой книги нет, можно у нас дома взять. Ведь ваши ходят туда за мамиными цветами приглядывать.
 И вот эти простые слова: “мамины цветы” – снова со всей страшной своей силой обрушили на Алешу горькую действительность – мамы больше нет. Конечно, в церкви говорят, что у Бога все живы, но… окончательно мы узнаем об этом уже потом, за чертой. Кира, внимательно наблюдавшая за Алексеем, догадалась, скорее всего, какую боль сейчас испытывает молодой мужчина, вытянувшийся перед нею на больничной койке. Девушка нерешительно протянула руку и осторожно, одним пальцем, погладила сжавшуюся в кулак кисть Алеши. Тот на долю секунды свел брови в горестной  гримасе и пробормотал еле слышно:
– Спасибо. Знаете, вот еще. У нас дома, если вы туда за книгой пойдете, над моим письменным столом стоит икона. “Нерушимая стена”. Я вдруг подумал, что хочу, чтобы она у меня здесь была. Вы только не…
Алеша краем глаза взглянул на Киру, не появилась ли на ее лице ироническая усмешка? Хотя, впрочем, какое ему дело до ее реакции на эти слова? Но лицо Киры было печальным.
–  Да, конечно, обязательно принесу.
(Что значит “только не”, что он хотел сказать и не произнес? Этот вопрос задавали себе и Кира, и Алексей).

 7.
Уже на выходе из отделения Киру перехватил доктор в бирюзовом хирургическом костюме и креативной шапочке с черепушками.
– Здравствуйте, я лечащий врач больного Крутилина. Меня зовут Денис Андреевич. Я знаю про смерть его матери и прочих невеселых, – на этом слове  доктор поморщился, – обстоятельствах его жизни. На данный момент вы – единственный человек, который  к нему приходит. Поэтому мне больше не к кому обратиться.  Дело в том, что первичное обследование и лечение больные получают за счет государства. Все дополнительные расходы обычно берут на себя родные. Я знаю, что единственная родственница Алексея живет в Белоруссии. На похороны она не приехала, человек весьма пожилой, понятное дело. Но мне лично Алексей не безразличен, и будет очень обидно, если следующие этапы лечения окажутся малоэффективными из-за финансовых проблем, – Денис перевел дух. – Возможно, у покойной матери остались друзья, как-то скинуться можно же?  Жаль если…  Первые недели очень важны для успешного залечивания травм и восстановления.
Денис всё это говорил и внутренне досадовал на себя за суконно-казенные слова и речевые обороты. Но в противном случае могла бы получиться или робкая просьба, бьющая на жалость, или грубый наезд.
Кира испуганно смотрела на Дениса. Ей казалось до этого, что всё идет нормально, что кости у Алексея срастутся скоро, и он встанет на ноги. Ну, на костыли сначала, так обычно в кино показывают. Потом потихоньку расходится, и вся эта история останется в прошлом. Честно говоря, данный период Кириной жизни и без того изобиловал разными неприятными моментами.
Но Кирин характер, хотя во многих ситуациях был деликатным и уступчивым, всё же имел стальной внутренний стержень. Девушка всегда без труда определяла приоритеты. Если дело касалось какой-то серьезной проблемы, все трезво взвесив и просчитав, Кира могла броситься даже в неравный бой. И часто при этом побеждала.

– Да, Денис Андреевич, я поняла. Нужны деньги, чтобы Алексей получал лечение не по остаточному принципу. Это сколько приблизительно?
Денис протянул Кире пачку рецептов и направлений.
–  Вот как-то так на данный момент.
Губы Киры непроизвольно вытянулись в трубочку, будто она была готова присвистнуть. Девушка подняла глаза на Дениса, но тот отвел свои. Тогда она молча сложила бланки, убрала их в свою сумку и вздохнула. 
“Попробуем что-нибудь придумать”.
Обратно Кира пошла пешком, надо было поразмыслить.
 “К чему она вообще ввязалась во всю эту историю? Приключений захотелось? Ага! Вот их-то только сейчас и не хватает! Хотя, конечно, переключиться с собственных проблем на посторонние не помешает. Посторонние, – они  печёнку не выедают.
Мысли Киры перешли на внезапно появившегося в ее квартире бывшего супруга. Он шарил в Кирином холодильнике, отпускал двусмысленные шуточки, приводил с собой каких-то парней и девиц. Вся компания допоздна шаталась по квартире, шумела, мусорила. Домой идти совсем не хотелось.
 Кира повернула в сторону работы. Сейчас ей предстояло решить более насущную проблему, где найти деньги на лечение Алексея. Главное: надо было понять  для себя, будет ли она этим заниматься всерьез  или просто напишет просьбу  на общей доске объявлений в холле? Просто так карты легли, или здесь скрыт какой-то высший смысл,    неслучайно это на нее свалилось?
 Так она раздумывала, пока неторопливо двигалась в сторону университета. В последние дни погода стояла вполне мартовская: солнышко пригревало, капель звенела, если падала на железо, конечно.
Вдруг Кира остановилась. Она вспомнила просьбу Алеши: принести из дома иконку. Вспомнила и собственную идею – почитать ему вслух. Мысли Киры приняли иное направление.  “Харпер Ли, Ли, Ли…”  – зазвучало у нее в голове на какой-то бодрый мотив. Книгу эту она с удовольствием читала в школьные годы, но дома на полках ее нет, пропала при переездах, скорее всего.
Надо еще икону забрать. Вариант: купить в ближайшем храме – Кире явно не нравился. Это было бы нечестно.
 “Так, хорошо, я возьму ключи от квартиры Крутилиных  у Галины Васильевны  или у Алены. И адрес не забыть записать”.
Даже в вечерние часы в университетской лаборатории обычно можно было кого-нибудь застать. Не всем сотрудникам нужно было спешить к семье и детям. Вот и сейчас в  подсобке на высоком табурете сидела Кирина подруга Алена и что-то перебирала в коробке с образцами. Девушки были на первый взгляд похожи – цветом волос, овалом лица, фигурой. Но Алена была намного ярче, активнее. Она легко заводила новые знакомства, постоянно волонтерила то в доме престарелых, то в детском приюте. Конечно, внимательный наблюдатель быстро отмечал многочисленные различия между девушками. Цвет и форму глаз, линию губ. Аленин портрет надо было бы писать маслом, в то время как Кирин – акварелью. Сотрудники лаборатории удивлялись, когда слышали от кого-то, что подруг можно спутать.
Сначала Кира хотела посоветоваться с Аленой по поводу денег, но та явно была не склонна отвлекаться от своей деятельности. Поэтому, бесцельно побродив среди лабораторных столов и стеллажей, Кира направилась домой.

8.
Когда подруги возвращались с обеда, Алена внезапно вспомнила:
–  Кир, как там твой подопечный?
– Какой подопечный? – рассеянно отозвалась Кира. Ее мысли сейчас крутились вокруг очередного появления бывшего, Аркаши. Полночи ей не давал спать шум в соседней комнате.
–  Ну, сын Лидии Сергеевны, как его там… Алексей?
– Да, Алеша, – Кира сама не ожидала от себя, что назовет человека, которого видела два раза в жизни, просто “Алеша”. Не полным именем.
 “Ну, ведь не в лицо же – в разговоре с другим человеком. Подумаешь!”
– Уже Алеша? – не преминула подколоть подругу Алена, но Кира не отреагировала на ехидную интонацию.
– Давай, давай, выкладывай! – поторопила ее Алена. – Эй! Кира! Ты вообще меня слышишь?
– Да! Слышу! – Кира остановилась и в упор посмотрела на Алену. – Что ты от меня хочешь?
– Ничего не хочу. Просто спросила, как поживает Алексей. А ты мне ничего толком не ответила.
–  Давай, присядем. Что-то меня сегодня ноги не держат. Не выспалась.
–  Опять твой козел спать не давал?
–  Он уже давно не мой!
– Кира, не сердись, к слову пришлось. Мандаринку хочешь? У меня в сумке парочка завалялась.
–  Давай свою мандаринку.
Кира очищала шкурку, аккуратно снимала белые чешуйки с долек, но было видно, что мысли ее бродят где-то очень далеко. Она так не смогла решить, стоит ли обсуждать с Аленой проблему поиска денег на лечение Алексея Крутилина.
–  Нет, пожалуй.
–  Что нет?
–  Это я своим мыслям. Так что ты меня спрашивала?
–  Боже ты мой, что с тобой сегодня?
– Говорю – не выспалась! Да, Алексей. Я еще раз в больницу забегала, яблок принесла. Он  попросил…
И опять, словно какая-то  внутренняя преграда не давала Кире рассказать про разговор с Алексеем, хотя, в принципе, тайн от Алены у нее не было. Кира переменила тему: 
 – Лежит он. Грустный. Гипс не раньше, чем через месяц снимать станут, это в лучшем случае.  Лечащий врач у него очень внимательный. Палата небольшая, на три койки. Оказывается, к нему никто, кроме меня, не приходит.
–  И красивая невеста?
–  Ага. Была да сплыла.  Инвалид ей не нужен.
–  Почему инвалид?!
–  Ну, не знаю, со злости вырвалось. Лечение долгое и дорогое. На кой ей?
–  Откуда ты знаешь?
–  С лечащим говорила.
–  Злость-то на что?
–  Да на всё подряд.
–  Плохи дела. Ладно, двинули на рабочие места.

Вечером следующего дня Кира отправилась выполнять поручение. Дом, в котором жили Крутилины, стоял недалеко от ее работы, можно было бы успеть сбегать в обеденный перерыв, но почему-то Кира  не хотела приходить в чужой дом наспех, мимоходом. Дом без хозяев требовал к себе уважения. Она поднялась на второй этаж по пологой лестнице старого дома. Оглянулась зачем-то прежде чем вставить ключ в замочную скважину, открыла дверь и  осторожно  вошла в чужую пустую квартиру.
Все вещи смирно лежали и стояли на своих местах. Было очень тихо, в косых лучах низкого солнца танцевали блестящие пылинки. Казалось, хозяева только вышли ненадолго и скоро вернутся. Кира вздохнула и вошла в комнату. Судя по всему, здесь жила Лидия Сергеевна. На подоконниках – горшки с цветами. Корзинка с вязанием на кресле. Раскрытая книга на столе и рядом смешной плюшевый медвежонок в передничке и очках. Медведица-бабушка. Не торопясь, Кира обошла комнату, рассматривая книги на полках, фарфоровые фигурки взъерошенных воробушков, хохломской стаканчик с ручками и карандашами. Вгляделась в фотографии, висящие на стене. Молодая Лидия Сергеевна с худощавым мужчиной и маленьким мальчиком. Уже подросший мальчик с котом на коленях. Долговязый юноша в мотоциклетном шлеме. Не узнать Алексея, хотя, конечно, это он. Высокий какой, оказывается! Сейчас он значительно старше, строже и как-то дальше. Дальше от кого или от чего – Кира не смогла бы сформулировать, она не понимала, почему ей пришло в голову такое слово.
“Может, нехорошо, что я здесь втихомолку подглядываю за чужой жизнью? Но хозяйки комнаты уже нет в живых”.
Опечалившись, Кира зашла в другую комнату.
Книг здесь было значительно больше, это сразу бросалось в глаза. Технические справочники, литература по программированию, несколько детективов, фантастика.  Вот и “Пересмешник”. Положив книгу в пакет, Кира двинулась дальше. Рабочий стол, системный блок, два монитора. Ноутбук. На полочке над столом небольшая икона, наверное, это и есть “Нерушимая стена”. Женская фигура в полный рост, руки подняты, защищает… нас всех.
Как-то не хотелось опускать икону прямо в пакет, и Кира огляделась по сторонам. Во что бы ее можно было завернуть? Вспомнила, что видела в той комнате кружевную салфетку. В самый раз будет. Заходить в кухню Кира как-то постеснялась.

9.
В тот день Денис снова остался дежурить по отделению. После ужина он заполнил ворох необходимых и не очень бумаг. Теперь можно было зайти к Алексею сыграть пару партий в шахматы. Или просто поболтать, чтобы душа и тело пришли в равновесие. Настроение у Алеши было уже не столь мрачным, как в первые дни после смерти матери. Для Дениса всегда было проблемой решить: что будет правильнее – дать человеку погоревать или пытаться его отвлечь. Не развлечь, разумеется. Ежедневный врачебный обход не время для душеспасительных бесед, даже если в них есть необходимость.
В шахматных партиях уверенно побеждал Алексей, хотя Денис сопротивлялся изо всех сил. То ли у программистов мозги работают иначе, то ли опыта было больше, но только раз Денису удалось свести игру к ничьей. Да и то он подозревал, что Алексей думал тогда о чем-то постороннем. И удача была случайной. Во время игры оба обычно молчали, иногда обмениваясь пустяковыми репликами.  Для Алеши эти матчи были, несомненно, отдушиной, возможностью отвлечься от унылых больничных размышлений.
Денис сам не смог бы толком объяснить, почему его постоянно тянуло в эту палату. Не перспектива же почти неминуемого проигрыша? Или молчание вдруг становится самоценным? Идет настройка внутренних вибраций, и зарождается настоящая дружба. Может так? Странно, но во время утреннего обхода Денис всегда каким-то непонятным чутьем улавливал, что Алексей начинает хандрить, что надо будет обязательно забежать, поговорить на посторонние темы.
–  Привет! Как самочувствие? Что-то беспокоит?
–  Ты же не на обходе. Давай о чем-нибудь более интересном.
– Тут недавно знакомый фельдшер со Скорой рассказывал, что придумал, как тренировать зрительную память. Надо все вещи в квартире разложить в соответствии с их цветом. Потом достаточно будет вспомнить, какого цвета искомое и дело в шляпе.
–  Забавно. Но я уж по-старинке буду. Не дай Бог, вещь пестрая окажется, что ее – на кусочки резать?
–  Можно все пестрые отдельно.
– Ну, в том шкафу точно будет кавардак, ничего не найти. Мне кажется, у этой идеи психиатрический оттенок.
– Ну, да, Семеныч многие годы именно с такой бригадой и катался. Он из своей практики много чего рассказывал, но я такие вещи плохо запоминаю.
– Мы как-то во время учебы с одногруппниками вопросом задались: есть среди нашего курса хоть один полностью нормальный человек. Ни одного не нашли. У каждого какие-то “пунктики”. А потом решили, что с полностью нормальным общаться будет невыносимо скучно.
– Нам в курсе психиатрии примерно так и объясняли. Главное, чтобы твои странности не были опасны ни тебе, ни окружающим.
–  Надеюсь, мои странности не опасны для окружающих.
–  А что ты имеешь в виду?
– Я иногда сам с собой вслух разговариваю. Кота-то у меня нет. С кем еще поговорить, если мама на работу уходила, а я один дома работал?
–   И сколько вас было…  собеседников?
–  Обычно двое, иногда другие присоединялись.
–  Э… ты это серьезно?
– Не пугайся, док, я шучу. Нет у меня раздвоения личности. Всё под контролем. Могу, конечно, себя вслух кретином обозвать, если что-то не получается, но никто не возражает, все согласны.
–  Да ну тебя, Алексей. Вечно ты что-то придумаешь, чтобы меня…
–  Испугать?
–  Скорее насторожить.
– Это у тебя профдеформация.
–  Куда без нее. Наверное, у вас, программистов, свои бзики?
–  Ну, мы с компами, с клавой разговариваем.
–  С Клавой? Кто это?
–  Клавиатура не кто, а что.
– Два-ноль в твою пользу. Про клаву я забыл, хотя, конечно, знал. Да, кстати об укладке шкафов. Хорошо бы, чтобы тебе домашнюю одежду, белье там, на смену принесли. Ты же понимаешь, что больницах сейчас это всё не выдают, если что у кастелянши завалялось, то дыра на дыре. Или надо просить кого-то купить. Может, действительно, я это сам и сделаю? Не стесняйся, это вполне удобно. Что-то тебе в самое ближайшее время пригодится, что-то уже потом.
Алексей молчал, разглядывая свои ладони. Ситуация не из приятных, но, ничего не попишешь, проблему надо решать.
 “Вариантов, по сути, два: просить Киру принести из дома,  или  купит Денис. Один другого не лучше. Денису еще после работы таскаться по магазинам и что-то выбирать? И так он для меня столько делает. Значит, Кира… будет по шкафам рыться… ох. С другой стороны, что она, мужского белья в глаза не видела? Замужем-то побывала”.
–  Спасибо, док, я Киру попрошу.
–  В шахматы?
–  Ну, давай -  блиц.

Перед отбоем Алексей спохватился, что забыл передать Кире просьбу Дениса.  Десять часов – вроде еще удобно звонить по делу.
– Кир! Это Алексей. Мне очень неудобно вас беспокоить. Денис сказал,  что надо для меня одежду принести домашнюю… белье… ну, понимаете.
– Я прекрасно понимаю, что в больницах сейчас ничего не выдают, всё свое надо иметь. Футболки, штаны, носки… ну, и нижнее, разумеется. Скажите, где искать?
–  Мне неудобно вас затруднять.
–  Ай, бросьте, дело житейское. В каком шкафу  это лежит?
–  У самой двери в моей комнате, там на полке и в ящике разложено.
–  Хорошо, разберусь,  доставлю в целости и сохранности.

10.
В субботу Кира принесла Алексею икону, которую он просил, одежду на смену,  книгу и контейнер с наггетсами. Она рассудила, что ограничений в питании при травмах быть не должно, а больничная еда обычно бывает пресной, да и порции невелики. Алеша обрадовался и не скрывал своего удивления:
– Вот здорово! Я как раз сегодня вдруг почувствовал, что хочу нормальной еды. Ты…Ой… или вы? Можно на ты? Ага? Ты угадала. Именно о чем-то подобном я и мечтал.
Кире показалось, что вроде Алеша стал оживать. С ним стало легче общаться, не требовалось контролировать каждое слово и каждый жест.
–  Алексей,  я могу вам вопрос один задать?
–  Тебе…
– Да, тебе. А вы вдвоем с мамой жили? Отца или других родственников у тебя здесь нет?
– Близких – ни здесь, и наверное, нигде в другом месте тоже. Отец погиб, когда я мальчишкой был.
–  Извини, пожалуйста.
–  Ничего, это уже всё в прошлом.
Они немного помолчали, потом Кира спросила:
–  Какое место тебе почитать?
Алеша грустно вздохнул:
– Там, где про мужество. Помнишь? Про ту старую женщину, которая перед концом хотела отвыкнуть от морфия. И дети приходили к ней читать.
 Кира открыла нужную страницу.

Не отрывая головы от подушки, Алеша смотрел на икону, стоящую на тумбочке. Если бы его даже попросили, он всё равно не смог бы сформулировать, почему вдруг ему понадобилась “Нерушимая стена”. Какая-то ниточка, связывающая его с домом, с прошлой жизнью. Алексею всегда казалось, что эту  икону он знает  с самого раннего его детства, а с другой стороны, она как-то была связана с крестным, с Гольцово. Всё это осталось далеко в прошлом, мама не любила вспоминать тот период жизни, про отца говорила с неохотой, видно, так и не смогла смириться с утратой.
Алексей плохо помнил отца, хотя ему было уже лет восемь, когда тот погиб. Отец приходил из леса, снова уходил. Сумрачной глыбой сидел за столом, молчаливый, угрюмый. Один раз мама обмолвилась, что, когда она познакомилась с отцом, тот был душой компании, веселый,  даже иногда озорной. Что же случилось потом, Алеша так от нее и не добился.  А теперь уже спросить некого.

“Как достало лежать на спине! Приподняться на локтях и хотя бы подушку сзади подложить. Всё повыше будет”.
– Эй, сосед, ты что там мучаешься? У наших кроватей есть такая приспособа, что изголовье поднять можно. Сейчас научу. Видишь, совсем другое дело!
– Спасибо, Федор Ильич!
– Не  за что.

…Почему вдруг его, Алеши, жизнь сделала такой крутой вираж?
Сначала учился, потом работал, хорошая фирма, устойчивые заработки. Ездил с компанией на юг или в горы. Домой к маме всегда с радостью возвращался. Жениться вроде надумал, пора. Хорошую работу в областном центре предложили, уже почти согласился. И вот всё полетело под откос.
Может, его ошибка была в том, что после института остался дома жить, а  не стал снимать собственное жилье. Но ему у себя комфортно было, спокойно, тихо. Дело даже не в том, что мама готовила обеды и заботилась о нем. Со всем этим бытом он прекрасно научился справляться давно, когда она много по командировкам ездила. Подолгу оставался один, вроде даже не скучал. Значит, инфантилизм? Не факт. Решения, касающиеся его собственной жизни он всегда, еще с юности, принимал самостоятельно. Мог, конечно, поинтересоваться маминым мнением, но выбор делал сам. Захотел – так бы и уехал. Если многие молодые люди стараются пораньше отделиться, почему он обязательно должен следовать этой моде?  И что, живи он отдельно, ему проще было бы смириться со смертью?
Или  в том случае у него была бы куча друзей и знакомых? Нет, мама – друзьям не помеха. Он еще в школе знал, что может приводить домой одноклассников и одноклассниц. Но он не испытывал в этом потребности. Даже не мог представить свое жилье, в котором постоянно толкутся какие-то посторонние люди.
Ну почему, почему? Да разве может быть ответ?
 У каждого человека… нет, пожалуй, не у каждого, но у многих  – возникает момент истины. Когда приходится трезво взглянуть на прожитые годы.
Колесики, шестеренки судьбы завертелись вразнобой, и поезд пошел совсем в другую сторону, не в ту, куда был куплен билет. Налаженная жизнь разладилась в один миг.
“Много ли есть людей на свете, проживших жизнь прямо и просто, безо всяких катаклизмов? Мама? – Конечно, нет. Отец – пожалуй, тоже. Про ровесников пока рано говорить”.
А была ли лично у него эта точка поворота, когда всё пошло не туда? Ничего в голову не приходит. Не было никакого важного выбора: или-или. Шаг за шагом, шаг за шагом, а оказался в тупике. Стоп! Почему вообще в голову пришла мысль назвать нынешнюю ситуацию тупиком? Жил, как хотел – получил, что причиталось, так что ли? Нормально или нет в тридцать с хвостиком остаться совсем одному? И ведь знакомых в разные моменты жизни было порядочно. Но все эти люди были на других орбитах, если так можно выразиться. В телефоне море различных контактов. С этими на Урал ездил, с теми – на Кавказ. Почему бы не позвонить кому-то из них? Ну, придут, тех же яблок или конфет принесут. Но хочет ли он их действительно видеть, будет о чем говорить? Как хорошо было в походе? Было да сплыло. Нет, почему сплыло, вот встанет на ноги, снова поедет куда-нибудь. На Алтай, к примеру. Но почему-то вот с этой самой больничной койки поездки не кажутся уже столь заманчивыми, наоборот вроде бы  должно быть? Почему ему неохота видеть никого из той жизни? Как-то с Кристиной это связано? Возможно.
 Случайный ряд событий, в результате которого он теперь лежит и размышляет о смысле бытия. Почему это так его тревожит? Будто вся жизнь была декорацией, бутафорией. Выключен свет рампы, зрители разошлись, артисты тоже. А он остался на пустой сцене.
…Но ведь мамина болезнь случайна? Или неизбежна? Авария – вот чистая случайность, хотя сам виноват, не посмотрел по сторонам. Спешил. Или это уже не случайно? Ладно, какое это теперь имеет значение.
И снова, и снова всё об одном и том же. Мысли шли по кругу, и справиться с этим он никак не мог.
Главное – Алексей не до конца понимал, какой смысл во всех этих рассуждениях,  размышлениях. В прошлом изменить ничего нельзя. Будущее строить на других основах?  Или просто привычка шевелить извилинами? Даже если и так. От раздумий хуже никому не будет. Хоть какое-то занятие, получше, чем кроссворды разгадывать. Алешина специальность приучила его мыслить логически. Или он свою работу выбрал из-за склонности к логическим построениям? Разложить всё по полочкам, отделить причины от следствий. Это было ему привычно, доставляло неподдельное удовольствие. Чем еще на больничной койке заняться?

…Но почему так вышло, что никого нет рядом? Если сейчас этот вопрос встал перед ним, значит, настало время. В прежней жизни это его не волновало. Ну, нет –  так нет.
У мамы подруги были, он многих знает. У самого в  школе приятели имелись, но близко ни с кем особо не сходился. Помнится, еще классе в девятом по тестам определил, что он интроверт, и перестал беспокоиться. Один – так один. Есть люди компанейские:  знакомых – полгорода, друзей – десятки. Но он, Алеша, так не мог, уставал от большого количества людей, пустых встреч, шума. Наверное, в отца пошел. А настоящими друзьями как-то не обзавелся. И с Кристиной сошелся, вероятно, как с человеком противоположного типа – веселая, общительная, легкая, даже, пожалуй, поверхностная. Если честно, он не особо удивился, что она ни разу не пришла, трубку не берет, похоже – вообще номер поменяла. Легко сошлись, легко расстались, так? Вероятно, она для себя серьезное оправдание придумала, чтобы выкинуть его из своей жизни. Вроде бы должно быть обидно, но… получается, что в душе ждал от Кристины предательства, и все-таки решил на ней жениться? И значит, хорошо, что так всё вышло? Не слишком ли высока цена, чтобы это понять?

…Сколько лет после окончания учебы прошло, около десяти? Взрослый, самостоятельный мужик. В беду попал, а позвать некого. А нужно ему, чтобы кто-нибудь рядом был, навещал, утешал, просто разговаривал?  Получается – надо. Хотя, вот с Денисом какие-то неформальные отношения вроде установились. Может, просто на безрыбье и рак – рыба? Нет, нет, нет. Здесь другое. Настоящее? Не ошибиться бы.
Что-то в его жизни неверно устроено. А сам-то он часто на помощь приходил? Вот то-то и оно. Он не видел людей, они не интересны ему были, можно признаться смело. И чего же, спрашивается, он обижается и недоумевает? В школьные годы еще размышлял: что он за человек, чего хочет в жизни добиться? Какой характер, с какими людьми хотел бы дружить? А потом и повода не было… задуматься. Ага. Жил, работал, отдыхал. Жизнь – как жизнь. Вот так надо было почти всё потерять, чтобы начать снова думать.
В голове вертелись неизвестно откуда взявшиеся строчки: “А мысли кромсают голову. И нет для нее теплых коленей”.

…Раньше мама была для него Нерушимой Стеной. А теперь он сам отвечает за себя. Надо справляться самому, помощи ждать не от кого.
Женщина на иконе – Божья Матерь, Алеша помнил, что крестный ему рассказывал. Стоит, подняв руки. Защищает.
“Матерь Божья! Помоги, защити меня! Если можно…”

11.
Дениса Андреевича Кира в тот раз не встретила на отделении и была этому рада, вопрос с деньгами на лекарства оставался еще открытым. Кира, конечно рассказала на работе о возникшей проблеме с оплатой лечения Алексея, сына Лидии Сергеевны. Многие охотно откликнулись. Да какие у них всех зарплаты? Набрали четверть необходимого  или даже меньше. Откуда взять остальную сумму?      
  …Время не ждет. Кажется есть музыкальное  произведение с таким названием, оно звучало перед началом  информационной программы в давние годы. Или там было “Время, вперед”? Ну конечно! “Время, вперед” Свиридова. Время…
 А вот его-то как раз не было, Кира отчетливо понимала: решать надо самой и не откладывая.
“Брать на себя ответственность за судьбу малознакомого человека. Каково это? Интересно, есть ли люди, делающие это с удовольствием? Пафосно звучит – вершитель чужих судеб!”
Полночи Кира не спала, пытаясь найти решение путем логических рассуждений. Ничегошеньки не получалось. Бросить жребий орел\решка? Как-то несерьезно. И вдруг в голову пришла элементарная мысль. Если она сама не найдет денег, сделать это больше попросту некому. Теребить бывших работодателей, просить Кристину? Глухой номер. Не зря ведь говорят: лучше винить себя за сделанное, чем за не сделанное.
Решение было принято. Кира уже несколько лет откладывала деньги на поездку в Австрию. Мечта со школьных лет. Но как-то всё не складывалось: одной ехать не хотелось, компания не подбиралась. А тут еще кризис. Цены на путевки взлетели в несколько раз, а зарплата осталась прежней. И вот этой заначки должно было на всё хватить. Что ж, надо действовать.

В воскресенье, когда уже стало смеркаться, Кира позвонила Алене:
–  Не хочешь пойти прогуляться? По набережной хотя бы.
–  Отчего же нет. Где встречаемся?
–  Давай у старого кафе?
–  Хорошо. Через полчаса?
–  Ок!
На набережной  зажглись огни. Лед на реке еще стоял, но рыбаки уже не рисковали на него выходить.
– Интересно, почему все это кафе называют “старым”, его же не так давно открыли? – задумчиво сказала Кира.
– Мне говорили, что до него стояла развалюха, чуть ли не деревянная, там с незапамятных времен кафешка была. Потом многие годы здание заброшенным стояло, пока не сожгли. Тогда и повелось – у старого кафе. Привыкли, а когда новое построили – так и осталось, к чему переназывать, если всем всё понятно, – поведала Алена, она много чего могла о городе рассказать.
–  Забавно.
–  Вот у нас сейчас на каждом шагу или кафе, или ресторан с баром. И очередей никаких. Не то, что в прежние времена.
–  А откуда ты про прежние времена знаешь?
– Лидия Сергеевна как-то рассказывала. В годы ее молодости по вечерам перед каждым рестораном или кафе очередь выстраивалась. Совсем мало их было в городе.
–  Трудно представить.
–  Сейчас в этом плане лучше. Кир, может, куда зайдем, кофейку выпьем?
– Пока не созрела. Подышать хочу воздухом чистым. Без курева, перегара и прочих миазмов.
– Сочувствую. Слушай, ты мне тогда, в пятницу, не объяснила, зачем ты ключ от квартиры  Лидии Сергеевны спрашивала?
– Я когда в последний раз в больнице была, Алексей попросил меня кое-что из дома принести, – неохотно поделилась Кира,  – вчера передала.
–  Все-таки, зачем ты туда ходишь, из жалости что ли?
–  Из жалости? – задумчиво повторила Кира. – Не думаю. Хочется каких-то других эмоций, более положительных.
– Подруга, у тебя сдвиг по фазе? – вырвалось у Алены. – В больнице – положительные эмоции?
Кира пожала плечами:
– Мне трудно объяснить. Понимаешь, у меня дома сейчас какая-то нечистота. Во всех смыслах: грязь на полу, воздух мерзкий, общая атмосфера проходного двора. В кухне, в коридоре. А в больнице – там совсем иное. Там боль, там печаль… но нет грязи. Я там общаюсь с нормальным человеком, а не с выродком каким-то.
– Ну, если с этой точки зрения, то конечно. Если рассудить, в квартире помойка тебя лично касается, а боль…
Кира перебила ее:
– Ты хочешь сказать - чужая?
–  Ну…
– В логике тебе не откажешь: чужая боль – не своя. Но это как-то не очень... внутри всё равно почему-то  больно. А грязь – она вовне. Убрал, руки помыл.
– Тогда чего тебе грязь в квартире жить не дает? Ты не противоречишь, разве, сама себе?
– Квартира-то моя, а грязь приносят люди, которых я не звала, не ждала. И я ничего не могу с этим поделать.
– Так-то оно так, – протянула Алена, – но все равно в больницах мне  тошно как-то.
–  Еще бы! А ты представь, людям иногда месяцами приходится лежать.
Алена передернула плечами.
–  И представлять не хочется. Ну, так что по поводу кафе? Созрела?
–  Пожалуй, да. Зябко.
–  Чего ты хочешь, конец марта. По-зимнему одеваться надо.
– Ты кроме кофе будешь еще что-то брать?
–  Не знаю, может, чизкейка кусочек.
–  Неплохая идея, пожалуй, я тоже.
Заказ принесли достаточно быстро. Размешивая сахар в кофе, Кира произнесла:
–  В больнице кофе не нальют.
– Почему же?  Теперь повсюду автоматы стоят, хочешь – капуччино, хочешь – американо.
– Так это кого-то просить надо, чтобы принесли.
–  Ну, да, медсестру не пошлешь.


12.
Через пару дней Кира пришла на отделение к Денису Андреевичу с полным пакетом:
–  Здесь всё, что вы просили.
Денис заглянул с пакет, взвесил его на руке и промолвил:
– Даже не знаю, что и сказать. Честно говоря, не ожидал, не надеялся, что вы это сможете.
– Ну, я же не одна, это коллективный подарок, если так можно выразиться.
Денис еще раз удивленно покачал головой и унес пакет в ординаторскую. А Кира решила ненадолго зайти к Алексею, вдруг ему что-нибудь понадобилось?
Почему-то в это время в палате было много посетителей, стоял ровный гул множества голосов. Все стулья и табуретки были заняты, не присесть. Алеша лежал, отвернувшись к стене, казалось, что он хочет отгородиться от всей этой суеты. Кира подошла поближе и тихонечко тронула его за плечо. Он повернул голову и улыбнулся:
–  Привет! Я не думал, что ты придешь.
–  Да это случайно вышло. Как твои дела, есть что-то новенькое?
Алеша вскинул брови:
– Да что тут может быть новенького? Уколы, таблетки, процедуры. Можно подумать, что ты сама никогда в больнице не лежала. Или как?
–  Лежала, было дело. Первые дни всё время ревела, потом полегче стало.
Алеша вопросительно посмотрел на Киру, но ничего не произнес. Не стал расспрашивать, ну и хорошо.
–  У нас завтра двоих выписывают, самых неуемных, надеюсь, потише станет.
– Хорошо, если так. Тебе надо что-нибудь принести? Из еды или книгу какую-нибудь?
– Пока ничего не надо. Я сейчас мало читаю, да и телефон есть, можно там поиграть или новости  посмотреть. Я рад тебя видеть. Это не потому, что ко мне никто больше не приходит. Просто с тобой как-то легко, можно даже просто молчать.
– Я постараюсь заходить почаще. Дома у меня сейчас не очень, разные противные личности периодически ошиваются. Бррр!
–  Ты живешь в коммунальной квартире?
– Почти что. Бывший муж со товарищи нарисовался, нежданно-негаданно. Теперь гадит постоянно, в переносном смысле, конечно.
–  За тебя некому заступиться?
–  Выходит – некому. Нам с подругой вдвоем с ними не справиться.
–  Мне жаль. Но я сам, как видишь, немного не в форме,  – Алеша развел руками, – ну, ты потерпи немного, вот встану на ноги и пошлю всех подальше.
–  Спасибо!
–  Пока рано благодарить.
–  Я за сочувствие.

13.
Наконец-то сняли гипсовые оковы. Но…  Денис ходил хмурый и неразговорчивый.  На прямые вопросы Алексея отмалчивался или бормотал что-то невразумительное.
–  Потом-потом, я приду, и мы всё обсудим.
И не приходил. Зато зачастили какие-то незнакомые личности профессорского вида, рассматривали у окна рентгеновские снимки, перебрасывались латинскими терминами. Алексею стала совсем тоскливо. Он уже догадывался, к чему дело клонится. Ноги после снятия гипса остались какими-то чужими, тяжелыми, не слушались. Вроде и чувствовали  всевозможные с ними манипуляции, а вроде и не совсем. А потом он просто перестал их ощущать. Приходил массажист, сгибал-разгибал, крутил во все стороны. А что толку? Похоже, дело было в том, что значительная часть удара пришлась на позвоночник. И нервы то ли повредило, то ли они были пережаты на какое-то время. И восстанавливать свою нормальную работу не желали. Что касается костей, они-то нормально срослись, осталось удалить пластины, но это простейшая операция под местной анестезией. А всё остальное внушало Денису нешуточные опасения, делиться которыми он не спешил.
Врачи вообще неохотно открывают свои секреты пациентам. Иногда сообщают родственникам, но у Алеши таковых не было.
Наконец, Денис решился на серьезный разговор. Вошел, сел на стул у кровати.
–  Видишь ли, Алеша…
–  Видите ли, Юрий… – в ответ Алексей с грустью процитировал старый фильм, который не раз с удовольствием смотрел вместе с матерью.
Денис с удивлением глянул на Алешу, возможно, не знал этого мема, как теперь принято выражаться. Или не счел нужным откликнуться.
– Так вот…
– Ну что ты, док, рубишь хвост по кусочку? Я не маленький, понимаю в общих чертах суть дела. Мне от твоих междометий не легче. Наоборот. Совсем тошно становится.
– Да, конечно. Профессор Игнатенко, главный невролог, считает, что процесс восстановления несколько затормозился. Никто не сможет предсказать – на время, на какое время? Вообще замер? Ты пойми, Алексей, это еще не приговор. Надо набраться терпения, есть новейшие неплохие методы. Массаж, конечно, тоже нужен. Препараты самые современные у нас для тебя имеются. Всё, что в наших силах, мы сделаем. Но решается это там, наверху.
– Понимаю, док. Надейся на лучшее, а готовься к худшему. Атака захлебнулась, переходим к позиционным боям и осаде. Окапываемся, оцениваем новые вводные. Как жить дальше…
Денис сжал Алексею плечо и вышел. Он не любил разбрасываться пустыми обещаниями и  дежурно утешать. Человеку  надо побыть в одиночестве, чтобы как-то всё переварить. Так Денис знал из собственного опыта. Через пару часов он снова пришел к Алексею, надеясь, что тот уже готов к продолжению разговора.
–  Кофе хочешь?
–  Откуда? Хочу, конечно!
–  Сейчас схожу до автомата, недавно на втором этаже поставили. Тебе какой?
–  Давай такой же, какой ты будешь.
Через пару минут Денис вернулся с двумя картонными стаканами.
– Я себе сегодня капучино решил взять. И тебе соответственно. Вздрогнем! – торжественно приподнял стакан. – Твое здоровье!
–  Спасибо, док!
– Будем исходить из того, что мы имеем на сегодняшний день, а там видно будет. Тебе нужна хорошая коляска. Собесы выдают или оплачивают всякое непотребство середины прошлого века. Современные модели можно заказать, но это деньги немалые и весьма. Как у тебя с финансами?
– Возможно, что-то есть на карте, но не слишком много. Да, наверное, придется продавать мотоцикл, к чему он мне теперь. Надо вызвать нотариуса. Оформим на тебя доверенность. Ты не против? Я тебе расскажу, где коня моего  найти, он в гараже у одноклассника стоит. Телефон запишу, одноклассника Миша зовут. Я в тот день сначала на мотоцикле ездил, потом погода испортилась, я его на место поставил. Почти до дома дошел, вспомнил, что в багажнике нужная вещь осталась, пошел обратно. Шлем-то на голове нес, чтобы руку не занимать. Торопился, хотел еще к маме заехать.
– Вот эта случайность голову твою и спасла, иначе без сотрясения – в лучшем случае – не обошлось бы. Про мотоцикл я понял, сделаем. Думаю, должно хватить. Ты на каком этаже живешь, лифт есть? Какие у вас там дверные проемы? Это всё тоже надо при заказе учитывать.
–  Квартира на втором этаже. Лифта нет. Размеры? У Киры есть ключи, я попрошу, она сходит и измерит, что необходимо. Да, и еще  мой паспорт из дома принесет.
– Пока это будет решаться, завтра тебе привезут самую простую коляску, будешь с ней осваиваться. Придет инструктор-реабилитолог, покажет, как пересаживаться на нее и обратно на кровать, проводить необходимые гигиенические процедуры и многое другое. Еще он даст комплекс упражнений, их делать необходимо. Ты пойми, если ты не сможешь справляться самостоятельно, без посторонней помощи, в основных своих делах, тебе одна дорога – в дом инвалидов. А тебе оно надо? Ты молодой человек, почти вся жизнь еще впереди. Какой она будет, зависит в первую очередь от тебя.
 
Кира забежала через день, одетая уже по-летнему, повеселевшая. Видно, бывший за это время не часто докучал.
–  Привет! Как дела? – начала бодрым тоном, посмотрела на Алешино лицо, сразу заметила горькую складку у губ, потемневшие запавшие глаза. Осеклась.
Села на стул, расправила юбку, помолчала.
– Алеш! – подождала, пока он поднимет на нее глаза. – Не очень? – вопросительно покачала головой.
– Типа того.
Кира не решалась расспрашивать, задавать вопросы. Сделала совсем неожиданное – подняла кисть, безвольно лежавшую на одеяле, перевернула ладонью вверх, стала водить по ней кругами указательным пальцем: “Сорока-воровка, кашу варила, деток кормила…” –  начала загибать один палец за другим, сжала все в кулак, обхватила своей рукой сверху.
 – Ты держись!
Алексей улыбнулся одними губами:
– Я стараюсь. Спасибо. Денис сказал, что будет заказывать мне индивидуальный транспорт. Покруче вот этого… – он кивнул на инвалидное кресло, стоящее у окна. –  У нас дома кое-какие габариты нужно измерить. Справишься? И еще, в столе в верхнем ящике мой паспорт лежит, принеси, пожалуйста, надо доверенность оформить на Дениса.
–  Без проблем. Когда надо принести?
–  Наверное, чем быстрее, тем лучше.
–  Договорились, завтра ему занесу.
 
Потихоньку Алексей привыкал к новому способу передвижения. Наконец, смог целиком вымыться под душем. Облачился в удобную домашнюю одежду, принесенную Кирой. Прилежно выполнял все предписания Дениса. Таблетки, уколы, массаж, лечебная физкультура, всевозможные процедуры. И каждое утро просыпался с надеждой: “Вдруг наступило улучшение?” Увы.

14.
Еще через две недели доставили заказанную коляску, она должна была проходить во все двери и подниматься-спускаться по лестнице. Прогресс не стоит на месте. Мотоцикл был продан удачно через того же одноклассника, который сберегал его всё это время. Правда, Денис умолчал, что кое-какую сумму ему пришлось добавить от себя. Но если есть возможность и желание помочь человеку, почему нет? Когда Денис думал об Алексее и его судьбе, собственные его проблемы казались незначительными. А в душе доктора просыпалось какое-то ранее неведомое чувство. Это было не просто сопереживание. Вот словно здесь в этой палате лежит старый друг, и боль за него дает вздохнуть полной грудью. Денис понимал, что такое отношение к чужим несчастьям – это непрофессионально и приводит к выгоранию. И прочая, прочая, прочая. В то же время Денис непрестанно благодарил Бога? Небеса? Провидение? – за то, что Алексей Крутилин появился в его жизни.

Еще когда Денис был мальчишкой, мама наставляла его:
“Учись быть благодарным каждому дню, каждой встрече. За солнце и дождь, ветер и снег. За встречи и разлуки. За всё надо Бога благодарить”. Мать этого слова не боялась. “Тот, кто этому научится, будет жить радостно”.
Не всё тогда Денис понял, многое пришло с годами. Что-то забылось, но ощущение осталось. И привычка искать радость и ее источник. Бывали, конечно, и черные дни, когда человек умирал во время операции или после нее. Тогда Денис, сжав зубы, повторял:
 “Это опыт, мне он для чего-то нужен. Пока я этого не могу постичь, но придет время, и я пойму”.
Опыт, разумеется, не в смысле эксперимента, а жизненный опыт. Человек, не стоящий на месте, неизбежно совершает ошибки и на них учится. Бывает, что так складываются обстоятельства, и ничьей вины в этом нет. Искать виноватых чаще всего бесполезное дело, если, конечно, ты не следователь или судья.
Поэтому вопрос “Кто виноват?” снимаем с повестки дня, остается “Что делать?”
Все эти размышления вкратце Денис постарался донести до Алексея.
–  Надо жить дальше, осваивать новые навыки.
–  Ну да, – пробормотал Алеша без особого энтузиазма, – я понимаю.
– Главное, голова на месте и руки тоже. С твоей специальностью работу ты найдешь без проблем, инвалидность тебе здесь сразу оформят. Хоть и невелики деньги, но тоже не лишними будут. Пару раз в неделю начнет приходить соцработник, приносить продукты, что-то еще по дому делать. Постепенно сам поймешь, что тебе потребуется в первую очередь.
– Ага, дворецкий, кухарка, садовник, сиделка. Хотя садовник пока не нужен, – Алеша демонстративно задумался, подняв глаза к потолку и уперев указательный палец в подбородок, – шофер с черным лимузином.
Денис, склонив голову к плечу, взглянул на Алексея:
–  Шутишь? Хорошо. Или это черный юмор?
–  Еще не черный. Серо-буро-малиновый.
–  Я рад, что ты не раскисаешь.
Алеша покивал:
–  Ну да, пока держусь, стараюсь. Или скрываю успешно, – хмыкнул.
– Тоже хлеб.
– Ты случайно не знаешь…
Денис вопросительно посмотрел на него.
–  Нет, ладно, это неважно. Потом.
Денис догадывался, что хотел спросить Алексей, но ответа всё равно не имел.

Дело в том, что за последние десять дней или даже больше, Кира ни разу не пришла в больницу. Отдала тогда Денису пакет, забежала к Алексею на пару минут и пропала. По правде говоря, Денис несколько раз собирался попробовать разыскать Киру, но так много всего навалилось, возвращался уже почти ночью. Не до того было. Телефон или адрес кого-то с работы Лидии Сергеевны, мамы Алексея,  был у него записан, но вот где? На каком-то листке.

Непонятно всё это было и как-то тревожно. Не то чтобы Алеша с утра до вечера про Киру думал.  Но как-то он себя неуютно чувствовал. Вдруг, что случилось? Или просто надоело к незнакомому почти человеку в больницу таскаться? Кто она ему, случайная знакомая? Подруга, приятельница – нет, не то. Нету такого понятия в его словарном запасе, а вообще в языке? Преддруг, додруг?  Ну и словечки выходят! С каждым днем Алексей беспокоился всё больше и больше. Куда она могла пропасть?

15.
Вечером во вторник Денис и Алексей сидели в пустой ординаторской и пили чай с остатками торта. Днем врачи и медсестры отмечали именины старшей сестры отделения, и несколько кусков медовика остались лежать в холодильнике. Алеша уже уверенно передвигался на своей новой коляске по всему этажу. Предписанные курсы лечения были закончены. Держать его дальше в больнице не было смысла. Всё, что могли, врачи сделали. Денис объяснил ему сложившуюся ситуацию:
– Смотри, на данный момент для тебя есть два варианта. Первый – прямо отсюда  направиться в центр реабилитации. На месяц-другой. Там хороший уход, процедуры восстановительные и прочее. Но это стоит немалых денег. Другой – мы отвозим тебя домой, и ты начинаешь самостоятельную жизнь. Третий – про дом инвалидов – мы обсуждать не будем. Так?
– Так. Это всегда успеется!
– Шутишь, молодец! Я серьезно, без чувства юмора в подобных ситуациях не выжить. Так что ты решаешь? Сразу ответишь, или надо подумать?
– Пожалуй, домой. Соскучился я по дому. И он по мне тоже. А на реабилитацию у меня сейчас денег нет.
– Тогда готовься, в понедельник выдвигаемся.

 Вдруг Денис вспомнил, что хотел поговорить с Алексеем на одну непростую тему. Перед этим он долго размышлял, стоит ли обсуждать ее вообще. Эта проблема волновала Дениса давно. Но задавать вопросы своим больным было как-то неловко. Просто прийти и начать выпытывать у почти незнакомого человека? Нонсенс.
 А Алексей – другое дело. Денису казалось, что с ним можно эти темы спокойно обсуждать. И мнение Алексея Дениса интересовало всерьез. А вдруг и тому это как-то поможет в дальнейшем?
– Алеша, я, конечно, не мозгоправ, но с людьми, пострадавшими в аварии или еще как-то, я сталкиваюсь постоянно. Тело-то мы ремонтируем, а вот душевное состояние… Хочется им помочь, а специалистов, клинических психологов – пойди,  дозовись. Для них здесь край непочатый работы. Кто-то из пациентов справляется и сам неплохо, кто-то… Извини, пожалуйста, если своим вопросом я задену или обижу тебя. Но мне это важно для моей непосредственной работы. Вот есть одно стихотворение, это из него отрывок:
 “Найди в душе смиренье и покой,
не путая смиренье с равнодушьем.
Нет общности меж ними никакой,
как меж сочувствием и злым бездушьем.
Умеренно прими любой удар,
смиренно говоря: Да будет Воля!
Есть этики непреходящий дар,
снимающий налет душевной боли”.
-- А кто автор? – заинтересовался Алексей.
– Это Омар Хайям написал почти тысячу лет тому назад. Мне многие стихи у него нравятся. Но здесь я не понимаю одной вещи. У меня самого были разные неприятности, но ударами я их не могу назвать. Язык не поворачивается. А с тобой за последнее время столько всякого… Ох, извини, что я тебе в душу лезу, но возможно, ты мне про эту этику разъяснишь?  Ну, изнутри ситуации, – Денис схватился за голову, он уже тысячу раз пожалел, что затеял этот разговор не в тему и не к месту. Хотя с другой стороны…
–  Док, ты считаешь меня философом или хотя бы экспертом по этой проблеме?
–  Я сторонний наблюдатель на своем рабочем месте, а ты… Прости, не хочешь – закроем этот разговор.
–  Я просто не понимаю, тебя это стихотворение так сильно трогает?
–  Пожалуй, да. Я его здесь, на отделении часто про себя повторяю.
–  Ого. Хорошо, дай подумаю. Мы конечно, не можем оценить точность перевода, но мне почему-то кажется, что должно быть не “снимающий”, а “смягчающий”, и, возможно, не “налет”, что-то еще. А возможно, речь идет о том, что воспитанный человек свои чувства всегда немного скрывает, чтобы не ранить окружающих. Хотя, насколько я слышал, психологи говорят, что этим не стоит особенно увлекаться. Мне кажется, что речь именно об этом. Короче, я тоже не знаю.
–  Наверное, ты прав, я на досуге еще об этом поразмышляю.
– Погоди, док, мне кажется, что важнее первая часть стихотворения. Как там у тебя? – Алексей протянул руку,  и Денис передал ему листок с текстом.
 – ”Найди в душе смиренье и покой, не путая смиренье с равнодушьем”. Я внутри себя все время спорю с невидимым собеседником. Ищу аргументы и контраргументы, оправдываюсь, пытаюсь что-то объяснить, убедить, выторговать. И это очень утомляет. Если же вдруг внутренний диалог прекращается, так хорошо становится. Если я научусь в этом покое удерживаться – жить станет легче, я уверен. Смиренье это или что еще, я не знаю. Но мир и покой – пожалуй, главное для меня сейчас. И настоящее сочувствие. Не жалость, не бодрячество. Иногда улыбки или жеста бывает достаточно, чтобы взбодриться, снова поверить, что еще... Мне трудно это формулировать. Я не эксперт, я только учусь… играть по новым правилам. Спасибо тебе, док!
–  За что?
–  За сочувствие. Только ты…  и Кира.

16.
Алексей вернулся в палату, перебрался на кровать, откинулся на подушку и закрыл глаза. Сел снова, что-то мешало, какая-то недодуманная мысль.
“А я вот про – да будет Воля – не понимаю. Чья воля, Бога? Он желает, чтобы я мучился и страдал? Не хотелось бы так думать, но по факту… Если посмотреть вокруг – столько горя и бед. Это Бог людей наказывает? Ну, взрослых, тех, может, и есть за что, а дети почему болеют, за родителей? Нет, мне этого никогда не понять, не стоит и пытаться.
      
Алексей понимал, что должен учиться жить заново. Меньше вспоминать о прошлой жизни, когда… Эх, да что уж говорить! Меньше думать о завтрашнем дне.  Разговор с Денисом все-таки выбил его из колеи. Вроде бы он должен теперь на Дениса злиться, хотя бы досадовать. Но он понимал, что Денис не при чем. Тот прав был, когда говорил, что нет смысла искать виноватых в том, что случилось.

…Смешной этот Денис! – с какой-то нежностью подумал Алексей о своем лечащем враче. – По годам-то, наверное, старше, но мне почему-то кажется младшим братом. Жаль, что нет у меня ни братьев, ни сестер.  Поначалу из моей лежачей позиции он казался прямо великаном, если стоял рядом с кроватью. А вот сегодня рядом сидели, ну, не великан, просто крупный мужик, ручищи огроменные. Интересно, почему я себя воспринимаю старше? От мудрости, на меня свалившейся? Когда три месяца лежишь, что еще остается делать –  только думать, умные мысли продуцировать. Хотя, по роду своей работы Денис постоянно должен чувствовать присутствие смерти за спиной, если так можно выразиться. Ну да, он же рассказывал про опыт, как он говорит себе, если больной умирает: “Это мне для чего-то нужно, потом пойму…” Просто у каждого свой жизненный путь, свои  выводы. Не обязательно они совпадать должны. Но как он четко улавливает моменты, когда мне совсем хреново становится!  Даже если после операции, уставший, всё равно забежит, пару слов скажет, и сразу – легче. Удивительное свойство. Настоящий врач, наверное, таким и должен быть: одним своим видом внушать оптимизм и надежду на то, что всё будет хорошо. Обязательно будет. Пропал бы я в этой больнице, если бы не Денис. Хоть в чем-то повезло. Вот выпишут меня отсюда, и Денис тоже останется в прошлой жизни. А Кира? Куда она пропала, вдруг что-то случилось? Какая-то она непохожая на тех девушек, с которыми я прежде общался. И мне это нравится, чего скрывать.
Когда после похода домой возвращались: “Пока-пока, хорошо бы пересечься”. И всё, никакого сожаления. Хотя вроде из одного котелка ели, страховали друг друга в трудных переходах. Даже в голову мне не приходило кому-то позвонить, встретиться. Я-теперешний не всегда могу понять поступки Я-прежнего. Оказывается, бывают три месяца, равные трем годам… нормальной жизни.  А что такое – нормальная жизнь?  Может, все-таки эти новые связи не будут такими непрочными, как прежние? Как укреплять их, сделать, чтобы человек не оторвался, как?  Ведь от меня это тоже зависит, не только от другой стороны. Надо, наверное, об этом говорить. Говорить человеку, что он мне дорог.  Не ждать от него, чтобы догадался сам”.
 Когда-то Алеша читал, что важно и полезно выходить из зоны комфорта. Такого жесткого выброса, как у него самого, врагу не пожелаешь. Но зато теперь, кажется, он начинает что-то новое понимать и про себя, и про других людей.

Уже перед самым отбоем в палату к Алексею заглянул Денис:
– Не спишь еще? Я… мне показалось, что я тебя в последние дни сильно своими разглагольствованиями  загрузил. Ты какой-то смурной удалился.
– Нет, Денис, просто мне хотелось подумать. Никогда в жизни я так много не размышлял, как здесь, в больнице. Все нормально. Я вот к какому выводу пришел: надо не бояться говорить людям, что думаешь.
–  Резать правду-матку?
– Нет, как раз наоборот. Говорить хорошие, добрые слова, не стесняться их. Денис, то, что ты для меня сделал, я даже не могу это назвать… Даже если пути наши разойдутся…
–  Не надейся. Так  легко ты от меня не отделаешься.
– Денис… ну, вот зачем ты меня сбиваешь? Я так хотел красиво сказать. Короче… спасибо тебе за всё! Ты столько раз меня вытягивал, мне кажется, я бы без тебя не выжил, в самом прямом смысле слова.
– Ты мне в краску вгоняешь, Алексей! Вот видишь, я сейчас тоже в патетику ударюсь. Со мной такое тоже в первый раз случилось, – и никакого пуда соли не потребовалось.
– Это, пожалуй, как в бою. День за три. А в больнице месяц за год, мне так кажется.

17.
Когда Кира пришла в себя, то сперва не поняла, где находится. Белый потолок, стены. Больница? Что случилось? Под машину попала? Помнила, что вышла за хлебом. Саратов… Тетушка умерла, похороны. Вроде ничего не болит. Попробовала пошевелить руками-ногами. Всё на месте. Попыталась сесть, дико, до тошноты, закружилась голова. Пришлось лечь снова. Сознание немного прояснилось, вспомнила, что первый раз очнулась в машине скорой помощи. Врач спрашивала, как зовут, где живет. Плохо стало около магазина. Какие-то отрывки… Приемный покой. Кажется, она шла своими ногами.  В палате сделали укол  и опять провал. За окнами мутный свет, наверное раннее утро. Спать, спать.
Приходили разные люди в белых халатах и в цветных костюмах, о чем-то спрашивали, ставили капельницы, следили, чтобы принимала таблетки. Тарелки с едой.  Уколы. Спать. Спать.
 
Однажды утром Кира открыла глаза и поняла, что, наконец, выспалась. Села, голова вроде не кружится. Спустила ноги с кровати, встала, сделала пару шагов по палате. Ноги – словно ватные. Вернулась к своей койке. Совсем отвыкла ходить. Соседки по палате мирно посапывали, всхрапывали в  своих постелях. Из коридора доносились тихие разговоры, чьи-то шаги. Надела халат, висевший на спинке кровати, осторожно вышла в коридор. Огляделась. В закуточке за столом сидит медсестра, что-то пишет в журнале. Кира подошла, поздоровалась. Медсестра подняла глаза от журнала, улыбнулась:
–  Спящая царевна проснулась!
Кира вскинула брови.
–  Спящая царевна?
– Это девочки так про вас говорят, вы же четыре дня проспали, с небольшими перерывами.
–  Неужели четыре? – поразилась Кира.
–  Вас в субботу привезли, а сегодня уже среда.
–  А что со мной было?
– Сергей Геннадьевич сказал, что переутомление. Опасного ничего. Скорее всего, у вас были чрезмерные нагрузки на нервную систему.
– Да, много всего навалилось за последнее время. То одно, то другое, без передышки.
–  Вас, наверное, дома обыскались?
– Дома-то некому искать, подруга, та переполошилась, конечно. А на работе я  две недели за свой счет оформила, как чувствовала.
–  А вы телефон подруги наизусть знаете?
–  Нет, к сожалению. Я свой мобильник дома оставила, когда в магазин побежала.
– Ничего, вас теперь через пару дней домой отпустят, вы же сами не из Саратова?
–  Да, у меня здесь тетушка… жила. Заболела. Потом похороны.
Кира отошла от сестринского поста, села на диванчик, задумалась.
Мысли лениво перетекали с одного на другое. Работа. Алена. Аркаша – нет, в эту сторону она думать не будет. И вдруг – как удар и холод по всему телу. Как там Алексей? Он же не понимает, куда она пропала.
“Но, может быть, ему всё равно, приходит-не приходит. Сколько там раз виделись, говорили?”
Кира вспомнила, что когда звонила Алеше в последний раз, он большей частью отмалчивался в ответ на ее осторожные вопросы. Сказал, что собирается домой. А если его уже выписали, как он там один справляется? Надо ей было тогда  с Денисом Андреевичем поговорить. Не догадалась.
“Может быть попросить сестричку в справочное больницы позвонить? Что это даст?  Или скажут – состояние удовлетворительное, температура нормальная, или – что не числится. Легче не станет”
Несколько минут Кира мучилась сомнениями, потом встала и подошла к сестринскому посту.
– Извините, пожалуйста,  – Кира бросила взгляд на бейджик, – Диля, не могли вы мне помочь?
 Медсестра дописала строчку в журнале и подняла глаза на Киру. Вероятно, Кирин вид – бледная, с синяками под глазами, со свалявшимися от долгого лежания волосами,  вызвал у девушки прилив сочувствия.
–  Я вас слушаю.
– Понимаете, у меня там, дома, ну, в моем городе, остался, – Кира замялась, подбирая слово поточнее, – ну, хороший знакомый, друг, можно сказать. Он в больнице. Он сейчас не ходит, после аварии что-то там с позвоночником; я его навещаю. Некому больше. И мать недавно умерла…
Кира понимала, что немного спекулирует, давит на жалость, но ничего лучшего она не могла придумать.
–  А теперь вот я пропала, не прихожу, не звоню. Он, наверное, беспокоится, Бог весть, что может подумать. Я не могу ему позвонить, телефон дома остался. А номера наизусть я, конечно, не знаю.
–  И?.. Как я могу помочь?
– Я знаю, в какой он лежит больнице, в каком отделении, имя-отчество его лечащего врача. Конечно, того в такое время на работе обычно не бывает. Но можно же  попросить оставить ему записку, буквально пару слов.
Кира чувствовала, что у нее начинают подкашиваться ноги, хорошо, что рядом обнаружился стул, Кира опустилась на него. Прикрыла глаза, опять потянуло в сон. Диля с сочувствием посмотрела на нее.
– Ну, давайте попробуем… Вдруг получится, – подмигнула заговорщицки, – пока начальство не пришло. Значит… какая вы говорите, больница?
–  Первая, отделение травматологии, врач Денис Андреевич.
–  Вы сами будете говорить?
–  Если можно.
Какое-то время шли длинные гудки. Потом заспанный низкий голос произнес:
–  Первая, травматология  слушает.
Диля передала трубку Кире.
– Извините, пожалуйста, за звонок в такое раннее время. Денис Андреевич сегодня, случайно, не дежурит? Да, да, конечно. Примите, пожалуйста, телефонограмму. Нет, в журнал можно не записывать. Просто на листке. Готовы? Ага. Звонила Агапова Кира Федоровна. Задерживается в связи с непредвиденными обстоятельствами. Всё в порядке, вернется на днях. Кто принял? Скундяева? Спасибо.
Диля в восхищении покрутила головой и показала отставленный большой палец.
–  Круто!
–  Спасибо, Вы меня просто выручили. Спасибо. Я пожалуй, все-таки лягу.
– Не за что. Возьму ваш способ на вооружение. Мало ли пригодится. Ложитесь, конечно! Пусть всё у вас и у вашего знакомого хорошо будет!

18.
В среду Дениса не было на работе, он брал отгул. В четверг полдня проторчал на товарной станции, разбирался с задержкой доставки нового оборудования из Германии. Отличное занятие для ведущего хирурга! Ничего не поделаешь, пока начальство в отпуске, приходится отдуваться. Когда вернулся, срочно вызвали в операционную, по Скорой доставили пострадавшую. В четверг с утра были две плановые, потом потребовали на ковер к главврачу по поводу всё того же оборудования. Разобрались только к пяти.
По дороге к лифту Денис столкнулся в коридоре с Алексеем.
– Док! Благослови меня завтра на улицу выехать погулять. Я зимой там последний раз  был. Первое марта не считается – неудачная прогулка вышла.
–  Хорошо. В первой половине дня, наверное, не стоит: завтра к десяти комиссию из Горздрава ждут, все на ушах стоять будут. Сам понимаешь, лучше никому на глаза не попадаться. Вот после тихого часа – отправляйся. Может, и я к тому времени освобожусь, как пойдет.
Записку Денис прочитал только в пятницу днем. В полпятого он выскочил из корпуса и заозирался в поисках Алеши. Пришлось обежать добрую половину территории, пока, наконец, Алексей не был обнаружен в дальнем углу больничного сада под старыми яблонями, собирающимися вот-вот зацвести.
–  Вот ты куда забрался! Ну, и как оно?
– Упоительно, восхитительно! Видишь, какие я умные и возвышенные слова знаю. Проведя пару месяцев в заточении, начинаешь ценить обычные мелочи: солнышко, травку, деревья. Не на экране – воочию видеть, трогать, нюхать, на вкус пробовать.
– Можно и на вкус. В наших широтах ядовитых деревьев не водится. Вот с кустами и травами будь осторожен, пожалуйста.
–  Док, ты, как всегда, чрезвычайно заботлив.
– Между прочим, я тебя совсем по другому поводу искал. Сегодня у себя на столе нашел странную телефонограмму. Со среды лежала. Звонили под утро. Сообщают, что Кира Федоровна Агапова задерживается на неопределенное время и появится как только – так сразу.
–  Э… Это наша Кира, что ли? Так и написано?
–  Вольный пересказ. Сейчас попробую отыскать, куда я бумажку сунул. Ага, вот. Вышеупомянутая задерживается по непредвиденным обстоятельствам. Все в  порядке, вернется на днях.
–  И… как это следует трактовать?
– Судя по всему, боялась чужих ушей. В заложники ее взяли? Или в полиции, там, вроде, один звонок полагается. И она  в целях конспирации…
–  Идея сногсшибательная, но малоутешительная. Есть что получше?
Денис пожал плечами:
– Моей фантазии на большее не хватает…
– Давай рассуждать логически. Номер моего телефона у Киры есть точно, про твой не знаю. Значит, она звонила с чужого, а свой где-то оставила, потеряла, украли. Время какое, ты говоришь?
–  Около пяти утра, скорее всего.
–  Из отделения полиции – маловероятно. Со временем звонка не складывается. Под рукой был интернет – смогли узнать телефон травматологии. Хорошо, что там был не номер завотделением указан. Хотя, конечно, могли звонить по нескольким, один ответил. Далее, почему такой странный текст?  – Алеша размышлял вслух.
– Согласен, странный, – кивнул Денис, – или там было неудобно говорить, или наоборот – здесь. Скорее – здесь. Там пошли навстречу, наш номер разузнали. Представь, пять утра, на посту дежурная медсестра, звонят неизвестно откуда. Просят, умоляют: передайте, пожалуйста, Денису Андреевичу,  что… и далее по тексту. Что сделает сонная сестричка? Может – послать, может – пообещать да забыть. Рассчитано всё верно. Молодец, Кира Федоровна! Теоретически можно отследить, откуда звонок поступил.
– Знаешь, док, я думаю, она из больницы звонила. Время самое то, точно тебе говорю.
–  Возможно, хорошо, что она все-таки придумала, как нам о себе сообщить. А то мы тут в догадках терялись.
–  Пришлось бы розыск объявлять.
– Не приняли бы, кто мы ей? Фамилии – не знаем, где живет – не знаем, где работает…
–  Вот это – как раз знаем, толку-то что?
– Ладно, подождем до понедельника, если не появится, начнем действовать! – подвел итог дискуссии Денис.
–  Все-таки, что там с ней стряслось?
–  Соображает отлично, значит, не так всё и плохо. Это радует. А теперь… Давай-ка до дому, пора уж.. Заодно полюбуюсь, как твой транспорт в боевых условиях фунциклирует.
–  Это не совсем боевые, тут повсюду пандусы. Вот лестницы – это да!

19.
В субботу с утра позвонила Кира. Голос ее был усталым
– Можно я к тебе приеду, ты еще в больнице? Извини, что я совсем пропала, но так сложилось.
– Конечно, жду. Я без тебя очень грустил, – Алеша решил попробовать не стесняться произносить искренние слова.
Он встретил Киру на площадке у лифта и, надо сказать, был весьма доволен, увидев ее обрадованные глаза. Он даже засмеялся.
–  Удивлена? Вот так-то! Пока ты пропадала невесть где, много чего произошло. 
Алексей показал Кире, что умеет его коляска, правда, на лестницу не стал выезжать. Вернулись в палату.
– Кира, ты не обидишься, если я лягу? Спина с непривычки побаливает. “Вот, интересно, я совсем не боюсь ей признаваться в своей слабости”.
–  Ложись, конечно.
Алеша аккуратно перенес корпус на кровать, перетащил, уложил ноги, закрыл одеялом, разгладил его на коленях.
–  Вот, я так теперь могу.
–  Ты молодец! – Кира тихонько вздохнула.
Внутри всё дрожало и звенело от боли и сочувствия. Ей ведь раньше не доводилось наблюдать, как перемещают себя люди, у которых не работают ноги. Но потом она вспомнила, что почти три месяца Алексей пролежал в постели, и улыбнулась легко и открыто.
–  Просто здорово!
– А ты? Что случилось, откуда ты свое сообщение Денису передала? Нам  пришлось все имеющиеся дедуктивные способности привлечь, чтобы эту загадку хоть как-то разъяснить.
Улыбка пропала с лица Киры, сразу стало видно, что девушка похудела и выглядит усталой.
– Столько всего навалилось. Сначала меня вызвали телеграммой в Саратов, тетушка заболела. Оказывается, телеграммы еще существуют, вот не ожидала. Приехала, она в больнице. Через неделю второй инсульт и всё. Похороны. Я там никого не знаю… ну, как-то управились. И тут меня прихватило. В обморок прямо на улице  хлопнулась, телефон дома остался. На минутку за хлебом выбежала. Ничьих номеров наизусть не помню, даже Алениного. Адреса тетушкиного тоже не могу сказать, улицу знаю, дом помню по виду, а номер? То ли 23, то ли 32. Первые дни просто лежала, спала, голову поднять не могла. Что такое? Врачи искали-искали, ничего не нашли. Сказали – на нервной почве, переутомление. Вчера выписали, я сразу домой. Всё равно, как пыльным мешком по голове стукнутая. Звонить сил не было, хорошо  хоть с билетами проблем не получилось, чудеса просто!  А как ты?
– Как видишь. Меня  в понедельник выписывают. Знаешь, как плавать учат? В воду с лодки кидают на глубоком месте. Выплывешь – молодец, жить будешь, нет – твои проблемы.
Бесконечно сложно на словах передавать мимику человека, выражение его лица, рта, глаз. При прямом зрительном контакте это  сразу считывается. И ты понимаешь – приподнятый уголок рта, брови домиком, застывший  на мгновение взгляд – невесело твоему собеседнику, совсем невесело. Доли секунды, а ты всё понял.
 “Ничего, Алеш, ты сильный, ты справишься”.
 Но Кира этого не сказала вслух, постеснялась произнести дежурную фразу. Но руку его тихонько пожала. И это заменило все слова.
 
–  Кира, а твоя мама? Ты никогда о ней не говоришь.
– Мама уже лет пять как живет в Швейцарии, вышла замуж за немца. Я этому рада была, честно говоря. У нас с ней отношения не очень. Она всегда больше своей личной жизнью занималась, чем мною. После развода с папой. А папа от нас ушел, когда мне лет шесть было. К другой женщине. Я его не осуждаю.
–  А где он сейчас? Ты скучала по нему, когда он ушел?
– Сначала скучала, мы с ним много времени вместе проводили. А потом – не приходил, не звонил. Мама говорила, что они куда-то на Дальний Восток перебрались. Так что я без отца росла и почти без матери.
–  И у тебя никого из близких не осталось, когда саратовская тетушка умерла?
–  Ну, вообще, брат есть, он меня на двенадцать лет старше. После школы уехал в Новосибирск, и мы больше не виделись.
–  И даже в соцсетях не общаетесь?
–  Нет.
–  Выходит, я – сирота, и ты практически – тоже?
–  Выходит. Когда бабушка была жива, дом у меня был. Я бабушку очень любила. Она умерла, когда я в десятом классе училась. Я именно тогда поняла, что осиротела.
–  Расскажи про бабушку.
– Она художницей была, ботанические атласы иллюстрировала в молодые годы. Потом за деда вышла, он военным инженером служил. Много с ним по Союзу ездила, тогда уж не работала. Мы в Поволжье жили сначала. Она меня по лугам, лесам водила, травы, цветы, деревья учила узнавать. Вот про птиц ничего не могла сказать, жаль. Когда мы сюда переехали, она уже старенькая была. А деда я почти не помню.
–  А у тебя есть их фотографии?
–  Да, два альбома.
–  Покажешь когда-нибудь?
–  Обязательно.
Алексей долго молчал, рисуя пальцем на пододеяльнике какие-то фигуры. Потом посмотрел на Киру.
–  А моя мама, какой ты ее запомнила? Вы долго вместе работали?
– Года четыре. Я когда в лабораторию пришла после института, она мне очень строгой показалась. Старалась ей на глаза поменьше попадаться. Боялась, что вдруг она меня экзаменовать начнет, а я не отвечу. А через месяц буквально поняла, что она совсем не страшная, а очень ответственная и внимательная. Всегда объяснит, покажет. В рабочее время всё было очень строго, да. А если мы собирались отметить что-то или за город выезжали, Лидия Сергеевна такая веселая была, шутила, песни пела. Особенно часто, знаешь, “Бригантину”: – “И в беде, и в радости, и в горе – только чуточку прищурь глаза…”
–  Да, она и дома ее пела.
– Если ты к работе относился серьезно, не халтурил, с Лидией Сергеевной было легко и надежно.

Потом Кира заглянула в ординаторскую, не очень надеясь застать там Дениса, суббота же. Но он сидел за своим столом и заполнял какие-то ведомости. Профессиональным взглядом окинув девушку, первым делом спросил:
–  Кира, с вами всё нормально? Вы как-то осунулись. Что-то случилось? И что это за замечательная телефонограмма, которую я только вчера прочитал? Она здесь на столе в лежала, а я к нему эти дни даже не приближался, не до того было.
–  Болезнь тетушки, потом похороны, да… потом сама в больницу загремела. Когда в себя пришла, вдруг вспомнила, что обо мне никто ничего не знает. Ничьих телефонов наизусть не знаю, как водится. Хорошо – осенило, что можно сюда позвонить. Сестричка на посту ко мне прониклась, помогла это осуществить.
–  А в плане здоровья: ничего опасного? – встревожился Денис.
–  Нет, просто  устала очень.
– А мы с Алексеем думали-думали: откуда вы звонили, почему такая конспирация? Но он логическим путем всё разгадал, оказывается – верно.
–  Алеша сказал, что его в понедельник выпустят, в какое время? Я могу с работы отпроситься. Подъеду.
–  Да, спасибо, весьма кстати. Ведь у него кроме нас с вами никого из близких не осталось. Сейчас знакомые в основном онлайн, лично могут вообще никогда не встречаться. Выписка у нас с 11 до 13, но первыми уходят те, кто пободрее –  быстро убегают. Так что приходите к 12:30, я вам всё объясню. Хорошо, что Алексей не один домой поедет.

Вечером в воскресенье Денис зашел к Алеше.
–  Ну, как настроение?
–  Да, как тебе сказать… мутное какое-то. Чего скрывать, малость страшновато. Смогу ли я один справляться?
–  Не боги горшки обжигают. Не боись, мы тебя одного не бросим. Правда, я тебя в понедельник не смогу проводить, но с тобой Кира поедет. Мы договорились с ней. Если что, ты сразу мне или Кире звони.
–  Спасибо, док, разберусь помаленьку.

20.
Человек обрастает хозяйством быстро. Вот сколько времени Алексей провел в больнице? Около трех месяцев, а баул с барахлом: вещи, посуда, книги и что-то еще – был вполне солидным. Кира подоспела, когда Алешу уже загружали в социальное такси-микроавтобус со специальной опускающейся платформой. В салоне было только их  двое, но за всю дорогу они не обменялись ни словом.
Соседи выглядывали из окон, кто-то даже вышел на улицу поприветствовать вернувшегося жильца, посудачить с другими зеваками. Все-таки не каждый день случаются подобные происшествия. Агрегат, на котором перемещался Алеша, вполне стоил усиленного внимания публики. Когда он (агрегат) стал со скрипом и стоном затаскивать себя по лестнице, публика оцепенела от страха и восторга.
– Мощно? В прошлой жизни я не мог бы такого и представить. Емеля на печи, правда, похоже?
–  Есть что-то, но печка вроде бы по лугу ездила в основном, на сеновал хозяина не доставляла. Ну да, наша – круче. Так и буду его звать “Печка”. Или “Планетоход”. Здравствуй, Печка!  –  Кира погладила изголовье агрегата. –  Я – Кира, будем знакомы.
И всё это на полном серьезе. Алеша прыснул.
Коляска успешно преодолела все проемы и пороги. Разве что на балкон не смогла выехать. Да ладно.
В холодильнике не нашлось ничего съедобного. В шкафчике в банках грустили остатки макарон, кое-что из круп. Решили заказать пиццу, ее обычно недолго ждать приходится. Заварку, соль, сахар и все наиболее необходимое Кира переставила на нижние полки кухонного шкафа.
– Давай, подумаем, что из продуктов надо купить в первую очередь. Я потом сбегаю. Яйца, масло, хлеб, молоко, сыр. Что еще? Ты готовить-то сумеешь сам?
– Сумею, мама меня многому научила. Она раньше часто в командировки ездила, я один оставался, еще когда в школу ходил. А зачем тебе самой бегать, можно же проще?
–  Ну, конечно! Список составим, закажем через приложение. В наше время с этим проблем нет.
–  Да, жить стало легче, жить стало веселее. Знаешь откуда это?
–  Конечно. Шея стала тоньше, но зато длиннее. Так, кажется?
–  Точно. Похоже, мы с тобой на одном языке говорим, верно, Кира?
–  Да, Алеша.
 
И все-таки… через какое-то время…
–  Знаешь, извини, мне надо  немного в себя прийти, освоиться в новом качестве. Не обижайся, может, ты завтра придешь? Мне много о чем надо с тобой поговорить, но не сейчас. Ключи ведь у тебя от моей квартиры есть? Ты завтра работаешь? Тогда давай вечерком. До завтра, да?
“Он меня попросту выгнал”.
 Кира спускалась по лестнице, обида подступала к глазам. Или досада? Или жалость? Попробуй разберись сама в себе, а что уж говорить о другом человеке. Женщине надо в такие моменты поплакать. Многим женщинам надо.
Что бы, она, Кира, делала в такой момент. Плакала? Стучала кулаком по стенам? Или бы села и окаменела? Неизвестно. Каждый на своем месте, а что бы он стал делать на чужом, представлять бессмысленно.


Шаг второй
1.               
       Алеша бесцельно переезжал из комнаты в комнату, потом в кухню и снова в комнату. Мамины вещи лежали повсюду. Три месяца – это много или мало? Три месяца назад мама была жива и здорова, и он тоже. Они ежедневно встречались в этих комнатах, обсуждали какие-то малозначимые темы. А если бы можно было бы отмотать время назад, о чем бы он, Алеша, спросил маму?
“Мама, как жить, если случилась беда? Как-то надо… как-то надо держаться. Я сказал Кире, что умею готовить. Если только дотянуться смогу. Ну, чай-то хотя бы я в состоянии себе организовать или нет? До крана достаю, чайник… шнур позволяет поближе к краю передвинуть. Уже хорошо. Надо будет продумать, что куда переместить. Заварка в наличии, сахар далековато.  Чё… мама просила не ругаться!”               
Хорошая реакция спасла от серьезного ожога, Алексей мгновенно откачнул стол от себя.
 “Полноги себе сожгу и даже не почувствую. Мда… Вот и пол немного помыли, тоже хорошо. Теперь надо переодеваться”.
А  это не было предусмотрено. Ящик вывернулся со всем содержимым. 
“Футболки лежат на верхней полке, ну прям очень удобно. Джинсы теперь не для меня”, – Алеша злился на свою неловкость, на невозможность обуздать им же созданный хаос. Час спустя, вымотанный всем этим донельзя, Алексей, наконец, мог вытянуться на кровати и отдохнуть от бурной деятельности. Первый день пролетел незаметно. Сарказм.

Выйдя из Алешиного дома, Кира позвонила Денису:
–  Алексей дома, всё более или менее. Мне надо с вами поговорить.
Вот так с наскоку, без перехода.
–  Я сейчас переодеваюсь, выхожу и двигаюсь в сторону автобуса. Мне в центр нужно. Если вы недалеко, подходите к проходной, прогуляемся вместе, поговорим.
–  Хорошо.
Кира и Денис, не торопясь, шли по бульвару в сторону центра. Теплый ветер ерошил волосы, шелестел молоденькими листочками кленов и лип. Солнце уже склонялось к западу, но до вечера было далеко.
– Денис, расскажи мне про Алешу, – Кира впервые назвала доктора на “ты”, не задумываясь. В официальной обстановке, возможно, постеснялась бы, но здесь, на улице само как-то вырвалось. Ведь друг моего друга – мой друг.
–  А он тебе что-нибудь сам сказал?
–  Да нет, а я особо и не спрашивала. Думала, если захочет – расскажет.
–  Так зачем ты сейчас у меня это хочешь выяснить? – вполне резонно удивился Денис.
– Мне кажется, что я должна всё знать. Чтобы быть готовой. Ведь иногда самим больным не всё до конца открывают. Сначала родственникам.
–  Ты же не родственник? – с печальной иронией спросил Денис.
–  Пусть я буду сестра. Других-то всё равно нет.
–  Хорошо, сестренка, – рассмеялся доктор, – а можно, ты и мне будешь сестрой? – Денис  сам не ожидал, что у него такое может вырваться. – Я тебя своей просьбой не испугал?
– Нисколько, принимаю тебя в братья. Мой родной брат сейчас далеко. Будут два приёмных брата.
–  Ладно, вернемся к нашим баранам, так наша математичка в школе говорила. С Алексеем на данном этапе нет полной ясности. Подобные случаи всегда загадка для медиков. Есть шанс, что все функции восстановятся, небольшой, да. И когда это может произойти, потребуется ли дополнительное вмешательство, пока сказать сложно. К сожалению, бОльшая вероятность, что… ну, короче, ходить он больше не сможет.
–  Совсем? – охнула Кира.
–  Возможно, да. Но точно ничего нельзя предугадать.
Несколько секунд потребовалось Кире, чтобы переварить эти сведения. Потом она приступила к дальнейшим расспросам.
–  А обо всем этом Алексей знает?
– Да, я решил не утаивать ничего. Я считаю это правильным – не скрывать правды. По крайней мере для таких людей, как он.
Кира взяла Дениса за руку.
–  Скажи, а как я могу ему помочь?
–  Для начала – стараться не лезть в душу. Извини, грубо выразился. Это я как мужчина говорю.
–  Я понимаю, душеспасительных бесед и прочей лабуды вы не любите.
– Типа того. Ещё… этапов горевания никто не отменял. Их все пройти необходимо, плохо, если на каком-нибудь застрянешь.
–  Я знаю про эти этапы. А как ты думаешь, он сейчас где?
– Шок уже позади, в этом я уверен. Вон сколько уже прошло, а эта реакция  достаточно кратковременная. Что там следующее? Отрицание? Наверное, тоже позади. А вот дальше я, пожалуй, не скажу. Я ведь не клинический психолог, а хирург- травматолог, про ПТСР и тому подобное понаслышке знаю. Тебе трудно будет. С одной стороны нельзя навязываться, с другой – надо не бояться спорить. Спор – это жизнь, а постоянное согласие – это намек на слабость. От этого еще больнее. Так мне кажется. У меня не было подобного опыта. А у тебя?
–  Нет. Наверное.
Кира замолчала надолго. Она думала о себе: “Ведь, когда жизнь разбита, это про другое, это же чисто бабское восприятие. Или? В любом случае, у каждого своя война, и мы ничего про это не знаем, иногда даже не догадываемся”.

Денису в это время пришли на память строки Евтушенко:
“У каждого свой тайный личный мир.
Есть в мире этом самый лучший миг,
Есть в мире этом самый страшный час,
Но все это неведомо для нас…”

“Малыша-трехлетку можно пытаться отвлечь от огорчения, переведя внимание на другие рельсы. А здесь взрослый мужик. И внутри одна боль усиливает другую. Травма, инвалидность, смерть матери. Хотя, возможно, одно отвлекает от другого? Нет, не похоже. Скорее, всё до кучи наваливается. И не дает вдохнуть… или выдохнуть?”

– Ладно, Денис, спасибо тебе. Я, пожалуй, двину в сторону дома... И дома тоже нет дома, одна нервотрепка, – эту фразу пробормотала Кира еле слышно.
Правда, последнее время бывший почти не появлялся. Но это не значит, что именно в этот момент не расположился у нее на кухне с веселой компанией.
Сколько раз в свое время Алена убеждала ее: “Выписывай своего Аркашу поскорее, сама знаешь, всего от него можно ожидать”.
“Пожалела, поленилась, теперь расхлебывай,” – вновь корила себя Кира. А что толку? Этот клещ вцепился прочно и сосет, сосет у нее силы. А они сейчас нужны совсем на другом фронте.

2.
На другой день, собираясь выходить с работы, Кира прикидывала, что ей надо купить для Алексея. Она была почти уверена, что он так ничего себе не заказал в доставке.
“Сыр, колбаса, масло, хлеб, булка. Полуфабрикаты какие-нибудь. Яблоки, картошка, лук, морковь. На первое время к чаю что-нибудь. Рис, масло подсолнечное. Хотя масло вроде я там видела. Соль, сахар есть”.
По мелочи набрала два полных пакета. Сначала хотела позвонить предварительно, но держать обе сумки в одной руке и набирать номер, прижимать к уху трубку? Явилась без предупреждения. Да ведь вроде вчера договаривались на сегодня вечером.
На звонок дверь долго не открывали. Ну, понятно, если с постели на кресло перебираться, это не раз-два. Хотя высокую специализированную кровать для Алексея Денису удалось пробить через собес, всё равно процесс пересаживания не быстрый. Кира еще раз нажала кнопку, поставила пакеты на пол и прислонилась к перилам.
“Сама виновата, надо было человека предупредить. Домой же со всем этим не пойдешь, в любом случае продукты надо передать. Дениса беспокоить? А какой в этом смысл? Да ведь у нее есть  ключи! Где только? В сумке или дома оставила?”
Но не успела Кира заняться поисками ключей, как щелкнул замок.
Алеша сумрачно смотрел на Киру. Круги под глазами, волосы всклокочены. Словно он долго сражался с кем-то или чем-то.
–  А, это ты. Ну, проходи.
“Можно подумать, что кто-то еще мог прийти. Хотя, кто знает”.
В квартире был кавардак. Вещи валялись на полу, некоторые ящики были выдвинуты, похоже, действительно, это было поле боя. Только кого с кем?

Кира сразу пошла с сумками на кухню. Алеша двинулся за нею.
–  Показывай, куда что убирать? Чтобы доставать удобно было.
– Слушай, разбирайся сама, мне плевать. И вообще, зря ты всё это сюда притащила. Мне ничего не надо.
 Кира молча открыла холодильник, продуктов там не прибавилось. Только скучали два куска вчерашней засохшей пиццы.
–  Ага, я поняла. Сейчас выложу и уйду. Обратно в магазин не потащу, извини.
Алеша хмыкнул, видно не ожидал отпора.
“Так-то лучше. Жалеть тебя я не стану, ибо нехрен!” – все это “маленьким язычком”, про себя.
Кира с демонстративной злостью распихивала пакеты по полкам.
– Чтобы мыши не было надобности вешаться. Дальше сам справишься, не сомневаюсь. Но если что – обращайтесь!
Кира кого-то передразнивала, из фильма или из книги, не вспомнить. Прошла в комнату: баул, привезенный из больницы, надо разобрать. Одежду –  в стиралку отправить. Посуду – на кухню. Книги – в шкаф. Иконы что-то не видно. Глянула на полочку над компьютером, откуда она ее забирала. Тоже нет. Ладно, ее это не касается. Кира уже двинулась к выходу, когда Алексей остановил ее:
–  Подожди, ты не  знаешь, на каком кладбище… – голос Алеши прервался, но Кира еще не успела сбавить ход.
–  Знаю, конечно! – и прикусила язык, остывая.
 Через паузу:
– На Троицком. Отсюда пять остановок на автобусе. “Упс. На автобусе. Но на этом маршруте ходят старые машины, с коляской там никак”.
–  Это километра два-три?
– Не знаю, я расстояние плохо оцениваю. Пешком примерно 30-40 минут. Мы ходили как-то в ту сторону, когда я… неважно.
“Когда ты, что? – почему-то захотелось спросить Алеше, но он не решился. – У Киры своя жизнь, у меня – своя. И для меня в той жизни нет места”.
Впервые Алеша в мыслях как-то связал свою жизнь и жизнь Киры.
“И  вообще, какой в этом смысл? Ничего не может сложиться, да и зачем?”
–  Хорошо, я понял. Ты мне сможешь показать?
–  Да, конечно.
–  Ладно, спасибо. Извини, сейчас я хочу побыть один, надо кое-что обдумать.
–  Разумеется, я понимаю. Я побежала, звони, если что.
– Спасибо. Извини за грубость. Как-то я разучился с людьми нормально разговаривать.
–  Ага, и вообще – что ты всё спасибкаешь?
–  Не понял?
–  Проехали.
“Что ни говори, в больнице это у нас лучше получалось. Нормально же общались. И я тоже хороша! Но там была какая-то другая жизнь”.
Кира хотела позвонить Денису, отчитаться. Или пожаловаться? Но что бы нового она смогла бы ему сообщить? Пациент хандрит? Да это и без того было понятно. Зачем лишний раз расстраивать? Спросит сам – расскажу.

3.
Дома было на удивление спокойно. Тихо, никаких гостей.
 “Может, рассосется понемножку?”
 Кира позвонила Алене и пригласила к себе в гости.
–  Приходи, так давно по-человечески не говорили. То у меня проблемы, то у тебя дела. Можно в кафе посидеть, можно у меня дома.
–  Хорошо, сейчас прибегу. Не хочу никакого кафе, хочу тишины и спокойствия. Я вчера торт пекла, половина осталась. Притащу. Ты одна?
–  Да, к счастью, никого нет больше. Даже не верится.
Алена пришла через 20 минут. После возвращения Киры из Саратова они только мельком виделись на работе и не ничего не успели друг другу рассказать.
–  Ну, кто первый докладывает? – спросила Алена, когда подруги уселись за стол.
Кира пожала плечами.
–  Мне всё равно.
– Хорошо, тогда давай я начну. У меня новостей меньше. На работе ничего нового, шеф в командировку на Алтай летал, его заместитель дачу себе обновляет, ему не до нас было. Ну, и слава Богу. А ты как, пропажа? Мы все тебя обыскались, телефон не отвечает. Где тебя в Саратове искать? Я уж думала туда махнуть, но адреса-то тамошнего я не помню. Мы когда там с тобой были, прошлой зимой? Ну вот именно. И дороги бы не нашла. Ты меня всё переулками да дворами таскала.
– Угу, тайными партизанскими тропами, как моя бабушка выражалась. Ну, так приехала я в Саратов, тетушка уже вроде поправляться начала и – вдруг – второй инсульт. И – не вытащили. Еще одни похороны. Всё это сложилось, умножилось, в степень возвелось: и Лидия Сергеевна, и Алеша, и тетка. Я прямо перед магазином и рухнула. Очнулась в больнице, с трудом вспомнила, кто я и где. Не смейся, я серьезно. Ну, почти серьезно. Три дня до туалета с трудом доползала, спала почти всё время. Капельницы какие-то ставили, таблетки давали, витамины кололи. Объяснили: нервное истощение. Только через неделю более-менее оклемалась. Но и сейчас – то заснуть не могу, то днем глаза сами закрываются.
–  В отпуск тебе надо, подруга моя дорогая. Тут здоровый мужик копыта откинет, не то что хрупкая женщина.
–  Это я-то хрупкая? – засмеялась Кира. – Я сейчас покажу, кто тут хрупкий!
– Вижу-вижу, ты почти уже в норме, – Алена радостно взлохматила Кирины волосы. – Давай, я тебе прическу модную сделаю, а ты мне?
– Не боишься, что я, как волшебник недоучка, так тебя украшу, что родные не узнают?
–  Готова рискнуть, в случае чего: с тебя – парик.
–  Разбежалась. Ну, начнем, благословясь.
Через час девушек было не узнать. В ход пошли заколки, прищепки, резиночки, ленточки, лак для волос. Короче, всё, что попалось под руки. Подруги раскраснелись, глаза сверкали. То и дело они начинали хохотать, глядя друг на друга. И тут раздался звонок в дверь.  Кира и Алена в недоумении переглянулись и застыли.
– Кто бы это мог быть, вроде никого не приглашали? Ты курьера не ждешь, часом?
– Курьера не жду. И Аркаша это не может быть, у него ключ есть. Разве что потерял.
– Вдруг и вправду потерял?
–  Плевать, пойду  открою.
Кира направилась в прихожую, Алена за ней. От волнения у них напрочь вылетело из головы, что вид их теперь весьма экстравагантен. Забыв, что нужно спрашивать, кто пришел, перед тем как открываешь, Кира распахнула дверь. На пороге стоял Денис.
Немая сцена, иначе и не скажешь. Денис в изумлении смотрел на подруг, а они на него. Почему он так на них пялится?
–  Здравствуйте, Денис Андреевич! – пискнула Кира. – Что вы застыли?
И тут девушки взглянули друг на друга и начали хохотать. Через мгновение к ним присоединился и Денис. Отсмеявшись, Алена пригласила Дениса войти и немного подождать, пока они приведут себя в порядок.
Через десять минут на кухне возобновилось чаепитие. Хорошо, что к тому времени торт еще не был полностью съеден. Кира познакомила Алену и Дениса. Саму ее немного тревожило внезапное появление врача. Наконец, она спросила:
– Денис, с Алешей всё нормально? Почему ты пришел? – получилось не очень вежливо. – И вообще, откуда ты знаешь мой адрес?
Денис улыбнулся:
– Разведка донесла. Да ладно, не волнуйся, ты сама еще в марте мне его на каком-то бланке записала, я попросил. Уже не помню, зачем. Ты написала, я этот бланк куда-то сунул впопыхах,  а вот вчера он нашелся. Из ящика выглянул и сказал: ”Ку-ку!”
–  Кто сказал? – не поняла Кира.
–  Это я неудачно пошутил, извините.
Алена фыркнула, представив, как бланк из ящика вылезает и кукует. Денис бросил на нее довольный взгляд – хоть кто-то оценил его шутку.
– Извини, Кира, конечно, мне надо было сначала договориться по телефону, как это делают все приличные люди. А не вваливаться, пугая милых  дам.
–  Проехали. Так что случилось-то?
– Ничего, помогал другу машину в гараж перегонять, трубку  дома оставил, чтобы не выронить случайно. Бланк с адресом-то в кармане лежал. А гараж тут неподалеку. Дай, думаю, зайду по дороге. Не люблю серьезные разговоры по телефону вести.
–  Не тяни, говори, коль пришел, что все-таки стряслось?
– Не волнуйся, ничего экстраординарного. Я сегодня забежал к Алексею, что-то он мне не понравился. В больнице он был более уверенным и спокойным. Это, конечно, объяснимо. Смена обстановки, рядом нет никого. Звонить и просить о помощи он не станет. Почему-то у него всё вверх дном перевернуто, раскидано.
– Да, я тоже видела, значит, ничего не убрал. Не приспособился пока.
– Я спросил его, из собеса, мол, никто не приходил? Нет, никого не было, говорит. Не знаю, может, он просто дверь не открыл, я сам долго ждал.
– Я тоже. Ключи у меня вообще-то есть, надо их на связку прицепить.
– Да, Кира, помнишь, у него в палате на тумбочке икона стояла, он сказал мне, что ты ее из дома принесла, так?
– Из его дома, заметь. “Нерушимая стена” –  называется.
– Я так и понял, что его. Вещи свои он все из больницы забрал, я проверял. Но дома у него я этой иконы не увидел.
– Ты тоже обратил на это внимание? – изумилась Кира. – Я даже специально посмотрела, нет ли ее на старом месте. Не было.
– Я в этих делах ничего не понимаю, но в больнице он к ней так бережно относился, смотрел подолгу, будто беседовал.
–  Я тоже не специалист, но как-то оно… да.
– Еще, еду он себе не готовил, в холодильнике то, что ты ему, видимо, купила и пицца черствая.
–  Два куска?
–  Ага.
–  Значит, ничего не ел вообще. И что с этим делать?!
–  Что с этим делать, –  как эхо, повторил Денис, но тоном ниже.
Алена молча следила за диалогом Киры и Дениса. Конечно, она была в курсе всей этой истории, сочувствовала Алексею, хотя ни разу с ним не встречалась. Когда все замолчали, Алена подняла руку, как прилежная ученица:
–  А можно мне сказать?
Денис и Кира повернулись к ней.
– Я так поняла, что это икона Алексея, а он ничего про нее не рассказывал? Откуда она?
Кира и Денис помотали головами, они не помнили разговоров на эту тему.
– Если он вдруг в какую-нибудь церковь ходил, то можно оттуда священника домой позвать, так делается. А если просто эту икону кто-то в подарок привез, тогда не знаю.
– Вариант, конечно, – с сомнение протянул Денис, – но других пока не предвидится. Кира, ты можешь с ним об этом поговорить, или я сам?
Снова вступила Алена:
– Мне кажется, что лучше Кира. Она же ему эту икону принесла, ну, и понятно будет, если про нее спросит.
–  Согласен.
– А что делать с готовкой и прочим? – вернулась к началу разговора Кира. – Может, нам самим с соцработником поговорить? С соцслужбой, чтобы направили к нему кого-нибудь поопытнее.
– Хорошо, туда я еще позвоню – какой у них там порядок, явочный или иначе. Мы от больнице отправили заявку по форме, но результата что-то не видно. Может, человек сам должен обращаться и просить.
–  Ладно, будем действовать сообща.
И сообщники разошлись.

4.
Неоднократно Кира пыталась понять, почему вдруг люди начинают ходить в храм, вообще верить в Бога? Жил себе человек, поживал, добра наживал, и вдруг что-то меняется в его жизни. Что произошло? Иногда причиной является горе, иногда какая-то встреча. Или вообще никаких видимых причин нет. Говорят, Бог сам призывает к себе. Как это? Не было в Кириной жизни верующих бабушек, книги на религиозные темы начали появляться только в дни ее юности, напечатанные на плохой бумаге, бледным шрифтом с ятями. Репринт назывались. Или наоборот с броскими яркими картинками, привезенные из Европы или Америки, почему-то брать их в руки тоже не хотелось. Не было и друзей-подруг, кто бы ходил в уже открывшиеся храмы. Не сложилось.
Но к разговору с Алексеем надо было подготовиться, чтобы не испортить всё. Думала-думала Кира, как лучше начать разговор. И ничего не придумала. Впервые в жизни, неожиданно, сама взмолилась: “Господи, помоги, надоумь!”  И заснула.
С работы Кира возвращалась кружным путем. Она решила зайти в небольшую церквушку, затерявшуюся среди жилых кварталов еще с тех времен, когда там был пригород. Каким-то чудом она перенесла все потрясения двадцатого века, наверное, потому что не бросилась в глаза каким-нибудь проверяющим или комиссиям.
В церкви было тихо, темно и почти пусто. В углу у подсвечника копошилась служительница, а за колонной у большой иконы на коленях стояла женщина. Со всех сторон на Киру смотрели суровые лица, лики святых. Никто не улыбался. Кира смутно помнила из курса мировой художественной культуры, что так принято писать иконы.
“Конечно, с чего им улыбаться, если люди приходят сюда со своими бедами, проблемами”.
Кира тихонько обходила храм, пытаясь понять, к кому ей лучше обратиться. Еще перед работой она решила, что попробует не то чтобы помолиться за Алешу, но как-то рассказать про его несчастья и попросить помощи. У кого? На многих иконах были старинные буквы, в слова они никак не складывались. Приходилось искать какой-то внутренний отклик. Наконец, она подошла к той иконе, перед которой молилась женщина. Та уже встала с колен. Несмотря на заплаканное лицо, женщина улыбалась, а глаза ее светились от радости. Кира услышала слова искренней благодарности: 
“Спасибо тебе, Пресвятая Богородице, мне сказали, что Катя будет жить!”
Кира неловко спросила, показывая на икону:
–  Это Богоматерь, да?
–  Да, Матушка Богородица, Заступница наша и Утешительница.
–  А как мне Ее попросить о помощи, какие-то специальные молитвы нужны?
– Говори, как тебе сердце подсказывает, Она обязательно поможет. Этот образ так  и называется “Скоропослушница”.
–  Спасибо большое вам.
–  Не за что. Всё будет хорошо, ты главное – в это верь.
Женщина ушла, а Кира подошла поближе.

В годы учебы в институте Кира с подругами иногда заходили в величественный собор, стоявший недалеко от общежития. Поставить свечку перед экзаменом, чтобы вытащить удачный билет. Или если кто-то из близких болел.Так было принято. Верили, что поможет? Трудно сказать. Но тот собор был пышно украшен, повсюду тускло блестела позолота, деловитые служительницы шныряли туда-сюда и шикали на девушек, если они начинали что-то говорить вполголоса. Те переходили на шепот. Кире было там как-то неуютно и неловко, будто пришла без спросу в чужой дом. Здесь же чувство было совсем иное. Словно ее, Киру, здесь давно ждали. Кира с удивлением обнаружила, что провела в церкви целых полчаса, а не пять минут, как ей казалось.
“Все будет хорошо!” –  вертелось у нее в голове, когда она спешила домой.

5.
Первые дни дома Алеше вспоминались, как в тумане. Всепоглощающая боль одиночества. Мамы больше нет. Кристина… вроде на нее уже стало наплевать, а вот нет-нет да и вспомнится. Была жизнь, ветер, свистящий в ушах, когда мотоцикл на полной скорости летит по шоссе. Заковыристые задания по работе. Жизнь просочилась между пальцев, и что осталось? Ноль в сухом остатке. Стесняться было некого, Алеша попытался заплакать, говорят – помогает. Ничего не вышло. Злость на себя, злость на всех, даже на маму, как она могла его бросить? Совсем беспомощного. Он попытался встать на ноги, знал же, что ничего не получится, упал. Умучился затаскивать себя с пола на кровать. Хорошо, хоть руки работают нормально. Иначе вообще не представить, что бы он делал. Телефон-то  на столе остался. Разве что стол опрокидывать? Хорошо, что не пришлось. Кое-как забрался, провалился в сон. Весь следующий день проспал, иногда добираясь по естественным надобностям до туалета. Еще день просто лежал, полностью обессиленный, то ли от безысходности, то ли просто от голода. Вечером пришлось ехать на кухню, делать себе бутерброды. Вроде немного полегчало.
Появились силы задуматься: что дальше? Мысль – принять гору таблеток и тем самым завершить круг жизни – мелькала где-то в глубине сознания, но без особой навязчивости. Мама бы точно не одобрила эту попытку к бегству. Она, после гибели отца, всегда старалась, чтобы сын рос бойцом, а не хлюпиком. В конце концов этот вариант никуда не убежит. Может быть, всё же попробовать жить? К прошлому нет возврата, но надо попытаться как-то приспособиться. Попытка – не пытка. Или как раз пытка? Предположим, с голоду он не помрет, пенсия есть, на хлеб и картошку хватит.
“Что еще… лекарства, их целую кучу понавыписывали.  Что-то бесплатно выдают, но не все. Может, забить и сэкономить на этом? С другой стороны, Денис объяснил, что надежда на восстановление еще не потеряна. Шансов немного, но они есть. Значит, лекарства нужны. Что еще – всякие хозяйственные траты: мыло, порошок, квартплата опять-таки. Ладно, буду решать проблемы по мере поступления”.

И тут вдруг Алеша понял, что впервые за все эти дни дома стал не просто смотреть по сторонам, но и замечать: пыль по углам, небо за окном, немытую посуда на столе, мусор на полу. Увядшие цветы.

В пятницу ненадолго забежал Денис, пооглядывался по сторонам, поднял с  полу пару вещей, перенес на диван. Подвигал в задумчивости губами, но ничего не сказал. Воспитывать не стал. Оценил запасы еды в холодильнике, грязную посуду сложил в раковину. Похвалил:
–  Молодец, ешь хоть что-то.
Или то был сарказм?
Выглянул зачем-то в окно. Постучал пальцами по подоконнику, головой покивал.
– Слушай, я тебе гантели из дома принесу. Пороюсь в интернете, какие сейчас тренажеры изобретены для подобных случаев, чтобы в тонусе себя держать. Обсудим. Завтра постараюсь зайти. Извини, что не звоню. Во-первых, не люблю, мне нужно глаза собеседника видеть. Во-вторых, дел по горло. Завотделением в отпуске, вся писанина на мне. В моем случае: “Чукча не читатель, чукча - читатель&писатель”. Не выношу все эти отчеты, сводки с фронтов и прочая, прочая, прочая. А ты держись, Алексей. Остался жить, значит, так для чего-то нужно. Всё наладится.
И на прощанье:
–  Прибрался бы ты что ли… Впрочем, дело хозяйское.
 Закрыв за Денисом дверь, Алеша оценивающим взглядом определил масштабы бедствия, но уборку всё же отложил на потом.
 
6.
Конец недели выдался хлопотным. Алену услали в командировку в область, Кире поручили срочно подготовить методичку для ученого совета. “Срок – вчера”.  Домой она возвращалась после девяти вечера и буквально падала от усталости. Три дня пролетели незаметно. Уже поздно вечером в пятницу Кира вдруг спохватилась, что за все прошедшие дни не удосужилась позвонить Алеше, и он не звонил. Денис тоже не выходил на связь. Стало как-то не по себе, но время для звонков было уже явно неподходящим.
В субботу Кира с бьющимся сердцем набрала номер Алексея. Спрашивается, ну что она переживает? Но на душе было тревожно.

Утром в субботу Алексей проснулся необычно рано, еще не было восьми. Но сна  не было ни в одном глазу. Приподнявшись, посмотрел за окно –  снова моросит. Низкие серые облака, ветер играет ветками тополей, морщит лужи. “Хорошо, что не надо выходить!” – эта мысль, промелькнувшая на периферии сознания, вызвала некоторое удивление. “Надо же, забыл себя пожалеть! Хоть какой-то прогресс наметился. Ладно, можно попробовать что-то сделать на завтрак, яйца хотя бы сварить. А можно и на яичницу замахнуться, риск дело благородное. Вот ведь, как любопытно получается: погода – бррр! А настроение вполне себе… К чему бы это? Ясно же – к дождю!” По дороге на кухню глянул в зеркало, первый раз за многие дни.  Весь, целиком, не только физиономия при бритье. Сердце замерло на секунду, но снова застучало ровно и вполне уверенно. “С добрым утром, Алеша!”
Управляться по хозяйству получалось уже значительно лучше. Ничего не было пролито, ничто не было опрокинуто. Даже яичница не подгорела, вышла вполне вкусной.
Перемыв скопившуюся посуду, Алексей подъехал к окну и посмотрел на улицу. Дождь, моросивший с раннего утра, прекратился. Мокрые листья блестели в лучах выглянувшего солнца. За всю неделю Алексей ни разу не выбрался на улицу хотя бы на полчаса. Коляска его успешно справлялась с двумя пролетами лестницы, но всё же это была целая эпопея. Одному было как-то боязно пускаться в подобное путешествие.

 …Легко сказать – для чего-то оставлен жить. А для чего вообще живет человек? В школьные годы Алексей думал на эти темы: в чем смысл жизни, что важнее – любовь или дружба. Надо ли быть, как все? Возможно, и каким-то выводам пришел, но уже теперь не вспомнить. Оставить после себя след на земле: дом, дерево, сына. – Ха. Может, я какую-нибудь крутую программу напишу, которая поможет людям. Ага. Просто жить, болтать с Денисом, с Кирой… ссориться. Неплохая идея, правда? По крайней мере, ничем не хуже всех прочих. Может, действительно, просто смотреть на облака, выезжать на прогулку, кормить голубей, а что, тоже дело! Пусть Денис сам на свои дурацкие вопросы отвечает. Почему да зачем. Некоторые гоняются за новыми, необычными ощущениями. Вот у меня их нынче навалом, этих новых. Могу поделиться.
Давненько, в старших классах, смотрел Алеша вместе с мамой старый черно-белый фильм “Неоконченная повесть”. Мама его очень любила. Там инженер после какого-то несчастного случая парализован и лежит в постели. К нему приходили с его работы, он что-то там высчитывал или чертил. Работал. Потом влюбился в докторшу, которая его лечила. Кончилось всё хорошо. Он снова стал ходить. От злости, так Алеше запомнилось. Не думал он тогда, что через что-то подобное придется пройти. Только вот ожидает ли его хэппи-энд? С другой стороны положение у него получше: сидит в коляске, по дому раскатывает, на улицу потихоньку выезжать начнет.
“Интересно, почему у инженера кресла не было? По фильму или тогда их еще не придумали? Электрических, шагающих по лестнице, точно не было. Прогресс, однако”.
 Надо бы немного привести квартиру в порядок, а то почему-то всё разбросано. Странно, но Алеша не мог припомнить, как так получилось. Искал что-то или злость вымещал? Убрать на нижние полки и загрузить в нижние ящики получилось без труда. А вот то, что было вытащено сверху, пришлось пока сложить стопкой на диване. Пылесосить раньше Алеша не особенно любил, проще было подмести, но сейчас придется доставать пылесос, с метлой ему не управиться. Да и переодеться не мешало бы.
Теперь и гостей не стыдно встретить.

7.
Алеша ответил почти сразу.
– Да, Кира, я тебя узнал. Спасибо, помаленьку. Конечно, заходи. Продукты? Пожалуй, ничего не надо, я мало ел. Разве что к чаю, нам с тобой попить. Жду.
Кира мигом взбежала на второй этаж, позвонила. Дверь почти сразу открылась. В прихожей, что ли Алеша ее дожидался? Хотя, скорее, из окна увидел.
По дороге Кира решала, как ей лучше поступить: взять на себя обязанности женщины – накрыть на стол, чай заварить, – или пусть Алеша сам хозяйничает. Наверное, лучше, чтобы сам, хотя помощь предложить можно.
Алексей от помощи отказался, единственное – попросил достать с верхней полки тарелочку под пирожные.
То, что в квартире теперь полный порядок, Кира отметила сразу, но колебалась, надо ли говорить про это? Решила попробовать пошутить:
– Ты команду клинеров вызывал или сам управился?
Алеша довольно хмыкнул:
– У клинеров на неделю вперёд всё расписано, пришлось тряхнуть стариной. Вроде нормально вышло?
–  Вполне.
Кира прошлась по кухне.
– Хорошо тут у тебя, светло. Я однажды в похожем доме была, там кухонное окно в стену соседнего корпуса смотрит, тоска зеленая.
После чая они перебрались в комнату. Кира устроилась на диване, огляделась:
– Слушай, у тебя икона была, я в больницу ее тебе приносила, помнишь? “Нерушимая стена”, кажется.
Алеша погрустнел:
–  Не знаю. Мне кажется, что когда я из больницы вернулся, ее вынул из сумки и куда-то поставил. Теперь не могу найти.
–  Хочешь, я попробую поискать?
Алеша пожал плечами.
–  Она в этой комнате должна быть?
–  Скорее всего.
 Кира осмотрелась, прикидывая, куда икона могла подеваться. Случайно упала, или Алексей убрал ее с глаз долой в какой-то момент и забыл об этом? Глянула за столом, за диваном, остановилась перед книжным шкафом, искать наверху смысла нет. Где-то среди книг? Точно, вот она лежит поверх технических справочников, на ней стопка бумаг, с первого взгляда не заметишь. Достала. Довольная, повернулась к Алеше.
–  Нашлась. Куда мы ее поставим, на прежнее место?
Алеша кивнул.

Настало время приступать к самому трудному.
– Алеша, расскажи, откуда она у тебя. Я раньше такой никогда не видела. Да и название впервые от тебя услышала.
Алексей потер пальцем переносицу, задумался, вздохнул.
– Мне ее крестный подарил, помнится. Сначала мы на заимке с отцом жили. Отец егерем служил. Мне восемь было, когда он погиб при переправе через реку, в декабре. Лед проломился, он не успел из трактора выскочить, старался назад сдать, чтобы прицеп с людьми под воду не ушел. Все спаслись, а его так и не нашли. Мы тогда сначала в село переехали, крестный там плотником в колхозе был. А потом уже в город, сюда. Мама по специальности работу нашла, хорошо, а то кем ей в тайге работать? Село большое было, на кладбище церквушка сохранилась. Пару раз в год батюшка приезжал. Крестил, отпевал, панихиды служил. Дядя Валера ему помогал обычно. Там меня и других ребят окрестили. Даже венчали кого-то, помню смутно. Когда мы в город перебирались, крестный эту икону мне и дал. Сказал: “Пусть она нерушимой стеной для вас станет, во всех бедах сохранит”. Вот, не сохранила. Маме она о прошлом напоминала, об отце. Она ее в шкаф убрала, а я вытащил и у себя поставил.
–  Но, значит, ты тогда в селе с крестным в церковь ходил?
– Наверное, я плохо помню то время. Мама все время плакала, я вроде держался. Мужичок с ноготок. Как в школу ходил, с кем дружил – тоже не помню. И про церковь тоже. Только вот еще что: когда уезжали, крестный наставлял: “Обоснуетесь в городе, попроси маму тебя в храм водить. Она, если  даже не поймет, зачем, пусть тебя приводит”. Пару раз мы вроде ходили, а потом перестали. У меня друзья появились, мама почти без выходных работала. И ради денег, и чтобы отвлечься. Трудно жили. Только когда я уже работать начал, вот тогда жизнь наладилась, время свободное появилось, деньги, чтобы на море или в горы съездить. Хотели с мамой махнуть, только все откладывали, откладывали. И дооткладывались.
Алеша надолго замолчал. Кира смотрела на икону и думала, стоит ли продолжать разговор на эту тему. Вдруг ее словно осенило:
– Послушай, а что с твоим крестным? Или он уже умер? Ты не пробовал узнавать?
– Погоди, а действительно? Дай прикину. Он вроде тогда еще нестарым был, когда мы в селе жили. Мне как-то ни разу в голову эта мысль не пришла. Сначала мелкий был, а потом прошлое куда-то отошло. Я его, дядю Валеру, конечно вспоминал, но как-то отстраненно, он остался на другом берегу, и возврата быть не может. Как же его отыскать? Подожди, мама первое время письма из села от подруг получала, потом переписка оборвалась. Но сами письма могут где-то лежать. Кира, посмотри: вон в том отделении на верхней полке лежит коробка из-под обуви. Там всякие старые бумаги. Я как-то залез, в школе еще учился, мама меня сильно ругала. Я там то ли порвал, то ли помял что-то.
Кира с трудом стянула с полки вместительную коробку. Старые письма, дневник Крутилина Алексея за 6 класс, выкройки из журналов мод, открытки, тетрадка с гербарием: “Флора средней тайги”. Старые архивы всегда навевают философские размышления. Кира задумчиво перебирала бумаги, Алеша рылся среди писем.
– Нашел! Вот смотри: село Гольцово, улица 1 мая, Семенова Екатерина. Наверное, та мамина подруга. Сколько лет прошло?..   Если сосчитать, то не так уж и много. И Екатерина, возможно, жива, и дядя Валера. Надо подумать, как через интернет узнать. Можно и по почте письмо послать, раньше там почта была. А как теперь? Письма бумажные еще пишут?
– Пишут-пишут. Мне тетушка иногда открытки присылала: к Новому году, к 8 марта.
–  Ладно, интернет я беру на себя! – азартно предложил Алеша. – А ты конвертов мне парочку купи, хорошо?

Ни Кира, на Алеша в тот вечер еще не догадывались, что только что произошел  очень важный поворот во всей этой   истории.

– Знаешь, что я подумал, – через какое-то время заговорил Алеша, – если в селе до сих пор есть школа, вполне реально отыскать ее электронный адрес. Можно попробовать туда написать и спросить про дядю Валеру. Вдруг там кто-то из старых учителей работает, помнит его. Жаль, я не знаю его полного имени, ну, в смысле – имя Валерий, это ясно, а вот фамилия и отчество?
–  И без того информации достаточно на мой взгляд. Имя, годы, профессия. Вряд ли в селе было несколько Валериев-плотников. Два еще могло быть, да и то сомневаюсь.

Кира уже стояла в прихожей, когда пришел Денис. На предложение остаться еще ненадолго Кира помотала головой – дома вагон дел. Лучше завтра созвониться и выйти, наконец, погулять.
Денис деловым шагом пробежался по комнатам, заглянул на кухню.
–  Годится, – одобрил он, – надеюсь, это не Кира постаралась?
–  Обижаешь, док! Сам, своими руками.
– Верю-верю. Молодец, так держать! Вот смотри, я тебе комплекс упражнений распечатал. Надо каждый день заниматься.
–  Зачем, док? И так нормально.
– Это с какой стороны посмотреть. Нагрузки у тебя небольшие, коляска с электроприводом, ну, пересядешь пару раз туда-сюда – вот и вся физкультура. А если мускулатура работает мало, слабеет сердце, обмен нарушается. Тут два варианта – или растолстеешь до неприличия, или в дистрофика немощного превратишься. Ни помыться, ни на горшок сходить. Нет уж, друг, пожалуйста, не увиливай. Гимнастика обязательна, потом сам почувствуешь, почему. Для начала хотя бы по три подхода по десять минут в течение дня. Время  увеличивать будем постепенно, потом и другие упражнения добавим.
Алеша не стал возражать вслух, но Денис понял, что не очень-то он с этим планом согласен.

8.
В воскресенье всё же выбрались на прогулку. Дождь, шедший всю ночь с завидным упорством, к утру прекратился, светило солнце, и было почти жарко. Денис внимательно наблюдал, как Алексей справился со спуском со второго этажа, и остался доволен. Направились в сторону парка. Поначалу всех напрягало чрезмерное внимание встречных-поперечных. Подобные агрегаты в городе никто не видел  раньше на свободном выгуле. Некоторые даже подходили и интересовались техническими характеристиками. Удивлялись, каких, оказывается, высот  техника достигла. Не только в области ракетостроения.
В парке народу было не очень много, несмотря на выходной день. Кто-то уехал за город, кто-то уже нагулялся и сидел в одном из многочисленных кафе. У пруда скучало несколько рыболовов. Были там и совсем пацаны, и пожилые джентльмены с фирменными снастями.
–  Вот спорт как раз для меня – рыболовный, – как-то невесело сказал Алеша.
Денис внимательно посмотрел на него:
          –  Вижу, ты маленько устал.
–  Наверное, впечатлений уйма.  Да и спина что-то разболелась.
–  Двинули до дому, – согласилась Кира, – я тоже что-то подустала.
Когда друзья уже свернули на улицу, где жил Алексей, рядом с ними внезапно припарковалась машина, из нее выскочила Алена.
– Я прямо с поезда! Вижу знакомую компанию. Можно мне к вам присоединиться? – она чмокнула Киру в щечку, помахала мужчинам.
–  Это Алена, моя подруга, – представила ее Кира.
–  Алеша. Очень приятно.
–  Ну так что, вы куда направляетесь?
–  Домой, мы уже пару часов ходим-бродим-катаемся.
– Тогда ладно. И я – домой. Может, еще сходим, все вместе? А то мне завидно: я всегда и везде опаздываю. Всё самое интересное – мимо.
Ее непосредственное огорчение подкупило даже уставшего Алексея.
–  Хорошо, давайте на днях снова выйдем.
Кира и Денис проводили Алешу до дверей квартиры, спросили на всякий случай:
–  Может, еще что-то нужно сделать?
– Нет, спасибо. Мне просто надо лечь. Ничего больше не хочу сейчас, только лечь.
Денис понимающе похлопал его по плечу:
–  Это нормальная реакция, спать хорошо будешь. Пока!

9.
 Каждое Алешино утро начиналось с внутреннего диалога:
 “Ну что, будем сегодня себя жалеть или отложим на завтра?”
Вот с этим ”подождем до завтра” часто удавалось держаться. Иногда накатывало в середине дня. Тогда он звонил Кире или Денису. Болтал всякую ерунду. Кира, прижав трубку к уху плечом, отгоняла взмахом руки всех, пытавшихся что-то сказать. Артикулировала: “Потом, очень важный разговор!”, а сама продолжала нести невероятную чушь, лишь бы Алеша рассмеялся. Тогда беседу можно было потихоньку сворачивать. Если Денис был занят, на звонок отвечал кто-нибудь, из сидевших в ординаторской: “Денис Андреевич сейчас не может подойти, но он обязательно вам перезвонит, не волнуйтесь!” Случалось, что трубку брала медсестра, знавшая Алексея, тогда, по просьбе Дениса, она начинала рассказывать какую-либо забавную историю, приключившуюся на отделении. Алеша, разумеется, понимал, от кого исходит инициатива подобных разговоров, но принимал правила игры. Ему было очень важно не скатиться в тягостные размышления. Денис всячески поддерживал: “Нам бы день простоять, да ночь продержаться. Время работает на нас. Чем дальше, тем легче. Ты правильно делаешь, что мне звонишь или Кире. Это значит, ты борешься, не сдаешься”.
Как-то с утра Алексей позвонил Кире и попросил съездить с ним на кладбище. Вероятно, он не взял в расчет, что у Киры это рабочий день. Пришлось отпрашиваться. Погода была скверная, но решили мероприятие не отменять, вызвали социальное такси-микроавтобус. Впридачу к сильному ветру пошел дождь. Хорошо, что шофер согласился их немного подождать. Быстренько добрались до нужной аллеи, постояли немного и двинулись обратно. К счастью, Алексей догадался надеть непромокаемую куртку, а у Киры был с собой зонт. Обошлось без последствий.


На субботу была запланирована прогулка уже вчетвером. Когда Денис вошел квартиру к Алексею, он первым делом поинтересовался:
–  Всё по плану?  Выход не отменяется?
–  Кира с Аленой вот-вот подойдут.
–  Как ты себя чувствуешь, как настроение?
– Должен констатировать с радостью и недоумением, что прекрасно. Видно, неделя аутотренинга даром не прошла. Сам не ожидал, что это сработает.
–  Вот и ладненько.  Так держать!
–  Так приятно снова чувствовать себя человеком!
Денис почел за благо не развивать эту тему дальше. А тут и Кира с Аленой пришли.
Через парк вышли на набережную.  Устроились на скамейках под кленами. Вдруг Кира сказала:
– Вот мы живем у реки, вы не будете возражать, если я немного на эту тему пофилософствую?
–  Нет, конечно, очень интересно, –  поддержал ее Алексей.

10.
– Жизнь русского человека чаще всего была неразрывна связана с каким-либо водоемом, ближним или дальним. Море, озеро, пруд, река, ручеек. Люди "приречные" должны отличаться от людей, живущих у моря или в степи, где единственная водная гладь поблизости – это ставок, окруженный пирамидальными тополями.
С раннего детства человек, родившийся у большой реки, видит постоянно утекающую вдаль воду. За рекой нам видна линия горизонта. Теплоходы, лодки, плоты движутся по реке вверх и вниз по течению. Зимой река замирает, прячется под лед. Пространство прерывается под откосом и продолжается на том берегу. Само понятие «противоположный берег» – это совсем не то, что другая сторона улицы, это чужой, не всегда доступный мир, где даже люди, кажется, живут иные. Во время метели представляется, что именно здесь проходит край света, что внизу за парапетом набережной только белая пустота, нет ни времени, ни пространства, только тот Свет, который «был вначале». Еще мутный, рассеянный, не определивший для себя, где потом будет верх и низ, но уже принимающий очертания чего-то грядущего. Так же бывает и во время осенних утренних туманов, когда не понять – пасмурный будет день или солнечный, но свет сочится отовсюду, не выдавая местонахождение солнца. Ближе к весне лед на реке желтеет, темнеет, покрывается трещинами. Весь город живет в ожидании начала ледохода. И вот, наконец, долгожданный «пушечный выстрел». Это лед возвещает о конце зимы. Ледоход. Представьте, сколько людей  на свете никогда не видели ледохода, для них ледоход – это чисто книжное понятие. Мимо проплывают ледяные поля с остатками зимних дорог, с различным мусором, накопившемся за зиму. Постепенно льдины становятся из белых синими, потом черными, состоящими из вертикально расположенных кристаллов льда, насквозь пропитанных водой. Вода мутнеет, она несет с собой смытые с берегов обломки тростника, ветки, потом целые деревья. Вот у самых ног многочисленных зевак – струящееся, закрученное мелкими водоворотами, к морю стремящееся безбрежное море. Старожилы вспоминают прошлые вёсны, высоту подъема воды в давние годы, заторы на реке, когда  вырвавшаяся на свободу вода смывала с земли целые поселки.
Постепенно река смиряет свой нрав, спускается в привычное русло, оставив на недолгую память наносы песка на берегу, валяющиеся тут и там бревна и различные неожиданные предметы: дверь от погреба, чей-то спасательный круг, полуразмокший чемодан, лыжи, обломки саней с остатками сбруи. И вот уже зеленой дымкой покрылись берега, вечерами пересвистывают друг друга соловьи в прибрежных кустах, а река вновь тянет свою трудовую лямку.
Кира перевела дух, взглянула на друзей. Они слушали ее внимательно, Алена чуть прикрыла глаза, старалась представить все эти картины, Алеша тихонько улыбался.
–  Не устали еще?
–  Это всё? Нет? Давай дальше.
– Сонное летнее течение к исходу дня, когда солнце садится за излучиной, расстилая струящуюся огненную дорожку к вашим ногам, приглашая отправиться в путь. Кто теперь путешествует по рекам? Богатеи на белых теплоходах, праздные туристы, не испугавшиеся радужных нефтяных пятен на воде. А раньше вдоль реки и дорог-то проезжих почти не было, всё сообщение велось по реке – кому куда надо – вверх или вниз. Нынче же спроси мальчишку на берегу: «верх – это куда?»  – глядишь – и на небо покажет, не задумываясь. Деловые люди летают или ездят. Пожиратели пространства – поезда и самолеты – превращают наш мир в клубок спутанных дорог с узелками городов, где попросту нет места полям, лесам, оврагам. Путь как понятие изживает сам себя. Остается вырванное из времени перемещение из начальной точки в конечную. Раньше человек в пути размышлял о жизни и о себе, отдалившись от всего привычного и близкого. Медленно меняющийся пейзаж за окном навевал неожиданные мысли. Купы деревьев, верхушки колоколен, гнездо аиста над крышей, мелькнувший и скрывшийся из виду такой заманчивый уголок на берегу речушки, лодка и костер, у которого тебя не ждут. Теперь в пути человек время убивает. Чем же может ответить время? Неожиданно накатившей старостью, ощущением бессмысленно прожитых лет.
Вот слова: «гудок парохода». Какой рой ассоциаций навевают они. Раннее утро, туман над рекой, знобкость в воздухе и гудок, донесшийся издалека. Утро – это начало пути. Тихо шлепая колесами, пароход подваливает к дебаркадеру, окутывается белыми клубами перегретого пара. Его душный запах мгновенно проникает в нос, рот, забивает уши сырой ватой. По сходням катят бочки, тащат мешки, ящики. Отраженная от берега волна пошлепывает пароход по скулам, колышет на себе в темной щели между бортом и пристанью всякий плавучий мусор.
 А вечерний прощальный гудок отходящего парохода или вой  ревунов в тумане?
 Раньше каждый вид транспорта имел свой характерный голос: гудок парохода, звон трамвая, свист электрички, рев пролетающего мимо товарняка. Теперь всё смешалось, бывает, на улице не знаешь, кто сигналит тебе, у кого намерение тебя задавить.
В городе редко когда услышишь сигнал, только пожарная машина мчится, включив сирену, или скорая помощь спешит к больному. А на воде звуки остались. Любой катер или теплоход, приближаясь к пристани, не забудет дать о себе знать завыванием ревуна или гудком. У каждого из них свой голос, опытный человек, не глядя, скажет, кто пожаловал в нашу гавань.
Как много чарующих страниц, посвященных рекам, путешествиям по реке в любое время года можно найти у русских писателей.
Трудно ли представить мысли и чувства человека, стоящего на пристани, от которой только что отвалил последний за эту навигацию теплоход? По черной маслянистой воде плывут куски «сала», шуга шуршит у причальной стенки. Низкое небо с клочьями быстро несущихся облаков, спускающиеся сумерки, первые огоньки в окнах домов, снежная крупа застревает в волосах, в складках одежды. Косо летящий снежок оттеняет каждую неровность под ногами, выбоины и камушки. Скоро он спрячет под своим покровом всю память о лете, об осени. Сколько долгих месяцев остается до навигации, до весны.
Река – вечное течение, изменчивость, анизотропность. Ничто лучше не напоминает человеку о необратимости времени, как  постоянное перемещение воды в одном направлении. Год за годом, век за веком река течет к морю. Для человека, живущего на берегу, вода приходит ниоткуда и утекает в никуда. Нет ни  видимого конца, ни видимого начала. Таинственность законов мироздания побуждает задумываться о вечном. Всё проходит – и хорошее, и плохое, настанет наш срок, и мы тоже уйдем, уплывем к своему неведомому морю.


11.
Всё это время, пока Кира, не торопясь описывала картины, стоящие перед ее глазами, Алеша, Денис и Алена сидели затаив дыхание.
– Кира! Тебе надо книги писать! Я слов не нахожу. Ты всё это прямо сейчас придумала? – Алеша широко раскрытыми глазами смотрел на Киру.
–  Нет, конечно, я много размышляла про воду и человека у воды. И про морские приливы и отливы, и про пруды. Там много чего напридумывалось.
–  А ты это записала, я надеюсь? – поинтересовался Денис.
–  Да, где-то на ноуте есть.
–  Вот надо напечатать, еще бы иллюстрации подобрать…
– Я могу попробовать порисовать, – предложила Алена. – Я в школе на всех уроках рисовала. И дома. Иногда углем или карандашом, красками тоже. Вот последнее время всё не до того.


Посидели немного в беседке над рекой, понаблюдали, как швартуется прогулочный теплоходик.
–  Хорошо бы как-нибудь на таком покататься. Интересно, меня с моим танком пустят? – задумчиво сказал Алеша.
– Можно просто взять напрокат легкую складную коляску, тогда без проблем. По трапу тебя занесут. Ну, заплатим лишнюю сотню, и все дела, – с оптимизмом заявил Денис.
Помечтали немного, повспоминали, кто на каких корабликах куда путешествовал.
Тем временем на солнце наползли облака, похолодало, заморосил дождик. Решили укрыться в кафе и заодно перекусить. И вот тут получилось совсем нехорошо. Охранник наотрез отказался пускать Алексея на его суперколяске. Тыкал пальцем в инструкцию: “Видите, здесь написано – запрещено передвигаться по территории на любом транспорте. Велосипеды, скейты, скутеры, роликовые коньки. Можно провозить детские коляски и все. Про инвалидные кресла ничего не знаю. Да это у вас и не кресло, а луноход какой-то. И пандуса у нас все равно нет.  Из начальства - никого, а я не могу нарушать, уволят. И никакая это не дискриминация, а распоряжение шефа”.
Алеша сжал губы, опустил голову и развернул коляску. Кира догнала его, и они вместе пошли под дождем в сторону дома. Денис пытался доказать, что не пускать инвалида они не имеют права, а Алена пыталась его успокоить, чтобы не допустить рукоприкладства.

12.
И опять на Алексея навалилась тоска. Никого не хотел видеть, ни с кем не желал разговаривать. На вопрос Киры, нашел ли он электронный адрес школы в Гольцово – промолчал, будто не понял о чем идет речь. Конверты, принесенные Кирой, бросил на стол.
– Потом. Какой смысл?
Имея за плечами уже три успешные схватки с унынием, Алексей не мог объяснить себе, почему  не такой уж  убийственный эпизод так легко выбил его из седла. Помнится, мама при случае произносила несколько строк из стихотворения времен той войны:
Ничто нас в жизни не может
вышибить из седла! –
Такая уж поговорка
у майора была.
Разум Алексея, находивший удовольствие в логических построениях и истомившийся от длительного безделья, стал привычно раскладывать всё по полочкам. Что общего, в чем отличия? Чтобы успешно бороться с врагом, надо досконально его изучить. Если пока не выходит сражаться, нужно для начала  хотя бы провести анализ.
…Первое и самое главное – голова не разучилась работать. Есть повод отвлечься от созерцания глухих стен эмоциональной ямы, куда я  вновь скатился.
Алексей погрузился в воспоминания, однозначно – невеселые, но должен же быть какой-то смысл во всем этом. На что можно опереться, чтобы выкарабкаться?
…В первый раз, в больнице, было тяжело в первую очередь физически. Неподвижность закатанного в гипс тела, боль в ногах, в спине. Он старался не часто просить уколы или таблетки, терпел, сколько было возможно. И думал только о боли, больше ни о чем. На прочее не хватало сил. А после укола наступало отупение, размытость в мыслях и ощущениях. Когда перестало так сильно болеть, всё произошедшее казалось отдаленным, отделенным от сознания, постоянным тянущим фоном. С этим уже было можно жить. Вести какие-то беседы, иногда даже шутить. Некий статус кво. Не то чтобы очень комфортный, но вполне приемлемый.  Денис был где-то неподалеку, и эта его доступность грела душу. Кира заходила.
…Потом новый сюрприз, (а бывает старый сюрприз?) – серия нуммер цвай, как выражается Кира. Смешно, как от разных людей мы подхватываем всевозможные словечки и целые фразы. Или это Денисовское? Нет, точно – Кирино. Как все-таки хрупок человек! Не таким уж и сильным был удар, даже перелома не обнаружилось, а нате вам – ноги отказались работать. В тот раз меня постоянно убалтывал Денис. И кроме того, меня не оставляло ощущение, что это просто ошибка диагностики. Или просто недоразумение. И всё, так или иначе, окажется не таким страшным. Потом и катафалк прибыл. Надо было заново осваивать жизнь в трехмерном пространстве. Нет, конечно, катафалком я его сгоряча обозвал. Конь железный о четырех копытах. Тогда я – всадник. Нет, всадником я на своем байке был, а здесь? Кентавр, пожалуй. Киберкентавр. Правда, кентавры не могли на две части разделяться, а я могу. Сплю, к счастью, лежа, а не стоя или сидя.
…Хреновее всего было, пожалуй, когда я домой вернулся. Тут всё до кучи навалилось. То, что мамы нет больше, то, что я один должен со всем справляться. И Дениса под боком нет. Кира еще со своей заботой.  Хотелось просто забиться в угол и завыть. Но ведь я выкарабкался, вылез самостоятельно… ну, почти. Я знал, что в любой момент могу позвонить Кире,  Денису. И да, звонил, конечно, и много раз. Но дома я вроде освоился. Это была серия нуммер, как там оно по-немецки… айн-цвай-драй… нуммер драй. Трудно первые сто лет.
…Это значит, что я постепенно привыкаю?  Нет, к этому невозможно привыкнуть.  Может, годы спустя… Пока что надо научиться вытеснять мысли об этом куда-то в сторонку, на периферию, чтобы в голове с утра до вечера не стучало: “Я больше никогда не смогу ходить… я прикован к инвалидной коляске… как жить дальше?” Если это с рождения, и другой жизни не знаешь, возможно, ситуация как-то иначе воспринимается. Тьфу, вот куда меня опять понесло?
Алексей помотал головой и двинулся на кухню. “Кофейку бы сейчас с пирожным. А в чем проблема? Вот возьму и закажу, интересно, горячим доставят?”
…Ну, почему же сейчас мне так погано? Нет, вопрос поставлен некорректно. Почему – с этим как раз все ясно. Говоря языком публицистики, я столкнулся с дискриминацией по признаку здоровья. Коряво получилось, но смысл передает. Всё равно непонятно. Я обиделся, можно так сказать? Пожалуй. Внутри я прилагаю все усилия, чтобы доказать себе, что я… могу справляться, я контролирую свою жизнь. Оказывается, есть планка, которую мне не перепрыгнуть… пока… или вообще? Никто не может понять, какой путь я уже прошел за последние несколько месяцев. Внешний наблюдатель видит мужика на инвалидном кресле, который своим видом может напомнить людям… о бренности бытия, так что ли? Предположим. Мог ли я такое ожидать? Вероятно, да. Смогу я это пережить? Разумеется. Но тогда почему… Я должен в этом разобраться, чтобы стать сильнее, не трепыхаться, как желе на блюдечке, от каждого косого взгляда, от необдуманного слова посторонних людей… посторонних.
Голова у меня вроде варит исправно, но если я не могу разгадать эту, вроде несложную, загадку, наверное, я что-то очевидного не вижу или пытаюсь сделать вид, что не замечаю. Используем метод дихотомии, или, как у нас в школе выражались – да-нетки. Меня обидели слова охранника? Да. Прогулка перед этим имеет значение? Нет. Время суток? Нет. География места? Нет. Люди? Если бы мы были вдвоем с охранником? Пожалуй… плюнул бы, развернулся и уехал. Обидно, конечно, но не смертельно. Значит, люди. Никого, кроме нашей компании там не было. Получается, всё дело в том, что это было на глазах у друзей. И что теперь с этими выводами делать? Забыть, забить? Легко сказать. Я же не думаю, что после этого они станут ко мне хуже относиться или жалеть изо всех сил станут? Вот жалости от них как раз и не дождешься. А ведь, конечно, жалеют… или сочувствуют. И я бы жалел. Но виду не показывают. Вот всё вроде по полочкам разложил, до причин докопался. А что дальше делать, ума не приложу. Надо потерпеть, подождать, рассосется как-нибудь.

13.
Денис приходил почти каждый день после работы, долго ждал, пока, наконец, Алексей отщелкнет замок. Но все попытки как-то расшевелить его, Алеша уходил в глухую защиту. Даже если соглашался сыграть в шахматы, на доску почти не смотрел и фигуры двигал как попало. На уровне выпускника детсада, которому впервые показали, что как ходит,  и закончили на этом обучение.
Кира почему-то побаивалась заходить, ей казалось, что Алеша переживает, что девушки были свидетелями его унижения. Может, так оно и было. Если она звонила, тот исправно отвечал: ”Нет, да, не надо. У меня всё есть, доставка работает замечательно”. Если она продолжала его донимать, начинал огрызаться: “Отстань, оставьте меня в покое!”  Денис в таких случаях не лез в карман за словом: “Не надейся, не отстанем. Нас много, а ты один!”

 Вечером снова собрались все втроем, на этот раз у Дениса. Хозяин  пытался шутить:
–  Снова позиционные бои, осада с редкими вылазками?
Никто не поддержал.
– Мне кажется,  – сказала вдруг Алена, – он нас стесняется. А с кем-то чужим может пойти на контакт. Я так поняла, что социальной службой не вышло? Ага, заранее заявки надо подавать. За полгода, желательно. Надо кого-то искать со стороны.
Денис с интересом взглянул на Алену:
– Вполне возможно. Я представил себя на его месте, да. Свидетели унижения - мы все. Одним своим видом напоминаем  о той мерзкой сцене в кафе. Одним словом, нужна бабушка, крепкая и стойкая, с изрядной долей сарказма плюс самоирония. Хорошо, не бабушка, а женщина в годах. В то же время уютная и спокойная. Типа – социальный работник от собеса. И у меня даже есть кандидатура. Рядом с нами на даче живет замечательная женщина. Тетя Тоня, так ее все зовут. Похожа на добрую бабушку из сказки. У нее муж умер пару лет назад, дети разъехались, осталась одна. Пенсия, сами понимаете – какая. Так она – то соседкам поможет, продукты принесет, то с чужим малышом напросится посидеть, пока родители в кино нацелились. И всё бесплатно, между прочим. Думаю, она согласится. Помимо доброты есть в ней какой-то дух авантюризма, что ли.  Работа под прикрытием ее должна заинтересовать. Я прямо сегодня ей позвоню. Итак, друзья собу… пардон, заговорщики, приступаем к операции “Подстава”.
Врачи без чувства юмора долго в профессии не держатся, уходят, выгорают.
 
Тетя Тоня с воодушевлением взялась за предложенную работу. Похоже, в детстве она занималась в театральном кружке.
Через день в Алешину дверь позвонили. Предупрежденная обо всех обстоятельствах жизни подопечного тетя Тоня никуда не спешила. Подождала полминуты, позвонила еще раз и еще. Наконец, дверь отворилась. Алеша, готовый уже высказать непрошеному гостю много чего вдохновляющего, замолчал на полувдохе. Он явно опешил. Потом неуверенно спросил:
–  Здравствуйте, вы к кому?
–  Мне нужен Алексей Крутилин.
–  Да, это я - Крутилин.
– Я социальный работник, звать меня Антонина Леонидовна или просто тетя Тоня. Можно мне пройти? Могу, если нужно, удостоверение показать.
–  Не нужно ничего показывать. Проходите.
–  Вот и славно. Ну, показывай, где у тебя что. Кухня, ванная.

Тетя Тоня была кладезем всевозможных поговорок, присказок. Двигаясь вроде неторопливо, она успевала за пару часов провернуть массу дел. Прибрать, постирать, развесить. Легко звала Алешу на помощь, так же легко проделывала всё сама, если тот начинал вдруг хандрить. Ее добрая, но ненавязчивая энергия скоро покорила Алешу, и он с нетерпением ждал ее прихода. Говорить с ней можно было на любую тему, она много чего повидала в жизни. Но при этом никогда не поучала, не морализировала. Алеша вдруг вспомнил, как Кира говорила про его маму: “С ней было очень легко общаться. Подскажет, поможет, но не лезет в чужую душу”. Вот как оно получается.
Антонина Леонидовна регулярно докладывала Денису, как у Алексея дела, есть ли аппетит, какое настроение. Поводов для огорчений вроде и не было, впрочем, как и для особой радости. Оставалось ждать, пока… чего? Чуда? Денис подсказал тете Тоне, где он оставил распечатки с упражнениями, чтобы та “ненароком” на них наткнулась и как-нибудь сделала, чтобы Алеша стал их выполнять. Тетя Тоня успешно это провернула. Вытирая пыль, “случайно” рассыпала листки по полу, собирая, увлеклась, стала читать.
– Алеша, а что это за гимнастика? Это твоя мама делала? Упражнения все несложные, можно сидя выполнять.
–  Это док мне принес, чтобы я тренировался.
–  Ну да, ну да.
Потихоньку, без нажима она стала побуждать Алексея вновь выполнять многочисленные предписания и, наконец, заняться гимнастикой.
– Давай, посоревнуемся. Я сяду рядом на диван и буду повторять за тобой. Кто больше раз выполнит это упражнение?
Иногда побеждала, иногда сдавалась раньше. Не зря же она всю свою жизнь таскала тяжелые сумки с продуктами. Сначала мужу и детям, потом соседям – пешком по лестницам, без лифта.

Кира звонила регулярно, но забегала нечасто, взяла дополнительную работу. Расходов хватало.
Денис появлялся только по выходным. Пару раз выбирались вчетвером погулять, но погода не радовала. Настроение – так себе. Одно слово – позиционная война.
Как-то тетя Тоня спросила Алексея:
– А кто ты по профессии? Программист, ого. А почему ты не нашел себе какую-нибудь работу? Вроде вы, программисты, можете прямо из дома работать. Пенсия-то у тебя моей побольше, но тоже не горы златые. Всё не без дела сидеть.
Тот что-то неразборчиво пробормотал в ответ, и тетя Тоня поняла, что эту тему Алексей пока обсуждать не готов.

14.
Дни стояли жаркие, с раннего утра тяжелая духота повисала над городом. Алексея спасали сквозняки. Все окна и дверь на балкон были распахнуты настежь. Еще в мае Денис переделал задвижки так, что Алеша мог справиться с ними самостоятельно. А еще можно было забраться под холодный душ.
“Давно пора перейти на шорты, чего в длинных штанах париться”.
 Неделю назад с помощью тети Тони гардероб был пересмотрен. Какие-то вещи были убраны до лучших времен, зимние в том числе. Летние и более удобные спустились в нижние ящики.
– Пользуйся теплом, – наставляла тетя Тоня, – смотри, какой ты бледный. Балконную дверь раскрой полностью, сиди, загорай. Утреннее солнце самое полезное.
“А действительно, не погреть ли мне на солнышке свои старые косточки? На пляж я пока не готов выбираться. Тогда футболку – долой!”
Только совсем недавно, спустя почти четыре месяца после несчастного случая, Алексей решился посмотреть на себя в зеркало. Пора перестать стесняться  своего нынешнего облика, своих бесполезных ног. Нет, разумеется, при ежедневном умывании, чистке зубов, бритье, в душе – он лицезрел себя. Но, как бы это выразиться – локально. А сейчас он остановился перед большим зеркалом, висевшим в прихожей, и попытался взглянуть на себя, как на постороннего человека.
“Вот молодой мужик, который называет себя Алексеем Крутилиным. Странная вещь – осознание своего Я”.
Алеша запустил руки в отросшие за последние месяцы  волосы, подергал.
…Это мои волосы и мои руки. Они чувствуют друг друга. Но если я подстригусь, что, кстати, давно пора сделать, мое Я останется неизменным. Где оно живет? В голове, в груди?
Глаза, нос, губы, подбородок. Что можно сказать о человеке с подобной внешностью? Молчаливый, серьезный, невеселый. Наверное, я все-таки изнутри подсказываю… или это можно по чертам лица прочитать?  Серьезный и невеселый – это одно и то же, или разные признаки? Разные, пожалуй.  А улыбаться он умеет?
Алексей растянул губы, получился какой-то звериный оскал.
…Нет, не то, просто улыбаться. Надо вспомнить что-то приятное или забавное. Денис в шапочке с черепушками… вот, уже лучше, похоже на улыбку. Но глаза остаются серьезными. Наверное, это надо на деле, а не понарошку. Вот я спрошу у Киры, как, мол, я улыбаюсь, если со стороны смотреть? А она ответит: – Как крокодил! – И все рассмеялись... Наверное, надо за собой следить, чтобы отвыкнуть от этого похоронного выражения лица. Зачем зря людям настроение портить. А не зря – можно? Тоже не стоит, думается. Как там Денис про этики какой-то там дар читал? …Есть этики… непреходящий… дар… – так что ли? – снимающий налет душевной боли. Это, видно, как раз про мое кислое выражение. Тогда это действительно – налет. И – снимающий. Но как-то это мелко, у нас тогда интереснее выходило. Да всё равно – держи свою боль при себе, нечего каждого встречного своими проблемами грузить. Ладно, лицо – как лицо, что прицепился? – Это я кому говорю, интересно, предполагаемому собеседнику или второму Я?
…Далее, продолжим. Мои руки… обычные мужские руки, с разными инструментами знакомые. Это я тоже подсказываю, по рукам этого не видно. Мама говорили, они у меня красивой формы.  Ну, не знаю, ничего особенного вроде. Вот у Дениса ручищи, как он только ими операции делает? Корпус тоже вроде ничего, нормальный. Без головы и туловища человека не существует, про фантастику сейчас не будем. А сиамские  близнецы… что-то я отвлекся. Вот и до ног добрались.
Алеша вздохнул, перевел взгляд куда-то наверх. Потом наклонился, провел руками по ногам – сверху вниз до кончиков пальцев. Руки ощутили упругость кожи, шрам на бедре – Денисова работа. Снова сосредоточился на своем отражении в зеркале.
…Ноги, вы мои, ноги, что ж вы так меня подводите? А по виду ведь и не скажешь. Ну, худые, конечно, но смотреть не противно. Но ведь и ноги мои – не Я сам. Я могу облысеть, мог родиться без руки, но всё равно Я осталось бы цельным, оно не зависит от внешних признаков. Вот если бы я с ума сошел, тогда… тьфу, тьфу, тьфу. И в семь лет я это Я, и в двадцать семь. Да, прибавляется опыт, загружаются знания в память. И то, что я сейчас не могу ходить, не меняет моего Я. Да, может стать скверным характер. Но тут уж – кто хозяева, мы или клопы? Значит, надо стараться держать себя в руках. Усмирять раздражение, растворять тоску. Я не отшельник. Поэтому один я – никто, хоть мое Я и остается при мне. Мне нужны мои друзья. Я понимаю это со всей отчетливостью. Зачем же мне им настроение портить своими капризами? Легко сказать, да трудно сделать.  По крайней мере, ясно, в какую сторону двигаться. 
Ладно, провели ревизию, надо и на солнышке успеть погреться, пока облака не набежали.

15.
Всё было как-то не так. Неладно. Тетя Тоня тихонько возилась на кухне, позвякивала, постукивала посудой. Шипела в кране вода. Жизнь продолжалась. В чем же проблема?
Алексей остановился в дверях. Тетя Тоня обернулась и вопросительно посмотрела на него:
–  Чаю сделать?
–  Нет, спасибо. Что-то мне сегодня как-то не очень…
–  Спина болит?
–  Нет, на душе мутно, муторно.
Тетя Тоня хотела было сказать, что это, мол, от безделья, что работать пора начинать. Но не решилась. Перевела тему:
–  Давно что-то Денис не забегал. И Киры не видно.
–  Мне так проще. Не люблю, когда жалеют.
–  А что, есть повод?
Алексей не ожидал такой реакции от тети Тони. Взглянул на нее с удивлением. Та спокойно, но с какой-то грустью смотрела. Или не с грустью, а с ожиданием?
–  Ну… – Алеша замолчал, затрудняясь с ответом. Кажется, он попал в ловушку.
Сказать: “Да, потому что я не могу ходить”? Прозвучало бы неуместно, даже глупо. Это же очевидный факт, зачем повторяться? Говорить так, чтобы вызвать жалость? А что он только что провозглашал? Или опять хочется самого себя пожалеть, заживающую рану разбередить, расковырять? Если ответить: “Нет” – вообще непонятно, к чему он этот разговор начал.  Но то, что “проще” – здесь он не слукавил. Теперь бы самому понять, почему он вообще это слово употребил.
Возможно, приход  Дениса напоминал ему, что сидит он в своем бездействии, как в болоте, и вылезать оттуда не собирается. А Кира… Кира… перед ней просто стыдно как-то.
–  Знаешь, Алеша, в годы моей юности песня было, сейчас попробую вспомнить.
Тетя Тона пошевелила губами, сосредоточилась. Пропела негромко, но очень чисто:
–  В селах рязанщины, в селах смоленщины
   слово “люблю” непривычно для женщины.
   Там бесконечно и верно любя,
   женщина скажет: “Жалею тебя”.
– Тетя Тоня! Какой у вас голос красивый!
– В годы моей юности мы много пели с подругами, с ребятами. Работаем и поем. Русские песни, из кино или то, по радио передавали.
Алеше показалось, что глаза у тети Тони немного увлажнились, но потом она вернулась к началу разговора:
–  Так что слова… в них можно разный смысл вкладывать.
– Я знаю. Я что-то другое имел в виду, наверное. Сам не понимаю, что со мной сегодня?

В тот день Алеше было предписано появиться в районной поликлинике для сдачи очередных анализов и прочих мероприятий лечебно-профилактического толка. Кира предложила пойти с ним, мало ли потребуется в чем помочь, с одного этажа на другой сбегать. Алеша согласился, правда, без особого восторга. Поликлиника располагалась на соседней улице, летом народу не так и много. У каких-то специалистов никого не было,  других  приходилось ждать.
Похоже, настроение у Алексея опять было не очень, потому что он внезапно с вызовом спросил, не поднимая на Киру глаз:
– А ради чего, почему ты со мной возишься? Из жалости, что ли? Я давно хотел у тебя это выяснить.
– Из жалости… – протянула Кира, подбирая слова, чтобы поаккуратнее ответить. Но вдруг решила быть просто  искренней:
 –  А жалость – это плохо? – ответила вопросом на вопрос.
Алексей пожал плечами:
–  Трудно сказать однозначно. Смотря, где и как, и с кем… наверное.
–  Вот о том и речь. Мы с тобой сколько знакомы? Около четырех месяцев?
–  Типа  того.
– Смотри, я в первый раз пришла к тебе просто как к сыну Лидии Сергеевны, которую мы все уважали и любили. Просто из чувства долга – так положено. Мне  трудно сформулировать, но вот тогда, возможно, этого, неизвестного мне еще человека, жалко стало. Мать в больнице лежит, сам под машину попал.
Кира перевела дух. Посмотрела на Алексея. Тот сидел, по-прежнему не поднимая глаз, но слушал внимательно, так ей показалось.
– Потом еще раз пришла. Когда уже твоей мамы не стало. Я не умею выражать соболезнование, но как-то хотелось...
–  Пожалеть?
– Нет, другой иероглиф, другое слово… посочувствовать, – Кира поморщилась,  помотала головой, – поддержать, побыть рядом.
“Ну, ты влипла со своей искренностью!” – вздохнула про себя Кира, но сдаваться не собиралась.
– Я не могу слова подобрать. Но в любом случае, я уже пришла не к сыну хорошей женщины, с которой я четыре года проработала, а уже лично к тебе. Возможно, я не думала тогда, нужны ли тебе эти мои посещения, но знала точно, что очень нужны мне самой. Знаешь, умные люди говорят, что человек всегда исходит из своих интересов. Удовлетворяет свои потребности. Явные или скрытые, низменные или возвышенные. А другие люди просто под ноги попадаются…  или под руку. Это мой вольный пересказ.
 Кира уже не задумывалась над каждым словом, они просто цеплялись одно за другое, выстраивались во фразы, а она словно наблюдала за процессом со стороны.
– Значит, я тебе под ноги попался? – Алексей посмотрел на Киру с веселым изумлением. – Или все-таки под руку?
– Сам решай, какой вариант тебе ближе. Короче, не обольщайся: о тебе – жалеть тебя или как еще – я думала далеко не в первую очередь.
– Неожиданно, нечего сказать. Есть над чем поразмыслить. Мда… ладно. А вот сейчас, все-таки – почему ты…
– С тобой вожусь? – закончила за него Кира. – Это ты имел в виду? Неприятное, неудачное слово.
–  Это ты сказала.
– Я просто за тобой повторила. Теперь ты – нравится это тебе или нет – часть моей жизни. Возможно, не самая простая ее часть, но уж что…
– “Что выросло – то выросло” – это ты хотела сказать?
–  Чувствуется – хорошая школа!
–  Это ты про что?
–  Про твои цитаты. С мамой смотрел?
–  С кем еще?
–  Ну, что удовлетворили тебя мои объяснения?
–  В общем и целом. Короче – каждый за себя?
– Если твои приоритеты… ладно, каждый понимает в меру своей… – Кира с досадой отвернулась.
– Кир, не сердись! Я всё понял правильно, просто кто-то иногда за язык тянет – назло сказать.
– Я не сержусь, Алеша, со мной это тоже иногда случается. И даже не иногда, а весьма часто. Послушай, а ты не собираешься, я надеюсь, Дениса допрашивать, почему он с тобой возится… и водится?
–  Хорошую идею подала. Обязательно.
Тут и очередь  к врачу подошла.  Со всеми процедурами и осмотрами уложились в сорок минут, домой можно было особо не торопиться.

У ворот поликлиники Алеша предложил:
–  Давай, съездим на кладбище? Сходим. Я бы тебя подвез, но, сама понимаешь, вдруг танк забастует. В прошлый раз погода была мерзкой, всё наспех. А сейчас тепло, дождя не предвидится, можно и своим ходом попробовать.
Добрались быстро, на их счастье подошел нужный автобус, оказавшийся низкопольным. Водитель откинул металлическую платформу, вторым краем опирающуюся на тротуар. Алексей въехал по ней в салон автобуса. Водитель уточнил, где они собираются выходить, и сел за руль. Народу в автобусе было мало, никто не выражал неудовольствия, чего втайне боялась Кира.  Неожиданно для себя самой она поняла, что ее нисколько не волнуют чужие любопытные взгляды. Она села на ближайшее к Алексею свободное сиденье, спросила взглядом, без слов:
–  Ну, как ты?
Алеша двинул плечом, улыбнулся уголком рта:
– Так. Нормально. Не волнуйся за меня, – словно они вернулись в те дни, когда для бесед им были вовсе не нужны слова. И все-таки Алешины глаза были невеселыми.
Кира вдруг задумалась: “А “невеселые” и “грустные” – это полные синонимы? А “печальные” – как к ним относится? Но придумать ничего не успела. Приехали.
Купили у ворот кладбища пару стаканчиков с рассадой анютиных глазок. Кира расковыряла подвернувшейся палкой насыпанный холмик и посадила цветы. Земля была мягкой и влажной, без полива можно было обойтись. Дожди и так шли почти каждый день.
       На выходе с кладбища Кира резко остановилась. Ей очень захотелось спрятаться, но не бежать же обратно. Алеша посмотрел на нее с удивлением:
–  Кира, что-то случилось? Это кто?
Навстречу, вальяжно раскачиваясь, шествовал Аркаша с какой-то девицей.
– Привет, крошка! Кого-то хоронила? – собственная “шутка” Аркаше понравился, и он довольно хохотнул. –  Это у тебя новый поклонник? Мы придем сегодня, приготовь что-нибудь поесть.
Аркаша ущипнул подружку за бочок и отвалил.
– Что это было, кто это? – еще раз повторил Алеша вопрос. Кровь отлила от его щек, кулаки непроизвольно сжались.
Кира  молчала. Ей было безумно стыдно за эту сцену. Слезы выступили у нее на глазах. Она отвернулась.
– Никто, ошибка молодости. Теперь который год расплачиваюсь. Выскочила по дури, романтики захотелось. Тельняшка, фуражка. За неделю до свадьбы поняла, что глупость делаю. Да ресторан заказан, подружки завидуют. Мама очарована обходительностью. Расписались. Через полгода на развод подала. Все руки в синяках были, воспитывал; судье показала, та головой покачала и сразу развела. А вот выписать-то его не выписала, думала: обойдется. Он тогда куда-то завербовался. Я решила, что он там и останется. Как бы ни так! Пару раз в год появляется, все кишки вымотает,  денег займет и свалит до следующего раза. Я не знаю, как мне дальше…
И Кира все-таки расплакалась.
Алеша сидел в полной растерянности, опустив руки на колени, и смотрел на Киру, не зная, как ее утешать.
– Ладно, мы еще посмотрим, что можно с этим сделать! – со злостью на свою беспомощность пробормотал Алеша. – Теперь у меня, кажется, появилась благая цель.
Кира недоверчиво покачала головой, но плакать все-таки перестала.
Автобуса на этот раз не было видно, поэтому отправились своим ходом. Минут через десять Алексей остановился и сказал:
–  Подожди, Кира, вот лавочка, присядь. Я хочу тебе что-то сказать.
Кира устало опустилась на скамейку у какого-то дома. Алексей подъехал спереди, чуть наклонился, взял Кирины руки в свои и тихонечко сжал ее пальцы.
– Посмотри на меня! Я понимаю, тебе сейчас хреново. Как мне тогда в кафе было, наверное. Мне очень жаль, что я не смог тебя защитить от этого придурка. Набить морду – это сейчас не про меня. Да и раньше-то я не очень любил кулаками махать. Значит, будем думать, как разрулить эту ситуацию цивилизованными методами. Обязательно что-нибудь придумаем, обещаю. Ты веришь мне?
Кира печально кивнула, но все-таки на ее лице появилась слабая улыбка.
– Я тебе верю, Алеша! Что-нибудь обязательно придумаем, – повторила она за Алешей.
Уже у самого дома Алексей предложил:
–  Знаешь, я почему-то ужасно голоден. Закажем что-нибудь или сами сделаем?
–  Лучше сами.
– Тогда надо в магазин заглянуть.

17.
С этого дня Алексей сильно изменился. Это изменение было другого характера, не такое, как в прошлый раз. Тогда это была просто бодрость, а теперь какая-то собранность, целеустремленность. Денис это сразу отметил. Но на все расспросы ни Алеша, ни Кира ничего не объясняли, довольствовались отговорками. Кире вообще вся эта тема была неприятна. А Алеша считал, что еще нечего рассказывать. Про случай у кладбища: “Это не моя жизнь. Не мне и говорить”. А про свои планы – чего там.
Первым делом Алексей составил и отправил свое резюме в несколько фирм. Хватит сидеть без дела! Потом, наконец, отыскал контакты Гольцовской школы и написал туда. И бумажное письмо в адрес старой маминой подруги тоже послал, но без особой надежды на успех – столько лет прошло.
Вскоре ответили на резюме. Сначала Алексей разговаривал по телефону с представителями то ли трех, то ли четырех фирм. Поразмыслив, он выбрал одну из них, занимающейся тематикой, которая пришлась по душе. Человек, с которым Алексей вел переговоры, без лишних вопросов согласился приехать домой к своему потенциальному сотруднику. Внешность Дмитрия, так предложил к нему обращаться вошедший мужчина, в первый момент удивила Алексея. На вид – в районе сорока, среднего роста, плотный, в рубашке без галстука и пиджаке. В кино артисты с такой внешностью играют обычно работяг: электрика там, в крайнем случае – сельского ветеринара. Широкий нос, небольшие, глубоко посаженные глаза неопределенного цвета. Ничего примечательного. Но поймав на себе доброжелательный, внимательный взгляд, понял – не так-то он прост, как кажется в первый момент. Но, может быть, Дмитрий не прикидывался простачком, а жил в гармонии с самим собой. В любом случае он испытывал неподдельный интерес к своему собеседнику, поэтому общаться с ним было легко и приятно.

Дмитрий  походил по комнате, выглянул на улицу и присел к столу.
– Информацию в интернете о вас мы отыскали, разумеется, где вы раньше работали и как. А почему вы решили сменить тематику? Вот из-за этого? – Дмитрий кивнул на коляску.
– Не совсем, скорее личные причины, да и надоело в той сфере подвизаться. Приелось.
– Я понял. А можно еще уточнить: вот это ваше… состояние – результат болезни или травмы? Меня это интересует вот в каком аспекте – если это болезнь, то всегда есть вероятность обострения, и тогда на некоторое время вы выбьетесь из рабочего графика.
–  Нет, это травма. Всё, что могло произойти, уже произошло.
–  И давно?
–  В начале марта.
–  Не так уж и давно. И вы один живете, вам кто-то помогает?
– Один. Мама вот тоже в марте умерла. Друзья приходят, есть социальный работник. Делает то, что мне не под силу. Белье развесить, полы помыть, обед приготовить. Да я и сам много чего умею по хозяйству делать. Привыкаю потихоньку.
–   А на улицу вы как-то можете выбираться?
–   Мой агрегат умеет по лестнице передвигаться.
–  Даже не представлял, что такое возможно. Я бы с удовольствием посмотрел его в действии.
–  Надо будет вас пригласить на совместную прогулку, – Алеша улыбнулся.
– Что же касается вашей работы в фирме, поступим как полагается. Мы высылаем вам тестовое задание и по его результатам заключаем контракт. Я очень на это надеюсь. Лады?
–  Лады.
Мужчины попрощались крепким рукопожатием. Похоже, они понравились друг другу.

Денис в свой очередной визит прикинул, какие и куда можно установить тренажеры. Для начала шведскую стенку с навесной перекладиной, которую можно регулировать по высоте. Эспандеры и прочие приспособления. Надо посмотреть в интернете отзывы о продукции разных фирм, выяснить стоимость и заказать.
Алексей рассказал ему, как вдруг вспомнил некоторые эпизоды из своего детства: про погибшего отца, про крестного дядю Валеру. И о том, что решил попробовать его отыскать. Бумажное письмо, отправленное в Гольцово, вернулось с пометкой: “Адресат выбыл”.
– Ничего не поделаешь. Да и с другой стороны нам это уже вроде и не нужно. Написали бы пожилой женщине, что ее старая подруга умерла, а зачем? Какой смысл? Они же все эти годы не общались, значит, особой нужды не было, – объяснял Алеша Денису.
–  А кстати, что-то я давно Киру у тебя не видел? Она не заболела?
– Нет вроде, мы вчера с ней по телефону разговаривали. Все нормально, много работать приходится. Или опять этот Аркаша нарисовался?
–  Какой еще Аркаша?
–  Персонаж из прошлой жизни, ошибка молодости, как Кира выразилась.
–  А я про это ничего не слыхал.
– Хорошо, если и не придется услышать, мерзкий тип. Имел удовольствие лицезреть.

18.
С высланным Дмитрием тестовым заданием Алексей справился успешно и в кратчайшие сроки. Как же он, оказывается, соскучился по работе! Пальцы сами так и летали по клавиатуре, голова просчитывала операции на несколько шагов вперед. Тетя Тоня с трудом заставила его прерваться на обед. На следующий день после того, как Алексей выслал в фирму результаты своей работы, уже ближе к вечеру, подъехал Дмитрий с документами, которые следовало подписать для заключения договора о приеме на работу. Сумма, причитающаяся за выполнение задания, была вполне солидной. Она впечатлила даже Алексея, привыкшего в прошлом достаточно хорошо зарабатывать. По просьбе Алеши деньги были переданы наличными в конверте. На них были особые планы.
– Вот еще что, – сказал Дмитрий, укладывая документы в портфель, – если возникнет необходимость юридической поддержки, или вы захотите выехать за город отдохнуть – вы мне звоните, и мы окажем вам всяческое содействие, это вполне в наших силах и интересах.

После ухода Дмитрия Алеша позвонил Кире.
–  Можешь сегодня забежать?  Дело есть.
–  Хорошо, постараюсь. Сразу после работы – нормально?
–  Вполне.
Потом Денису:
– Привет! Ты сегодня не дежуришь? Отлично. Ты не смог бы сегодня вечерком до меня добраться? Надо один вопрос решить. Коллегиально.
Когда все собрались и уселись в кухне, Алеша жестом фокусника вытащил и положил на стол увесистую пачку денег.
–  Вот, первая зарплата.
Денис присвистнул:
–  Не слабо. Срочно меняю профессию.
Кира обрадованно засмеялась:
 –  Здорово! Что ты с ними будешь делать, решил уже?
–  Вот за этим я вас и позвал. Одна голова хорошо, а три – круче.
– Твоя одна – пятерых стоит, – Денис с прищуром посмотрел на Алешу, словно решал: сейчас начать изучать столь замечательный феномен или пока отложить.
– Ну, для начала я заказал нам немного поесть, вот-вот должны привезти. Вы не против?
– Отнюдь, – Денис потер ладони, предвкушая вкусный ужин, –  но хорошо бы хотя бы в общих чертах проблему до трапезы решить, ибо, когда кровь отливает к желудку, умные мысли уже в голову не приходят.
– Друзья, – Алексей посмотрел на Киру, на Дениса, – я понимаю, что дружба не имеет финансового измерения, но все-таки… Денис, вот это на оснащение моего спортивного комплекса, который ты мне тут прилежно монтируешь, не покладая рук. Обсуждению эта сумма не подлежит. Я загуглил стоимость всего этого имущества, так что… пока я был малоимущим пенсионером, я принимал от тебя этот подарок. Теперь – сами видите, времена иные настали.
Денис хотел было возразить, но промолчал, не найдя веских аргументов.
Алеша перевел дух и взглянул на Киру.
– Кира, твой дар мне не имеет цены. Денис мне всё рассказал. Не бойся, я не стану совать тебе эти разноцветные бумажки. Это было бы неправильным, я прекрасно понимаю. Но если возникнет необходимость поехать куда-то или что-нибудь приобрести сверх твоего бюджета, мало ли... ты возьмешь отсюда столько, сколько будет нужно. Это будет мой подарок. Не возражай, пожалуйста. Ты ведь не хочешь меня обидеть? И это не структура под названием: “Ты мне – я тебе”.  Просто ты мне доставишь большую радость. Договорились?
Кира кивнула, не поднимая лица. Она понимала, что Алеша говорит правильные вещи, и отказываться нельзя. Ладно, что там наперед загадывать.

19.
 Наконец, пришел ответ на запрос. Из школы ответили, извинились за проволочку, объяснили ее летними каникулами и сообщили, что искомый Валерий Павлович по-прежнему проживает в селе, только теперь он не плотник в колхозе, а священник в местной церкви, уже четыре года как.
– Вот жизнь повернулась! Кто бы мог подумать, что дядя Валера… хотя… всё правильно. Да, и у церкви тоже есть свой эмейл, я сегодня же напишу. Так всё просто получилось, чудеса! – рассказывал Алеша Кире по телефону.
“Легко сдвинуть камень, под который уже течет вода,” – вдруг вспомнила Кира фразу из своего давнего сна.

Денис и Алена, сначала встречавшиеся в основном у Алеши дома, постепенно поняли, что им есть о чем поговорить. Перезванивались, отправлялись в кино или еще куда-нибудь. Брали в парке велосипеды напрокат и дотемна катались по пустеющим аллеям. Как-то зашел разговор про Алешу и про Киру.
– Слушай, я на этой неделе почти каждый день у Алексея бываю, спортивный уголок благоустраиваю, Киру ни разу там не встретил, подумал:  поссорились, что ли?  Но Алеша сам удивляется, может, она на что-то обиделась?
–  Да нет, по телефону постоянно созваниваются, а заходить… даже не знаю.

На работе Алена отозвала Киру в сторонку:
– Послушай, Денис на днях был у Алексея, тот сказал, что ты редко стала там появляться. За две недели один раз, когда вы какие-то деньги обсуждали, и то ты сразу убежала.  Что-то случилось?
–  Нет, ничего не случилось.
–  Он тебя ждет, Денис так передал.
Кира вздохнула, помолчала немного, но всё же решилась поведать:
– Я тебе не рассказывала. Когда мы с ним на Троицкое ездили, на выходе с Аркашей столкнулись. Сцена неприятная вышла. Алеша сгоряча пообещал мне, что придумает, как можно меня защитить от этого придурка. Или что-то вроде того. Понимаешь, Алена, я сама не могу понять, чего боюсь. Что он забыл об этом эпизоде вообще или не забыл, но что он может сделать? Вдруг я его в неловкое положение поставлю? Я приду, напомню невольно, он опять начнет унывать и себя корить, что беспомощный. А оно нам надо?
–  Ну да, засада. И так неловко, и этак нехорошо.
Поразмыслив,  Алена  сказала:
– Знаешь, я думаю, тебе не надо его избегать. Еще чего хуже подумает. Мы не можем свой каждый шаг и жест выполнять с оглядкой: как бы чего не вышло. Соломки везде не подстелешь, ты согласна?
– Пожалуй, ты права. Мы будем каждый чих просчитывать, а во внешнем мире никто этого делать не будет. Как тогда в кафе – приложат от души. Можно, конечно в четырех стенах скрыться, но это не жизнь, а какой-то другой иероглиф.
Была у Киры такая присказка про иероглиф. Давно когда-то она вычитала, что для японцев или китайцев остывший чай обозначается совсем другим иероглифом. Так и прижилось, годилось для самых разных ситуаций.

В фирме, где Алексей работал программистом, им были очень довольны. Дмитрий регулярно заезжал к новому сотруднику, интересовался, как идут дела, нет ли каких пожеланий или просьб. Да и просто поболтать. Это не были отношения шеф-подчиненный, просто двое мужчин симпатизировали друг другу. Именно у Дмитрия вдруг осенило Алешу спросить, нет ли в фирме хорошего юриста, разбирающегося в жилищных вопросах.
–  Есть, разумеется, как не быть. А что, проблема с твоей квартирой?
– Нет, с моей нет вроде. Это у нашей Киры сложности с бывшим мужем. Боюсь, не только по поводу жилья, но и вообще.
–  А кто такая Кира? – полюбопытствовал Дмитрий.
–  Знакомая наша: моя, Дениса-доктора. Мы с ней хорошие друзья.
Дмитрий бросил на Алешу быстрый взгляд:
– Здорово, когда друзья рядом и помогают друг другу. Она хорошая девушка? Тебе нравится?
Тут Дмитрий прикусил язык, кажется, он вторгся в чужое личное пространство. Но слово – не воробей,  вылетит – не поймаешь. “Эк меня угораздило! Говорила не зря мама: Болтун ты, Димка! И Алексей, похоже, немного смутился. Надо спасать положение”.
–  Так что там у Киры с квартирой? Почти в рифму: Кира-квартира.
– Да бывший муж безобразничает, она не выписала его при разводе, теперь жалеет об этом.
–  Я попрошу юриста в следующий раз со мной сюда приехать, а ты Киру свою позовешь, мы всё уточним и обсудим.
Когда Дмитрий откланялся, Алексей остановил коляску у открытых дверей балкона. Подышал полной грудью, представил, как хорошо сейчас у воды. А ведь собирались на кораблике прокатиться. Надо будет Денису напомнить. И в кафе сходим, не в то, так в другое. Сейчас на берегу много кафешек пооткрывали. Алеша распрямил спину, покрутил плечами. Подъехал к перекладине, подтянулся пару раз. Казалось, еще немного – и он встанет, почувствует свои ноги снова живыми и сильными.

20.
В эти жаркие дни в лаборатории было  очень душно. Кира и Алёна в обеденный перерыв вышли на улицу, захватив по бутылочке минералки.
– Кира, давай до церкви дойдем. У моего крестика колечко наверху отломилось. Надо новый купить.
– Ну, пошли. Я там была как-то, с одной женщиной говорила. Она плакала и радовалась в то же время. Кто-то у нее болел сильно и вот начал выздоравливать. Она Бога благодарила. Мне кажется, тут врачам в ножки надо кланяться. Разве не так?
– Я тоже об этом как-то размышляла. Но если Бог врачам не поможет, сами они не всегда справятся. Денис мне один разговор на отделении пересказывал, когда его обвиняли, в том, что он не смог спасти кого-то. “Я же не Господь Бог! Врачи не всесильны”. А те, мол, не понимали, его во всем винили.
За разговорами незаметно дошли до храма. Внутри опять было тихо и пусто. Мерцали огоньки свечей. Служительница в лавочке пересчитывала какие-то брошюры.
Пока Алена выбирала себе крестик, Кира пошла к той самой иконе “Скоропослушница”, так, кажется, ее та женщина назвала.
“Наверное, это очень сложно – молиться. Сколько молитв разных. Интересно, обязательно их надо знать наизусть или можно по книжке читать?”
Кира смотрела на лик Божией Матери и вдруг поняла, что мысли в ее голове перестают бестолково суетиться. Остаются образы: бабушка, отец, мама, брат, Алеша, Алена с Денисом.Так хочется, чтобы у всех всё было хорошо. Может, так и надо – без слов?
Алена тихонько подошла сзади. Ей показалось, что Кира слушает кого-то, иногда кивает в ответ, иногда покачивает в раздумье головой.

Подруги вышли из церкви и тихо направились в сторону работы. Кира вдруг вспомнила:
– Я еще весной  размышляла, бывает ли счастье от несчастья и наоборот. Ты как думаешь?
– Ну, первое – элементарно, – мгновенно откликнулась Алена, – помнишь поговорку “Не было бы счастья да несчастье помогло”? Значит, это достаточно распространенная ситуация. Чуть ли не на каждом шагу. Любой из своей жизни историю вспомнит по этому сценарию.
Алена задумалась буквально на пару секунд:
– Я, когда на юридический не поступила, расстроилась ужасно. А какой из меня юрист, где я, а где юриспруденция?  Вообще вся жизнь пошла бы по другим рельсам.
– Да, пожалуй, таких историй про себя, знакомых, из открытых источников, как теперь выражаются, море, – согласилась Кира, – а вот если наоборот: от счастья, удачи – несчастье?
– Мне лично, с этим сталкиваться не доводилось, – медленно протянула Алена, – но смотря что считать счастьем? Или удачей. Выиграл машину и попал на ней в аварию. Или кошелек с деньгами нашел, купил на них водяры и упился до смерти?
– Ну, это весьма сомнительное счастье, на любителя. Вообще, люди по-разному эти понятия трактуют. Найти деньги, выиграть в лотерею, выйти замуж за олигарха.  Некоторые за счастье посчитают, другим это даром не надо, особенно последний вариант, – согласилась с подругой Кира.
–  А деньги вдруг свалятся откуда-то? Наследство получишь? Клад найдешь?
– Наследство  вроде неоткуда получать. В азартные игры с государством не играю. И с людьми тоже.
– Правильное решение. Да и со всем этим больше мороки, чем удовольствия, – Алена пожала плечами, –  вообще, мне кажется, что деньги или какое-то богатство и счастье вообще в разных плоскостях находятся.
– А что касается действительно счастливых моментов в личной жизни, в работе, в творчестве каком-нибудь… конечно, они могут сменяться неудачами. Но не как следствие, а просто жизнь – полосатая, – Кира покачала головой.
–  Как говорится, элементарно, Ватсон, и спорить не о чем.
– Получается, что бывает и несчастье, пришедшее вовремя. Начнешь рассуждать – все сходится. А на первый взгляд полный абсурд. Любопытно. Только вот всегда ли догадаешься, в чем подарок от проигрыша, если так можно выразиться.
–  Подруга! Ты явно прирожденный философ, – засмеялась Алена.
– Да ну тебя, – отмахнулась Кира, – какой там философ. Просто жизнь такие загадки подкидывает.
Алена внимательно взглянула на Киру, но ничего не спросила.

21.
После работы Кира заторопилась, действительно, хватит трусить, надо зайти к Алексею.
Алеша радостно удивился:
–  Как ты кстати!
–  А что случилось?
– Да Дмитрий с юристом из нашей фирмы пришли, про тебя спрашивают. Я как раз звонить тебе хотел.
–  Какой юрист, какая фирма?
– Пошли, сейчас разберемся. Помнишь, я тебе тогда у кладбища обещал придумать, как можно твои квартирные вопросы решить. Есть конкретный план. Не мой, конечно, юриста, Петра Николаевича.
В комнату Кира входила с некоторой опаской. С юристами ей иметь дела не приходилось. Петр Николаевич оказался мужчиной далеко за 50, гладко выбритый, с остатками седоватых волос вокруг обширной лысины.
– Присаживайтесь, Кира… э…Федоровна. Мы тут как раз обсуждаем, как вам лучше помочь. С юридической точки зрения проблем быть не должно. Собственность находится в вашем единоличном владении. Мы подаем в суд с просьбой выписать гражданина такого-то. Квартплату за истекший период ни разу не оплачивал, хозяйства общего с вами не вел. В вашем присутствии на слушании нет необходимости. Решение суда будет отправлено заказным письмом по месту работы гражданина. Предположим, даже, если почтальон застанет адресата и вручит ему заказное отправление под расписку, далеко не факт, что гражданин тут же начнет собирать свои манатки и съезжать с жилплощади. Вот здесь необходимо силовое подкрепление, будет вполне уместно так выразиться. Кроме того, мы предусмотрели альтернативные варианты оповещения гражданина о создавшейся ситуации. И, соответственно, наши действия в тех случаях.  Дмитрий, я всё правильно изложил, так ведь?
Дмитрий довольно кивнул. Ему явно импонировала манера юриста выражать свои мысли.
– Да, при необходимости мы привлечем службу охраны фирмы. Мне кажется, достаточно будет пару раз доходчиво объяснить “вышеупомянутому гражданину”, – Дмитрий кивнул юристу, – что он не прав. И что от него требуется.
– Так что видите, Кира Федоровна, ваша проблема оказалось не столь сложной, как вы думали. Мы ждем от вас документы, подтверждающие право на собственность. Копии мы сделаем сами. Сейчас я продиктую вам исковое заявление по установленной форме.
Сказать, что Кира была потрясена, – значит, ничего не сказать. Наконец, юрист пожал Кире и Алексею руку, то же сделал Дмитрий. И они откланялись.
Некоторое время Кира и Алеша сидели молча и смотрели друг на друга.
–  И что это было?
– Я же говорил, что придумаю выход! – с нескрываемой гордостью произнес Алексей.
–  Замечательный у тебя шеф!
–  Я тоже так считаю.

Потом Кира предложила:
– Давай помоем у тебя окна. Я буду мыть, а ты поможешь. Табуретку придерживать, воду менять. Меня это больше всего напрягает: слезть, залезть.
– Я с удовольствием. Моя работа сейчас больше головой, иногда хочется и руками.
– Отлично, я тебя смогу использовать в своих  корыстных целях. Мне иногда приходится на дом бумаги брать, ума не надо, одни руки. Листочки по файлам раскладывать и прочая скукотища.
Когда Кира протирала верхнюю часть окна, рукава ее свитерка спустились к локтям, и Алеша заметил какие-то разноцветные пятна на запястьях. Подозрительных оттенков. Но, чтобы не задеть Киру, он не стал тут же напрямик спрашивать. Алеша сразу почти догадался, откуда они взялись, кто был источником этой  “красоты”. Только когда они пили чай с испеченным тетей Тоней печеньем, Алеша, тихонько коснувшись Кириной руки, спросил, показывая на запястья:
– Это он тебя?.. – и не закончил фразы.
Кира покраснела, сдвинула брови, хотела огрызнуться, не твое, мол, дело. Но как Алеша узнал? Потом перевела взгляд на окна – догадалась.
–  Ну, да, кому еще, – и вздохнула.
– Знаешь, – Алеша расширил глаза, – мне вдруг идея пришла. Хорошо бы тебе некоторое время у меня пожить. Осиное гнездо мы вот-вот растревожим. Аркаха твой может по пьяни со своими дружками тебе что-нибудь сделать. Если просто посуду побьют, это ерунда, дело наживное. А если с тобой что-нибудь случиться? Как я потом жить буду? Не говори сразу “нет”, подумай. Вторая комната пустая стоит, ты мне нисколько не будешь мешать. И работу твою подхалтурную не надо будет туда-сюда таскать. Листки там, файлы.
Кира задумалась. Резон в этом, конечно, был. Аркаши и его друзей она боялась не на шутку. Предполагая возможную ответную реакцию бывшего, она сама думала на время к Алене напроситься на постой. Но у той квартира была однокомнатная, тесная.
Видя, что Кира еще колеблется, Алеша продолжил:
– Пара дней, чтобы спокойно всё, что нужно, собрать – у тебя пока есть. До начала боевых действий. Потом такси вызовем, перевезешь.
– Чемодан барахла я с собой не потащу. Рюкзак да сумка, Алена поможет дотащить, если что. Ложек,тарелок, думаю, у тебя на двоих хватит.
–  Хватит-хватит, точно. К нам с мамой гости часто приходили. Тарелки с собой ни разу не приносили. А я еще не всё перебил. А тете Тоне можно будет отпуск взять. Мы вдвоем управимся, думаю.
–  Какой тете Тоне? – вполне искренне удивилась Кира.
– Социальный работник ко мне приходит. Антонина Леонидовна, тетя Тоня, так я ее зову. Она сама попросила, – объяснил Алеша.
– А… – глубокомысленно протянула Кира, – понятно, вот кто у тебя чистоту поддерживает!
– Неправда ваша! – возмутился Алеша. – Я сам в основном стараюсь. Пол она моет, да, пыль по верхам, белье на балконе развешивает.
–  Да я же шучу, не обижайся! – рассмеялась Кира. –  Конечно, ты сам, я же отличу мужской подход от женского.
–  В каком смысле? – не понял Алеша.
– Мужчины и женщины по-разному структурируют пространство. Я тебе при случае на конкретных примерах объясню.
–  Ладно. А пока я сам попробую догадаться, даже интересно стало.


22.
Из церкви тоже ответили. ”Конечно, я помню тебя, Алеша. Постоянно молюсь. Писать нет времени, сообщи телефон, позвоню. Твой дядя Валера”
Ночью Алеша долго не мог заснуть, вспоминая таежную заимку, отца и маму, потом село недалеко от железной дороги, где он два года проучился в начальной школе. Дом на берегу озера, стекольный завод на окраине. По его дыму Алеше всегда узнавал, будет клев или нет, с какой стороны дует ветер, к берегу или от него. И рыбы было вдоволь, и раков - около мостков, где хозяйки чистили рыбу, за час можно было запросто наловить их полведра. В лесах земляника, малина, грибы. Мужики на охоту ходили, мясо  в доме почти всё время было, не то что позже, когда в город переехали. “Каким сейчас стал дядя Валера? Ну, постарел, конечно. Борода седая. А какие у него волосы были? Может, борода-то рыжая,” – Алеша даже засмеялся от этой мысли.

На работе Кира рассказала Алене историю с выселением Аркаши. Алена одобрила. И идею с исчезновением на некоторое время из поля его зрения – тоже.
– Завтра или послезавтра мы с тобой все перетащим. Вперед, к новым приключениям?
– Вот только приключений на мою голову мне и не хватало. Я люблю тихое, мирное житие.
– И откуда, хочу спросить, у тебя подобная терминология?
– Сама не знаю, подцепила где-то.

В тот самый момент, когда Алеша прикидывал, что и как в маминой комнате надо изменить, чтобы Кире там было удобнее, раздался вызов видеозвонка в Скайпе. Алексей поспешил к ноутбуку. Входящий вызов: Валерий… Алеша, не дочитывая фамилию, нажал “ответить”. На экране раскрылось окно видеосвязи, и Алеша увидел такое родное, но давно забытое лицо. Заметно постарел, ведь больше 20 лет минуло. Сколько же ему сейчас? Мне было 10, ему лет 30 или чуть больше. Мужчина на экране не выглядел старым, пожилым – возможно. Он с нетерпением ожидал, пока связь настроится окончательно. Наконец, все помехи исчезли. Дядя Валера с радостью разглядывал своего возмужавшего крестника. Алеша прикинул, виден ли дяде Валере его драндулет? Вроде бы не должен. Нет, он конечно, не думал скрывать от крестного свою немощь, но и выпячивать тоже не собирался. При случае всё расскажет
– Я очень рад тебя видеть! – почти одновременно вступили они в разговор. Алеша сдержал себя, пусть сначала дядя Валера скажет.
– Алешенька, дорогой, я уж не чаял с тобой свидеться. Вы уехали, адреса у меня нет, город ваш немаленький, фамилия распространенная. Раньше адресные столы существовали, можно было бы запрос сделать. Мне советовали в соцсетях порыться. Да я в этом совсем профан. Недавно только у нас компьютер появился, вот воюю потихоньку. Нельзя от времени отставать. Ты стал совсем взрослым. Работаешь? Как мама?
–  Работаю, – Алеша откашлялся, – мама весной умерла. Сердце.
–  Горе какое! Она же еще не старая была совсем.
–  Должна была на пенсию выйти, отдохнуть, но всё откладывала.
Дядя Валера размашисто перекрестился:
– Упокой, Господи, душу рабы Твоей усопшей Лидии. Думаю, Алеша, тебе уже сообщили, кто я нынче и чем занимаюсь?
– Да, когда мне из школы ответили, то обо всем доложили. Предупредили на всякий случай, – Алеша улыбнулся. - Как мне теперь к тебе положено обращаться? Отец Валерий, так, кажется? И на вы?
 – Да, обычно меня так и называют, но мы с тобой старые друзья, ты мой крестник. Пусть все останется, как было. Можешь звать, как раньше. Корона с моей головы не свалится.
– А я вот работаю, программист. Мне нравится.
– Женился?  Дети есть?
– Нет, и не предвидится.
– Ладно, Алеш, тут ко мне пришли, извини. Я тебе еще позвоню. Очень рад был тебя видеть!

На следующий день отец Валерий позвонил снова. На нем было свободное черное одеяние и крест на груди.
– Знаешь Алеша, мне вот какая мысль ночью пришла: надо тебе ко мне приехать. У меня комната есть свободная. На рыбалку съездим, по лесу побродим, как прежде. Соглашайся, уважь старика! – было видно, что дядя Валера немного прибедняется, какой там старик!  И физиономию скроил соответствующую.
Алеша рассмеялся:
–  Нет, дядь Валер, не могу я приехать.
– А что так? Ты человек свободный пока. Работа? Так, говорят, ваш брат – программист – может из любой точки земного шара работать.
– Нет, не работа…
Алеша незаметно вздохнул: значит, момент настал:
 – Отец Валерий, – он перешел на официальное обращение, – у меня тут… я… короче, – и он  бухнул с размаху, – инвалид я.
И отъехал подальше от стола, чтобы крестный мог увидеть его полностью с коляской.
Крестный непроизвольно охнул:
– Алешенька! Что у тебя стряслось? – он спросил это вполне спокойно, но по сузившимся глазам было видно, что это спокойствие далось ему нелегко.
– С машиной дорогу не поделили! – отшутился Алеша. Он впервые сам себя назвал инвалидом. И эту горечь крестный прочитал  по его глазам.
– Знаешь что, крестник, – отец Валерий  посмотрел на него прямо и строго, – ты нехорошо себя инвалидом назвал. Да, инвалидность у тебя есть, что тут скрывать. Но это состояние не есть ты сам. Да, это беда и немалая. Но заметь, я не сказал “горе”. Ты никогда не задумывался, в чем различие между этими двумя словами?
Алеша подъехал поближе к столу, пожал плечами.
– Нет, как-то не доводилось. Хотя, конечно, смысл все-таки разный.
– Да, беда – это событие, а горе – состояние. Твое отношение к событию. Смерть твоей матери – это горе, и его надо пережить. А то, что сейчас с тобой: горе или беда, надо каждый день заново самому себе доказывать. Скис, сдался – вот и горе-горькое. Держишь удар – беда. С этим можно и нужно жить дальше. Когда это с тобой приключилось?
–  В самом начале марта.
–  Вот, видишь, сколько времени уже минуло? Ты же, наверное, заметил, что твое отношение ко всему этому, – крестный показал рукой куда-то ниже экрана, – не раз изменялось.
–  Да, еще как заметил, – согласился Алексей, – туда-сюда, то вверх, то вниз.
– Это вполне нормально. Но помни, дорогой, что уныние – это грех. Ты понимаешь, что я имею в виду?
– В общих чертах.
– Ладно, постараюсь дела немного разгрести и самому до тебя добраться, раз так вышло.

23.
Вечером пришли Алена и Кира с вещами, положили их в комнате и вышли на кухню.
– Алеша, ты какой-то сегодня необычный, обновлённый что ли? Ну-ка докладывай, что у тебя произошло? – предложила Алена.
– Крестный мой, дядя Валера, вчера звонил и сегодня еще раз. Он теперь священник в нашем Гольцово. Отец Валерий, во как!
–  Так это здорово, что вы друг друга нашли.
–  Нечаянная радость!
– Я знаю, что есть икона с таким названием: “Нечаянная радость”. А еще есть стихотворение Ирины Снеговой, – вспомнила Алена.
– Можешь рассказать?
– Попробую.

Выпьем за нечаянную радость,
то есть радость, коей мы не чаем.
Не за ту, что кинет чертик-градус,
и не ту, что крепнет с крепким чаем.
А за ту, какая выше прочих,
потому что вне и сверх программы.
Нам ее не прочат, не пророчат,
а приносят вдруг, как телеграмму.
В дар, как жизнь, не в долг, не в награжденье.
Просто свет, что входит –  ширясь, тратясь.
День - как день, всем прочим продолженье.
Выпьем за нечаянную радость!

Кира и Алеша молчали. Наконец, Кира прервала тишину:
–  Очень точно сказано.
– Ладно, друзья, я, пожалуй, до дома, – стала собираться Алена, – вас теперь двое, будете друг друга поддерживать, беречь.
Когда Алена ушла, Алексей вдруг вспомнил:
–  Знаешь, Кира, что мне сегодня дядя Валера сказал?
–  Да? – заинтересовалась Кира.
– Он сказал, что вот об этом, – Алеша похлопал себя по коленям, – я должен решать для себя каждый день заново: горе это или просто беда.  А потом, возможно, и не буду я это как беду расценивать. Просто факт жизни. Всякое бывает.
–  Как хорошо, что крестный снова рядом с тобой!

В один из вечеров, когда вновь зарядил унылый дождичек, сидели Алена и Денис на кухне. Алена поглаживала кота, уютно устроившегося у нее на коленях, Денис листал какой-то медицинский журнал. Вдруг он застыл, осененный какой-то пришедшей в голову мыслью.
– Помнишь, мы как-то говорили, про радость которая рядом всегда, надо только уметь ее видеть?
– Конечно, помню. Я как раз вчера Кире с Алешей стих про нечаянную радость читала. Им тоже понравилось.
– Я тут вдруг осознал, что этот год для меня просто особенный. Я испытываю невероятную благодарность к Богу, к небесам, к судьбе, кто как это назовет. У меня теперь есть ты, Алеша, Кира, это так здорово! Меня мама в детстве наставляла: умей говорить спасибо, если не вслух, то хотя бы мысленно, за всё, что вокруг. Вот встретился интересный человек, с другом помирился, гриб возле самой калитки нашел, рябина висит и снегири прилетели. Тучка солнышко закрыла, и не так жарко стало. Я понимаю, многие так думают. Но мама не боялась вслух говорить. Со стороны это могло показаться смешным. “Спасибо, чайник, наконец-то мы чаю напьемся. Спасибо, домик, нам было в тебе хорошо жить летом, не скучай, весной мы вернемся!” Я подрос, смеяться стал, подшучивать. Мама не обижалась. Подрастешь, мол, – поймешь. Я понимаю – значит подрос.
–  Мудрая у тебя мама.
–  Согласен, мне с ней повезло.
– Алеше крестный два раза звонил, теперь он батюшка в их селе. Обещал приехать.
–  Я рад за Алешу.

24.
В середине лета, наконец, вся компания выбралась покататься на кораблике. Еще до поездки Денис с Алексеем прикинули по карте и по “спутнику”, в какую сторону от пристани им лучше двигаться, где можно остановиться на отдых. Чтобы и река была рядом с удобным для купания местом, и чтобы тенёк имелся, дорога или тропа с нормальной проходимостью. Спустились с дебаркадера, разобрали поклажу. Алеша держал на коленях бутыль с водой, уравновешивая рюкзак, висящий на спинке кресла. Вопреки Кириным постоянным опасениям на компанию никто не пялился. Местные ребятишки приветливо здоровались с чужаками. Один паренек лет десяти-одиннадцати  даже предложил:
– Вам помочь? Хотите я вам хорошую полянку покажу, туда проехать нормально можно. А то на некоторых дорожках полно корней, я по таким не люблю на велике гонять.
Друзья с радостью согласились. Поляна действительно оказалась замечательной. От глаз ее скрывал молодой сосняк. Росшие на берегу раскидистые березы давали достаточно легкой тени. Ветер с реки, пахнущий большой водой, отгонял назойливую мошкару.
–  Как тебя зовут? – спросил Алексей мальчишку.
–  Юрка.
–  А меня Алеша. А это Денис, Алена и Кира. Оставайся с нами.
–  Не. Не могу. Мама  ругать будет. Я еще не все дела сделал.
–  Жаль. Ну, бывай, спасибо тебе.

–  Я бы первым делом искупался. Кто со мной? – предложил Денис.
–  Я – за! – откликнулась Кира.
–  Я пока у берега поброжу, подумаю. Может, чуть попозже тоже окунусь. Я к воде равнодушна, – призналась Алена.
– А я очень люблю плавать… любил. И сейчас бы с удовольствием. Вот только каким образом? – неуверенно проговорил Алеша.
–  Я все продумал! – и Денис принялся выгружать из рюкзака увесистый сверток. – Для начала матрас надуем.
–  И я с матраса – бултых! Только не уверен, что смогу на воде держаться…
– Обижаешь, начальник! Я для чего нарукавники для плавания у нашей многодетной медсестры одолжил? Они будут твои щиколотки держать на плаву.
–  Ну, Денис, ты – гений! – восхитилась Алена.
–  А ты еще сомневалась? Вообще-то, я полевые испытания не проводил. Если не хватит мощности, ну, не мощности, конечно, подъемной силы или как там оно еще называется –  придумаем что-нибудь, бутылки привяжем.
–  Ага, с квасом! – Алеша сделал большие глаза.
–  Бутылки – это впечатляет, – хихикнула Кира.
– Может, и не придется. Кира, Алена, придержите матрас, чтобы течением не снесло. Алеша, держись за мою шею, сейчас я тебе перебазирую. Ну, как?
–  Замечательно! Водичка…
–  Ну, что, рискнешь кувыркнуться? Я на страже, выловлю, если что.
–  Сейчас, отгребу поглубже, чтобы на мель не сесть. Приготовиться, пошел!
Алексей перевернулся вместе с матрасом, тот накрыл его сверху, но Денис не спешил вмешиваться.
Пара сильных гребков, и Алеша вынырнул из-под матраса. Резким движением отряхнул волосы, рассеяв по сторонам брызги, как это делает мокрая собака.
–  Классно!
Поплавал немного на спине, на животе. Поплавки позволяли удерживать тело в   горизонтальном положении во время движения.
–  Я – свободен! – закричал Алексей на всю реку.
Денис захохотал, нырнул с разбега, доплыл до друга.
– Жаль, я не дельфин, а то бы через тебя перепрыгнул. Ладно, хотя бы снизу поднырну, изучу, как ты с той стороны смотришься.
Кира тоже поплыла к ним. Алена ходила вдоль берега, зябко передергивая плечами.
–  Для меня слишком холодно!
Но потом все-таки не выдержала, присоединилась – так заразительно веселились друзья.
Минут через двадцать Денис встал на ноги и скомандовал:
– Доктор Пилюлькин дает установку: Всем на берег сушиться! Иначе мы шашлык не успеем поджарить.
Алеша заискивающе попросил:
 –  Доктор, а можно я еще пять минут тут, у бережка, в крокодильчика поиграю?
Денис сдвинул рыжеватые брови:
–  Можно. Так и быть. Но не дольше пяти минут. Засекаю время.
Кира и Алена удалились за кустики переодеваться. Алеша лежал головой к берегу, покачиваясь на мелкой волне. Солнечная рябь плясала на воде, над рекой полоскались на ветру пряди берез. Гладкая верхняя сторона листьев блестела и отражала солнце не хуже воды. Со своего мелководья Алеша наблюдал две ряби – на поверхности воды: крупная, яркая. И в листве берез: помельче, не столь ослепительная, но такая же веселая.  Река плавно несла свои воды к устью. Алеша представил, что где-то вдали таинственный великан наматывает полотнище воды на великанский вал, тянет и тянет ее на себя, вместе в водоворотами, водорослями, утками. Умел бы – нарисовал все это в красках.
– Как легко в воде двигаться! – Алексей вздохнул, огляделся, обнаружил неподалеку плоский камень, наполовину погруженный в воду. Забрался на него, стянул с ног нарукавники, закинул их на песок.
И вдруг, совершенно неожиданно для всех, резким движением снова бросился в реку. Денис моментально ринулся за ним, потом встал и только завороженно смотрел, как Алеша плывет от берега к  середине реки, против течения. Великолепный брасс на одних мощных движениях рук. Повернулся, помахал друзьям и стал неторопливо дрейфовать обратно. Снова выбрался на камень.
–  Я готов. Денис, как дальше?
– Айн момент! Сейчас выясним, сильно ли ты набух. Не надо ли наших барышень на помощь звать? Ох, нелегкая это работа…
– Из болота тащить бегемота, – подхватил Алеша, пока Денис устраивал его в кресле.
– Ладно, бегемот, вали переодеваться! Шашлыки уже скоро готовы будут. Девчонки овощей нарезали, пока квас в реке охлаждался, с тобой на пару. Правда, ты не охлаждался, а прохлаждался.
Алена осмотрела импровизированный стол:
–  Ну, вроде всё почти готово. В принципе можно приступать.

Через несколько минут Денис внезапно прервал свои рассуждения о степени прожарки шашлыка, увидев, что Алена зябко кутается в накинутую  ветровку.
–  Алеша, ты не замерз, как ноги?
Алексей двинул плечом:
–  Нормально вроде, – пощупал колени, ступни, – теплые. Не беспокойся.
– Да просто я – мерзлячка, – объяснила Алена, – несколько лет не купалась, отвыкла от водных процедур. Бассейн не в счет.

25.
Когда первый голод был утолен, Алексей сказал:
– Мне вчера дядя Валера звонил. Мы с ним вот про что говорили. Он мне пытался втолковать, что я чужую помощь должен принимать без смущения, но с благодарностью. И что благодарность кому-то или чему-то – по сути есть благодарность Богу. А еще благодарность – это твоя молитва за того, кто тебе помог. Для меня это было несколько неожиданно. Я долго потом размышлял. Помнишь, Денис, мы с тобой еще в больнице на эту тему разговаривали.
– И мне Денис тоже про свою маму рассказывал, – поддержала Алена, – как она всегда говорит “спасибо”.
– Вот-вот. Разумеется, мне никто помощь в программировании предлагать не станет. Надеюсь, – и Алеша состроил зверскую физиономию.
– Не будем, не будем, – засмеялась Кира.
– Если я с этим, ну, с каким-то бытовым делом, сам могу справиться, я должен твердо сказать: “Я сам, спасибо”. Не кокетничая: “Ай, мне неудобно вас затруднять!” и тому подобное. А если мне реально помощь не помешает, опять-таки без кокетства принять ее: “Буду очень признателен”. Нечего гордого из себя изображать. Так крестный сказал.
Кира подхватила:
– И предлагать помощь нужно аккуратно и доброжелательно, если можно так выразиться. И спокойно отказ принимать. Наше дело предложить – ваше отказаться. Так, кажется, говорят?
– Ну, да, – и Алеша продолжил, – а вот просить о помощи – это труднее. Дядя Валера говорит, что это нам наша гордыня мешает. Боимся мы, мол, в своей слабости или некомпетентности признаться.
– Ага, – Алена кивнула, – я могла час в поисках нужной улицы по городу таскаться, а спросить стеснялась. Тогда ещё смартфонов-то не было.
– Вот-вот, и подросткам это простительно. А  взрослым уже не очень. Вот мне, в силу моих обстоятельств, – Алексей вздохнул, – постороннее содействие  требуется постоянно. И меня это временами угнетает, что ли… Мне трудно с этим смириться. А приходится это делать почти каждый Божий день. Так что у меня к вам просьба. Конфиденциальная. Не бросайтесь ко мне на помощь!  Мне крестный дал домашнее задание – учиться просить. Именно так: “Помогите мне, пожалуйста”.
– Нам бы всем такое д\з не помешало, – согласился Денис, – именно просить, а не приказывать. И не ждать, что другой догадается. А если не догадался – то обижаемся. И при этом понимать, что можешь натолкнуться на отказ.
– Это другая сторона того же дела, – вступила в разговор Кира, – вот Алена мне пеняет, что я не умею отказывать. Даже если это идет вразрез с моими собственными интересами.  И, да, я согласна, мне надо учиться говорить “нет”. Чтобы на шею никто, ножки свесив, не садился.
– Короче, целый комплекс получается, – попытался подвести итоги Алексей. –  Уметь просить о помощи, принимать ее с благодарностью и не обижаться на отказ. Это первое, да?  Потом –  учиться предлагать помощь и не сердиться, если тебя посылают подальше. Такое тоже случается. А если тебя просят помочь – тоже сначала надо подумать, под силу ли это? Физически, морально. И уж если приходится отказывать, стараться как-то помягче… выразить отказ.
– Да, помните, как этот Юрик  спросил: “Вам помочь?”  Видно, правильно его дома воспитывают, – начала Кира, но закончить не успела, потому что со стороны дороги донесся мальчишеский крик:
–  Алеша, Денис! Вы еще не ушли?
Денис рассмеялся:
–  Тут мы. Только  про тебя говорили, легок на помине.
Запыхавшийся Юрка выскочил на поляну. Огляделся. Вытащил из сумки бумажный пакет,  водрузил на “стол”.
– Вот! Я маме рассказал, как провел вас сюда, на берег. Она меня похвалила, говорит, хорошо, что ты людям свою помощь предложил. А потом: “Давай, ты ребятам пирожков снесешь. Я утром напекла”. Треугольные – с яблоками, длинненькие – с капустой. Мама всегда их разными печет, чтобы мы не путались.
– Благодарность нашу маме передай огромную. Ты присаживайся, шашлык бери, огурцы с помидорами.
Юрка секунду подумал:
– Спасибо, с удовольствием. Меня мама тоже учила: “Хочешь – бери, не ломайся, как мятный пряник. Зря людей не обижай”.
–  Вот мы тут как раз об этом рассуждали, – засмеялась Кира.
Юра съел несколько кусочков мяса.
– Спасибо, очень вкусно, – похлопал себя по животу, – больше некуда. Алеша, а ты… вы… совсем не можете ходить?
–  На данный момент – да, – развел руками Алексей.
–  Упали?
– Нет, машина меня сбила. По сторонам не посмотрел, перед тем, как дорогу переходить. Когда школьные уроки плохо усвоил, жизнь начинает по-своему учить. И вот…
–  А у нас бабушка тоже неходячая. Батя говорит, хорошо, хоть под себя не ходит.
Юра начал говорить это с улыбкой, но постепенно все медленнее и тише. Закончил шепотом. Остановился, с испугом поглядел на друзей. На него никто не смотрел.
– Вы не подумайте… Это он бабушкины слова повторяет. Она сама так над собой прикалывается. Бабушка у нас вообще пошутить любит. Иногда, правда, что-то из прошлого века скажет, а мы не понимаем, что такого смешного.
Алена прыснула:
– Мне как-то в голову раньше не приходило, что мы ведь с вами тоже из прошлого века. О, как!
За разговорами подъели все пирожки, выпили две бутылки квасу. Пора было собирать вещи, чтобы не опоздать на обратный рейс. Юрка проводил их до пристани.
– Знаете, мне бабушка один раз сказала: “К людям надо относиться  бережно, жаль, что я сама до этого только к старости додумалась. А ты, малыш, (мне тогда еще семь лет было, но я всё понимал уже) старайся с младых ногтей это уяснить”. Вот какая у меня бабушка! А теперь я понимаю, что она имела в виду. Вы именно так к друг другу относитесь, я же вижу.
– Упс.. устами младенца… Юр!  Мы очень стараемся так поступать. Не всегда, конечно, выходит. Спасибо тебе, Юра! И за твою помощь, и за беседу. Маме и бабушке от нас привет передай. И еще скажи, что они хорошим человеком тебя растят. Так держать!
Алексей, а за ним и Денис пожали мальчику руку.
–  Счастливо, беги. Может, еще когда и увидимся.

Пока ждали на пристани, Алеша вдруг начал полунапевать-полудекламировать:
         – А все-таки, все-таки хочется жить,
Даже когда окончательно ясно,
Что выдуманные тобой миражи
Скоро погаснут, скоро погаснут.
Гаснут, а значит к началу пути
Снова ты брошен, а путь давно начат.
Трудно, но все-таки надо идти,
Хочется жить, невозможно иначе,
Хочется, хочется жить.

      Внезапно Кира, изумленно глядевшая на Алешу, подхватила:
А все-таки, все-таки хочется петь,
Даже когда в сердце песням нет места.
Только б не сдаться и только б успеть
Спеть свою самую главную песню.
Ставь против горя свою доброту,
Это, наверное, кое-что значит.
Пусть даже песня застрянет во рту,
Хочется петь, даже если ты плачешь,
Хочется, хочется петь.
 
– Там еще третий куплет был, я его почти не помню, а ты?  Мама обычно первые два пела. Это Арик Крупп написал, он молодым погиб.
Кира помотала головой.  Алеша задумчиво помолчал, потом припомнил:
– Там еще такая строчка была: “Тратя себя, ты себя сбереги”.

– Хорошо бы нам в таком составе почаще куда-нибудь выбираться, ну, может, не так далеко…  пока погода стоит хорошая,  – предложила Алена.
– Но если не на катере, то на чем? Какой-то автобус подходящих габаритов? Можно об электричке подумать, главное, чтобы на нужной станции высокая платформа была, тогда без проблем, – воодушевился Денис.
– Дмитрий хотел посмотреть мой луноход в действии, можно было бы его пригласить.
Это был прекрасный июль. Казалось, что жизнь Алеши вышла на ровную колею: работа, ежедневные упражнения, прогулки с Кирой или всей компанией. Есть чему радоваться, но есть и к чему стремиться. В начале августа Денис собирался взять Алексея на несколько дней себе на отделение, сделать МРТ, прочие обследования.
Дядя Валера звонил не очень часто, но достаточно регулярно. Выбраться к Алеше у него пока не получалось. Но он дотошно расспрашивал крестника о настроении, о планах на ближайшие месяцы и на жизнь вообще.

26.
    Проблему с Аркашей, наконец, полностью разрешили. Дмитрий не особенно распространялся о подробностях, судя по всему, толково поработала служба охраны фирмы. Но теперь приходилось делать ремонт. За время своего периодического пребывания в квартире Аркаша со дружками умудрился основательно всё загадить. Алеше явно не хотелось, чтобы Кира возвращалась к себе домой, поэтому ремонт шел достаточно вяло.
– Алеша, мне надо к себе на квартиру  сбегать, забыла кое-что захватить, когда вещи собирала.    
– А помнишь, ты когда-то мне рассказывала, что у тебя дома старые фотоальбомы есть. Ты можешь с собой захватить, не тяжело выйдет?
–  Хорошо, они не очень толстые, обязательно возьму.
 
После ужина решили посмотреть альбомы. Кира рассказывала:
– Видишь, бабушка всех подписала. Это – она с дедом под Нижним Новгородом, он тогда Горьким назывался. На Оке в Дзержинске, город такой. Дед там на заводе что-то помогал налаживать. А это они в Сибири, в Красноярске сначала жили, потом в Иркутске. Здесь фотографии бабушкиных рисунков, я тебе про атласы ботанические говорила, кажется. Это уже я сама фотографировала, в библиотеке нашла. Это мама маленькая. Еще мамина фотография, в школе делали, когда в пионеры принимали. Мама с папой и я. Папиных фотографий больше нет.
– Бабушка у тебя очень красивая была, да и дед тоже. Не могу только понять, на кого ты больше похожа?..
– Глаза и нос дедовские, а рот – бабушкин, мне так кажется. И волосы, наверное, тоже ее.
– Ты любишь свое детство вспоминать?
– Да, я там силы черпаю, когда тяжело становится. Хорошее оно у меня было, пока с бабушкой мы жили. Самые лучшие годы. А ты, Алеша?
– Сложный вопрос. Местами, я бы так сказал. Как мы на заимке жили, я не очень помню. Река быстрая, холодная…  тайга, комары, мошка. Вот в Гольцово, когда я к крестному бегал, смотрел, как он плотничает, это было здорово, весело. Стружек ворох, я рубанком учился работать. Гвозди заколачивал. И зимой…  крестный мне санки сделал. Мы с горки к озеру скатывались. О, еще вспомнил, нам, ребятам,  на конях разрешали ездить, когда  сенокос был. А здесь, в городе… в школу не очень ходить любил. Друзьями не обзавелся. Разве что в старших классах как-то получше стало. Мама в командировки реже ездила. Мы с ней даже в походы с ночевкой несколько раз ходили. У нее тогда подруга была, заядлая путешественница. Там целая компания собиралась. Палатки на берегу реки ставили, песни пели у костра. Это было здорово… такое не забудешь. Туман над рекой, соловьи в кустах по берегам свищут, не уснуть. И разговоры серьезные. Меня никто никогда не прогонял.
– Знаешь, Алеша, мне как-то еще  в школьные годы в голову пришло, что для человека достаточно хотя бы одного хорошего учителя встретить, чтобы понимать себя, других, про жизнь вообще. Лучше, конечно, когда много хороших учителей, но  хотя бы один.
– Думаю, это может быть не обязательно учитель. Просто сосед, или старший товарищ, тренер. “Значимый взрослый” – я такой термин встречал.
– Для меня таким человеком бабушка была. Она всегда со мной, как со взрослой, разговаривала. В школе, конечно, были хорошие учителя, но бабушка  для меня – важнее их всех.
– А у меня дядя Валера. Потом еще тренер по волейболу. Я два года в секцию ходил, Георгий Дмитриевич с нами работал. А потом… то ли он в другой город переехал, то ли еще что-то, нам толком и не сказали.  Другого прислали, он какой-то психованный был, орал на всех… я почти сразу эту секцию бросил.
 Кира закрыла альбомы, убрала их на полку.
– Думаю, на первый раз – достаточно. Так много всего всколыхнулось. Надо переварить.
– Потом посмотрим еще? Ты мне про другие фотографии ничего не рассказывала.
– Конечно, посмотрим.

27.
Ночью Алешу скрутила боль. Казалось, позвоночник выворачивается и выламывается сразу во всех направлениях. Стараясь не стонать, чтобы не разбудить Киру, Алеша лихорадочно пытался сообразить, что делать? Подобные приступы случались и раньше, но значительно слабее. На данную ситуацию у него под рукой всегда были шприц-тюбики с быстродействующим обезболивающим. Денис принес и научил пользоваться. Но сейчас контейнер с ними стоял на другом конце комнаты. Алексей пару дней назад прибирался у себя на столе и некоторые вещи временно переложил. А потом не вернул на место. Пересесть на кресло он сейчас не сможет, остается терпеть, вдруг постепенно пройдет само. Получалось не очень – боль набирала силу. Наконец, не выдержал:
– Кира, Кира!
Кира проснулась от звука Алешиного голоса. Кажется, он звал ее? Вскочила, босиком побежала к двери.
–  Алеша, что?
Не стала дожидаться ответа, подлетела к кровати.
–  Что случилось? Потерпи, я сейчас скорую вызову.
–  Нет, не надо! – стон все-таки вырвался через сжатые зубы. – Вон на той полке контейнер, открой, коробочка… синий. Давай сюда. Сам.
Лекарство вводилось в бедро прямо через одежду.
Кира растерянно стояла около кровати, потом осторожно присела на край, обхватила руками Алешину голову, гладила его волосы, лоб.
– Господи, да что же это?! Алешенька, Алешенька!.. Ты держись, сейчас подействует. Господи, ну пожалуйста!
Прижалась щекой к его щеке, поцеловала – еще и еще. Он схватил руками ее плечи, стиснул до боли. Вроде стало отпускать. Огненные клешни остывали, отходили. Алеша вздохнул, охнул, расслабил руки.
–  Извини, я тебе очень больно сделал?
–  Ничуть, я просто очень испугалась.
–  Честно говоря, я тоже. Если бы тебя не было рядом, даже не знаю, чем бы всё закончилось. Всегда это под рукой держу, а тут так оплошал. Прости, пожалуйста, что…
–  Да будет извиняться, было бы за что. Проехали?
–  Проехали. Спасибо.
–  Сможешь заснуть, может, мне посидеть рядом?
–  Посиди, если нетрудно.
– А если я буду себе под нос песни мурлыкать, это будет тебя раздражать? Я так обычно себя успокаиваю.
–  Рискну, пожалуй.
Кира засмеялась. Она от бабушки много разных песен наизусть знала. И военных лет, и походно-костровых.
 –  Нет прекрасней и мудрее средства от тревог, чем ночная песня шин...
           –  Прямо про меня на драндулете, когда не спится!
           –  Не мешай, а то “Марш энтузиастов” затяну!
 –  Всё-всё, больше не буду.
 –  Длинной-длинной серой ниткой стоптанных дорог штопаем ранения души.

Когда дыхание Алеши стало ровным и редким, Кира тихонечко ушла в свою комнату. Забралась в постель, но не могла заснуть. Наконец, раздосадованная, села, согнула ноги, положила подбородок на колени. Так ей всегда хорошо думалось. Но почему-то ни одна четко оформленная мысль не приходила в голову. Властвовала память кожи:  рук, пальцев. Влажный от пота лоб, мягкие вихры волос. Почему-то Кире казалось, что они должны были быть более жесткими что ли… Как бы ей хотелось вновь дотронуться до них. Невозможно. Не просить же Алешу: “Разреши, я потрогаю твои волосы?” А вот Дениса спросила бы запросто. Он бы плечами пожал: “Да ради Бога!”
В какие-то моменты рассудок у человека просто отключается. И тогда командует сердце. Она, Кира, всё делала правильно. Но почему же так ноет в груди от чувства потери? Нет, наверное, тут что-то иное. Может, не потери, а острой жалости? Но насколько точно это слово? Иногда мы просто ощущаем чужую боль, как свою. Или все-таки потеря? Безвозвратно кануло в прошлое то ясное время, когда Кира могла сказать себе: “У меня есть двое друзей – Алеша и Денис”. Теперь же всё невероятно усложнилось. И она снова должна просчитывать каждый взгляд и жест, каждое слово. Чего же она все-таки боится? Новых отношений и новой ошибки? Возможно...

Алексей проснулся, когда солнце освещало книжный шкаф, значит, уже больше одиннадцати  часов. Первая мысль была: “Проспал!”, потом облегчение, смешанное с досадой: “Некуда спешить”. И только потом уже: “Ночью мне было плохо. Наверное Кира перепугалась”. Как же он так оплошал, что контейнер с самыми важными лекарствами оказался вне зоны доступа? …Лучше Денису не говорить. Отругает, как мальчишку, за легкомыслие. И правильно сделает. А если бы Киры рядом не оказалось? В скорую звонить, пытаться, с трудом выговаривая слова, объяснить: Мужчина, 31 год, болит спина.  – Скушайте таблетку анальгина и спите себе дальше. – Сквозь отголоски боли пробивалось воспоминание: Кира сидит рядом и что-то говорит… ее рука на моем лице… надеюсь, я не плакал. А потом она что-то мне пела.
Раздался стук в дверь:
–  Алеша, можно мне войти?
–  Да, Кира, конечно.
–  Ну, как ты сейчас?
– Более или менее. К вечеру все будет нормально. К счастью, эта “радость” настигает меня примерно раз в месяц, не чаще. Спасибо тебе, ты меня спасла.
Кира неуверенно улыбнулась.
– Я не шучу. Видишь, обычно этот контейнер вот здесь находится, у меня под рукой. А тут я его переставил и потом забыл обратно вернуть. Кира, ты не торопишься?
– Нет, я договорилась, что выйду сегодня с обеда. Я не хотела уходить, пока не убедюсь… убеждусь… ну, ты понял… что с тобой всё в порядке.
–  Спасибо. Сядь, пожалуйста, я хочу с тобой поговорить.
–  Может, ты сначала позавтракаешь?
– Нет, пожалуй… аппетит еще не проснулся. Ну, так вот. Я хочу тебя поблагодарить еще раз. Не за вчерашнюю ночь, а вообще. Я очень много чего про себя понял за последние месяцы. Я долгие годы жил в какой-то пустоте. Друзей у меня, по сути, дела никогда и не было. Приятели, знакомые… я не бука какой-нибудь, общаться умею нормально. Но я боялся сильно привязываться… потому что расставаться – больно. Я помню маму, какая она была, когда отец погиб. И я решил… нет, не так. Никакого решения не было. Просто так получалось, что я ни с кем не сближался. И при этом не понимал, что со мной что-то не так. И вот я оказался в больнице, и пришел Денис. Он меня каким-то образом на разговор вытянул. Что бы он там не говорил, но психолог он хороший. Слово за слово, он какой-то кончик нашел и размотал меня, как клубок. И я совсем другими глазами смог на всё это посмотреть. Наверное, совпало: я остался  в одиночестве, Денис какие-то нужные слова нашел. И я теперь твердо знаю – не должен человек быть один. Это неестественно. И еще… впервые в жизни у меня появился настоящий друг.  Мы тогда, помнишь, говорили, что надо учиться просить о помощи и благодарить. Эти две вещи не обязательно друг с другом связаны. По смыслу – да, рядом стоят. Но ведь часто помогает тот, кого мы об этом не просим. А быть благодарным вообще – это правильно. И ты, Кира… вроде мы случайно с тобой познакомились. Тут такие… удивительные совпадения. Ты работала с моей мамой. Сколько там вообще у вас на работе человек, но в больницу пришла именно ты. А если бы меня… машина не сбила… вообще вероятности никакой, чтобы мы встретились. Даже если бы такое и произошло – говорить-то нам было бы не о чем. Я уверен. Я, конечно, не был мальчиком-мажором, но вполне себе благополучным типом, летящим над жизнью и срывающим цветки удовольствий. Кир, извини меня за столь высокопарные сравнения, оно как-то само выходит. Короче, я был бы для тебя скучен.
Кира пожала плечами:
–  Если бы да кабы. Пустое занятие представлять, что было бы, если… У меня тоже в жизни было то, чего лучше бы не было, ты понимаешь, о чем я. Но фарш обратно не провернуть. Так теперь выражаются. Иногда мы слишком поздно спохватываемся.
–  Да, именно так. Что-то или кто-то нас мудро ведет, но мы не слушаемся. Мне так дядя Валера объяснял: “Маленькой бедой Бог нас избавляет от большой”  Ведь я мог на той моей подружке жениться. И что бы из этого вышло – страшно представить. Вот как хитро получается. Я еще в больнице на эту тему начал думать. Авария спасла меня от этого шага… и глаза мне открыла, ведь так? И на себя самого, и на мир вокруг.   Кира, я тебя не слишком утомил своими откровениями?
– Нет, Алеша, мне интересно. У меня тоже были моменты, когда я сама в себе серьезно начинала копаться. Это полезное дело, если не слишком часто.
Покопался в себя и хватит,
Продолжай каждодневный труд.
Если землю все время лопатить,
Семена никогда не взойдут.
Мне эти строки бабушка повторяла, еще когда я в школе училась.
– Кир, я помню, в тот раз, когда я тебе в поликлинике ныл, ты сказала, что я – часть твоей жизни. Так вот, ты и Денис – тоже часть моей жизни, и не какая-нибудь, а лучшая и главная. Так уж сложилось. И никуда от этого не деться.
– Лешка, ты тоже мой самый лучший… – Кира хотела сказать “друг”, но резко замолчала и опустила глаза.
Алексей пристально смотрел на нее, ожидая продолжения, потом, будто чего-то испугавшись, перевел тему:
–  Пожалуй, я созрел для завтрака.
Кира обрадовалась:
–  Да, там у меня целая сковородка сырников. Наверное, еще не остыли.

28.
Через пару дней Алексей огорошил известием:
– Я приглашаю всех в ресторан, у меня в пятницу день рождения, вот в субботу и отпразднуем. Я всё разузнал, таких, как я, туда пускают.
– Ты что, с ума сошел?! – ляпнул Денис. – Денег много лишних? Можно и дома организовать. Или у тебя куча гостей предвидится?
– Зачем мне куча, мне вас вполне хватает. И Дмитрий еще. Но “тварь я дрожащая или право имею?”
– Имеешь-имеешь, – успокоила его Алена, – мы с удовольствием тебя поздравим в… Как он называется?
– “Проселок”.
–  Ого, неожиданно. Значит, на Проселке.
Ресторан оказался небольшим и уютным, блюда не сверхизысканные, но очень вкусные. И вот, в конце вечера… Надо сказать, что вокруг стола все расположились в удобных полукреслах. Денис помог Алеше перебраться, а “планетоход” откатили в холл, чтобы не мозолил людям глаза. Когда друзья уже расправились с десертом и допивали чай-кофе, из соседнего зала вышла шумная компания.
От этой компании отделился широкоплечий мужчина невысокого роста., повернулся к остальным:
–  Идите, я сейчас догоню.
 Потом кивнул  Алексею:
– Привет, Алекс, что-то давно тебя не видно. Кристина говорила, что ты под машину попал…
–  Предположим, ну и что? – с вызовом произнес Алексей.
–  Ничего, я рад, что ты жив-здоров.
На эту реплику Алеша ничего не ответил, только наклонил голову, словно разглядывая что-то на тарелке. Искоса бросил взгляд на друзей. Кира поднесла руку ко рту, словно сдерживая ненужный возглас. Денис в упор разглядывал крепыша, Алена рылась в своей сумочке.
–  Ладно, бывай! – попрощался мужчина и двинулся к выходу.
Все вздохнули с облегчением, но представление еще было не окончено. Последней из дальнего зала выплыла пьяненькая блондинка с незажженной сигаретой в руке. Направилась было к выходу, но вдруг резко свернула, видно ею овладела какая-то идея. Возможно, хотела попросить прикурить. Внезапно затормозила, увидев Алексея.
–  О, Алекс! Привет! Сколько лет, сколько зим!
Постояла пару мгновений, вглядываясь в его лицо.
Кира, слегка повернувшись, бросила взгляд на остальных. Дмитрий, тяжело нахмурившись, смотрел на разворачивающуюся сцену. Алена схватила за руку Дениса. Кира была готова броситься на помощь. Что она может сделать? Отвлечь на себя? Но вдруг вспомнила разговор у реки. “Я должен учиться сам просить мне помочь”. Алексей на мгновение перевел глаза на Дениса, потом посмотрел на Киру. Буквально за пару секунд выражение его лица из растерянного и беспомощного  превратилось в спокойное, наполненное ледяным доброжелательством. “Что-то сейчас произойдет!” – мелькнуло в голове у Киры. Девица тем временем пыталась устроиться на коленях у Алеши. Он изящным, каким-то танцевальным жестом взял девушку за кисть, потянул вбок, заставил встать чуть в стороне.
– Кристина, держи себя в руках! Твои маневры бессмысленны. Ты прекрасно знаешь, что меня еще в марте машина сбила. Ноги у меня не работают и не чувствуют ничего. Спасибо тебе за всё. А теперь постарайся сделать так, чтобы наши пути больше не пересекались.
Кира вдруг поняла, что она абсолютна спокойна. И сердце перестало колотиться, как бешеное. Оглянулась: Дмитрий откинулся на спинку кресла, с явным удовольствием наблюдает за происходящим. Алена и Денис еще держатся за руки, но уже как-то расслабленно.
– Лети, бабочка! – Алеша улыбнулся с легкой грустью. – К сожалению, не могу тебя проводить. Даже до гардероба. Мой железный конь на водопое.
Кристина ошарашенно покрутила головой, пытаясь понять, что Алеша имеет в виду. Ничего похожего на лошадь не обнаружила. И на цыпочках, с каким-то испугом оглядываясь чуть ли не на каждом шагу, удалилась из зала.
–  Вот как-то так, – Алексей развел руками, – прошлое стучится в окно.
–  И лезет в дверь! – продолжил Денис. – Было приятно познакомиться.
 Он посмотрел в ту сторону, куда ушла красотка.
 – Так вот ты какой – северный олень! Пардон, я имел в виду – Кристина. Или Ксюша? Я всегда эти два имени путаю. Дважды пардон.
– Что ты все заладил – пардон да пардон? – Алена попыталась его остановить, но Дениса уже понесло:
– Как хочу – так и говорю. Мамзелька как мамзелька,  ничего особо выдающегося.  У меня таких штук пять было… когда я в третьем классе учился, – неожиданно закончил Денис и ловко увернулся от Алены, которая примеривалась половчее стукнуть его по спине.

Когда добрались до дома, было уже почти совсем темно. Денис и Алена проводили Алешу с Кирой до дверей квартиры и откланялись.
Кира пошла в свою комнату переодеваться. Алексей тоже стянул с себя костюм и рубашку, накинул халат и скрылся в ванной комнате.
Когда минут через пятнадцать Алеша заглянул на кухню, там было темно, но Кира стояла у окна и смотрела на улицу.
       –  Ну, что ты, не кручинься!
         Это редкое сейчас слово точно  пробудило Киру, и она повернулась к Алеше.
– А ты как? Прошлое есть у всех. У меня – Аркаша, у тебя… – Кира мотнула головой   в сторону.  – Ведь так?
– Так! – твердо сказал Алеша. – Ты заметила, что я все-таки поначалу струсил? Когда с Серегой говорил.
–  Ну, потом-то ты…
– С силами собрался? Да. Ошибался Булгаков: говорить правду очень нелегко. Особенно, если она тебя самого касается. Однако... это всё пройденный этап.  Здесь и сейчас мы вдвоем: ты и я. Больше никого. И нечего обо всех них думать. Улыбнись, Кира, мне так нравится твоя улыбка!
Кира улыбнулась, сначала неуверенно, но всё же с облегчением.
– Спасибо тебе, Леш! Ты всё без слов понимаешь.
Кира обошла коляску, обняла Алешу со спины, вдруг прижалась щекой к его волосам.
–  Как хорошо, что ты есть на свете! – и почему-то заплакала.
–  Ну что ты? Всё будет хорошо.
–  Я знаю. Это я прошлое отпускаю.
 
29.
 Часто вечерами Кира и Алеша смотрели какой-нибудь фильм, интересный обоим. Однажды интернет вывел их на минисериал, выпущенный не очень давно. После первого получаса просмотра Алеша поставил на паузу и посмотрел на Киру.
– Тебе эта история ничего не напоминает?
На лице у Киры была написана полная растерянность.
– Так не бывает! – безапелляционно заявила она.
– Я согласен, но тогда: что это? – Алеша показал на экран ноута. – Выход в параллельное пространство?
 –  Скорее всего.
Сюжет фильма невероятно напоминал их собственную жизнь. Было даже немного  страшновато.
–  Ну, что, будем смотреть дальше? А вдруг у них всё плохо кончится?
–  Давай посмотрим, выключить всегда можно.
Досмотрели до момента, когда герой благодарит героиню, что та разделила с ним его радость. Это, мол, с грустью можно одному быть, грусть в соучастниках не нуждается. Тут уже Кира остановила показ.
– Знаешь, Алеша, в одной песне времен молодости наших родителей есть слова: “Давай поделим пополам твою печаль”. Грусть и печаль это одно и то же?
– Нет, пожалуй. Грусть, мне кажется, короче – “налетела грусть, пойду пройдусь”. Налетела и улетела, или уныние за собой привела. Это в худшем случае. А печаль – это состояние. Как там… ”печаль моя светла”
–  Наверное, разная печаль бывает, и грусть тоже.

 А дальше три фразы и – браво авторам фильма – разговоров на полночи.
– Вот посмотри, Кир, Тина предлагает: “Давай, я вымою посуду”. Чашка там и блюдце – всего ничего. Артем отвечает: “Не надо, я сам”. Ну, и что, казалось бы?  “Наше дело предложить – ваше отказаться”. Так мужик у нас на работе говаривал. Всё нормально. Если на этом закончить, зачем вообще эпизод? Неет! Тина говорит: “Я не хотела тебя обидеть”. Кто ее за язык тянул?!  Неужели она не понимала, что такое ее извинение – и есть самое обидное. Типа – ты обиделся на меня потому, что я невольно намекнула тебе на твою беспомощность. А у него и мыслях ничего подобного и не было. Что он чашку сам помыть не может? Колесики мешают? – Алеша даже рассердился, стукнул кулаком по колену.
– Да, радость вся меж пальцев утекла, – согласилась Кира. – Ясно видно, что режиссер – мастер своего дела, знает, что делает. Никаких лишних слов или рассуждений. Лаконично, тонко – словно акварель. Помнишь, как те, из фирмы, переглядывались? А эпизод с картошкой в мешке – это же цитата из “Девчат”. Ты смотрел этот фильм?
–  Давно, еще в школе учился. Плохо помню.
–  Мы можем его потом тоже посмотреть.
–  Ну, что, дальше поехали?
–  Ага.
После сцены в ресторане снова поставили на паузу.
– Зря ты боялась. История, конечно, похожая. Но мы другие, действуем совсем иначе. Я бы сказал, что внешние события схожи, а поступки людей и их мотивы  в нашей действительности совсем иные. Не хотел бы я кино про себя самого увидеть. Любопытно, конечно, было бы с авторами фильма поговорить. Чем они руководствуются, когда поступки героев сочиняют?
– Знаешь, Алеша, давай дальше пока смотреть не будем, как-то боязно. Я конечно понимаю, законы жанра, хэппи энд и всё такое. А вдруг мы  в своей жизни не в ту сторону повернем. Извини, я, наверное, глупости говорю.
– Нет, почему, что-то в этом есть. Если ты не своей головой будешь думать, а с фильма слизывать, то разумеется. Ну, я имею в виду не тебя лично, но и себя тоже. Неизвестно, куда это нас заведет. Отложим на какое-то время. Там видно будет.

Шаг третий
1.
Как и договаривались, Алексей в начале августа лег в больницу. Контрольные снимки, УЗИ, МРТ – на пару дней, чтобы с поликлиникой не заморачиваться. Из окружной больницы приехал вызванный Денисом профессор. Смотрели снимки, вертели, простукивали, переглядывались, кивали друг другу. Одна латынь, ни одного слова по-русски. Наконец, Денис, проводив всех, зашел в палату, где Алеша маялся неизвестностью. Сел на стул, папку на колени положил, бумажки подровнял.
Алеша глубоко вздохнул, посмотрел на потолок.
– Ну, вываливай. Как я по твоему выражению лица понял, порадовать меня тебе нечем.
– Ну, в общем… работаем дальше.
– Док, ты не юли. У тебя это плохо получается. Короче, встать на ноги мне не светит.
– В ближайшее время, да. Алеша, ты не кисни. Я недавно по твоей проблематике одну статью читал. Интересные исследования проводятся – и за рубежом, и у нас есть аналогичные центры. Я с ними созвонюсь обязательно, снимки твои вышлю, пусть глянут, может, тебя возьмут к себе.
–  Ладно, пока живу – надеюсь. Как это там на латыни?
–  Dum spiro, spero.
–  Вот-вот. Собирай меня домой, что тут впустую валяться.
–  Да, конечно, вот выписку оформлю, и вали до хаты. Больно ты мне тут нужен.
–  Спасибо на добром слове.
Дома Алексей закрылся в своей комнате, от обеда отказался. Кира не стала его расспрашивать о результатах обследований. В целом и так ясно – неутешительные. А о подробностях  она потом  у Дениса узнает.

 Вечером ей позвонила Алена и позвала сходить с ней по каким-то, явно спешно придуманным,  делам.
– Ты к дому подходи, я пока переоденусь и спущусь.
Кира тихонько стукнула в комнату к  Алеше, он не отозвался. Тогда она через дверь предупредила:
– Я на часок с Аленой по делам отлучусь. Если что – звони.
В ответ ни звука.
Когда Кира спустилась, Алена уже ждала на лавочке у подъезда.
–  Ну, двинули.
–  Куда?
– Прогуляемся, поговорим. Мне Денис в общих чертах доложил, что они там наисследовали.
–  Как я догадалась, ничего хорошего.
Алена промолчала, вздохнула.
–  И что дальше?
–  Дальше, дальше… Денис сам не знает. Вроде мне казалось, что Алеша стал… ну, как все мы – жить. Радуется, огорчается, как нормальный человек.
–  А он  что – ненормальный?
– Ты же меня поняла, я просто неудачно выразилась. Может, мы зря паникуем? В первый момент – это удар, любому ясно. Но Алеша же сильный. Попереживает, и снова всё будет по-прежнему.
– Гнусное какое слово: “попереживает”. Ага, хомячок любимый умер! – зло сказала Кира.
– Прости. Опять я ляпнула. Но он же в себе держит! Что мы можем? Утешать? Ободрять? Отвлекать? Дел наваливать? Не то всё.
–  Знаю, сама ничего не могу придумать. Вата какая-то в голове. Может, Денис? Он лучше во всем этом понимает. Да, отец Валерий должен приехать. На него вся надежда.

Иногда казалось, что из Алеши выпустили воздух. Он отвечал на обращенные к нему вопросы вежливо и спокойно, не огрызался, соглашался гулять в парке или по набережной. Иногда улыбался в ответ на шутки, но одними губами, глаза при этом оставались серьезными. Работал по-прежнему, не покладая рук. Дмитрий, забегавший иногда к Алексею, чтобы обсудить какие-то текущие вопросы, тоже заметил эти перемены. Как-то он отозвал Киру в сторонку и спросил:
– Мне кажется, или действительно Алексей сильно переменился в последнее время?
– Не кажется. Врачи сказали, что на улучшение нет никакой надежды. Или почти никакой.
–  Значит, раньше всё же надеялся?
–  Выходит – так.
–  Мне очень жаль. Мы можем чем-то помочь?
Кира пожала плечами.

2.
Отец Валерий, наконец, выбрался к крестнику. Встретили его Алена с Денисом и на такси привезли домой к Алексею. Киры не было в тот момент дома, она убежала к себе на квартиру, надо было срочно что-то решить по ремонту. Алена потом, с трудом сдерживая слезы, рассказывала Кире о встрече крестника и крестного. Ведь они не виделись более двадцати лет.
Когда Кира вернулась домой, Алеша и отец Валерий сидели на кухне.
–  Садись скорее обедать, Кир! Чай вместе попьем.
Пока Киры не было, Алексей рассказывал крестному про свое житье-бытье, о  том, кто такая Кира, и почему она живет в этой же квартире. Он долго пытался объяснить дяде Валере, что они дружат вот уже полгода, какая она замечательная: умная, чуткая, веселая. Под конец сбился и замолчал. Отец Валерий ничего не переспрашивал, кивал и задумчиво как-то смотрел на крестника. Беседа увяла. К счастью, тут как раз вернулась Кира.
Она и отец Валерий видели, конечно, друг друга на экране ноута, но лично не разговаривали. От пристального взгляда священника Кира смутилась, смотрела в основном в свою чашку или в вазочку с печеньем. Отвечала большей частью односложно, “да” или “нет”, только один раз немного оживилась, когда речь зашла об их поездке на кораблике. Тогда всё было так хорошо! Ничто не отравляло их мысли, строили себе планы на будущее, смеялись, поддразнивали друг друга. Потом разговор пошел о какой-то ерунде, отец Валерий не принимал в нем никакого участия, только переводил взгляд с Киры на Алешу и обратно, словно пытался у себя в голове решить какую-то задачу или, скорей, – загадку.
“Устал, наверное, с дороги” – решила Кира и стала собираться.
–  Куда это ты? – забеспокоился Алеша.
–  Домой побегу, вы тут сами прекрасно разберетесь.
–  Вот уж дудки! Ты спи у себя, мы в моей комнате устроимся, дядя Валера диван разложит. Нам еще столько надо вспомнить.
–  Хорошо, тогда всем спокойной ночи.
Первое, что сказал крестный Алеше, когда они остались одни:
– Тебе очень повезло с Кирой.
И больше ничего не стал добавлять.

 3.
Кира с утра опять убежала по делам. После завтрака Алексей и его крестный остались на кухне.
– А не выйти ли нам на прогулку? Погода вполне позволяет. Вон и тучи уже расходятся, –  отец Валерий выглянул в окно.
–  Отчего ж? Сейчас здесь закончу убирать и двинемся потихоньку.
Отец Валерий с нескрываемым интересом наблюдал за  спуском “планетохода” по лестнице.
– Впечатляет. Но, боюсь, доступно минимальному количеству нуждающихся. Даже не буду спрашивать, сколько он стоил.
– К сожалению, да, – подтвердил Алеша, –  стоит весьма и весьма немало.  Сравнимо с хорошим мотоциклом. Который я и продал. Зачем он мне теперь?  Вот так, дядя Валера.
– Придет время, захочешь – другой  купишь, – с уверенностью в голосе произнес крестный.
Алеша промолчал.
– Знаешь, Алексей, вот о чем я хотел с тобой поговорить. Меня это в первую очередь как священника интересует. Что тебя больше всего держало на плаву, когда…  всё до кучи свалилось?  Тогда, в марте. Ведь насколько я понял, всё это практически одновременно произошло. И авария, и смерть матери.
– Хороший вопрос, – с раздумьем проговорил Алеша, – возможно, боль, как ни странно это звучит. Физическая. Обезболивающие-то мне, конечно, кололи. Но она всё равно прорывалась, а я не спешил снова укол просить. А когда боль физическая стала отступать, душевная тоже немного притупилась. А еще через месяц выяснилось, что с ногами у меня проблемы, точнее – с позвоночником. Но тогда уже Денис рядом был. На страже стоял. И Кира, да. Она для меня как витамин какой-то волшебный стала. Хотя у нее самой тогда куча проблем образовалась. Вот только недавно утрясти удалось. Даже не представляю, как бы я один это выдержал. А поначалу… я ведь, дядя Валера, кажется, тебе об этом не рассказывал… когда я в больницу попал, будто в каком-то вакууме оказался.  Мама  тогда уже болела, друзей, в общем-то, и не было,  девушка моя от меня отказалась. Ей по телефону сообщили, что меня машина сбила, она трубку повесила… и всё. Вот недавно столкнулись. В ресторане. Я там с друзьями свой день рождения отмечал. Порхает, как бабочка. Да и раньше она такая была. Но мне было проще этого не видеть, не замечать. И вот тогда, на койке этой больничной, высокопарным языком выражаясь, у меня переоценка ценностей произошла.
– Да, Алешенька, насколько я понимаю, тогда ты и стал выздоравливать, пока еще не в физическом плане, а в духовном. Физический за ним немного погодя подтянется.
– По крайней мере я стал хоть чуть-чуть понимать, что ценно на самом деле, а что просто… фантики.
–  И тебе стало легче от этого понимания?
– Нет, пожалуй. Но стало как-то иначе, какой-то смысл возник в этом. Честное слово, дядя Валера, я не знаю. Но если бы не это переосмысление, наверное, я бы тогда всех и всё проклинал. А потом, возможно и до самой крайней крайности дошел, терять-то нечего. Додумался я тогда, что это…  неспроста на меня свалилось.
–  А сейчас как ты?
– Трудно четко сказать. Наверное, от этого последнего обследования я все-таки ждал более благоприятного прогноза. Похоже… надо начинать всё сначала.
–  Но это же не окончательный приговор?
– Почти. “Приговор окончательный, обжалованию не подлежит,” – так в каком-то фильме говорили. Знаешь, мне иногда снится, что я бегу вниз по лестнице, хватаюсь за перила и целый пролет по инерции, не касаясь ступеней, скольжу по воздуху. И в первый момент после пробуждения – ведь так ясно я свои ноги во сне ощущал – всё произошедшее за последние месяцы кажется дурным сном.
– Мне раньше тоже снилось что-то подобное, когда помоложе был. Алеша, я твердо знаю, что каждое событие в нашей жизни происходит не просто так, как нет случайных встреч, для чего-то это нам необходимо. На печальном опыте своих потерь человек начинает ценить то, что имеет, то, что еще осталось. У всего есть своя цена.
 –  Дядя Валера, а у тебя были потери? – Алеша сдвинул брови и поморщился. – Извини, я, кажется глупость сморозил, они у всех имеются.
– У любого человека моего возраста утрат уже множество.  Я был чуть постарше тебя, когда умерла моя жена. Мы прожили вместе всего пять лет… агрессивный рак.  Ей тридцать было, нашему сыну – полтора года. Его забрали родители жены, потому что я стал сильно выпивать. С трудом остановился, но уже поздно было.
–   А сын?
–  Сыну восемнадцать лет, меня к нему не подпускали, разве что деньги брали исправно. Мы чужие друг другу, почти не видимся. Так получилось.
–  Может быть, он все-таки поймет, что ты не виноват?.. А как ты выкарабкался?
– С Божией помощью. Тот священник, который в нашем селе иногда служил, он тебя еще крестил, возможно, ты его даже помнишь. Так вот он заставил, буквально силой отправил меня трудником на Соловки. Монастырь тогда еще только начинал возрождаться. Плотнику дел всегда хватает. Там постепенно в себя пришел. Был у нас один пожилой монах, отец Авель. Он со мной много разговаривал, объяснял, что к чему. Это по его предсказанию и благословению я священником и стал. Видишь, как жизнь поворачивается? И утраты, и приобретения рука об руку идут.
Отец Валерий замолчал. Алеша вдруг вспомнил, как он рыдал, прижавшись к дяде Валере, когда погиб отец. С мамой он сдерживал слезы – мужчина.

Через улицу с открытой террасы кафе донеслось:
“Отдайте каждому свое, верните каждому свое, пусть всё идет своим путем, приобретя утраты. Верните каждому свое, отдайте каждому свое, и как-нибудь переживем. Конец цитаты”.
–  Вот как, оказывается, можно сказать: приобретя утраты. Раньше бы никогда не подумал. Да, как-нибудь переживем, – медленно проговорил Алеша.
– Надо не как-нибудь, – покачал головой крестный, – а чтобы урок извлечь. Чтобы на второй год не оставили. Так ведь тоже случается, да, Алексей?
– Это когда на одни и те же грабли человек в который раз наступает? – предположил  Алеша.
–  Можно  и так сказать.
Алексей и его крестный остановились в тени старых лип, росших на набережной, нашли удобную скамейку. Крестный сел, устало откинулся на спинку. Жара.
– Я хочу привести тебе по памяти высказывание святого Феофана Затворника, известного нашего богослова, жившего в девятнадцатом веке. “Помни твердо, что без воли Божьей ничего не бывает. Всё нам во благо посылается. Когда пришла беда, то ее не сбросишь, как тесную одежду. Надо ее перенести. По-христиански ты ее перетерпишь или нет – всё же перетерпеть неизбежно. Ропотливость – ну, то есть недовольство, нытье, ворчание – не избавляет от беды, а только ее отяжеляет. Смиренная покорность отнимает тяготу от бед. Если бы Господь поступил с тобой по всей правде – то такую ли беду следовало послать? Больше всего молись, и Господь пошлет тебе крепость духа, при которой другие будут дивиться твоим бедам, а тебе будет казаться, что и терпеть-то нечего”.
– Я как-то, еще в больнице, задавал себе вопрос, неужели Богу нужно, чтобы я страдал?
–  И к какому выводу ты пришел?
–  Тогда ни к какому.
–  А теперь? Появился какой-то вывод?
–  Я на эту тему больше не думал. Но, когда я в тот день на свою икону смотрел, мне пришло в голову, что я как-то неверно вопрос ставлю.
Отец Валерий молча покивал головой.
– Понятно. То, что ты маленьким знал, уже позабылось… так обычно и бывает. Я понимаю, что Бог и всё, что с этим связано, сейчас находится вне сферы главных твоих интересов и раздумий. Но однако именно жизненные потрясения чаще всего человека и ставят лицом к лицу с Богом. Не зря пословица есть: “Пока гром не грянет, мужик не перекрестится”. Только на Него остается уповать, когда люди бессильны помочь. Я вижу, ты уже заметил, что несчастье, случившееся с тобой, принесло не только потери, но и…
–  Приобретения?
– Приобретения. Подарки. Смысл понятен. Кроме того, ты догадываешься скорее всего, что прежняя твоя жизнь, внешне вполне благополучная, могла привести тебя в некий тупик. Женился бы ты на своей бабочке, и порхали бы вы на пару. А итог какой, какой смысл у такой жизни? Конечно, многие так живут.
–  И не парятся?
–  Вот именно.
– Дядя Валера, я тогда так примерно и понял, что если бы не эта вся история, женился бы я на совершенно постороннем, чужом человеке. Вот и первый… подарок, выходит?
–  А еще были подарки, догадался уже?
–  Кира и Денис? Они… словами не передать, что они теперь для меня значат. Я бы без них не выжил, мне кажется.
–  Но и ты в их жизни неспроста оказался, так?
–  Скорее всего… хотелось бы надеяться.
– Видишь, как всё складывается, как пазл, кусочек к кусочку, а выходит дивная картина. Путь только начат, а еще сколько чудес у вас впереди.
– Ну, насчет чудесного… – Алеша с сомнением покачал головой, – в это верится слабо. Да, я работаю. Могу передвигаться по городу – в каких-то пределах. Многие мои собратья по несчастью лишены и этого. Иногда я даже чувствую какое-то мазохическое удовольствие от того, что я киберкентавр.
– Отличное название.  Алеша, а есть то, что тебя в данный момент больше всего беспокоит, тревожит?
– Я беспокоился перед обследованием, а сейчас-то чего?  Разве только, чтобы хуже не стало. А так всё нормально.
 
4.
Отец Валерий чувствовал, что есть еще нечто, что тяготит Алексея. Но тот явно не собирался никого пускать глубже границы, им же установленной. И почти наверняка это было связано с Кирой. Какая-то неразрешимая проблема, не тревога, не обеспокоенность. Какой-то груз, лежащий на сердце, и печаль. Отец Валерий мог предположить, что это вызвано вполне объяснимыми сомнениями: не станет ли он Кире обузой, если их отношения будут развиваться дальше. Это часто встречающаяся подмена, когда искренняя любовь вдруг начинает восприниматься одолжением или даже жертвой. Хотя, как знать, возможно, Кира и Алеша минуют эту ловушку, западню. Любому человеку надо научиться как дарить, так и принимать подарки. Просить о помощи и принимать ее, быть благодарным, а не обязанным что-то преподнести в ответ. Но свой опыт в чужую голову не вложишь. Пока сам не уразумеешь, сколько дров можно наломать. Хорошо, если ничью жизнь при этом не разрушишь. А ведь и так случается. Но не в лоб же всё это проповедовать?
– Ответь-ка ты, друг мой Алеша, что тебе больше нравится – дарить или получать подарки?
– Ну, это же элементарно, – начал Алексей с подъемом и почему-то замолчал на полуслове, что-то вспоминая, по-видимому, из прошлой жизни, – если не брать в расчет давно прошедшее детство – дарить, конечно, круче.  Видеть радость в глазах того, кому даришь.
–  А эта радость всегда была?
–  Мммм…  когда я дарил, пожалуй, всегда.
–  А тебе дарили, было такое?
–  Конечно, дарили.
–  И ты сам радовался  от души?
–  Э-э… ну, старался.
–  Бывали и неудачные подарки?
– Случалось, да. Муть какая-нибудь, сувениры из ближайшего ларька. Лучше бы вообще ничего не приносили, чем по обязанности.
– А не бывало такого, что тебе приносят подарок, а ты начинаешь отказываться? Типа, мол, мне неудобно, куда мне его девать. Или – он очень дорогой, я буду вам обязан. А я не хочу никому быть обязанным! Я понимаю, что вслух такого обычно не произносят, но про себя… очень часто.
– Ну, дядь Валер, ты даешь! Это что же надо такое дарить: автомобиль, яхту, домик в Ницце? Не было такого, конечно.
– Хорошо, а представь: тебе предлагают дружбу, а ты в ответ: Ой, мне неудобно, вы – олигарх, (писатель известный, киноактер… выберете любое из списка). Кто, мол, я такой, чтобы с вами дружить? Я ничем это не заслужил. Короче, катитесь вы со своей дружбой куда подальше! Смеешься?
Наверное, Алексей ярко представил себе эту сцену, рассмеялся от души и… вдруг замолк, поднял голову, посмотрел крестному в глаза. Что он там прочитал? Отзвук какой-то  давней боли? Сочувствие? В любом случае – не насмешку, крестный не шутил.
–  Я не понял, это анекдот, что ли? – с недоумением спросил Алеша.
– Нет, подобные разговоры в жизни происходят значительно чаще, чем ты думаешь, – отец Валерий с печальной улыбкой покивал головой, – ну, хватит нам философские беседы разговаривать. Двинули-ка до дому. Кто из вас сегодня за ужин отвечает, ты или Кира?
–  Я, наверное. Кира может сегодня допоздна задержаться.
–  Купить что-нибудь надо? Поехали тогда в магазин.

В ближайшем к дому супермаркете хорошо знали этого покупателя на инвалидной коляске. Продавщицы всегда приходили на помощь, когда надо было достать что-либо с верхней полки или из узкого прохода; помогали складывать покупки... Алексей с улыбкой благодарил девушек. Если Алеша бывал в этом магазине вместе с Кирой, она потом подкалывала: “Девушки при общении с тобой млеют и растекаются. Я не могла предположить, что ты так на нестойких представительниц слабого пола влияешь”.

5.
После обеда отец Валерий предложил:
– Ты, давай, угоризонталься, а я рядом в кресле устроюсь, пусть ноги немного отдохнут. Коли мы с тобой тему Божественного промысла затронули, еще хочу тебя немного поучить, уж прости меня, старика! Но сан обязывает.  Вот тот отец Авель, который меня на Соловках поначалу опекал, мне как говорил: “Тем, кто только начинает воцерковляться, не всегда стоит стараться по молитвослову полностью все правила вычитывать, не всем это под силу, да и люди разный склад ума имеют. Кто-то до старости только Отче наш и Богородицу повторяет.  У каждого свой путь”.
Но я бы посоветовал начинать с благодарности.Так правильно будет. Вот что-то у тебя в жизни произошло, даже если совсем плохое, тяжелое – ты первым делом: Слава Тебе, Господи! Через горе, слезы, даже не понимая, за что тут можно благодарить. Я понимаю, сразу этому научиться трудно. Постепенно уразумеешь. А потом уже можно начинать просить: Господи, помилуй, Господи,, спаси и сохрани! Далее, еще  есть важный момент. Когда мы что-то просим для себя или для ближнего, обязательно надо иметь в памяти – не так как мы хотим, а как Ты, Господи. Мы просим о выздоровлении, о благополучном разрешении проблемы, но всегда: как Ты, Господи, управишь. Возможно, да, вопреки нашим чаяниям. Мы чаще всего не знаем, что для нас лучше. Иногда неразумно просим что-то душевредного.
Много преткновений иногда приходится пройти человеку, прежде чем он перестанет противиться воле Божией. Знаешь, если плывешь по течению, приходится лишь иногда подгребать, чтобы с потока не уйти. А если пытаться плыть вспять, всё равно к устью скатишься, но без сил останешься, да бока поотбиваешь. Разумеется, даже если ты поступаешь, как Господь велит, всё равно приходится какие-либо препятствия преодолевать. Куда без этого… Но Божию помощь ты будешь при этом чувствовать постоянно.
Один наш прихожанин рассказывал, как он пытался сделать в одной больнице операцию. Постоянно что-то мешало. Когда на восьмой раз больницу на карантин по гриппу закрыли, этот мужчина сказал: Всё, Господи, я понял! И стал искать другой путь. И тогда всё сложилось чудесно, не мгновенно, конечно. Но безупречно.
Представь, есть у тренера два ученика, или в семье два сына. Один послушный, сразу всё исполняет, а другой противится, ерепенится, протестует, рыдает. А ведь придется делать, как старшие велят. Только сколько сил впустую будет потрачено на сопротивление. А уж Господь точно знает, кому что полезно. Алеша, я понимаю, что многие мои рассуждения в данный момент не находят в тебе отклика. Придет время, и ты вспомнишь их. Пока просто сохраняй их в своей внутренней копилочке. Господь всё управит по милости Своей.
Отец Валерий взглянул на Алешу, поймал его взгляд, улыбнулся.
– Видишь, как наша жизнь повернулась, снова нас с тобой свела. По идее крестные должны молиться за своих крестников, поддерживать их в трудные минуты. А по факту редко сейчас так выходит. Воцерковленные люди…  Алеша, ты понимаешь, что это слово значит? – прервался крестный.
– Ну, приблизительно. Те, кто в церковь ходят, выполняют, что полагается, – предположил Алексей.
– Примерно так. Хотя… ладно, мы эту тему пока не будем развивать. Так вот, такие люди стараются выбирать крестных из своей среды, но не всегда выходит. Мужчин в наших храмах значительно меньше, чем женщин.
–  На всех не напасешься? – резюмировал Алеша.
– Вот-вот. Поэтому выбирают из своих знакомых хотя бы не ярых безбожников, положительных в обычном смысле этого слова. Или просто приглашают своих друзей или подруг. В надежде, что как-нибудь всё устроится. С ними перед крещением, разумеется, священники должны беседы проводить, но по своему опыту скажу - толку от этого мало. Изначально подразумевалось, что крестные несут ответственность за духовное воспитание своих крестников, должны водить их в храм, причащать, объяснять основы нашей веры. Но в наше время… или родители делают это сами, или никто ничего не делает. В лучшем случае крестные молятся, если не принимают личного участия.
Вот и я, пока вы в селе жили, я в храм с тобой ходил, когда возможность выпадала. А потом… да, все эти годы я тебя, маму твою Лидию на молитве поминал, хоть что-то. Правда, были месяцы, когда… – я тебе об этом рассказывал.  В какой-то момент относительной трезвости, помню, ужаснулся: “Что бы крестник мой, Алешка, сейчас про меня сказал?!” Стыдно стало до невозможности! Но видно, не испил я тогда еще той чаши до дна. Слава Богу за всё! – отец Валерий размашисто перекрестился. – К чему это я? Ах, да! Мало у кого из детей нынешних крестные такие, какими они должны по идее быть. Думается, и до революции дела не намного лучше были, иначе бы не отошел бы наш народ так быстро от Бога. Хотя… Бог весть. И должен бы я всё про тебя знать, радости твои и печали с самого детства. Взлеты и падения, беды твои… помогать тебе, наставлять. Да разошлись наши дороги на целых двадцать лет.
–  А то, что я тебя снова нашел, – это тоже еще один подарок мне, так ведь?
Алексей сел, в горизонтальном положении ему всегда думалось хуже.
– Получается, что с одной стороны я лишился возможности передвигаться, как нормальные люди, а с другой… рядом со мной появились: ты, дядя Валера, Денис, Кира. Но, положа руку на сердце, я не могу утверждать, что если бы было возможно отмотать на полгода назад, я бы повторил именно этот путь. Честное слово, я не знаю. Нельзя ли как-нибудь…
– И удовольствие получить, и невинность сохранить? Ты это имеешь в виду? – рассмеялся отец Валерий. – Чаще всего такой вариант не прокатывает. По крайней мере в нашей части Вселенной. Не ломай голову над этой дилеммой. Что по факту случилось, из того и нужно исходить. Если бы да кабы, во рту росли грибы.
– Был бы не рот, а целый огород. Всегда удивляло: грибы же на огородах не выращивают. Да, конечно, для рифмы, понимаю, – Алеша помолчал немного. – Дядя Валера, я боюсь, мне кажется… – и снова замолчал, не решаясь высказать свои сомнения.
“Ну же, смелее, ты только начни говорить, потом легче станет!” – мысленно подбадривал его крестный.
Но Алёша так ничего и не спросил.

6.
Кира вернулась ближе к ужину. Когда она вошла в комнату Алеши, оба, не сговариваясь, спросили:
–  Ну, как?
–  Что - как?
– Ты же квартиру у ремонтников принимала, – пояснил Алеша.
 Кира быстро сориентировалась:
– Нормально. Полы надо помыть, окна – тоже не помешает. А так – хорошо               сделано. Это ведь Дмитрий их порекомендовал или кто-то другой с фирмы?
–  Да, теперь он предлагает эту квартиру в порядок привести.
– Идея хорошая, тогда ты у меня поживешь. Надо будет только твою кровать перевезти.
–  Посмотрим, видно будет.
– Кира, – вступил в разговор отец Валерий, – Алексей мне говорил, что тут неподалеку есть церковь, и вы, Кира, в нее иногда ходите.
Кира смутилась:
– Хожу, это громко сказано, захожу изредка. Там икона есть хорошая, “Скоропослушница”
–  Да-да. А Алеша вам про свою икону ничего не рассказывал?
–  Нет.
– Ну, что же ты, Алексей? У этой иконы длинная история. Рассказывают, что в XIX веке она находилась в келье одного из отшельников, подвизавшихся в горах Кавказа. В 60-е годы прошлого века во время хрущевских гонений на Церковь ее перевезли в наши таежные края. Далеко от лесных троп в тайге находился небольшой скит. Случайные люди думали, что это просто избушка какого-то охотника и лабаз поблизости. Аэрофотосъемку тогда уже проводили, но качество было невелико, и про скит власти не знали. Потом старик, живший там, скончался. Так решили жители деревни, которые иногда в тех краях охотились. Тела, правда, никто не видел. Часовенка, устроенная под скалой, стояла заброшенной. В начале 80-х тайга севернее речки Гольцовки сильно выгорела, несколько лет подряд у нас бушевали лесные пожары. Алешин отец однажды проходил там, он слышал про скит и решил всё внимательно осмотреть. От часовенки практически ничего не осталось, что-то уже было раньше растащено, что-то погибло в огне. Но в небольшой каменной нише он заметил какой-то обгоревший сверток, развернул рассыпающуюся под пальцами материю и обнаружил там эту икону. Позднее он мне ее передал, чтобы я  в городе отдал специалисту – немного привести в порядок, почистить от копоти. А когда мне удалось это сделать, Алешиного отца уже не было в живых. Когда Лидия Сергеевна уезжала из села, я “Нерушимую стену” подарил Алеше. На память об отце и обо мне.
– Дядя Валера, я совсем эту историю позабыл, что папа икону нашел. Почему-то думал, что она ваша. Да в последние годы про нее и не думал. Стоит себе и стоит. Даже и не помню, когда последний раз лоб крестил, ну-ка…
И Алеша перекрестился, глядя на образ.
–  Рука всё помнит!
Кира смотрела на Алешу и думала, что он, наверняка, неоднократно слышавший эту историю и от отца, и от крестного, сейчас оценил ее и понял заново, с высоты нынешнего опыта.
– Ну, так вот, Кира, покажи мне, пожалуйста, где этот ваш храм находится. Как он именуется, во имя кого освящен, ты, должно быть, не знаешь?
–  Может, мне и говорили, но я забыла, – призналась Кира.
– Ничего страшного, сейчас выясним. Алеша, мы сейчас с Кирой сходим, а ты ужином что ли займись, ради перемены рода деятельности.
–  Будет исполнено!

7.
Когда они вышли на улицу, отец Валерий взял Киру под руку и попросил:
– Погоди, не спеши, потихоньку пойдем, мне с тобой поговорить надо.
Сердце у Киры упало. “О чем поговорить? Что-то нехорошее?”
– Прости мне, старику, что не в свое дело лезу, но как ты относишься к Алексею? Только без утайки, мне это очень важно знать, чтобы решить… –  тут он замолчал.
 Кира тоже молчала. Она, конечно, задавала не раз себе этот вопрос: ”Кто для нее Алеша, друг или нечто большее?” Но разобраться в себе так и не смогла.
– Я не знаю, честно, сама не могу понять. В начале лета я бы твердо сказала: ”Он мой друг”. А сейчас этого слова уже мало, он больше, чем друг.
– Кира, я смотрел сегодня на вас с Алешей и видел то, что вы оба еще, возможно, не замечаете. Говоря высокопарным языком, в вас начала просыпаться настоящая любовь. Похоже, Алеша начинает уже это чувствовать. Но он боится себе поверить. Похоже, что и ты тоже чего-то боишься. Обжигалась уже?
 – Да, наделала  ошибок, дорогой ценой заплатила, ребеночка потеряла, – Кира об этом никому, кроме Алены,  не говорила.
–  Ой, беда! Давно это было?
–  Шесть лет назад.
–  И ты всё ещё не можешь простить себе тех ошибок?
Кира кивнула.
– Так нельзя, пойми. Отпускать и прощать прошлое необходимо, иначе не сможешь двинуться вперед. Забыть все случившееся, конечно, невозможно, да и не нужно. Но надо перестать себя корить, думать, что было бы, если… Перебирать и ворошить до бесконечности. Мне одна наша прихожанка про себя рассказывала. У нее была очень странная свекровь. Двадцать пять лет она все пыталась рассорить эту женщину с ее мужем – своим сыном. И к бабкам ходила, и к экстрасенсам. Пока муж в храм ходил, исповедовался, причащался – был он под защитой своего Ангела-Хранителя. А потом… грустная история. Эта прихожанка свекровь свою не проклинала, не обижалась даже. Но молиться за нее искренне смогла только вот совсем недавно, пару лет назад. Простила, значит. Ты, Кира, на своего бывшего мужа обижаешься, хочешь отомстить?
– Нет, пожалуй. Видеть его не хочу, это да. Сейчас надежда появилась, что мы с ним больше не пересечемся, спасибо Алексею и его шефу. Но вот молиться за него? Нет, представить сложно.
– Ничего страшного, всему свое время, главное понять, что уже всё позади, всё прошло. Чтобы силы на теперешнюю жизнь появились. Вперед надо смотреть, а не назад. А жить – днем сегодняшним, особо не загадывая. Так вот, Алеша тоже разок обжегся, ты, наверное, знаешь.
– Да знаю. Видела девушку эту, и Алеша моего бывшего тоже имел счастье лицезреть.
– Так случается, это жизнь. От ошибок никто не застрахован. Но сейчас речь о другом. Я вижу со стороны, что вы созданы друг для друга, хотя вы сами этого еще не почувствовали. Впереди очень трудное время вас ожидает. Я думаю, ты догадываешься, в чем причина.
–  Большого ума не надо, чтобы догадаться.
– Большого ума не надо, а вот большое сердце нужно, чтобы суметь простить все глупости, которые вы можете наделать сгоряча. Я буду за вас сугубо молиться, но ты должна быть очень сильной, вооружиться огромным терпением, чтобы перенести достойно все испытания, которые впереди. Я очень надеюсь, что к Рождеству, а может, и значительно раньше, всё образуется. С Алешей я тоже поговорю, настрою на… то, что ему предстоит в ближайшие пару месяцев.
–  Что предстоит? – испугалась Кира.
– Не могу тебе, девочка, сказать, но мой опыт подсказывает, что трудно будет и вам, и вашим друзьям. Терпите, прощайте, смиряйтесь, не рубите сгоряча. Что бы там ни произошло, эти мои наставления пригодятся в любом случае. Вот мы и пришли. Я должен с настоятелем поговорить, а ты помолись пока за Алешу и за себя.
Когда они шли обратно, отец Валерий наставлял Киру.
– Сейчас вам без помощи свыше, –  и он перекрестился, – не обойтись. Я видел, крестик ты носишь, это хорошо. Что ты можешь и должна делать? Начинай потихоньку ходить в храм, если вы будете это вдвоем делать – совсем хорошо. Надо исповедоваться, причащаться. Это я вам обоим дома объясню. Батюшка местный, отец Сергий, опытный и внимательный. Строгость вам сейчас особая не нужна, новоначальные вы. Постепенно всё образуется. Молитвослов я тебе подберу. Но не думай, что Бог по-русски не разумеет. Молись от сердца, своими словами тоже. Будет трудно – пиши мне, звони. Я номер тебе оставлю. Главное – держитесь, не сдавайтесь. Знайте – Бог рядом. Всё будет хорошо.
Кира вернулась с мокрыми глазами. Алексей заметил это, но ничего не спросил. Вечером отец Валерий долго говорил сначала с  Алешей, потом с ними двумя. Что такое исповедь и причастие, какие книги для начала стоит почитать. Что такое пост и подготовка к причастию. Наказал Кире на днях подойти к отцу Сергию, он из приходской библиотеки подберет, что нужно.
– Сейчас, Кира, иди к себе, я Алешу поисповедую, ты в храме это в субботу вечером сделаешь. Литургия в воскресенье в десять. Причаститесь оба. Я верю, вы справитесь, всё будет хорошо.
Перед сном, когда Алеша и дядя Валера уже легли, священник все-таки решился высказать свои опасения:
– Алексей, я очень боюсь, что ты в ближайшее время можешь натворить немало глупостей. Что-то ты от меня утаиваешь. Не буду тебя пытать. Помни, всё можно поправить, пока человек жив. Будь осторожен, прежде чем на что-то решиться, обдумай многократно. Очень прошу тебя.
Алеша ничего на это не ответил.
А назавтра крестный уехал, благословив на прощанье  Алешу и Киру.

8.
Батюшка уехал, и всё опять разладилось. Нет, конечно, в воскресенье оба были в храме, оба причастились, но уже на обратном пути, как это часто случается, – поругались. Кира помнила, что отец Валерий предупреждал их об этих возможных “последствиях”, даже цитату какую-то из Евангелия приводил, но все равно не смогла сдержаться в ответ на Алешин выпад:
–  Кира, ты не считаешь, что тебе надо подумать о возвращении к себе домой?
Кира с подозрением взглянула на Алексея:
–  Хорошо. Наверное, пора. Как я понимаю – ты устал от того, что я у тебя живу?
– Нет, что ты! Мне очень хорошо, когда ты рядом, просто, ты – молодая, красивая, у тебя всё впереди. Тебе надо свою личную жизнь налаживать.
– О, завел шарманку! – Кира даже не обиделась. –  Какой неожиданный поворот в мыслях.  Давай, не будем выяснять отношения на улице, дома спокойно обсудим.
–  Почему ты мне рот затыкаешь?
– Просто супер! Счастье пришло, откуда не ждали. Я сама могу твой пафосный монолог продолжить: “Бла-бла-бла, тебе нужен сильный мужик, который сможет тебя защитить!” –  угадала? Могу сама я решить – кто, где и когда мне нужен?
– Вот именно: “Я большая девочка и сама разберусь”, – Алеша передразнил Кирину интонацию и внезапно рассмеялся.
–  Прости. Не будем. Накрыло внезапно, ты тут не при чем.
Ближе к вечеру заглянули Денис с Аленой.
–  Хорошо тут у вас, ребята. Право слово – тепло, уютно, спокойно как-то.
Алеша и Кира переглянулись, но не стали огорчать друзей повествованием о своей размолвке. Алеша прекрасно понимал, что наговорил лишнего.

Лето шло к концу, работы у Киры прибавилось. Чтобы возвращаться не поздно, приходилось кое-что брать на дом. Вечерами они сидели вдвоем в комнате Алексея и трудились. Алеша за своим ноутбуком, Кира наводила порядок в бумагах. Компьютерный век, но всё равно приходится с этим возиться. Иногда, поднимая взгляд от ведомостей и списков, она ловила на себе какой-то непонятный  долгий его взгляд. Спрятавшись за экраном ноута, он наблюдал за ней, точно пытался запомнить каждое ее движение и жест.  Кире стало как-то зябко, она поежилась.
–  Может, нам кофе  сварить, как ты думаешь? Мне явно надо сделать перерыв.
– Дельно. Но кофе могу сварить я сам, а ты сходишь в булочную, купишь чего-нибудь вкусненького.
Кофе пили не торопясь, чувством, с толком, с расстановкой – так говорила бабушка Киры. Почему-то Алеша начал вспоминать детские годы, когда они еще жили в Гольцово:
– Знаешь, я тогда часто гадал, почему наше село так назвали. Рыба такая есть – голец, она у нас в ручьях холодных живет, и скалы над озером тоже называют гольцами. У кого ни спрошу, все отмахиваются. Почему – да почему, какая, мол, тебе  разница. Так интересно же!
–  Надо было тебе крестного спросить
–  Не догадался. И в этот его приезд тоже. Мы всё про другое говорили.
– Понимаю, – кивнула Кира. – Все гольцы – там, и живые, и неживые. А мы тут, со всеми своими проблемами и заморочками. Слушай, а давай, тот фильм досмотрим.
– Можно и досмотреть, хотя… Нет, давай в другой раз лучше. Мне тут еще кое-что надо доделать, извини, совсем забыл.
–  В другой – так в другой, чего извиняться. Ноу проблем.

9.
Кира ушла к себе. Алеша закрыл ноутбук, но продолжал сидеть за столом. Спать пока не хотелось.
“Можно было бы и посмотреть фильм этот. Чего я испугался? Плохого конца? Подумаешь. У нас же совсем другая история. К счастью. Или – к сожалению? Фиг знает. Надо что-то с Кирой решать. Если оттягивать, всё ещё сложнее станет. И в голову не приходило, что можно так попасть”.
Алеша теперь понимал, что его чувство к Кристине было простым увлечением. А сейчас накрыло по полной. Все мысли только о Кире.
…Кира, Кира, девочка моя! Что же мне делать, что же нам делать?  Будущее…  есть ли у нас будущее? Помню, тогда в больнице, я размышлял, как странно вдруг пересекаются жизни людей. Случайная встреча, а из нее вдруг вырастает… “Что выросло, то выросло”? И уже ничего не изменить. А может, надо выкинуть из головы все пустые терзания и предложить Кире руку и сердце? Бывают же и такие браки, с инвалидами – доводилось читать. А с чего, собственно говоря, я взял, что она ко мне что-то испытывает? Помимо жалости. Хотя, она, конечно, говорила, что жалость не при чем. А если выдавала желаемое за действительное? Может быть. просто, ничего не объясняя, попросить обратно к себе переехать? Но это значит: не видеть ее каждый день, не слышать звук ее шагов, не разговаривать о пустяках?  Смогу я это выдержать? Но это же всё ради нее.  Я не должен портить ей жизнь. Погоди, Алексей, но ведь дядя Валера сказал, что мне с Кирой повезло. Что он имел в виду? Может, позвонить и уточнить?  Буду полным дураком выглядеть. А я – пустой что ли? Или худой?
               
С вечера Кира долго не могла заснуть. Ворочалась, перекладывала подушку с одной стороны на другую. Назойливые мысли дружным разноцветным хороводом кружились в ее голове. Нет, пожалуй, неверно говорить, что хоровод дружный. Скорее, это были две вереницы, двигающиеся в противоположных направлениях. Одна цепочка выводила:
“Кира, пора и честь знать, домой надо возвращаться. Аркаша больше не появится. Ремонт в квартире закончен. Сколько можно пользоваться чужим гостеприимством?  Ты ставишь хозяина в двусмысленное положение. Может, и хотел бы он сказать: – Вали подальше! – но воспитание не позволяет”.
Другая возражала напевно:
“Как же мне уехать? Я не хочу уезжать! Мне здесь хорошо, спокойно. Да и как жить, не слыша его голоса, не смотря в его глаза, то задумчивые, то смеющиеся? Как не мечтать зарыться своими пальцами в темные мягкие волосы? Помнится, было у Цветаевой: “И не краснеть удушливой волной, слегка соприкоснувшись рукавами”.  Только, как раз наоборот. Эта сладкая боль, когда еще ничего не сказано, но всё возможно. Кира, Кира, ты по уши влюблена! Втрескалась в Алешку – так бы Алена выразилась. Но безумно страшно первой подать знак”.
Кира видела себя со стороны, когда на работе в редкие свободные минуты на первом попавшемся клочке бумаги писала: “Алексей, Алёша, Алёшенька, Лёша, Лёшка, Лёшик…” и прочие приходившие на ум вариации милого имени. Потом бросала испуганный взгляд на Алену и других сотрудников – не заметили ли чего? Рвала бумажку на мелкие клочки и аккуратно сжигала в общественной банке-пепельнице на черной лестнице. Видела, и не смеялась над собой.
“И что со всем этим делать?”

На этот раз приступ удалось остановить в самом начале. Купировать, как бы выразился Денис. Пока это “удовольствие” настигает не очень часто – вполне терпимо. Надо будет не забыть Денису сказать, что боль почему-то ниже  спустилась. Хорошо это или плохо… кто знает?

Кира в очередной раз перевернула подушку. Пора спать! Вдруг что-то насторожило ее. Звуки какие-то? Она тихонько встала с постели, на цыпочках вышла в прихожую. Алексей любил, чтобы дверь в его комнату на ночь оставалась приоткрытой, особенно, если в квартире было душновато. “Похоже, у него опять спину прихватило”, – вздохнула Кира. Она видела, что Алеша сидит, согнувшись и почти уткнувшись головой в колени, обхватив затылок руками. Судя по всему, обезболивающее он себе уже ввел и дожидался, пока боль утихнет. Наконец, Алексей перевел дыхание и выпрямился.
–  Можно мне войти? – тихонько спросила Кира. Если Алеша не захочет, он может сделать вид, что ничего не слышит, и она уйдет к себе.
Но тот посмотрел в сторону Киры и откликнулся через пару секунд:
          – Да, конечно. Я тебя опять разбудил?
– Нет, что ты. На кухню шла, попить захотелось. Не спалось, лежу, думаю, думаю, а толку никакого.
–  О чем?
–  О всяком разном. Ерунда большей частью.
–  Не хочешь, не говори.
– Не обижайся, в основном про ремонт и тому подобное. Мебель, занавески, – Кира немного хитрила, не это ее беспокоило, но о новом столе на кухню она тоже думала.
–  Кира, подойди поближе.
Он взял ее руки в свои и усадил на край кровати.
–  Наверное, нам все же лучше пожить отдельно.
– Скажи прямо – устал от меня. Я пойму. Чужой человек в доме всегда напряженка.
– Какой же ты чужой? И не устал я. Дело совсем в другом... Кира, ты можешь меня поцеловать?
Кира наклонилась, но он притянул ее голову и прижал к своей, не давая пошевелиться. Возможно, он испугался, что поцелуй ее получится чисто дружеским.
– Кира! Кира! Так больше нельзя. Я не знаю, что мне делать. Я люблю тебя. Со мной никогда подобного не случалось. Я так хочу, чтобы ты была счастлива. Но я не смогу…
Кира попыталась сказать, что  ей ничего другого надо, только быть с ним рядом. Что она тоже любит его, но он не дал ей ничего произнести, закрыв ее рот своей ладонью.
– Погоди, дай мне договорить. Я уже давно хочу это всё тебе высказать, но никак не мог решиться. Вот, – он перевел дух, все еще прижимая Киру к себе, – Кира, радость моя, нам не надо быть вместе. Я… ты понимаешь, что я имею в виду.  У нас с тобой ничего не может получиться. Здоровые должны жить со здоровыми, путешествовать по миру, ходить в театры и на выставки. Погоди-погоди, я знаю, ты сейчас скажешь, что это возможно и в моем положении. Доступная среда и тыпы. Я даже с парашютом могу прыгнуть, в тандеме, я узнавал. Но я не хочу видеть, как люди, взглянув на тебя рядом со мной, станут стыдливо отводить глаза. Я вроде верю, что ты не из жалости будешь со мной жить. Но эту подлую мыслишку  прогнать так и не смог. Я понимаю, это после Кристины  перестал людям доверять… я должен этим переболеть. Когда я справлюсь? Бог весть. А вдруг никогда? Я не хочу портить твою жизнь. Не надо нам мучить друг друга, прости, если можешь.
Кира отвела Алешину ладонь от своего рта. Ей очень хотелось заплакать, но она сдерживалась из последних сил.
– Я тебя выслушала, теперь ты выслушай меня. Я тоже тебя очень люблю. Никто не будет на меня с жалостью смотреть, наоборот – станут завидовать моему счастью. Ты же помнишь, как девушки в магазине на тебя с восхищением смотрят. Что же касается твоих временных проблем со здоровьем – вдвоем мы со всем справимся. Не надо  думать о том, что когда-то потом будет. Ты – моя боль и моя радость. И иного я не хочу. А там – будь что будет. Твой крестный мне тогда сказал, что мы нужны друг другу, что должны быть вместе, что всё будет хорошо. 

“Господи, что у этих людей в головах творится?” – могли бы сказать Ангелы-Хранители, незримо стоящие в этой же комнате. Кира не может до конца понять Алешу, а он – поверить в ее искренность. К тридцати годам человек далеко не чистый лист, на нем висит прежний опыт разочарований, боль обид. Всё это накладывает свой отпечаток. А отключить разум и жить по велению сердца могут немногие. И очень часто случается, что человек одно хочет сказать, говорит совсем другое, а понимают его в третьем смысле.
Так они и заснули, обнявшись. Кира на самом краешке кровати, прижимаясь к Алеше.
И вроде бы дальше всё шло, как надо, вот только… Кира ходила в храм одна, нечасто, но хотя бы раз в месяц. Алеша отказывался под разными предлогами. Но пару раз утром в воскресенье куда-то уезжал один. Больше молчали, меньше разговаривали, и были очень осторожны в словах. Кире в полусне иногда чудилось, что они с Алешей беседуют строками из разных стихов. Какие-то внушали надежду, другие – заставляли холодеть сердце.


Не плачь, моя осень,
не надо так проще,
ты слышишь уже топорами по роще
стучат злые зубы зимы.
Не мы виноваты, не мы.
            ***
Снова день тревожно прожит,
Дождь шумит по сентябрю.
Сон сломить меня не может, я не сплю.
В голове роятся думы, дум невпроворот…
            ***
Я спешил к тебе навстречу, сжалься надо мной,
Неразумно жизнь калечу женщине одной.
         Непростительно, я знаю, не моя вина.
Рассветает, засыпаю, а во сне - она.
           ***

И самой тоже  хотелось писать легкие строчки, но всё написанное камнем ложилось на душу. Хочешь одного, а выходит совсем другое.
Как перед близкой грозой, в атмосфере что-то назревало. Алена пытала Киру:
–  Что случилось?
 Денис допрашивал Алешу:
–  Почему Кира такая грустная? Вы поссорились?
Алеша мотал головой   и переводил разговор на другую тему.

10.
В тот день Кира в своей квартире занялась разборкой шкафов. После работы забежала на полчасика и вдруг увлеклась. В верхних отделениях за долгие годы скопилось множество странных вещей. Надо было решить, что выкинуть, что пока оставить.
Кира остановилась, когда за окнами стало темнеть. Гудела спина, от пыли чесались глаза. Пришлось принять душ. Позвонила Алеше, предупредила, что, скорее всего, останется тут ночевать. Он воспринял это совершенно спокойно, даже равнодушно. Перед сном Кира решила досмотреть тот самый фильм, который был пугающе похож на их собственную жизнь. Не так уж и много там оставалось. Фильм закончился через час с хвостиком. Кира выключила компьютер, вышла на балкон. Было как-то неопределенно мерзко-тоскливо. Почему-то ей показалось, что она сама никогда не простила бы предательства. Ведь героиня не предполагала, что герой это всё просто смоделировал, чтобы заставить ее уйти. И никакого предательства, никакой измены на самом деле не было. Поверила бы она увиденному? А потом – как это развидеть? Хорошо авторам фильма, они-то всё знают. И что ей теперь делать? Первая мысль, пришедшая в голову – вернуться жить к себе домой. Не допустить этого дурацкого последнего шага отчаявшегося человека. Тьфу. Какой последний шаг?  Последний – это совсем о другом. И не дай Бог!
Кира знала, что Алексей ложится поздно. Поэтому, стараясь не передумать, набрала его номер. Еще нет и половины двенадцатого.
– Алеша! Я тут поразмыслила и поняла, что ты был прав. Я пока дома поживу, хорошо? Ты не обидешься?
–  Я понял. Спокойной ночи, – вот и весь разговор.
 Но все-таки на следующий день после работы Кира поехала к Алеше. Он встретил ее холодным взглядом, подобным тому, что Кира отметила у него тогда, в ресторане, при встрече с Кристиной. Но сказал вполне миролюбиво:
–  Привет! Ужинать будешь?
–  С удовольствием.
Может, зря она сказала, что хочет немного пожить у себя? И что теперь делать? Пусть всё течет по-прежнему. И каждый день ждать удара в спину. Ну, почему же сразу о плохом?
За ужином перекидывались какими-то дежурными фразами. О погоде, о работе, о транспорте.  В конце концов Кира не выдержала. Надо поставить точки  над i.
–  Алеш, ты несколько раз говорил, что я должна к себе вернуться, что тебе надо с собой разобраться. И что я должна себе здорового мужика найти. Были такие разговоры? А?
–  Предположим. Что-то такое было мною сказано.
– Я хочу эту тему закрыть. Вот мы сейчас здесь вдвоем сидим. Давай решать, как нам дальше быть.
–  Давай решать, – Алеша равнодушно смотрел в стену, – скажи, что ты хочешь?
Кира несколько раз вздохнула: “Главное – не разреветься!”
–  Хорошо, что хочу я…
“Я хочу, чтобы все было по-прежнему, чтобы мы жили вместе и не ругались. Я хочу тебе помогать каждый день. Я уверена, что всё устроится. Я хочу…”
Кира пыталась скрутить душившую ее обиду, выжимавшую злые слезы из глаз. Отвернулась, стараясь глубже дышать.
“Сколько раз я это говорила, а толку? Надо найти какие-то другие слова. Последние недели я чувствую, что с каждым днем мы всё больше отдаляемся друг от друга. С какой-то неотвратимостью. Так тоже не может продолжаться до бесконечности”.
Кира молчала, молчал и Алексей. Может, просто наплевать на умные рассуждения, обнять Алешу, прижать к себе его голову, зарыться пальцами в волосы, попросить: “Не сердись на меня. И я на тебя не сержусь, не обижаюсь вовсе”. И в то же время Кира точно ощущала: что-то не так в этих словах, они лгут, лукавят. Проблема лежит намного глубже, это не просто обида или раздражение. “Мы не можем найти общего языка, мы говорим теперь на разных наречиях. В этом-то всё и дело”.
 А у Алексея не было сил даже на вербализацию проблемы. Какие-то смутные образы, обрывки формул. Будто две букашки странствуют по разным сторонам листка бумаги, не могут найти пути друг к другу. А через край им невозможно переползти. Как так произошло, что они оказались порознь? Надо выходить в третье измерение из двухмерной плоскости. Но…”секрет утерян”, как говорится. И хитрую программу выхода не написать.
–  Поговорили… – Кира встала и вышла в свою комнату.
Сложить самые нужные вещи в рюкзак и сумку – дело пятнадцати минут. “Мне, пожалуйста, билет в один конец!” – почему-то вертелось в голове у Киры, пока она шла к автобусной остановке.

 Алешина логика была вполне понятной: “Я не хочу быть Кире обузой, – так он представлял их будущее, – надо сделать так, чтобы Кира сама захотела окончательно расстаться. Значит, надо ее обидеть глубоко и жестоко. Логично ведь? Зато потом ей будет легче”. Ага. Пифии и Авгуры отдыхают, Оракул нервно курит в сторонке. А за левым плечом ждет непрошеный советчик: “Ну, решайся, Алекс!” 
Позвонил Дмитрию, попросил подъехать на днях. Надо Кире, мол, ее вещи передать. Ну, упаковать, отвезти. Дмитрий выслушал молча. Обещал организовать доставку.
Алексей вытер противно мокрые ладони о штаны. Всё. Мосты сожжены, обратной дороги нет. Как мерзко! Отправился в душ, попытался смыть с себя это ощущение. Не помогло, обрызгался с ног до головы туалетной водой. “Идиот! Но отступать нельзя, чем хуже – тем лучше. Кому лучше, зачем лучше? Не думать, не думать, не думать”.

Вечером третьего дня Кире позвонил Дмитрий.
– Кира? Э… – помолчал секунду, перешел почему-то на официальный тон, – Кира Федоровна, вы сейчас дома?
–  Да, – растерянно проговорила Кира.
–  Я подъеду к вам в течение получаса. Хорошо?
–  Да, конечно, Дмитрий, я жду.
Что еще такое? От тревоги даже замутило. Эти полчаса Кира не могла найти себе места, слонялась из комнаты в комнату. Когда через двадцать пять минут коротко звякнул звонок, Кира стояла в прихожей. Открыла дверь. Сначала вошел Дмитрий, кивнул Кире. За ним еще два молодых человека, тащившие по две картонные коробки каждый. Кира ничего не могла понять. Парни поставили поклажу на пол, Дмитрий жестом отпустил их. Закрыл за ними дверь.
– Кира Федоровна! Я был попрошен… Тьфу, извините, пожалуйста. Алексей попросил вам это передать. Я не знаю, что между вами произошло, это всё так неожиданно. Да, вот еще записка, чуть не забыл.
Дмитрий достал из нагрудного кармана небольшой листок.
“Прости, Кира, я тебя обманывал. Я тебя никогда на самом деле не любил”.
–  Он еще просил, чтобы вы… ключи…
Кира оцепенела. Дмитрий тоже чувствовал себя явно не в своей тарелке.
– Дима, мне очень жаль, что вы оказались во всё это втянуты. Ключи, да, конечно, сейчас сниму со связки.
Отцепив два латунных ключика, Кира помедлила, подержала их на ладони и передала Дмитрию.
–  Простите меня, пожалуйста, Дима.
–  И вы меня тоже. Раньше гонцов с недобрыми вестями  было принято казнить, – пошутил невесело и вышел.

Позвонила Алене:
–  Можешь прийти? На мою квартиру.
–  Да, сейчас, держись! – и не единого вопроса.
Когда пришла Алена, Кира всё так же стояла в коридоре. С пустым взглядом. И ни  слезинки.
–  Что это? – Алена кивнула на коробки. – Переезжаешь?
Кира дернула плечом, выдавила через силу:
–  Алеша мои вещи прислал. И ключи попросил вернуть. И написал, что никогда не любил.
– О, как!..  Кира, ты поплачь, легче станет.
Но Кира лишь мотала головой, будто пытаясь стряхнуть с себя это наваждение.

11.
  Через многие годы и Кира, и Алеша вспоминали эти дни с внутренним содроганием,  даже с ужасом.

О, день беды, верни закат рассвету
и в жаркий полдень бег свой повтори.
И ты приди, но не позволь случиться вновь тому,
что стало в час тот  нашей общей болью.

И потекли странные часы и дни. Какие-то безликие, тусклые. Работа – дом, работа – дом. Алена ничего не говорила, просто была рядом почти всё время. Даже встречаться с Денисом почти перестала. Денис сначала пытался добиться ответа – Что случилось? – у Алены, у самой Киры. Но те ничего не стали объяснять. Тогда он поехал к Алексею, вернулся заполночь, сел в прихожей не раздеваясь, посмотрел на кота.
 –  Да уж…
И все, больше сказать было нечего. Объясняй – не объясняй, утешай – не утешай. Толку ноль или корень из минус единицы.
Кира думала стихами. На свои мысли ей не хватало сил. Как только она переставала твердить чужие строки, сразу начинали литься слезы. От обиды, от досады, от горя. От безнадежности, от безысходности.
Написала отцу Валерию, тот ответил буквально сразу же, будто ждал у компьютера. ”Держись, терпи, всё будет хорошо, Господь может любую печаль на радость преложить”. И ни слова про Алешу.

Ты пойми, Кира, – Денис сначала взглянул ей прямо в глаза, а потом смотрел куда-то вниз, – Алексею сейчас надо разобраться с самим собой. Поступил он мерзко, невероятно мерзко, причинив тебе огромную боль и себе заодно тоже. Извини, Алена мне про ту записку рассказала. Я уверен, это ложь. Всё так и было рассчитано. Он не может без тебя, но рядом с тобой тоже не может. Так бывает.
Они помолчали. Потом Денис продолжил:
– Все эти белые лимузины, рестораны – пустая бравада, попытка доказать себе…
– Погоди, какие лимузины, я не поняла? – перебила его Кира.
– Это я образно, но вообще-то от фирмы ему предлагали брать, если нужно, машину и шофера. Лимузины вроде бы упоминались тоже. Не помню. Так вот. Доказать, что он – крутой, он не хуже здоровых. Да, он может даже прыгнуть с парашютом, кажется, действительно собирался это предпринять. Это всё вопрос денег, но не свободы, как таковой. В нашей действительности свобода для таких, как он, весьма относительна. Ты много колясочников на улицах видишь? Вот то-то же. Лестницы, поребрики, узкие проходы. А иногда и охрана прямо заявит, как тогда: “Вали отсюда, не порти людям настроение своим жалким видом”. Ладно, Алешина коляска позволяет спускаться-подниматься по лестнице. Но многие ли такую себе могут позволить? В противном случае ты на многие годы заперт в стенах своей квартиры. Алеше по складу его характера необходимо чувствовать себя свободным и сильным. Поэтому надо или менять мир, или… перекраивать себя. Когда он тогда защищал тебя от твоего придурка – это было по-мужски. Ты была слабой  и нуждалась в помощи.
Денис задумался, глядя куда-то в пространство, а Кире пришли на память очередные строчки:
Будь, пожалуйста, послабее, будь пожалуйста,
и тогда я подарю тебе чудо запросто…
…Ты сама не боишься ни свиста пурги, ни огня хрустящего.
Не заблудишься, не утонешь, зла не накопишь.
Мне с тобою, такой уверенной, трудно очень.
Хоть нарочно, хоть на мгновение, я прошу тебя, робея –
помоги мне в себя поверить, стань слабее.
 
Денис тем временем продолжил:
– Потом диспозиция незаметно  изменилась. Помогать тебе не надо, защищать тоже. И Алеша это понимает прекрасно. Поэтому дергается и фордыбачит. Я не представляю, чем это может закончиться. Но со мной он отказывается говорить на эту тему. Надо подождать, пока всё уляжется.
Кира мысленно продолжила: “ И быльем порастет. А кто сказал, что оно должно улечься?”

В середине двадцатого века поэт Юрий Левитанский писал:
          Говорили – ладно, потерпи,
Время – оно быстро пролетит.
Пролетело.
Говорили – ничего, пройдет,
станет понемногу заживать.
Заживало.
Станет понемногу заживать,
Буйною травою зарастать.
Зарастало.
Время лучше всяких лекарей,
время твою душу исцелит.
Исцелило.
Ну, и ладно, вот и хорошо,
смотришь – и забылось наконец.
Не забылось.
В памяти осталось – просто в щель,
как зверек, забилось.
   
– Честно говоря, ситуация патовая, шахматным языком говоря – тупиковая. И так плохо, и эдак неладно. Остается – ждать. Месяц, полгода, больше, меньше … никто не знает. Бог весть. Да, вот именно – один Господь и знает.
Непривычно было слышать от Дениса упоминание о Боге.
Снова Кира спрашивала себя: “Готова ли я ждать, хочу ли ждать, буду ждать? – Конечно, хочу, куда мне без него, конечно, буду. Готова ли? Бог весть”.
И опять в полусне Кире представлялось, что они с Алешей говорят стихами. Но невольно в его ответы она вкладывала свои чаяния и надежды.
            ***
Позови меня, позови меня,
если вспрыгнет на плечи беда.
Не какая-нибудь, а вот именно
Вековая беда-борода.
Позови меня, позови меня
Не стыдись ни себя, ни меня.
         Просто горе на радость выменяй.
Растопи свой страх у огня.
                ***
 Я пишу тебе, милый со станции Осень,
где подолгу стоят поезда…
Если строгий кассир
 не продаст мне билета,
как ты будешь один
на разъезде Зима?
                ***
Ни горестной правды, ни сладостной лжи,
я сам уезжаю отсюда…
Прощай, моя радость, живи - не тужи,
Окончилось чудное чудо…
Прощай, моя радость.
                ***
…кто-то должен же сильный
ношу на плечи взять…
Просто, Господи Боже!
Я в дремучем лесу,
Просто некому больше,
потому и несу.
             ***
         …Я приласкал тебя бы так
Что иней не опал бы даже.
Я приласкал тебя бы так,
Что может, умер бы сейчас же.
А может быть, иная боль
навеки б нас разъединила.
И так бы тихо я ушел,
Чтоб ты слезы не уронила.
             ***
Не жест, не лицо, и не слово в тиши,
а радость, что вдруг накатилась.
Мне снился не ты,  – состоянье души,
в котором с тобой находилась.

            ***
 За то, что вперед выставляя ладони,
ты трогала ветер.
За грустную радость вечерней дороги,
Тускнеющей стыло.
За чувство вины и щемящей тревоги -
Спасибо.
         
           ***
          Я хочу быть твоею музыкой,
песней твоею неспетою.
Твоей затаенною мукою,
Мечтами твоими светлыми.
            ***
Когда мы одиноки и грустны,
Нет искры у которой задержаться
И даже утешительные сны
замечают нас и нам уже не снятся.
Когда мы одиноки и грустны.
           ***
Давно улеглись по углам
Бураны твои и метели.
Отпели давно, отсвистели
все лучшие вьюги твои.
И снова мне снится всю ночь,
как вьюга вдали завывает,
все кличет меня, зазывает,
все манит и манит к себе
                ***
 Приходите ко мне погрустить.
Это лучше всего у костра.
Надо голову чуть опустить
и тихонько сидеть до утра.

             ***
12.
Недели через две Кира стала потихоньку приходить в себя. Как после удара под дых перехватывает дыхание, и нужно некоторое время, чтобы суметь снова вдохнуть воздух. Так и сейчас первая острая боль обиды прошла, и можно было немного распрямиться, разобраться в произошедшем, чтобы понять, как жить дальше.
Кирины мысли все время возвращались к тому дню, когда она, посмотрев фильм до конца, приняла решение вернуться домой. Как угадать: что бы  случилось и ином варианте? Если бы да кабы. Да и какой смысл догадываться? Выбор сделан, и его сделала она, Кира. Точка. Она приняла удар на себя.

Денис еще в самом начале сообщил, что Алеша отказывается говорить на эти темы, ему, мол, надо разобраться в себе. Но ничего, подобного тому, что было написано в записке, не упоминалось. Значит, Алексей намеренно солгал ей, чтобы она не подумала возвращаться? Тогда остается надежда, что всё ещё наладится. Значит, надо ждать. Надо придумывать дела, требующие сосредоточения и внимательности. Тогда станет легче, Кира это понимала. Но тревога, тягучее беспокойство не проходили. Работу запустила совсем, квартира не убрана.
И тут вдруг возник вопрос: Выходит, она, Кира, во всем права, а менять себя надо Алексею? Может такое быть или нет? Кира никак не могла для себя это решить. Надо было посоветоваться. Подумав, Кира решила обратиться к Денису. Мужчина скорее обнаружит ее, женские, ошибки. Денис долго размышлял, выхлопывая  по столу  какой-то ритм.
– Нет, Кира, ты вроде всё правильно делала. Это его, Алешина, война. Очень хотелось бы чтобы эта эпопея не стала затяжной.
–  А что я могу сделать для него?
– Ты? Даже не представляю. Молиться, наверное, но ты это лучше меня знаешь. Позвони отцу Валерию. Может, он что подскажет.
–  Да, конечно.
–  Если что будет важное, я сразу тебе сообщу, не сомневайся.

Разговор с Денисом Киру не то что бы успокоил, но как-то утешил. Она поняла для себя, что возврата к прошлому, привычному и устойчивому –  в любом случае  нет. Нет команды “обратный ход”, и надо идти вперед. И молиться, чтобы всё  устроилось.
Давным-давно Кира слышала  от кого-то историю  одной женщины, у которой уже было три сына, но очень хотелось доченьку. И вот взмолилась она: ”Господи! Даруй мне дочь, пожалуйста!” И вдруг поняла, что она услышана. Просьба будет исполнена, но позже. Надо ждать. В течении многих месяцев, если не лет, когда она опять думала о малышке и хотела  снова помолиться, то ощущала: “Услышана, терпи. Я помню, не надо повторять, всё будет”. И через какое-то время родила дочку, а потом еще одну.
И вот, после многих слов, обращенных, казалось, в пустоту, и невыносимого отчаяния, Кира поняла, что ее молитва тоже услышана и надо ждать. Жить дальше. Делай, что должно, а там будь что будет. Или не так, ей ничего свыше не пообещали, но Бог был рядом. Это чувство Киру посетило впервые, и она старалась его не растерять, не растрясти, если так можно выразиться.
 Кире казалось, что от обиды не осталось и следа. Она представляла себе, насколько больно, наверное, было Алеше, когда он на это решился и задуманное приводил в исполнение. Если бы Киру спросили, что она испытывает по отношению к Алексею, то первое слово, которое пришло бы ей в голову, это – жалость.

Мысль поговорить с отцом Сергием не давала Кире покоя. Проще всего, конечно, было подойти в воскресенье после службы, но Кира  боялась встретиться с Алешей. Странное, необъяснимое, пожалуй даже – мистическое – чувство предостерегало ее от этой встречи. Склонная к выискиванию различных ассоциаций, она представляла это так: будто ты пытаешься насильно вытащить птенца из яйца, освободить от скорлупы, а он еще не готов к вылуплению. Нельзя спешить, подгонять события.
С другой стороны Кира понимала, что если она о чем-то просит Бога, то со своей стороны должна сделать свой шаг навстречу. Так ей объяснял  отец Валерий. Правда, он еще говорил, что любую молитву надо начинать с благодарности, но она сама чувствовала, что слова: “Слава Богу!”  у нее получаются совсем не так, как надо бы.
В субботу вечером Кира поспешила в храм. Нашла отца Сергия, долго плакала перед аналоем, пытаясь понять, в чем ее вина. Конечно, это была не исповедь, а вопль отчаявшейся души. Священник не утешал ее. Сказал только:
– Так бывает. Я помолюсь за вас обоих. Господь управит. Завтра приходите причащаться. А что касается Алексея, он работает, без вас ему очень тяжело. Вы на него обиду не держите?
– Нет, я знаю, что он это не со зла, он думал, что будет лучше, если мы расстанемся. На мой взгляд это ошибка какая-то, абсурд. Он не верит мне. Что я люблю его независимо от каких-то внешних моментов: здоровья того же…
– Знаете, он, наверное, как многие люди, – тут отец Сергий сдвинул два кулака, как две полушария мозга, поднял один, – вот здесь понимает! – поднял другой. – А вот здесь не верит.
– И одной головой обладая
никогда не войдешь в обе двери.
Если веришь, – то веришь, не  зная,
если знаешь, – то знаешь, не веря… – Вспомнила Кира чьи-то строки.
Отец Сергий задумчиво покивал головой:
–  Да, как-то так.
– А как мне помочь Алеше? Что я могу сделать? – снова задавала Кира этот вопрос, надеясь втайне, что кто-то посоветует какое-то волшебное средство, и всё сразу наладится. Хотя, конечно, понимала, что так не бывает.
– Ну что мы можем с вами сделать? Это его битва, Алексея. Нельзя победу на блюдечке преподнести, она не будет засчитана, если так можно выразиться. Остается только молиться. Это вы понимаете не хуже меня.
–  Да, я понимаю.

Ночью Кира проснулась от того, что плакала. Может, что-то приснилось, но она не помнила сна. Слезы стекали из-под закрытых век, попадали почему-то в уши, волосы на виске тоже были мокрыми.
“Алешенька, я так хочу, чтобы у тебя всё хорошо было, даже если не со мной, а с кем-то другим, не важно. Мне ничего больше не надо. Господи, помоги рабу Твоему Алексею!”
Кира понимала, что это не почерпнутые где-то чужие слова, а ее искреннее желание. Оказывается, так бывает.

Денис просто бесился от бессилья. Алексей на слушал и не слышал всех разумных доводов.
–  Кончено. Я так решил!
– Ты решил за себя, дубина, а Киру ты спросил? – Денис буквально  переходил на крик.
–  Я знаю, так будет лучше.
–  Кому: тебе, ей?
–  Всем лучше. Поплачет и перестанет. Найдет себе здорового.

– Господи! – взмолился Денис. – Ну, как мне вразумить этого упрямца? Подскажи, в какую сторону думать.

Страшнее всего, когда больно другому,
Сам выдержишь, стерпишь, снесешь – не впервой.
Страшнее всего, когда больно другому,
вот рядом стоит он, ранимый, живой.
Не пустит слезу, и никак по другому
не выдаст себя, лишь в глазах будто ночь.
Страшнее всего, когда больно другому:
И рад бы помочь, и не можешь помочь.
 
А вечером Денис вдруг понял, что его вопль не остался без ответа. Листая бездумно свои медицинские журналы, он вдруг наткнулся на статью, которую он раньше проглядывал, но особого внимания не обратил. Ничего нового и интересного. А сейчас взглянул свежим взглядом. Возможно, это даст передышку?

13.
Вероятно, приблизительно в те же дни, в один из грустных и одиноких вечеров Алексей решил покопаться в семейных архивах. В той самой коробке, которую Кира тогда так и не убрала на верхнюю полку шкафа. Там, помимо всего прочего, хранились личные дневники его матери – школьных и студенческих лет, рисунки, наброски каких-то рассказов. Что-то Алеша откладывал в сторону, неловко было ему это читать. Но вдруг запись в одной из “общих тетрадей” привлекла его внимание. Когда же мама могла это написать? Фиолетовые чернила, рядом заметки о поездке в Нальчик после девятого класса. Значит, не раньше. Стал читать, и ком застрял в горле. Как мог он появиться, этот эпизод, словно давний предвестник его сегодняшней боли?
“Вечер был совсем не майский. Ветер и дождь стучали в окно, мокрые ветви сирени хлестали по стеклу. А в комнате было тепло и сухо. Полумрак окутывал ее.
Вест лежал, откинувшись на подушки, Вальтер устроился у него в ногах. Вест посмотрел в темное окно.
– Знаешь, я люблю идти навстречу ветру. Капли дождя секут лицо, выжимают слезы из глаз. Упругий воздух давит в грудь. Ты идешь, раздвигая руками ветер. Тебя валит с ног, отбрасывает назад. Но ты вновь поднимаешься и идешь вперед наперекор всему. И тебе хочется петь, захлебываясь от ветра. Ты полон сил и можешь вот так идти, опираясь грудью на встречный поток, будто пересекаешь горную реку. И ты безмерно счастлив, несмотря на то, что лицо уже горит, а ноги с трудом выдерживают напор стихии. И ты идешь вперед и доходишь. И тогда ветер, только что яростно хлеставший тебя, становится добрым. Он ласково ворошит твои волосы и охлаждает разгоряченное лицо. Наверное, именно таким бывает счастье,  – задумчиво улыбнулся Вест.
Больше он не заговаривал об этом, но Вальтер потом часто вспоминал этот вечер. Друг открылся перед ним с какой-то новой стороны.
Впервые за всё время Вальтер так ясно почувствовал, что Весту иногда бывает очень трудно. Только он никогда не показывает этого.
Но теперь Вальтер был уверен, что Вест победит, что он будет ходить вопреки предсказаниям всех профессоров. Без костылей, без палки. Ему хватит и силы, и воли для этого. А он, Вальтер, поможет ему всем, чем сможет. Двоим легче идти вперед.  И если один упадет под напором ветра, другой поможет ему встать.
А в общем-то дело здесь, конечно, не в ветре. Счастье – это когда идешь к своей цели, преодолевая все препятствия на пути. И побеждаешь, несмотря ни на что. Ведь только тогда дорога победа, когда она досталась с трудом”.



 На другой странице крупными буквами был написан заголовок, судя по всему, он относился к этому отрывку: “Навстречу ветру”.
 …Мама, мама, сколько тебе было лет, когда ты это написала? Шестнадцать, семнадцать? Твоя любимая ручка с фиолетовыми чернилами. Ей же записаны многие стихи в твоих блокнотах. Я помню, ты мне их показывала, когда я еще в школе учился. Мама, не могла же ты еще тогда предвидеть, что произойдет с твоим сыном? Или ты задела какие-то струны Вселенной, они отозвались и через сорок лет  шарахнули по мне? Так не бывает. Еще через четыре года ты познакомишься с папой, рожусь я, вы уедете на заимку около Гольцово. Подружитесь с дядей Валерой, и он станет моим крестным. Почему вдруг именно сейчас эти записи оказались у меня в руках? Это знак или случайное совпадение? Господи, ну какой там знак?!
Алеша еще порылся в коробке. Про Веста и Вальтера больше ни строчки. То ли не было написано, то ли ликвидировано позднее самой мамой. В руки попался пожелтевший листок с бледными машинописными строчками. Стихотворение. Судя по времени написания – как раз год, когда познакомились его отец и мать
 “Может, она для отца это написала? Возможно. Ладно, потом прочту”.
Пришла тетя Тоня (она снова стала помогать Алексею по хозяйству), посмотрела, что Алеша занят, и не стала заходить в комнату. А Алеша сидел, обложившись семейным архивом, и думал свои невеселые думы.
Тетя Тоня ничего не спрашивала про Киру и вообще про события последних недель, просто с усиленным рвением начала наводить блеск повсюду. Денис ее, конечно, предупредил в двух словах о случившемся. Иногда вздыхала, глядя на Алешу, но ничего не говорила вслух.

               
14.
Алена и Денис валялись на диване.
– Я не понимаю, я просто не в силах уразуметь, почему Лешка так поступил? Ты – мужчина – объясни мне!  – и она постучала кулачками Денису в спину.
 Денис рывком сел и пригорюнился.
– Как мужчина я вот тут, – и он постучал себя по голове слева, – могу попытаться представить. А вот тут, – теперь он постучал справа, – не могу ни понять, ни почувствовать. Это какой-то запредельный изподвыподверт, но в то же время элементарный, как десять копеек. Есть понятие такое: “гендерные предрассудки”. Типа: “Все девушки обожают сильных и смелых брутальных мужчин”.  А на деле любят всяких – и хилых очкариков, и нелепых увальней. С обратной стороны: “Мужикам надо круглые сутки напролет и желательно с 90-60-90”. Ну, вот скажи, в скольки процентах популяции это работает? В 30%? Больше? Меньше? Британские ученые ответа не нашли. И здесь похожая история. “Девушка не может полюбить калеку, она не должна гробить  свою молодую жизнь”. А эту девушку кто-нибудь спрашивает? Чего она хочет, что ей для счастья надо? Вот именно. Но со мной он наотрез отказывается говорить про Киру.
–  И что делать, мы можем как-то помочь?
– Охохо. Пытаться переубедить – дохлый номер. В лучшем случае будет отстраненно кивать, в худшем – сразу пошлет по известному адресу, далеко и грубо. Мда. Вообще-то, у меня на днях появилась одна идея. Она не то чтобы позволит ситуацию разрулить, а вообще всё-всё перекроит. Или не перекроит? Как получится.  Я прочитал статей парочку, там интересные исследования описаны. Извини, я тебя пока не стану посвящать, сначала с Алексеем это дело обсудим.

Прямо на следующий день Денис отправился к Алексею. Дома у того было как-то очень тихо, пахло выпекаемой сдобой.
–  Вот посмотри, что я для тебя выискал. В твоей ситуации…
–  Я ничего не хочу слышать!
– Балда! Я не про ваши сложные отношения с Кирой. Это по поводу твоего диагноза.
–  Извини.
– Ты сначала дослушай, может, зря извинялся. Короче, я прочитал две статьи. В одной пишут, что при подобных травмах хорошо показала себя… электростимуляция, название, конечно, там иное, но по сути примерно то и есть. Я намеренно упрощаю, там всё достаточно сложно для непрофессионала. Результаты обнадеживающие, вплоть до полного восстановления функций. Правда, реабилитация длительная, в несколько этапов. Второе – это хирургическое вмешательство. Там всё ещё сложнее. В сухом остатке – все люди разные. Ни МРТ, ни УЗИ, ни КТ не дают полной картины. Многое выясняется, когда хирург уже начал операцию. И есть два варианта исхода. Оптимистический – все восстанавливается, не сразу, конечно, но достаточно активно. Второй вариант…
–  Кирдык?
–  Нет, летальность не выше, чем при любой подобной операции. Там другое…
–  Не тяни кота за хвост!
– Резкое ухудшение. Нет, голова останется на месте и руки тоже. А вот с тазовыми органами может возникнуть проблема. Короче – памперсы до конца жизни обеспечены. И всё прочее, что к этому прилагается.
– Утешительно, ничего не скажешь. Умеешь ты, док, порадовать. И что ты от меня хочешь?
– Я? От тебя? Я тебе дал информацию к размышлению, ты сам решай, нужна она тебе или нет. В смысле – информация.
– Я должен всё обдумать. Давай, потом поговорим. Вот смотри, что я нашел в старых бумагах. Это мама в старших классах написала. Прочти, что скажешь?
–  Что я скажу? Скажу, что… даже не знаю…  хорошо написано для школьницы.
–  Да я не об этом. Может, она для меня это написала?  Впрочем, чушь, конечно.
Алеша надолго замолчал, о чем-то размышляя. Денис пару раз пытался распрощаться, но Алексей останавливал его:
–  Погоди немного, я сейчас... – и снова замолкал.
Глаза Дениса упали на листок со стихотворением. Денис искоса глянул на Алешу и стал читать. Быстро пробежал глазами, хмыкнул, вернулся к началу. Поднял удивленно брови, недоверчиво улыбнулся уголком рта, помотал головой:
–  Интересно.
Алеша словно очнулся:
–  Да, Денис, вот о чем я тут подумал… – и снова замолк.
–  Ну,  – поторопил его Денис, – что ты решил?
–  Да я сейчас не про то. Стоит ли вообще огород городить?
–  В каком смысле?
– В самом прямом. Ну, мало ли что в журналах напишут. Я опять стану на что-то надеяться, и опять – мыльный пузырь? Мне пары раз вполне хватило. Жить мне сейчас вполне терпимо. Работа есть. Живут же другие инвалиды. Неходячие, без рук, слепые. Ко всему можно привыкнуть.
– Да, – каким-то “сытым” голосом согласился Денис, – ко всему можно. А что ты скажешь через год или два? То, что сейчас еще можно изменить, потом будет поздно. Упустишь безвозвратно время, локти себе кусать будешь.
–  Ну что там изменить? Ходить стану? И ты всерьез в это веришь?
Что мог Денис ответить? Гарантий-то никаких нет.
–   Алеш, что-то тебя не в ту степь занесло, тебе не кажется?
–   Я не знаю. Серьезно. Я устал. Просто устал.
–   Хочешь, в санаторий путевку организуем? Дмитрий поможет.
–  Да при чем тут санаторий? Я не физически устал, морально, что ли… Я не знаю, что с этим делать, Денис. Я устал бороться, преодолевать. Всё без толку.
–  А если, действительно, твоя мама это для тебя написала? Вдруг это именно так, как ты предположил?
–  Мама… девчонка, семнадцать лет. Чего там не напридумываешь! Сама она вот с этим, – Алеша положил руку на свои колени, – не сталкивалась. Это на мою долю выпало. Вот я и буду с этим жить.
–  Вроде и возразить тебе нечего. Но где-то у тебя вкралась логическая ошибка, и всё пошло наперекосяк. Только я не могу понять, где именно. Ты же программист, сам с  самого начала проследи свои умозаключения. Что-то там не так.
–  Если ты про Киру, то мы эту тему, кажется, закрыли раз и навсегда.
– Ну да, ну да… – Денис покивал головой, сложил листочки со статьями в файлы, повертел их в руках, прикидывая: оставить или забрать с собой? Пихнул поверх книг на полку.
– Ладно, я пошел. Вернемся к этому разговору позже, когда ты… – и не закончил, ушел.
– Что, “когда я” – поумнею? Сомнительно. Что-то у меня появилось огромное желание пнуть кого-либо или что-нибудь. Но и в этом удовольствии мне отказано.

15.
“Как мутно на душе. Позвонить дяде Валере, поплакаться? Да я и сам знаю, что уныние – грех, и что дальше?”
В голове вертелась песенка:
Человек-век-век
не поймет-мет-мет,
как его, дурака, не тирань,
что не иметь-меть-меть
ерунда-да-да,
а иметь-меть-меть
тоже дрянь.

Безумно захотелось полежать на животе. Более полугода Алеша не мог себе этого позволить. Ну, за исключением купания в реке.
“А если рискнуть? На кровати это не получится, места для маневра маловато. Можно попробовать разложить диван. Попытка – не пытка”.
 Диван подчинился со второго раза.
“Так, теперь надо на него перебраться”.
 Расчет оказался неточным. Алеша грохнулся на пол рядом с диваном. Казалось, затрясся весь дом. Перепуганная тетя Тоня заглянула в комнату. Алексей сидел на полу и потирал ушибленный бок. Улыбнулся смущенно и немного криво:
–  Всё в порядке.
Тетя Тоня помолчала, сузив глаза и гася в себе ненужные эмоции, потерла щеку:
–  Помощь нужна?
–  Нет, сам справлюсь.
Кивнула, прикрыла дверь. Вернулась на кухню, села, забыв о брошенной на полдороге готовке. Посидела, раскачиваясь, пытаясь унять боль в груди. “Словами горю не поможешь! – мысленно переиначила поговорку. – Вот, голова дурная!” – про себя, про Алексея?
Немного отдышавшись, Алеша забрался на широкий диван, лег на спину, перевалился на бок, потом на живот. Лежал, раскинув руки, и снова думал, думал, думал.
“Осваиваю новые компетенции, так, кажется, теперь выражаются? Рожденный ползать… А почему бы и нет?”
С дивана на кровать и обратно на диван. И так три раза. Устал, надо отдохнуть.
“Хорошо, что никто не видит. Зрелище не для слабонервных”.
Алексей это понимал и надеялся, что тетя Тоня не заинтересуется странными звуками, доносящимися из комнаты.
 “Сейчас гоним кресло к кровати, забираемся в два приема. Теперь можно и на кухню, чтобы тетю Тоню успокоить”.
–  Гимнастикой занимался, новые упражнения разучивал.
–  Ну-ну, тренируйся.
“Как-то странно на меня смотрит. Или все-таки подглядывала? Денису, небось, доложит”.
–  А поесть что-нибудь найдется?
–  Да, сейчас борща тебе налью, поспел только что.

“Вот интересно, – думал Алеша, – чем я сейчас занимался? Не очень жизнерадостное занятие – червяка из себя изображать. А на душе вроде веселее стало. Или просто полегче?”

 После обеда поработал пару часов. И опять тоска наползла. Закрыл ноут. Положил голову на стол. Ерунда всякая думается.
…Господи, помилуй, помоги! За что мне всё это?! Господи… Была бы Кира рядом, она бы что-нибудь такое сказала, сразу легче бы стало. Может, я был неправ, что отпустил ее?  Выгнал -- так точнее. Помнится, был анекдот:  Держит Вано тещу над лестничным пролетом:  – Что Гиви со своей тещей сдэлал? Прырэзал. Что Гоча со своей тещей сдэлал? Прыдушил. А я тебя – атпускаю! – …Совсем я расклеился. Что там мне Денис сегодня про логическую ошибку говорил? Что она где-то в самом начале  вкралась. Попробуем отмотать обратно. Далеко? Видно будет.
Вдруг вспомнился листок с маминым стихотворением. Он так его и не прочитал. А Дениса оно, кажется, заинтересовало. Хорошо, что коробка так внизу и стоит, хотя он и хотел попросить Дениса убрать ее наверх.


               
    ****
– Там, над заповедными лесами
за Окой в рассветной сизой дымке,
видишь, горизонта не касаясь,
встали горы, призрачны и зыбки.
Кажется, они почти что рядом.
Ну, решайся, вверь себя надежде!
Ведь тебе такую малость надо –
быть в себе уверенным, как прежде.

– Но чудес на свете не бывает.
Горы далеко, а просто ночью,
надо мною, словно издеваясь,
ветер разбросал тумана клочья.
Мне теперь уж больше не подняться,
не взглянуть на мир с вершины горной.
Ледоруб мой не удержат пальцы,
по асфальту я хожу покорно.

– Погоди, а помнишь, против бури
шел ты и смеялся с ветром споря?
Ведь тогда же ты умел от дури
отличать скрываемое горе?
Ты тогда еще взлетал и падал,
не боясь разбиться ненароком.
Улыбался первым снегопадам,
не считая доброту пороком.
Ты чужой беды не сторонился,
Приходил на помощь без подсказки.
Почему же так ты изменился?

– Я давно уже не верю в сказки.
Я навек в плену у серых будней,
Никогда мне не вернуть свободы.
Жизнь течет безрадостно и нудно.
И глотает дни, недели, годы…

– Мир суров, но все-таки прекрасен.
Ты забыл, как ночью на привале
песню про Синильгу очень часто
мы с тобой тихонько напевали…
Есть такая строчка там: ”Ребята…”

– Подожди, не говори ни слова!
Я же эту песню знал когда-то,
а теперь ее вдруг вспомнил снова…
…И уже вовек не позабуду,
ведь пора решить, что мне дороже -
горный ветер или теплый угол?
Жизнь неласкова ко мне,
но все же…
Верю, что увижу от порога:
Встали, горизонта не касаясь,
наяву, торжественно и строго,
горы за далекими лесами.
 
“Если мама написала это стихотворение отцу, то что у него тогда случилось в жизни? Он тоже унывал? Об этом уже никто не сможет рассказать.
…Как оно, это стихотворение, настигло, достигло меня через десятилетия?.. Сначала этот отрывок про Веста, а теперь оно. Не может это быть просто совпадением.  Все в мире неслучайно, так, кажется, дядя Валера говорил? Да я сам недавно где-то читал: “Ваш путь отличается от не вашего не тем, что он легче. А тем, что с него не хочется свернуть”, а я всё время чувствую, что несет меня куда-то не туда. Точнее, сам я не туда забрел, надо поворачивать назад и искать свою тропу. Да еще и ошибки надо исправлять, никуда не денешься. Все, от конца к началу. Так получается?

16.
…Какую глупость я последнюю сделал? Не сбиться бы со счета. Денис мне что-то принес, рассказывал. По поводу лечения. А я его послал. Или не послал, просто не слушал. А меня реально всё в моей жизни устраивает? Совсем запутался ты, Лешка!  Куда же Денис те файлы запихнул? Ага, вижу, сверху на книгах торчат. Но как мне их оттуда извлечь? Если рейкой книгу поддеть, то… Нет, нет, нет! Я не этого хотел!
Книги стали вываливаться одна за другой, листки из файлов разлетелись по всему полу.
Тетя Тоня, собиравшаяся уже уходить, вздрогнула от грохота и крика то ли боли, то ли досады.
–  Что еще у тебя случилось?
Перед ее глазами открылась феерическая картина: лежащие грудой на полу книги, листки веером сверху, сконфуженный и растерянный Алексей.
–  Вот с этим я сам не справлюсь.
–  Не беда. Сейчас всё подберем, по местам расставим, помоги мне немножко.
 Управились за пятнадцать минут. Денисовские файлы, из-за которых весь этот раскардаш произошел, Алексей оставил на столе.
–  Тетя Тоня, что бы я без вас делал? – бодрым тоном начал Алеша, и вдруг…
Возможно, этот книгопад стал последней каплей в череде недавних неудач и несчастий. Согнувшись в три погибели, уронив голову на руки, Алеша пытался сдерживать подступающие рыдания, но безуспешно.
–  Я не понимаю, за что? Почему  всё это на меня? Господи! Как мне жить, как разгрести, что наворотил?
Тетя Тоня гладила Алешу по взлохмаченными волосам. Иногда внутренний голос мудро подсказывает наплевать на личные границы.
– Сынок! Всё устроится. Ты не стесняйся. Плакать и мальчикам, и мужчинам не зазорно. Что ж поделаешь… Ты же человек, а не тамагочи какой. (Это слово было страшным ругательством в лексиконе тети Тони).
 Алеша поднял голову, взглянул на ее лицо. Она смотрела куда-то вверх, то ли чтобы не смущать его самого, то ли пытаясь сдержать набегающие слезы.
– Старики говорят, что невыплаканное оседает на дне души. И если много в жизни горя и печали, то всё это накапливается. И что в итоге? Душа не светом наполнена, а тяжелым песком. Человек не может ни любить, ни сочувствовать, ни прощать.
Пожилая женщина прижала Алешину голову к своей груди и, слегка покачиваясь, говорила, говорила что-то легкое и неважное. Про деревню, про пение птиц на заре. Про далекий северный край, откуда она родом.
Наконец, ее речь стала проникать в Алешино сознание, он стал улавливать смысл. Задавать вопросы:
–  А как вы треску ловили – на удочку или сетями? И морошки там у вас много?
Справились.

– Все устроится. Все люди ошибки совершают. Ты же это понимаешь? Только надо стараться исправлять их по мере возможности. И пока не поздно. В твоем характере есть счастливая черта – ты умеешь вовремя остановиться, если запутался. И начать всё снова, если надо.
– “...и значит, к началу пути снова ты брошен, а путь давно начат…” – так в песне поется, – согласился Алеша, – надеюсь только, что не в самое начало, хоть на ступеньку повыше. Про горе и беду я хорошо помню.
–  А что про них? Ты вроде ни разу не говорил.
– Это дядя Валера мне еще в начале лета растолковал. Что я должен каждый день для себя заново решать. Вот этот мой недуг – горе, беда или просто факт жизни.
–  Хорошо твой крестный сказал, так и есть. Каждый день, снова и снова.
– У меня в детстве настольная игра была с кубиком и фишками. “Цирк” называлась. Надо было от одного до ста всё поле пройти. Где-то лестницы, наверх ведущие, были. Где-то наоборот. Самая подлая на 99 клетке. Вот вроде уже выиграл, ан нет, снова вниз катишься. Я так свою жизнь ощущаю. Вверх, вверх, прямо – и снова кубарем летишь.
– Так это любая жизнь так устроена, не только твоя, сынок. Засиделась я, пора и честь знать. Отдыхай, сил набирайся. Всё устроится.
“Как мне нужны сейчас силы, кто бы знал!”

17.
Наконец, Алексей добрался до статей, принесенных Денисом. Стал пытаться читать, пробираясь сквозь терминологические дебри, почти ничего не понял.
“Почему Денис не мог мне это своими словами сказать, спрашивается? Не поздно еще ему позвонить?”
–  Док, прости меня, я сегодня всё что-то не то говорил, и делал тоже. Тетю Тоню чуть до инфаркта не довел.
–   Это она так тебе сказала?
– Нет, я сам уразумел. Можешь мне в двух словах про эти твои статьи разъяснить?
Денис даже опешил:
– Алексей, ты это серьезно? Я же тебе это минут десять излагал, ты слушал вроде.
–  Правда? Я не помню абсолютно ничего.
–   Приехали.  Ладно, еще раз: ...
…
– Теперь вроде врубился. Спасибо. И что ты мне посоветуешь?
– Как я могу тебе советовать? Я тебе информацию дал. Твоя жизнь, тебе решать.

Денис всё не мог успокоиться:
– Алена! Ты представляешь, я думал, он обрадуется. Реальные же варианты. Есть надежда на ноги встать. Всё растолковал, объяснил, риски обрисовал. А у него одна песня: “Зачем? И так можно жить”. Ну, что воду в ступе толочь. Ушел я. А тут вот звонит. “Я ничего не понял, в чем суть?” Для кого, спрашивается, я распинался? Вроде ведь  и вопросы по делу задавал… Всё с самого начала пришлось рассказывать. И не факт ведь, что дошло. Раньше Кира его в чувство приводила, а теперь… Нет, конечно, можно ей позвонить, совета попросить. Но ты прикинь, как это будет выглядеть? Хотя, какая разница? Будет выглядеть, не будет. Результат важен.

 После разговора по телефону Алексей какое-то время бесцельно перемещался по квартире в попытке сосредоточиться. Снова вернулся в комнату, положил перед собой на стол лист бумаги, карандаши.
…Будем структурировать информацию. Итак, есть три варианта: 1. Оставить все как есть. 2. Оперативный путь. 3. Консервативный.
Теперь по порядку. Первый – самый экономичный. Дополнительных затрат – ноль. Делать ничего не надо. Как жил – так и буду жить. Как долго? Кто знает. Живут же другие. Работают, любят, детей заводят, невзирая ни на что. Я уже совсем смирился? Как там у Есенина: Не жалею, не зову, не плачу. Смирился или просто устал, есть разница? И у тех, кто с этим продолжает жить, был ли у них выбор? У меня-то он есть, выбор. Если я сейчас сдамся, значит, мамин стих и тот отрывок про какого-то Веста – просто случайное совпадение? Но ведь не раньше и не позже они мне на глаза попались. И кроме того…
Алексей нарисовал на бумаге кружок с буквой А и от него линии к другим кружкам.
…Это я и те, кто рядом. Дядя Валера, Денис, тетя Тоня, Кира. Нет, про Киру потом. Сейчас мне явно оперативки не хватает, чтобы про Киру еще думать. И вот кто из этих ближних одобрил бы первый вариант? Спрашивай – не ответят же! Сам решить должен. Как трудно быть взрослым! Шутка. С этим первым вариантом общая суммирующая стрелка должна быть направлена косо вниз. В конце концов, если с прочими вариантами не прокатит, так или иначе, вернусь к первому. В лучшем случае. Да. Подождем пока сдаваться? Значит, первый вариант откладываем до худших (или лучших?) времен.
Далее: варианты два и три. По стоимости так на так и выходит. Неслабо выходит, но что поделаешь. У второго явное преимущество: скорость. Через относительно небольшой срок станет ясно: или пан, или пропал. Пан-то, конечно, хорошо. Месяца два-три на восстановление, и я снова на ногах. Супер! А если неудача? И вот тут-то стоит поразмыслить. Я оказываюсь в состоянии значительно более худшем, чем теперь. Сиделка потребуется или в интернат переезжать. И не только мне самому “радость несказанная”. Денис, отец Валерий, Кира. Про Киру не сейчас. И вероятность неудачи достаточно высока. Стоит ли рисковать, вот главный вопрос. Стоит игра свеч? Не уверен. Давно ли это я такой осторожный стал? А если бы этот вопрос в мае-апреле возник, как бы я ответил? Или год назад, не дай Бог. Ну, год назад совсем другой человек был с моим именем. Пожалуй, рискнул бы в то время. Хорошо это или плохо, как знать?
И третий вариант. Долгие месяцы, возможно, и годы. А результат какой будет?
Вроде всё по полочкам разложил, а ясности не прибавилось. Придется дяде Валере звонить, но сегодня уже поздно.

18.
…А если попробовать с другой стороны подойти? Представим, что я решился на операцию. Операция – самый рискованный путь. Можно от наркоза не отойти.  Вот она через три дня. Или через неделю. Что тогда мне надо будет сделать в первую очередь, в самую первую очередь? Разобраться с самим собой. Если вдруг что-то пойдет не так. Мне надо додумать до конца какую-то мысль, а она ускользает. Или я ее сам гоню? “И пусть навек останется хотя бы в глубине, на задворках памяти, песня обо мне”.
  Вот именно на задворки я что-то виртуозно загоняю. Боюсь додумать до конца. Ну же! Вылезай!
Хорошо, еще раз про первоочередные дела, если я на операцию решаюсь.
Написать завещание. Идея отличная, приступим. Сразу полегчало. Сарказм.
Ладно, завещание пока отложим. Оставить письмо: “Вскрыть в случае моей кончины”. Еще одна  жизнеутверждающая идея. Тоже с дядей Валерой по ее поводу советоваться? Так он все дела бросит, меня спасать прилетит.
 А если бы у меня самого попросили совета, что бы я сказал? Пожалуй… попросить у всех прощения. В общем-то разумно и не так страшно, как завещание писать, хотя с другой стороны…
Пытаясь найти подсказку, Алеша закружил по комнате. Книги, ноут… нет, не то. Мама-папа. Что бы мне сказала мама?
 –  Будь честен перед собой, сын, ты прекрасно знаешь, что ты должен сделать в первую очередь. 
 …Мама,ты права. Я знаю, конечно, но боюсь признаться себе. Я нагадил. Я обидел дорогого мне человека. И? Просто позвонить и сказать, прости, мол, сглупил, я ничего плохого не хотел? Как-то не складывается. Или я боюсь вслух признать свои ошибки, или это надо иначе делать? Иначе? Ага, букет из ста роз прислать. Это с Кристиной сошло бы за извинение, а не с Кирой. Господи, я не знаю, как мне из этой опы выбраться. Сам себя загнал, а как обратно? Или уже нет этого обратного хода? Можно исправить? Господи, помоги мне!

Тут мысли Алеши приняли иное направление, он понял, что эту стену с ходу не взять: “Если я воззвал ко Господу и прошу у Него помощи, значит, надо сделать первый шаг навстречу самому. Так учил дядя Валера. А как сделать этот шаг? Хотя бы доехать до храма и причаститься. И исповедаться перед этим. Как все эту грязь высказать вслух?”
 Он, конечно, с отцом Сергием беседовал неоднократно после того, но несколько уклончиво, он это понимал прекрасно. Но  батюшка  обязательно спросит: “Зла ни на кого не держишь, со всеми примирился?”
“Вот то-то и оно. Сначала попробовать примириться. Легко сказать. С чего начали – к тому и пришли”.

Алексей решил немного отвлечься от размышлений, съездил на кухню, налил себе крепкого горячего чаю, выпил, не торопясь. Налил вторую чашку. 
…Да, еще же было печенье или кекс, что-то тетя Тоня пекла. “Чаепитие в Мытищах”, помнится, есть такая картина. Купчиха толстая сидит у самовара, так, кажется? Самовара нет, купчихи тоже. Есть я и чай с печеньем. Тоже неплохо.
…Эк, я весь свой тараканник разворошил! Всё Денис виноват, принес свои статьи. А если бы не принес, стал бы я в себе копаться, еще вопрос. Копаться в себе это хорошо или плохо? Смотря с каким результатом эти изыскания. Стало мне легче жить от Денисовых бумаг, ну, если честно перед собой? Честно? Даже не знаю. Боюсь обнадеживаться.
…А если бы он сегодня не приехал и не рассказал об открывшихся возможностях, что бы я тогда делал? Как бы жил дальше? Как-то всё криво у меня выходит. Киру прогнал. А мне без нее край. Только сейчас начинаю понимать всю дичь случившегося. Что бы я стал делать? Неужели всё так бы годами тянулось?  Жизнью это трудно назвать.
Если бы Алексей мог ходить, он бы мерил сейчас шагами свою комнату. Раскатывать в кресле туда-сюда было как-то нелепо. Он просто подъехал к окну и остановил взгляд на какой-то неведомой точке пространства. Над миром летели облака. Иногда светлые, почти летние, иногда угрюмо-серые, несущие осень и снег. Поразмыслив минут пятнадцать, Алеша набрал телефон крестного, но почти сразу же оборвал вызов. Кино посмотреть, что ли?
 Фильм закончился далеко за полночь, но сна ни в одном глазу не было.

Съездил в кухню, потом в Кирину комнату, замер перед открытой балконной дверью. На улице шумел мелкий дождичек, листья взблескивали в свете уличных фонарей. Отсветы огней проезжающих машин дробились в лужах на мостовой, косо пробегали по потолку. Как много людей еще не спит! Вернулся к себе. Взгляд упал на икону.
“Матушка Богородица, помоги! Господи! Что же Тебе со мной, таким бестолковым, делать? Ты мне что-то сказать хочешь, а я никак не пойму… ничего у меня не получается… ни с самим собой, ни с другими людьми. Как же мне всё исправить?!”

19.
Алексей очень надеялся, что за ночь к нему придет в голову какая-нибудь светлая мысль. Но увы, таковой не обнаружилось. Было желание прямо с утра начать новый заход, попытаться прийти хоть к какому-нибудь выводу. Но все-таки не стоит нарушать распорядок дня. Комплекс упражнений, ставших уже привычными и необходимыми. Завтрак, работа до обеда.
 “Какое счастье, что у меня есть работа. Слава Богу!”
После обеда Алексей обычно или выезжал на прогулку, или, если погода была неподходящей, ложился отдохнуть. Как раз была возможность поразмыслить.

Надо разобраться с основными проблемами: наконец выбрать один вариант лечения  и вообще  что-то решить со своей жизнью.
 Сейчас вроде надо на первой проблеме сосредоточиться, но разрыв с  Кирой, как железная заноза в сердце. Алеша прекрасно помнил все свои резоны, приведшие к тому дурацкому поступку, но сейчас они выглядят просто убогими рассуждениями недоумка.
 …Да, я не верил в искренность ее слов. Я совсем забыл, каково оно, если тебе никто не верит. Вот это – та логическая ошибка, о которой Денис говорил! Что дальше? Если мы начали клубок разматывать, теперь самое время как-то исправить то, что я натворил с Кирой, и нечего оперативкой оправдываться. Умел грешить – умей и каяться. Разговора не избежать. Не станет слушать, буду письма писать. На компе, на бумаге, да на чем угодно. И все-таки надо лично, глаза в глаза.

…Но почему-то мне сейчас очень важно выяснить, если возможно, что же там с мамой и отцом было. И вообще с дядей Валерой посоветоваться про те варианты, о которых  Денис рассказал.
–  Дядя Валера, я тебя не отрываю? У меня два вопроса или даже три. Я тут в наших семейных архивах рылся и нашел стихотворение, я тебе его сейчас прочту, как сумею:
“Там, над заповедными лесами…”
– Вот такое стихотворение, судя по всему его мама отцу написала. А что там у него произошло, ты не знаешь?
– Погоди, дай подумать. Давненько это было. А! Помнится, отец твой мечтал поступить в летное училище, но что-то произошло, и он сильно руку повредил. Медкомиссия его и зарубила. Если я ничего не путаю.
– И как он это пережил? Я же ничего про это не знаю, мама никогда не рассказывала.
–   Ох, ну что я тебе скажу… – отец Валерий задумался.
–   Отец сломался, да? – вдруг осенило Алексея.
–   Можно и так выразиться.
–  Значит, действительно получается, что это стихотворение ко мне перешло по наследству. И должен за отца его ошибки исправлять, так, да?
–  Нет, категорически неверная постановка вопроса! – отец Валерий даже вскочил и зашагал по своему кабинету. – Никто ни за кого ничего не может сделать. Это полная ерунда. Человек свою и только свою жизнь прожить должен. А не чью-то. И свои ошибки каждый сам исправляет. Что нам до чужих ошибок, до чужих грехов, со своими бы разобраться.
–  Поэтому он и в тайгу уехал?
–  Скорее всего. Людей он явно сторонился. В селе многие считали, что характер у него тяжелый. Прямой, честный, но тяжелый. Трудно с ним людям бывало. А ты весь в мать пошел, у той легкий характер был. И молодые, и пожилые к ней тянулись. Знаешь, не каждого человека рискнешь о помощи просить. А маму твою не боялись спрашивать. Но она и “нет” могла сказать. И в то же время в чужие дела со своими советами не лезла. И у тебя похожий характер, мне так кажется. Людям с тобой легко будет.
–  Сомневаюсь что-то, – буркнул Алеша.
– Это сейчас у тебя сложный период. Бывает такое в жизни. А сам ты очень светлый человек. И всё у тебя будет, как надо. И с ногами  тоже, я абсолютно уверен.
–  Твои бы слова, да… – начал Алексей, но запнулся.
Отец Валерий развеселился:
– Не смущайся, я тоже эту присказку знаю. Сынок, ты не унывай, скоро всё наладится. Первый шаг ты сделал, самый главный, прочее – уже легче будет. Так ты говоришь, что у тебя ко мне вопросы.
–  Ну, два из них мы уже закрыли. Остался третий.
–  Излагай по порядку.
Когда Алеша закончил, крестный долго молчал, теребя свою бороду.
– Смотри, что я понял из твоего рассказа. Есть консервативный способ и оперативный. У каждого свои плюсы и минусы. Это – если в общих чертах. Далее, твое решение неминуемо повлияет на жизнь Киры, в каких бы ты с ней сейчас не находился отношениях. Не забывай об этом, если, конечно, она тебе дорога. Но думаю, что так оно и есть. И твои друзья –  их это тоже коснется.
Алеша кивнул:
– Я понимаю. Как бы я поступил лет пять назад – об этом я догадываюсь А вот сейчас не могу определиться.
– Это нормально. Советовать тебе что-либо я не считаю нужным. Ты разберешься сам. Справишься, чай не отрок уже. Это твоя жизнь, тебе и решать. И вот еще что. Пожалуй, самое главное. Обязательно съезди в храм и причастись. Когда уже примешь решение, или до того – не важно.
– Дядя Валера, я и сам про это  уже додумался, в воскресенье обязательно поеду.
– Вот и отлично. Часто в подобных неясных ситуациях причастие дает неожиданный результат. Извини, что я всё намеками и аллегориями выражаюсь. Само получается. Ангела тебе Хранителя!

20.
Сначала Алеша немного растерялся. Откуда крестный знает про первый шаг? Про это даже речи не шло. И потом… просил совета, а получил… пшик… или не пшик? Крестный – опытный человек, понимает, в каких ситуациях от советов лучше воздерживаться. 
Снова и снова Алеша повторял все свои рассуждения. Про плюсы и минусы всё понятно. Несколько лет назад ринулся бы он по кратчайшему пути. Ставки, конечно, высоки. И без того жизнь не совсем свободная. Туда нельзя, сюда нельзя. А если еще под себя начнет ходить – вообще, туши свет. “Лучше с моста вниз головой”. То, что это не выход, Алеша, разумеется, понимал. Так, для красного словца выразился. Неожиданно для себя самого Алеша понял, что размышляет вслух, словно спорит с невидимым собеседником.
“Плевать, дома никого нет, почему бы не поговорить с интересным человеком”.  Хмыкнул, поехал на кухню варить себе кофе.
 Допивая вторую чашку, Алексей вдруг осознал, что сам факт собственной немощи, невозможности ходить – стал для него фактом второстепенным. Есть куча вещей намного более значимых и важных. По крайней мере на данный момент. На первом месте для него сейчас Кира, то, что он ее обидел. 

 Но в любом случае перед исповедью надо попросить у всех прощения,  примириться. Кира, Денис, тетя Тоня. Вроде все. Господи, помоги!
Алеша набрал Кирин номер.
– Кира? Это Алексей. Погоди, не бросай трубку. Я виноват перед тобою, я прошу у тебя прощенья.
Алеша был готов услышать много злых слов, но Кира, помолчав пару секунд, просто отключилась. Ну, что ж, он, по крайней мере, попытался. Теперь с Денисом. Денис отнесся к звонку друга как-то легкомысленно, типа: чего это тебя вдруг разобрало? Но сказал, что Алеша его ничем не обижал.  Потом вдруг спохватился:
– А что это ты решил прощения просить? Ты ничего такого не задумал случайно?
Алеша рассмеялся:
– Фантазия у тебя, док, просто зашкаливает. В храм завтра еду. Причаститься хочу.

–  Тетя Тоня! Я прошу у вас прощения, вдруг обидел чем-то.
–  Алешенька! У тебя что-то случилось? Может, мне приехать?
–  Нет, всё нормально, хорошо даже. Работу над ошибками провожу.
– Да чем ты мог меня обидеть? Это скорее я сама чего лишнего могла тебе наговорить.
– Тетя Тоня! Ну что вы! Я стараюсь у вас терпению и выдержке учиться. Как вы только мой дурной характер выносите?
– Алешка, брось притворяться, то ли действительно я дурных характеров не встречала?! Да, хорошо, что ты позвонил. Ты справишься пару дней без меня? Уехать надо срочно до среды, в крайнем случае до четверга.
–  Конечно, справлюсь, в крайнем случае Денис на выручку придет.

“Значит, я уже принял решение? – вдруг удивился сам себе Алеша. – Похоже, что да. Итак, с утра в храм, потом всё остальное”.
 Словно камень упал с души.
 А все-таки, все-таки хочется жить,
даже когда окончательно ясно,
что выдуманные тобой миражи
скоро погаснут, скоро погаснут.
Гаснут, а значит, к началу пути
снова ты брошен, а путь давно начат.
Трудно, но все-таки надо идти,
Хочется жить, невозможно иначе,
хочется, хочется жить.

“Это всё про меня,” – громко петь он все-таки не решался. Тихонько под нос мурлыкал, с чувством произнося каждое слово.


21.
Утром в воскресенье Алеша проспал. Надо было бы уже выходить, когда он только открыл глаза. “Нет, я всё равно поеду, ну, опоздаю немного”. Как-то непривычно вело себя его тело, пока он торопливо одевался, умывался и прочее. Но задумываться и анализировать свои ощущения не было времени.
“Крестный может мною гордиться! – думал Алексей, спускаясь на своем планетоходе по лестнице храма. – Ага, ай да Пушкин, ай да сукин сын! – этой фразой Алеша обычно останавливал приступы самолюбования. – Чем, собственно, гордиться, что наконец на службу выбрался? Делай, что должно, а там – будь что будет.”

По дороге Алеша раздумывал, кому позвонить в первую очередь? Наверное, Денису. С ним разговор короче и чисто по делу. Потом уже Кире. С чувством, с толком, с расстановкой.
– Привет, док! Не отрываю? Я вот что решил. Ты там разузнай по поводу центра реабилитации. Не рискну я, пожалуй, сейчас на операцию. Да ведь к памперсам никогда не поздно свернуть. Думаю, что и Кире на коляске вот в нынешнем виде буду любезнее.
“На том конце провода” – как говаривали раньше, Денис широко раскрыл глаза и чуть не сел мимо стула. На все вопросительные жесты Алены он отмахивался, погоди, мол, потом всё объясню. “Повесил трубку”  – фраза тоже из прошлого. Минуту-другую молча переваривал услышанное. Наконец, потряс головой, распахнул глаза, поднял брови, всем своим видом показывая крайнюю степень изумления. Явно случилось что-то из ряда вон выходящее.
–  Ну, что там? Говори же! – тормошила его Алена.
– Сейчас дух переведу и всё по порядку, чтобы ты в полной мере оценила. Сначала про те две статьи, о которых я тебе мельком говорил, – Денис пересказал Алене всю предысторию.
–  Ну, и что Алеша решил? Судя по твоей реакции что-то совсем неожиданное.
–  Не то слово. А как ты думаешь?
– Так-так-так. Включаем логику левел 2500. Если ты этого не ожидал, значит, значит… значит, он не будет делать операцию, а будет работать долго и тяжко.
–  С тобой совсем неинтересно. Взяла и всё просчитала.
– Потому что это его решение не мальчика, но мужа. Впрочем… долой гендерные предрассудки! Даешь мудрость унисекс!
–  Фу, Алена, как ты выражаешься?! А ведь я, действительно, был практически уверен, что он станет настаивать на операции.

Теперь можно звонить Кире. Алеша в десятый раз повторил про себя всё, что намеревался сказать.
“Может, тезисы написать?” –  и сам фыркнул.
И всё равно не мог собраться с духом. Поехал на кухню, глянул в холодильник – есть чем угостить, если… придет?
 “Да вот уж точно – ломать не строить”.
Чтобы еще оттянуть решающий момент, Алексей стал придумывать неотложные дела.
“Посуду помыть? Так ведь чистая вся. Стол тоже. Можно, конечно, стиралку включить? Недавно всё перестирывал. О, утреннюю гимнастику в спешке пропустил, негоже. Вот, все упражнения выполню и позвоню”.
Наклоны, повороты корпуса, движения с гантелями. Подтягивание на перекладине. И вот тут-то Алеша вспомнил странное ощущение утром, когда он второпях собирался на службу. Левая стопа и щиколотка. Что-то там было не так. Нагнулся, потер.
 “Не может быть!” – Давно забытое чувство. Это твоя нога, ты понимаешь ее, она слушается тебя. Попробовал пошевелить слегка, вдруг – показалось. Приснилось? “Нет-нет-нет. Оживает, правда, оживает!”
Набрал снова Дениса:
–  Ты не мог бы сейчас приехать?
–  Что-то случилось, тебе плохо?
–  Нет. Приедь, пожалуйста.
–  Хорошо, через пять минут выхожу.
Звонок Кире.
– Кира, прости меня, пожалуйста. Ты мне нужна. Вообще, а особенно прямо сейчас. Можешь приехать?
Уже нажав на “отключить”, Алеша спохватился. Может быть, зря он позвонил? А если бы устроить сюрприз, появиться перед Кирой на своих двоих? (Фильм-то он всё же досмотрел.) Нет, это совсем неправильно. Ведь тогда он лишит их двоих той радости, когда они уже могли бы быть вместе. Долгие недели или месяцы, пока он будет учиться заново ходить. Ведь он же верно понимает теперь – это радость? И для Киры тоже. Алеша так на это надеялся.

22.
Денис метался по квартире в лихорадочных сборах.
…Точно, что-то случилось. И, как назло, Алены дома нет. “Тревожный чемоданчик” брать вроде не надо. И голос у Алеши был спокойным. Даже чересчур. Возьму на всякий случай. Что еще? Алене записку оставить. Господи, кроссовки надо надеть, в шлепанцах собрался бежать. Дурдом, одно слово.
Кира в оцепенении сидела в прихожей на стуле, бессильно свесив меж колен мокрые руки. Она мыла посуду, когда зазвонил телефон. Так долго ждала Алешиного звонка, представляла себе, как он разбудит ее под утро или выдернет с совещания. И про что они будут говорить, и какая радость нахлынет. Ан нет, где эта радость, ау?
Тревога, может быть, даже страх. Вроде она уже привыкла жить одной, прошлое ледком затянулось постепенно, сердце болеть почти перестало. Из рук всё не валится. А тут опять? Нет, не так. Просто это…  неожиданно.
“Но нельзя же... Если зовет, значит, что-то случилось. Надо ехать. Надо”.
И продолжала сидеть.

И всё же с Денисом они вошли в подъезд почти одновременно, столкнулись у лестницы.
–  Ты не знаешь, что стряслось?
–  Нет. Вот позвонил, сказал: “Приезжай прямо сейчас”.  Я и сорвался.
– Я тоже ничего не поняла. Он вчера звонил, извинялся, но я не стала разговаривать. Да,  Денис, я очень рада тебя видеть.
–  Взаимно.
–  Какие-то мы церемонные стали. Что-то мне не по себе, даже ноги не держат.
–  Цепляйся за меня, немного осталось.

Когда Денис и Кира поднялись на этаж, дверь квартиры оказалась приоткрыта. Они переглянулись и с некоторой опаской вошли. Детективы все любят смотреть и знают, к чему ведет такой поворот сюжета. В прихожей никого не было. Алеша сидел в кровати, откинувшись на подушки. Денис приблизился первым.
–  Ну, и какого рожна ты нас сюда так срочно выдернул, спрашивается?
– Погоди, док, – повернулся, – Кира! Сначала я хочу извиниться перед тобой. Стой, Денис, не надо выходить. Умел нагадить, умей и разгрести, это я про себя, не волнуйся.  Кира!  Я был в здравом уме и трезвой памяти. Так говорят? Ну, или почти. Я нарочно хотел сделать тебе побольнее. Еще и Диму в это втянул. Надо ему сегодня обязательно позвонить, извиниться.
–  Спасибо, что объяснил, как гора с плеч, – горько хмыкнула Кира.
– Да, я – дурак, негодяй, скотина и всё прочее. Все эти слова я сам себе неоднократно высказывал за это время. Можешь меня поколотить. Я потерплю.
– Да иди ты! – Кира развернулась и собралась выйти из комнаты. Почему-то снова нахлынула прошлая обида.
– Погоди, пожалуйста, дослушай меня. Сядь. И ты, Денис. Мне надо всё объяснить. Да, я искренне считал, что девушка не может полюбить инвалида, что Кира из жалости со мной возится. Она осталась бы, а я всё время искал бы признаки этой жалости, брезгливости, невесть чего еще. И себе бы жизнь отравлял, и ей. И всё это у меня в голове прочно сидело. Я очень долго выколупывал оттуда этот мусор, иначе не скажешь.
Кира смотрела на Алешу с неподдельным интересом. И Денис тоже.
–  И удалось? Каким образом?
– Знаете, я вспомнил себя в детстве. Мы тогда уже в селе жили. И что-то я набедокурил, совсем не помню, что именно. Плохого ничего не хотел, а вышло отвратительно. Я пытался всем объяснить, как так получилось. Но меня никто не хотел слушать, никто не верил, все считали, что я нарочно набезобразничал. И только крестный был на моей стороне, поверил, что я не вру. Он мне потом и растолковал: “Смотри, как тяжело, когда не верят ни одному твоему слову. И доказать что-то ты не в силах. Запомни этот случай и старайся верить людям. Если они солгут –  это их грех. А если ты не поверишь – твой. И плохо будет обоим”. Я это всё вдруг так ясно вспомнил, и мне страшно стало. Я всегда старался доверять, а тут словно затмение нашло. Я очень обидел тебя, Кира! Прости меня, пожалуйста.
Повернулся к Денису:
– Денис, а ты знаешь, вот эти твои варианты решения проблемы, я на них совсем другими глазами смотрел, чем если бы это было полгода назад. Тогда бы я точно стал настаивать на операции. Пан или пропал! А тут вдруг представил, что Кира… а она же рядом со мною будет? Да, Кира? – и внезапно даже для самого себя. – Кира, выходи за меня замуж!
Денис обалдело хлопал глазами, а Кира кивнула и головой уткнулась Алеше в плечо. Пробормотала неразборчиво:
–  Я согласна, Алешенька.
–  Только не надо меня намачивать, Кирушка.
–  Ну, вы даете, ребята, предупреждать же надо!
В этот момент в прихожей раздался звонок. Денис выскочил и вернулся с Аленой.
–  Я, кажется, что-то пропустила, судя по вашим ошарашенным лицам.
–  Наверстаешь, – утешил Денис.
–  Ну, так на чем мы кончили, на операции? – продолжал Алеша. – Я представил, каково будет Кире, если неудачно пройдет эта операция. Можно же другой вариант выбрать? Так Денису и сказал. Или только хотел сказать?
–  Сказал–сказал, подтверждаю.
–  Хорошо, а то я уж испугался, что у меня провалы в памяти начались.
 Алексей оглядел всех собравшихся, те молча на него смотрели, ожидая продолжения. Или “кино-то уже кончилось”?
–  Но вообще-то, Денис, я тебе по другому поводу звонил.
–  И?
–  Надеюсь, мне не кажется.
–  Опять загадками заговорил, да что это на белом свете деется? – возмутился Денис.
Алеша открыл было рот, чтобы еще что-то добавить, но тянул время.
 – Смотри, док!
Алеша, сосредоточившись, покачал из стороны в сторону левой ступней.
–  Вот что у меня сегодня получилось.
Денис в изумлении присвистнул, подскочил к кровати и начал мять и щупать Алешину ногу. Сгибать, разгибать. Потом вторую.
Кира, не стесняясь, вытирала мокрое лицо об Алешину футболку. Аленины глаза тоже подозрительно покраснели, и она шмыгнула носом.
Когда все немного успокоились, Алеша вдруг вспомнил:
–  И вот еще что. Были у меня поползновения, после просмотра одного фильма, – тут он погладил Киру по голове, – желание эту информацию попридержать. Ну, Денису бы сказал, конечно, без него бы я не справился. А потом – оп-ля – перед всеми на своих двоих появиться. Но все-таки решил, что по отношению к Кире в первую очередь это будет нечестно. На неясное время отодвинуть радость? Ради понтов?  А сколько еще радости у нас впереди! Ведь, если ты ею делишься, то она приумножается. Печаль – та наоборот уменьшается. И это есть хорошо. Вы согласны? А что касается сюрпризов, то можно нашу тетю Тоню немножко разыграть. Она ведь вообще не в курсе. Ни про операцию, ни про всё прочее.
Кира и Алеша весело переглянулись, представив, как здорово будет шушукаться и перемигиваться за спиной у ничего не подозревающей тети Тони. Но совсем недолго, разумеется.

23.
После того, как все немного пришли в себя, Алеша спохватился:
– Надо же дяде Валере позвонить, его обрадовать.
Перед большим монитором поместились все четверо. По сияющим и раскрасневшимся лицам отец Валерий сразу догадался,  что произошло нечто выдающееся.
–  Ну, не тяните же, рассказывайте!
Кира начала первой:
–  У нас тут всё просто замечательно. У Алеши нога начала двигаться, но еще до этого он решил, что не будет ложиться на операцию, а поедет в центр реабилитации, чтобы в поте лица своего…
–  Добывать себе хлеб насущный! – докончил Алеша за Киру. Рассмеялся. – А еще я сегодня причастился.
– Вот видишь, сынок, как ответ на вопрос может приходить практически мгновенно. Надеюсь, мы скоро увидимся, я, возможно, поеду в ваши края по делам.
–  Да, дядя Валера, я еще самого главного не сказал.
–  Еще более главного?
–  Да! Я Кире предложение сделал, и она вроде согласилась.
– Ну, ты, крестник, даешь! Про такое событие чуть не забыл. Хотя у вас всё важное. По времени что-то уже решили?
–  Нет пока.

Выбрав момент, Алеша подозвал Дениса:
– Тут такое дело. Я на днях неудачно приземлился на пол рядом с диваном. Промахнулся маленько. Не могло это такой неожиданный эффект вызвать?
Денис приоткрыл рот. Похоже, ему много чего захотелось сказать другу, но он сдержался. Выдохнул. И – почти равнодушно:
– Да, такое могло произойти, я не исключаю. Надеюсь, ты это не специально проделал?
–  Ну что ты! – с возмущением сказал Алексей.
Денис внимательно посмотрел на него, но тот спокойно и прямо глядел ему в глаза.
– Мало ли что такому типу, как ты, в голову взбредет. Короче, если эти события связаны, ты вытянул единственный счастливый билет из тысячи. Во многих сотнях других – сам знаешь, что. По большому счету,  надо бы тебя сейчас в клинику везти да рентген делать. Повернись, я гляну, может, пока обойдемся. Всё равно перед санаторием все обследования будешь проходить.

   Знаешь, Кира, – сказал Алеша, когда они остались одни, – я тут на днях рылся всё в той же коробке с архивами  и вот что нашел. Смотри! Вот это отрывок без конца и начала. Я когда врубился, то мне… ну, ты сама посмотри. Он коротенький.
– Еще одно невероятное совпадение. Сначала фильм, теперь вот это? – Кира подняла на Алексея удивленные глаза.
– Это еще не всё, – тоном завзятого фокусника сказал Алеша, улыбаясь, –  вот это теперь прочти. Мама отцу писала, правда, мне кажется, что он… не отозвался что ли. Теперь оно до меня добралось. Видишь, как выходит.
Кира недоверчиво покачала головой, дважды прочитала стихотворение.
–  И сказать нечего. А что тогда случилось, ты знаешь?
–  Да, вчера от крестного узнал. Отец летчиком мечтал стать, а его из-за травмы не допустили  даже до экзаменов.
–  А он? – осторожно поинтересовалась Кира.
– Он… он не смог с этим справиться. И в тайгу поэтому рванул, я думаю. А если бы… Да что там теперь говорить.
– Вот оно как бывает. А я почему-то думала, что отец твой просто лесной человек был.
–  Я тоже так думал, оказывается, нет.
–  А что еще твоя волшебная коробка хранит? Ты смотрел сам?
–  Да как-то руки не дошли. Этот Вест и стихотворение – мне их с лихвой хватило. Давай, еще пороемся. Смотри, рисунки какие-то, похоже, мамины тоже. Зарисовки, наброски, пейзажи – это всё, судя по датам – студенческих лет. А  вот школьные, примерно те же годы, когда про Веста написано.
–  Дождь, спешащие люди под зонтиками, девочка с букетом, мужчина с тростью. Идут под дождем, но не вместе, мне кажется. Все со спины нарисованы, – Кира внимательно рассматривала рисунок.
– Или вот еще. Река, мост взорванный, кони, лежащий человек. На обороте подписано: “Звезды девятнадцатого года”. М. Светлов. Эскизы плакатов на политические темы. Какие-то наброски, явно другой рукой сделаны.
– Еще картинка. Распахнутое окно, мокрые кусты, холодное лето, мне кажется. Парень у окна сидит, смотрит на улицу. Как-то так мазки расположены, что можно подумать, будто он в кресле на колесах сидит.
– Мне кажется, что с юности маму тема преодоления тревожила… Ничего мы про своих близких не знаем. И уже никогда не узнаем. Вот от мамы хоть записки, рисунки остались. А от отца вообще ничего.
-- И от моих, кажется, ничего. Альбомы только, но и это важно.






          –  Да, я же хотел Дмитрию позвонить, извиниться.
–  Мне выйти?
–  Нет, зачем же.

–  Здравствуйте, Дмитрий, это Алексей. Я хотел перед вами…
–  Э… Алеша… Вроде мы уже давно на “ты” перешли.
– Да, конечно. Это я от волнения. Я хочу попросить прощения за те неприятные моменты, которые ты по моей вине… испытал… пережил. Ты понимаешь, про что я. Когда ты Кире вещи отвозил… и записку еще. Там, в той записке была отвратительная ложь, я специально хотел Киру обидеть. Чтобы она чувствовала себя свободной от любых обязательств передо мною. Это я ее осчастливить хотел, по собственному разумению, тупому, надо сказать. Дим, ты не думай, что я перед тобой такой смелый. Кира тут сидит, всё слушает, смеется. Что поделаешь, ну, был я идиотом, сейчас вроде умнеть начинаю потихоньку. Да, и еще. У нас тут много всего произошло. Ну, во-первых, я перед Кирой повинился, она меня простила. Я ей предложение сделал. Согласилась. Во-вторых, у меня вроде ноги на поправку пошли. Буду на реабилитацию собираться.
– Алеша! Я чрезвычайно рад. Забегу на днях, ты мне еще раз всё подробно в лицах изобразишь и покажешь. Кире привет огромный.
–  До встречи!

24.
–  Кир, скажи честно, ты тот фильм до конца досмотрела? Я  сам – да, когда уже сил не было в себе копаться, хотел немного отвлечься. Ага, отвлекся.
– Да, я тоже. Дома, когда шкафы перебирала, пылью надышалась, отдохнуть решила. Это перед тем, как решила все-таки к себе перебраться. Может, как раз и надоумилась, если так можно выразиться. Страшно стало, вдруг ты еще что-нибудь похлеще изобретешь, чтобы от меня избавиться. Прости, пожалуйста.
– Кир, я понимаю. Наверное, ты тогда правильное решение приняла. Да нет, Кира, я честно не могу представить, как бы всё вышло, если бы ты осталась у меня. Так или иначе нужен был какой-то толчок, чтобы я думать начал. Иначе увяз бы в этом болоте подозрений, обид и прочей мути. Вот такая клизма получилась. Извини за натурализм, как еще все засоры прочистить?

Перед сном они долго сидели молча, держась за руки, глаза в глаза. Потом Алеша притянул Киру поближе, положил ее голову к себе на колени, гладил, вдыхая аромат ее волос и никак не мог надышаться.
–  Я такая счастливая, Алешенька!
– Я тоже, и самое лучшее у нас еще впереди. Кира, скажи честно, тебя очень волнует тема проведения свадьбы?
–  Меня? – Кира даже привстала. –  К чему это ты?
– Я читал, что многие девушки мечтают о пышном платье, белом лимузине, ресторане.
– Ко мне это не относится! – засмеялась Кира. – Мне всё равно в чем расписываться, где венчаться. А тебе?
–   Я бы хотел попроще.
–   Видишь, как мы похожи. Отец Валерий когда еще об этом говорил!
–  Ладно, со свадьбой мы потом решим, – заключил Алеша. – Единственное что… мне бы очень хотелось перед алтарем стоять, а не сидеть в кресле.
– Значит, потерпим немножко. Знаешь, Лешик, пока ты тут в одиночестве себя перекраивал до возрастал духовно…
–  Издеваешься, да?
– Нисколько, – серьезно возразила Кира, – мне кажется, что ты себя наизнанку вывернул, пыль повытряс и заново собрал. Поэтому и всё прочее стало получаться. Так вот, всё это время меня тоже изрядно трепало. Сначала я очень твоего звонка ждала, потом смирилась, решила попробовать обо всем забыть. Не получалось. Тогда я стала с тобой мысленно разговаривать, вести философские диалоги, спорить. И тут мне совсем поплохело. Логика в таких случаях не помощник. И я стала просто читать тебе стихи. Иногда в полусне мне казалось, что ты мне отвечаешь и тоже стихами. Это было какое-то не наше пространство. Стихи помогали мне избавиться от бесконечного переливания из пустого в порожнее, проговаривания моих переживаний и обид, надежд и поучений.
–  А ты мне эти стихи расскажешь?
– Не знаю, возможно, но многие из них уже потеряли актуальность. Ведь мы больше “не дуемся” друг на друга!
Алеша рассмеялся от души:
–  Как ты изящно выразилась: не дуемся. Я бы жестче себе сказал: дурь позади. Так?
– Дел у нас невпроворот и без этих прошлых обид. Но знаешь, одно стихотворение я тебе могу рассказать, а ты мне потом откроешь: это немного про тебя?
               ***
К дверце печной подойди и ладонь
вынь из кармана и встань у огня.
Так, чтобы не утянуло в огонь.
Выдержу, пламя слабее меня.
  И подойди к водопаду впритык,
  И среди шума и рева воды
  Страх подави, побори в себе крик,
  Слабость в ногах и боязнь высоты.
Это прекрасно, что кто-то на нас
Смотрит, (хотя это кажется нам)
Вот мы и тянемся, как напоказ
К пропастям, безднам, щелям, сквознякам.

           –  Много про меня, так. Только про щели и сквозняки не совсем ясно.
 –  Кому что: кому –  пропасть, кому – щёлка со сквозняком. Ирония, вероятно.
 –  Но вообще – здорово!  Это кто написал?
 –  Имант Зиедонис, в последней трети двадцатого века.
 – Настоящие стихи не стареют. Ну, тогда и я тебе попробую рассказать. Давно учил. Надеюсь – помню.
        ***
Ты уходишь,
как уходят в небо звезды,
заблудившиеся дети рассвета.
Ты уходишь,
как уходят в небо
на кораблики похожие птицы.
Что вам в небе?
Наша мгла сильнее снега,
наше солнце
навсегда слабее сердца.
А кораблик журавля на самом деле
небольшое
птичье перышко, не больше.
Ты уходишь,
отпускаю, потому что
опустели
сентябри моими журавлями.
До свиданья,
до бессонных сновидений.
До рассвета, заблудившегося в мире

 – Это Виктор Соснора, тогда же примерно жил. Я это стихотворение тоже без тебя всё твердил. Господи, как хорошо, что весь этот морок позади!


Шаг четвертый
1.
Следующим утром, не успел Алеша до конца проснуться, как к нему в голову одновременно пришли две противоположные мысли. Первая: весь вчерашний день с его круговертью событий ему попросту приснился. Вторая: вот прямо сейчас он встанет и пойдет на своих двоих. Обе – мимо. Из кухни доносились тихие Кирины шаги, их Алеша ни с чьими другими не спутает. Значит, все произошло на самом деле. И ноги. Да. Левая послушалась: немного пошевелила пальцами, слегка покачалась влево-вправо. Правая… вроде, какая-то чувствительность стала появляться, или это кажется? Алексей с досадой подумал, что не прислушался к советам Дениса постоянно разрабатывать суставы. Как ни старался, не удалось ему согнуть ноги в коленях до упора.
 “Ладно, еще посмотрим, кто – кого! Слава Богу, силы в руках хватает. Надо наверстывать упущенное”.

Вечером Кира вдруг спохватилась:
–  А почему тетя Тоня не приходит?
– Она меня позавчера еще предупредила, что до среды ее точно не будет. Куда-то потребовалось срочно уехать.
– Надо ей позвонить, сказать, что мы сейчас сами справимся, пусть отдохнет немного.
–  Да, конечно. Только вдруг она уже отдыхает, я лучше в среду утречком ее наберу, напоминание поставлю, чтобы не забыть.

– Тетя Тоня, это Алексей, доброе утро! Вы уже в город вернулись? Ну, ничего страшного. Мы сейчас сами справляемся. Я с Кирой помирился. Вот так. Спасибо, теть Тонь! У меня вообще всё хорошо сейчас. Наверное, через неделю я в санаторий поеду. “Вишневый сад”, все его хвалят. Там с такими травмами, как у меня успешно работают. Так что Бог даст… Я вам перед отъездом еще позвоню обязательно. И вам тоже успеха!
– Ну, Лешка, ты мастер конспирации. Ничего не наврал, но и ничего не раскрыл. В дипломаты тебе идти надо, – Кира с каким-то изумлением смотрела на Алешу.
–  Да, я такой. Умный и хитрый.
–  Главное, сам себя не перехитри.
–  Постараюсь. Ну, что, завтракать двинули?

Про реабилитационный центр узнавал Денис по своим каналам, отзывы были превосходными, правда и стоимость очень и очень немаленькая. Про это узнали в первую очередь, вдруг вообще неподъемно? Прикинули – справятся без обращения в фонды и без кредитов. Последние месяцы, несмотря на все заморочки, Алексей  работал, не покладая рук. И ничего почти не тратил. Сумма скопилась вполне приличная. Добираться решили самолетом. Искали авиакомпанию, которая берется за перевозку инвалидов. А это далеко не все подряд, многие придумывают ограничения, лишь бы не усложнять свою жизнь. Планетоход решено было оставить дома, а взять с собой обычную складную коляску. На территории Центра повсюду есть пандусы. К чему заморачиваться с перевозкой столь громоздкого агрегата?
Необходимые обследования были проведены в рекордно короткие сроки. Удачно куплены билеты, забронировано место, вещи собраны. Что еще? Доставить Алешу до пункта назначения сможет Денис, у него набралось достаточное количество отгулов.
Кира очень хотела ехать с Алексеем, но на работе пока не отпускали. Не раньше, чем дней через десять сможет вырваться. На территории санатория есть гостиница для сопровождающих и гостей. В это время года особого наплыва  постояльцев ожидать не приходится.

Последний вечер перед отлетом Кира и Алеша провели в сумрачном молчании. Почему так? Поссорились? Нет, конечно. Просто заканчивался один период жизни, в котором все было… ясно и просто? Нет – привычно. “Тревога на сердце” – так пишут. Но тревога, она не там живет – диафрагму тянет, плечи напрягает. Древний инстинкт подсказывает: ждешь нападения – приготовься ответить или убежать. А здесь не ответишь и не удерешь. Алеша, ты же умеешь держать удар?
 Какое-то время Алексей ездил по квартире, прикидывая, не забыл ли чего. Кира слонялась за ним. Потом Алеша перебрался на кровать, Кира присоседилась рядом, они обнялись, просто сидели и молчали. Набирались сил.

Переброска ограниченного контингента завершилась успешно – рапортовал Денис Кире по телефону. (Интересно, откуда Денис знает формулировку “ограниченный контингент”? Кира сама его слышала в детстве от бабушки, когда та рассказывала про Афганистан. Наверное, от пациентов.) Корпуса РЦ “Вишневый сад” находились в сосновом бору недалеко от соседнего областного центра. От аэропорта надо было ехать двадцать минут на такси до города, а далее на санаторском микроавтобусе, специально рассчитанном на перевозку маломобильных граждан.
Разумеется, перед поездкой всё, вплоть до мелочей, было просчитано и обговорено: как едут до аэропорта, посадка в самолет, где находятся места, как добираются до места посадки в трансфер и многое прочее. Однако поездка далась Алексею нелегко. И в первую очередь - психологически. Он постоянно ощущал себя каким-то неодушевленным предметом, багажом, который то передвинут, то переставят. Залог не действительный, а страдательный, говоря языком лингвистики. “Страдательный” – само за себя говорит. Дома Алеша так себя не чувствовал. Может, вообще не стоило сюда ехать? Зря всё... Денис изо всех сил старался приободрить друга, но сам понимал, что не получается.

 2.
Соседом по двухместной палате оказался 19-летний парень Виктор из Тюмени. У него была так называемая травма ныряльщика – перелом шейных позвонков. Случилось это уже несколько лет назад. После длительного лечения и нескольких курсов реабилитации Виктор уже достаточно уверенно владел правой рукой, но на достигнутом он не собирался останавливаться. Вместе с ним обычно приезжал отец, бывший военный, но в этот раз он пока задерживался, и Виктору помогал местный персонал.
С одной стороны подобные заведения являются средоточием несчастья и боли, с другой же – наполнены массой каждодневных маленьких радостей и успехов. Кто-то разучивает бальные танцы на колясках, кто-то флиртует изо всех сил, кто-то работает, если остается свободное время.
Такового у Алеши было очень мало. ЛФК, массаж, занятия в бассейне, физиотерапия, аппаратные процедуры, капельницы, уколы и прочая, прочая, прочая. Весь день был расписан по минутам. В тихий час Алексей, с трудом перебравшись на кровать, тут же засыпал, какая уж тут работа. К вечеру болела каждая клеточка тела, казалось, даже те, которые в принципе не могли болеть. К примеру, челюсти – они-то тут при чем? Словно орехи полдня зубами колол. Потом догадался – часто приходилось изо всех сил стискивать зубы, чтобы не застонать.

Когда Алексей на следующий после приезда день встретился со своим лечащим врачом, Александром Ивановичем, тот, просмотрев все результаты обследований, долго что-то прикидывал, заново перелистывая бумаги. В это время Алеша украдкой рассматривал человека, от которого так много зависело теперь. Немолодой уже, слегка располневший, с глубокими залысинами, он выглядел скорее бухгалтером, чем ведущим специалистом реабилитационного центра. О том, что это именно так, Алеша еще накануне выяснил на сайте Центра. Однако спокойные и внимательные небольшие карие глаза, слегка загнутые вверх уголки губ говорили о том, что этот человек добр и обладает бесконечным терпением в отношении своих пациентов. Но в то же время может быть ироничным и жестким, когда это необходимо.
–  Что ж, я озвучу программы минимум и максимум для этого первичного курса. Мы надеемся за это время поставить вас на ноги в самом прямом смысле этих слов.  Вы должны научиться вставать с опорой на костыли или на что-то еще, стоять какое-то время и снова садиться на кровать, стул, кресло. Это первый этап. Да. Путь нам с вами предстоит длинный, все мои наставления вы должны исполнять в точности от и до. За последние недели вас что-либо беспокоило?
Алеша пожал плечами:
– Нет вроде, просто я по-наивности думал, что процесс будет идти более интенсивно, что ли.
– По разному бывает. Вы должны радоваться, что он у вас вообще начался. Гарантировать это вам никто не мог, так, кажется?
– Конечно, я очень рад, теперь у меня ощутимая надежда пойти своими ногами появилась. А программа максимум?
– Научиться делать хотя бы несколько шагов. Это значительно поможет вам в быту. Подъем и спуск по ступеням, скорее всего, будет задачей следующего курса. Не всё сразу. Восстановление проводимости нервного волокна – вопрос в медицине пока открытый. Не бывает двух одинаковых случаев. Поэтому не советую вам сравнивать себя с другими пациентами. Только с собой вчерашним. Так будет правильно. И… пожалуйста, не просите меня дать вам какие-либо прогнозы. Я не гадалка.
–  Да, я понимаю, спасибо.
– Я распечатаю вам всю программу ваших процедур и тренировок. Нагрузки в центре серьезные, лучше ничего не пропускать. Если ко мне вопросы появятся, я в этом кабинете бываю ежедневно с 16 до 18 по рабочим дням.

3.
Кира смогла вырваться лишь в начале последней недели Алешиного пребывания в Центре. Билеты удалось купить не самые удачные, до санатория она добралась в районе девяти вечера. Утром они с Алешей говорили по мобильнику, и Кира знала, как найти нужный корпус и палату. Кира побаивалась, что в столь поздние часы территория будет закрыта, но на проходной ее встретили приветливо, показали, по какой аллее лучше идти. Когда Кира поднялась на нужный этаж и нашла Алешину комнату, было уж самое начало десятого. Кира знала, что Алеша должен ее ждать, и что живет он сейчас без соседа, один. Того перевели по просьбе родных в другой корпус, ему так было удобнее проходить необходимые занятия и процедуры.
Кира негромко постучала в дверь, но, не услышав ответа, тихонько нажала на ручку. Дверь бесшумно отворилась, и Кира вошла. В свете ночника она увидела, что Алеша лежал на своей кровати и крепко спал. Не дождался!
Кира поставила вещи в уголок, сняла верхнюю одежду, надела домашние тапочки.
“Может, меня сегодня отсюда не прогонят?” – немного посидела у стола, отдышалась, осмотрелась. Потом подошла к Алеше, вгляделась в его лицо. Пока она ехала из аэропорта до города, потом до санатория, на душе у нее было как-то смутно-тревожно. Вдруг за эти недели что-то изменилось в их отношениях, и она почувствует, что Алеша стал чужим? Хотя они ежедневно разговаривали по телефону и ничего подобного не было заметно. Радоваться бы, что скоро встретишься с любимым человеком, но тревога не отпускала. Кира присела на корточки, слегка коснулась Алешиных волос, боясь ненароком разбудить. Положила голову на его подушку и тихонько поцеловала. Алеша открыл глаза.
– Господи, Кира!  Наконец-то. А я ждал-ждал и уснул. Здесь нагрузки ого-го!  В тихий час мгновенно засыпаю, вечером – тем более, хотя руки-ноги-спина – всё стонет и ноет. Но это хорошо, значит – живу!
–  Как я рада тебя видеть! Ты спи, я рядом посижу.
– А можно я голову к тебе на колени положу? Тебе будет удобно? Тебе ведь никуда не надо уходить?
– Мне всё удобно рядом с тобой. Не волнуйся, никуда я не не денусь.
Кира гладила Алешины волосы и тихонько мурлыкала что-то вроде колыбельной. Через час она переложила голову Алеши на его подушку, а сама вытянулась на соседней пустующей кровати. Заснула не сразу. Если бы можно было кому-нибудь позвонить и поделиться своей радостью! Но не стоит зря будоражить людей в позднее время. Кире казалось, что уже далеко за полночь, таким насыщенным оказался день. Но на часах еще не было и одиннадцати. Наконец, и Кира задремала.
Утром оба проснулись рано, в семь – за час до установленного в санатории подъема. Градусники в шесть утра здесь, к счастью, не было принято разносить.
–  Доброе утро, Кирик! Как тебе спалось?
– Без сновидений. Сначала боялась, что придут и меня выгонят, но потом положилась на волю Божию.
– Сегодня я поговорю с Александром Ивановичем, это мой лечащий врач, может быть, он войдет в наше положение.
– Было бы здорово. Но даже если мне придется перебраться в гостиницу – это же в двух шагах! Ну, показывай, Лешик, чему ты научился? – наконец, не выдержала Кира.
– Не скрою, есть чем похвастаться. За меня тут крепко взялись. Во-первых, я теперь легко переворачиваюсь на бок и на живот. Мне так спать более комфортно. Во-вторых, смотри!
Алеша сел, спустив ноги на пол, подхватил костыли, прислоненные к стулу, осторожно встал и выпрямился.
–  Оп-ля!
–  Лешенька, ты умница!
Кире очень захотелось обнять Алешу, но она боялась ему помешать. Было заметно, что держится он на ногах еще не очень уверенно.
         –   Теперь, смотри – я сам могу дойти до кресла. Передвигаюсь я пока на нем.
–  Лешка, Лешка! Какой ты молодец! Колоссальный прогресс по сравнению с тем, как ты из дома уехал.
–  Врачи, инструктора здесь… – Алексей даже не мог найти подходящего слова, – невероятные: внимательные, заботливые и очень требовательные. Пощады не жди. Семь потов сойдет, пока ты все задания выполнишь. И результаты соответствующие. Не у всех, к сожалению, – добавил Алеша, – по разному бывает. Знаешь, Кира, мне вчера дядя Валера звонил, спрашивал, как дела. Я ему по видеосвязи тоже похвастался. Спрашивает, молюсь ли я, а я не знаю, что ответить. Молитвослов с приезда ни разу не открывал. Но вот когда тренируюсь, или процедуры какие-либо,  про себя: ”Господи, помилуй!”, без передышки. А когда на ноги встаю: ”Слава Тебе, Боже! Могу стоять и  ходить буду!”  Крестный сказал, что это самая ценная молитва: от сердца, а не по книге.
– У меня тоже бывает похожее, если тревога, тоже твержу про себя, просыпаюсь и понимаю, что это “Господи, помилуй” так внутри все время и  звучало.
– Еще дядя Валера интересовался, назначили ли мы уже дату свадьбы? Он бы хотел сам нас обвенчать.
–  Вернемся, надо будет заявление подать, тогда будем точнее понимать.
– Вот разве мог я еще три месяца назад предположить, что жизнь моя вот так повернется. И ты снова рядом. И с ногами вроде всё потихоньку налаживается.  Правда, есть одно “но”. Вот смотри, я глаза закрою, а руками, что хочу, делаю: до носа достану, коленку потрогаю, за ухом почешу. Чувство тела – это называется. А с ногами намного хуже. К примеру, я не всегда ощущаю, согнута моя нога в колене или нет. Когда я встаю, мне надо зрительно отслеживать несколько параметров: положение корпуса и ног, равновесие. Потом выпрямиться, перенести центр тяжести, выставить одну ногу, перенести вес, потом другая нога. Говорят, это проприорецепторы еще не очухались. Теперь я понял, почему в залах для занятий повсюду на стенах зеркала, как в балетной студии. Видать, не один я такой ущербный.
– Точнее – поврежденный.
– С лингвистической точки зрения это синонимы, но твой вариант звучит менее пессимистично. Ладно, пора подниматься, умываться и всё прочее. Завтрак у нас с девяти до полдесятого. Далее марафон и полоса препятствий.
–  А можно я с тобой к врачу схожу?
–  Нужно.

4.
К Александру Ивановичу они попали только перед самым обедом. Он любезно усадил Киру в кресло у журнального столика, а сам устроился напротив. Алеша расположился между ними.
– Кира Федоровна! Хочу отметить, что считаю Алексея практически идеальным пациентом. Все наши указания выполняет в точности, работает с полной отдачей сил, хотя нагрузки у нас очень приличные. Сразу видно, что человек поставил себе цель и упорно к ней движется. Поэтому все запланированное нами успешно идет к завершению. Алексей, наверное, вам уже похвастался.
Кира кивнула.
– Разумеется, было бы прекрасно, если бы месяца через три-четыре Алексей снова сюда приехал, чтобы еще один курс с максимальной отдачей пройти. Но я понимаю, что реабилитация здесь стоит денег немаленьких, не всем это под силу.
– Некоторая заначка у нас имеется, в вещественном виде, так сказать. Коляска одного из последних поколений со ступенькоходом. Но тогда нужно, чтобы Алеша самостоятельно мог подняться и спуститься. Лифта в доме у нас нет.
– Я вас прекрасно понимаю. Впрочем, в вашем областном центре при клиническом госпитале есть неплохое отделение реабилитации. Я напишу к ним от нас направление, не исключено, что Алексей сможет там заниматься хоть несколько дней в месяц. Дорога, я понимаю, не очень близкая. В вашем городе тоже есть некоторые возможности: бассейн, ЛФК, массаж, физиотерапия. Бесплатно далеко не всё из необходимого, да и работать тоже надо. Алексей, вы же работаете из дома?
–  Да, надеюсь, что в моей фирме меня ждут.
– Ждут-ждут, – подтвердила Кира, – пока тебя не было, Дмитрий несколько раз интересовался.
– При выписке мы выдадим подробные рекомендации, – продолжал Александр Иванович, – главное, не прекращать занятия. Процесс восстановления идет достаточно динамично, не хотелось, бы чтобы он затормозился. Да, вот еще что. Где вы, Кира Федоровна, устроились?
–  Пока нигде, до гостиницы еще не дошла.
–  Так-так. А кем вы приходитесь Алексею?
–  Он мой жених.
Александр Иванович пересел к своему столу и начал что-то искать на ноутбуке, открывал вкладки, вчитывался в информацию.
Наконец, поднял глаза:
– Вот что я могу вам предложить: оставшиеся до конца курса пять дней вы вполне можете провести в комнате Алексея. Вторая койка свободна, ее займут только через неделю. Конечно, это не совсем по правилам, но наш Центр негосударственная структура, и кое-какие вольности мы можем себе позволить. А для прочих пациентов ваши счастливые лица  будут служить зарядом оптимизма и бодрости, если так можно выразиться. Питаться вам можно в кафе, оно находится в помещении столовой, кормят хорошо, цены умеренные. Сейчас я распечатаю квитанцию. Оформим всё как полагается.

Оставшиеся дни пролетели незаметно. Алеша был занят с утра до вечера, с Кирой они встречались за завтраком, обедом и ужином. Во время тихого часа Кира делала вид, что хочет полежать, чтобы Алеша мог поспать и дать отдых уставшему телу. Вечером после ужина они могли позволить себе отправиться погулять, если погода благоприятствовала. Или просто тихо сидели вдвоем, смотрели какие-нибудь фильмы на Алешином ноуте. Сил и времени на работу у него категорически не хватало. Вернется домой – наверстает.
Билеты на обратный рейс были забронированы с самого начала, но Кира и Алеша решили все-таки бронь отменить и поехать поездом. По трапу самолета подняться Алеша еще не мог, значит, снова знакомая процедура загрузки инвалида. А потом выгрузки. Любопытствующие взгляды, охи и вздохи – надоело. А на поезде проще – в обоих городах платформы высокие. Коляску всё равно надо обратно везти. А по коридору до купе и  потом до туалета Алеша теперь мог дойти сам.
В день отъезда Александр Иванович передал Кире толстую папку со всякими медицинскими документами. Еще раз повторил, на что в первую очередь надо обращаться внимание при самостоятельных занятиях. Посоветовал найти бассейн с реабилитационными группами. Там будет не только само плавание, но и многочисленный упражнения для спины и ног. Рассказал, какие тренажеры в обычных клубах можно использовать. Дал номер своего личного телефона и просил не стесняться звонить, если будут какие-нибудь вопросы.

5.
Такси быстро доставило их на вокзал, поезд не опоздал. И утром следующего дня Кира и Алеша были уже в родном городе. Денис с Аленой встречали их на вокзале. Пока Денис вытаскивал багаж, Алена расцеловала Киру и обняла Алешу. На платформе Денис одобрительно оглядел Алексея, вполне уверенно стоявшего на костылях, и похвалил:
– Молодец, так держать. Месяц не прошел даром. Мы вас сейчас домой доставим. Отдыхайте, приходите в себя, все разговоры будут завтра. Я приглашаю всех к себе. У меня на той неделе был день рождения.
–   И он его зажал! – перебила Алена.
–  Не зажал, а намеренно отложил до вашего появления, – Денис кивнул в сторону прибывших.

Дома Кира быстренько разобрала все сумки и чемоданы, задумалась.
– Мы можем сейчас попить чаю, печенье там, сушки в шкафу имеются. Потом я сбегаю в магазин, куплю чего к обеду-ужину. В морозилке, возможно, полуфабрикат какой и найдется, но хочется чего-нибудь, – Кира прищелкнула пальцами, – торжественного.
–  Можем вместе. Мы же с тобой туда часто вдвоем  отправлялись.
Кира искоса взглянула на Алешу, подумала:
–  Хорошо, двинем вместе, мне таскать тяжести не придется, твой планетоход все довезет. И снега у нас еще практически нет, доедешь без проблем. Только давай сначала чаю выпьем или кофе. У меня ноги гудят. Вроде и не ходила совсем, а надо дух перевести.
–  Хорошо, Кир, я кофе сварю. Правда в холодильнике я сливок не заметил.
–  Да, они еще перед моим отъездом закончились, я не стала покупать. Я могу и без сливок. Если хочешь, я схожу, в подвальчике они всегда есть.
–  Обойдусь. Пока я варю, ты список составь, что купить надо, а то, как обычно, про самое важное позабудем. Да, и тете Тоне надо позвонить, сообщить, что мы приехали. Я звонил ей из Центра в самом начале срока, говорил, что через месяц вернусь.
–  А что ты ей сказал про свой отъезд?
–  На лечение в санаторий, чистая правда.
–  Короче, сюрприз не отменяется.
–  Конечно, только надо хорошо продумать.
Пока пили кофе, разрабатывали план розыгрыша.
План был изобретен совершенно замечательный, но, как часто бывает, жизнь спутала все карты. Алеша постановил для себя, что по дому будет передвигаться сам.  Так получалось значительно медленнее, но тренировки бросать нельзя, Доктор специально уточнил: на первом этапе ежедневно не менее получаса ходьбы за 4-6 приемов. Планетоход  поэтому был пока припаркован в коридоре.
Кира была в кухне, а Алеша в комнате, когда пришла тетя Тоня – посмотреть, не надо ли прибраться к приезду хозяина квартиры. Она знала, что Кира этот месяц жила у себя, а к Алеше заходила изредка. Открыла дверь своим ключом. Коляска стоит на месте, значит, еще не приехали. Тетя Тоня сняла пальто и уличную обувь, пошла в сторону кухни. В этот момент дверь комнаты за ее спиной распахнулась со стуком. Женщина от испуга вскрикнула и обернулась. На пороге стоял растерянный Алеша. Кира выскочила из кухни, пытаясь понять, что случилось. Алеша замер, прислонившись к стене. Тетя Тоня крестилась, хотя была закоренелой атеисткой. Но если видишь что-то наподобие привидения – это вполне естественная реакция.
Первой пришла в себя Кира, она подбежала к тете Тоне.
– Вам помочь? Давайте, вы сядете, вот сюда, на табуретку. Может, водички принести?
– Тьфу на вас! Нельзя же так старого человека пугать. Я вошла, вроде тихо, пусто, драндулет вон, в уголочке притулился. И тут – здрасьте, пожалуйста!
–  Ну, теть Тонь, что такого особенного?  Мы с Кирой в магазин собрались, она уже свой кошелек отыскала. Да, Кира?
–  Издеваешься? – Кира засмеялась.
–  Погодь-погодь. Магазин может и подождать. Пошли-ка на кухню или в комнату, там сядем. Боюсь, табурет ваш хлипкий меня не выдержит.
–  Теть Тонь, вы кофе будете пить или чай, что вам сделать?
– Кира, не мельтеши. Хотя… чайку с удовольствием выпью. Алеша, ну рассказывай же!
– Да что рассказывать? В санатории меня на ноги поставили, сами видите. Дальше потихоньку самостоятельно буду работать.
– Видать, хорошие там, – в санатории – врачи. Сколько тебя не было? Три недели? Месяц?
– Вроде того. А врачи, действительно, замечательные, аппаратура высший класс, тренажеры всякие.
–   Дорогое нынче это удовольствие?
–   Не из дешевых. Но оно того стоит, вы согласны?
Тетя Тоня покивала, встала, подошла поближе к Алеше, внимательно рассмотрела.
–  Похудел. Возмужал. Трудный год у тебя выдался, сынок.
–  Нелегкий, – согласился Алеша, – зато сколько хорошего принес! Ну, не только хорошего, всякое случалось. Но хорошего – больше. Вы не уходите, пожалуйста. Мы в два счета с Кирой обернемся и еще вместе посидим.

6.
Перед сном решили посмотреть “Девчат”, вдруг вспомнили ту самую цитату про картошку. Когда фильм закончился, и Алексей захлопнул ноутбук, Кира нерешительно произнесла:
– Я всё хотела тебя спросить, еще тогда, до твоего отъезда. А если бы у тебя с ногами… по-прежнему… что ты… и я?..
Алеша молчал, то, чуть прищурив глаза, вглядывался в Кирино лицо, то отводил взгляд.
Кира смутилась, наверное, не стоило этот разговор заводить.
–  Извини. Какая теперь разница?
– Нет, Кира, ты права. Мне самому это важно понять. Для себя. Ну, во-первых, когда всё это случилось, – Алеша вытянул ноги, покрутил ступнями, полюбовался, склонив голову набок, – я уже к тому времени решил с операцией не рисковать и Денису про это доложил. Прекрасно помню, что я так рассуждал: если операция будет неудачной, то тебе будет еще… больнее, тяжелее… как-то так. И я был абсолютно уверен, что любыми способами буду выпрашивать у тебя прощение.
Кира положила голову Алеше на плечо, смотря снизу на его лицо. Полуприкрыв глаза, он вглядывался во что-то, видное только ему:
– Но это уже когда мне Денис те статьи принес, и я немного в них врубился.  Если копать глубже? Ко многим размышлениям и выводам меня подвиг мамин архив, который ты в самый первый раз наверх не убрала. К счастью. Но думаю, что и без всех этих подсказок у меня рано или поздно все-таки мозги на место бы встали. Вопрос, конечно, когда? Первое время после… ты понимаешь… я вообще ни о чем думать не мог. На куски какие-то развалился, на тысячу осколков. И собрать было невозможно, каждый болел, не прикоснуться просто. Я тогда про тебя был не в состоянии думать… и про себя. Работа спасала. Всё на потом откладывал. Кира, ты действительно, на меня обиду не держишь?
– Алешенька, я давно уже тебя простила, почти сразу, когда представила, как тебе было страшно и тяжело, больно  – всё это осуществить. Решил, что так правильно будет. Меня от себя спасал. Дуралей.
– Кира, я понимаю, что хорошо теперь, – Алеша сделал ударение на слове “теперь”, – говорить, когда с ногами стало налаживаться. Но сейчас я твердо уверен, что повторил бы всё с того самого дня… когда меня машина сбила… чтобы мы с тобой встретились. И чтобы я не знал, как тогда, чем всё закончится. Правда, мама не дожила. Но дядя Валера повторяет – у Бога все живы. И по-настоящему друг друга любившие обязательно встретятся. И знаешь, когда я летом с крестным на эту тему говорил, тогда я не был в этом уверен. В том, что хочу, смогу этот путь повторить. Я тогда еще не до конца понимал про тебя и про себя самого. Как иногда надо мало времени, чтобы у человека внутри что-то щелкнуло, замкнуло. И в голове всё на свои места становится.
– Жизнь не дает второго шанса, нельзя стереть ластиком и переписать начисто. Даже если понимаешь, что с самого начала всё накосячил. Вернуться нельзя, но можно последствия попытаться исправить… так ведь?  Прости, я сама этот разговор начала. Если бы да кабы… – Кира немного помолчала, –  и все-таки, все-таки… я не права,  надо, наверное, иногда назад оглядываться.
– С другой стороны – просто проанализировать свои поступки полезно бывает, чтобы на одни и те же грабли не наступать.
– Поможет ли? – вздохнула Кира.

7.
На следующий день с утра Кира позвонила Денису.
– Друг ты наш сердечный, а ты подумал, как мы с Алешей будем к тебе добираться? Летом бы в два счета докатили, но ноябрь, чай не лето. До магазина вчера, конечно, доехали без особых проблем. Но ты-то значительно дальше живешь, и погода сегодня прямо скажем, так себе.
–  Тьфу, пропасть! – говорит она!
–  Что, позвольте?
–  Крылова цитирую. Из головы вылетело.
–  Что не лето?
–  И это в том числе. Лето – пёс с ним, но вот лестницы. Если такси вызывать, что с коляской делать? У меня-то две ступеньки и лифт, а у вас целый этаж. А если мы оное  мероприятие к вам перенесем? Как ты на это посмотришь?
–  Я Алешу спрошу, думаю, он не будет против.
 
День рождения Дениса отмечали вчетвером. Приглашали и тетю Тоню, но она, ссылаясь на плохое самочувствие, отказалась. Правда принесла пирог и все-таки посидела с друзьями полчасика. Послушала еще раз рассказ Алеши про санаторий и немного о том, что всему этому предшествовало.
Покивала головой:
–  Вот оно как бывает. Значит, крестный твой тоже уже в курсе?
– Да, он собирался еще в октябре приехать, но что-то помешало. Трудно ему свой приход оставлять, подмену искать надо.
–  На свадьбе-то он будет?
– А как же без него? Очень надеемся. Мы бы с Кирой хотели, чтобы он нас венчал.
–  Это надо в день регистрации делать?
– Нет, что вы, теть Тонь. Не важно, в любой другой день тоже можно. Некоторые через много лет после свадьбы венчаются, когда и дети уже выросли.
– Да-да, вспомнила. Наша-то соседка по даче со своим год назад обвенчалась, Людмила Геннадьевна и Петр Игнатьевич. А им уже за 60.
–  Ну, мы столько ждать не собираемся, правда, Киреныш?
– Нет, конечно. Венчаются в старости, когда поздно к Богу пришли. Кто-то из детства это чувство вынес, кто-то уже в сознательном возрасте уверовал, крестился.
– А я даже не знаю, крещена ли? – задумчиво сказала тетя Тоня. В годы моего детства подобную информацию не афишировали, а спросить уже не у кого.
– Теть Тонь, это неважно. Если вы надумаете покреститься, там в таких случаях специально оговаривается: “аще (если)  не крещен”. Ну, это я к слову.
Потом тетя Тоня ушла домой, а друзья сидели еще долго, вспоминая, как они познакомились и какими в первый раз увидели друг друга.

Денис припомнил тот вьюжный мартовский день и молодого мужчину в приемном покое, в мотоциклетном шлеме. Это тогда больше всего Дениса поразило. “В такую погоду на мотоцикле гоняет только безумец”. А сбили-то на переходе, пешего, нелепо как-то. C другой стороны – повезло, у мотоциклистов травмы чаще всего очень тяжелые, вплоть до несовместимых с жизнью.
 Кира по случаю рассказала, как они в детстве возвращались с рыбалки, уже почти стемнело. И в канаве недалеко от дачи нашли лежащий мотоцикл и мотоциклиста. И, кажется, там еще девушка была, пассажирка, но она не пострадала. Родители  друга, с которым рыбачили, сказали, что парня трогать нельзя, вдруг позвоночник сломан. Вызвали скорую. Потом мать того парня приходила, благодарила, они в соседней деревне жили. Он долго в больнице лежал, но поправился, сам ходил.
– Столько лет с тех пор прошло, – задумчиво произнесла Кира, – и вдруг вспомнилось. А ведь тогда мобильников еще не придумали. Куда-то надо было бежать, чтобы позвонить.
– Да, сейчас скорую проще вызвать, – сказал Денис, – только вот ехать, если пробки на дорогах, сколько еще придется? Я в тот день, помнится, переживал, как бригады в такую метель пробираться будут. Видимости никакой, скользко, машину заносит. Я несколько лет на Скорой после мединститута проработал. Очень тяжело было. Чаще всего именно из-за бессилия – не успеем!
– А ты мне, док, сразу понравился, – улыбнулся Алеша, – такой настоящий, прямо, как из фильма. Мама любила сериалы про врачей смотреть.
–  Это считать комплиментом?
– А что, непохоже? Надежный, спокойный, такой не будет обманывать и очки втирать.
–  Кто бы мог подумать, – пробормотал Денис себе под нос, – а мне кажется, что я постоянно вру. Больным, их близким, начальству. Сам себе тоже.
–  Себе мы врать мастера, – подтвердила молчавшая до той поры Алена.
– Вам не кажется, что наш разговор в какое-то странное русло свернул? – удивился Алеша.
–  Похоже на то.

8.
Вдруг Алеша спохватился:
– Вот еще о чем я хочу вспомнить и сказать. Как быстро иногда меняется человек. Тот Алеша Крутилин, которого машина сбила в марте, и я сейчас – это совершенно разные люди. А в промежутке еще один был, или даже несколько. Возможно, Денис, ты это и заметил. Я же тогда остался совершенно один. Мама умерла. Это не от меня зависело. А то, что друзей и подруг рядом не оказалось, это моя вина, валить не на кого. И я вдруг пришел к выводу, что если бы не авария, шел бы я шел по жизни безмозглым тамагочи, как тетя Тоня выражается. Хоть и шлем у меня на голове в тот момент был, мозги мои всё же перетряслись. Я стал понимать цену не только компам или там мотоциклам, но и людям. И тогда рядом оказались все вы. Денис, потом Кира. И таким, какой я сейчас есть, я бы без вас, мои друзья,  в жизни не стал.
Денис покивал головой:
– И я тоже на эту тему размышлял. Вокруг коллеги, пациенты. И вдруг из больного в твоей палате вылупляется друг. Извините за странную терминологию. Но я именно так это тогда ощутил. И для меня это тоже невероятный подарок судьбы. Такие друзья, как ты, Алексей, как Кира – на дороге не валяются. А за Алену тебе, Кира, лично огромное спасибо. И годовая премия радости. Но знаешь, Алексей, мне кажется, что твой поток сознания и осознания меня тоже задел рикошетом. Ты мучился сомнениями, пытался в себе разобраться. К этому, возможно, тебя я немного подталкивал. Иногда. Мне почему-то  это казалось очень важным, и в первую очередь для меня самого. Некоторые вопросы возникали как бы без моего участия, над какими-то словами я долго размышлял, как лучше выразить. И  сам на те же вопросы пытался ответить.
–  Мы с тобой в  первые недели очень много разговаривали. Теперь мне кажется, что ты целыми днями со мной беседы вел. Ты всегда рядом оказывался, если я совсем унывать начинал. Когда только успевал оперировать, других больных на ноги ставить?
– Знаешь, в те дни я тоже этому удивлялся. Но, наверное, срабатывал какой-то переключатель или предохранитель, вхожу  в операционную, все посторонние мысли прочь!
–  Высший класс!
– Алеша, я вот… не умею вслух пафосные слова произносить. Про себя – пожалуйста, – Денис помолчал. – Ты теперь для меня, как фронтовой товарищ, что ли. Я не могу более удачного сравнения подобрать. Вообще-то, помнится, мы с тобой на эту тему уже говорили…  в больнице. Там,  на фронте, день за три считаются.  На мою долю война не выпала. Мама и папа тоже после войны родились. Хотя кое-кто из их поколения всё же успел поучаствовать в… локальных военных конфликтах. Но я хорошо себе это представляю. Фронтовое братство – это нечто особенное.
– Я понимаю. Врач и пациент тоже, вроде, как на войне, и враг у них общий. И значит, мы победили?
– Конечно, победили. Алеш, ты давай… скорее набирай форму. Мне просто безумно хочется с тобой побороться, – Денис растерянно пожал плечами, – эта абсурдная мысль посетила меня, когда еще ты у меня на отделении лежал.  Абсолютно необъяснимая.
– Внезапно. Впрочем, кто нам мешает прямо сейчас этим заняться? Но только… ты понимаешь, что ноги у меня еще не очень.
– Разумеется, я всё понимаю. Можно только руками. Барышни, разошлись, освободили нам место!
Алена с Кирой шарахнулись в сторону, с изумлением глядя на двух мужиков, которые принялись кататься по полу, пытаясь пересилить один другого. Пыхтели, кряхтели. Алена попробовала немного охладить Дениса:
–  Эй, травматолог, ты там не повреди человека!
–  Сам сломаю – сам починю, – сдавленно пробормотал Денис.
Схватка шла с переменным успехом. Вдруг Алексей вскрикнул. Денис мгновенно отскочил, встал на колени, склонился над другом:
–  Больно?!
– Ты мне на волосы наступил, я чуть было без скальпа не остался! – и Алеша захохотал. Денис присоединился к нему. Потом и Алена с Кирой. И вдруг у Киры потекли слезы из глаз.
–  Кирочка! Что с тобой? – всполошилась Алена. – Не плачь!
– Оставь, не мешай, – отвела ее руки Кира. – Это я от радости. Я его никогда таким не видела.
Отдышавшись, Алеша сказал:
– Кир, жаль, что ты не догадалась нашу битву заснять. Я бы Александру Ивановичу отослал. Наверное, ему было бы интересно.
– Ладно, народ, хорош буянить! Пошли чай пить, – спохватилась Кира, – вроде о каком-то торте речь шла?
Алена с Кирой гремели на кухне посудой, Денис расставил по местам сдвинутые к стенкам стулья. Шагнул к двери. Оглянулся – не надо ли помочь Алеше подняться.  Тот перехватил его взгляд, улыбнулся:
–  Всё нормально, справлюсь.

9.
За  чаем Алексей продолжил разговор:
– Друзья, меня что-то опять на философию потянуло. Я никак для себя не могу понять, внимательность к чужим переживаниям, к чужой боли, ну, как у Дениса, к примеру, – это врожденное свойство, воспитанное, или еще как?
– Наверное, по-разному случается, – предположила Алена, – кто-то таким родился, ему в медицину прямая дорога.
– Не уверен, – возразил Денис, – сверхчувствительные не выдержат, если слегка не очерствеют. Но и совсем бесчувственный человек тоже не слишком подходит для нашей профессии.
–  А ты сам какой?
– Средний. Но мне кажется, что с годами я более внимательным к людям становлюсь и снисходительным одновременно.
–  Эээ?
–  Не к себе, разумеется, снисходительным – врачебные ошибки слишком дорого стоят. К чужим странностям, недостаткам. А изначально я самый обычный пацан был: над раздавленными улитками не плакал, котятам лапки не перевязывал. Правда и из рогатки по голубям не стрелял. Работа у меня такая, что я должен где-то посередине находиться в плане чувствительности. Быть осторожным и немного толстокожим в то же время. Что касается того, о чем Алеша говорил: умение понять себя и другого человека, встать на его место, в его шкуру влезть – у кого-то этот дар изначально присутствует. Кто-то потом его вырабатывает или нарабатывает… как правильнее выразиться… но…  да, пожалуй, чаще через какие-то потрясения.
– Наверное, так. Вряд ли можно предположить себе ситуацию: живет себе человек, живет и в ус не дует. Только о себе, любимом, думает. И вдруг – хоп! – просыпается в один прекрасный день совсем другой типаж. Так не бывает! – уверенно заявила Кира.
–  Значит, что-то должно все-таки произойти?
–  Пожалуй, да.
– Вот и вернулись мы к тому, с чего начали. Авария, болезнь, потеря, внезапное одиночество – и человек начинает задумываться. О себе, о других людях. Вот только к какому выводу он придет? Не спрогнозировать, – Алексей задумчиво покивал головой.
–  Да, конечно, Алеша, я с тобой согласен. Может и на всех обозлиться.
– Мне кажется, что от воспитания много зависит, – Кира потерла лоб, –  еще от того, кто рядом в тот момент оказался.
– Так что не моя это заслуга, что я… поумнел, что ли,  – Алексей взглянул  на Дениса, тот смущенно отвернулся, – не моя, а дока. А потом и Киры.
– А я-то тут при чем? Мы с тобой вроде не так уж и много разговаривали, – удивилась Кира.
– Не важно, ты просто рядом была. Даже когда мы и ссорились, я всё равно твое присутствие чувствовал.
– Странное и тонкое существо – человек, – вздохнула Алена. –  Как бережно надо к ним относиться… к человекам.
– Помнишь, бабушка того паренька, Юрика, тоже с ним об этом говорила? Как-то вдруг перекликнулось.
– Значит, все-таки – пережившие больше трудностей, бед – более склонны к сочувствию?
– Вроде того, – подтвердила Алена, – это, конечно, не абсолютный закон, но статистически достоверный, мне так кажется.
– О! – Денис вдруг вскочил, – момент, – он заходил по комнате, пытаясь что-то припомнить, от нетерпения щелкая пальцами, – вспомнил:  у Окуджавы… вы про  него слыхали?
Алеша и Кира кивнули, Алена помотала головой.
–  Был во второй половине прошлого века такой поэт, писатель. Он на свои стихи песни пел. Да они на слуху, только автора обычно не знают. У него в одной песне так сказано:
“А душа, уж это точно, ежели обожжена,
Справедливей, милосерднее и праведней она”.
– Не мы одни над этим головы ломаем, – задумчиво сказала Алена, – если бы люди чаще обо всем этом задумывались, и мир, наверное, лучше бы был.
–  Пожалуй, – согласился Алексей. – А вот мне послышалось или нет, что когда мы тут с Денисом резвились, ты, Кира, сказала, что меня никогда таким не видела? Кира, ну вот опять слезы. Я сам себя таким не видел… последние …дцать лет. Разумеется, я и смеялся, и шутил, и приятелей подкалывал. Но это всё было, как бы сказать, с оглядкой. Не до конца. Я был достаточно закрытым человеком. Боялся допускать в себя, но и в других не лез. Боялся привязываться, чтобы потом не страдать от разлуки. От потери. Это стало моим вторым Я. И так искренне я, наверное, с детства не смеялся.
Алена спохватилась:
– Мне кажется, начали мы с вами про одно говорить, а съехали на другое. Но не важно. Кто-то слышит другого человека, чувствует его боль. Кто-то нет. Почему-то подростки – себя вспоминаю в старших классах – много размышляют над разными глобальными темами. Кто я? Зачем живу? Почему люди предают? Куда идет человечество? Думают, приходят к каким-то выводам, иногда смешным и нелепыми, но думают. А вырастают и перестают думать. Живут, как все. Если чего-то вдруг не случается в их жизни.  Внешний толчок обычно нужен.  Как-то так.  Дикси!
Денис захлопал глазами:
–  Ты, Ален, собираешься в магазин сбегать?
–  Кира! Алеша! Можно, я Дениса стукну? Что он придуривается?
–  Я не придуриваюсь, я серьезно.
– Значит, ты в институте не только такие предметы, как акушерство и гинекология, прогуливал, но и латынь?
–  При чем здесь латынь?
–  А как с латыни слово дикси – dixi – переводится?
–  А… вот ты про что. И как?
–  “Я сказал!”
–  Припоминаю-припоминаю.
–  Я и говорю:  троечник!
–  А троечники живучее отличников, это всем известно.
Наконец, Кира не выдержала:
–  Да будет вам препираться!
– А откуда она про акушерство знает? – не сдавался Денис, – У нас, действительно, препод по этому предмету ужасно занудный был. Почти все его лекции прогуливали, потом на “тройки” с трудом сдавали. Ну, кто не собирался в гинекологии специализироваться, разумеется.
Алена даже хлопнула в ладоши:
 – А ведь я наобум сказала. Угадала! Круто! Внутренний голос и интуиция – это мое всё!
– Я всегда об этом догадывался, – кивнул Денис, – буду впредь осторожнее, чтобы ты меня не раскрыла.
 Алексей подвигал плечами, покрутил головой,:
–  Отвык я так долго на одном месте сидеть.
Помолчали.
–  Чай будем пить?
–  Совсем за разговорами забыли, у нас же торт Аленин есть.
– Кто забыл, а кто и нет, – невнятно произнес Денис, загружая себе в рот очередной кусок торта.

– А мы с Денисом заявление подали,  – призналась Алена, когда они уже стали собираться, – за всеми нашими умными разговорами из головы вылетело. И Денис не напомнил.
–  И? Когда свадьбу гуляем?
–  Семнадцатого декабря.
–  Вот здорово! Вы молодцы, ребята.

10.
 Алексей составил себе расписание и старался его придерживаться. Подъем, зарядка, тренировка, работа до обеда. Бассейн и ЛФК, оказалось, есть в районной поликлинике. Занятия четыре раза в неделю. Вечером еще работа. Пока Алексей был в реабилитационном центре, Кира закончила курсы массажа при поликлинике.  Сертификат там не выдавался, но Алеше помогать она сможет.
Отец Валерий хоть и планировал приехать в их город до начала Рождественского поста, но не смог. Кира и Алеша съездили в ЗАГС и подали заявление на конец января.
Как-то вечером Алешу вдруг осенила идея:
–  Кира, тебе надо сдавать на права. У меня есть категория А – это мотоцикл. Я потом, конечно, сдам и на В, но это еще когда. На ручное управление переучиваться нет смысла, надеюсь, оно мне не потребуется. Какое-то время ты меня возить будешь.
– Леш! А ведь права-то у меня есть, я их еще в институте получила, с подругами за компанию записалась в автошколу. Забыла совсем. Машины никогда не было. Осталось вспомнить, где они лежат и узнать, действительны они еще или нет. Ты мне будешь помогать теорию всю заново прогнать? И надо будет взять инструктора, чтобы он меня поднатаскал, всё уже сто раз забыла.
– С удовольствием, заодно сам повторю.
Кира нашла инструктора, прибегала с работы, наспех перекусывала и уходила на занятия. Еду готовить попросили тетю Тоню, та с удовольствием согласилась. Ходил Алеша уже заметно лучше, ноги окрепли, но спина еще побаливала. Поэтому приходилось опираться на костыли, но Алеша надеялся, что скоро будет управляться с одной тростью. Но по лестнице подниматься пока не получалось. Если бы ступеньки были чуть ниже!
Денис притащил откуда-то несколько обрезков толстых досок, обстругал их и сколотил что-то вроде тренажера-лесенки из 4 ступенек. Пока они были в два раза ниже обычных, для первых тренировок это было в самый раз.

Во второй половине ноября Кире понадобилось на пару дней съездить в Саратов. Надо было оформлять документы, связанные с тетушкиным завещанием. Как раз сроки подходили. С дорогой туда-сюда выходило около четырех дней. Кира особо не беспокоилась, оставляя Алешу одного. Сам прекрасно справляется. В случае чего тете Тоне или Денису с Аленой позвонит.

Вернулась Кира несколько позже, чем рассчитывала – в среду ближе к вечеру. Дома было темно и тихо. Алеша в эти часы обычно работал у себя. “Тренировку перенесли?” – удивилась Кира. Разделась, отнесла вещи к себе в комнату, заглянула в холодильник – надо срочно что-то покупать или до утра подождет? Дверь в Алешину комнату открыла автоматически, она всегда заглядывала к Алеше, возвращаясь домой.  И с удивлением заметила, что тот лежит у себя на кровати. “Спит что ли или заболел?”
На всякий случай на цыпочках, Кира подошла к Алексею. Еще с трех шагов ее как-то насторожила поза, в которой он лежал – вытянувшись на спине и запрокинув голову. Сердце ухнуло вниз: “Живой?” Дыхание было слышно, полуприкрытые глаза смотрели на Киру. Ей показалось, что Алеша ее не видит или не узнает. Стало страшно. Кира опустилась на корточки, провела рукой по волосам, лбу – жара нет. Тормошить его она боялась, мало ли.
–  Алешенька, милый, ты меня слышишь?
Алеша прикрыл глаза. Попытался что-то сказать, в горле пискнуло. Откашлялся:
–  Пить…
Кира метнулась на кухню, принесла воды, осторожно приподняла Алешину голову, дала напиться. Несколько минут он лежал, глубоко дыша и приходил  в себя.
–  Ты говорить можешь? Что случилось?
–  Погоди… сейчас…
Кира села на пол рядом с изголовьем кровати. Наконец, Алеша длинно и прерывисто вздохнул.
– Слава Богу, ты дома. Я уже отчаялся было. Вдруг с тобой что-то случилось и ты не вернешься… – Алеша закрыл глаза. – Извини, слаб я что-то стал, того и гляди разревусь.
– Шутить уже можешь, значит, всё не так плохо, – Кира тоже старалась удержаться от слез, хотя острая жалость пронизывала ее с головы до пят.
–  Мне кажется, что я так неделю лежу и никого нет рядом.
–  Так что произошло?
–  Я не помню. Да погоди, не пугайся. Я не в том смысле. Какой сегодня день? Среда? Значит не так уж и давно валяюсь. Я в понедельник решил немного себе прибавить нагрузки. Наверное, не рассчитал.
–  И что? Что ты такое изобрел невероятное?
–  Денисовскую лестницу я вроде уже освоил. Решил вырваться на оперативный простор. На большой потренироваться.
–  И?..
–  И… – хмыкнул Алеша, – и попал. Вниз всё вроде нормально шло. Спустился до площадки, один пролет, одиннадцать ступенек. Я считал. Постоял, отдохнул, пошел наверх. На три ступени поднялся, что-то не так. Еще три. Стою, не могу отдышаться почему-то, пот градом льет. И всё – дальше никак. Сесть боюсь, вдруг потом не встану. Стоять – ноги трясутся. Телефон дома оставил. Всего-то каких-то пять ступенек осталось. Но не могу ногу наверх затащить. “Господи, помоги!” – взмолился. Постарался успокоиться. Кое-как повернулся спиной, сел, костыли наверх закинул. Так на руках и подтягивался. Руки, к счастью, нормально работали. Наверху еще посидел. Понимаю, что встать сам не смогу. Хорошо, что никто меня не видел. Так же в квартиру заполз, дверь-то я не захлопнул. Дома в себя маленько пришел, просто лежал в прихожей, вдохи и выдохи считал, как нас учили. В кресло забрался. До вечера всё было нормально, Денису решил не звонить. А ночью… Не знаю, что произошло. Лежу, весь мокрый от пота, температуры вроде нет. Ни рукой, ни ногой пошевелить не могу. И ведь боли особенной нет, разве что в спине немного. И чувствую всё – пальцы, коленки, ступни, а двигать не могу. Не выходит. И вот тогда я испугался не на шутку. Паническая это была атака или еще что – понятия не имею. Время не движется, мыслей нет никаких, молиться не могу. “Господи, Господи…” и всё. Сколько прошло?  Пить охота. И тут ты появилась.
–  Получается, ты полтора с лишним суток здесь провалялся?
–  Выходит – так.
–  А сейчас  руки-ноги стали шевелиться?
–  Я боюсь. Боюсь пробовать. Вдруг всё снова?
– Так. Спокойно. Как говорила моя бабушка, начнем, благословясь. Помоги, Господи, рабу Твоему Алексею. Матушка Богородице, помоги. (Откуда нужные слова берутся?) Вот я держу твою руку. Чувствуешь?
–  Да.
–  Сожми мои пальцы.
–  Жму. Получилось?
–  А ты думал? Руку мне не сломай! Теперь ноги. Смотри, я провожу сверху вниз ладонью – чувствуешь?
–  Да, пробую двигать.
–  Видишь, ничего страшного. Живой, теплый, настоящий.
И вот тут Кира не выдержала и расплакалась.
–  Ну, что ты, малышка? Всё же хорошо. Теперь-то что?
– Перепугалась. Подожди, сейчас немного поплачу и успокоюсь. Но Денису ты всё же позвони.
–  Слушаю и повинуюсь.
Денис приехал, выслушал всю историю, осмотрел Алексея и прописал постельный режим до воскресенья. В ванную, в туалет, на кухню поесть – можно и нужно, всё остальное время в кровати. Упражнения тоже из положения лежа.
– Ты просто дал себе непосильную нагрузку. Организм из режима запредельного возбуждения ушел в запредельное торможение. Отключился, попросту говоря. Кончиться могло плохо, тебе просто повезло.  С такими вещами не шутят, понял?
– Понял-понял. Практика – критерий истины. Обещаю, больше так глупить не буду.

11.
Похоже, что организм Алексея понял, что хозяин  отступать не намерен. Где-то через месяц Алеша поднималась до своей квартиры в четыре приема с передышками. И это уже была свобода.
После этого достижения Алексей написал письмо Александру Ивановичу из Центра “Вишневый сад”, просил совета, как заниматься дальше. Тот предложил прислать видеозапись того, как Алеша выполняет упражнения, поднимается и спускается по лестнице, чтобы консультация была, как можно более  продуктивной. Через несколько дней он сам позвонил Алексею. Похвалил за успехи, видно было, что он искренне рад за Алешу. Потом он детально разобрал все присланные сюжеты, указал на ошибки и объяснил, как их надо исправлять. В заключение он сказал: “Не буду обманывать, в космонавты вас не возьмут. Сейчас вы встали на ноги, следующей задачей для вас будет учиться ходить без костылей. Надеюсь, с этим вы успешно справитесь за пару-тройку месяцев. При необходимости пользуйтесь тростью, стесняться нечего. Но вы должны понимать, что любое сильное напряжение, стресс, болезнь – могут привести к рецидиву. Снова заболит спина, опять какое-то время придется использовать костыли. Примером для вас должна служить жизнь Валентина Дикуля. Он собрал себя заново после тяжелейшей травмы, используя разработанные им самим упражнения. Достиг успехов в спорте, защитил права на свою уникальную методику восстановления после травм, при ДЦП. Под его руководством работают несколько лечебно-диагностических центров. Почитайте про него, очень полезно. Если будут еще вопросы, звоните, пишите.
Алеша отключился, посмотрел на Киру, которая тихонько сидела рядом, вслушиваясь в разговор,  Алеша не делал из него тайну.
– Вот так. Всё, что Александр Иванович сказал, не стало для меня неожиданностью, как-то так я это себе и представлял. “И вечный бой, покой нам только снится…”
– “Летит, летит степная кобылица и мнет ковыль”. Блок Александр. А ты знаешь его “В густой траве пропадешь с головой…”?
–  Нет, не слышал. Я в поэзии профан.
–  Мне кажется, что там описан идеал женщины, если не для всех мужчин, то для многих.
–  Расскажешь?
–  Да, повторю только, давно его не вспоминала.

В густой траве пропадешь с головой,
В тихий дом войдешь, не стучась…
Обнимет рукой, оплетет косой
И, статная, скажет: ”Здравствуй, князь,
Вот здесь у меня – куст белых роз,
вот здесь вчера – повилика вилась.
Где был, пропадал? Что за весть принес?
Кто любит, не любит, кто гонит нас?”
Как бывало, забудешь, что дни идут,
Как бывало простишь, кто горд и зол.
И смотришь – тучи вдали встают,
И слушаешь песни далеких сел.
Заплачет сердце по чужой стороне,
Запросится в бой – зовет и манит.
И только скажет: “Прощай, вернись ко мне…”
И опять за травой колокольчик звенит.

– Ты, пожалуй, права. Мужчина уходит и возвращается, жена провожает и встречает, и ни слова упрека или недовольства. Заплачет сердце по чужой стороне, не по своей.
– Да, но и жена не у окошка в слезах сидит. Цветы сажает, делами мужа интересуется. А ты знаешь, что такое повилика?
–  Понятия не имею, и почему она вчера вилась, а сегодня нет?
–  Это сорняк вредный, выдернула всю – нет сегодня.
–  Преклоняю колени перед твоей эрудицией.
– Хватит издеваться, в школе учителя хорошие были, еще старой закалки, требовательные.
–  Расскажи еще что-нибудь.
–  Давай в другой раз, сходу я не всегда могу вспомнить. И ты мне тоже расскажи или прочитай, что на душу легло.
–  Озадачила, надо подумать.

12.
Вот так сидит автор и думает, к какому эпизоду дальше приступать. Как вязальщица обдумывает цвет пряжи, узор, а потом набирает первые петли и пошло вязание. Петелька за петелькой, буковка за буковкой.

Дни летели незаметно, без ярких событий, без происшествий. Четкий распорядок дня, чтобы успеть как можно больше. Как там Толстой писал про несчастливые и счастливые семьи? Но счастье – это отдельные мгновенья. У счастливых семей  жизнь – не ежедневный фейерверк букетов, золотых колец и бокалов с шампанским. Это работа, учеба, бытовые заботы. Только все это окрашено теплым неярким пламенем взаимной любви. Хотя бывают и яркие щемящие вспышки – вот это сейчас – счастье? Да, оно! Рука в руку, душа в душу. Понимание с полуслова, с полувзгляда. Бывает, рассмеются оба одновременно.
– Ты что?
– А ты?
– Видишь, как эта салфетка свесилась, на грустного белого медведя у полыньи похожа.
–  Или у ванны, из которой вода ушла.
–  Почему бы и нет. Ты такая смешная, когда смеешься.
–  А что, грустной надо быть в такие моменты? – состроит постную мину, и снова обы покатывается со смеху.
Отец Валерий звонил каждую неделю, обычно в воскресенье вечером. Интересовался, как проходят Алешины тренировки. Как сдала Кира зачеты в автошколе? На вырученные от продажи планетохода деньги купили немолодой “опель”. Почти каждый раз отец Валерий спрашивал, ходят ли они в храм, причащаются ли. А они? Что им было сказать? Нечего. Когда были последний раз? Помнится, Кира вернулась из Саратова, нашла Алешу в плачевном состоянии и решила: “Обязательно схожу в церковь, завтра же!” Но образовались неотложные дела, одно, другое. Работа, вождение. Кира понимала – нехорошо, но старалась загнать эту мысль куда подальше. Отец Валерий не укорял, не стыдил, только с грустью смотрел на Алешу и Киру, когда они, опустив глаза, переводили разговор на другую тему.
Начался Рождественский пост. Отец Валерий вкратце рассказал, как они могут попробовать его исполнять, если решатся, конечно. Алеша вяло кивнул, Кира промычала что-то невнятное. Отец Валерий  не стал продолжать.
До свадьбы Дениса и Алены оставалось десять дней. Кира с подругой ходила по цветочным магазинам, обсуждала меню. Свадебное платье, туфли, прическа. Не сказать, чтобы Киру эта тематика особо вдохновляла, но надо было поддерживать Алену, делать вид, что на полном серьезе размышляет о том, как лучше украсить стол, какие цветы  использовать для  фаты: живые или искусственные.

13.
Вызов с незнакомого номера неизвестного оператора раздался ближе к полуночи. Алеша не стал отвечать на звонок, мошенников развелось выше крыши. Через пять минут позвонили снова. Кира забеспокоилась – вдруг, что важное? Коллекторы в это время обычно не звонят, да и кредитов неоплаченных и прочих долгов нет у них вроде. На третий звонок Алеша все-таки ответил.
Кира с любопытством смотрела на него, пытаясь по репликам понять, в чем дело.
Но когда Алешино лица мгновенно осунулось, посерело, и он встал – любопытство сменилось страхом. Что случилось? Алеша нажал отбой и повернулся к Кире.
– С дядей Валерой очень плохо, он в больнице с инфарктом.
Кира прижала ладонь ко рту и замотала головой:
– Нет, нет! Да что же это за напасть, из одной ямы выбрались и сразу в следующую? Я так не хочу!
Алеша стукнул себя кулаком по лбу:
– Говорил же мне Денис! Он, когда последний раз при нашем разговоре с крестным присутствовал, обратил внимание, что дядя Валера выглядит не очень. Пусть, мол, отец Валерий в медпункт сходит, кардиограмму сделает. Я забыл, из головы вылетело. Что теперь делать?
–  Кто звонил?
– Из храма кто-то, на планшете крестного мой номер чаще всего набирался, на самом верху списка стоял. Мне надо ехать.
– Куда? Он же не в Гольцово, в городе, возможно, в области. К нему тебя всё равно не пустят.
– Но мы же должны что-то делать! Надо Денису позвонить, у него наверняка знакомые кардиологи есть.
– Посмотри на часы! В такое время Денис будет искать кардиолога? …Или все-таки позвонить?
Алеша набрал номер Дениса, поставил на громкую связь, в двух словах рассказал, что случилось
–  Погоди, не пори горячку, скажи членораздельно, что тебе сообщили?
–  Инфаркт. Больше ничего не знаю.
– В любом случае надо ждать утра. У нас 12 ночи, там, должно быть уже два часа? Так?
–  Ну, да.
–  Никто ничего нам сейчас не скажет.
–  Но утром может быть уже поздно! – Алеша чуть ли не плакал. – Должен же быть какой-то выход!
Первой опомнилась Кира.
–  Стоп, все молчим, думаем. Дышим. Так тебя, Алеша, учили?
Алеша сел на кровать, обхватил голову руками.
–  Не могу.
Кира топнула ногой, потрясла Алешу за плечо.
– Алексей! Остановись. Вдох-выдох, вдох-выдох. Не хватало еще тебе с рельс сойти. Помнишь, что тебе Александр Иванович говорил? – Кирин голос звенел.
Алеша поднял голову и посмотрел Кире в глаза. Нахмурился, потер лоб, выдохнул.
– Да. Александр Иванович. Помню. Про стресс и прочее… совсем некстати. Так, отставить панику. Всё, Кира, я в порядке, – Алеша прерывисто вздохнул, – что бы он нам сейчас сказал?  Крестный, я имею в виду.
– Это как раз ясно: надо молиться, – подал свой голос Денис, – Алена вроде не должна спать, я ей все расскажу. Мы тоже с вами. Помолимся. Как сможем. Держитесь, ребята.
–  Спасибо, тебе, Денис.
Алеша взял свою Нерушимую стену, поставил на подоконник, так ему почему-то показалось правильным. И оба замерли перед иконой. До Бога доходит любая молитва от сердца, даже если это просто: “Господи, Господи! Господи!

 Утром Денис после сорока минут в интернете и множества звонков смог, наконец, узнать, что отец Валерий лежит в областной больнице, куда его доставили поздно ночью. Состояние тяжелое, но стабильное.
– Алеша, ехать тебе туда смысла нет. А вот молиться, записку подать, что там еще у вас принято, можно и здесь.
И все равно Алеша беспокойно переходил из комнаты в комнату, пытаясь как-то унять тревогу. Кира взяла его за руку, остановила.
– Погоди метаться, ты лучше вспомни наш последний разговор с отцом Валерием. О чем он больше всего беспокоился, о чем просил?
–  Кира, Кира. Эх!  А ведь мы когда еще обещали ему?
– Если обещали, значит, надо исполнять. Я, когда ты фордыбачил, поняла: если просишь что-то у Бога, значит, надо к Нему свой шаг навстречу сделать.
–  И?
–  Как обычно бывает: там забыла, тут поленилась. А потом вроде – пронесло. А ведь та женщина благодарить пришла, я тебе про нее, кажется, рассказывала.
–  Было что-то такое.
–  А мы с тобой Его благодарили, когда помирились, когда ты ходить начал?
– Кира! – взмолился Алеша. – Я сам про это всё утро думаю, свинья неблагодарная, одно слово!
– Бить себя в грудь большого ума не требуется. А вот исправляться? –  Кира вздохнула.
– Это точно, болтать и обещать – мы с тобой мастера. А вот от слов к делу перейти, – хмыкнул Алеша, – как себя заставить?
–  Вместе, наверное, легче.
–  Да, милая, пойдем дяде Валере помогать.
Легко сказать. А как надо молиться? Нашли в Кирином молитвослове молитвы за болящего, но незнакомые слова не трогали душу. И спросить было не у кого. Дочитав, последнюю строчку, Кира взглянула на Алешу.
–  Мне кажется, мы что-то неверно понимаем.
– Вот дядя Валера поправится, мы его подробно обо всем расспросим.
Кира сжала Алешину руку:
–  Конечно, спросим, а сейчас как?
–  Наверное, опять своими словами. Только я про себя буду.
–  Да, конечно.
Кира прижалась лбом к холодному стеклу и еле слышным шепотом проговорила:
–  Господи, пусть отец Валерий поправиться, пожалуйста!
Подумала,  хотела продолжить:
–  Если он… тогда… – и оборвала себя.
 “Какой-то неуместный торг получается, если – то…”

И опять пришла мысль: “Начинать надо с себя. А что от нас Богу нужно? Чтобы мы ходили в храм, причащались, исповедовались. Ему это от нас нужно?!”
Кира не подозревала, что над подобными вопросами бились многие умные и образованные люди.
“Наверное, все-таки это нужно нам самим. Жертва Богу дух сокрушен,” – всплыло в памяти.
“Помнится,  я где-то здесь читала, – сдвинув брови, Кира листала молитвослов,  – вот, 50 псалом: Сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит… как пробраться через дебри непонятных слов?”
Можно посмотреть перевод на русский. Интернет подсказал: Сердце сокрушенное и смиренное Бог не отвергает – это уже понятнее. Сокрушаться о своих грехах, раскаиваться в них.
Отец Валерий объяснял про исповедь, но Кира тогда особенно не вникала, другое беспокоило ее.
А сейчас Кира вдруг вспомнила свой детский сон, будто сидит она на огромной птице, зарывшись в мягкие и теплые перья. А птица летит над миром. Внизу леса, зеркальца озер, ниточки рек. И свое ощущение надежности и уверенности. Всё будет, как надо.
 ”Говорят, надо предать себя в руки Божии, вверить себя Ему полностью. И тогда всё будет… хорошо? Как надо – так и будет”.
– Лешик, я сегодня вечером в церковь пойду, когда я там последний раз была – и не вспомнить. Исповедуюсь, завтра причащусь. Пусть отец Валерий хоть об этом не переживает. И нам с тобой это надо, чтобы сил хватило. Они нам очень нужны.
– Да, Кир, нам нужны силы, и чтобы молиться толком и вообще. Жизнь – причудливая штука, пытается нас чему-то научить, тычет носом, а мы, как слепые котята, все норовим уползти и провалиться в какую-нибудь мерзкую яму, – согласился Алеша.

14.
После окончания вечерней службы, Кира и Алеша подошли к отцу Сергию, рассказали про болезнь Алешиного крестного, и спросили, как они могут ему помочь?
– Алексей, я рад вас видеть в добром здравии. Кира заходила как-то, когда вы в санаторий уехали, рассказывала про ваши успехи. Что касается болящего протоиерея  Валерия, он ведь протоиерей?
Алеша пожал плечами:
–  Я не спрашивал.
–  Ну, Господь знает, я в алтаре помолюсь. А вы подайте записку на сорокоуст, это будут сорок дней молиться. И вы сами просить Бога не забывайте, Матушку Богородицу, целителя Пантелеимона. Не так давно прославлен святитель Лука (Войно-Ясенецкий), он практически наш современник. Врач-хирург, автор многих трудов по хирургии, и в то же время архиепископ. У нас в лавочке есть его икона.
–  Кира, давай купим! Какое лицо интересное и строгое.
– Вы не бойтесь своими словами с Богом говорить. Старинные молитвы, несомненно, важны, там каждое слово веками выверено. Но с непривычки они кажутся во многом непонятными. Постепенно разберетесь. Всё будет хорошо, Господь управит.
Отец Сергий благословил Алешу и Киру, и они собрались было идти, но батюшка задержал Алексея.
– Я бы хотел видеть вас в храме почаще, вы же понимаете, что ваше выздоровление в значительной мере – чудо, не побоюсь этого слова. Кирочка за вас много молилась, крестный ваш.
–  Я понимаю, – Алеша опустил голову, –  я постараюсь не пропускать службы.
Отец Сергий улыбнулся:
– Это вы правильно решили, да укрепит вас Господь! Но я не по этому поводу вас задержал. Есть у нас в приходе вьюнош один. Экстремал малолетний, неудачно на скейтборде трюк выполнял, спину повредил. Из больницы выписали, дома лежит. Там прогнозы вроде неплохие, но мать убивается: не уследила! А парень унывать начал. Не могли бы вы с ним пообщаться?
Глаза у Алеши широко раскрылись, брови поднялись.
–  Я? А что я могу? Я же не врач и не психолог.
–  Опыт у вас схожий, не вам ли понимать, что у него на душе творится?
–  Эээ… ну, да.  Да, конечно, поговорю!
Когда они вышли из храма, Кира поинтересовалась:
–  А что тебе батюшка сказал? Если не секрет, конечно.
–  Какой там секрет. Попросил с одним парнем поговорить, он после травмы дома лежит, на весь мир обижается, как я понял.
–  Я надеюсь, ты согласился?
–  Ну да… Может, действительно человека поддержу.

Информацию про отца Валерия  Денис получал по своим каналам. Последние сведения были: “Состояние средней тяжести, стабильное”
–  Для после инфаркта это почти хорошо, – пояснил док.
Но все-таки крестный пока Алеше не звонил. И Алеша по-прежнему не находил себе места от беспокойства, периодически порываясь лететь в П., но Денису и Кире пока удавалось его отговаривать.
– Пойми, Алеша, там за ним ухаживают милые тетушки из Гольцово или еще откуда, мне доложили. На поправку уже идет. А у нас, между прочим, через неделю свадьба. Ты не забыл?
– Не забыл, не забыл! – уверял Алексей, хотя о свадьбе друзей думал явно не в первую очередь. 

И вот, наконец, он дождался звонка от крестного.
– Алешенька, сынок! Со мной всё хорошо, обещают меня к Новому году домой отпустить. Перепугал я вас всех, ну, так уж вышло. Больница здесь хорошая, кормят прилично, да мне и домашнее приносят матушки наши. Как вы там, Алешенька?
–  У Дениса с Аленой свадьба через три дня, готовимся изо всех сил.
–  Свадьба - это хорошо. Гостей много будет?
–  Человек двадцать.
–  По нынешним меркам немного совсем. Отмечать в ресторане будут?
–  В кафе тут неподалеку
–  Пришлешь мне фото, ладно?
–  Обязательно, дядя Валера. Ты поправляйся, в январе у нас самих свадьба, очень надеемся тебя увидеть. Прилетишь?
–  Постараюсь. Бог даст, и обвенчаю вас сам. Не передумали?
–  Ну, что ты! Мы стараемся в храме почаще бывать, причащаться.
–  Я очень чувствовал ваши с Кирой молитвы, спасибо вам!
–  Ну что ты, дядя Валера, мы еще так мало умеем и знаем.
– Сердце всегда знает, а слова – дело наживное.
Наконец, у Алеши свалилась гора с плеч.
 
В понедельник в дверь позвонил почтальон – заказное письмо на имя Крутилина Алексея. Алеша недоуменно поднял брови, но расписался на нужной строчке. Прямо в прихожей распечатал его, вчитался и начал хохотать. Отсмеялся, покрутил головой и набрал Кирин номер.
– Представляешь, из поликлиники письмо прислали, просят явиться на комиссию по поводу продления инвалидности. А я совсем забыл, что каждые сколько-то там месяцев и так далее.
–  Ага, а пособие получал и совесть не мучила?
–  Так на карту всё идет. И заработок, и эти деньги. Пришли и ладно.
– Дорого бы я отдала, чтобы видеть лица той комиссии, когда они станут сличать документы с оригиналом, – Кира улыбнулась, это было слышно по голосу.
–  В нашей с тобой истории это какая по счету жизнь? Третья, четвертая?
Кира задумалась:
–  Пожалуй, четвертая.
–  Немудрено про все эти комиссии позабыть при таком интенсивном течении.

Позже Алеша рассказывал:
– Я получил сегодня массу удовольствия, ты была права. Председатель комиссии смотрел на меня так, словно я долго втирал ему очки, и вот, наконец, он вывел меня на чистую воду. А еще одна тетенька тщательно сличала паспорт с моим лицом. И данные, записанные во многочисленных бумажках, тоже сравнивала. Пальцем водила по строчке в одной бумаге, перелистывала и искала что-то в другой. Я им предложил ознакомиться с выпиской из санатория, но они недоверчиво переглянулись и отпустили меня. Сказали, что результаты через неделю будут в личном кабинете на Госуслугах.
–  А они тебя хотя бы осмотрели?
– Разделся до пояса, пощупали спину, попросили наклониться, пройтись, еще что-то. Надо будет Денису всю эту историю рассказать.  Пусть посмеется.
–  Денис сейчас в пене и мыле.
–  Типа после бани?
–  Сам ты после бани. Так про лошадей на скачках говорят.
–  У нас это еще впереди.
–  Надеюсь, обойдемся малой кровью.
–  Ааа! День донора?
–  Лешка, зануда, ну что ты к словам цепляешься?
–  Ты так мило сердишься, мне очень нравится на тебя смотреть.
Со смехом Алеша заключил Киру в объятья  и поцеловал.

15.
Отгуляли свадьбу Алены и Дениса. До Нового года осталось совсем немного. В эти темные декабрьские дни Алеша решил устроить себе небольшой отпуск и на три дня поехать на турбазу километрах в семидесяти от города. Через Дмитрия и его фирму забронировали домик. Денис с Аленой обещали к вечеру тоже подъехать. Загрузили вещи и продукты в “опель”. Когда съехали с оживленной трассы, Алеша попросил Киру:
–  Можно, я сяду за руль?
–  А ты когда последний раз машину водил, в 20 лет или еще раньше?
– Обижаешь, начальник. Позапрошлым летом с компанией ездили на рыбалку,  мужики на грудь приняли, а надо было ехать на станцию, девчат встречать. Вот мне и пришлось. Ужасно боялся, что гайцы меня остановят, прав-то нет.
–  А почему ты “В” не получил, ведь “А” у тебя есть?
–  Да думал – зачем, успеется.
–  Ты прям какой-то несовременный.
–  Ну, какой есть. Не нравится – не ешь. Так дашь порулить? Кир, да всё хорошо будет. Я же на костылях из-за спины хожу, а ступни и колени у меня давно нормально функционируют. Ты же видишь, как я гимнастику делаю? И массаж ты на мне отрабатываешь не зря.
–  Ох, не знаю, дорога скользкая.
–  Можно подумать, ты сама крутой спец.
–  Крутой – не крутой, но я очень осторожная.
–  Я теперь тоже осторожный, – вздохнул Алеша, – постарел, должно быть.
–  Хорошо, попробуй, но только до поселка, тут километров пять.
Алеша потер руки и аккуратно перебрался на водительское сиденье.
–  Главное, газ и тормоз не перепутать. Напомни-ка, где – что?
–  Лешка! Ты издеваешься, да?
–  Шучу-шучу.
Алексей осторожно тронулся с места, вел уверенно, несмотря на длительный перерыв, аккуратно затормозил.
–  Всё, меняемся, спасибо, Кира. Ты очень боялась?
– Средне. Я скорее опасалась на патруль нарваться. Но ты явно лучше меня водишь. Надо будет тебе тоже на права сдавать, когда можно будет в автошколу записаться. Пока-то не возьмут. Слушай, а ты с Александром Ивановичем по поводу вождения машины не советовался?
–  Я думал об этом, напишу обязательно. Отчет пришлю, как я сам хожу
.
Вечером довольный Алеша зашел в кухню, где хозяйничала Кира.
– Александр Иванович добро дал. Но не раньше весны. И только не на большие расстояния.
–  Да мы далеко вроде и не ездим.
–  Я думал летом к дяде Валере на машине смотаться.
–  Доживем – увидим.
–  Разумеется. 

Наконец, приехали Денис с Аленой. Кира не уставала любоваться их счастливыми лицами. Помимо прочего, Денис привез свою старую гитару. Ни Кира, ни Алеша еще не слышали, как он поет.
После прогулки и незамысловатого ужина Денис подтянул струны и объявил:
– Щас спою. Если вы решите заснуть, будем считать, что я исполнял колыбельную. Эти песни я услышал от одного парня, когда после третьего курса подрабатывал в заповеднике на учетах. Коля Князьков его звали. Когда я впервые услышал, как он поет… не могу передать того ощущения. Оно и сейчас во мне в глубине где-то живет. Не восторг, не удивление, не могу сформулировать. И слова, и музыка – Колькины.
Куда же ты ведешь, дорога?
Твое начало от порога.
Твое начало от порога,
а след теряется вдали.
Ах, эти голубые дали
Чего-то мне пообещали,
чего-то мне пообещали,
вот только душу не спасли.

Я по дороге возвращался
к друзьям, с которыми прощался,
к друзьям с которыми прощался,
и в вечной дружбе мы клялись.
Вот только где же те ребята?
Они ни в чем не виноваты.
Не виноват и я, ребята,
Дороги только разошлись…

Когда Денис закончил, все долго молчали. Потом Алена спросила:
– А еще?
– Сейчас, дух переведу.

В час, когда на землю тьма упала
а Луна спокойна и ясна,
все деревья, скинув покрывала,
оживают, будто ото сна.
Говорят, друг друга понимая.
Их язык почти, как у людей.
И приходят в город, и гадают
 на ночном асфальте площадей.

–  Денис, почему ты ни разу нам эти песни не пел?
–  Гитара у меня дома живет обычно, на мой день рождения я к вам пришел, про гитару как-то не подумал. А раньше?  “До того ль, голубчик, было”.
Следующий день почти полностью провели на свежем воздухе. Взяли в прокате пару финских саней и покатили по белым и гладким лесным дорогам. Менялись: один везет, другой едет на сиденье, потом наоборот. Алеша тоже попробовал гнать санки, стоя на полозе. Надо сказать, что получилось это у него неплохо. С опорой на спинку сиденья отталкивался одной ногой без особого напряжения. Иногда ненадолго проглядывало солнышко, изредка начинал сыпать легкий снежок, ветра не было. Доехали до поселка, взяли три пиццы и вернулись на базу.
Кира попросила Дениса спеть еще какую-нибудь песню из репертуара Николая.
– Ладно, попробую. Эх, боюсь, что кроме меня и еще нескольких человек уже никто их не помнит.          
Темный город спит давно, по задворкам бродит ветер.
Низачем живет не свете, низачем гоняет пыль, стучит в окно.
Звезды льют голубоватый тихий свет в никуда из темноты.
Память, чудные вечерние цветы, что-то шепчет мне во сне.
– И вот еще одна, кажется, “Канун Рождества” называется:
Сизые сумерки землю одели,
сизые, сизые мчатся метели.
Сизые волки по полю прошли,
Где-то на юге кричат журавли.
 
 – Но самую суть Николая, мне кажется вот такая песня выражает:

Мне музыки не жалко, кто хочет, тот и пойте.
И как хорошей чаркой, вы душу успокойте.
Берите, наливайте, обиды не тая.
А тем, кому понравится, еще сыграю я.

– Ты, Денис, нас просто потряс. Просто невероятные песни. А еще есть какие-нибудь?
– Была шуточная про дворняжек и их генофонд. Еще что-то про Землю. Последние совсем не помню. Может, где-то и записаны.
–  Спой еще что-нибудь!
–  Пальцы болят, давно не играл. Мозолей уже и в помине нет.
Кира подтвердила:
– Я, когда в универе училась, тоже много играла, каждый день по несколько часов занималась. Хоть струны и нейлоновые, всё равно больно очень, пока мозоли не нарастишь. Тогда уже проще стало.
–  Так ты тоже поешь  и мне ни разу об этом не сказала? - возмутился Алеша.
–  Громко сказано - пою. Напеваю, на пяти аккордах подыгрываю.
–  Так спой что-нибудь.
–  Могу попробовать, но если что – помидоры уже съедены и яйца тоже.
–  Ладно-ладно, не увиливай.
–  Эх, попытка – не пытка.
 
А если замертво скрутили
худые мысли сгоряча,
звоните в дверь пустой квартиры
и ждите щелканья ключа.
Там пустота по полу бродит,
там все уехали на юг.
Но ждите, вам сейчас откроют,
накроют стол, вина нальют.
–  А что это за песня?
–  Стихи одного малоизвестного поэта, мелодию я сама сочинила…

 Алена хлопнула Дениса по плечу:
– Помнишь, я тогда к тебе пришла, звоню, никто не открывает. Ну, думаю, остался ты у себя на отделении. А ночь уже была. Села на ступеньку и чуть не плачу, так жаль себя стало. И тут лифт приехал, двери раздвинулись. Ты в магазин торопился до закрытия, меня предупредить забыл.
–  Было дело. Думал, успею до твоего прихода обернуться.
–  Кир, а еще?
–  На одну меня хватит, не более:
 Не забуду я этот год, где бы только я не была.
Меня сердце к нему приведет, как слепого к порогу жилья...

Алена покачала головой:
–  Леш, куда мы с тобой попали? Или ты тоже что-то скрываешь, признавайся.
– Увы, на раздачу талантов я как-то запоздал. Подпеть тихонько могу, но не больше.
– Ладно, господа и господыни, концерт по заявкам закончен. Я есть хочу. Кто со мной на кухню? – встал Денис.

Зима… Холод, стужа, оттепель – всё это вращается внутри самих себя, как прилив и отлив. Где-то внутри зарождается весна, но ее не видно, разве только постепенное нарастание света дает нам понять, что зима не бесконечна.

Три дня пролетели незаметно. Остались в памяти: снег, ветер, солнце, свист полозьев по накатанной дороге. И песни у камина. Камин, правда, только один раз разожгли, когда ударил сильный мороз, и на первом этаже домика стало прохладно. Когда уезжали, Алена обернулась и помахала дому рукой:
–  Спасибо, нам было хорошо с тобой. Не скучай, скоро еще кто-нибудь приедет.
 
16.
В воскресенье после службы Алеша подошел к отцу Сергию:
–  Батюшка, я готов к вашему болящему отроку отправиться.
– Хорошо, я сейчас гляну, вроде его мама еще не ушла, – священник посмотрел по сторонам и окликнул одну из прихожанок, – Дарья Ильинична! Вот молодой человек, Алексеем его зовут, я вам тогда про него рассказывал.
– Здравствуйте, Алексей, вы можете меня просто Дарья называть, я не намного  вас старше. Пойдемте, я вас с Ваней познакомлю. Мы тут недалеко живем.

Раздевшись, Алексей прошел в комнату, где перед компьютером в инвалидном кресле сидел парень лет четырнадцати-пятнадцати.
– Ваня, это Алексей, мы с ним в один храм ходим, он пришел с тобой поговорить, – и Дарья вышла из комнаты, не дожидаясь реакции сына на свои слова.
– Здравствуй, Иван, меня зовут Алеша. Это отец Сергий предложил мне с тобой познакомится.
–  Зачем еще? – буркнул Ваня, не отрываясь от компьютера.
–  Видно будет, – непонятно ответил Алексей.
–  Что видно?
–  А ты можешь ненадолго прерваться?
–  Предположим.
Ваня повернулся лицом к Алексею.
–  Мне сказали, что ты со скейта навернулся. А меня машина сбила.
–  Какая еще машина?
–  Я не помню, не успел увидеть. Говорят, легковая. Если бы грузовик, то…
–  Ну и сбила, несильно, значит. Вон вы ходите, а я… – парень закусил губу.
–  Да, сейчас хожу. Я тебе одно видео хочу показать, смотри, – и Алеша передал мальчику свой смартфон. Кира как-то засняла, как планетоход карабкается по лестнице у храма.
Ваня оторвался от экрана и впервые с интересом взглянул на Алексея.
–  Это вы что ли? А что за аппарат?
–  Коляска такая. Я на ней почти полгода ездил.
–  Почему?
– Потому. Ходить не мог. Я на втором этаже живу. Лифта нет. Мотоцикл свой продал. Пришлось. Вот коляску купили. Зверь, а не коляска. Была.
–  Почему была?
–  Надеюсь, больше не пригодится.
–  И вы совсем-совсем не ходили, как я?
–  Совсем-совсем. Если хочешь, давай на “ты”.
–  Можно.
– Я почти три месяца в больнице провел, помимо спины, мне еще ногу по кусочкам собирали. Потом вот дома стал жить.
–  Один?
–  Иногда и один. Ко мне женщина приходила помогать по хозяйству. У меня мама умерла, когда я в больницу попал. Всё как-то наложилось. Первые две недели дома – ничего не помню, как в тумане. Потом выкарабкиваться начал. И друзья были рядом. А у тебя друзья есть?
–  Есть. Колька и Вовчик. Приходят иногда, жалеют. А на фига мне их жалость?
–  А ты уверен, что они из жалости приходят?
–  А с чего еще?
Алеша внимательно, оценивающе, посмотрел на парня. Ваня насупился:
–  Чего вы так на меня смотрите?
–  Пытаюсь понять, можно ли с тобой о серьезных вещах говорить?
–  Вот так всегда, чуть что, сразу – мал еще.
– Я не в этом смысле. Понимаешь, я тоже одно время думал, что ко мне из жалости приходят, заботятся. Не я сам им интересен, а перед собой хотят покрасоваться. Ну, что-то в этом духе.
–  А дальше?
– Дальше… – Алеша задумался, вспоминая лето и начало осени, – когда всё это случилось, меня девушка бросила. Я ее своей невестой считал, а она… даже по телефону со мной говорить не стала.
–  Она, что – дура?
–  Не думаю. Просто решила, что жизнь с инвалидом связывать не собирается.
–  Так и сказала?
–  Нет, вообще ничего не сказала и просто исчезла из моей жизни. И слава Богу!
–   Почему?
Алеша рассмеялся.
– Извини, Вань, я не над тобой. Вспомнил детскую книжку про мальчика, которого дома звали Почемучкой. Его любимый вопрос был: “Почему?”
Ваня хмыкнул, но вроде не обиделся.
– Слава Богу потому, что через месяц у меня свадьба совсем с другой девушкой. Она настоящий друг. Мы с ней почти случайно познакомились, она с моей мамой вместе работала. Мать в больнице, сын тоже, вот она и пришла меня навестить. Я тогда думал, что она ко мне из жалости ходит. А когда врачи сказали, что я никогда на ноги не встану, решил я ее от себя освободить.
Алексей снова погрузился в воспоминания.
Ваня подъехал поближе, тронул  Алешу за руку:
–  И что дальше?
–  Дальше я решил ее сильно-сильно обидеть.
–  Как?
–  Не хочу говорить, стыдно. Мерзко я поступил, и она ушла.
–  Насовсем?
–  Я думал –  насовсем, и гордился собой.
–  Почему гордился?
– Ну, типа, ей здоровый мужик нужен, что со мной свою жизнь ломать? А я такой благородный – отпускаю.
–  А ты ее спросил?
Алеша взял Ваню за обе руки:
–  Понимаешь, она говорила, что хочет быть всегда со мной, а я не верил.
–  По… – Ваня смутился и не закончил вопрос.
– Не верил. Возможно, из-за опыта предательства, возможно, по собственной глупости и гордыни.
–  А дальше?
–  Ну, остался я один. Друг, конечно, приходил. Пытался меня образумить, да без толку. Я, как баран, уперся и никого не хотел слушать. Целый месяц я такой гордый и одинокий собой любовался, пока, наконец…
Теперь уже Ваня не пытался поторапливать Алешу, понимал, что непростой это для него разговор.
– А потом, словно у меня внутри какая-то заслонка открылась. Попытался я на ситуацию с другой стороны посмотреть. Для чего мне это всё выпало? Знаешь, как раз примерно в то же время мой друг, врач он, хирург, нашел информацию, как с моей травмой можно попробовать справиться. Два варианта было: операция рискованная и постепенная реабилитация в течении многих месяцев, а возможно, и лет.
– Так тебе  операцию сделали?
Алеша улыбнулся и покачал головой.
– Как раз наоборот, от операции я отказался. Если бы она прошла неудачно, такой бы груз на моих ближних навалился, что – мама не горюй. Я решил не рисковать. И кроме того, я вдруг понял, что девушка та меня не обманывала, для нее действительно неважно было, могу я ходить или нет. Еще раньше мой крестный посоветовал мне, чтобы я обязательно в храм съездил, исповедался, причастился. И вот когда я на службу собирался,  – Алеша покачал головой, вновь вернувшись в тот день, – я понял, что нога моя оживать начала.
–  Просто вот так – начала и всё?
–  Ну, да, смог ступней пошевелить.
–  А дальше?
–  Я еще в предыдущий день той девушке, которую обидел, позвонил и попросил прощенья. Нельзя же причащаться, если ты с кем в ссоре.
–  А она?
– Она ничего не сказала. Но тут же главное, что я прощенья попросил. Первым шаг навстречу сделал. Домой из храма вернулся, другу позвонил, попросил прийти. И про операцию я хотел сказать, и …
–  Про то, что нога дергается, да?
– И это тоже. И Киру позвал. Еще раз попросил прощенья, уже не по телефону. И чтобы…   она за меня замуж. выходила.
– Вот так сразу?! – Ванины глаза распахнулись от удивления. – И она согласилась?
Алеша рассмеялся:
–  Согласилась.
–  А потом?
– Денису и Кире сказал, что в центр реабилитации хочу поехать. Там с такими травмами, как у меня, берутся работать.
–  А как у меня?
Алеша развел руками:
– Я не специалист, не могу сказать. Но могу попросить Дениса твои выписки из больницы посмотреть. Возможно, он подскажет. Денис – это мой друг-доктор. Знаешь, самое смешное, что  во всей этой истории приключилось, когда меня в поликлинику вызвали по поводу продления инвалидности. В документах же написано, что я инвалид-колясочник и тому подобное. А я к ним вхожу так небрежно, – Алеша продемонстрировал, как именно он входил. Ваня расхохотался, так смешно это у Алеши вышло. А тот продолжал:
– Вот они на меня смотрят и понять не могут. Вы такой-то и такой-то? – Да, это я.
– Паспорт дайте, пожалуйста. Сличают. На меня – на фото – на меня – на фото. А паспорт в 20 лет меняют, а мне 33 года, подрос немного. Похоже, решили, что я их как-то надумал обмануть. Щупали, вертели, плечами пожимали, репликами обменивались, – Алеша изобразил на своем лице выражение крайнего недоумения.
Ваня хохотал все громче, ясно представляя всю эту неповторимую сцену. Мама его приоткрыла дверь и, не веря своим глазам, смотрела на сына.

17.
Иногда, выкроив время в своем плотном расписании, Алеша стал заходить к Ване, беседовал о том – о сем. Показывал на телефоне фотографии, как они ездили на кораблике, купались в реке, гуляли по набережной. Более поздние – из санатория, тех было совсем мало. Денис в первый день сделал: растерянный Алеша в своей комнате. Кире послал в виде отчета – клиент доставлен по адресу. И когда Кира приехала, там Алеша уже веселый. Вообще Алексей планировал выбраться как-нибудь с Ваней погулять. Но без посторонней помощи ему было не справиться. Пять ступеней от лифта до двери на улицу казались непреодолимым препятствием.
 И тогда Алеша вспомнил про мальчишек: Колю и Вовчика, которые навещали Ваню, играли вместе на компе, просто болтали. Помогали делать уроки, чтобы Ваня не отстал от класса. Учителя приходили к нему не каждый день и поэтому задавали много.
 Когда Алеша рассказал ребятам про свою идею вывезти Ваню на прогулку, те с радостью согласились. С одеванием Ваня справился сам, мальчики помогли ему пересесть на коляску, и все вышли из квартиры. Хорошо, что в Ванином доме имелся грузовой лифт, в который коляска вошла без труда. Внизу заботливые работники ТСЖ установили откидной пандус, но угол наклона был слишком велик, чтобы Ваня мог спуститься сам, а Алеша не удержал бы его.
Спустились тихонечко вниз и покатили по переулку в сторону парка, где были разные спортивные площадки. Коля прихватил с собой мяч, и ребята стали придумывать игру, в которую можно было бы играть всем вместе. Так, перемещаясь по площадке, они перекидывались мячиком, подтрунивали друг над другом. Ваня был счастлив, он несколько месяцев не покидал своей квартиры.
Алеша побродил между тренажерами, попробовал на некоторых из них поработать. Конечно, они были не столь современными, как в Центре реабилитации, но всё же. Алеша недоумевал, почему раньше не бывал на этой площадке. Подошел к турнику, выбрал не самую высокую перекладину, подтянулся несколько раз без особого усилия. Подобного типа упражнения он выполнял постоянно, даже еще когда передвигался на коляске. Немного пораскачивался, но спрыгивать не рискнул. Подошел к брусьям, прикинул: “И когда я на них последний раз упражнялся? В школе? Нет, в институте точно были тренировки. Рискнем”. Выжался, это тоже было нетрудно. Раскачался, хотел закинуть ноги. И тут, словно две огненные стрелы рванулись от позвоночника в разные стороны. Искры брызнули из глаз, руки разжались. Когда Алеша немного пришел в себя, он сидел в снегу под брусьями, с другого конца площадки бежали к нему Коля и Вовчик. Сзади их догонял Ваня, изо всех сил крутя колеса.
–  Дядя Алеша, что с вами, вы ушиблись?
Алеша помотал головой.
–  Наверное, нет, тут высота всего ничего.
–  Встать можете?
–  Не знаю, сейчас поглядим.
–  Давайте, мы вам поможем.
“Молодцы ребята, не растерялись, не запаниковали”. Коля и Вовчик попытались за руки поднять Алешу, но силенок и умения не хватило, и тот снова плюхнулся в снег. Холодно.
– Погодите, я придумал! – воскликнул Ваня. – Вы меня сейчас отвезете к скамейкам и пересадите. Я пока там побуду. А Алешу надо на кресло усадить. Алеш! Ноги у тебя как, идти сможешь?
– Давайте, попробуем сделать так, как Ваня предложил. Дальше видно будет. Здесь в снегу я дуба дам.
Ребята отвезли Ваню к скамейкам, на крест-накрест сложенных руках перетащили его и усадили, подстелив Колину куртку. Вернулись с коляской. Общими усилиями взгромоздили на нее Алексея, перекатили поближе к Ване.
–  А что теперь? Какие предложения?
– Можно по очереди вас с Ваней к нему домой переправить, потом врача вызовем.
– Как вариант. Но боюсь, вы меня по пандусу не поднимете, я здорово Вани тяжелее. Давайте так: мы с Ваней сейчас меняемся местами. Вы его домой отвозите. Я пока что-нибудь придумаю. Вот, погуляли, называется. Простите меня. Неловко так вышло.
–  Хорошо, мы бегом. Коляску вам привезти?
– Наверное, не стоит. Похоже, придется мне дока срывать, ох, не хочется. Но я знаю, что бы он мне сейчас сказал: “Засунь свою гордыню в анус и срочно звони, пока не окоченел”.

– Привет, док, надеюсь, что ты не на работе. Тут у меня небольшое происшествие. Да, опять, нет, не издеваюсь. Можешь приехать и немного помочь? Скорой и МЧС не потребуется, надеюсь.
Денис примчался через 15 минут, к счастью, его машина в последнее время работала вполне исправно. Ребята тоже уже вернулись. Выслушав рассказ Алексея, Денис хмыкнул и успокоил:
– Элементарно, Ватсон. Люмбаго. К твоей хвори отношения не имеет. У каждого третьего он случается, по-русски  “прострел”.
–  Любимый цветок моей мамы, –  вдруг вспомнил Алеша.
 Денис пощупал его лоб.
– Да ладно тебе, пошутить нельзя. На латыни – пульзатилла, – Алеша  еще немного подразнил Дениса.
 – “Жить будет!” - сказал хирург, вытирая пот со лба. Цитата. Итак, действуем следующим образом, -- распорядился Денис, – вы, ребята…
Через пять минут Алексей сидел в салоне автомобиля. Ребят отправили домой, успокаивать Ваню. Похоже, оба были в восторге от выпавшего на их долю приключения.
– Тете Даше мы про это говорить не станем, верно?
– Пожалуй, так.

Ну, что мне с тобой делать, Алексей Батькович? – сокрушался Денис. – У меня, конечно, есть автоаптечка, но не думаю, что там найдется что-либо по твою душу.
–  Мензурка спирта для общего наркоза.
– Ага, разбежался. Давай так: сейчас едем ко мне, до лифта как-нибудь доползем, у меня всё нужное найдется, сделаю блокаду. Пока она будет действовать, переправим тебя домой. А там решим, что дальше.
Через час Алеша вытянулся на своей кровати и с облегчением вздохнул. Подъем на второй этаж был не то что бы очень легким, но вполне терпимым, Денис оставил упаковку сильного анальгетика, дал наставления и отбыл.
–  С Кирой разбирайтесь сами, врать я бы не советовал.
–  Да я понимаю.

Кира вернулась с работы, раздеваясь, напевала какую-то песенку времен юности. Заглянула в комнату, уронила руки:
–  Господи, Лешик, опять? Что на этот раз?!
–  Кира, успокойся, пожалуйста, ничего страшного: обыкновенный прострел.
–  И кто тебя прострелил?
–  Спортивная площадка, завтра буду, как огурчик.
–  Охохо, грехи наши тяжкие. Ну, когда ты будешь осторожнее? Понимаю, вопрос риторический.


18.
Алеша договорился с Денисом, чтобы тот в ближайшее воскресенье сходил с ним к Ване, посмотреть выписку из больницы, чтобы выяснить, как и чем можно помочь мальчику. Ваня сам открыл гостям дверь.
–  Мамы пока нет, через полчаса должна вернуться.
– Ладно, с мамой мы потом поговорим, сначала с тобой. Кстати, ты знаешь, где твои медицинские бумаги лежат?
–  Знаю, сейчас привезу.
Денис пролистал, все, что было сложено в папку, посмотрел снимки.
–  А МРТ тебе, Ваня, делали?
–  А что это?
–  В такую трубу закатывают. И лежишь полчаса, пока тебя просвечивают.
–  Нет, такого не помню.
–  Странно-странно. А рентген перед выпиской делали?
–  Вроде нет, только в самом начале.
– Тогда ясно, почему по этим снимкам ничего не понять. Ну, как так можно? - Денис повернулся к Алеше.
Алеша хмыкнул, пожав плечами.
–  Есть многое на свете, друг Гораций, что и не снилось…
–  И ни вашим, и ни нашим, – закончил Денис.
Как раз пришла Дарья Ильинична. Денис увел ее в другую комнату, захватив папку с собой. Вид его был грозен. Было слышно, как он на повышенных тонах что-то втолковывает Ваниной маме. Алеша и Ваня только переглядывались в полном недоумении.
Наконец, все снова собрались в Ваниной комнате. Дарья Ильинична была вся красная, Денис – наоборот: бледный и сердитый. Он счел необходимым разъяснить ситуацию.
– Мальчика выписали без проведения необходимых обследований, хотя бы контрольных RT снимков. С их стороны это полная безответственность. Да что теперь говорить! Я попробую в ближайшие дни договориться у себя в больнице с завотделением диагностики, чтобы он в виде исключения посмотрел Ваню. Возможно, придется заплатить некоторую сумму.
– О чем разговор! – Ванина мама, кажется, немного успокоилась и даже улыбнулась Денису.

Когда Алеша и Денис спустились лифте и вышли из дома, Денис снова разгорячился:
– Я не стал всё на маму вываливать, она же не при чем. Похоже, нейрохирург в детской больнице “мышей не ловит”. На первых снимках видно, что спинной мозг сдавлен и, судя по состоянию мальчика, положение не исправлено. А ведь в таких случаях важен каждый день и даже каждый час. Когда это случилось?
–  Помнится, отец Сергий говорил, что в конце осени.
– Тем более.Очень хочется припомнить весь свой небогатый запас нецензурной лексики. И не только припомнить, но и употребить с чувством.
–  А если дело окажется именно так, как ты предполагаешь?
– Тогда надо срочно класть Ваню на операцию. Но  куда? Буду узнавать. Вот не подфартило мальчишке. Будем надеяться, что еще не всё потеряно.

Во вторник провели МРТ, и завертелось. Денис не отходил от телефона, пытаясь пробить квоту на срочную операцию в областной больнице. Алеша сидел с Ваней и объяснял, что с ним будут делать. Кира не отходила от Дарьи Ильиничны, отпаивала ее корвалолом. Ведь, если бы не отец Сергий...
Операцию Ване делал лучший детский нейрохирург области. По факту в медицине очень многое решается путем личного знакомства. После операции хирург сказал Денису:
– Вы успели вскочить в последний вагон! Еще бы пара-тройка недель, и операция была бы бессмысленна.

19.
 До свадьбы Киры и Алексея оставались считанные дни. Денис и Алена свой подарок вручили заранее – кровать с хорошим ортопедическим матрасом. Надо было делать перестановку. Алешину кровать решено было продать недорого или просто отдать тому, кому она теперь нужнее. За два дня до свадьбы прилетел отец Валерий, сходил в храм, попросил разрешения у отца Сергия самому повенчать молодоженов на следующий день после бракосочетания. Тот с радостью согласился и пообещал лично присоединиться к хору.
Алеша очень надеялся, что и в ЗАГСе, и в храме сможет уже полностью обойтись без костылей. По квартире он ходил уже уверенно, на улице пока не рисковал, зима, скользко. Расписываться решено было без особой торжественности, поэтому Алеша был уверен, что выстоит нормально. А вот венчание – таинство достаточно продолжительное. На всякий случай в сторонке поставили костыли. Утром на Литургии Кира и Алеша причастились, потом немного отдохнули в трапезной, и началось венчание. Отец Валерий был очень рад, что дожил до этого светлого дня, и с большим воодушевлением, правда, негромко произносил все возгласы и читал полагающиеся молитвы. И хор пел вдохновенно. Киру и Алешу хорошо знали в храме, а история про мальчика Ваню не сходила с уст уже вторую неделю. К сожалению, Ваня еще находился в больнице после операции, но мама пообещала ему принести видеозапись венчания. Денис и Алена держали венцы. Всю службу Алексей выстоял без особого труда, с Божией помощью. Среди гостей были тетя Тоня и Дмитрий.
Вечером этого долгого и радостного дня, когда Кира и Алексей сидели на кухне, а отец Валерий прилег отдохнуть в Кириной комнате, Алеша сказал:
– Знаешь, Кира, этот день – самый счастливый из прошедших моих дней. Хотя… – он задумался, – были и другие, возможно, не менее яркие, но эта радость более глубокая, если можно так сказать. Но я уверен, что в будущем нас ждет еще много замечательного. Ведь жизнь – не сказка, на свадьбе она не кончается.

 Иногда Кира подходила к Алеше, смотрела на него снизу вверх:
– Какой все-таки ты высокий! На фото смотреть – это одно, а в действительности видеть – совсем другое дело.
Алексей расправлял плечи, еще сильнее выпрямлял спину, было понятно, что эти слова доставляют ему удовольствие. Ходил он, как и год назад, легко и свободно.  Месяцы тренировок были не напрасны. Иногда слегка морщился при неловком движении. Ну, да это уже сущая ерунда.

                Шаг пятый
               
Наконец-то о главном, о тоске основной:
Жить с бесстрашием равным только жизни самой.
И не так, словно стая, одинокий ли зверь:
Диких лет не считая, не предвидя потерь.
А и полно, и резко с миром чувствуя связь,
Все предчувствуя трезво, ничего не боясь.
Помня чудное чудо: башни, ветви. Снега.
И в будильнике чуя друга, а не врага.   
        Ю.Ряшенцев.

            День был полон прелестной сонливости,
Загорелась звезда над тропой.
Милосердие – враг справедливости.
Бог опять пощадил нас с тобой.
          Ю.Ряшенцев
 1.
            В  марте Алеша записался в автошколу. С теорией проблем не было, надо было только немного освежить то, что они учили с Кирой. Проблемы начались позже. Инструктором по вождению оказался мужчина, живущий в соседнем с Алешей доме. Разумеется, не заметить “планетоход” он не мог. Даже как-то подходил, интересовался техническими характеристиками. И на первом же занятии он узнал Алексея. Было у того поползновение уйти в отказ – вы, мол, перепутали. Но “некстати” вспомнился эпизод из Евангелия, где Петр трижды отрекается. Врать не стал.
–  Да, это вы меня видели. И что?
–  Вам нужна машина на ручном управлении.
–  Я прекрасно справлюсь с обычным. Мой лечащий врач благословил.
– А в какой организации он работает? Ах, в негосударственной! Нет, мне нужно заключение врача  из городской больницы.
– Хорошо, будет вам заключение.
Алексей позвонил Денису:
– Выручай, инструктор привязался, он с нами в соседнем доме живет. Что-что? Заприметил меня, кто бы сомневался. Бумага из Центра от Александра Ивановича его не устроит, нужно из городской больницы. Ты можешь у себя справку сделать?
– Справку-то я тебе напишу и печати все поставлю, но если твой инструктор такой въедливый мужик, поможет ли? Может, он чего другого хочет?
– Ты думаешь, деньги вымогает? Не похоже, скорее с повышенной ответственностью человек.
–  Ладно, завтра к концу рабочего дня всё будет готово.
На следующий день Алексей шел по коридору отделения. Вроде всё такое знакомое, но выглядит иначе. Ну, конечно же, он совсем с другой высоты это раньше разглядывал. “Когда деревья были большими”. В ординаторской Дениса не было, ладно, можно и подождать. Побродил по коридору, немного приоткрыв дверь, заглянул в свою палату.
–  Ностальгируешь? – из-за спины донесся голос Дениса.
–  Типа того. Пусть у них всё хорошо будет.
– У нас сейчас тяжелых никого нет. Слава Богу. Впрочем сегодня так – завтра иначе. Пойдем, я тебе твою справку выдам. Строго по протоколу: бланк, печати, подписи. Ни одной поддельной. Подождешь меня пять минут? Я уже домой собираюсь.

На следующее занятие Алексей принес оформленную по всем правилам справку. “Противопоказаний нет”. Инструктор поболтал бумажкой в воздухе и спросил ехидно:
–  И сколько?
– Игорь Ефимович! – Алеша в упор посмотрел инструктору в глаза, тот опустил взгляд.
–  Извините.
Алеша дернул плечом:
– Проехали. Что вы еще придумаете? Впрочем, у меня есть предложение: здесь где-нибудь имеется автодром с такими извилистыми проездами, обложенными шинами? Сейчас погода в самый раз – слякоть, скользко. Давайте, там покатаемся. Вы командуете, я выполняю.
–  Можно попробовать.
Алеша быстро, но очень аккуратно маневрировал, подчиняясь командам инструктора. Налево, налево, разворот.
–  А как вы будете выходить из заноса?
После того, как все задания были выполнены безукоризненно, Игорь Ефимович пожал Алеше руку:
– Спасибо вам, Алексей, за урок. Еще раз прошу прощения за свою придирчивость. Больше всего боюсь, что недоученный мною курсант устроит ДТП с жертвами.
– Мне-то за что спасибо? Это я вас должен поблагодарить за ответственное отношение к делу. Всем бы так! Я сам от наезда пострадал, виновник скрылся.
–  Вот оно как! Но вы все-таки встали на ноги, завидное упорство.
–  Да что бы я один сделал? Вот друзья рядом всё время были.
–  Хорошие друзья не с неба падают.  Их заслужить надо.
–  Как заслужить? – Алеша с интересом посмотрел на Игоря Ефимовича, как-то он раньше не задумывался над этой стороной дела.
– Ну, как… это где-то там, – инструктор покрутил указательным пальцем, направленным вверх, – решается. Вы видели когда-нибудь негодяя или просто пустого человека, у которого рядом были бы хорошие и верные друзья?
 Алеша поразмыслил:
–  Нет, пожалуй. То есть мы имеем тех друзей, которых заслужили?
–  Вроде того. Ну, лично мне так кажется.

Домой Алеша вернулся в глубокой задумчивости. Кира встревожилась:
–  Что-то случилось?
– Нет, всё хорошо, экзамен сдал на “отлично” в обстановке, приближенной к боевой. С инструктором по автодрому покатались, с городом, думаю, тоже проблем не будет. Правила, что для мотоциклов, что для автомобилей одинаковые.
–  Так чего ты такой задумчивый?
– С Игорем Ефимовичем разговор интересный получился. Кстати, он в соседнем с нами доме живет. Из-за чего весь сыр бор загорелся. Он меня на коляске летом-осенью видел. А потом – бац – и я курсант в его группе. Он и забеспокоился, может, мне на  ручное управление лучше учиться.
–  И?
– Денис справку официальную на бланке написал. Я на деле свои навыки продемонстрировал. А потом на тему друзей говорили. Мол, у каждого человека такие друзья, которых он заслуживает.  С одной стороны вроде правильно, а с другой – это я такой хороший, что у меня отличные друзья со всех сторон. Как бы не загордиться!
– Если ты понимаешь, что такая опасность есть – всё нормально. Мне, лично, такая присказка помогает: “Ай да Пушкин, ай да сукин сын!” Сразу уровень пафосности снижается.
– Про Пушкина – я со школы этот афоризм использую. А про друзей… Вот-вот, был я дурачок молодой с понтами – и вокруг такой же мусор клубился. Цена ему сразу ясна стала, только я в больницу загремел. Но я же еще совсем бестолковым был, когда ты, Кира, рядом появилась.
–  Авансом, наверное.
–  Кира ты моя Авансовна, разрешите, я вас так величать буду?
–  Хоть горшком назови, только в печку не ставь.
 Алеша рассмеялся, схватил Киру в охапку и закружил по комнате.
–  Сумасшедший! Я же тяжелая.
– Ты пушинка! Перышко Жар-птицы.

 2.
В середине июня Кира и Алеша собрались, наконец, ехать к крестному на своей машине. Надеялись вести по очереди и добраться за три дня. Поехать в Гольцово решили на пару недель, впрочем – как получится. Что нужно для поездки в тайгу сначала по трассе, а потом 70 км проселком? Лопатка саперная, топор, спички в непромокаемом контейнере, кусок резины для розжига костра, запас питьевой воды. Отдельная коробка с гостинцами для отца Валерия. Кира посмеивалась:
–  Всё предусмотрено? Может, лыжи захватить на всякий случай?
–  Нет, лыжи брать не станем,  в деревне одолжим в случае чего.

Выдвигаться решили вечером, отъехать за четыре часа подальше от города, переночевать в придорожном “постоялом дворе”, а утром отправиться дальше.
К вечеру третьего дня им оставалось проехать по тракту около 100 км, а дальше – грунтовка. Пока Кира вела машину по трассе, Алеша изучал спутниковые снимки.
– Смотри, мы можем сократить путь на сорок километров, если поедем вот так, – Алеша показал что-то на экране, но Кира не стала отвлекаться от дороги.
–  А почему отец Валерий про этот вариант не упоминал?
–  Если в райцентр из Гольцова ехать – то смысла нет, быстрее не получится. А с этой стороны это кратчайшая дорога от трассы. Рискнем?
– Как скажешь. Помнится, в одном советском фильме герой говорил: “Я мужчина, и всё буду решать сам”.
–  Помню-помню, было дело, странный там этот товарищ. Но я хочу знать твое мнение.
–  Тогда потерпи, вот до своротки доберемся, тогда я сама гляну.
–  Ок.
Остановили машину, немного размяли спины.
–  Давай свою карту.
–  Вот, смотри.
–  Действительно, короче выходит. Но там есть одно подозрительное место, где дорога через реку идет. Протока, остров и главное русло. Что там за мост?
–  Здесь, на зимнем снимке по тени видно – мост как мост.
–  А сколько лет этому снимку?
–  Четыре года назад сделан.
– Можно попробовать рискнуть, в случае чего обратно вернемся, поедем в объезд.
– Хорошо, только теперь я за руль сяду.
Через полчаса машина свернула с грейдера на лесную дорогу. Видно было, что по ней все-таки ездят регулярно, весь ветровал откинут в сторону, ямы засыпаны кирпичным боем. Наконец, дорога стала спускаться к реке. И тут поджидал первый сюрприз: протоку надо было пересекать вброд. От берега до берега метров семь, грунт плотный, воды по щиколотку. Надев резиновые сапоги Алеша дважды  пересек русло.
– Ладно, переберемся без проблем. Видишь, как много свежих следов, народ тут ездит.
Между тем, дождик, накрапывавший в течение всего дня, внезапно усилился, и Алеша поспешил забраться в машину. Преодолели водную преграду, автомобиль стал карабкаться на угор, поросший редким сосновым лесом. Здесь приходилось ехать медленнее, объезжать то ямину, то полусгнившие пни. Уже заметно стемнело. Перевалили через гребень холма, спустились к основному руслу. И вот тут-то сюрприз номер два: моста не было, точнее оставались быки, какие-то жалкие перекладины, а на них доски. Не всякий пешеход рискнул бы перейти по ним на другой берег. Брод был виден четко, но – третий сюрприз – за прошедшие 10-15 минут уровень воды в реке значительно вырос. И вода продолжала прибывать. Видимо, выше по течению дожди были достаточно сильные, возможно, они шли еще вчера. Форсировать основное русло практически впотьмах было просто рискованно.
–  Обратно?
–  Через протоку мы сейчас тоже вряд ли переберемся.
–  И какие варианты?
– Разворачиваемся и едем на самый верх. Интересно, до какой высоты вода может подняться?
– Я видела застрявшую старую траву и прочий мусор метрах в двадцати от берега. Надеюсь, это весеннее половодье нацепляло.
– Короче, едем в гору. Машину понадежнее поставим, дров надо на всю ночь наготовить.
– Хорошо, что сейчас не зима, не надо в салоне от мороза спасаться, бензин жечь.
–  Это точно, даже если десять градусов будет, переживем.
Тут-то пригодились топор и лопатка. Выровняли площадку под обрывчиком, накидали лапника. Чуть подальше развели костер. Тепло будет отражаться от обрыва и греть со спины. Дождь постепенно прекратился, на небе стали видны редкие звезды.
–  А что у нас есть из провизии?
– Несколько бутеров, пачка печенья и два яблока. Воды достаточно, не пропадем.
– Не пропадем. Слушай, ты не думаешь, что надо дяде Валере позвонить и предупредить, что мы задерживаемся.
–  Думаешь-думаешь, только связи здесь нетути. Яма какая-то. Я несколько раз пыталась дозвониться.
–  Да вроде мы высоко?
–  Кто ж знает?
–  Ладно, давай трапезничать. Господи, благослови.
– В следующий раз надо будет не забыть котелок прихватить. Как в юности: ночь, лес, костер. Давай, Леш, ты подремли, вижу, что у тебя глаза слипаются. Я пока за костром послежу, потом поменяемся.
–  Ладно. А ты мне колыбельную споешь?
Кира хмыкнула:
 –  Можно и колыбельную.

Я славлю искренность костра,
его святую бескорыстность.
Как символ вечного добра
участье и бескомпромиссность.
И, не постигнув до конца
огня священные законы,
черты знакомого лица
встречаем в лицах незнакомых.
Черты знакомого лица.

3.
Отец Валерий не находил себе места от беспокойства. По его расчетам, Алеша и Кира должны были добраться не позднее начала двенадцатого, а уже первый час. Вдруг в дверь постучали. Прибежала Зойка, внучка бабы Шуры.
– Наш Валька только что из Сойкино вернулся, видел: на острове костер горит. Меня баушка сразу к вам послала, объяви, мол, батюшке про костер. Он гостей из города ждет, могли там застрять. Вода-то как поднялась!
– А почему от нас его не видно, костер?
– Так дорога к нам по берегу идет, угол другой, так Валька сказал.
– Спасибо, Зоенька, на доброй весточке. Теперь усну, наверное.

Когда небо стало сереть, Кира подложила в костер последнюю охапку дров.
 “На час-другой еще хватит, а там и солнышко пригревать начнет”.
Лешка сладко спал, уткнувшись лицом в сгиб локтя. Кире казалось, что она ни на минутку не заснула, только ночь пролетела незаметно. Когда угли стали покрываться пеплом, на часах было начало седьмого. Алеша перевернулся на спину, открыл глаза и стал крутить головой в поисках Киры. Та поднималась со стороны реки.
– Здесь я, здесь, никуда не делась. Умываться ходила. Вроде вода на убыль пошла.  Полоска темная вдоль берега видна.
–  А что на завтрак? Ты рыбку не поймала?
–  Вот удочки-то мы с тобой и не захватили.
–  Да я не большой любитель рыбачить, хотя в детстве вроде нравилось.
– И я в детстве на Урале рыбу ловила. Мы три года подряд туда ездили. Бабушкин брат в закрытом городе работал. В селе на другом берегу озера для нас домик снимал, у одной и той же хозяйки, – Кире была приятно вспоминать те далекие дни. – Тетя Люся ее звали. Собака у нее была черная, Цыганка. Я ее иногда отвязывала и ходила с ней по деревне гулять. Один раз история вышла. На следующий день после одной такой прогулки у Цыганки на крестце два огромных красных пятна образовались, она их всё разлизывала. И мама меня через всю деревню погнала на ветеринарный пункт. Мол, моя в этом вина, лишай где-то подцепила. Мне и расхлебывать. А бабушка сказала: “Умей разделять чужое несчастье и не стыдится этого”. А я шла по деревне и рыдала. Сколько мне тогда было? Лет 11-12. Мне казалось, что все на меня с осуждением смотрят. Ветеринар прописал какую-то желтую мазь, мы стали собаку мазать, и всё зажило. А года четыре назад знакомая собачница мне растолковала, что лишаем это быть никак не могло. Скорее, какая-то экзема, и прогулка была совсем не при чем. Просто совпало.
– Ты на маму здорово злилась?
– И злилась, и обижалась, что она меня выставила всем на посмеяние и осуждение.
–  А как ей надо было бы поступить? Самой вести?
–  Да нет, хотя бы рядом для поддержки идти. Я – девочка городская, да еще и очень стеснительная, и тут со всего размаха башкой в прозу жизни. Я и с магазины незнакомые ходять побаивалась.
–  Да, неожиданные вещи ты про себя рассказываешь.
–  И что, ты теперь со мной водиться не будешь? Так примерно мне сосед по даче угрожал, Андрюшка белобрысый. Нам лет по пять тогда было.
– Смешная ты, Кирка. Буду-буду водиться. Куда я без тебя? Ты моя лучшая половина.

Утром отец Валерий был на ногах в шесть утра. Сходил к реке - вода еще высоко стоит. Вернулся домой, взглянул на часы и все-таки рискнул набрать номер друга, главврача районной больнички. Отец Валерий сам это слово: “больничка” не любил, попахивало оно, на его взгляд, какой-то зековщиной. Но Семен Семенович сам так обычно и называл вверенное ему хозяйство. До больницы, мол, дорасти никак не может.


–  Послушай, Семен, извини, что в такую рань.
–  Да ладно, ты по-пустому не станешь звонить.
– Так вот. Гостей я жду, крестника с женой. Судя по всему они на острове застряли, протоку проехали, а само русло не смогли. Кукуют там. Нет ли у вас какого борта, чтобы там рядом с ними пролетать собирался?
– Да “МИшка” наш  должен утром из области возвращаться. Только они никого снять не смогут, там сесть негде. Сам что ли не знаешь?
–  Да снимать не надо. Сами справятся. Вода все равно скоро спасть должна.
–  И чем я могу им помочь?
– Да закинь им по дороге пакетик с едой какой-никакой, да воды бутылку. Из реки сейчас только дурак пить рискнет.
– Лады. Сделаем. Сейчас я нашим позвоню, они в восемь вылетать собираются. Пусть на пищеблок наведаются, стрельнут там чего-нибудь.

В районе девяти над островом застрекотал вертолет. Кира с Алешей недоуменно переглянулись и поспешили на более открытое место на краю острова. Вертолет завис над ними метрах в десяти-пятнадцати. Расслышать что-либо было совершенно немыслимо. Мужчина, стоявший в проеме распахнутой двери, показывал знаками.
Большим пальцем в сторону реки, вбок ладонью  как бы по волнам. Потом на запястье, на часы. Пальцами: два, три. И жест –  ладони книзу. Потом типа руль крутит. Кира с Алешей с пониманием кивали на каждый жест. “Часа через 2-3 вода спадет, можно будет проехать”. Знак “рукопожатие” показали обе стороны одновременно. Потом мужчина спустил на фале пакет. Объяснил: “еда”. Кира дернула за свободный конец, узел легко развязался, и мужчина втянул фал в кабину.
– Спасибо! – четко, но беззвучно проартикулировала Кира и помахала рукой вслед вертолету.
– Теперь мы не умрем ни с голода, ни от жажды. Что там?
Кира заглянула в пакет:
– Пирожки, полбуханки хлеба, банка колбасного фарша. А в бутылке, судя по всему, компот или чай.
– Живем. Ну, пошли завтракать. Костерок взбодрим. Под золой должны еще угли оставаться.
Пирожки оказались с рисом, жидкость в бутылке – компотом из сухофруктов. А бутерброды с колбасным фаршем – предел мечтаний для оголодавших “робинзонов”.
Когда Кира и Алеша завтракали, сидя у костерка, Алексей вдруг спохватился:
–  Кир, а что ты вчера в песне пела: “не доверяйте никому”?
Кира несказанно удивилась:
–  Ты спал крепко вроде бы?
–  Спать-то спал, но это уловил.
– Хм, мне кажется, что это автор свой жизненный опыт вложил, для многих вполне актуальный. С предательством большинство людей сталкиваются в жизни, и неоднократно.
– Ну да, – протянул Алеша, – было такое дело. А всё равно надо доверять. Я это понял.

К двенадцати часам вода в реке упала настолько, что Алеша решил: “Можно ехать”.
– Пора. Я поеду один, окно открою, в случае чего попрошу тебя немножко  подтолкнуть. Надеюсь, этого не потребуется.
Через пять минут машина стояла на другом берегу, Кира вернулась на место ночевки, чтобы проверить, не забыли ли они чего, хорошо ли загашен костер.
Еще через сорок минут добрались до Гольцово. Дорога петляла по лугам, огибала лесочки и  заболоченные старицы. Ехали не торопясь, наслаждаясь видами раннего лета. Да, в этих краях лето начинается позже, чем в средней полосе России. Березы стояли в светло-зеленом убранстве, листва на осинах отливала розовым. Свежие приросты на елях радовали яркой зеленью. Птичье пение раздавалось со всех сторон. “А я никаких птиц ни в лицо, ни по голосу не знаю!” – сокрушалась про себя Кира. Надо будет Алешу порасспрашивать. Его же отец егерем был, должен был сына лесной премудрости научить.

4.
Вот и добрались, наконец!  Кира вылезла из машины и огляделась: за далью даль. Красота невероятная. Да и вообще, отъедешь от города километров на семьдесят или сто – совсем другая жизнь начинается. Кира вспомнила песню, которую они пели на уроках музыки классе во втором:
“То березка, то рябина,
Куст ракиты над рекой.
Край родной, навек любимый,
Где найдешь еще такой”.
Эти понятные слова не трогали души городских девчонок и мальчишек. Про березу и рябину еще понятно, а вот – ракита, что это? Куст, ну, это ясно. Уже позже, читая русских классиков, Кира стала лучше разбираться в названиях деревьев и кустарников.
Когда Алексей выбрался наружу, с крыльца, торопясь и путаясь в подоле рясы, спускался отец Валерий. Крестник и крестный обнялись.
 – А помнишь, дядя Валера, как ты год назад меня приехать позвал, а я продемонстрировал себя в полной красе тогдашней? Ведь не стал ты меня жалеть и утешать. И правильно сделал. Хотя я и был немного удивлен.
– Но ведь то был уже наш второй разговор или третий, и я понял, что ты –  нормальный мужик, только в обстояниях сущий, и не жалость тебе нужна, а поддержка и пинок небольшой.
–  Под задницу?
–  Ну, типа того.
– Спасибо тебе, ты мне мозги тогда хорошо вправил. Беда это или горе – я должен сам для себя ежедневно решать, снова и снова.
– Так-так, хорошо, что запомнил, – отец Валерий повернулся к Кире, – ну, пойдемте в дом, покажу  вашу комнату.
Кира подошла, сложила руки:
–  Благословите, батюшка!
–  Господь да благословит тебя, раба Божия Кира.
Тут и Алеша спохватился, как это он забыл про благословение. Отец Валерий рассмеялся и благословил Алексея.
– Пойдемте-пойдемте, а то, видите – уже сороки-балаболки любопытствующие собираются.
Кира огляделась: со всех сторон к церковному дому стали стекаться дети и тетушки всех возрастов. Мужчины держались поодаль и напускали на себя равнодушный вид. Ничего, мол, они не глазеют, просто покурить вышли.
– Пойдемте же, отдохнете немного. Вечером баньку истопим, первое дело после дороги. После службы я вас своим прихожанам представлю. Вы очень голодные?
–  Да что вы! Это ведь от вас нам посылку сбросили?
–  Не без того. Значит, до обеда дотерпите.
Перед едой отец Валерий объяснил:
– Сейчас идут Петровки, то есть Петров пост. В этом году он не  очень короткий. Начинается в разные сроки, заканчивается всегда 12 июля, в день первоверховных апостолов Петра и Павла. Пост этот нестрогий. А меня мое начальство категорически благословило употреблять молочные продукты. Если вы захотите чего-то сверх: яишенку зажарить, к примеру, не стесняйтесь, меня вы этим не смутите.
–  Не знаю, как Кира, а я, пожалуй, попробую попоститься.
Кира засмеялась:
–  Я точь-в-точь так хотела сказать.
– Ну, и ладненько, – заключил отец Валерий и начал читать молитвы перед трапезой.

Вечерние службы в Гольцово начинались в пять часов. В алтаре батюшке помогал молоденький, лет 16, парнишка. Пели несколько пожилых женщин и сильно обросший рыжеватый мужичок. Перед началом отец Валерий принес Алеше с Кирой брошюрку, в которой подробно был расписан весь ход как вечерней службы, так и литургии. Кира пыталась следить по книжке, но получалось что-то  плохо. Алеша просто слушал, прислонившись в уголке к стене. И, хоть крестный благословил его присесть, если спина заболит, так и простоял всю службу. По окончании ее батюшка вышел на солею, поблагодарил всех за совместную молитву и попросил тех, кто не торопится, немного задержаться. Подозвал к себе Алешу. Представил:
– Вот, это мой крестник, Алексей и жена его Кира. Алешу и его маму, возможно, кто-то из вас и помнит. Уехали они из села чуть более двадцати лет назад.
Старушки запереглядывались, заперешептывались.
– Да, да, жили они на Сергеевской заимке, за озером. Батя у него егерем был, утонул на переправе. Прожили они с матерью здесь в селе еще несколько лет, да в город и подались. Да и что ей здесь вдвоем с дитем делать, работы по специальности нет, к сельскому труду непривычная.
– Да что вы на Лидию наговариваете? На заимке-то она всё хозяйство вела: огород, куры, козы. И дичь ощипать могла, и курям голову отрубала. Без мужика тосковала. А здесь всё о нем напоминало. Вот и уехали.
Алеша с удивлением прислушивался ко всем этим воспоминаниям. Оказывается, его семью многие хорошо и по-доброму помнили.
Отец Валерий жестом остановил разговоры.
– Прошлый год мы все за Алексея молились, трудное у него было время. Как видите, молитвы наши были Господом услышаны. И вот какая у меня к вам будет просьба, братья и сестры. Врачи прописали Алексею ежедневные физические нагрузки. В городе он ходит в бассейн, занимается в тренажерном зале. Здесь со всем этим… сами понимаете, – отец Валерий развел руками. Некоторые старушки захихикали.
– Так вот, озеро Лимешенское у нас мелкое, вода прогрелась хорошо. Бассейн уже есть. Что дальше? Наколоть дрова, сложить поленницу, натаскать воду для полива, гряды полить, вскопать. Будем считать, что на помощь прибыл ударный тимуровский десант в лице Алексея и Кирочки.
Алеша и Кира переглянулись в некотором недоумении, но отец Валерий успокоил, я, мол, вам потом объясню. Прихожане же старшего возраста прекрасно поняли, на что ссылался их батюшка. Когда-то они и сами были тимуровцами.
– Вот что еще я прошу вас учесть. Все эти работы для Алексея непривычны, нагрузку надо увеличивать постепенно. Иногда работника надо будет вовремя притормозить, предложить чаю выпить, может быть – прилечь. Все вы люди жизненно опытные и принцип “не навреди” прекрасно знаете.  Между собой договоритесь, когда, где, что надо будет сделать. Пусть поможет кто-нибудь на первых порах разобраться с нашей географией. Село-то по холмам раскидано, по хуторам. И еще, вот эти ваши бабские: “Ой, бедненький” – приказываю: отставить! И без возражений.
Прихожане разошлись, обсуждая между собой всё, сказанное священником.
За ужином отец Валерий рассказал Алеше и Кире про тимуровцев. Писатель Аркадий Гайдар перед войной написал повесть про ребячью команду, тайно помогающую проживавшим в их родном поселке семьям командиров, вдовам, старикам. В годы детства отца Валерия, Алешиной мамы название тимуровцы стало нарицательным. Пионеры в городах и селах в меру своих сил помогали пожилым людям, одиноким матерям с малыми детьми. Это было намного интереснее, чем сидеть на сборах, посвященных успеваемости и прочим нудным темам.
   
 5.
Утром у крыльца Алешу поджидала рослая, крепкая женщина в белом платке, примерно возраста Алешиной матери. Цепким взглядом осмотрела Алексей с головы до пят.
– Зовут меня Ольга Власьевна. Сегодня я по тебе дежурная. Пойдем, расскажу, покажу. Сейчас Раисе воды в бочку надо натаскать, старенькая она у нас, хворает часто. Ну, помогаем всем обчеством, покуда силы у самих есть. Потом у Пани дрова наколоть, прицеп швырка ей давеча привезли.
Кира осталась помогать отцу Валерию по хозяйству. Обедать Алеша не пришел, Кира забеспокоилась, хотела было уже отправится его искать, но батюшка ее остановил.
– Не волнуйся, покормят твоего мужа, чаем напоят. В горнице отдохнуть предложат. Такой гость – честь всякому дому. Народ у нас суровый, немногословный, но жалостливый. Помнишь, как я им скомандовал: ”Отставить”? Так что всё будет в разумных пределах. А ты, Кира, вот что мне скажи: ноты ты знаешь?
–  Знаю, пять лет в музыкалке проучилась, потом бросила, – Кира вздохнула.
–  А петь по нотам сможешь?
Кира стала догадываться, куда клонит батюшка.
–  Вспомнить надо. А у вас какой-нибудь инструмент есть?
– Да, стоит пианино, в том году настраивали. Иногда из райцентра хор к нам со своим регентом приезжает, это если вдруг у нас благочинный послужить надумает. Так они как раз в той комнате спевки устраивают.
Около фортепьяно лежала солидная стопка нот. Сборники народных песен, небольшие пьесы, церковная музыка. Кира выбрала песни военных лет, открыла наугад, попробовала наиграть мелодию. Вроде, руки что-то помнят. А если с аккомпанементом? Далеко не сразу, но стало получаться.
 Вернувшийся Алеша нашел Киру понуро сидящую у инструмента.
–  Киреныш, что случилось? Почему ты такая грустная? Меня долго не было? Так пошла бы погулять, тут так красиво.
– Конечно, я без тебя скучала. Да не в этом дело. Просто вот села за фортепьяно, и вдруг так жаль стало, что музыку забросила.
 – Так в чем проблема? Что мы, инструмент достать не сможем? Да и поставить место найдется
– Ох, даже не знаю. Я почти всё забыла.
– Учителя найдем, в интернете, знаешь, их сколько? Только чтобы женщина была!
–  Лешка, дурной, ты что, издеваешься?
–  Нисколько. Все, договорились. Мужик сказал, мужик сделал.
 И оба с хохотом повалились на диван.
 Ночью у Алексей ныли натруженные руки и плечи. Но боль эта была даже приятной – от работы, а не от тренажеров.
Утром Алешу поджидала уже другая женщина. Кира, одевшись по-спортивному, зашагала рядом с ним.
– Я люблю поленницы складывать. Ты говорил, что вчера кучу дров наколол, вот я ими и займусь.
Вечерами крестный стал учить Алешу читать по-церковнославянски. Вроде, невелика премудрость, но навык все же требуется.
– Посвящу тебя в чтецы, будешь мне помогать. Да и вторым алтарником можешь быть.

Со стороны гор наползли тучи, потянулись дожди. Стало больше свободного времени. Огороды-то поливать не нужно. Работать под дождем женщины Алеше запретили.
– Спину застудишь, и вся недолга.
Алеша понимал, что они правы, но всё же маялся от безделья. Единственное, что он не оставил – это утренние и вечерние заплывы. Сверху вода, снизу вода. Кира приносила сухую одежду, вторую накидку. Алеша переодевался под крышей лодочного сарая, и они бежали домой.
Синоптики пообещали вскоре прекращение дождей и устойчивую ясную погоду. Пора было думать о сенокосе. Ни Кира, ни Алеша косить не умели.
– Ничего, научитесь, у нас в селе мужиков мало осталось. Поэтому косят все, кто посильнее. Старухи сено ворошат, сгребают, старики с подростками копны ставят. Забота общая, – наставлял отец Валерий,  – меня в этом году обчество от физических нагрузок освободило, я должен всем руководить, – и он сделал таинственные пассы обеими руками.


 6.
Однажды в субботу вечером после службы Алеша помогал крестному навести порядок в алтаре.
Внезапно Алексей выпрямился и повернулся к отцу Валерию.
–  Дядя Валера, а я мог бы стать священником?
Отец Валерий посмотрел на Алешу.
–  Ты вот что, заканчивай, выйдем на улицу и поговорим.
После того, как двери храма были замкнуты, крестный предложил:
–  Давай присядем. Вот что я тебе, Алеша, скажу: вопроса твоего я ожидал. Когда человек входит в Церковь, зачастую его охватывает восторг и благоговение. Как-то хочется послужить. Но лично у тебя к священническому служению есть препятствия. Во-первых, для Киры это второй брак. Во-вторых, у тебя тоже были женщины до… в прошлой жизни. Брака не было, был блуд. Хрен редьки, сам понимаешь… – отец Валерий вздохнул. Но если эти первые два во вполне конкретной ситуации могут быть преодолены… В какой? Если мужчина остается вдовцом и принимает монашеский постриг. Хотя тут я не вполне уверен. А вот третье препятствие касается только тебя. Это – здоровье. Сам понимаешь, что-то случилось, поскользнулся, упал – вынужден какое-то время на костылях ходить. Так ведь ты мне говорил?
– Так, – Алеша наклонил голову, глядя себе на ноги.
– И я не про то, что у тебя выписку из медкарты потребуют, но всегда бывает долгий разговор типа генеральной исповеди за всю жизнь или с момента крещения. И ты стал бы что-то скрывать?
Алеша помотал головой.
– И вот что я тебе еще скажу, сынок. Я старше тебя, опытнее, многое в жизни повидал. Вроде это и не связано с твоим вопросом на первый взгляд. Но только на первый. Ты меня потом поймешь, когда столкнешься с этим. Бывает, приходит к человеку в голову странная мысль. Он вроде и догадывается, что сам такое бы не придумал, но начинает с этой мыслью как-то беседовать, что ли. Обдумывать. А вот этого делать нельзя категорически. Это козни дьявола, их сразу без рассуждений гнать надо. Наваждение бесовское. Техника безопасности не только на стройке нужна, но и в духовной жизни. Помедлил прогнать, смотришь, она в тебе загнездилась, укоренилась, а потом охи-ахи, бес, мол, попутал. Конечно, бес, никто и не сомневается. Гнать сразу, без вариантов. И с этим постоянно сталкивается любой верующий человек. Снова и снова проверяется он на прочность. Бодрствуйте и трезвитесь, враг не дремлет, так старцы говорили. Ты меня понял, Алексей? Запомни это крепко-накрепко, чтобы в беду не попасть.
– Запомню, – твердо сказал Алеша, подняв голову и смотря крестному прямо в глаза.

Еще через неделю настало время собираться в обратную дорогу. Алеша и Кира и на сенокосе ударно поработали, и на рыбалку пару раз съездили на соседнее озеро. Там-то Кира и увидела знаменитые гольцы – голые серо-розовые скалы на дальнем берегу. А вот ручьевых гольцов поймать так и не удалось. Кира с несколькими молодайками сходила на дальние угоры за ягодами. Земляника в основном уже отошла, бруснике еще не время. Набрали черники и малины. Пирогов испекли, наварили варенья себе и Алене с Денисом. В последние дни началось паломничество к дому отца Валерия. Жительницы деревни несли и несли гостинцы “сыночку Алешеньке”. Крестный строго заявил, что отказываться нельзя, но, оценив масштабы “бедствия”, попытался остановить или хотя бы уменьшить поток подношений. Так и объяснил: “Чтобы никого не обидеть, не более двух подарков от семьи”. Машина, мол, такой груз не увезет.
В последний вечер отец Валерий с Алешей и Кирой долго сидели на крыльце. Смотрели на постепенно зеленеющее на севере небо. На загорающиеся, пока еще редкие, звезды. Отец Валерий давал последние наставления:
– Вот смотрите, дети мои, как наша жизнь дивно устраивается. Разве бы мы сами себе такое напридумывали? Да ни в жизть! А так кирпичик к кирпичику, человек к человеку. Но есть один закон непреложный. Как только ты останавливаешься, тебя сразу сносит встречным потоком. Вот Алеша для себя прочно усвоил: телесные упражнения нельзя прерывать ни на день, иначе сразу откат. А с духовными – история аналогичная. Перестал  молиться, в храм ходить более или менее регулярно, и тебя сразу же в какую-нибудь пропасть сметает, а  выбраться из нее очень сложно. Да вы и сами это почувствовали, мне кажется. Только расслабился, тут раз – и что-то случается. И слава Богу, это вам дает возможность вовремя опомниться. Мне одна прихожанка жаловалась: “Вот другим, чуть молиться перестают, сразу прилетает напоминание. Всё-всё, Господи, я понял, бегу исправляться. А мне никаких сигналов. Уж в такие тупики забредала – не передать. Еле выберешься!”  Так что всяко бывает. Если прилетает, благодарить надо.
– Да, батюшка, мы тоже это вроде понимать стали, с бооольшим опозданием, – признался Алеша.
– Хоть с опозданием, но усвоили, и то хлеб. И еще вот что, это как со здоровьем – дистанция длиной в жизнь. Поэтому не нужны спринтерские рывки, отберите себе для утреннего и вечернего правила четыре-пять самых вам понятных молитв. И хватит для начала. Может, через год, может – через пять, решите, что можно еще парочку добавить. Так маленькими шажочками, но только вверх. Днем в очереди, на остановке: “Слава Тебе, Господи! Господи помилуй, Господи помоги!”
Алеша сжал Кирину руку:
– Будем держаться?
– Будем, Алешенька!

Уезжали после завтрака. Машина была загружена с вечера. Как и в прошлые дни, к храму подходили самые разные люди: как те, у которых Алексей трудился, так и совсем незнакомые. Батюшка отомкнул двери храма:
– Давайте, помолимся за наших путешественников!

И вот наши герои уже сидят в машине в некотором смятении от шумных проводов. Каждая бабушка или тетушка считала своим долгом лично перекрестить Алешу и Киру и поцеловать их. Кто-то завел частушки. Кира даже не ожидала, что где-то еще жива подобная былинная старина. “Ладно, двинулись!” – Алеша перекрестился, включил зажигание и тихонько отъехал от храма. Когда через минуту Кира оглянулась, все еще стояли у церкви и махали вслед машине.
– Я бы хотела сюда вернуться, – тихо сказала Кира.
– Может, и соберемся, – коротко ответил Алеша, внимательно следя за дорогой. – Но так много еще есть мест, где я мечтаю побывать

7.
 Через пару дней после приезда Крутилины пришли к Денису и Алене, принесли гостинцы из Гольцово. Перебивая друг друга, рассказывали о своем путешествии. Всё это время Кира то и дело ловила на себе загадочные взгляды подруги. Наконец, они уединились на кухне и Алена, краснея, рассказала, что у них с Денисом скоро  будет маленький. К зиме. Заметно было еще не сильно.
Кира обрадовалась:
–  Какие вы молодцы, я так рада за вас. А Алеше можно рассказать?
–  Нужно, у вас же нет тайн друг от друга.
– Какие там тайны, – вздохнула Кира. И вдруг ее охватило ощущение разверзшейся пропасти.
–  Кира, Кира! Что с тобой? Сядь, на тебе лица нет. Что случилось?
–  Алена! Я ведь Алеше ничего так и не рассказала про ту историю с больницей.
–  Ты серьезно? Не рассказала, почему?
–  Ален, я не знаю. Реально не пойму, как такое могло получиться. Скрывать это дело я не собиралась. И как теперь выкручиваться?
–  Только не говори, Алеша, мол, мне не поверит.
–  Не говорю, – Кира чуть не плакала.

Когда подруги вернулись на кухню, и Денис, и Алексей с нескрываемым удивлением посмотрели на них. У обеих был какой-то перевернутый вид, как иногда принято выражаться. Но спрашивать мужчины ничего не стали.
Кира  потянула Алешу за руку.
–  Пойдем домой, пожалуйста.
Алеша начал было:
–  Мы же еще чай не допили,  –  но потом молча поднялся и стал прощаться.
–  Извините, что так вдруг откланиваемся.
–  Бывает,  – пожал плечами Денис.
По дороге Алеша не стал ни о чем расспрашивать Киру. Да и дома тоже. Но все-таки через какое-то время понял, что Кире надо помочь начать разговор. Походил по комнате, сел в кресло, подтянул Киру к себе, усадил на свои колени.
– Кирочка! Что-то случилось? Алена тебя чем-то расстроила? Я обидел невзначай?
– Нет, Лешик, никто меня ничем не обидел и не расстроил. Просто я вдруг вспомнила, что не рассказала тебе об одной вещи, – и тут Кира умолкла.
Алеша не торопил ее, только тихонько покачивал на руках, как маленькую. Вот вроде, пока шли, Кира продумала, как и что станет говорить. А теперь всё придуманное казалось глупым и лукавым. “Неужели, она просто забыла? Или специально утаила? Временно, конечно. Нет, не нарочно. Как-то разговор не заходил. Или просто боялась, прятала голову в песок? А так ли это сейчас важно понять причину? Главное, рассказать, снять тяжесть с души. Так просто”.
– Лешик! Скорее всего, у меня никогда не будет детей. Прости, что я не сказала тебе об этом перед свадьбой. Я тебя обманула. Так получается.
Алеша вздохнул и только сильнее прижал Киру. Он словно смотрел на себя со стороны. Кажется, это должен быть удар под дых. Так пишут в романах? И во многих фильмах герои в подобных ситуациях потрясают кулаками: “Как ты могла? Ты  меня обманула! Теперь я тебе не смогу верить”. И прочая патетика с однокоренной  и синонимичной лексикой. Но Алеша не чувствовал ничего подобного: ни возмущения, ни досады. Мало ли он сам глупостей творил? Было больно за Киру, очень жалко ее. Но ведь они могла его молчание истолковать превратно!
–  Кира, солнышко, ничего между нами не изменилось и не может измениться. Так случается. Я тебя люблю и всегда буду любить. А дети… Господу виднее. Так бы крестный сказал?
Алеша поднял Кирино лицо и заглянул ей в глаза.
– Я почти дословно помню все наши разговоры. Когда мы с тобой в больнице познакомились, ты упомянула, что довелось в больнице полежать. А потом, позднее – тоже что-то было на эту тему. Ты не сказала, я не спрашивал. Мы едва знакомы были. Ты тогда еще хотела?
– Лешик, честное слово, я не очень помню. Хотела, наверное, но решила, чего других своими проблемами грузить. А потом… это всё так… не зажило до сих пор. Я загнала это вглубь, сама не осмеливаясь туда заглядывать, дверь захлопнула, заколотила, шкафом заставила. Никто, кроме Алены… и отца Валерия не знает.
– В том не было твоей вины. Ты моя самая любимая. И дети у нас с тобой будут, врачи тоже ошибаются, мне ли это не знать?  А не получится, Богу виднее, для чего это. У него на нас свои планы. Так дядя Валера нам объяснял?
–  Алешенька, как бы я жила, если бы мы не встретились?
–  А я в той аварии уцелел, потому что я для тебя уже был у Бога на примете.
– Алеш! – Кира вздохнула еще горше. – Я тогда в больницу с кровотечением попала. Аркадий меня… короче, лежу и думаю, зачем мне его ребенок? Вдруг он тоже вырастет таким? Может, другими словами думала, но смысл такой. А потом всё и кончилось. И я думаю, вдруг я сама во всем виновата?
– Ни один человек на свете не имеет права тебе ничего подобного сказать. А мысли подобные у тебя, – мне вот только дядя Валера это втолковал, – это козни врага рода человеческого. Гнать их надо поганой метлой. Это уже моя формулировка. Не твои это мысли!
Какое-то время Кира и Алексей сидели молча.
–  Ну, что Кирушка, хоть немного полегчало у тебя на душе?
–  Спасибо, Алешенька!
Кира вдруг поняла, что боль, исподволь терзавшая ее долгие годы, начинает утихать.
–  Знаешь, Алена с Денисом ребеночка ждут.
–  Я очень рад за них!
–  И я тоже.


 8.
Примерно через полтора месяца после возвращения из Гольцово Алексей и Кира стали регулярно цапаться – так они это называли. Иначе – ругаться. В основном из-за пустяков. Который уже раз садились за стол переговоров и пытались как-то разрешить эту проблему. Что происходит, почему они срываются, раздражаются снова и снова?
 С одной стороны всё было понятно, они живут вместе уже достаточно долго, первая эйфория окончилась, наступили будни, стали проявляться доселе незаметные или скрываемые черты характера. Росло взаимное недовольство. А какой-то совместной важной цели вроде и не было. Проблемы как-то рассосались. Алеша работал, ходил на тренировки, Кира тоже работала. Денег хватало. Крыша над головой была. Исчезло ощущение звенящего полета и света. Так чувствовала Кира. Когда она, наконец, сформулировала это, Алексей был поражен:
–  Я что-то стал делать не так?
– Нет, ты всё делаешь верно. Это во мне что-то погасло. Неужели дальше будет только хуже?
– Получается – нам нужны неприятности, чтобы выступить единым против них фронтом.
– Типун тебе на язык! Но, похоже, что так, – Кира не знала, плакать ей или смеяться.
Алеша некоторое время размышлял, ходил по комнате. Вытащил какую-то книгу, полистал, поставил на место. Он понимал, что с одной стороны – Кирина боль от невозможности иметь детей никуда не делась после того разговора. Стала потише, возможно. И с этим ничего нельзя поделать. Особенно, если Алена перед глазами. С другой – тихое мирное житие не способствует молитвенному усердию. Да, они стараются по воскресеньям бывать на литургии и причащаться хотя бы раз в месяц-полтора, но… всё стало привычным, обыденным. Алеша говорил на эту тему с крестным. Тот успокоил, что это необходимый и ожидаемый этап духовного развития. Но легче от этого не становилось.
             Коротко вздохнув, Алеша начал говорить:
– Смотри, два момента. Причины наших, – Алеша пошевелил пальцами в воздухе, – размолвок. И как с этим бороться? Извечное русские вопросы: кто виноват и что делать. Мы не идеальны, и вдруг это вылезло наружу. Ломать себя, чтобы другому было удобно? Но со сломанным хребтом далеко не уйдешь, это я тебе со всей ответственностью заявляю.
– Ох, Лешка! А я так понимаю, что мы не умеем отделять мух от котлет.
– И это тоже. Поехали дальше. У каждого свои пунктики, которые его заводят с полоборота. Кто-то не любит, когда вещи по всей квартире разбросаны. Кто-то крошки на столе или мусор по углам… посуда в раковине или на столе. Ботинки не в ряд стоящие. И так до бесконечности. Партнер из любви к ближнему может себя переламывать, стараться во всем угодить другому. Но стоит ли оно того? Бывает, конечно, обеим сторонам на всё плевать, и тогда дом превращается, превращается… и далее по тексту. Генеральная уборка раз в месяц. Бывает. Но мы не об этом. Мешают тебе мои кроссовки посреди коридора – пни их в угол или на галошницу поставь. Не пытайся меня перевоспитать.
–  Ты же не кидаешь обувку, где попало, Леш?
–  Нет, я это для примера. Меня порядок волнует средне. Я дома целыми днями. Устану сидеть, могу и пропылесосить или подмести. Вот по полкам раскладывать не люблю. Три чашки и пять блюдец на моем столе думать мне не мешают. Ты поняла мою мысль? Согласна?
–  Да, Леш, спорить с этим я не стану.
– Еще. Пока я дома работаю, я себя в состоянии накормить. И разогрею, и сготовлю, но вот когда я прихожу из бассейна или из тренажерки, – такой зверский аппетит, тогда нужен обед-ужин  на столе.
– Это как раз без проблем, расписание у тебя стабильное, горячую еду я тебе гарантирую. Форс-мажор в расчет не берем.
– Договорились. Вот еще что. Я знаю, Кира, ты ужасно не любишь куда-нибудь опаздывать. Так?
– Не то слово. Видно, я такая уродилась. Я со временем дружу. Один раз на поезд чуть не опоздала, время отправления перепутала. Другой раз проспала, но катер, на который я могла не успеть, ушел на час позже. И всё. Больше ни разу. Вообще, я с детства могу по заказу просыпаться. В пять – так в пять. Хотя сова я вполне конкретная.
– А я не знаю, кто я. Жаворонок скорее. Так вот, ты собираешься быстро  и выходишь вовремя. Раз-два, готова, пошла. Я так не могу, я копуша, меня в детстве мама так называла. Поэтому, если мы идем вместе и не должны опоздать, я свою гордыню засуну, сама знаешь, куда. И буду слушаться тебя. Но на сборы мне надо намного больше времени. Учти это. Если же время прибытия не важно, то – иди одна, я потом догоню. Но только не поторапливай!  Давай, мол, скорее!  Я еще хуже копаться начинаю.
–  Принято.
– Да, если можно, соли еду поменьше. Когда у мамы проблемы с сердцем начались, она стала соль ограничивать. Я и привык. То, что большинству – норм, для меня пересол страшенный.
– Балда, что ты мне раньше про это не сказал? Буду переучиваться, а ты меня контролируй и направляй.
– Боялся – обидишься.
 
Вроде бы обо всем договорились. А ссоры продолжались. Будто за язык кто тянет назло говорить. Устали от этих ссор и Кира, и Алексей, а поделать ничего не могут. Советы типа – посчитать до ста, а потом говорить – не помогают. Все хитрые приемы потом уже в голову приходят. Может, пожить отдельно? Эта мысль явно не нравилась обоим. И вдруг Алешу осенило:
– Давай, назначим четкое время ежедневной обязательной ссоры. К примеру, с шести до семи. Или с полседьмого до семи. Получаса нам должно же хватить? Не раньше и не позже. Как тебе идея?
– Идея богатая. Ничего подобного не слыхала. Давай попробуем, месяц хотя бы.
 И что вышло?
Приходит Кира с работы, чем-то раздражена, на кого бы сорваться. Кроме Алексея – больше не на ком.. Но время-то еще не наступило. Терпит, терпит – вот ужо! А это “ужо” приходит – и ничего не получается. Не выходит ссора по заказу.
– Ты почему, редиска эдакий, вчера свет в ванной не выключил?
–  А ты в кухне.
–  А ты… ты…эээ, галстук не повесил!
–  Какой галстук, пионерский что-ли?
И оба начинают покатываться с хохоту и бороться на  просторной кровати. Да, чтобы ругаться по заказу особый талант нужен или злопамятство с большим объемом оперативки. Но ни Кира, ни Алексей таковыми не обладали. Так и удалось преодолеть первый кризис. Еще они придумали, записали и повесили на видном месте “Декларацию прав и обязанностей”. Среди прочих там было:
Право на одиночество.
Право на молчание.
Право получать замечания и пожелания в письменном виде.
Право просить объяснений.
Право быть выслушанным.
Право сказать “нет”
Обязанности – Прежде, чем принимать решение – выслушать.
Прощать, как Господь завещал.
Видишь: другому тяжело – предложи помощь. Она не обязательно будет принята.
Нужна тебе помощь – попроси, другой может и не догадываться.

9.
Вскоре у них появилось новое занятие: утешать и успокаивать Дениса, будущего отца. Часто Алеша и Кира просто брали Дениса с двух сторон под руки и вели гулять, проводя профилактические беседы на тему: “Все идет нормально и закончится хорошо”. Кира иногда в ужасе вопрошала:
–  Денис, ты точно сдал акушерство и гинекологию на ту самую тройку, о которой говорил,  или попросту купил зачет?
Денис изображал из себя оскорбленную невинность: “Какие нелепые предположения!”
– Так какого… ты пургу несешь?
Алеша в свою очередь качал головой:
– Многия знания – многия печали. Меньше знаешь – крепче спишь. Хотя, конечно, не знаю, как бы повел себя в аналогичной ситуации.

В субботу днем подруги сидели на кухне в квартире Дениса и Алены и обсуждали какие-то планы. Мужики где-то запропали. Ушли, сказав, что вернутся через полчасика. И вот уже два часа как их нет. Начинать беспокоиться или еще рано?
Внезапно в замке заскрежетал ключ. Дверь распахнулась, изо всех сил ударившись о стену. Кира и Алена выскочили в прихожую и остолбенели. Денис и Алеша напились. Ни тот, ни другой доселе ни разу не был замечен в подобном безобразном состоянии. Хватаясь друг за друга, они пытались делать вид, что всё нормально. Они лишь слегка пригубили пивка, как выразился Денис.
–  Ох, ни фига ж себе за хлебушком сходил! – припомнила Алена старый анекдот.
– За булочкой! – уточнила Кира, заметив половинку багета, торчащую из Алешиного кармана.
–  Что делать будем? Гнать поганой метлой?
– Ни. Сначала надо выслушать. А пока спать уложить. Для Алексея диванчик найдется?
–  Найдем.
Алена пошла в комнату позаботиться о подушке и пледе для Алеши, а Кира вышла в прихожую.
– Господа, извольте раздеться! – строго сказала она.
Мужики засуетились. Снимали верхнюю одежду, уличную обувь, придерживая друг дружку, чтобы не рухнуть на пол.
–  Теперь в ванную, умыться и в койку.
–  А перекусить?
–  Сначала баиньки.
–  Ну, ты злая. Мы так не играем, – заныли мужики, но подчинились. Через пять минут оба дрыхли, всхрапывая и постанывая во сне.
–  Счастье пришло, откуда не ждали, – прокомментировала Алена.
–  Денис хоть раз при тебе нажирался до поросячьего визга?
–  Ни разу. А Алеша?
– Аналогично. Интересно, что их подвигло. Горе-печаль? Так вроде ничего не случалось. Или это тайна от нас? Алешка разве что на спор мог ввязаться. Господи, взрослые уже, не пацаны!
– Мне Денис сам признавался, что у мужиков мозолистое тело слабо развито. Через него связи между полушариями проходят.
–  Оно и видно. А что мы с тобой сейчас делать будем?
–  Пасьянс раскладывать. Самое милое дело.
–  Шутишь?
–  Абсолютно серьезно, причем не на компе, а на столе.
–  А какой в этом резон?
–  Время тянуть. Нет, если не хочешь, иди домой. Я тебе позвоню, когда Алеша проснется.
–  А как ты думаешь, это надолго?
–  Сейчас еще до ночи далече, значит – часа на три-четыре.
–  Какая ты умная!
– Жизненно-опытная. Отчим иногда надирался в дугу. Помнишь, старый анекдот, кто во что напивается: железнодорожник в дрезину, сапожник – в стельку. И так далее.
– Доводилось слышать, – подтвердила Кира.
Алена оказалась права: по прошествии трех часов народ заворочался на своих ложах. Кира из кресла наблюдала за пробуждением Алеши. Сначала он пару раз перевернулся с боку на бок, похлопал рукой рядом с собой. “Меня что ли ищет?” – предположила Кира. Открыл глаза, поднял голову с подушки, ошалело огляделся, пытаясь понять, где он. Киру пока не замечал. Сел резко. Опустил голову на ладони, застонал. Голова раскалывается? Жизненный опыт Киры ей ничего не мог подсказать. Она опиралась на литературные источники. “Интересно, сколько они выпили?”
–  Кира! Кирушка! – позвал Алеша. Голос его был вполне нормальным.
–  ЧТО? – Кира четко выговорила каждый из трех звуков.
–  Сядь со мной рядышком.
Вздохнув, Кира вылезла из кресла и села рядом с Алешей на диван, только отвернувшись в другую сторону.
Внезапно Алеша схватил ее за плечи и повалил к себе на колени. Кира забарахталась, пытаясь вырваться. Посмотрела вверх, поймала Алешин взгляд. Поняла с изумлением, что глаза его смеются абсолютно трезво. А когда он стал ее целовать, то почувствовала, что от него ничем спиртным не пахнет.
–  Алешка! Вы нас надули!
Алеша хохотал в полный голос.
–  Обормоты! Обманщики! Провокаторы!
Из другой комнаты послышался довольное ржание Дениса и возмущенный визг Алены: “Ааааа!”  Там шли свои разборки.
 Когда все собрались на кухне, мокрые волосы Алексея стояли дыбом. Кира походила на взъерошенную от гнева кошку.
–  Итак, что вы можете доложить в свое оправдание? - голос Алены был строг.
Осторожно ощупывая царапину на щеке, Денис стал объяснять:
–  Ну, мы поспорили.
–  Как в ваши дурные головы такое пришло?
– Трудно сказать наверняка. Мы просто очень талантливые. Я говорил, что если приду домой пьяным, Алена меня выгонит на улицу. Из моей же квартиры, заметьте. А Алеша сказал, что Кира его приголубит и спать уложит.
–  И? – хором спросили Алена с Кирой.
– Ну, напиваться по правде нам не хотелось Что, мы пьяных изобразить не сумеем? Вроде неплохо вышло? Вы же поверили.
–  Ну, что с ними делать?
–  Оправдать в связи с отсутствием состава преступления!
–  Так, погодите, кто же победил?
–  Алексей. Кира его не выгнала. И Алена меня не выгнала. Я месяц за свой счет заправляю машину Алексея. С тебя, Алена, я контрибуцию брать не буду, хотя ты виновата, что я проиграл.
–  А при чем тут контрибуция? Вроде, это не совсем в тему? – Алена сдвинула брови.
–  Приблизительно. Война там, победители, побежденные. А слово – красивое.
–  А если бы я тебя сковородкой в гневе приложила? --  возмущалась Алена.
– Ну, не приложила же. Всё мирно закончилось Давайте чай пить. Мы пирог из булочной принесли. Вроде я пакет успел на крючок повесить.

Когда супруги Крутилины шли домой, Кира изрекла диагноз:
– Третий класс церковно-приходской школы. А ведь вроде взрослые мужики! Вот Денис со дня на день отцом станет.
– Кир, не сердись. “В этом-то все и дело!” – пропел  Алеша голосом Додо с пластинки “Алиса в стране чудес”. – Док психует по-страшному. Я несказанно удивлен, что он у себя на работе никого не прирезал. И я немного его отвлек, снес с доминанты.
– Так это ты такую комбинацию придумал и разыграл, шахматист хренов? А если бы с Аленой на нервной почве что случилось?
–  Так не случилось же! Победителей не судят.
– Без комментариев. Нет желания вечерком отцу Валерию позвонить и повеселить?
–  Я подумаю, – грустно сказал Алеша.
Отец Валерий от смеха не смог удержаться, но отругал Алешу за неосмотрительность.

На следующий день наиболее внимательные коллеги Дениса могли заметить, что тот иногда издавал сдержанное похрюкивание, и самодовольная улыбка почти не сходила с его лица.

10.
Через три дня Алена родила чудесную девочку, которую назвали Машенькой. Всё свое свободное время Кира стала проводить у Алены, помогая управляться с малышкой. Алеша обижался и сердился, но поделать ничего не мог. Конечно, он понимал, что Кире очень хочется понянчить малыша, хоть и не собственного. Чего же обижаться? Ревность, что ли? Не думал Алексей, что будет ревновать жену к крошечному пищащему комочку. Но сколько Алеша не пытался себя убедить, что это нелепо, глупо – ничего не получалось. Кире хоть домой не возвращайся. На нее вываливался ворох упреков. Полы не помыты, обед не приготовлен. Каждое лыко в строку. Причем, большинство из этих дел Алеша сам обычно исполнял. Кира на упреки не отвечала, поворачивалась и уходила в другую комнату. Вообще перестала разговаривать. “Да, нет, не знаю, хорошо”. Алеша собрался было звонить крестному, но представил, как начнет жаловаться и обвинять, и какими глазами крестный на него посмотрит, и нажал на “завершить”. Почему-то Алеша был уверен, что Кира на него жаловаться не станет. Билль о правах и обязанностях был выброшен на свалку истории.
…Неужели Алеша не понимает, почему я вожусь с девулькой? У меня своей такой не будет. Надышаться младенческим запахом, ласкать пальцами бархатную кожу на спинке. Пусть кричит часами, выгибаясь от боли в животике, пусть засыпает только на руках. Лишь бы была. А Алеша психует и злится, любой мой шаг сопровождает холодной, ехидной критикой. Я догадываюсь, что это не мой любимый муж меня обижает, а нечто сидящее в нем. И что дальше? Пытаться задобрить, подкупить? Не уверена, что это хороший выход. Что же мне делать? Я не хочу жить без Алеши. Ломать себя? Но тот же Алеша говорил, что с перебитым хребтом далеко не уйдешь. Но иного выхода я не вижу. В субботу пойду к отцу Сергию. Расскажу всё, спрошу, правильно ли я решила?
 После работы забежала к Алене. Денис пошел гулять с дочкой и подруги могли спокойно поговорить.
–  Все, Ален, теперь уж ты без меня.
–  Что случилось, Кир?
– Алексей ревнует, я не знаю, то им движет, но нет у нас больше ни любви, ни дружбы, ни мира. Абьюзером Алешка становится. Расковыряет дырку в душе, залезет кривым когтем, шкрябает там и с интересом наблюдает: достает ли?
–  Ну, ты выразилась!
– Я это именно так ощущаю.
–  И что ты решила?
– Попробую склеить. Жалко мне его. Вижу: сам мучается, но не может остановиться.
–  Может, вам отдельно пожить?
–  Я тоже об этом думала, но решила, что смысла нет. Ну, зарастет нарыв, но в глубине-то всё так и останется.
–  А ты справишься?
–  Ох, не знаю, но попытаться должна.
–  Отцу Валерию звонила?
–  Жаловаться?
–  Просто рассказать, посоветоваться.
–  Всё равно жалоба получится.
–  Кирочка, солнышко, я всегда тебя буду ждать, в любой час дня и ночи.
–  Спасибо.

11.
Перед исповедью Кира долго думала, как всё изложить, чтобы не получилось рассказа о чужих грехах. Записывала на бумажку по порядку, рвала, снова писала, снова – на мелкие клочки.
Что получилось после всех мучений: “Дом забросила, мужа забросила, с чужим младенцем заигралась, обижаюсь на замечания и критику, унываю”. Получилось предельно кратко и честно. Ай, да Пушкин…

 Не несли Киру ноги домой. Села на заснеженную скамейку на бульваре. ”Так бы сидеть и сидеть, а потом уснуть. И ничего менять не надо будет. Какой от меня прок, в чем смысл моего существования?” Кире показалось, что она действительно стала задремывать, когда в ноги ей что-то врезалось – не слабо так. Кира с трудом разлепила ресницы. Смешной малыш в оранжевом комбинезоне пытался припарковать свои санки. “Это не вариант. А о других ты подумала? Алена, Денис, отец Валерий – им-то каково будет, они ни в чем перед тобой не виноваты. Это просто… просто бессовестно. Или я так хочу Алешу пристыдить? Уровень пятого класса. Пусть он поплачет на моей могиле и пожалеет, как вел себя со мной? Так? Ага? Спасибо, тебе, малыш!” Кира обернулась, но у скамейки уже никого не было. Может, она вообще его во сне увидела? Но ноги ниже коленок болели весьма ощутимо. Завтра синяки появятся.
Дома Кира сразу залезла под горячий душ, выпила отвара ромашки с медом и легла. Проснулась от холода. На часах было три ночи. Алексей еще не ложился. Кира даже не знала, дома ли он. Накрылась пледом поверх одеяла.
…Вот только не хватало еще заболеть. Не нужна мне забота из жалости! Надо заглотить ударную дозу противовирусного. На ноги носки шерстяные. Завтра воскресенье, на службу надо рано вставать. Только не заболеть! Ударная доза подействовала, самочувствие утром было вполне адекватным. Помолилась за Литургией, причастилась, вернулась домой. Села на кухне, голову откинула на стену. Ни чувств, ни мыслей. …Надо приготовить обед, надо приготовить. Надо.
Хорошо, что алгоритм отработан, можно не думать. А ведь не так давно приготовить еду любимому человеку было такой радостью. Выбрать основу для борща,  запечь свеклу, обжарить лук и морковь с томатной пастой.
Самое страшное, что Кира сейчас боялась приготовить слишком вкусно, чтобы, не дай Бог,  Алеша не подумал, что она подлизывается! “Какой бред!”

…Что же делать, что же делать?
Постучаться в ваши двери,
И, как будто от убийцы,
От себя себя спасать.
Первым к вам придет отчаяние…
Не страшны ни боль, ни мысли,
затянуло, затянуло… – очень жизнерадостные слова.

  Куда уходит любовь? В суету?
 Странные потянулись дни. Кира приходила с работы, Алексей собирался и уходил куда-то до позднего вечера. И это было хорошо. Не надо постоянно сталкиваться в прихожей или на кухне, боясь встретиться взглядом. Куда уходил Алеша, Киру особо не волновало. Неужели после свадьбы прошел только год?  Через месяц годовщина будет. Может, просто сказать: “Лешенька, прости меня”? Страшно наткнуться на холодный взгляд, и тогда уже – прощайте все надежды? А пока не сказано – они еще есть?

12.
Как-то набравшись мужества, Алексей позвонил крестному:
– Дядь Валер, ты только не расстраивайся, Кира от меня уходит, или уже ушла.  Да нет, мы вместе живем, но порознь. Как-то так получается. Ну, при чем здесь я?
– Давай по порядку, – отец Валерий потер ладонью лоб, – я что-то не улавливаю.
– Как родился у Алены ребенок, Кира стала там днями и ночами пропадать, про меня забыла совсем. Хозяйством не занималась. Обед не готовила. Я ей открыто сказал, что меня это не устраивает.
–  И что дальше?
– Что дальше… К Алене больше не ходит, обеды и всё прочее – как положено. Только живет теперь в параллельном мире. Привет-привет!
– Привет, привет, хорошая погода.
Тебе в метро, а мне вот на трамвай…
–  Что? Не понял, при чем тут метро?!
–  Песню вспомнил старую, времен моей юности. И что ты от меня хочешь, раб Божий Алексей? Ты уж определись: готовит – плохо, не готовит – тоже плохо.
Алеша задумался. Он сидел с таким убитым видом, что крестному стало его до слез жалко. Но подсказок отец  Валерий  давать не хотел.
– Я запутался. Я люблю Киру, я не могу без нее. А ей это младенец оказался важнее, чем муж.
– То есть ты ревнуешь?
– Почему это ревную? – возмутился Алеша… и притих. – Наверное, да. Дядь Валер, мне подумать надо. Неужели это просто ревность? Не может быть!
–  Будет помощь нужна, звони. Поклон Кире и Алене с Денисом.
–  Ага.

 Алексей вышел на улицу и пошел, куда глаза глядят.
 …Конечно, это не ревность. Мне надоело питаться всухомятку. Конечно, она дома ничего не успевает делать. Говорит только про Машеньку и Алену.  Я понимаю – первые две недели помогла. А дальше-то зачем? У Алены муж есть, сколько семейных пар без бабушек-дедушек справляются. Я не ревную, мне просто обидно. Может, с Денисом поговорить? А он-то тут при чем? Да нет, теперь Кира и готовит, и убирается, у Алены уже недели две не появляется. Только меня замечать перестала.
 И тут до Алексея дошло, что он уже минут десять ходит по улице, на которой стоит дом Дениса.
– О, Алеша, привет! Вот только вас вспоминали. Почему Кира к нам давно не приходит?  Заболела? От Алены ничего не добиться, плечом дернет - и весь разговор.
–  Как мелкая, подрастает?
– Жару нам всем Марья дает. Спим по очереди. Хорошо, меня сейчас на ночные дежурства не ставят, иначе бы не знаю, как бы Алена справилась. Вот я сейчас выгуливать нашу мелочь повезу, Алена тут хоть пару часиков отдохнет. Всю ночь сегодня на руках укачивала. Соседи скоро нас со свету сживут.
– Давай вместе прогуляемся.
Алена запихнула малышку в крошечный розовый комбинезончик, уложила в коляску, прикрыла одеялом. Алеше показалось, что Алена демонстративно не смотрит в его сторону, но задумываться об этом он не стал.  Друзья отправились выгуливать Машеньку.
–  Повезешь немного? – спросил Денис.
–  Давай.
Алеша с непонятной самому гордостью вышагивал, толкая коляску с чужой дочерью.
…А ведь у меня тоже мог быть ребенок, если бы Кристина аборт не сделала, даже мне не сказала, тьфу. Вспоминать ее неохота. Тогда мне на это наплевать было, а сейчас – жаль. Хотя все равно у нас с ней ничего не могло получиться, даже говорить с ней было не о чем. Что связывало:  постель да мои деньги. И у Киры тоже детей не может быть. За что мне это? Или для чего?
Малышка в коляске вдруг заворочалась, закряхтела. Денис нагнулся к ней, Алеше показалось, что тот принюхивается. Так оно и было. Выпрямился, повертел головой.
– Слушай, мы сейчас рядом с твоим домом. Хорошо бы малую сразу переодеть. Очень мне кажется, что Машка в грязном памперсе лежит. Если поменяем, она еще часок проспит.
–  Пошли, конечно, мы коляску вдвоем на раз-два затащим.
Ввалились в прихожую, Денис скинул куртку, башмаки, взял пакет с запасными вещами, Машку под мышку и потопал в комнату. Кира выглянула из кухни, не понимая, что за шум.
–  Ой, Машенька пришла! Дениска, можно я ее переодену?
–  Да ради Бога! Соскучилась?
–  Слов нет!
 Пока Кира ловко переодевала девочку, Алеша стоял, прислонившись к косяку двери, и наблюдал за женой. Какой радостью светилось ее лицо, когда она наклонялась над малышкой, ворковала ей что-то ласковое!
…Ну, с Кирой всё ясно. Давай-ка Алексей Батькович, с собой разбирайся. Выходит, ты ревнуешь свою жену к этой “молекуле”? И хотел бы быть на ее месте, чтобы тебе дули в попочку и подтирали какашки? Помнится, у тебя был шанс получить подобное удовольствие. Неужели, я мог подумать, что любовь, предназначавшуюся мне, Кира отдает чужому младенцу? Ересь какая-то. Любовь – как голограмма, раскололась пластинка, а в каждом кусочке целая картинка. Родителей, жену, детей человек любит не отнимая у других, а приращивая общее количество.  И каждая часть равна всей сумме. Что-то часто мне приходится себя перетряхивать. Может, это и есть духовное возрастание? Главное, чтобы оно не перешло в постоянное самокопательство.
            
              Алеша подошел к Кире:
–  А можно мне ее подержать?
Кира удивленно обернулась:
–  Можно, почему нет? Держи головку сзади, вот так.
Машенька перевела свои глазенки на незнакомого дядю и заулыбалась беззубым ротиком. Алеша засмеялся:
–  Она уже улыбаться умеет!
 Он прошелся по комнате, прижимая ребенка к своей груди, принюхался к пушистой головенке: теплый молочный запах.
–  Ладно, господа, так и быть, записывайте и меня на дежурство по Марье свет Денисовне.

13.
Вечером Кира и Алеша сидели на диване, плечом к плечу, держа друг друга за руки.
–  Прости меня, – начал Алексей.
–  Дуру старую! – подхватила Кира.
–  Я могу вновь покаянный канон прочитать.
–  Ладно, не в словах дело. Проигравших нет, победила дружба.
–  Победила любовь.
–  Кир! – сказал Алексей, помолчав некоторое время, – Я вот что тебе сказать хочу. Тут такое дело, даже не знаю, как начать…
У Киры упало сердце и сразу застучало с какими-то перебоями.
–  Что еще стряслось? Ну, не тяни.
– Я сам не люблю разговоры, которые вот так начинаются.  Но по другому у меня не получилось. Помнишь, давно еще, когда ты… про ту больницу мне рассказала.
Кира с испугом смотрела на мужа, не зная, что можно ожидать от такого начала разговора.
– Я тогда тебе заявил, что дети у нас обязательно будут. Мне показалось, так правильно будет сказать. А вот теперь… Кира, у меня теперь уверенность появилась.
–  Господи, Лешка! Откуда она взялась? Ни с того ни с сего.
– Ну, ты же знаешь, какой из меня молитвенник. Я, конечно, стараюсь молиться утром и вечером, как нас дядя Валера наставлял. Но вот когда я на Алену с Денисом смотрел, на другие семьи… всегда просил – Господи, устрой как-нибудь! Мужчинам, наверное, дети не так важны, но Денису я все-таки немного завидовал. А что у тебя внутри делается, мне  и не представить. Я вижу, Кира, что ты мне не очень веришь. Но я понял, что Бог услышал мою печаль. Так как-то.
–  И?
– И значит: “слышу – да”, а не “слышу – нет”. Что-то в этом роде. Это невозможно объяснить.
– Я знаю, что так случается. И  у меня один раз было что-то похожее. А про то, что ты понял – и хочется поверить, и боязно. Я-то такого не получала.

Договорились, по будням в середине дня Алеша пару часов гуляет с Машенькой. Алена в это время или отдыхает, или занимается накопившимися делами.

      В конце мая отмечали Машины полгода. Виновница торжества ползала по манежу, взрослые сидели за столом.
–  Друзья, если бы не вы, седых волос на моей голове было бы в пять раз больше. Ваша помощь неоценима. Кира и Алеша, огромное вам спасибо. Вы такие молодцы, – Алена расцеловала Киру, чмокнула в щечку Алексея.
– Ладно, захвалишь – зазнаемся, – пошутил Алеша, – потребуем нам памятник бронзовый поставить. Для начала. А там – как пойдет.

А Кире все не давала покоя мысль, что она обманула перед свадьбой Алешу. Вроде уже всё проговорили, обсудили, но факт – есть факт. “Не сказала перед, сказала после”. И слова Алеши об “ответе” она считала наивным утешением.
Алексей позвонил крестному:
– Дядь Валер! Я не знаю, что делать. Кира опять переживает, что обманула меня, не сказав перед свадьбой, что у нее не будет детей. А мне кажется, что всё у нас еще будет.
– Эх, дети, дети… По сути дела, если рассматривать события, а не их оценку, то так оно и есть. И получаются Кирины слова против твоих слов. Я попробую сам с ней поговорить, надо только подумать, какие аргументы она сможет принять.
 
Вечером отец Валерий говорил с Кирой:
 –  Дочка, мне Алексей сказал, что ты унываешь. Что-то произошло?
–  Ничего нового, батюшка, всё то же.  Может, вы на меня епитимью наложите?
–  Онлайн?
–  Можно и онлайн, – грустно согласилась Кира.
–  Давай по порядку. Ты сознательно обманула Алексея?
Кира замотала головой, на глазах у нее заблестели слезы:
–  Нет, конечно, я сама про то думать забыла, запретила, наверное.
–  Как только вспомнила, сразу сказала, не сомневалась?
–  Нет, ни минуты.
– Вот видишь, сказать, что ты намеренно солгала, ввела в заблуждение – нельзя. Травмирующие моменты психика прячет подальше, иначе человек сойдет с ума. Не твоя в этом вина. Это всё факты, согласна?
–  Да, всё так.
– Перейдем к оценкам оных. Люди иногда ненароком могут обидеть другого человека. Как ты думаешь, ты обидела Алешу?
–  Откуда я знаю, у него надо спросить.
–  А ты веришь его словам?
–  Наверное…
– Кира, вернись мысленно на полтора года назад… Ты говорила Алексею, что любишь его и на инвалидном кресле. Не важно: больного, здорового, просто потому что он есть. Было такое?
–  Да.
–  А он тебе поверил?
– Ох, батюшка, нет, пожалуй. В его картину мира такое поведение девушки не укладывалось, он мне что-то подобное объяснял.
– Так кто был виноват? Ты или картина мира?
–  Ну, отец Валерий, так нельзя. Вы пытаетесь меня подловить.
–  А вот это, Кирочка, называется – “двойные стандарты”. Алеша тебе не верил, и тебе было обидно и больно. Так?
–  Да, так, больно и обидно.
– Смотри, вы поменялись местами. Алеша говорит, что вот это всё для него не важно.  А ты не веришь.
–  Не знаю, верю, пожалуй. Но ведь я его обманула.
–  Опять – двадцать пять. Намеренно, ради своей выгоды?
–  Нет, конечно.
–  Господь это попустил? Он-то про тебя всё знает. Ведь не напомнил же?
–  Ну, если так рассуждать…
– Именно так. На всё воля Божия. Не сказала, значит так было надо по Божественному плану. Успокойся, девочка, выкинь всю эту историю из головы. Впереди много важных дел.
–  Каких дел?
–  А мне откуда знать, я не провидец.
  Кира вышла на кухню, где все это время сидел Алексей, чтобы не мешать их разговору. Подкралась сзади на цыпочках, пригладила волосы у Алеши на макушке и прижалась щекой к его голове.
–  Спасибо, тебе, Лешенька!
–  За что?
– За то, что есть и такой хороший. И крестный твой замечательный, он мне немного мозги вправил, сразу полегчало.

14.
Я люблю весну и осень за их переменчивость. Каждый день несет что-то новое. Все перемены зримы и конкретны. Если на пару дней и наступает затишье, то потом опять всё движется и меняется. Зима и лето действуют в глубине, зреют, накапливают. Они более статичны. Вроде всё одно и то же: снег без конца и края или наоборот: листья, цветы, сады, жара или дожди. Все процессы созревания скрыты от глаз. Всё копит силы на осень или весну.

Так и в жизни Алеши и Киры наступил  период скрытого роста. Вроде одно и то же день за днем. Нет никаких ярких событий, не видно, как меняется характер. Но процесс-то неостановим. Вот только куда направлена стрелка: вверх или вниз? Видно будет. Денис сказал бы: “Вскрытие покажет”.

Осенью съездили на десять дней в Черногорию. Как-то внезапно. В их городе уже со всех сторон наступала осень, а Адриатика была теплой и ласковой.
“Видишь, зеленым бархатом отливая,
Море лежит спокойнее, чем земля”.
И это была истинная правда, море в той бухте, на берегу которой стоял городок, не будило прибоем, не было слышно шепота и шелеста волн. По крайней мере в то время, когда Алеша и Кира жили там. Городок распластался по склону горы. Какое-то невероятное количество лестниц и лесенок приходилось на единицу площади. Море было тихое и сонное, а горы обступали, подступали, наступали со всех сторон. Кира чувствовала, что эти горы ее подавляют. Она старалась поменьше смотреть в их сторону. Но и на другом берегу бухты тоже высились горы, покрытые зеленой шерстью растительности. Горизонт можно было увидеть в крошечном проеме выхода из бухты. И без зримого горизонта Кире было тесно.
 Волосатые киви висели почти во всех дворах. В деревушках повыше в горы созревал виноград, инжир, мандарины. Прогулочная дорожка вдоль пляжей называлась смешным словом “шаталище”.
“Какое точно слово!”  –  не переставала удивляться Кира. “Променад” – мы часто употребляем это слово для обозначения самой прогулочной трассы – звучит чопорно. И хоть это слово французское, мы почему-то чувствуем его родство с “размяться”. А шаталище – это совсем по-нашему. Пойдем, пошатаемся! Праздное шатание европейских пенсионеров в эти недели бархатного сезона. Пожилые пары, мамаши с детками. Молодежи мало. Лавочки под соснами, киоски с разноцветным мороженым, ларьки с сувенирами. Сытая спокойная жизнь благополучной Европы. Игрушечные старые города-крепости. Узенькие улочки, вымощенные отполированными до зеркального блеска камнями. Магазинчики со всякой всячиной, кофейни. Алеша сокрушался:
–  Вот так и не вывез маму на морюшко!
Теплая Адриатика надежно поддерживала тело своей горько-соленой водой, но было неприятно, когда она попадала в рот. Купающихся было немного, плавалось в удовольствие. Даже хотели купить ласты, но передумали. Иногда поднимались к старым крепостям на склонах гор. Спешить было некуда, останавливались, много фотографировали. Пару раз: один – на автобусе, другой – на катере ездили в городишко Котор, где на всех сувенирах были коты и кошки. Кире очень понравился магазинчик, где продавались всевозможные светильники из разноцветных стеклышек. Там было так празднично и весело!
Через четыре дня перебрались в другое место. Вот там был и прибой, и горизонт. Слоистые полосатые скалы, окруженные пенными воротничками. Кира и Алеша выбирали автобусный маршрут, уезжали от поселка километров на пять-десять, а обратно возвращались пешком. Останавливались на понравившихся пляжах,  отдыхали под старыми узловатыми оливами или в тени кипарисов на склоне над морем. В памяти все эти дни быстро путались, хорошо, что фотографии на телефонах позволяли как-то систематизировать воспоминания.
По сути дела в этой поездке ничего особенного не происходило, и описывать ее не было смысла, если бы в последующие годы Крутилины не возвращались бы мысленно так часто к тем беззаботным дням.

                Шаг шестой
1.
В конце того же года сводки новостей стали пестреть упоминаниями о какой-то неведомой заразе, надвигающейся на мир с востока. Из Китая. Сначала единичные случаи, потом  десятки, сотни, тысячи. Попытки поставить кордоны, запретить въезд и выезд, отследить нулевого пациента. Всё без толку. Пандемия начала свое победное шествие по миру. Кирино естественно-научное образование позволяло видеть лукавство статистики и жалкие попытки медиков разобраться, откуда это бедствие взялось. Расползались слухи о падающих прямо на улицах людях, о трупах, ночами вывозимых на грузовиках в крематории других городов. Специальные кладбища для умерших, закрытые гробы. Замечательная идея политиков – самоизоляция. Запрет гулять в садах и парках. Все люди, старше 65 лет или имеющие проблемы со здоровьем, должны сидеть по домам и бояться, бояться, бояться.
Денис был на казарменном положении, работал он не в “красной зоне”, но строгостей всё равно была масса. Глухие костюмы, респираторы, очки – обязательный наряд хирургов. Чтобы не было так страшно, Кира перестала углубляться в новости. Иногда позволяла себе поверить во что-то хорошее, промелькнувшее в ленте. Но все добрые вести разъедались килограммами, тоннами – паники, страшилок. Стали закрываться храмы, священники могли служить, но без прихожан. Воскресенская церковь, куда ходили Алеша и Кира стала устраивать трансляции богослужений. Динамики были выведены на наружную стену храма со стороны двора, подальше от любопытных глаз. Можно было смотреть видео через интернет. Отец Сергий после окончания службы двери открывал, люди по-одному входили-выходили. Не везде так делать рисковали.
Со всех сторон доносились печальные вести: умер сотрудник, еще и пятидесяти не было, скончалась родственница, ну да, пожилая уже; дети остались сиротами, умерли все взрослые. Обещали скоро начать испытания разных вакцин. Лечили уже не совсем наугад, как в первые месяцы.

В мае заболел Алеша. Несколько дней лежал дома с высокой температурой и сильным кашлем. Пришедший на четвертый день врач измерил сатурацию, послушал легкие и стал настаивать на госпитализации. У Дениса в тот день была операция, и посоветоваться с ним по телефону было невозможно. Алексею было реально плохо, и Кира согласилась.
 Потянулись дни неизвестности. Справочное давало только сведения о температуре. Пройти в больницу, чтобы поговорить с врачом, было невозможно в принципе. Дозвониться по телефону тоже ни разу не получилось. Это был полный сюр. Иногда Кире казалось, что даже о смерти близких люди узнают только через несколько недель. Мысли бродили самые черные. Еще в первый день Кира позвонила отцу Валерию и рассказала, что Алеша в больнице. Говорить о своих страхах и тревогах она не решилась, боялась расстраивать Алешиного крестного, берегла его сердце. Но, похоже, тот догадывался о тяжелом состоянии крестника.
Бессонными ночами Кира всё снова и снова пыталась для себя решить один вопрос: готова ли она вот сейчас славить Господа? Когда всё хорошо – это как-то проще выходит. А вот в самый разгар беды? И твердо себе отвечала: “Да, сквозь слезы и все-таки – Да! Господи, слава Тебе за всё, что было и что будет. Из рук Твоих приму любое испытание”.
Денис пытался через своих многочисленных знакомых разузнать хоть что-то конкретное. Наконец, ему удалось найти номер телефона одного из врачей отделения, где находился Алексей. Тот был уклончив, отделывался общими фразами, но из его слов выходило, что вообще зря согласились на госпитализацию. Такие случаи, как у Алексея, лучше лечить дома. Но что сделано – то сделано. Оставалось надеяться, что  два отрицательных теста придут раньше, чем Алеша подцепит какую-либо внутрибольничную инфекцию.

2.
Наконец справочное стало сообщать о нормализации температуры, и второй тест дал отрицательный результат. Надо было срочно забирать Алексея из больницы.
 Денис строго приказал Кире никуда не ходить, он сам доставит друга домой.
Всё утро Кира не находила себе места, то выглядывала в окно, то открывала дверь на лестницу и прислушивалась. Наконец, внизу затормозила какая-то машина, послышались мужские голоса.
Кира выскочила на лестничную площадку, заглянула через перила вниз, отшатнулась, прижалась спиной к косяку, потом тихонько на цыпочках зашла внутрь, но дверь оставила открытой. Теперь она всё слышала, но увидеть ее не могли. Четко доносился голос Дениса, напевавшего:
– Спокойно, дружище, спокойно
у нас еще всё впереди.
Пусть шпилем ночной колокольни
беда ковыряет в груди.
Не путай конец и кончину,
рассветы, как прежде трубят.
Кручина твоя не причина,
а только ступень для тебя.
Алеша с трудом поднимался по лестнице, тяжело опираясь на костыли и делая остановки на каждой ступеньке. Одиннадцать и еще столько же, Кира прекрасно помнила это число. Денис мог бы без проблем перекинуть Алешу через плечо и бегом втащить на второй этаж. Но он шел чуть сзади для страховки и тихонько пел:
– По этим истертым ступеням,
по горю, разлукам, слезам
идем,  схоронив нетерпенье
 в промытых ветрами глазах…

…Спокойно, дружище, спокойно.
И пить нам и весело петь.
Еще в предстоящие войны
тебе предстоит уцелеть.
Уже и рассветы проснулись,
что к жизни тебя возвратят.
Уже изготовлены пули,
что мимо тебя просвистят.

Наконец, трудный подъем был закончен, и Кира вышла на лестницу.
–  Вот, как-то так… – ободряюще сказал Денис и погладил Киру по плечу.
– Привет, Лешик! – будто и не было этого страшного месяца. Слезы готовы вырваться, но еще рано давать им волю. – Наконец-то ты дома!
Поцеловала. Потерлась щекой о щеку, делая вид, что не замечает, как осунулось его  лицо. Исхудавший, ослабевший. Вроде, перевел дыхание.
–  Ну, пойдем  же домой. Что сначала: есть, спать, душ?
Алеша остановился, взглянул на Киру, попытался улыбнуться.
–  Сначала лечь, потом душ. Есть… пока не хочу.
Каким наслаждением было для Алеши вытянуться на своей кровати, в своей квартире. Рядом родные любимые люди.
–  Слава Богу, дома, – прошептал Алеша, сжимая Кирину руку.
–  Слава Богу, – как эхо, повторили Денис и Кира.
Полчасика Алексей подремал или просто полежал с закрытыми глазами.
– Теперь душ. Ванна – совсем хорошо было бы, но боюсь, мне пока рано.
 Зашел в ванную, оценил свои силы и со вздохом:
–  Денис, поможешь мне?
–  Без проблем.
 Хорошо, что у них на ванне стояла сколоченная Алешей много лет назад широкая деревянная перекладина, куда Кира ставила таз, если надо было срочно простирнуть что-то мелкое.
В больнице за последнюю неделю он пару раз пытался сходить в душевую, но скользкий пол, слабость, боль в спине – заставили его отказаться от этой затеи и терпеть до дома.

Минут десять Алеша сидел и просто наслаждался водой, льющейся сверху. Потом в какой-то момент он почувствовал, что начинает задремывать. Пора отскребать больничную грязь.
  В ванную заглянул Денис:
–  Ну что, отмокаешь потихоньку?
– Приступил к более активной фазе. Не будет ли с моей стороны слишком большой наглостью попросить тебя потереть мне спину?
–  Ни в коей мере! А поворотись-ка ты, сынку!
Любой хирург, и Денис, разумеется, тоже, прекрасно умеет держать себя в руках. Поэтому ни жестом, ни словом, ни интонацией он не выдал бы своего огорчения при виде того, во что превратилось сильное, натренированное тело друга за месяц больницы. Но Алеша все-таки перехватил взгляд Дениса.
– Ну, да. Думаешь, мне самому нравится? Могу я в кино про Великую Отечественную сниматься? Как ты считаешь, док?
–  Вполне.
–  Что ж, запишусь на кастинг. Знаешь, я вот сейчас тут размышлял. Первая моя радость от дома – удобная кровать, на которой не разламывается спина. Вторая – возможность нормально помыться. А про третью и все последующие ты и сам можешь догадаться.
– Могу-могу, не волнуйся. Закончил намываться? А вот теперь мой ход. Я тебе спину тёр прилежно?
–  Тёр просто замечательно.
–  Я командую, а ты подчиняешься.
И Денис позволил себе небывалую шалость: завернул Алешу в махровую простыню и утащил в комнату. Алексей вяло возмущался, Денис только посмеивался. Сказал, обращаясь к Кире:
– Вот, получите ваше сокровище. Теперь откармливайте. А ты, Алексей, устраивайся и спи.
Денис выпрямился и обернулся к Кире. Та стояла, кусая губы и безуспешно пытаясь улыбнуться.
 –  Пойдем-ка мы с тобой на кухню, не будем человеку мешать.

– Что ты, Кирочка, теперь уже всё хорошо будет. Смотри, что ты можешь и должна делать. Про еду ты сама понимаешь. После этой болячки аппетит не сразу возвращается. А есть надо обязательно. Не мытьем, так катаньем. Уговаривай, заставляй, шантажируй. Второе – движение. Пока речи нет о тренировках в зале. И залы позакрывали, и состояние еще не совсем… Есть специальная дыхательная гимнастика, я тебе ссылку кину, будете на пару работать. Из старинных рецептов – три столовые ложки хорошего сухого красного вина и в два раза больше горячей воды. Вечерком. Замечательный антиоксидант.  Обязательно гулять выходите. На лавочках, в тенечке сидите. Отпуск бы тебе взять. По уходу. Или у вас удаленка?
 –  Удаленка. Вообще, хочу увольнятся.
–  Почему?
– Надоело, сейчас вообще тоска зеленая. Я бы в магистратуру пошла, есть возможность на бюджет поступить.
–  Какая специальность?
–  Психолог в ЧС или что-то вроде.
– Ого, ну, у тебя базовое образование биологическое, так что многое просто повторить придется, а не заново заучивать. И в чем загвоздка?
–  Если я пойду учиться, на что будем жить, пока Алешка к работе не вернется? Можно, конечно, на заочное, но там практики меньше. Хотя сейчас везде удаленка.
– Благословляю, сестра моя Кира, – Денис в шутливом жесте положил свою широкую ладонь Кире на голову.

3.
– Хочешь, я тебе пока расскажу, как Алексея из больницы встречал? – предложил Денис. – Для обогащения жизненного опыта.
– Давай. Наш опыт явно нуждается в срочном обогащении. Это по нынешним причудливым временам самое то, – вздохнула Кира.
– Ну, ты понимаешь, что никаких точных сведений об этом эпохальном событии через интернет не транслировали, – Денис пытался шутить, несмотря на то, что сегодняшний день не очень-то к тому располагал. Вроде бы самое страшное позади, но оба были не на шутку встревожены и подавлены.
Денис отвлекся, размышляя о причинах этого невеселого настроения. Сколько времени прошло, как он забрал Алексея из больницы, пару часов, не больше. И разговаривали совсем мало. В машине Алеша отделывался междометиями. Потом дома несколько фраз. Значит, дело не в словах. Что же не так? Денис попытался представить Алешино лицо. …Вот!  Алеша не смотрел на собеседника. Взгляд его был направлен или вниз, или в сторону. А для всех обычных людей, не аутистов, зрительный контакт – важнейшая составляющая при общении. Значит ли это, что Алексею не хочется ни с кем общаться, или ему утомительно это делать? Где-то здесь и зарыта собака. (Бедная собака, за что ее так? – проскользнула нелепая мыслишка.) Неужели эта болячка так меняет человека? Становится ли потом, после выздоровления, человек таким, каким был до болезни, или все-таки след остается навсегда? Наверное, еще никто и не знает. Было ощущение, что сейчас в одной квартире с ними находится малознакомый человек. Еще один Алеша Крутилин. Сколько тогда он их насчитал? Троих? А этот какой по счету? И как себя с этим незнакомцем вести? (А он-то, Денис, в каком изводе сейчас функционирует?)
– Так вот. Кира, ты сама с Алешей, когда он в больнице лежал, по телефону разговаривала? Разумеется, когда он поправляться стал.
Кира помотала головой.
– У него и мобильника-то там не было. Сначала, когда госпитализировали - брать с собой не рекомендовали. А потом, – Кира махнула рукой, – на зону, наверное, трубу легче передать, чем в этот ковидарий.
– Вот и я о том же. Все сведения у меня были общего характера. Выписка с одиннадцати до часу, как обычно. Разумеется, в холл больницы допуск строго по пропускам, а те только у персонала. Погулял я немного перед входом, потом перепарковал машину поближе, сел в нее и стал за дверьми наблюдать. В соседних машинах, смотрю, тоже люди сидят, своих родственников или друзей дожидаются, надо думать. Периодически выходили выписавшиеся, оглядывали улицу и скорее к машинам. Кто-то пободрее передвигался, кто-то тихонечко, с остановками. Ну, им навстречу близкие спешили, вещи брали, идти помогали, кому тяжело было. Не всех, конечно, встречали. Кто-то такси вызвал, некоторые к автобусной остановке двигались. Уже время к часу приближается. Я даже беспокоиться начал. Мало ли что стряслось?  Вдруг дверь открывается, выходит охранник в маске и каске. Ну, про каску я немного загнул, для рифмы. Маска, конечно, на месте, кобура на боку, что уж там в ней, предполагать не буду. Злые языки поговаривают, что огурец.
По мере повествования Денис сам понемногу успокаивался. Кира перестала вытирать  непрошенные слезы, то и дело сползающие у нее по щекам.
– Так вот, выходит охранник, оборачивается, дверь перед кем-то придерживает, – Здесь Денис замолчал, вспоминая картину, стоявшую у него перед глазами.
– Наконец, в проеме появляется наш Алексей. Ну, ты видела его сегодня, понимаешь, что я испытал, когда он вышел. Пару шагов сделает, останавливается, дух переводит. Прислонился спиной к стене, глаза закрыл. Дышит, не может надышаться. Там ветерок свежий, душистый. А я сижу, как идиот, с места не двигаюсь. Не бегу помочь. В толк не возьму, что меня держит. Потом уже понял, что именно так и надо было. Самая лучшая стратегия невольно получилась. Смотрю – глаза открыл, еще несколько шагов сделал,  на лавочку опустился. Стояли они там, прямо на крыльце, от входа недалеко, даже лентой полосатой не огорожены. Сидит, взгляд куда-то в пространство устремлен. И я сижу, наблюдаю. Кира, да всё хорошо! Успокойся, пожалуйста! Всё уже хорошо! Всё позади.  Да. Вижу: взгляд осмысленным становится, оживает  Алеша: то на небо взглянет, то обернется – фасад больничный изучает. Люди по улице ходят, воробьи на газоне скандалят, с голубями куски булки делят. Маску вниз стянул. Улыбнулся. Стал машины изучать. Ну, значит, мой выход на сцену.
Денис замолчал и, взглянув на Киру, обернулся. В дверях стоял Алеша. Как ему удалось так бесшумно подкрасться?

4.
 Когда Алексей проснулся часа через полтора, настроение у него было повеселее. Немного полежал, разглядывая свою комнату. Вроде, всё как раньше. Дома. Может, эта вся больничная история ему приснилась? На кухне кто-то разговаривал. Хотел вскочить, но снова опустился на кровать. Ничего не приснилось. Голова кружится, ноги как из пластилина. Ладно. Прав был Александр Иванович. "Значит в начало пути снова ты брошен". Не привыкать.
         
       – Что это, заговор? –  Алеша притворно возмутился, увидев  замешательство на лицах Дениса и Киры. Добрался до стола, уселся на стул и вздохнул. Посмотрел на Дениса.
–  Что ты такое интересное рассказывал? Про какую-то  сцену...
Денис смешался. Вдруг что-то лишнее сказанул?
–  Это я Кире повествовал, как ты сегодня из больницы вы...
–  Выползал, ты хотел сказать?
Денис молчал. Молчала и Кира. Оба смотрели на Алексея, а тот снова о чем-то размышлял, будто мучительно пытался что-то припомнить. Кира отвела глаза, боясь снова расплакаться. У Дениса в голове вертелась фраза: “Краше в гроб кладут". Да что это за наваждение?! Вдруг Алеша словно спохватился:
– Денис, я не  успел тебе спасибо сказать, что ты мне дал время немного в себя прийти, тогда, у больницы. Для меня эти минуты постепенного врастания в свободу были очень важны. В последние дни там... я всё боялся, что не смогу жить на воле. Я как-то вообще жить отвык. Надо заново осваиваться. Наверное, это как у солдата после войны переход к мирной жизни не всегда сразу получается.
Алексей переводил взгляд с Дениса на Киру, пристально вглядывался в их лица.
– Что-то не так? Почему вы такие... немного убитые? –  заметив, что Кира собралась возражать, поправился, – ну, огорченные. Это из-за меня?
В этом взгляде Кира начала узнавать прежнего Алешу, внимательного и чуткого.
–  Кира, только не надо хитрить.
Кира опустила глаза, пошкрябала ногтем столешницу, сколупывая невидимую грязюку. Вздохнула, посмотрела на мужа. Улыбнулась немного печально.
– Тебя не проведешь. И я рада: это хороший знак. Нам с Денисом показалось, что этот месяц в больнице тебя так изменил, что мы...
–  Меня не узнаете?
–  Ну, примерно так.
– Наверное, вы во многом правы, – Алеша покивал головой каким-то своим мыслям, – я тоже чувствую, что у меня внутри что-то разладилось. Сам не понимаю, в чем проблема, и вам объяснить не смогу.  Дело даже не в том, что голова хуже варить стала. Вокруг всё каким-то мутным кажется. Не в фокусе. И со звуками похожее. Словно навалилась усталость, которая годами копилась. Но менять ничего не хочется. Вообще ничего.
Алеша снова посмотрел на Киру, на Дениса.
–  Да ладно вам! "Неприятность эту мы переживем!" – попытался спеть фразу из детской песенки, получилось фальшиво. Не по мелодии, по настроению.
Кира подошла к Алеше, обняла, прижала крепко к себе, словно старалась перелить  в него свою силу.
– Ничего, разберемся потихоньку. Сколько у нас в семейном анамнезе всего было. Справились. Так ведь, Денис?
 – Да вы просто героические личности. Всё скоро наладится, я абсолютно уверен. Кира, сделай-ка ты мне чашечку чаю.
–  Сейчас, чайник взбодрю. А тебе, Леш, сделать?
– Можно. Это вам не больничная водичка сладкая. У нас чаек знатный. Кира секрет особый знает, – Алеша, вроде, отвлекся от грустных размышлений. – Ох, братцы, устал я лечиться. Вот вроде бы привычный человек, но как вспомню этих инопланетян в скафандрах – дурно становится. Глаз не видно, голос искажен. Ужас. Врагу не пожелаешь. В кошмарном сне не приснится. В следующий раз уж лучше дома концы отдать, лица  видеть, руку держать.
–  Ну, вот, начинается, умирать он собрался!
– Я не в том смысле. Знаешь, есть такое понятие “место силы”? Так вот там нечто обратное. Место потери силы. Там смерть рядом рыскает. То за одним придет, то за другим.
– Там было страшно?
– На страх силы нужны. Сначала было какое-то промежуточное состояние: не явь, не сон, не жизнь, не смерть. Дышать даже не было сил. Ну, когда полегчало маленько – тогда и мысли всякие поползли. Молиться стал пытаться. Пойдем в храм в воскресенье? – Алеша перескочил с воспоминаний в день нынешний. – Церкви-то открыты?
– Ты же помнишь, что в нашей Воскресенской отец Сергий во время самых жестких запретов и то умудрялся прихожан причащать, а сейчас-то полегче стало.
–  Я всё дядю Валеру вспоминал, как он там у себя в Гольцово?
– Потихонечку. Вечером обещал позвонить. Я ему сказала, что тебя сегодня выпустить должны.
–  Хорошо. Только сейчас, извините меня, пойду опять прилягу.
Денис проводил Алексей в комнату, измерил давление, пульс, сатурацию.
–  Все в норме, ну, для твоей ситуации. Тебе сейчас спать надо больше и есть.
–  Растолстею, и Кира меня разлюбит.
– До этого еще далеко. Тебя сейчас порыв ветра посильнее с ног свалит. Ладно, я пошел, набирайся сил. Тренировки возобновляй потихонечку.
Но, похоже, Алеша уже уснул.
 
Вечером позвонил отец Валерий, и Алеша старался выглядеть бодрым. Рассказывал про больницу, шутил, но Кира видела, что дается это ему с огромным трудом. Похоже, крестный тоже это заметил, постарался побыстрее свернуть разговор, сославшись на неотложные дела.

5.
Когда Кира, наконец, добралась до кровати, было уже далеко за полночь. Несколько раз за вечер, сделав то или иное дело по хозяйству, она выключала на кухне свет, садилась к столу, клала голову на сложенные руки и застывшим взглядом смотрела на улицу. В мокрой листве отражались огни фонарей, свет фар пробегал по потолку, ветер бил струями дождя по стеклу, хлестал ветками березы по карнизу. "Хорошо, что с утра было солнечно и тепло".
Усилием воли Кира прогоняла все непрошенные мысли, рисовавшие мрачные картины будущих месяцев и лет.
“Да что же это такое?! Почему в голову лезет всякая мерзость? Господи, помилуй! Нет поводов для уныния. Самое страшное позади. Алеша поправился, вернулся домой из больницы. Мне даже не представить, как ему было там тяжело физически и морально. Ладно, вроде всё сделала – спать, спать".
Кира нырнула под одеяло, прижалась к мужу.
"Какое счастье! Алеша, наконец, дома. Рядом!"

Небо за окнами уже серело, когда Алексей проснулся и понял, что сон куда-то улетучился. По собственному опыту  Алеша знал, что встать и попытаться чем-нибудь полезным заняться в этот глухой час – нереально. Хотя Алеша и причислял себя к жаворонкам, но был, наверное, каким-то поздним вариантом оных. Ранним утром он абсолютно нетрудоспособен. Даже читать "невкусно". Вот часов с восьми – это пожалуйста. Что же делать? Стараясь не разбудить жену, спустил ноги. Кира забеспокоилась, открыла глаза.
–  Что случилось? Тебе нехорошо?
– Нет, всё нормально. Просто уснуть не могу. Это сейчас со мной бывает. Хотел в ту комнату перебраться, чтобы тебе не мешать.
– Смотри сам, как тебе лучше. Но знаешь, когда у меня такое случается, я начинаю не баранов считать. А вспоминаю людей, с которыми встречалась в жизни.  С самого раннего детства. Ну, хороших, конечно. Что про плохих думать? Да их и немного было. Это не то, чтобы я впрямую о них молюсь, но что-то подобное, надеюсь. "Любую ночь нам дарует Всевышний как лучшие молебные часы" - так в одной из песен иеромонаха Романа говорится. Правильно молиться у меня ночью не получается, внимание соскальзывает. А когда людей вспоминаю, просто к следующему перехожу.
– Интересно, надо попробовать. Не буду, пожалуй, я никуда уходить. Хватит с меня одиночного лежания. Достаточно на следующие ...дцать лет. А воспоминаниям можно и рядом с тобой предаваться. Спасибо тебе, родная, спи.
Кирин совет оказался дельным. За окном еще не полностью рассвело, а Алексей уже уснул.

Сама Кира встала достаточно рано.  Еще не было восьми, когда она тихонько выскользнула из кровати. "Пусть Алеша еще поспит".
Надо как-то организовывать жизнь в нынешних условиях. Питание, прогулки, отдых. Про Алешину работу речи пока нет. В храм обязательно надо выбираться. Без этого никак. Но Кира прекрасно понимала, что здесь могут возникнуть проблемы.
Она заглянула в комнату, Алеша еще не просыпался. Утаскивать ноут на кухню она всё же не решилась. Можно и по смартфону разговаривать. Предварительно послала в вацапе сообщение – когда можно поговорить?
Отец Валерий перезвонил буквально сразу же. Голос у него был встревоженный.
–  Что-то случилось?
–  Нет, всё нормально, Алеша спит еще, вот я и решила пока позвонить вам. Хочу без него  вас спросить кое о чем.
–  Ну, излагай, полчаса у меня всяко есть.
– Нам с Денисом кажется, что Алеша за этот месяц в больнице сильно изменился. Да он и сам это признает. Но только ли это последствия новомодной болезни?
–  Ну, откуда нам это, Кира, знать? Да и вряд ли это так уж и важно. А что вас с Денисом больше всего беспокоит?
– С нами разговаривает, а сам в сторону или вниз смотрит. Говорит, что всё вокруг как-то расплывчато видится. И мутно. Я очень надеюсь, что со временем это пройдет.
–  Так, с этим понятно. Что-нибудь еще?
–  Да. Он вчера дома в первую очередь спросил, действуют ли храмы в городе, хотел бы воскресенье на службе побывать. Но я очень боюсь, что к субботе этот запал улетучится. А нам сейчас, наверное, надо бы каждое воскресенье причащаться. Мне так кажется, что без поддержки свыше не справиться.  Но я боюсь, Алеша станет говорить, мол, у него нет сил до церкви дойти.
–  Может, ты зря на него наговариваешь?
– Возможно. Но уже сколько раз так бывало. Да и по себе знаю. Всегда масса причин найдется, чтобы в храм не ходить. Может, я всё усугубляю, но есть такое ощущение.
– Да, конечно, это возможно. Сейчас весь наш приход снова за Алексея молится, и за тебя, чтобы укрепил Господь, силы даровал. А что касается храма, скажи Алеше, что я буду ему доставку на такси оплачивать. Нет сил, погода нелетная – вызываете машину, я потом денежку вышлю.
–  Батюшка! Ну это же не в какие ворота не лезет! У нас денег, чтобы до храма доехать, уж как-нибудь  хватит.
– Ты не понимаешь – это военная хитрость. Дисциплинарное воздействие. Может, сработает? Когда начнет капризничать, ты говоришь: "Хорошо, едем на такси". Домой вернетесь, ты и скажешь: "Напишу отцу Валерию, что его указание выполнено. Пусть  деньги высылает". Ну и расскажешь о нашем разговоре. Шум, конечно, будет. Но через неделю – может, сам, с Божией помощью, с силами соберется. В такие моменты на гордость тоже не вредно опираться. Это не гордыня, не бойся.

6.
После разговора с отцом Валерием Кира внимательно оценила содержимое холодильника и шкафа с продуктами. Всё то время, пока Алексей лежал в больнице, она практически ничего себе  не готовила. За что ее регулярно ругали и Алена, и Денис. Питалась, как попало: бутербродами, картофельным пюре из пакета, сосисками, макаронами. Пора было с этим завязывать.
Список получился длинным. В прежнее время Алеша помог бы дотащить все продукты. Но об этом пока что и мечтать было рановато. Что-то вполне можно в рюкзак сложить, да и в конце концов второй рейс сделать.
Когда Кира вернулась из магазина, муж уже проснулся, полуодетый он сидел на кровати, на коленях стоял раскрытый ноутбук.  Алеша в каком-то оцепенении смотрел на темный экран. Вздрогнул, когда Кира его окликнула.
– Ничего не понимаю, руки всё помнят, а голова совершенно пустая. Не могу ни на чем сосредоточиться.
– Не спеши, всему свое время. Давай, одевайся до конца, пойдем на кухню, ты мне поможешь.
  Еще вчера Кира решила для себя, что первые несколько дней не будет теребить мужа, пусть спит, сколько захочет, бездельничает. Сейчас же ей стало казаться, что эта идея так себе, не совсем удачная.
– Вот смотри, я тут накатала длинный список, что купить надо. И, конечно, оставила его дома.  Взяла, что помнила.  Вычеркни, пожалуйста, купленое.
Хотела спросить шутливо: “Справишься?” Но прикусила язык, а если обидится?  Вдруг вспомнились первые дни ее знакомства с Алексеем, когда приходилось тщательно отслеживать всё, произносимое вслух. И вот опять. 
…Лешик мой Лешик!.. А если ты свое чувство юмора в больнице потерял, и оно больше к тебе не вернется? Не восстановится… Нет, нет, нет! Быть такого не может!  Как общаться с человеком, который шуток не понимает? Нет, только не это! – подумала и сама ужаснулась. Одернула себя: "Хочешь – чего еще похуже, давай, давай, нафантазируй тут!" – захотелось стукнуться башкой о стену, чтобы прочь прогнать все эти мысли. Кира даже застонала.
Алеша оторвался от списка:
– Кир! Ты чего?
Кира сидела, подперев голову ладонью. "Ну что, прямо так и спросить: Как поживает твое чувство юмора? Ты шутки не разучился понимать? – Помотала головой. – Бред какой-то!"
–  Голова заболела? Кира, что тебя беспокоит? Денег не хватает?
–  Да нет, хватает. Дело не в этом.
– А в чем? Ну-ка, выкладывай! – взгляд его из рассеянного стал сосредоточенным.
–  С тобой сейчас шутить можно? – Кира  от ужаса на секунду зажмурила глаза.
Алексей словно поперхнулся, закашлялся, вытаращил глаза и произнес с трудом:
–  Жена, ты что, с дуба рухнула?
Кира не то смеялась, не то плакала.
– Кирочка! – Алеша пересел на соседний с Кирой стул, обнял ее, гладил по голове. Аккуратно вытирал ладонью слезы.
–  Ну, поплачь немного, легче станет.
Со слезами уходила тревога, не отпускавшая целый месяц, расслаблялась диафрагма, можно было дышать полной грудью.
Кира уткнулась лицом в Алешино плечо, обхватила его шею руками. Через пару минут дыхание ее стало почти ровным, она последний раз всхлипнула, глубоко вздохнула.
–  Пойду умоюсь.
Алексей смотрел на Киру, наклонив к плечу голову, задумчиво накручивая на палец пряди отросших за время болезни волос.
–  А теперь по порядку, пожалуйста.
– Верно Денис говорит: "Причудливы пути мыслительных процессов!" Я попросила тебя мне помочь. Хотела спросить: "Справишься?" И вдруг испугалась: "А если ты обидишься, не поймешь, что я в шутку? Если у тебя от болезни чувство юмора… того…” – Кира смешалась, опять сейчас ляпнет что-то лишнее.
– Кира, давай сейчас быстренько здесь закончим, всё по местам разложим, а потом пойдем в комнату. Я что-то устал, но на  несколько минут меня еще хватит точно.
Удобно устроившись на кровати и усадив Киру рядом с собой, Алексей начал излагать:
– В пару последних дней там, – он махнул рукой куда-то в сторону, –  ко мне стала возвращаться способность сосредоточенно размышлять. Правда, очень недолго. Вообще, на мой взгляд, главное последствие этой болячки – человек начинает всё делать маленькими порциями. На длительные действия не хватает сил.  И физических, и душевных. Очень быстро наваливается усталость. Немного походил – надо полежать. Слабость постепенно пройдет, я имею в виду – физическая. А вот способность думать долго, долго разговаривать – я не знаю. Вот в данный момент я про себя понимаю: устал удерживать внимание, формулировать мысли. И шутить сейчас я тоже не смогу. А когда отдохну – будет видно.  Вот подремлю часок, можно будет эксперимент провести, – глаза Алеши еще смеялись, но уже закрывались от усталости.
–  Посиди со мною рядышком.
"Опять я всё напридумывала! – корила себя Кира, глядя на спокойно спящего мужа. – Всё будет хорошо, всё наладится".

7.
Потихоньку дотянули до субботы. С переменным успехом. Алеша спал почти целыми днями, но кашель мучал его уже меньше. Есть не отказывался, но осиливал лишь небольшие порции. Два раза ненадолго вышли на улицу, труднее всего давался Алексею подъем по лестнице. Разговаривали мало. Вроде особых поводов для беспокойства Кира не находила.
В субботу с утра Кире было немного не по себе. И наконец, она приступила к выяснению Алешиных планов на воскресенье.
– Помнишь, когда ты из больницы пришел, то первым делом сказал, что хочешь на службе побывать.
Кира смотрела на Алешу, выражение его лица было несколько неопределенным. Вспомнив разговор с отцом Валерием, продолжила:
– Если беспокоишься, что тебе тяжело идти будет, давай такси вызовем. На автобусе, наверное, нет смысла ехать. (Не говоря уже о том, как ты станешь в этот автобус забираться – это уже мысленно.)
– Да, я хочу, конечно, на службу. Когда еще в последний раз был? До начала всей этой эпопеи или уже после? Кира... я боюсь, что утром... буду отлынивать... ты не поддавайся, ладно? Во мне сейчас вроде как два человека живут, ну, не как у шизофреников. Просто –  один всё понимает, а другой ничего не хочет.
– Не у одного тебя подобное происходит. Я сама себя на этом постоянно ловлю.
– Тогда ты представляешь, о чем я.
– Хочешь, я Правило вслух почитаю, а ты послушаешь?
– Годится.

Между тем каждый новый день приносил новые сюрпризы и, чаще всего, неприятные. Хотя бывали удачные дни. И погода радовала, и настроение у Алексея было хорошим. Легко соглашался выйти на улицу и дойти, не торопясь, до набережной. Посидеть в тенечке, наблюдая суетливую жизнь реки. Иногда позволял себе вытянуться на удобном садовом диване, положив голову Кире на колени, и немного полежать, подремать, изредка перебрасываясь с ней незначительными, малоосмысленными фразами.
Но чаще Алешино настроение было подстать погоде – хмурое, пасмурное, унылое. Иногда он почти до самого обеда валялся в постели, на все Кирины увещевания отвечая лаконично:
–  Ноет спина,  хочу полежать.
Почти ничего не читал, ноут включал на полчаса в день, быстро начинали уставать глаза. Мог часами сидеть у балконной двери и расфокусированным взглядом смотреть на дождь, на редких прохожих под зонтами, на проезжающие машины. Разговаривал неохотно. Внешне он выглядел получше, чем в первые дни после больницы.
Если звонил отец Валерий, Алеша вымученно улыбался, невпопад отвечал на вопросы крестного. Правда, иногда вдруг резко вступал в разговор, шутил, расспрашивал крестного, как живут люди в Гольцово. А потом снова безо всякого перехода отключался. Отец Валерий находил глазами Киру – она часто сидела рядом с Алешей во время сеансов связи – та отводила глаза. Отец Валерий понимающе кивал и прощался.
– Ладно, побежал я. Дела. Мы молимся за вас. Держитесь.
 
Иногда Кире казалось, что она находится в еще более глубокой яме, чем три года назад. Тогда спасали стихи, общение с Аленой и Денисом, да и нормальная работа в конце концов. А не нынешняя убогая удаленка. Мечты о поступлении в магистратуру пока пришлось отложить.
 “Как там в инструкции – маску сначала на себя, потом на ребенка?” – но Кире уже казалось, что не осталось сил эту пресловутую маску с кислородом на себя натянуть. Алешино уныние оказалось страшно заразным, хуже, чем модная "повидла". Надо было срочно что-то делать. Вопреки гнусной погоде, безысходной тоске, воцарившейся в доме. Пока еще не потеряна способность трезво мыслить. “Начать с себя. Может быть, пока оставить Лешку в покое? Ходить почаще на службы самой. Хоть понемногу молиться утром и вечером. Совсем это дело забросила. И еще надо двигаться. Бегать, что ли? Да ни за что!” – этот вид активности Кира сразу отвергла.
 …Ладно, хотя бы ходить гулять в любую погоду, по каким-нибудь малознакомым улочкам. Да и вообще, я плохо знаю свой город. Дорога от работы до дома известна как свои пять пальцев. А немного в сторону отойти, там такие таинственные закоулки. Буду исследовать. Осилю? Должна! Помнится, тогда, раньше еще помогало вслух петь. Надо к этому возвращаться, чтобы звучала душа. И неважно, понравится это мужу или нет. Пусть уж лучше ругается, чем сидит, уставившись в одну точку. Вообще, заниматься хоть чем-то, рукоделием каким-нибудь. Не тупить часами в телефоне, бездумно листая ленту новостей.
…Вот этого и надо держаться. Жить здесь и сейчас. Взять себя за шкирку и вытаскивать из этой гнусной ямы безволия и безверия.


Что-то разладилось в самом начале,
С прошлым ли напрочь разорваны нити.
Главное – не предавайтесь отчаянью,
Повремените, повремените...
Тают надежды, уходит уверенность,
ждите, в душе чистоту сохраните.
Все остальное вернется со временем.
Повремените, повремените.
Лист календарный переверните.
Все образуется. Повремените.

                8.
 Когда вечером позвонил отец Валерий, Кира решительно отодвинула Алешу от экрана.
– Батюшка, я вот что надумала по поводу… – Кира повела глазами в сторону безучастно сидевшего рядом мужа, – надо мне за себя браться, а то я что-то малость раскисла. Я себе план составила: побольше всяких дел, чтобы времени на тоску-печаль не оставалось. Чего печалится? Жизнь-то – она всякая бывает. Достаточно одного умирающего в семье! – Кира демонстративно скривилась в направлении Алексея.
Отец Валерий в удивлении вскинул брови, он смотрел на Алешу. Кира немного повернула голову, чтобы боковым зрением оценить выражение лица мужа. Ей, кажется, не привиделось, что тот закатил глаза и высунул кончик языка, как полудохлая собака. Батюшка с трудом подавил смешок.
– Ну, так-то лучше... Знаешь, Кира, – отец Валерий обращался вроде к ней, но в то же время смотрел на крестника. –  "Если какое-то событие выбило вас из колеи, значит, ваша колея не вела к Богу". Так сказал иеромонах Симон Бескровный. Это его высказывание мне одна наша прихожанка привела, вы ее не знаете, она недавно в нашем селе живет. Надеюсь, она не в претензии будет, что я ее вам процитирую приблизительно. Колея ваша, Кира и Алеша, правильная. И выбило вас вовсе не из нее, отчаиваться и ругать себя не стоит. Вы же держитесь, от Бога не отвернулись, ведь так?
Кира уверенно кивнула и заметила, что Алеша тоже наклонил голову.
– И если учесть все события, которые на вас свалились за последние годы,  четко видно: мужества вам не занимать. И доверие к Богу в вас присутствует. Конечно, его всегда не хватает. Но если вы чувствуете эту нехватку – это благое чувство.
Кира ощутила, как напрягся Алеша при этих словах крестного. Слушает!
– Нельзя отчаиваться в себе, потому что в вас Господь живет и действует. Не нужно бояться благодарить Господа за себя, за то, что он вам уже дал. За способности ваших душ, которые Он помог вам раскрыть. Он реально работает с вами и в вас. Не бойтесь в это поверить. Это не гордость и не самодовольство. Это и есть то самое доверие, которого всем не хватает. Вот как-то так, и мне нечего к этому добавить. Не унывайте, друзья!
После этого разговора Кира собралась и ушла до самого позднего вечера. Ей показалось, что Алексей хочет побыть один. Ведь не дело – они целыми днями мозолят друг другу глаза. Кира вдруг вспомнила, как она рассуждала сама классе в десятом. Человек набирает информацию, пищу для души в общении с другими людьми. Но переваривать ее он должен в одиночестве. Тогда происходит внутренний рост. Конечно, слова у нее тогда были другими, но смысл приблизительно тот же.
Когда Кира вернулась, Алеша ждал ее в прихожей. Видимо, вышел на звук отпираемого замка.
– Я соскучился. Ты ужинать будешь? Я нам немного блинов напек, вроде не совсем разучился.
“Уже лучше, – думала Кира, – с самого начала не стоило мне целыми днями дома сидеть".

Через несколько дней сначала позвонил, а потом и пришел Дмитрий. Про болезнь Алексея он был извещен с самого начала, справлялся два-три раза в неделю, подробно обо всем расспрашивал, хотя сведения  из больницы поступали очень и очень скудные.
Пришел ближе к вечеру, в светлом летнем костюме с короткими рукавами. Принес по кульку черешни и клубники, пирожные к чаю. Почему-то Кире показалось, что в доме запахло ветром и морем. Чай расположилась пить у открытой балконной двери. В вечерние часы это была наиболее прохладная часть квартиры. Дмитрий интересовался впечатлениями Алеши от больницы. У него самого недавно выписалась двоюродная сестра, но та лежала в областном центре. Интересно было сравнить уход и лечение в разных городах. В результате был сделан вывод, что почти целиком и полностью это зависит от главврача и его команды. Обсуждение плавно перетекло на дела фирмы и работу, которую руководство планировало поручить Алексею, когда тот немного окрепнет.
Перед своим уходом Дмитрий поманил Киру в прихожую. Алеша в это время уже вытянулся на кровати и закрыл глаза. Устал.
–  Кира, мы с вами знакомы уже несколько лет, поэтому я уверен, что мои слова вы воспримете абсолютно верно.
Кира насторожилась:
–  Да, Дима.
– Я хочу с вами об Алексее поговорить. Мне он в этот раз показался, – Дмитрий неопределенно покрутил пальцами в воздухе, – тусклым, что ли. Обычно он яркий, четкий, даже в своих заблуждениях. А тут словно через грязное стекло видится. И  это не просто усталость от всех его больничных приключений. Месяц в больнице – это  очень тяжело. И болячка сама по себе сложная, и атмосфера. Вы понимаете? Но что-то еще не так. Я не могу это сформулировать. И двигаться он стал иначе. Даже тогда, когда он после реабилитации вернулся и только начал сам ходить, – это выглядело по-другому. Тогда он ходил. С трудом, медленно. Эээ… а сейчас – дурацкое слово лезет – он волочит свое тело при помощи костылей. Это не ходьба, а…
–  Другой иероглиф, – закончила за него Кира.
–  Иероглиф?  А, понимаю. Да, так.
Кира грустно улыбнулась одним уголком рта.
– Так вот у этого иного… иероглифа, способа – другой какой-то механизм, мне кажется. Надо бы не допустить закрепления неверных паттернов движения, если я правильно употребляю этот термин.
– Вы озвучили мои опасения. Я пыталась Алеше это сказать, он пожимает плечами, мол, мне так легче, потом начну ходить, как обычно.
– А вы не думаете, что хорошо бы Алексея в тот самый Центр отправить, где он тогда реабилитацию  проходил?
–  Да, это было бы самое разумное. Но, во-первых, я не в курсе, работают ли они в нынешних условиях, во-вторых, я не знаю, сколько у нас отложено и сколько сейчас это стоит.
– По деньгам не беспокойтесь, Фирма может взять на себя часть расходов. Проведем по статье “благотворительность”. Тогда, Кирочка, вы узнайте всё про Центр, поговорите с Алексеем и наберите меня.

9.
 Когда Кира в очередной раз встретилась с Аленой, (если погода позволяла, они подолгу гуляли в глубине парка), она спросила, в какой момент ей лучше поговорить с Денисом. Тот  дома почти не появлялся, даже выходные были не каждую неделю.
–  Что-то случилось?
–  Да вот по поводу Алексея хочу посоветоваться.
–  Он, когда в следующий раз дома окажется, я его попрошу тебе позвонить.
–  Договорились.
– А вообще, как Алеша себя чувствует? Выйти живым из больницы в такое время – это не хухры-мухры.
– Чувствует терпимо, слабость, конечно, но кашляет уже меньше. Это так со всеми, я не особенно из-за этого переживаю.
–  А что тогда?
–  Он внутренне переменился. Даже Дмитрий это заметил.
–  Дмитрий – это у которого Алеша работает?
– Да, он самый, приходил на днях, потом меня в сторонку отозвал и свое беспокойство озвучил.
–  И что сказал?
– Определил состояние Лешки, как тусклое… И я с этим согласна. Точное слово. Возможно, это какой-то сорт уныния, если так можно выразиться.
–  А с отцом Валерием ты на эту тему говорила?
– Мы с ним постоянно общаемся, он в курсе. Говорит: терпеть, ждать. Алешка то вроде получше, шутит, блинов мне на днях напек, то опять закрывается в своей скорлупе.
–  Ладно, держись, подруга.
–  Стараюсь, что еще остается делать?

К счастью, оказалось, что реабилитационный центр не закрылся в связи с модной болячкой. Изменился режим деятельности. Временно не брали  лежачих пациентов. Стал иным подход к организации всего оздоровительного процесса. Личные контакты между персоналом и больными были сведены к минимуму. Но держались.

Денис добрался до Крутилиных только в конце недели. Кира разбиралась с какими-то бумагами. Алексей сидел перед ноутом. Иногда набирал ряд символов, потом в досаде стирал всё, снова вглядывался в экран.
– О, док, хорошо, что ты пришел, будет повод отвлечься. Задолбало всё. Ничего толком не могу написать.
–  Как твои дела, Алеш? Мы сколько с тобой не виделись? Недели две?
– Около того. Ты меня тогда в родные пенаты доставил и с тех пор не появлялся.
– Да у нас на работе... слов нет, одни междометия! Кто в "красную зону" перевелся за надбавки, кто уволился. Работать некому. ПашУ в три смены практически без выходных. А ты как себя чувствуешь?
–  Я... – Алеша помолчал, – если честно, то не очень. Всё не могу выкарабкаться окончательно и бесповоротно.
Денис покачал головой.
– Слушай, ты меня чаем не угостишь, а то с утра маковой росинки во рту не было? Да и помыться перед сном было бы неплохо.
Перебрались на кухню. Алексей стал наполнять чайник.
–  А что, у вас воду отключили?
–  Вроде нет, а почему... ааа... ага. Нет, к слову пришлось.
Алеша обернулся и поймал изучающий профессиональный взгляд Дениса. Усмехнулся.
 –  Док, не всё так плохо. Я решил немного над тобой прикольнуться.
Денис подозревал, что Алеша врубился всё-таки не сразу, но ловко вывернулся. И то хлеб.
–  Ну да, ну да. Что тебя больше всего беспокоит? Спина болит?
–  Есть маленько.
–  А нога правая?
–  Терпимо, как положено - личный барометр.
–  Тогда почему ты так странно ходишь?
–  Хожу...
 Этот вопрос остался  без ответа.
– Док, может тебе, действительно, что-нибудь посущественнее предложить? Есть картошка, могу погреть.
–  Нет, просто чай. Что там у вас еще к нему полагается?
–  Рулет с лимоном. Будешь?
– Обязательно. Мы про тебя еще не закончили. Голова болит, плохо спишь?  Кашель, дышать трудно?
– Да не сказать. Руки ни к чему не лежат. Устаю быстро. Понимаю, что пора за гимнастику браться, но нет моральных сил, как Кира выражается. Может, я просто прирожденный созерцатель, а не делатель?
– Ты это брось! Созерцатель созерцателю рознь. Мы с тобой больше трех лет знакомы. Я тебя как облупленного знаю. Понимаю больше, чем ты сам про себя. Во всех твоих проявлениях
– Да, Денис, ты прав. Это хандра. От нее я тоже очень устал, но как с этим бороться, я не представляю.
– Алеша, тебе Кира говорила, что твой “Вишневый сад” свою работу не прекращает? Давай-ка, собирайся. Посмотри на сайте, какие там справки, документы нужны. Дмитрий уже перевел свой посильный вклад. Будем билеты заказывать. Кто тебя повезет?
Алексей взвился:
–  Повезет! Выразился! Я что вам, чемодан?
– Ого, есть еще порох в пороховницах! Прости, я не подумал. Ты обиделся, что ли? Эй!
– Обиделся? – Алеша сдвинул брови. – Даже не знаю, возможно. Ладно, проехали.
–  Билеты на поезд или на самолет будешь заказывать?
–  Пожалуй, на поезд. Четыре часа выигрыша во времени погоды не делают.

10.
– Знаешь, у меня какое-то нехорошее предчувствие, – вдруг признался  Алексей за день до отъезда, – что на этот раз ничего не выйдет.
–  В каком смысле? – удивилась Кира. – Ты про что?
–  Про свою поездку в “Вишневый сад”.
–  Что значит – “не выйдет”?
–  То и значит, что так и буду шкандыбаться.
В первую секунда Кира хотела рассмеяться, сказать что-нибудь вроде: “Снова старые песни о главном? Прекрати дурить!”, но вовремя притормозила, разглядев в глазах мужа нешуточную тревогу и неуверенность. Взяла Алешины ладони и прижала к своим щекам, потом двумя руками повернула его голову к себе, взглянула в глаза.
– Помнишь, в да-нетках был вариант ответа: “Не имеет значения”? Так вот, как и тогда, полжизни назад, для меня это не имеет значения. Ты был и есть мой любимый муж Алеша. А всё остальное – фантики, как ты выражаешься. Это во-первых. А во-вторых, Александр Иванович – маг и кудесник. Через месяц ты и прыгать, и бегать начнешь. Для начала – потихоньку, а потом – как обычно. Так?
– Так. Конечно, ты снова права, жена моя милая. Спасибо тебе. Мне иногда кажется, что ты лучше меня понимаешь, чем я сам себя.
– Пошли на кухню, там тесто у меня подошло, поможешь мне пирожки лепить. Хочу, чтобы ты с собой на дорогу взял.


То, что Алеша уже переболел, оказалось на руку – иначе приходилось бы каждые несколько дней сдавать повторные тесты. Все вещи уместились в рюкзак. Кира довезла Алешу до вокзала.
 Обнялись на прощание. Кира изо всех сил обхватила Алешу. Вот бы никуда не отпускать!  Он подул ей в макушку, прижался щекой к взлохмаченным волосам.
–  Всё будет хорошо. Месяц быстро пролетит, и я приеду к тебе. Потерпи.
Кира промычала в ответ  что-то невнятное, кивнула. Подняла лицо:
–  Веди себя хорошо! Привет Александру Ивановичу.
–  Непременно. Я тебя люблю.
– И я тебя люблю. Ты мой самый главный человек на свете! Ладно, иди в вагон, пора, скоро отправление.
Поцеловались, Алексей зашел в тамбур, махнул рукой и исчез в коридоре. Кира быстро развернулась и поспешила к выходу. Слезы потекли по щекам. Снова разлука!
“Слава Богу за всё! Время идет быстро. Не оглянешься, как Алеша и вернется, окрепший, повеселевший. Александр Иванович не даст ему хандрить, некогда будет. И вообще, какой смысл плакать? Еще полминутки. Мне нужно быть сильной, чтобы всё успеть. Надо ремонт в кухне, в ванной сделать. Сегодня же Дмитрию позвоню, он еще когда нам это предлагал”.
Посещения в связи с особым режимом были исключены. Хорошо, что есть смартфоны, и можно поговорить по видеосвязи.

11.
Поезд вздрогнул, лязгнул буферами и стал набирать ход. Взглянув последний раз на уплывающий назад город, Алеша вернулся в свое купе. На душе было тоскливо и одиноко. Все последние годы, за исключением месяца, проведенного в больнице, они с Кирой надолго не расставались.
Свет в поезде еще не включали. Темные силуэты деревьев на фоне рыже-зеленого заката медленно перемещались, скрываясь за краем окна. В домах уже зажигались первые огоньки. …И мгновений ушедших, как свет за окном, ты уже никогда не вернешь.
Алексей сел поближе к окну, освободив часть стола. Вдруг кто-нибудь захочет поужинать. В купе были заняты три полки, четвертая, над Алексеем, пока пустовала. Познакомился с попутчиками. Мужчина в очках, плотный, лет пятидесяти на вид, с  пышной шевелюрой и курчавой, почти седой бородой представился Владимиром. По профессии – орнитолог. Едет в Москву на конференцию. Другой – постарше, с волнистыми, явно когда-то рыжими волосами, с крупными чертами лица, гладко выбритый, с отличной осанкой – назвал себя: Павел Васильевич, из Питера. Алеша решил было, что он отставной военный, оказалось – инженер. Про себя Алеша поведал, что программист, направляется в санаторий после больницы.
 – Травма спины? – предположил Павел Васильевич.
– Нет, травма сама была три года назад, а тут после ковида обострение случилось.
–  И хороший санаторий вам подобрали?
– Один из лучших в России по своему профилю. Меня там после ДТП на ноги поставили, совсем не мог ходить.
–  Не подскажете, как называется?
–  “Вишневый сад”.
– Я бы жену туда отправил. Такая огневушка-поскакушка была! Допрыгалась вот. Ну, и профвредность.
–  А кто она у вас? – поинтересовался орнитолог.
– Художник по гобеленам. Всю жизнь вверх-вниз по стремянке, вот и перетрудила суставы.
–  А что такое гобелен? При чем тут лесенки? Я всю жизнь думал, что это такие коврики, ну, ковры.
– Так и есть. Их ткут или плетут вручную, а основа натягивается вертикально. Вот и приходится подниматься-спускаться сотни раз на дню.
–  Век живи – век учись!
– Алексей, расскажите, пожалуйста немного про этот санаторий. У моей жены характер – не сахар. Она, наверное, не только со священником спорит, но и с самим Господом Богом, есть у меня такое предположение. К ней подход найти не очень просто. Скажет, мол, не буду эти ваши упражнения выполнять! И вся недолга.
– Ну, вы понимаете, подобные центры реабилитации на всю страну в считанном количестве. Цены там, прямо сказать, высоченные. Всё очень заботливо и очень жестко одновременно. Нагрузки – огромные, но в то же время посильные.  Программы реабилитации индивидуальные, разработанные с учетом потребностей каждого конкретного пациента. Меня туда на инвалидном кресле доставили, одна стопа тогда только едва шевелиться начинала. А через месяц уехал своим ходом, на костылях. Врач мой расписал подробный план, как мне дома заниматься. Я ему потом видеоотчеты посылал, а он анализ проводил, что верно, что и как надо исправлять. Ну, у меня мотивация железная была: невеста ждала, хотел с ней венчаться на своих ногах стоя.
–  И как, получилось? – спросил Владимир.
– Я дома потом два месяца, как вол, пахал, пока на свой второй этаж смог забраться. Сначала, конечно, на костылях передвигался, потом уже как нормальный человек стал ходить. Но если больной сам не хочет на ноги встать – лучшие врачи не помогут.
– С этим никто не спорит, – задумчиво сказал Владимир, – в любом деле так же. Кто-то добивается изо всех сил, а кто-то ждет, что успех сам с неба прямо на него свалится.
– С одной стороны все так, – поддержал разговор Павел Васильевич, – но я не раз наблюдал, что некоторые люди вроде никаких особенных усилий не прилагают, только иногда слегка плавниками пошевеливают и хвостиком – как рыба против течения неподвижно стоит, а всё у них замечательно получается. А другие – колготятся-колготятся, а толку – ноль.
– Да, замечал тоже. Наверное, не по своей колее двигаются. Или вовсе не в ту сторону, –  Алексей покачал головой. – Со мной бывало подобное. Приходилось на сто восемьдесят градусов разворачиваться и всё заново начинать.
– Мы-то, старики, это понимаем, всё на собственном опыте прошли, – вступил Павел Васильевич, – а вот молодые, смотришь, постоянно на одни и те же грабли наступают. Нет, чтобы остановиться и подумать.
– Нет, молодые молодым – рознь, – возразил Владимир,  – да и старость не обязательно с мудростью сопряжена. Иногда, как говорится, старость приходит одна.
Алексей отвлекся от беседы. Его не очень интересовала эта тема: пожилые, молодые, кто прав, кто виноват. Хотя мужики вроде не совсем про это разговаривают. Но усталость брала свое. Ложиться на ночь вроде бы еще рано. Он прислонился головой к переборке и закрыл глаза. Голоса соседей раздавались все глуше и тише. Сквозь сон донеслось:
– Алексей, а вы как представитель молодежи, что по этому поводу думаете? - это спросил Владимир.
 Павел Васильевич остановил его:
–  Видите, человек задремал, пусть отдыхает. Давайте потише разговаривать.

12.
Поезд резко дернулся и остановился. Алексей открыл глаза. Какая-то большая станция. "Стоянка пятнадцать минут," – с этими словами в сторону тамбура пробежала проводница.
– Павел Васильевич, пойдемте подышим воздухом! – предложил Владимир. Выглянул в окно.
–  Алексей, там высокая платформа, не хотите с нами выйти?
–  Пожалуй, можно размяться.
Мужчины тоже двинулись в сторону тамбура в веренице выходящих из вагона пассажиров.
Владимир вышел первым, обернулся, посмотрел, не требуется ли помочь Алексею. Отошли в сторонку.
– Интересно, в нашем купе четвертый появится? – проронил Павел Васильевич, ни к кому конкретно не обращаясь.
– Поживем – увидим, – Алеша разглядывал пассажиров на перроне, пытаясь угадать, кто к ним подселится.
Вечер был очень теплым.
– Возможно, завтра день будет дождливым, в нашей местности так обычно бывает. И ветер, чувствуете, к ночи не утих, – Владимир поднял голову, пытаясь разобрать, видны ли звезды,  или  небо уже затянули облака.
– Хорошо бы, вон тот военный моряк у нас четвертым был, – Алеша кивнул в сторону высокого человека, в  летнем морском кителе кремового цвета.
–  Почему?
– Он на нашего батюшку, отца Сергия, похож. Тот тоже в молодости был военным моряком на Северном флоте.
Алеша не угадал. Когда они подошли к своему купе, то обнаружили на Алешиной полке крупную женщину средних лет в маске со стразами, разложившую свои вещи на столике и рядом с собой. Стоя еще в коридоре, Алексей удивленно протянул:
–  Это мое место, если что.
Не оборачиваясь, женщина снисходительно предложила:
–  Я думаю, вы будете рады уступить мне свою полку.
–  Увы, это сверх моих возможностей в данный момент.
Алеша вдвинулся боком в купе. Взглянув на него, попутчица прикусила язык. Но тут же завела новую песню:
–  Ой, какой молоденький, а уже инвалид, на костыликах!
Алексея будто огрели мокрой тряпкой по лицу. Глаза Павла Васильевича засверкали нехорошим огнем. Он отвлек внимание на себя:
–  Мадам, не будете ли вы столь любезны, что разместитесь на моем месте? Так и быть, доплату я с вас брать не стану.
–  Какую еще доплату?
–  Разве вы не в курсе, что верхние места стоят дешевле? И при покупке можно выбрать себе именно нижнее место.
Женщина ничего на это не сказала и стала перемещать свои вещи на верхнюю полку.
Алеша бросился на свое место лицом к стене. Владимир посмотрел на женщину и со сдержанною яростью произнес:
–  Если у вас не хватает разума, держите хотя бы язык за зубами.
Павел Васильевич и Владимир переглянулись, посмотрели на Алексея. Утешать, тем еще больше акцентируя внимание на неприятном эпизоде? Всё же Павел Васильевич нерешительно произнес:
– Не обращайте внимания на... – он запнулся, – не очень... хм, людей.
Алеша резко повернулся и сел.
– И верно, что это я? И не с таким сталкивался, – и для себя вполголоса, – дураков на свете всегда хватало.
"Хватало-то хватало, но так унизительно меня еще никого не жалел. Ладно, обижаться на подобных недоумков глупо. Дядя Валера небось сказал бы: Как там с обидчиком надо поступать? – Нет, вторую щеку я еще не готов подставить. Не дорос. Вот мимо ушей пропустить – пожалуй, справлюсь".
Мадам, судя по всему, удалилась в вагон-ресторан. Мужчины остались в купе одни.
Наконец, Владимир прервал молчание:
–  Кажется, это называется "испанский стыд".
–  Не слышал такого выражения, – удивился Павел Васильевич.
– Ну, это когда кто-то сделал нехорошо, а стыдно тебе. Я просто был готов сквозь землю провалиться.
–  Да, пожалуй, вы правы, Володя.
–  Как вы, Алексей? – отважился спросить Павел Васильевич.
– Неприятно было, нечего скрывать. Все-таки, после ковидлы этой я еще не до конца в себя пришел. Плохо держу удар.
–  А не испить ли нам чайку? – перевел разговор на другую тему Владимир.
–  Хорошая идея, – поддержал Павел Васильевич.
–  А мне жена пирожков с яблоками с собой положила, – включился Алексей, – я схожу, попрошу проводницу принести нам чаю.
Когда он ушел, Павел Васильевич сказал, обращаясь к Владимиру:
– Правильный мальчик: сильный, цельный, умный. Надеюсь, всё у него будет хорошо.
–  И жена, надо думать, ему подстать.
–  Несомненно.

         Ночью Алексей спал плохо, задремывал урывками, снова просыпался. Мешали голоса диспетчеров на станциях, стук молоточков по буксам, шаги по коридору, разговор за окном на платформе. В довершении всего под утро заныла спина. Пришлось сесть, согнув ноги в коленях и положив на них голову. Обычно помогало. Но спать в такой позе нереально. "Любую ночь нам дарует Всевышний..." В памяти всплывали отдельные фразы из молитв и песнопений. Потом стал по Кириному совету вспоминать разных людей.
За окном было уже совсем светло. Солнце пробивалось сквозь листву деревьев, растущих вдоль полотна. Алексей посмотрел на лежащего на соседней полке Павла Васильевича. Кажется, тот начал просыпаться, провел пальцами по векам, прогоняя сон. Открыл глаза. Алеша отвел взгляд: показалось как-то неприлично подглядывать за человеком в столь интимный момент.
Павел Васильевич взглянул на Алексея. В ярком свете утра он понял, что, как ни странно, тот значительно старше, чем показалось ему вчера при тусклом вагоном освещении. Худая фигура, непослушные волосы создавали впечатление, что это совсем молодой парень, чуть ли не юноша. А сейчас было видно, что перед ним зрелый мужчина, переживший не один трудный год. "Сколько же ему? Тридцать пять – сорок? Возможно, из-за болезни старше своих лет выглядит".
–  Доброе утро, Алексей! Как ночь прошла?
– Ну, как сказать… не очень, – не стал скрывать Алеша, – спину немного прихватило.
– О, знаете, у меня есть прекрасный препарат на этот случай. Сам, бывает, мучаюсь. Позволю себе вам предложить.
– Спасибо, не откажусь, – с горечью хмыкнул Алексей. "Вот уже и таблетками стали угощать," –  как-то я сам не позаботился.
Таблетки оказались просто чудодейственными. Через полчаса Алеша забыл о спине. Правда, навалившиеся мысли были не очень жизнеутверждающими. Все-таки соседка ударила по самому больному месту. И давние слова крестного казались уже не столь убедительными. Инвалидность Алексею сняли даа года назад. А если в Центре ему не смогут помочь? Значит, снова обследования, справки, комиссии. А если вместо Александра Ивановича окажется жалостливая докторша, отводящая глаза  при виде тщетности Алешиных усилий, боящаяся сказать правду. Да нет, созванивались же, на месте он.  А если…  А если...  И так до бесконечности.
 Завтракали в тягостном молчании. Все попытки соседей по купе как-то разговорить Алексея, отвлечь его, не достигли цели. Тот, кивал, глядел, не отрываясь в окно. "Да, да... Нет... Да". Вот и вся беседа.

13.
 В половине первого Алексей распрощался с попутчиками. Обменялись телефонами на всякий случай.
  На привокзальной площади автобусной остановки на нужном месте не оказалось. Кира в свое время рассказывала, как ей было удобно пересаживаться. Пришлось прибегнуть к помощи местных жительниц. Они подсказали, что до той улицы, где теперь забирают пассажиров санаторские автобусы, придется ехать с двумя пересадками. На автобусе, трамвае и снова на автобусе. Оптимизация, кто бы сомневался! Другой вариант – на электричке и потом на автобусе. Но там, на нужной станции, платформы низкие. Вот засада! Остается надеяться, что автобусный парк в городе оснащен достаточно современными моделями, с невысокими ступеньками. Но вот трамвай... Можно, конечно, прямо здесь такси до самого санатория взять. Но это вылетит в копеечку. Алеше очень хотелось просто сесть на первую попавшуюся скамейку и отключиться хоть на полчаса. Но времени было в обрез. До санатория автобусы в связи с ограничениями ходили достаточно редко. Не до конца понимая сам куда направляется, Алексей двинулся по привокзальной площади в сторону проспекта. Внезапно потемнело в глазах. Алеша прислонился спиной к стене какого-то павильона, веки сами опустились. Главное, удержаться на ногах.
Возможно, это был мгновенный сон, хорошо, что не потеря сознания. Сквозь ватную муть Алексей услышал женский голос:
–  Молодой человек! Вам плохо?
Глаза не хотели открываться. С трудом сфокусировав взгляд, он увидел стоящую перед ним немолодую женщину. Ему вдруг  показалось, что это их соседка по купе. Рыжеватые кудряшки, полное лицо с мелкими чертами, небольшие глазки неопределенного цвета, слегка накрашенные губы, нос “уточкой”. Только маска небрежно болтается под подбородком. И глаза смотрят на Алешу с тревогой и участием.
–  Я могу вам чем-то помочь?
Первым побуждением Алексея было ответить: “Нет, спасибо, я в порядке!” И пускай доброжелательница идет своей дорогой. Но вдруг он вспомнил наставления крестного, сказанные им три года назад: “Если нужна помощь, не отказывайся, а принимай с благодарностью”. Пересилил себя:
– Наверное, да. Я приехал в санаторий “Вишневый сад” и малость растерялся. За последние годы здесь всё так изменилось.
– Я вижу, в первую очередь, вам надо присесть и немного передохнуть. Вон за тем домом прелестный скверик с удобными скамейками. Дойти сможете?
Кажется, даже сил прибавилось.
–  Думаю, смогу.
Не спеша, повернули за угол, нашли скамейку в тени, сели.
– Вы, наверное, пить хотите? Вот, держите. Я всегда по такой погоде с собой парочку про запас беру из дому, – и женщина протянула Алеше бутылочку с водой.
– Спасибо, да, действительно, – он с наслаждением отхлебнул несколько глотков прохладной воды. – Несколько лет назад автобусы до санатория прямо от вокзала ходили. А теперь их куда-то перенесли, чуть ли не на другой конец города. С пересадками нужно добираться. А еще они в связи со всем этим… дурдомом… очень редко ходят, теперь на ближайший мне не успеть, а следующий и последний уже ночью.
Чтобы как-то оправдаться, Алеша добавил:
–  Я после больницы, медленно всё получается.
Женщина покивала, сказала неопределенно:
–  Бывает, бывает.  “Вишневый сад” на Вороньевском шоссе?
– Да по Вороньевскому шоссе километров тридцать от города, может, чуть побольше.
– Ага… хорошо, – подумала немного, – тогда вот как поступим. Мне после четырех надо будет в те края ехать. Сейчас у нас сколько? Почти час. Действуем следующим образом: сейчас мы идем ко мне, я в соседнем квартале живу, недалеко. Обедаем, отдыхаем и двигаемся в сторону вашего  “Вишневого сада”. Годится?
 И опять Алексей вспомнил то богатое событиями лето, мальчика Юрика на берегу и его слова: “Мама учила – не отказывайся, не обижай зря человека, не ломайся, как мятный пряник”. Если человек искренне хочет помочь, да и не просто так он оказался на твоем пути.
–  Да, спасибо большое, я буду вам очень благодарен.
Хорошо, что в доме был лифт, иначе – неизвестно, на сколько бы затянулся подъем. Женщина открыла дверь, провела в комнату.
–  Вы пока прилягте вот тут,  а я обедом займусь.
Алеша с облегчением опустился на диван, снял рюкзак.
–  Как вас зовут? – донеслось с кухни.
–  Алексей. 
Лег – и как провалился. Сказалась бессонная ночь.
Когда Алексей открыл глаза, он не сразу сообразил, где находится. Незнакомая комната. Постепенно в памяти всплыло путешествие на поезде, соседи по купе, блуждания по привокзальной площади.
Пахло какой-то вкусной едой. Вроде всего только час с небольшим прошел, но Алеша чувствовал себя вполне отдохнувшим. Вышел в коридор, ориентируясь на звуки и запахи, добрался до кухни. Хозяйка, нарезавшая что-то на кухонной доске, подняла голову. Окинула Алексей взглядом, улыбнулась:
–  Ну, как, удалось поспать?
–  Да, вполне, спасибо. Я могу вам чем-то помочь?
–  Нужно огурцы и помидоры для салата порезать, сумеете?
–  Конечно.

14.
 Обедали не торопясь. Алексей исподволь оглядывал кухню. Чем-то она напоминала их собственную. Видно было, что обустраивалась она постепенно, исходя не  из тенденций моды, а потому, что так удобнее, уютнее. И комната тоже, вспомнил Алеша, была очень живая, не стардартно обставленная, а отражавшая характер ее хозяйки.
– Алексей, скажите, а вы сориентируетесь, как от шоссе до проходной добраться? Мне бы не хотелось к самим воротом подъезжать.
–  Да, конечно, я там три года назад был.
–  И как, успешно?
– Более чем, на ноги поставили. Врач у меня был прекрасный, Александр Иванович.
– Неужели… – с какой-то непонятной интонацией протянула женщина.
Алеше почудилась легкая насмешка в ее реплике.
– Там действительно замечательные люди работают. Уже когда я домой вернулся, мы с Александром Ивановичем созванивались, он на мои вопросы отвечал, советовал, как лучше дальше работать.
–  Извините за праздное любопытство, а что с вами случилось?
– Под машину попал, спину, ноги повредило. Долго ходить не мог, – Алеше не хотелось вдаваться в подробности событий, оставшихся далеко позади, – да всё уже хорошо было. Но Александр Иванович меня сразу предупредил, что возможны, так сказать, рецидивы. Так и вышло… вот…  после ковида. Конечно, всё на так критично, как в тот раз. На ногах-то я стою, вот только хожу… не очень. И вообще…
Алексей замолчал, глядя в никуда.
–  Под “вообще” вы имеете в виду, что ничего не хочется?
Алексей поднял глаза, взглянул на свою собеседницу. Та грустно улыбалась уголками губ.
Покивал:
–  Да-да.
– У меня в начале лета вроде простуда была, нетяжелая, практически без температуры, правда, пару дней запахи не чувствовала. Лежала, дремала, дела все делала потихоньку. Не сказать, чтобы сильная слабость, скорее апатия.
– Да, именно это слово я никак не мог вспомнить. Вертится в голове, не поймать. Вот вроде понимаю, что пора себя в порядок приводить, а в голову лезет: “А зачем? Авось как-нибудь всё само по себе наладится. Куда-то ехать, к чему-то себя принуждать”. Хочется какого-то внешнего воздействия, возможно, даже жесткого.
Женщина вдруг рассмеялась:
– Думаю, Са… – она оборвала себя, поправилась, – Александр Иванович это умеет.
–  Вы знаете Александра Ивановича из “Вишневого сада”?
– Немного. А знаете, как я для себя эту проблему решила? Как придумала с апатией бороться?
–  И как? Получилось? – у Алексея даже загорелись глаза.
– Мне кажется – да. Я старалась больше улыбаться. Наедине с собой, людям на улице, с которыми приходилось встречаться. Внимательно вглядывалась, пыталась как-то вникнуть в них. Так говорить, наверное, неграмотно. Как бы это объяснить? У каждого свои заботы и печали. Их почему-то всегда больше, чем радостей и побед. Помочь-то ничем я не могу. Но могу мысленно посочувствовать, пожалеть, пожелать, чтобы наладилось.
–  Вы ходите в церковь?
Женщина даже оторопела:
–  Почему? Как это связано с моими измышлениями?
–  Ну получается, что вы молитесь об этих людях.
– Как-то даже в голову не приходило эти мои “практики” с этой точки зрения рассматривать, – слово “практики” она произнесла со значительной долей самоиронии, – хотя, возможно. Нет, в церковь я не хожу. Наша семья от всего этого далека была.
–  А в результате что вышло?
– Вот вам немного отдохнуть, поесть предложила, – женщина  посмеялась. –  Ну, дело не в этом, конечно. Мне кажется, что… полегче стало, светлее на душе. Смотришь на какого-то человека, придумываешь его историю, он ближе становится, симпатичнее, и на тебя по-доброму смотрит. Улыбнулись друг другу, пошли каждый в свою сторону, вроде и сил прибавилось. Я не понимаю, как это работает.  Для меня в детстве идеалом был английский сдержанный стиль поведения. Никакие чувства нельзя выдавать. Радость или грусть. Холодность такая. Откуда я это взяла, ума не приложу? Теперь стараюсь быть более искренной. К старости надо заранее готовится, чтобы не стать противной, чопорной, высокомерной старухой, от которой никому ни тепла, ни радости.
Алексей смотрел на свою собеседницу широко открытыми глазами. Как он мог подумать, что она похожа на его соседку по купе? Прекрасные умные, добрые глаза, улыбчивый рот, ямочки на щеках.
– Алексей, вы пока можете еще полчасика отдохнуть. “После сытного обеда по закону Архимеда полагается вздремнуть”. Не слыхали такой присказки? Так во времена моего детства говорилось. Я пока здесь немного приберусь, сложу всё, что мне с собой надо взять. И двинемся помаленьку к вашему “Вишневому саду”.
  Алексей вернулся в комнату, прилег, но спать вроде уже не хотелось. Перед глазами стали вставать виды Гольцова – детские впечатления. Он мысленно бродил по селу, выходил на озеро, залезал на гольцы и видел свой дом, где жили они с матерью, словно сверху.
Хозяйка квартиры ходила по кухне, удивляясь сама себе. Скажи ей кто-нибудь полгода назад, что она приведет с улицы незнакомого человека, будет его кормить, переживать за него – ни за что бы не поверила. Мой дом – моя крепость. Это было ее девизом и основой основ. Старое миропонимание полетело вверх тормашками, и она не огорчается этому, а пожалуй, рада от души.
               
Когда машина Алешиной спасительницы выехала за пределы города и помчалась по шоссе, женщина сказала:
– Ну вот, через пятнадцать минут вы будете на месте. Надеюсь, я не очень утомила вас своими разглагольствованиями?
– Нет, что вы. Я когда в больнице три года назад долго лежал, много о таких вещах размышлял.  Да и потом тоже жизнь особо расслабиться не давала. Всё новые и новые задачки подкидывала. Я вам очень благодарен, и это не пустые слова вежливости. Вы знаете, я, наверное, очень счастливый человек, на моем пути постоянно попадаются замечательные люди. И вы в их числе.
Женщина молчала, сосредоточенно глядя на дорогу. Наконец, произнесла:
–  Спасибо вам на добром слове. Передавайте привет Александру Ивановичу.
–  От кого?
–  От не очень старой карги.
–  ???
– Он поймет! – женщина хмыкнула. – И вам всего самого наилучшего. У вас обязательно всё будет хорошо. И у вас, и у ваших близких. Жене от меня поклон.
–  А как вы догадались, что у меня жена есть?
–  Когда у человека надежный тыл, это сразу видно.

15.
 Было около пяти, когда на повороте шоссе Алексей выбрался из машины и попрощался со своей спасительницей. До ворот оставалось метров четыреста. Идти по тенистой липовой аллее было одно удовольствие, но вновь проснувшаяся ноющая тревога мешала наслаждаться прекрасным летним днем. “Стоп, отставить. Я просто устал, всё будет хорошо.  Эх,  даже не спросил, как ее зовут, эту милую даму, за кого мне молиться. Ладно, Господь знает, а я и так буду помнить. Надо Александру Ивановичу позвонить, должить, что прибыл”.
На проходной проверили медицинские справки, результаты тестов. Попросили не снимать на территории маску и пропустили.
В холле административного корпуса Алексею предложили присесть и  подождать. Александр Иванович немного задерживается, но скоро спустится. Минут через пятнадцать, когда сидящий на диванчике Алеша стал уже засыпать, врач, наконец, показался на лестнице.
Александр Иванович шел по холлу к дремавшему в уголке Алексею. За эти секунды ему надо было выработать возможно единственно правильную стратегию, чтобы пациент и врач стали соратниками в борьбе с недугом. В прошлый раз никакого особого подхода не требовалось, с первого дня Алексей с готовностью включился в работу. А сейчас, после болезни, могут возникнуть проблемы.
–  Здравствуйте, извините, пожалуйста, что задержался. У меня кабинет теперь в другом крыле, заплутать легко, сам встречаю.
Александр Иванович с беспокойством смотрел на Алексея, всё ещё сидевшего перед ним. “Снова на костылях… встает явно с усилием… горбится. Посмотрел на меня и снова глаза отвел, даже не улыбнулся. Неслабо его этим ковидом придавило.  Это уже который у меня здесь? Четвертый? Последствия во многом схожие: усталость, апатия. Хуже всего тем, у которых процесс восстановления еще только в начале был. Самый значительный откат. Алексей хотя бы на ногах стоит. Ладно, надеюсь, с этим мы справимся без особых проблем. Мы… в этом-то и загвоздка. Глаза совсем погасшие, что не есть хорошо. Как-то надо, как-то… когда больной врачу не помогает – дело туго идет.  Вот если…”
 С какой-то непрофессиональной жалостью Александр Иванович произнес:
–  Может быть, вам кресло взять?
Мутной волной начала подниматься тревога: “Неужели Александр Иванович видит нехорошие признаки, симптомы? – усилием воли загнал ее обратно в подреберье. –  Просто заметил, что я устал с дороги”.
 Алексей бросил взгляд на врача и буркнул:
–  Обойдусь!
Александр Иванович с мимолетной улыбкой чуть кивнул себе: “Уже что-то”.
Направились к лифту. Врач отстал немного, наблюдая, как передвигается его пациент. Наконец, добрались. Александр Иванович отпер дверь, пропустил Алешу вперед, вошел сам.
– Присаживайтесь, давайте ваши документы. Что вы там еще привезли: обследования, анализы, снимки и прочее.
–  Снимки только из больницы, КТ легких, других нет.
–  МРТ за последние годы делали?
–  Нет, повода не было.
–  Ладно, разберемся. А как это вас угораздило в больницу попасть?
– Так… – Алексей неопределенно покрутил головой, – как и все прочие, вероятно.
–  И как оно там? – поинтересовался Александр Иванович.
–  Скверно.
–  Значит, в больнице вы стали передвигаться на костылях? Почему так вышло?
– Когда, наконец, разрешили подниматься, я встал, на спинку кровати опираюсь, а шагнуть не могу. Слабость ужасная, едва на ногах стою, да и спина о себе знать дает. Я спросил, нет ли палки, принесли костыли. Доползал с ними до туалета и обратно. Вот и весь моцион. Ходить-то никуда нельзя было.
Алеша взглянул на Александра Ивановича. Тот барабанил пальцем по столу, смотрел куда-то в сторону. Наконец, поднял глаза на Алексея.
–  Извините за нелепый вопрос, но зачем вы к нам приехали?
Алеша захлопал глазами, сонное равнодушие слетело с него.
–  В каком смысле – зачем? – он свел брови.
Александр Иванович внимательно наблюдал за его лицом. Считывал эмоции, чувства, чуть ли не мысли. Равнодушие, недоумение, ошеломление, досада, обида.
–  Я помню вас в прошлый ваш приезд. Невероятная целеустремленность, сила воли, выдержка. Я ставил вас в пример другим пациентам. Не успехи, разумеется, а отношение к делу, к занятиям. А сейчас я вижу перед собой другого человека. Поэтому и спрашиваю. Стоимость курса реабилитации у нас весьма и весьма высока, вы знаете об этом. Стоит ли выбрасывать деньги на ветер?
Теперь Алеша смотрел на врача с какой-то непонятной задумчивостью, словно решал для себя, может, действительно уехать? Но вдруг перед его мысленным взором встала вчерашняя сцена в купе. Боль от слов той тетки. Сочувствие соседей. Вспомнил сегодняшнюю знакомую.  И засмеялся, сначала неуверенно, потом громче и искреннее.
– Александр Иванович, вы меня четко подловили. Именно с таким настроением я сюда и ехал. “Зачем? Какой смысл?”
–  И? – улыбнулся врач.
  –  Я больше не буду! Постараюсь! – Алеша дурашливо выпятил нижнюю губу.
 Встал, распрямил спину, подвигал плечами, прищурился, перевел взгляд на Александра Ивановича, – тот ободряюще слегка прикрыл глаза: “Ну же, ты можешь! Только почему-то боишься,” – отставил один костыль и, сжав губы, сделал несколько неуверенных шагов по кабинету. Повернулся к доктору, с интересом наблюдавшему за ним.
–  Годится? Есть с чего начинать?
–  Вполне. Вот теперь узнаю прежнего Алексея Крутилина.
–  Александр Иванович, можно вопрос, личный?
–  Давай.
–  А вы долго эту комбинацию со мной разрабатывали?
–  Хм...  пока ты к лифту шел.
–  Высший класс!
–  Больные, они такие, кого-то по головке с уговорами, кого-то пенделем.
–  А кого-то фейсом о тейбл, как меня?
–  Вот-вот.
– И еще… короче… вам привет… от одной не очень старой… ммм… карги. Извините.
Александр Иванович нахмурился с недоумением.
“Наверное, какая-то ошибка или шутка неудачная. Вот я дубина!” – пронеслось в голове у Алеши.
Александр Иванович прижал ладонь ко лбу, зажмурился, рассмеялся.
– Господи, Лёнька вернулась! – объяснил. – Это моя двоюродная сестра, она замуж заграницу выходила. В смысле, чтобы уехать в Германию. Видно, не срослось, снова здесь. Как я рад! А что же она с вами сюда не зашла?
–  Мне показалось, что она чего-то побаивалась или смущалась.
–  А где вы с ней пересеклись?
–  Она меня на вокзале подобрала.
–  В каком смысле? – Александр Иванович склонил голову к плечу. Было видно, что он с нетерпением ожидает разъяснений.
– Точнее сказать, на площади. Я пытался понять, как мне сюда добраться, автобусы-то перенесли, всё совсем иначе, чем три года назад. И немножко завис, если так можно выразиться. А она, сестра ваша, это заметила, предложила помочь. Обедом накормила, спать уложила. Прямо, как в сказке какой-то. А Лёнька – это от какого имени?
–  Елена. Любопытная история. Раньше я за ней такого не замечал.
– Она со мной поделилась, что у нее после болезни характер изменился. Вы меня не выдавайте, пожалуйста, что я вам наш с ней  разговор передаю.
–  Какой болезни? Тяжело болела?
– Судя по всему, ныне модная болячка дала такие последствия. Елена ваша рассказала, что с апатией стала необычным способом бороться. Пристальным вниманием к людям, если так можно выразиться.
– С апатией через эмпатию. Занятно. Вот не ожидал от Лёньки такого. Нет худа без добра, как говорится.
–  А если не секрет, почему она так себя назвала?
–  Да когда она лет пять назад собралась отъезжать, мы немного повздорили. Я пытался объяснить, что глупость совершает, ладно бы по любви замуж собралась. Корыстные мотивы редко когда к положительному результату приводят. Короче, разругались в пух и прах. А в детстве и юности мы с ней очень дружили. Вы говорите, что у вокзала встретились? А где она живет, там, неподалеку?
–  Да, дом такой красивый, старинный, судя по всему. На четвертом этаже.
– Ну, значит, в своей квартире. Ладно. Если сама не позвонит, в гости нагряну, нечего скрываться от брата. Мда, любопытная у нас с вами история выстраивается. Мир тесен, как ни банально это звучит, но отражает действительность.
Александр Иванович помолчал, улыбаясь каким-то своим мыслям.
– Пойдемте, Алексей, покажу, где вы будете размещаться. Завтра встретимся после завтрака, обсудим план нашей с вами работы.

16.
Насколько Алексей помнил прошлый курс реабилитации, занятия тогда были сложней и насыщенее. Но теперь выматывался он в разы больше. Видно, сказывалась и сама болезнь, и то, что в больнице провалялся, без движения практически, целый месяц. Хорошо, что в Центре можно было и ингаляции делать, и специальные комплексы дыхательной гимнастики предлагались. Групповых занятий по текущему регламенту не полагалось, только индивидуальные. Инструктор следил, чтобы все упражнения выполнялись правильно, но не сверх сил и возможностей. Среди пациентов не один Алексей был переболевшим “повидлой”, ко всем ним относились с особым вниманием и бережностью.
Очень поддерживал Алексея Александр Иванович. Иногда хватало буквально пяти минут необязательного трепа, как силы начинали прибывать.
С Кирой и крестным Алексей разговаривал мало. Иногда он просил записать видео, как он занимается, и отправлял им.

Только в конце третьей недели Алексей внезапно ощутил, что становится прежним. “Надо Кире позвонить, поделиться”. И погода словно обрадовалась этим переменам. После длительного ненастья, наконец, вернулось лето. После ужина Алеша вышел в парк, нашел скамейку с которой открывался прекрасный вид: пруд, яблоневый сад, раскинувшийся по взгорку на том берегу. Удобно расположился под кроной огромной старой липы и достал телефон.
–  Кир, привет, я не отвлекаю тебя случайно от чего-нибудь важного?
–  Да нет, ничем особенным я не занята, юбку подшиваю.
–  Кира, смотри, какой у нас сегодня чудесный день. Кажется, первый раз за всё время. Я в парк выбрался погулять, надо хотя бы километра полтора-два прошагать, задание такое. Половина уже сделана. Сейчас сижу, отдыхаю в холодке.  Я тебе наши местные красоты сфотографирую и пришлю. Скоро вернусь я к тебе – веселый и бодрый. Кира, – помолчал, задумавшись и не решаясь что-то произнести, – Кира, у меня к тебе вопрос серьезный. Не знаю даже, как сформулировать.
– Не тяни кота за хвост. У меня уже мурашки по всему телу и сердце в пятки ушло.
– Я понимаю, сам длинные подходы не люблю. Короче, я тебя очень… ну, ты сильно огорчалась, когда я такой… из больницы домой вернулся?
– Хм. Дима, знаешь, как он тебя тогдашнего обозначил?  Тусклый. Кстати, мне регулярно названивает, тебя отвлекать не хочет. Как ты да что? Переживает.
–  Приеду, разберусь, кто там и про что переживает. Так ты мне не ответила.
– Леш, если честно… я очень рада была, когда тебя выпустили. Но иногда, реально, руки опускались. Не могла понять, что сделать, чтобы у тебя хоть какой-то интерес к жизни проснулся. А почему ты вдруг этим вопросом озаботился?
– Не поверишь – с чего-то испугался, что ты после всего этого иначе ко мне относиться будешь.
–  Это ты  сейчас испугался или тогда?
– Тогда, наверное, а сейчас почему-то всплыло. Видно, не до конца еще свой пирожок с “повидлой” разжевал, проглотил, переварил.
– А у меня всё какие-то паникерские мысли возникали. Вдруг, лучше уже никогда не будет, только хуже да хуже? Представляешь?! Я вообще по складу ума тревожный товарищ, люблю всякие страшилки напридумывать. Но тогда просто зашкаливало. Видно, тоже кусочек твоего пирожка отхватила. Пока ты в больнице маялся, у меня легкое недомогание случилось, ерунда, даже без температуры. Хотя я не мерила. Полежать всё хотела. Молиться не получалось. Скорее всего, то самое и меня посетило. Слава Богу, это всё уже позади. Я очень по тебе скучаю.
– Я тоже. Потерпи, уже немного осталось. Ладно, Дмитрию привет, если звонить будет. Надо мне дальше шагать.

17.
О своем возвращении Алексей решил не сообщать. Не из желания сделать сюрприз, а не хотелось вокзальной суматохи встречи. Просто пройти по родному городу, не торопясь, рассматривая дома и прохожих. В случае чего можно будет взять такси. Перед отбытием Александр Иванович выдал из своих запасов щегольскую трость.
– Пусть у тебя живет. Мне всё время их почему-то дарят. Коньяк или трости. А я коньяк не люблю. Хочешь, с тобой поделюсь?
–  Да у нас как-то не принято. Вино еще туда-сюда, а на крепкое любителей нет.
–  Ну, не надо, так не надо.

Идет Алеша не торопясь по бульвару, глазеет по сторонам, будто впервые в этом городе. Время странное, люди – странные. Кто в маске, кто в респираторе, кто безо всего. В перчатках голубых или прозрачных, даже в нитяных, строительных. Жара на улице, а им хоть бы что. Правда, в защитных костюмах, как в больнице врачи ходили, никого не заметил. За последние полгода мир изменился неузнаваемо. Наверное, никогда не сможет вернуться к исходному состоянию. Всё еще подсчитывают количество заболевших и умерших. Началась реклама вакцинации. Страх, даже паника – победно шествуют по миру. Странное время, опасное, непредсказуемое. Рвутся связи между людьми. Намеренно. “Опасайтесь ближних, всех опасайтесь, они могут вас заразить!”

Алексей сидел в скверике на скамейке, подставив лицо солнцу и закрыв глаза. Только последние пару недель мутное пространство, окружавшее его с момента выхода из ковидария, постепенно стало просветляться. Теперь мир снова сверкал всеми красками. Запахи и звуки были четкими и ясными, обступали со всех сторон. Словно вернулась юность. Да и не так уж далеко она ушла, если вдуматься.
Вдруг он услыхал чьи-то голоса: “Алексей, Алеша!”
Алеша открыл глаза и стал оглядываться, пытаясь понять, зовут его или кого-то другого. Из глубины квартала к скверу приближались трое незнакомых парней. Подошли, встали у скамейки. Недоумевая, Алексей стал подниматься, но один из них остановил его:
– Сиди, сиди, – и сам уселся рядом, двое других остались стоять.
Алеша растерянно нахмурился, пытаясь понять, кто это? Июльское солнце било прямо в глаза. И вдруг – как вспышка –  узнавание! Глаза удивленно распахнулись:
–  Ваня, это ты?
–  Ага, подрос маленько?
– Слов нет. Как я рад тебя видеть! А это… – Алексей перевел глаза на двух стоящих юношей.
–  Да, да, это Коля и Вовчик.
–  Какие вы стали большие, ребята!
–  Есть такое дело. А как ты, Алеша? Мама говорила, что ты в больнице лежал, – поинтересовался Ваня.
– Месяц провалялся, вспоминать не хочу. Вот только-только начал в себя приходить. Я сегодня из санатория вернулся, до дома еще не дошел. Сижу, дышу, радуюсь жизни.
–  Давай мы тебя проводим. Что у тебя из вещей? Один рюкзак?
–  Ну, да, вот еще трость, доктор подарил. На первое время.
–  Красивая, явно на заказ делали.
– Вероятно. Я как-то не задумывался. Ладно, пошли. Жена дома ждет. Надеюсь. Я не сообщал, когда приеду.
–  А чего так?
– Ну, пришли бы встречать. Не хочу. Я мечтал один по городу пройтись, поздороваться.
–  И что, совсем-совсем не догадываются, что ты должен приехать?
–  Я сказал, что в конце недели, на днях.
–  Круто. Типа сюрприз?
Компания тихо двинулась в сторону Алешиного дома.

“Какое счастье, что я могу дышать, могу идти своими ногами. Слава Богу!” – так думал Алексей, поднимаясь к своей квартире. Ваня, Коля и Вовчик отказались от Алешиного приглашения зайти в гости. “Тренировка в баскетбольной секции, не совсем официальная, сами понимаете”.
Войдя в квартиру, Алексей поставил у стены рюкзак, прислушался. Тихо. Пахнет не то печеньем, не то пирогом. Похоже, Кира куда-то ушла.
“Вот балда, сам себя перехитрил! Сюрприз, называется!” -  с досадой подумал Алеша, прислоняя трость рядом с рюкзаком. Зашел в кухню, поискал, чего можно было бы перехватить. На плите сковорода с котлетами. “Именно то, что надо. Хлебушка кусочек, котлетку сверху. Ммм! Вкуснятина!” Поразмышлял: не стащить ли еще одну? Заглянул в холодильник –  пустовато.  В  магазин пока сходить?
Алеша вернулся в прихожую, стал рыться в карманах рюкзака в поисках кошелька, случайно задел трость, та поехала, с грохотом рухнула на пол.
Из маленькой комнаты выскочила взлохмаченная, заспанная Кира.
– Лешка! Нельзя же так пугать! Откуда ты свалился, почему не предупредил, что едешь? Мы бы встретили.
–  Вот именно этого я и не хотел. Извини, Кира, но помнишь наш билль о правах и обязанностях? Я очень хотел побыть один и подумать. В санатории мне на это не хватало времени и сил.
– Подумать, это хорошо. Потом расскажешь, если захочешь, конечно, что надумал?
–  Разумеется, расскажу.
 Пока шел этот разговор, Алеша тихонечко боком приближался к Кире, резко повернулся, схватил и потащил в комнату.
–  Кира, я безумно по тебе соскучился!
–  Лешка, сумасшедший, я же тяжелая!
–  Нормальная. Я теперь сильный, я могу тебя даже на второй этаж втащить.
–  Можешь-можешь, только мы и так уже на втором.

Наконец, длинный летний день стал клониться к закату. Алеша и Кира сумерничали на кухне.
– Лешик, я тебе по телефону не стала говорить. Алена вот что мне предложила: у Дениса от деда остался домик в деревне. Он там в детстве каждое лето жил. Деревня небольшая, от трассы четыре километра. Озеро, лес. Прошлой осенью Денис его в порядок, наконец, привел. Думал с весны туда Алену с Машенькой отправить, сам бы по выходным приезжал. А тут эта напасть. Хорошо, если пару раз в месяц домой вырвется. Алена одна боится туда ехать, меня зовет.
– Так и поехала бы.
– Да погода в этом году в основном противная, холодно, дожди. Вот август жарким обещают. Поедем? Там интернет нормальный проведен. Ты работать сможешь. Дмитрий всё о тебе справлялся, когда, мол, к работе приступишь?
–  Дмитрию я сегодня же позвоню. Почему бы и не поехать? Там все же меньше этого нагнетания будет. И по лесу я соскучился. А здесь все залы и бассейны закрыты всё равно. А церковь там где-нибудь есть? Я на службу хочу. Когда я в последний раз был? Месяц назад, наверное.
– На службу мы с тобой в воскресенье пойдем обязательно. А там рядом с Борками село есть, храм старинный, на машине туда минут десять ехать. А можно и пешком через лес. Или на велосипеде. Там в сарае их штук пять стоит, правда, обычных, дорожных.
–  Да какая разница, лишь бы ездили. Я на велосипеде, наверное, последний раз катался еще до того, как мотоцикл купил. Да, Кир, я пока с вокзала шел, ребят встретил: Ваню, Колю, Вовку. Помнишь эту компанию?
–  Еще бы! И как Ванька?
–  Нормально, на баскетбол спешили. Площадка где-то есть неопечатанная.
– А ведь Денис его тогда, по сути дела, спас. Иначе остался бы парень инвалидом.
–  Денис, он такой! И меня он вытащил, я считаю.
–  Вот как так получается, что вокруг нас просто замечательные люди?
–  Говорили же, кто кого достоин, те и окружают.
–  Короче, ай да Пушкин!

18.
Субботнее утро. Как хорошо, что никуда не надо спешить, ни к компу, ни на работу. Можно поваляться в постели.
  Кира повернулась к Алеше, подперла голову рукой:
 –  Лешка, Лешка, ты видел, что у тебя на висках седые волосы появились?
– Нет, не замечал. Ну и что, мы ведь не молодеем. Или ты меня, седого, разлюбишь?
– Ну, что ты глупости болтаешь? И вообще, тебе идет, ты таким импозантным становишься, – Кира помолчала. – Знаешь, я вдруг вспомнила, мне сегодня странный сон приснился. Я обычно во сне или где-то путешествую, или вещи пакую – такие мерзкие, суетливые сны. От них только устаешь. Хотя, бывало, в юности стихи снились. Пыталась, когда проснусь, их записать – белиберда выходила. А в путешествиях и города вижу, и леса, реки, озера. Абсолютно наяву незнакомые. Причем, во многих местах я бывала неоднократно. Этот же сон совершенно иного типа. Просто невероятный! Жаль, не помню подробностей. Он был с цветом и звуком. Представь, если ты в воду кинешь два камня, от них пойдут кругами волны, и в каких-то местах они станут пересекаться, проходить одна через другую. Видел такое?
Алеша, внимательно смотревший на Киру, кивнул:
– Конечно, приходилось. Наверное, в физике есть формулы, которые это описывают.
– Формулы мне, к счастью, не снились! Вот эти волны, круги – были разноцветными и еще звучали. В какой-то момент я стала угадывать, как они будут пересекаться, какой получится цвет, возникнет узор и какая музыка зазвучит.
– Ну, ты, Кира, даешь! Мне такое никогда не снится. Наверное, можно на компе составить программу. Волны – это элементарно, наложение, прохождение – тоже. И с цветами можно поколдовать. Здесь ничего невозможного нет. Но вот с мелодией… Значит, высота менялась, интервалы, темп, а как это из подобной картины извлечь – представить не могу. Музыкант-виртуоз нужен. Ну, и сны у тебя, жена моя!
– Такое в первый раз. Вот какие-то фразы иногда снятся. Одну я тебе, помнится, цитировала по какому-то поводу. “Легко сдвинуть камень, под который уже течет вода”. Получается отражение пословицы “Под лежачий камень вода не течет”.
–  Как-то мама вспоминала, что ей в юности тоже вербальные сны снились.Там и картины были, и словесное повествование. Может, ей и про Веста тоже приснилось, и она потом записала?..
– Не исключено.Тогда становится понятным, почему этот отрывок такой… изолированный. Да, я, кажется, не рассказывала, когда ты в больнице со своей “повидлой” лежал, мне…
–  Не желаете откушать пирожок с ковидлой?
– Вот-вот. Или еще раньше. Мне сон во сне приснился. Я из глубокого сна смогла вытащить фразу. Одну только из чего-то длинного. А потом и из этого внешнего  сна наружу извлечь. “Отмывать от слез беду чужую”
Алексей в изумлении покрутил головой:
– Невероятно. Действительно, наяву такое в голову не придет! А ты ее записала, надеюсь?
–  Да, в заветную тетрадку.
–  Кир, дашь когда-нибудь почитать? – Алеша умильно вытянул губы трубочкой.
–  Может быть.
– Я не настаиваю и не тороплю. Надо же: “Отмывать от слез беду чужую”. Это ты про нас с тобой?
Кира пожала плечами и ничего не сказала.

19.
В самом конце июля Крутилины и Алена с Машенькой выехали на дачу. Кира взяла с собой учебники, она все же надеялась поступить в магистратуру на психологию.
Однажды в теплый августовский вечер Алеша буквально ворвался на веранду, где Кира усердно учила что-то к экзамену.
–  Кир! Прерваться можешь? Посмотри, кто к нам в гости приехал!
Кира в недоумении отложила в сторону книгу и вышла на крыльцо. У дома стояли два мотоцикла. Не Харлеи, конечно, но и не субтильные спортивные  машинки. Вполне себе солидные коняшки. С первого слезли Ваня и Коля, с другого – незнакомая девушка. Ваня представил:
– Это моя Катерина. Алексей мне рассказывал, что он в молодости, – тут Ваня запнулся и смутился, – ну, несколько лет назад, тоже на мотоцикле гонял. Вот мы и приехали. Хотите покататься?
Алеша сжал Ванину руку,
– Ты исполнил мою заветную мечту! Я последние несколько лет хоть раз в месяц, но вижу во сне себя на Ямахе своей. Раньше-то об этом глупо было мечтать, а сейчас можно воплотить наяву. Кира, поехали!
Кира неуверенно пожала плечами.
– Ты, как мальчишка, право слово. Которому отец впервые разрешил за руль сесть.
Потом оглядела всех четверых, вздернула брови, подняла плечи, удивляясь сама себе.
–  Хотя, почему бы и нет. Сейчас только переоденусь, не в халате же ехать.
На одном байке ехали Алексей с Кирой, на другом Ваня с Катериной. Алена смотрела на них из окна и немного завидовала. Но сама ехать не рискнула, она была уже на шестом месяце.

Поздно вечером, когда Алеша и Кира уже легли, Кира сказала:
– Я не думала, что мне так понравится. Это было невероятно круто, спасибо, Лешик!
Эмоции так переполняли Алексея, что он даже сел в кровати, обхватил колени руками, уткнулся в них подбородком.
– Я тоже такой счастливый сегодня, Господи, слава Тебе! Три года назад мечтал ли я о таком? Помнишь, Кира, мы с тобой с кладбища уже домой направлялись, и этот, – Алеша щелкнул пальцами, подбирая слово, – упырь Аркаша повстречался. Я так мечтал тебя защитить, помочь. Но носить на руках или катать на байке – это было за гранью, ну, как летать, к примеру. За что мне такое счастье, Киреныш?
– И мне. Бог знает, и этого достаточно.  Господи, слава Тебе! Так нас отец Валерий учил?  Кстати, ты с ним давно разговаривал?
– На той неделе. Они в храме ремонт затеяли, говорил, времени совсем не остается. Знаешь, что еще он мне сказал? Что внутри человек остается в том возрасте, который был для него особенно значим, сколько бы еще потом лет ни прошло. Для него самого это где-то семнадцать-восемнадцать. А я думаю, буду себя видеть вот таким: тридцать два  – тридцать пять. Хотя, как знать. Поживем – увидим.
–  А как он себя чувствует?
– Пф! Разве от него внятного ответа добьешься? “Все нормально” – один разговор.
– Я очень за него боялась, пока ты в больнице лежал. И после. Ты только в санатории сам на себя похож стал. Как это Александру Ивановичу удалось? Ты не рассказывал.
– Хотел, да как-то из головы вылетело. Сначала уставал ужасно, потом другие темы появились. А ведь он меня в самый первый день чуть не погнал прочь.
–  В каком смысле?
– В самом прямом. Зачем, спрашивает, ты сюда приехал? Даже с некоторой издевкой, мне так показалось. Или с жалостью? – Алеша замолчал, припоминая тот разговор. –  Не узнаю, говорит, в прошлый раз ты, как танк, пер. Ну, он, конечно, другими словами сказал. Это мое вольное переложение. А сейчас, мол, болтаешься между костылями, как…
– Так и сказал?
– Нет,  разумеется. Это я сам отсюда на себя тогдашнего смотрю. Вот гордость меня и подстегнула. Да, а еще до этого в поезде эпизод был. Сначала я с двумя мужиками в купе ехал, нормальные такие мужики, я с ними сразу подружился. Потом еще пассажирка появилась. Вот она меня… приложила… изо всех сил своих женских. “Бедненький, инвалидик, на костыликах!”
–  Ну, если ты сейчас это так рассказываешь, значит, справился? Не злишься?
– Как ни странно, я почти сразу оправился, соседи помогли. Как-то они правильно отреагировали. Хотя, конечно, настроение после этого не очень стало, не буду скрывать. Но именно воспоминание об этой неприятной сцене и помогло мне себя за шкирку взять, там, в кабинете у Александра Ивановича. “Я смогу, всё получится!” Сейчас-то я понимаю, что без помощи… – Алеша взглянул вверх, – ничего бы не смог. А тогда… все-таки меня, похоже, гордость поддерживала. Человек я или тварь дрожащая? Иногда и так приходится.
–  Эта гордость правильная, не гордыня, ведь так?
– Пожалуй. На ней только сначала и держался. Эх, не доросли мы пока до умения себя полным ничтожеством ощущать. А может, нам этого пока и не надо? Может, старцы не совсем про то говорили? Ладно, крестного при случае спрошу.  Потом уже полегче стало, сил прибавилось.
–  Повезло тебе, Алеша, с врачами. Здесь – Денис, там Александр Иванович.
– Я это прекрасно понимаю. Кира, а тебе на мотоцикле действительно понравилось?
– Да! Ни за что бы не подумала. Но я надеюсь, что ты не собираешься себе снова что-то подобное покупать?
– Нет, конечно, не волнуйся. Это уже этап пройденный. Я уже слишком стар. Так, кажется, Ваня выразился?
– Не совсем, но по смыслу похоже.

Через несколько дней дождливым вечером на веранде сидели все четверо. Наконец, вырвался и приехал  Денис.
Вдруг Алеша вспомнил:
– Я, когда из санатория вернулся, вам звонить не стал, хотел в одиночестве прогуляться по городу. И вот о чем я тогда размышлял. Помнишь, Кира, я тебе обещал поведать? Однажды, когда мне в очередной раз МРТ делали, лежу я в этой трубе и думаю. Вот если в теле есть железо, то это обследование делать нельзя. Хорошо, что мне из ноги все пластины в свое время извлекли. А почему нельзя? Металл будет в человеке раскаляться или что-то вроде того, насколько я понял. И вот мне в голову аналогия пришла, возможно, чересчур вольная, но интересная, как мне кажется. Когда человек умирает и начинается загробная жизнь… мы о ней мало знаем. Ну, считается, одни в рай попадают, другие в ад. И Господь сам направляет кого – куда. А я подумал, что по своему милосердию Бог никого не отвергает. Но те страсти и грехи, которые в нас наподобие металлических пластин сидят, сами нас не пускают. Свет Божией любви раскаляет внутри нас это “железо”, и человек пытается забиться в уголок потемнее. Можно ли там самим с этим как-то справиться, я не знаю. Говорят, облегчению загробной участи умерших молитвы живых помогают. Вот как-то так, приблизительно.
–  Что-то в этом, наверное, есть, – задумчиво проговорил Денис.
–  Алеш, расскажи ребятам, что тебе отец Валерий последний раз поведал, коль уж разговор на такие темы пошел.
–  Да, совсем забыл. У них там в Гольцово ремонт в храме идет. И вот крестный говорит: “Смотрю я на потолок в нашей церкви, а он когда еще побелен был?  Давненько!  Все понимают, что потолок – белый, как ему и положено быть. А потом начали мы копоть отмывать перед покраской, часть отмыли практически добела. И понимаем, что то, что нам белым казалось, совсем даже серо-грязное. И вот люди живут себе, на службы ходят, исповедуются, причащаются. Вроде всё, как положено. Потолок же белый! Мы в грехах каемся! Душа чиста! А потом что-то происходит, какой-то кусочек души дочиста отмывается и мы понимаем, что казавшееся чистым, на самом деле…”

            Шаг седьмой
1.
В начале ноября ближе к вечеру Кира корпела над трудами одного из отечественных корифеев психологии. Внезапно в кресле, стоящем за ее спиной, раздался звонок Алешиного телефона. Хозяин его возился на кухне с ужином. Под настроение Алексей любил иногда приготовить что-нибудь экзотическое из восточной кухни. На экране высветилось имя  звонившего. Кира пожала плечами и поспешила на кухню.
–  Алеша, это тебя – Александр Иванович.
У Алексея на лице отразилось явное недоумение, он торопливо начал мыть руки, скомандовав Кире:
– Ответь, скажи, что только руки вытру и подойду. …К чему бы это? Волнуется, наверное, как я. С приезда так и не удосужился позвонить, – бормотал себе под нос Алеша, наспех вытираясь первым попавшимся полотенцем.
– Здравствуйте, Александр Иванович. У меня все хорошо. Даже попрыгать уже немного могу, вот Кира свидетель.
Алеша подпрыгнул несколько раз. Достаточно легко, но не слишком изящно. Слегка поморщился, выровнял дыхание.
– Залы у нас тут почти все закрыты, дома на спорткомплексе занимаюсь, мне его Денис в свое время оборудовал. Когда мы за город выезжали, плавал там в озере. Нет, конечно, регулярно. Не дай Бог! Да, я вас слушаю, – помолчал немного,  – конечно, помню, хоть и был я тогда малость в бессознательном состоянии –не узнАю, наверное. Что вы говорите?! Будем очень рады. Нет, нисколько не стеснит. У нас в кабинете диван удобный. Александр Иванович, ну зачем так? Не боимся, конечно. Да ждем. И вам всего доброго.
Отключился, внезапно рассмеялся:
– Кира, ожидай, скоро у нас будет гость, точнее гостья. Сейчас я мясо поставлю запекаться, мы пойдем в комнату, и я  все тебе расскажу по порядку.

– Усаживайся поудобнее, маленький дружок! – утрированным радиоголосом произнес Алеша, устраиваясь на том самом  диване. – Вот тут рядышком со мной, – это уже обычным тоном.
Кира забралась с ногами и приткнулась к мужу.
– Ну так вот. Было это летом, когда я в “Вишневый сад” уехал. Про соседей своих по купе я тебе уже, помнится, говорил, и про ту тетку. Кира, не смотри на меня с укоризной. Ну, фрау-мадам. Ладно, не о ней речь. Спал я плохо, завтракать не захотел. Вышел на площадь перед вокзалом, ищу нужную остановку. Нетути. Стал я людей расспрашивать, и выяснилось, что до нужного автобуса теперь ехать с двумя пересадками. И ходит он три раза в сутки, рано утром, потом в два часа и потом уже ближе к одиннадцати ночи. И вот на этот двухчасовой мне надо бежать изо всех сил. И то не факт, что успею, потому что весь транспорт кое-как ходит. У нас, наверное, так же было? Мне бы скамейку найти да посидеть маленько. Так их всех поубирали. Бреду я незнамо куда. Чувствую, совсем заплохело. К стене прислонился, глаза прикрыл. Хоть чуточку отдышаться. И вдруг слышу женский голос: “Молодой человек, может, я вам помочь могу?” или типа того. Я глаза приоткрыл, мне сначала померещилось, что это фрау-мадам. Чуть было ноги не подогнулись. Потом всё же понимаю, что женщина, совсем непохожая на ту, с испугом на меня смотрит. Нет, не меня боится, а за меня. К счастью, я уже не такой дурной был, как три года назад. Уроки худо-бедно усвоил. “Вот, не знаю, что делать,” – говорю. А женщина предлагает мне в тенечке посидеть, прийти в себя немного. Вода у нее с собой была. Потом она меня стала расспрашивать, в чем проблема. Я объяснил, что мне в “Вишневый сад” надо, а на автобус уже не успеваю. Тогда она приглашает меня пойти к ней домой отдохнуть, перекусить, а потом она меня к санаторию отвезет. Мол, примерно в ту сторону ехать планировала. Я уже потом догадался. что она меня немного обманула, никуда ей не надо было. Иначе бы я не согласился, и она это чувствовала. …Вот еще, человек из-за меня станет себя затруднять, планы свои рушить – неудобно. Пришли мы к ней, там рядышком она жила, и…
Кира перебила Алешу:
–  Накормила, напоила она тебя и спать уложила. Так в сказках сказывается?
– Не иронизируй. Всё почти так и было. Только я сначала вздремнул часок, а потом мы обедать сели. Она меня потихоньку расспрашивать стала, кто я, что со мной случилось. Я изложил вкратце про себя, что в Центре уже лечился три года назад. Про Александра Ивановича рассказал, какой он замечательный специалист. Мне показалось, что женщина к моей истории как-то скептически отнеслась. Даже обидно стало.
Алеша задумчиво покачал головой и продолжил:
 – И про то, что ковидом переболел, и ни на что нет сил. А она в ответ поделилась, что тоже, похоже, “отметилась”. И как потом стала со своей апатией бороться. Представляешь, я это слово всё никак сам не мог вспомнить! Она старалась больше улыбаться, мысленно желать людям добра, жалеть их как-то. И как, спрашиваю, помогло, есть результат? “Да, вот, – говорит, – вас подобрала, обогрела”. Нет, она как-то иначе выразилась, конечно. А ведь по сути дела, она молиться стала за совсем чужих людей, так ведь?
–  Пожалуй. Любопытная история. И что дальше было?
– Дальше я говорю: Чувствую, что мне самому приличный пинок нужно дать, чтобы я хандрить перестал. И она как-то так ответила, что мне показалось: пересекались они где-то с моим врачом.
После обеда я еще немного отдохнул, и мы поехали. Я только не понял, почему она меня на шоссе у своротки высадила, а не у ворот, там развернуться удобнее было бы, но голову над этим ломать не стал. Еще забыл: перед тем, как мы распрощались, она попросила меня Александру Ивановичу привет передать от… – только ты, Кира, не смейся – от ”не очень старой карги”. Именно так! Я немного ошалел, но пообещал.  И потом, когда Александр Иванович меня малость встряхнул, в себя привел, я ему это  и выложил. Вижу: он на меня глаза выпучил, я уже готов был сквозь землю провалиться. Но тут его осенило, что это его двоюродная сестра, Елена, Лёнька, как он ее назвал, так выразилась. Они несколько лет тому назад крупно поругались, потом она из России уехала. И вот, вернулась. Да, когда я уже из машины вылезать собирался, она просила тебе кланяться. Я удивился, откуда она знает, что я женат? Объяснила, что если у человека тыл надежный, это всегда видно. Как тебе история?
– Невероятная просто! Всегда ты, Лешка, каких-то интересных людей на дороге встречаешь. На Дороге с большой буквы. И какое продолжение? Надеюсь, оно будет?
– Разумеется. Александр Иванович вот по какому поводу звонил. Спрашивал, нельзя ли Елене на несколько дней у нас остановиться. Я еще в конце первого своего пребывания в “Вишневом саду” приглашал Александра Ивановича при случае заглянуть к нам в гости. Несколько самонадеянно, надо сказать, но вдруг?  Всякое бывает,  в командировку приедет  или еще что. Кира, ты ведь не стала бы возражать?
–  Разумеется, не стала бы.
– Я же это знал. А этим летом я свое приглашение подтвердил. Ну, и вот. Елена сначала позвонит, а приедет, как я понял, через неделю приблизительно. Какие у нее  дела в нашем городе, я уточнять не стал. Приедет – сама расскажет. Надо же, как всё интересно выходит!

2.
Елена приехала к Крутилиным вечером следующего воскресенья. Алексей помог женщине снять верхнюю одежду. Вещи отнес в кабинет, показал, что где в квартире находится.
Алеша чувствовал себя несколько неловко, ничто в облике гостьи не напоминало ему ту случайную встречу. Да и внешность соседки, с которой он поначалу перепутал Елену, тоже стерлась из его памяти. Обычная женщина, немолодая, слегка располневшая. Короткие вьющиеся волосы, серые глаза. Черты лица, явно не попадающие под определение “правильные”, ничего запоминающегося. Правда, милые ямочки на щеках, когда Елена улыбалась в разговоре.
От ужина гостья отказалась, но сказала, что просто замечательно будет выпить чайку и поболтать немного. Время от времени Алексей ловил на себе изучающий взгляд Елены. …Тоже, наверное сравнивает свое первое впечатление с тем, как я сейчас выгляжу... Так и оказалось.
– Знаете, Алексей, я вас совершенно иначе представляла после той нашей летней встречи. Абсолютно другой человек. Понятно, что вы тогда только вышли из больницы. Но всё равно. Лицо другое, взгляд другой: уверенный, спокойный. Осанка. На улице я бы вас не узнала ни за что!
– Я бы тоже. Мне тогда всё каким-то мутным казалось. А вот разговор наш я прекрасно помню.
– Да-да. Неожиданная у нас с вами встреча получилась, с продолжением. Если вы никуда не торопитесь, я расскажу, для чего в ваш город приехала.
– Нет, мы никуда не спешим, с удовольствием вас послушаем, – сказал Алексей.

– Дело в том, что я несколько лет прожила в Германии. Вышла замуж, уехала. Брат мой двоюродный – Саша, Александр Иванович – долго меня отговаривал. Но я же женщина самостоятельная! Да. Через год стала скучать по Родине, по России. По нашим просторам, по нетронутой природе. По свободе нашей жизни, в конце концов. Еще три года старалась привыкнуть, примириться. Там много положительных моментов было, конечно. И все-таки, год назад вернулась. Жилье у меня имелось, работу нашла. Вроде всё, как раньше, до отъезда было. Приблизительно.
Елена задумалась, Кира и Алеша тоже молчали.
– И вот в конце зимы получаю известие – Дитмар, муж бывший – скончался. И в общем-то, действительно, вышла я за него замуж не по любви. Печали особой у меня сначала не было. Хотя жили мы эти годы неплохо – мирно, спокойно. Он был ко мне очень внимателен, заботился, как умел. И вот… Мне захотелось для него что-то сделать. Помянуть, что ли. Соседка, мы с ней до моего отъезда достаточно плотно общались, посоветовала сходить в церковь и поговорить со священником. Какие-то там записки можно подать. Сама она, соседка, не очень в этом смыслит, но слыхала. Я помню, Алексей, вы меня тогда своим вопросом про церковь удивили. Я не подозревала, что сейчас молодые люди в Бога верят. Точнее, просто не задумывалась на эту тему.
–  Извините, как-то вырвалось. Я обычно бываю более сдержанным, что ли.
–  Или скрытным? Хотя это я на себя примеряю.
– Я помню, вы тогда говорили, что в юности придерживались английского стиля поведения – холодного и…
–  Равнодушного. Да, примерно так.
–  И еще вы говорили, что после болезни стали…
–  Да, я стала иначе к людям относиться.
– Александр Иванович сформулировал, когда я ему про нашу с вами встречу рассказал, извините, так получилось… что вы боретесь с апатией через эмпатию.
– О, как! Научно. Саша это любит – формулировать. Помнится, я тогда упоминала, что от церкви далека, семья наша была не религиозна. Но тут такое дело – порыв. Подошла я в церкви к священнику, объяснила, в чем дело, чего бы я хотела. А он меня огорошил. Во-первых, я точно не знала, был ли Дитмар крещен. Во-вторых, православным он точно не был. Поэтому о записочках, о церковном поминовении, вроде так это звучало, речи быть не может. Не положено. Можно дома за него молиться, милостыню подавать, добрые дела творить. Не обязательно, конечно, нищих где-то искать. Просто внимательно вокруг посмотреть. Короче, сердце подскажет. Ушла я в недоумении, если говорить честно. И решила это всё из головы выкинуть. И чем больше старалась это сделать, тем чаще вспоминала нашу жизнь в Германии. Разговоры с Дитмаром, как он мне подарочки любил дарить. Мелочь какая-нибудь, но от души – приятно. И чем дальше – тем больше. Я слыхала, бывает, покойники снятся, что-то просят. Этого у меня ни разу не было. Просто какое-то беспокойство смутное. Потом письмо от сестры Дитмара получила. У нас с ней сразу хорошие отношения сложились. Пишет, что последние месяцы он часто меня вспоминал, жалел, что мы расстались. И сама я стала думать, что, если бы не уехала, он бы и не умер, возможно. Но исправить-то уже ничего нельзя, – Елена помолчала. – Я вам не очень этими своими разглагольствованиями надоела, не устали?
–  Нет, что вы! – Алеша помотал головой. Кира его поддержала:
–  Мы сами говорить мастера. Да и послушать тоже любим.
– Да, волей-неволей начинаешь в мир загробный верить. Я чувствовала, что во всем есть какой-то глубинный смысл. И мне было важно в этом разобраться. До конца весны всё это тянулось. Тогда в церкви священник про добрые дела говорил. Попыталась в это сторону думать. Но это же не плановое хозяйство. Пять добрых дел в неделю, ага.

3.
Пока Елена рассуждала, Кира гадала, почему эта женщина вываливает всю подноготную практически незнакомым людям. Возможно, это как в поезде – рассказал попутчикам, облегчил душу и вышел, зная, что больше никогда со своими слушателями не пересечешься. Или просто эта женщина очень одинока и ценит любую каплю внимания к себе? Может, и так. Алеша слушал внимательно, не отвлекаясь. Кира тоже постаралась сосредоточиться, уловила конец последней фразы: “...детей нет…” Она дернулась, хотела встать и выйти. Эту тему она была не готова с посторонними людьми обсуждать. Алеша успокаивающе сжал ей плечо, тихонько покачал головой. Шепнул: “Это она про себя”.
– Я была в растерянности. Близких подруг у меня нет. Пока в Германии жила, все приятельницы куда-то улетучились. С Сашей про это говорить мне почему-то не хотелось. Я вдруг вспомнила того попа в церкви, с которым про Дитмара говорила.
Алеша недовольно двинул рукой. Елена уловила это движение, смутилась:
–  Так говорить нехорошо, да? Извините, пожалуйста.
– Ничего, некоторые батюшки так это расшифровывают: Пастырь Овец Православных. Хотя, конечно, лучше называть – священник, батюшка или отец такой-то.
–  Запомню. И вот… отец… Владимир сказал, если я хочу сделать доброе дело, чтобы как-то помянуть бывшего супруга, то этот способ не самый лучший. Объяснил, что дети в приюте, детском доме – не игрушки. И прийти разок с гостинцами или в цирк сводить, дать надежду, а потом исчезнуть – лучше не начинать. В школах приемных родителей, – а такую должны все потенциальные усыновители или опекуны закончить, – в первую очередь разбираются с мотивацией. Если человек пытается свои проблемы решить – свой ребенок умер, или старость одинокая близится – таким сразу дают от ворот поворот. А если взрослый хочет своим теплом хоть одного человечка согреть – дело другое. Но просто выучить нужные ответы и выдать их – не прокатит. И тогда я все-таки решила с Сашей поговорить, посоветоваться. Это уже ближе к концу лета было. Мы к тому времени уже помирились. Он ко мне сам нагрянул, вскоре после нашей с вами встречи, – Елена кивнула Алексею, тот молча улыбнулся. – Кстати, он мне вас нахваливал. Очень, говорил, сильный духом человек, рассуждает интересно и смело. И одновременно доброжелательный, тактичный. Светлый, одним словом.
Алексей смущенно  пожал плечами:
 –  Мне как-то неудобно такое слышать, даже не знаю, что и сказать.
– О, кстати, на тему “не знаю, что и сказать”, – Елена щелкнула пальцами, вспоминая, – я как-то Дитмару что-то подобное заявила. Он мне по-немецки выдал, уже не повторю: “не смущайся, не тушуйся”, другой немного оттенок, но очень точно прозвучало. А потом уже по-русски (он хорошо говорил): “Представь, я бы не тебя хвалил, а твою вышивку, что бы ты мне ответила?”  Алексей, если бы я похвально отозвалась о какой-то вещи, которую вы своими руками смастерили, что бы вы мне…
Алеша задумался, развел руками:
–  Нууу… что-нибудь вроде: я старался.
–  Вот! Именно так и можно реагировать.
Алеша наклонил голову к плечу, подумал еще:
 – Я старался. С Божьей помощью. Спасибо на добром слове!
Елена рассмеялась:
–  У вас хорошая память!
– Спасибо, я стараюсь, – Алеша поднял брови, похлопал глазами и тоже расхохотался.
Видя Кирино недоумение, Елена объяснила:
– Это, когда ваш муж поделился со мной, что в его жизни всё время хорошие люди встречаются и я в том числе, я ему именно такими словами и ответила: Спасибо на добром слове! Так у нас в семье было принято говорить.
Кира кивнула:
–  Да, моя бабушка тоже так благодарила – вот, вспомнилось.
– Ладно, друзья, не буду вас подробностями грузить, – Елена вздохнула, покачала головой, – в результате длительных раздумий записалась я в эту ШПР, закончила ее, получила сертификат. Теперь приехала в ваш город с мальчиком знакомиться.
–  Вот даже так, – протянул Алексей.
– Я сама пока ничего не могу более конкретного сказать. Одно дело анкета, фото. Но вдруг мы друг другу не понравимся?
– А сколько ему лет? – Кира во все глаза смотрела на Елену. Никто из ее знакомых еще не решался на такой подвиг.
–  Семь, в декабре восемь исполнится. Ну, не малыша же мне брать? Я с ними не умею.
–  А почему мальчик, а не девочка?
– Я всегда с мальчишками в детстве дружила, в войну играла, по деревьям лазила. Не зря же меня Лёнькой звали. Мне с мальчиками интереснее было. Платьица, бантики, туфельки – это не мое.
–  А зовут как?
–  Антон. Даже не могу понять, что послужило толчком, исходным пунктом всей этой моей эпопеи. Жизнь в Германии с Дитмаром, а потом его смерть. Моя болезнь, совсем не тяжелая, но приведшая к неожиданным последствиям. Встреча с вами, Алексей, и примирение с братом…
– Наверное, никто точно этого не скажет. Неисповедимы пути Господни. На каждого у Него свой план есть. Почти в любой жизни есть свои резкие повороты, иногда и тупики. Но потом всё как-то устраивается. Если общее жизненное направление верно выбрано. Так ведь, Кирушка?
Кира прислонилась головой к Алешиному плечу:
–  Так, Алешенька.
Немного еще поговорили на разные темы.
– Елена, вы наверное устали, ложитесь, Кира вам всё покажет, – помедлил немного. Внимательно посмотрел на Елену. – Вы ведь волнуетесь?
–  Ну, коли у нас такой откровенный разговор пошел, то да – волнуюсь и сильно.
– Кто бы на вашем месте не волновался? – Кира вздохнула. – Смогла бы я сама на такое решиться, нет, наверное…
–  Вы не поверите, словно меня кто-то за руку взял и ведет, не перестаю себе удивляться.
– Очень даже поверим. Это просто… просто… сам Господь Бог вам дорогу показывает.
–  Может быть.

4.
Елена уже давно ушла отдыхать, а Алексей и Кира все еще сидели на кухне и молчали. Кира зябко повела плечами, Алеша взглянул на нее, ему показалось, что глаза у жены на мокром месте.
–  Ну, что ты, Кирушка, расстроилась? Разговор некстати случился?
– Мы же знаем уже с тобой, что ничего не бывает “не к месту”. Значит, время подоспело.
–  Ты снова?
– Да, Алеша, снова. И ты понимаешь, что никуда нам от этого разговора не деться.
– Возвращаться необходимо, если появились новые вводные данные. Что-то изменилось?
–  Мы изменились. Два года прошло.
–  Кира, ты же помнишь?
– Разумеется, но это ничего не меняет. Если твоему “предсказанию” суждено сбыться когда-нибудь в обозримом будущем, это не отменяет свободы нашей воли.
–  Да, так. И ты?
–  Готова говорить об этом.

Как это достаточно часто встречается в семьях, муж и жена вполне могут вести беседы обрывками фраз, междометиями, прекрасно понимая друг друга.
– Но тогда нам надо с мотивацией разобраться, так? Мы с тобой  в себе дырку пытаемся заткнуть? Типа, семья без детей не семья?
– Нет, Леш, я не чувствую  в себе какой-то неполноты. Мне с тобой хорошо. В любой момент жизни. И вот эта радость, я чувствую, начинает переливаться через край. Хочется с кем-нибудь ей поделиться.
– Вроде, как развели мы с тобой костерок, пламя разгорелось, и у него уже не только мы можем обогреться, а и еще кто-то? Так?
– Ты точно описал всё. Но, знаешь, мне кажется, что в моем стремлении есть что-то от некоей авантюры. Мы живем тихо и благополучно.
–  Ага, особенно этой весной и летом! – Алеша сделал большие глаза.
– То не в счет. Вот и захотелось какого-то драйва, приключений, а?
–  Нуу, в  какой-то мере, возможно.
– Если бы только это! Боюсь, что в глубине души я хочу, как бы это выразиться, откупиться от возможных в будущем неприятностей. Вроде, как создать своими руками темную полосу сложностей.
– Эк, ты всё вывернула! Я могу предположить еще вариант. Если человек делает хорошие дела, то за них прилетает “ответ” в виде сложностей, проблем, даже бед. Если у нас всё тихо, значит, мы что-то не то делаем?
–  Типа того. Надо с отцом Валерием это обсудить, что он скажет.
– Всё же я думаю, что Господу виднее, когда и что кому присылать. Вроде мы  ведь правильно с тобой живем, ну, более или менее. За всё стараемся благодарить, молимся… пытаемся. В храм ходим,  – Алеша важно погладил по голове себя, а потом Киру.
–  Ай, да Пушкин!
–  Вот именно!
–  Значит, завтра говорим с дядей Валерой, а потом думаем дальше.

5.
С отцом Валерием разговор получился  не очень кратким. 
– Дядя Валера, к нам на днях приехала сестра Александра Ивановича, который в “Вишневом саду” уже дважды меня на ноги ставил. Мы с ней совершенно случайно познакомились, когда я этим летом туда самостоятельно взялся добираться. Да, я понимаю теперь, насколько это было опрометчиво – отказаться от сопровождающих. Самонадеянность зашкаливает! Дело даже не в том, что я после больницы ходить малость разучился, просто временами такая слабость накатывала, что  – хоть стой, хоть падай. В самом прямом смысле. Эта женщина мне реально помогла, она на улице приметила, что мне нехорошо. Дядя Валера, я твои наставления усвоил и не стал от помощи отказываться. Так и познакомились, интересный у нас с ней разговор вышел. Я тебе потом как-нибудь все в красках опишу, если захочешь. Просто Кире по второму разу скучно слушать будет. А потом уже выяснилось, что она – двоюродная сестра моего тамошнего врача. Я уже перестал всем этим совпадениям удивляться. Сейчас она в наш город по делам приехала. Она мальчика тут хочет под опеку взять или усыновить, мы как-то не уточняли этот момент. Ну, и потом Кира сама разговор начала. Что, может быть, и нам тоже? Для этого надо сначала школу приемных родителей закончить, ШПР. Там внимательно на мотивацию смотрят, не свои ли мы хотим проблемы решить таким путем. Мы Кирой поговорили, вроде с этим у нас нормально: от избытка, а не от недостатка вступаем на этот путь.
–  Вы имеете в виду душевные силы, так я понимаю?
– Да, речь про них идет. Кира высказала опасение, что подсознательно мы, возможно, хотим от грядущих неприятностей застраховаться. Что у нас всё слишком ладно и гладко идет.
–  Вот как? Ну-ну. Вспомни-ка, сын мой, май этого года и начало лета.
–  Это была просто болячка.
– Не было у бабы печали, завела баба порося. Так выходит? Неужели вы думаете, что Бога можно обхитрить? Что Он не знает, кому когда какие испытания посылать?
– Нет, конечно. Вот я Кире примерно так и сказал. Что ты нам на всё это скажешь, дядя Валера, стоит нам в ту сторону думать?
– Значит, речь идет о том, чтобы взять приемного ребенка. Ну, что ж…. Все ваши опасения понятны, хорошо, что вы их озвучили. Значит, стараетесь держать под контролем. Как я понял, первым этапом должно быть обучение в ШПР? На это я вас благословляю. А дальше видно будет. Только вот что – обсудите между собой: вы хотите получить благодарность? На земле или на небесах. Вы думаете, что этот ребенок вас полюбит? Вы понимаете, что обратного хода быть не должно?
– Чего мы на самом деле хотим? Вот только… как в своей душе до конца разобраться? Мы все, ну, я себя в виду имею, так ловко навострились самих себя обманывать и не признаемся в этом. Хотелось бы надеяться, что не надежда на благодарность и воздаяние  стоит на первом месте среди мотивов и даже не третьем.  Но это только Бог знает точно.

– Ну что, жена моя любезная, благословение от батюшки мы получили. Какие следующие шаги?
–  Надо узнать про эти ШПР. Не факт, что хоть одна такая в нашем городе есть. Скорее всего в области надо искать или ориентироваться на ту, которую Елена заканчивала. Боязно мне малость.
–  Ну, что ты! Глаза боятся – руки делают. Правда, есть у меня подозрение, что сейчас все занятия дистанционно проводятся. А вот как происходит аттестация, экзамены или что там у них принято? Тоже через интернет? И справки, наверное, потребуют из всяческих диспансеров.
– Без этого никуда. Что-то наша гостья запропала. Мы бы ее немного порасспрашивали.
–  Она мне днем звонила, предупредила, что придет поздно.
–  Ладно, успеется. Будет еще время поговорить на эти темы.

В положенный срок Алена родила еще одну девочку, назвали Дашенькой. Кира училась в магистратуре, Алеша работал, Денис тоже. Идею с приемным родительством пришлось пока отложить – до снятия ковидных ограничений. Во всем остальном жизнь двигалась по накатанной колее.
 
6.
В конце ноября Алешу всё чаще стало охватывать ощущение, что что-то не так.
Во-первых, ему самому не хватало чисто физической нагрузки. Залы, бассейны до сих пор не работали. Дома набор снарядов был минимальным. Установить что-либо еще – не позволяли габариты комнаты. Оставался бег в парке и уличные спортплощадки. В декабре – удовольствие сомнительное.
Во-вторых, фирма Дмитрия переживала не лучшие времена. И это тоже немало огорчало Алексея.
С утра до вечера серая рутина. Кира прилежно училась, работа в лаборатории возобновилась в привычном режиме. А по дому дел всегда хватает. Не сразу она заметила, что Алеша стал более молчаливым и задумчивым. Перестал над ней подшучивать, не предлагал сходить к реке, поехать за город на лыжах, хотя зима выдалась снежная и не слишком морозная.
На прямые вопросы, что, мол, случилось – пожимал плечами:
–  Всё нормально, просто немного…
А что – немного – не объяснял. Если Кира отпрашивалась у него сходить помочь Алене с девчонками, не возражал. Кире даже иногда казалось, что он немного рад ее уходу.

За месяц до Нового года Кира уже четко ощущала, что праздником в их семье и не пахнет. Закончив свои хлопоты на кухне, пришла в кабинет, молча села в кресло рядом с Алешиным рабочим столом. Некоторое время Алексей продолжал работать, иногда вопросительно поглядывая на Киру.
–  Что-то случилось?
–  Нет, ничего.
–  Ты хочешь меня о чем-то спросить?
Кира пожала плечами и ничего не сказала. Наконец, Алексей кончил печатать и закрыл ноутбук.
–  Выкладывай! Какие-то проблемы?
Кира помотала головой.
–  Так. Я ничего не понял.
–  Может, я просто хочу рядом с тобой посидеть.
Алеша склонил голову к плечу, оглядел Киру с головы до пят.
– Нет, когда ты просто хочешь посидеть, это иначе выглядит. Поза иная, выражение глаз.  Давай-ка выкладывай, что случилось?
–  У меня ничего не случилось.
– У тебя ничего не случилось. То есть, ты хочешь сказать, что со мной что-то не так?
–  Ты сказал.
Алексей встал, потянулся, прогнул спину, присел несколько раз, покрутил головой, разминая затекшую шею.
–  Кира, на все твои невысказанные вопросы могу сказать одно: “Не знаю”.
Побродил по комнате, снял со стены старую фотографию, зачем-то взглянул на обратную сторону.
–   Давай, пройдемся после ужина по свежему воздуху. Как ты на это смотришь?
–   Положительно. У меня всё готово, пошли трапезничать.
Кира взяла Алешу за руку, он приобнял ее за плечи, и они двинулись на кухню.

Вышли на улицу. Алеша попытался было слепить снежок, но было слишком холодно, снег рассыпался. Потихоньку дошли до набережной. Дома на том берегу светились ясными теплыми огоньками.
– Кира, помнишь, ты тогда про воду рассказывала, про реку, про людей на берегу?
–  Помню, конечно. Так давно это было.
–  Ну, не так уж и давно, три с половиной года прошло.
–  А кажется, полжизни назад.
–  Кира, а ты меня еще любишь?
– Лешка, что за странные вопросы? Да, конечно, и мне кажется, что еще глубже, чем раньше.
– Ты тоже во мне не сомневайся. Не думай, что я тебя разлюбил. Только… мне как-то пусто. Одно и то же день за днем. Мне хочется…
–  Движухи, что ли?
– Я не очень это слово люблю, но… адреналина, что ли, хочется. Для нас, мужиков, это обычное желание.
– Леш, я понимаю. Тебе не нравится однообразный путь по равнине. Хочется подъемов, чтобы дыхания не хватало, и спусков -  чтобы дух захватывало?
–  Ты, как всегда, мастер образов. Наверное, именно так.
–  Но мы же еще в ноябре, кажется, это проговаривали. Тогда, когда Елена у нас гостила. Кстати, ты не знаешь, как у нее дела?
– Потом расскажу. Но видишь, наша с тобой эпопея с ШПР пока зависла.  Может, после Нового года что-то изменится. Я узнавал, вроде в Москве есть заочное обучение. Может быть. И всё равно, я сам не могу понять, чего мне не хватает. Кроме чисто физических нагрузок. Мне душу свою вкладывать хочется, но куда? Да, мы в храм ходим. Но – просто, как потребители.
–   Я понимаю, душа подвига просит.
–  Ты не смейся!
–  И не думала. У нас, женщин, всё как-то иначе. Я вот у Алены часа три-четыре подежурю, потом бы в уголке полежать тихонечко, не до подвигов.
– Вот, у тебя хоть какое-то приложение сил имеется. А мужик там и свой есть, зачем второй экземпляр? Кстати, мне кажется, что у Дениса на работе какие-то проблемы, он дома больше стал бывать, причем – значительно.
– Я заметила, попробую Алену порасспрашивать. Она сама ничего не говорила.
–  Давай-давай.
Какое-то время Кира и Алеша шли молча, думая каждый о своем. Хотя, возможно, и об одном и том же. Уже повернув на свою улицу, Алеша тихо сказал:
–  Может быть, мне надо в монастырь…
Кира как-то жалко улыбнулась, двинула плечом, развернулась и быстро пошла в сторону от дома. Алексей в недоумении свел брови, посмотрел зачем-то на свои ладони, охнул и побежал догонять Киру.
–  Кирушка! – он мягко взял ее за руку. – Притормози немного.
Кира встала, опустив вниз голову.
– Ох, ты, чудище мое! Не дослушала – и бежать. В монастырь – поработать трудником. Дрова колоть, печи топить, воду таскать из реки. Как тогда, в Гольцово, помнишь?
Кира ткнулась лбом Алеше в плечо.
– Помню, конечно. Прости меня, пожалуйста. Каждый всё в меру своей испорченности понимает. Ну, дура я.
– Киреныш-дуреныш. Это мне надо учиться свои мысли четко выражать. Я с дядей Валерой на эту тему поговорю, он что-нибудь дельное обязательно подскажет.

– Дядя Валера! Послушай, что-то у меня в последнее время всё не слава Богу. Я не могу в этом разобраться сам. Мне чего-то в моей жизни не хватает. Перестало хватать. Когда это случилось? С лета? Нет, пожалуй, с конца осени. Как-то всё однообразно и бессмысленно. С работой тоже… Я понимаю, у Дмитрия сейчас с бизнесом проблемы, еле на плаву держимся. Понимаешь, у меня в прошлом году тренировки каждый день были, иногда и по две. А сейчас вся моя жизнь к дому привязана. Хоть Кира на работу вышла. Хотела увольняться, но мы пока этого не можем себе позволить. Еще и учится дистанционно. Или заочно. Сейчас всё так перепуталось. С одной стороны не хватает упорядоченного движения, тренировок, с другой стороны внутри как-то опустело. Хочется чего-нибудь настоящего.
– То женщины казались нам наградой, то подвиги нам виделись вдали…–  это Визбор написал в прошлом веке еще. Прогресс идет быстро, человек меняется медленно. Я так понял, что тебя на подвиги потянуло, хочется жить на полную катушку, так? Как это сейчас говорят: драйва не хватает?
– Похоже на то. Как там у моей мамы было написано: “Жизнь течет безрадостно и скудно и глотает дни, недели, годы”. Или что-то наподобие.
–  И как ты думаешь с этим справляться?
–  Я надеялся, что ты, дядя Валера мне что-нибудь подскажешь. Я тут даже, не подумав, Кире про монастырь ляпнул, в смысле – трудником поработать. Мне кажется, она обиделась. Правда, я про трудника потом уже уточнил.
– Алеша, я не ожидал от тебя, что ты так небрежно к своим словам станешь относиться. Негоже.
–  Да я понимаю, нехорошо вышло.
–  Я надеюсь, ты извинился?
–  Разумеется. Сразу, как дошло, что  двусмысленно это получилось.
–  А Кира как?
–  Мне показалось, что нормально, поняла, что оговорился.
–  Хорошо, коли так. Знаешь, а давай-ка ты ко мне приезжай, да не откладывай в долгий ящик. Недельки на две-три. Тут у тебя и трудничество, и монастырь в моем лице будут. Дело всегда найдется.
–  Надо подумать. Мне эта идея нравится. Попробую сегодня билеты заказать.

7.
–  Кира, я вот что тебе хочу сказать. Я завтра на месяц к дяде Валере уезжаю.
–  Что-то случилось? Он заболел?
–  Нет. Просто поеду, там поработаю.
–  Ты это сегодня решил?
– Почему сегодня? Еще две недели назад. Просто решил тебе не говорить, чтобы ты зря не расстраивалась заранее.
–  Вот оно как. Ага. Да, я поняла. Ты обо мне беспокоился.
Кира отвернулась от Алексея и стала складывать в стопки выстиранное и выглаженное белье. Бросила. Повернулась снова к мужу.
 –  И все-таки, все-таки…  мне было бы… приятнее, если бы ты свои планы про отъезд со мной обсудил.
– Я знаю, ты хочешь, чтобы я от тебя не отходил! И когда я тут в кресле раскатывал, тебе очень удобно было меня у своей юбки держать. Милее, сподручнее. Я не твой плюшевый мишка!
Глаза у Киры округлились, брови поднялись. Казалось, еще миг – и слезы обиды брызнут из глаз. Но буквально за мгновение выражение ее лица переменилось, глаза прищурились, брови сошлись к переносице. Слезы куда-то исчезли, а в глазах появилось холодное любопытство. Словно у ученого-биолога, который, наконец-то, нашел новый экзотический вид кровососущего паразита.
Откуда, из какой бездны, эти злые, несправедливые слова пришли в голову Алексея? 
Кира в десятый раз складывала наволочку, проводила ладонью по сгибу, еще раз и еще, потом расправляла. И всё начиналось снова.
Не дождавшись ни слова на свой выпад, Алеша развернулся, шагнул в прихожую. Надеть куртку, влезть в кроссовки – еще пять секунд. Хлопнула дверь, быстрые шаги застучали по лестнице.
Кира выдохнула и все-таки заплакала. По-детски всхлипывала, уткнувшись лбом в оконную раму. Размазывала слезы по щекам. На улице падал медленный снег. Вокруг фонарей сверкали мерцающие ореолы. Ни одного следа на свежей пороше.
…Бедный ты мой муж! С чего это тебя так разобрало? Не на пользу тебе тихое мирное житие. Без адреналина мужик киснет. Сам себя начинает изнутри выедать. Кто-то в горы лезет, кто-то на байке гоняет. А кто-то на войну уходит, коли какая подвернется поблизости. Или пьет. Ладно. Как там поется: ”Неприятность эту мы переживем”. Хотя, конечно, всё как-то мерзко получилось.  А пока… надо, пожалуй, мне на некоторое время отсюда исчезнуть, чтобы лишний раз не пересекаться, не провоцировать. Читала, что женщине надо выговориться, а мужчине наоборот – в одиночестве побыть. Давненько я у себя на квартире порядка не наводила. Вот и повод. Дурак ты, Лешка! Главное, чтобы глупостей каких не натворил сгоряча. Впрочем, он же в Гольцово собрался вроде. Это оптимальный вариант. Отцу Валерию, думаю, мне не стоит звонить пока. Интересно, а сейчас-то куда Лешку понесло?  Небось к Денису ночевать напросится.

Через двадцать минут после ссоры в дверь квартиры Дениса раздался звонок. Алена с мужем недоумевающе переглянулись – кто бы это мог быть в такое позднее время.
На пороге стоял Алексей. Без шапки, кроссовки на босу ногу.
–  Что стряслось? Что случилось? – в один голос воскликнули Алена с Денисом.
–  Ничего. Можно, я у вас переночую?
Денис подвигал нижней челюстью, словно хотел что-то произнести, но передумал. Алеша тем временем стащил  обувь, пихнул  куртку под вешалку.
–  Можно?
–  Можно. На кухне есть диванчик. Подушку и плед Алена выдаст. Кира в курсе?
Алексей ничего сначала не ответил, смотрел куда-то вбок и вниз. Потом выдавил:
–  Какая разница?
–  Абсолютно никакой. И все-таки. Телефон при тебе? Звони сейчас.

Когда Кира раздумывала, что ей имеет смысл захватить с собой, раздалась трель телефона.
 “Лешка. Нет, не стану отвечать. Вдруг сдержаться не смогу, разревусь. В данном случае моя слабость неполезна. Да и он, думаю, не готов к конструктивному диалогу, в лучшем случае сообщит, что ночевать не придет, в худшем – еще  чего-нибудь наговорит ласкового, а я отвечу. А оно надо?  Отключусь-ка  лучше”.

Кира не брала трубку, потом отключила телефон.
– Пошли СМС, что ты у нас останешься до утра. Потом прочтет. Может, объяснишь в двух словах, что произошло?
–  Ничего.
–  Ну, ок.
Алеша завалился на диван спиной к Денису.
– Послушай, мы знакомы три с лишним года, почти четыре. Это не очень много. Но ты помнишь, я всегда чувствовал, что у тебя внутри творится.  Сейчас это просто черная дыра какая-то с рваными краями. Не хочешь – не говори, за язык тянуть не буду. И кто бы ни был виноват…
–  Ну, я виноват. И что дальше? Отстань.
Денис повернулся и вышел, мягко прикрыв за собой дверь. Алена вопросительно посмотрела на мужа, когда тот появился в комнате.
– Ничего не сказал. Фигня какая-то. Полный треш. В любом случае ему надо успокоиться.
–  Может, ему чаю предложить?
–  Не думаю, что это хороший вариант. Захочет – сам вскипятит и сервирует. Не в первый раз он здесь.
– Ну и дела. Мне кажется, Лешке жизнь пресной стала казаться, никаких катастроф или передряг.
– Возможно, ты и права. Но Кира-то тут при чем? Говорят, конечно, что милые бранятся – только тешатся, но мне кажется, что здесь иной случай. Ладно. Рано или поздно мы всё  узнаем.
 
Алексей так и не уснул. Ворочался, вставал, пил воду. Пытался как-то обдумать произошедшее, но все мысли бесследно исчезли. Осталось ощущение: случилось ужасное, необъяснимое. Будто его собственная личность растворилась, а языком управлял кто-то неведомый, вселившийся в мозг или в душу. “Я не мог сказать такого, у меня язык бы не повернулся! И все-таки… сказанного не вернешь. Слово не воробей – вылетит, не поймаешь. Что там еще народная мудрость вещает? Может, это просто приснившийся кошмар, и не было никакой ссоры?”  Увы.

Под утро Денис услышал, как осторожно хлопнула входная дверь. Ушел.
“Извиниться, повиниться, покаяться…” Ни одно слово не сможет залечить, заживить нанесенную рану. Быстро собрать вещи и уехать. Да, я бегу, как трус. Куда? Пока к дяде Валере, а там видно будет. Что с собой? Ноутбук, одежда-обувь, паста-щетка”.
На цыпочках вошел в прихожую. Кириного пальто не было на вешалке, сапожки не стояли на привычном месте.
“Вот и прекрасно, тихариться не надо. Спокойно соберусь и двину. Хорошо, билет заказан заранее”.

8.
Когда в субботу вечером Алексей добрался до Гольцово, отец Валерий не сразу узнал крестника: ввалившиеся глаза, потемневшее застывшее лицо.
– Что стряслось? Что-то с Кирой?
Алеша помотал головой:
–  Ничего. Потом.
Крестный с трудом удержался от расспросов. Потом – так потом.
Все воскресенье Алеша отсыпался, поднялся ближе к ужину. Почти каждая вещь в комнатушке, где он расположился, напоминала о Кире, о том лете, когда они жили здесь вдвоем. “Может быть, у дяди Валеры еще какая-нибудь коечка найдется? Нет, и так свалился, словно снег на голову, а еще начну претензии предъявлять”.
Вечером, за ужином, Алексей попросил:
–  Дядь Валер, ты сразу меня работой загрузи поплотнее, хотя бы на первые дни. Потом уже определюсь, какое время буду своей основной деятельностью заниматься. Там у нас сейчас трудные времена настали, заказов мало. Часа три-четыре в день – мне этого вполне хватит.
–  Хорошо, на ближайшее время есть для тебя важное задание. Завтра отведу, всё покажу, расскажу. Дальше видно будет. Без работы не останешься.
Алексей понимал, что крестный переживает, не зная, что случилось у них с Кирой. Однако, говорить об этом пока сил не было.
–  Дядя Валера, я тебе обязательно расскажу, но чуть позже, пока не готов. С Кирой всё хорошо, со мной – как видишь – тоже.
Крестный покивал головой:
–  Ну да, ну да, вижу. Тебя вижу.
И все-таки, вечером отец Валерий послал сообщение Кире: “Алексей доехал. У нас всё нормально. Если что – пиши”.
Первые три дня Алеша колол и складывал дрова. Расчищал снег. В четверг поехал с мужиками на делянку, помогал валить и кряжевать лес. В пятницу должны были вывозить, но тракторист ушел в запой. Образовался свободный день. Алеша надел лыжи, нашедшиеся для него в сарае у соседа Юрия Михайловича, и отправился в тайгу. После тяжелой работы руки, спина, даже ноги – побаливали, но в целом организм  уже начал привыкать к нагрузке. 
Дни стояли безветренные. Ели и сосны сгибались от тяжести кухты. Временами снежные шапки сползали с ветвей, с глухим шумом падали вниз. Дерево с облегчением распрямлялось. Снежная пыль висела в воздухе.
Алеша не спеша скользил вдоль кромки леса и думал свои безрадостные думы. А какими они еще могли быть в сложившейся ситуации? Даже если бы существовали возможные оправдания Алешиной вспышке – это не снимало с него вины. Да и не было этих оправданий. Кира была огорчена тем, что муж поставил ее в известность о своем отъезде в самый последний момент. Вполне резонно. И просто об этом сказала. Истерики не устраивала, мозг не выносила. И что его так взбесило? Детский сад “Василек”, штаны на лямках, – так бы выразилась Алена. Реакция пятилетнего мальца, не получившего желанный чупа-чупс. Алеша внутри себя честно признавал, что подобных вспышек прежде не случалось. И с чего бы это? В прошлый раз, когда он решил рассориться с Кирой ради ее же блага, освободить от себя – действия его были обдуманными и хладнокровными. А здесь – дикий всплеск злости. Дикий и сладостный при этом. Когда уже несет нахлынувшая волна, и ты подчиняешься этому потоку с наслаждением. Чем хуже – тем лучше.
Да и какой смысл искать сейчас причины, надо бы разобраться с последствиями. О причинах стоит думать, чтобы еще раз такого не случилось. А может, оставить всё, как есть? Сам он вроде уже успокоился, Кира – тоже. Что тоже? Кира вроде спокойна была, ну, почти. Глаза, правда, заледенели. Алеше помнилось, что он прочитал в них презрение и еще… жалость, может быть? Пусть всё пока утихомирится, а там видно будет.
Начало смеркаться. В декабре дни короткие, особенно, если небо затянуто низкими тяжелыми облаками. Надо домой возвращаться.
“Да, пожалуй, это будет самым правильным – пока никаких шагов не предпринимать. Обида понемногу утихнет”. Алеша вспоминал себя в детстве.  Поссорится с мамой, а на другой день как ни в чем не бывало – шутит, ласкается. Мама ему о проступке не напоминает. Словно и не было ничего.
Вот он и дома. Снял лыжи, воткнул в сугроб у крыльца, отряхнул снег. В избе натоплено, светло, тихо. Отец Валерий что-то печатает на своем ноутбуке – освоил вполне. Хотя и от руки часто пишет. Оторвался, сдвинул очки на кончик носа:
– Ты там, в духовке, глянь – я ужин туда поставил, чтобы не остыл. Сейчас закончу, перекусим, чем Бог послал.
Перед сном уже дядя Валера кратко сказал:
–  Исповедь у нас в субботу, после Всенощной.
Алексей промолчал, но к сведению принял. 

К отцу Валерию подошел самым последним, заканчивали читать Часы. Встал перед аналоем, опустив голову, покопался в памяти, отыскал несколько привычных, обыденных грехов, потом выдавил:
–  Обидел жену.
Вот так просто, без подробностей, как и полагается. Отец Валерий накинул епитрахиль, прочитал разрешительную молитву. Алеша уже повернулся, чтобы отойти, когда услышал тихий голос крестного:
–  К причастию я тебя не могу допустить. Вы же не помирились? Так? И похоже, ты на нее обижен.
Не поднимая головы, ничего не сказав, Алеша вышел из храма.
За ужином отец Валерий продолжил разговор.
– Ты понимаешь, что речь идет не о недостойном причащении. Кто из нас достоин, если задуматься? Но есть такое понятие – “в осуждение”, об этом мы в молитвах читаем, просим: “не в суд и не в осуждение”. Одна наша прихожанка, я вам про нее в свое время рассказывал, говорила, что у них с мужем все “посыпалось”, когда тот начал что-то сознательно утаивать на исповеди.
–  А откуда она знает про это?
–  Муж ей сам в этом признался, что не может о чем-то там батюшке сказать. Но причащался. И пропала небесная защита – так эта женщина выразилось. А в твоем случае – обида. Жену обидел и сам обиделся. Грех на душу брать не стану, тем более, что ты мой крестник, а не кто-то посторонний. И начинаются молитвы к причащению – примирись с опечалившим тебя, смысл ясен, надеюсь?
– Да я всё понимаю, – с трудом произнес Алексей. А про себя подумал: “Не звонить же теперь Кире? Просить прощения, а то, мол, меня батюшка к причастию не допускает. Ерунда выходит полнейшая!”
Когда Алеша уже засыпал, в голове его возникла мысль, словно сказанная кем-то: “Испить чашу до дна”.


9.
          В храм утром не пошел, к чему? Встал поздно, наскоро перекусил, надел лыжи и двинулся в сторону леса. Снегопадов сильных давно не было, охотники проторили множество лыжней. Отмахав уже километров десять, вспомнил, что телефон остался дома. Огляделся: какое-то незнакомое урочище, зажатое двумя сопками. Надо в сторону дома двигать. Лыжи то пели, то глухо шуршали по снегу. На берегу незамерзающего ручья остановился передохнуть. Время давно перевалило за полдень, но темнеть еще не начинало. Легкий морозец почти не ощущался. Через полкилометра после ручья можно было идти прямо к селу или повернуть к дальним гольцам. В прошлый раз он так до них и не дошел. Поколебавшись немного, все же свернул.
Добежал до озера. Остановился у скал, задрал голову – высокие. В детстве они с ребятами залезали на самый верх, но с другой их стороны. Здесь слишком круто и осыпей много. Невысоко над водой тянулся узкий карниз. По нему летом можно было достаточно легко пройти. С дальнего уступа смельчаки ныряли в озеро. “Залезть, что ли? Оттуда на село вид красивый открывается, насколько я помню”, – думал Алеша, неторопливо втыкая палки в снег и расстегивая крепления. “Если я смогу пройти вон до того выступа, то у нас с Кирой все наладится”, – загадал Алексей, карабкаясь вверх.
 Идея оказалась так себе. Он совершенно забыл, как замечательно скользят лыжные ботинки на льду.
Карниз был обледеневшим, но лед присыпан тонким слоем снега. Путь выглядел вполне безопасным. Шагов через пять ноги Алексей разъехались, уклон там был в сторону озера, ухватиться – не за что. Высота-то всего метра два с половиной – три, и снега внизу достаточно намело. Но снег скрывал обломки скал, скопившиеся внизу за долгие столетия.
В первое мгновение никакой боли Алексей не почувствовал. Сидит себе спокойненько в снегу по пояс. Надо выбираться. Попытался развернуться – сразу отозвалась лодыжка. Не то чтобы очень сильно, но вполне чувствительно. Потом левую голень обожгло, как огнем. Алеша разгреб у ноги снег. Штанина вдрызг, кровь.
 “Предел мечтаний! Главное – без паники. Сейчас что-нибудь придумаем. Дураков учить – только время тратить. Чтобы с Кирой всё само собой устроилось, ишь чего захотел!” – шипел сквозь зубы Алеша, барахтаясь в снегу. До лыж с палками было метра четыре глубокого рыхлого снега. Нога кровила достаточно сильно, но всё же крупные сосуды задеты, судя по всему, не были. Хорошо, что только одна пострадала. Можно было лечь на спину и, отталкиваясь двумя руками и здоровой ногой, потихоньку продвигаться в нужном направлении. Дополз. Хорошо бы передохнуть, но холод добрался уже, кажется, до каждой клеточки тела. Алеша оглянулся – позади снежную гладь рассекала рыхлая борозда с пятнами крови.
“Хорошо, что я не в океане и акул поблизости не видно!” – мелькнула дурацкая мысль. Приложил снег к ране, тот мгновенно намок. Еще и еще. Холод сужает сосуды. Но надо чем-то перевязать. Удачно, что с утра в голову взбрело надеть под свитер не джемпер, а обычную рубашку. Или она просто под руки первой попалась? Разодрал на полосы, кое-как перетянул ногу.
“Что там щиколотка мне скажет?” Пошевелил стопой, прислушался. Вроде не вывих, просто связки; не перелом – точно, там другая боль. Слава Богу! И то, что он на лыжах, и палки при нем – тоже – слава Богу. Теперь надо чудесным образом встать и застегнуть крепления. А потом всё просто. Опираясь на палки, передвигает здоровую ногу вперед, потом подтягивает пострадавшую. И так всего три километра. Лыжня накатана, ветра почти нет. Нога болит, ну и фиг с ней, потерпим. “Аккуратно, чтобы снова не свалиться. Потихонечку!”
Через километр начался длинный пологий подъем, тянущийся до самого села. Стемнело, поднялся ветер. Легкая куртка, не мешавшая при беге, продувалась насквозь и плохо сохраняла тепло. “Зря я отцовскую куртку надел! …При чем тут отец? – мысли стали путаться. – Этого еще не хватало!”
 – Господи, помилуй! Господи, помилуй! Господи… Господи…
В полный голос, чтобы слышать себя, держаться за этот звук, не уплывать.

               
Беспокоиться отец Валерий начал в шестом часу. “Должен был бы уже вернуться!” Вышел на крыльцо, взглянул в сторону озера. Стемнело, ничего почти не видно. “Навстречу надо идти, здесь на два километра лыжня прямая, под уклон. Свернуть некуда – встретимся”. Стукнул в окно соседу, тот вышел на крыльцо.
–  Егорий! Не занят? Лыжи на мази? Крестник мой не вернулся, беспокоюсь, хочу навстречу двинуться. Составишь компанию? Вдруг помощь понадобится.
– Сей момент. Доху накину. Может, санки взять? Они легкие, но взрослого выдерживают.
 –  Бери, мало ли что.
Алексея встретили почти у самой околицы. Он двигался уже на автопилоте, ничего не замечая вокруг. В этом месте лыжня выходила на накатанную дорогу. Без разговоров усадили на сани, сосед снял доху, накинул Алеше на плечи.
 – Сейчас мигом домчим. А ты, батюшка, лыжи его и палки захвати. Не спеши, я справлюсь. Куда его, к тебе?
 –  Да, в горницу.
 К тому времени, как отец Валерий дошел до дома, Егор как-то втащил Алешу в избу, усадил на диван, снял с него лыжные ботинки и стоял в растерянности, рассматривая ногу, перевязанную окровавленными тряпками.
– Отец! А с этим что делать? В скорую звонить? Так они часа через три в лучшем случае…
– Сами разберемся. Жену свою позови, женщины больше в этом понимают. Я пока штаны стянуть попробую, иначе резать придется.
Алексей сидел, прислонившись к спинке дивана и закрыв глаза. Крупная дрожь била его. “Так, снять верхнюю одежду, растереть водкой, свитер надеть, жилетка меховая за печью висит. Можно еще одеяло сверху накинуть. Теперь теплое питье. Чай с медом плюс та же водка”.
–  Алеша! Как ты? Открой глаза, на меня посмотри! Вот, надо выпить.
Алексей выпил в несколько глотков всю кружку, кивнул, закрыл глаза и стал заваливаться набок.
 –  Ладно, пожалуй, так еще удобнее.
Отец Валерий размотал импровизированный бинт, стащил спортивные брюки, термобелье. Надел шерстяной носок на правую ногу. “Эка левая щиколотка распухла! Потянул, видно, сильно. Сейчас быстренько зафиксируем и в носок. Хорошо, что носки какого-то огромного размера попались. Теперь тепленькой водичкой рану обмыть. Вроде ничего опасного, кровь почти перестала идти”.
Тут и Егорий с женой Любой подоспели.
 – Где это он так поранился? – спросила Любаша, разбирая принесенные медикаменты. – Воот… перекисью немного. Сейчас эту волшебную мазь намажем, заживляет отлично. Хорошо, батюшка, вы тут всё почистили, любо-дорого поглядеть. Егор, ты вот этот пластырь на тоненькие полосочки режь, вы, отец Валерий, края раны сдвиньте, насколько получится, а я заклею. Моему сыну в травме такие швы накладывали несколько раз. Теперь перебинтуем для порядка. Утром вы фельдшера попросите взглянуть. Надеюсь, никуда везти не потребуется. А сам-то он без сознания али как?
– Надеюсь, просто заснул, сколько он до нас брел, от гольцов самих, небось. Где еще так ногу можно было разодрать? А вроде пишут, что спать нельзя давать?
В этот момент Алеша открыл глаза, приподнялся, помотал головой, взглянул на перебинтованную ногу.
–  Я, похоже, отрубился. Надолго?
–  На несколько минут.
–  Как там, очень страшно? – кивнул на повязку.
– Пустяки, завтра я еще перевяжу, и фельдшер посмотрит. Через несколько дней бегать будете.
 Егор и Люба ушли. Алеша сел поудобнее, посмотрел на ладони.
–  Надо бы руки отмыть, пока перевязывал - весь в крови измазался.
– Сейчас влажные салфетки принесу, протрешь. Ну, как, согрелся? – спросил отец Валерий, убираясь тем временем в горнице. Тряпье закинул в печку – завтра надо сжечь. Расправил продранные штаны. “Постираем, потом решим, можно ли починить”.
– Согрелся. Хорошо так – сидеть и не двигаться.
– Куда это тебя понесло, безбашенный ты мой?
– Хотел магическим образом ситуацию разрулить. Чтобы самому никаких усилий не прилагать. Загадал: пройду по карнизу – все разгребется.
–  И как, удалось?
–  Вполне, как видишь. Правда, несколько в ином ракурсе.
–  Ты хоть понимаешь, как тебе повезло, что ты не вниз головой свалился?
– Понимаю, еще бы. А если учесть, что телефон я свой дома оставил, то надежды ни на чью помощь у меня не было. Должен был сам справиться.
– Справился? Сам? – отец Валерий сел на табурет напротив Алеши, посмотрел ему прямо в глаза. Тот выдержал взгляд крестного, усмехнулся.
–  Сам с усам. Наверное, слово “повезло” не очень тут годится, правда? Господу было угодно, чтобы я там в сугробе не уснул насмерть. И как действовать – подсказал, и сил отмерил, чтобы хватило. Ведь без лыж и палок я бы до дому не добрался. Это и ежу ясно.
–  Спят все ежи!
–  Тем более. Как там у Ряшенцева сказано: Милосердие…
– Милосердие – враг справедливости, – задумчиво проговорил отец Валерий. Алексей подхватил:
– Бог опять пощадил нас с тобой!.. Дядь Валер, а поесть что-нибудь не найдется? Голодный – просто ужас. С утра маковой росинки во рту не было.
 – Посмотрим, айн момент. Чайник пока кипятится. Хлеб, масло есть. Картохи начищу. А кто это у нас в сенях шарится? Пойду-ка гляну.
Вернулся через минуту.
– Вот, опять Бог… пощадил нас с тобой. Любаша куриной лапши принесла, погреть только надо.
Алеша рассмеялся, радостно потирая руки:
–  Живем!
– Смотрю, повеселел ты, посветлел. А то чернее тучи здесь появился. Я аж испугался.
–  Да, дядя Валера, наломал я там дров. Не знаю даже, что это на меня нашло? Такого Кире наговорил, что… ох.
–  А ты помнишь наш давний разговор, когда вы с Кирой у меня гостили?
–  Разговор помню, только я его к этому случаю как-то не приложил. Хотя, да, всё так и есть. Но это же не значит, что я сам не виноват?
– Нет, разумеется, вины с тебя никто не снимает. Просто это объясняет природу твоего… – отец Валерий помедлил, подбирая подходящее слово.
 – Моего… какая разница, как назвать? Бесчинства, безобразия. Ладно, пока лапша греется, пойду Кире звонить. Теперь я готов.
Встал, аккуратно попробовал наступить на пораненную ногу – терпимо. Похромал в свою комнатку.
 
10.
– Кира! Это я – опять совсем я. Ну, что ты смеешься? Прости меня, пожалуйста, за те злые, несправедливые слова, которые… я очень виноват.
– Лешка! Я на тебя разве что полминутки сердилась, больно было, да. Но я вдруг поняла, что не ты это мне говоришь, а кто-то другой, кто в тебя влез. Ты ведь понимаешь, что я имею в виду?
–  Да, Кира, ты правильно сказала, не мои это слова были, словно кто-то за язык тянул. Но я поддался. Не помешал. Я еще думать много буду, в чем я оплошал, чтобы больше такого не вышло. Кира, а ты действительно меня простила? Ты за меня можешь молиться?
(Кира вспомнила рассказ отца Валерия о той гольцовской прихожанке, как она поняла, что простила свою свекровь. Наверное, батюшка и Алеше об этом говорил.)
 – Леш, я же сказала, что только совсем на немного растерялась. Конечно, я за тебя молилась и молюсь постоянно, даже неудобно про это говорить. Это ведь естественно. Сегодня особенно. С утра как-то тревожно было, а потом вдруг почувствовала, что ты должен позвонить. У тебя что-то произошло?
– Так, приключение небольшое. Потом расскажу. Дядя Валера ужинать зовет.
–  Привет ему.
– Обязательно. Знаешь что, Кира, давай-ка ты билет покупай и приезжай хоть на несколько деньков. Я очень по тебе соскучился.
–  Я тоже. Попробую, может, и вырвусь.
За ужином Алеше казалось, что с его лица не сходит дурацкая улыбка. Почему дурацкая? Отец Валерий просто видел перед собой счастливого человека, у которого только что упала гора с плеч. Всё остальное не так уж и важно.
– Дядя Валера, а ты мне можешь вот что объяснить: все прочие разы, когда я сражался с самим собой, это было долго и мучительно. Раздумья, сомнения. Короче – головой работал. В этот раз – не могу думать, совсем не могу. Нет мыслей. И так почти неделя. А потом несколько часов на лыжах, да… – и всё. Ну, мне так кажется, словно в игре на новый уровень вышел. Понимаю, что снова запросто вниз могу скатиться. Но сейчас так хорошо и спокойно!
– Всяко бывает. Видно, не зря ты три километра на одной ноге шел. С молитвой. Так ведь?
–  Ну да.
– Видно, в этот раз не в голове загвоздка была. Раньше ты расстраивался, потому что решил, что другие думают вот так, а не иначе. Ты сам за других напридумывал, сам обиделся, и это надо было из головы выселять. Это мыслительная деятельность, если так уместно выразиться. А в этот раз, когда ты говорил гадости, это ведь не из головы шло, так?
– Что не из головы – это точно. Голова при сём отдыхала. Или от стыда пряталась.
– Поэтому никакие размышления в этом случае не смогли бы тебе помочь. Логично?
–  Логично. Это мне в голову как-то не пришло. Аааа – опять голова!
–  Ничего не поделаешь. Homo sapiens.
Утром отец Валерий позвонил фельдшеру Василию Игнатьевичу и попросил зайти. Тот, осмотрев рану, пощупав ее края, сказал:
– Воспаления нет, отек спал, даже если и был. Швы верно наложены. Везти в район смысла нет. Только растрясете по дороге. Завтра вечерком забегу, гляну еще. Если пострадавший дома будет, днем можно не бинтовать, только штанину подвернуть или шорты какие найти. На воздухе лучше заживает. Мазь для перевязки на ночь можно у меня в пункте взять. 

11.
Кира добралась до Гольцово в четверг днем. Взлетела на крыльцо, ворвалась в дом, словно девчонка-подросток, вернувшаяся в родной дом после долгой отлучки. Благословилась у отца Валерия.
–  Кирушка! Ну, слава Богу, выбралась-таки.
–   Где мой сбежавший муж? Выдать мне его, пятого-десятого, сюда!
 Отец Валерий развеселился:
 – Какие ты, однако, древние присказки помнишь – из моего детства. Разве в твое время тоже так играли?
–  Али-Баба, о чем слуга… А как же, было дело. И сейчас слышать доводилось. У нас во дворе садик детский, слышно: кричат иногда.
– Надо же, ни за что бы не подумал. А муж твой работает на делянке. Они там лес валят. Что-то для строительства сгодится, что-то на дрова пойдет. Ты не волнуйся, ногу-то он бережет.
–  Ногу? Я ничего про ногу не знаю.
– Придет на обед, сам доложит. Ну, как у вас в городе? Поспокойнее стало, улеглось?
– Вы про ковидный дурдом спрашиваете? Ну да, потише. Приходят люди в себя потихоньку.
–  Из ваших-то больше никто не болел?
– Из наших только один Алеша в больницу загремел, остальные дома отлеживались. Слегка поболели и хватит. Обошлось, слава Богу!
– Да. Слава Богу. У нас в селе хворали, конечно, тоже. Кто-то полегче, кто-то тяжелее. Но общего психоза, как во многих городах, не было. По домам никто не сидел принудительно.
–  А далеко делянка-то? Сколько идти?
– Не терпится Алешу увидеть? На лыжах минут двадцать бежать, только вы разминуться можете. День короткий, они скоро уже на обед прибудут.
–  Ладно, потерплю. Давайте, я что-нибудь пока по хозяйству поделаю.      

Ничего не подозревающий Алексей скинул в сенях заснеженный полушубок, обмел голиком валенки, вошел в избу. Отряхнул аккуратно шапку и отправил ее сохнуть на лежанку. Повел носом. Пахло явно чем-то мясным. Странно – пост ведь. И еще чем-то неуловимо знакомым потянуло, будто духами. Неужели Кира приехала?
В два прыжка достиг кухни, подхватил, прижал. Хорошо, Кира нож уже отложила.
–  Какой ты холодный! Лешка, милый, как я по тебе скучала!
 За обедом Кира поинтересовалась:
–  А что это за тема с ногой? Ну-ка, выкладывай, что произошло?
– Да ну, пустяки. Вечером подробно поведаю, если захочешь. Сейчас после обеда поваляюсь немножко, может, подремлю. Потом за мной приедут. Там еще часа на четыре работы осталось. И делянка будет закончена. Посидишь со мной?               

Вечером после ужина отец Валерий сказал:
– Мне еще поработать нужно. Хотите, здесь, в горнице оставайтесь, чай-кофий пейте, мне вы не помешаете. Или погулять сходите. Все умные разговоры до завтра отложим. Договорились?
Решили немного прогуляться. Вызвездило. Над озером поднялась слегка ущербная луна. Морозы еще не ударили в полную силу. Ветра не было и дымы поднимались вертикально вверх. Во многих домах горел свет. Кира вспомнила, что в детстве у нее была новогодняя открытка с похожим видом. Прислал кто-то из бабушкиных подруг. Причем не фотография, а рисунок. Темно-синее небо, серебристые в инее деревья, домики со светящимися окошками. Дым из труб. Кира пыталась ее перерисовать, ничего путного не вышло.
Снег скрипел под ногами. Разговаривать не хотелось. Поднялись на холм к церкви. Тишина, покой.
– Смотри, санки стоят! Давай вниз скатимся. Хозяева не заругаются? - предложила Кира.
– Знакомые саночки, похоже, Михалыч их здесь забыл. Сосед Юрий Михайлович. Поехали, потом у его дома оставим, а то завтра искать будет.
 Доехали до самого подножия холма. Не торопясь пошли обратно к дому.
–  Ну, так вот… что со мной тут приключилось. Я, когда приехал, сразу попросил меня работой загрузить по самые ушки. Дрова колол, снег разгребал, в свободное время на лыжах катался. У того же Михалыча нашлись для меня подходящие. Всё хотел до гольцов дальних доехать. Как-то не складывалось. А в воскресенье я на службу не пошел. Меня дядя Валера до причастия не допустил. Мы же тогда еще не помирились, так?
 Кира молча кивнула.
– Далеко тогда уехал, на обратном пути решил к гольцам завернуть. Мы с ребятами в детстве там много лазили. Летом, конечно. И взбрела мне в голову светлая мысль: если пройду по карнизу, у нас с тобой все наладится. Дивным образом. Даже извиняться мне не придется. Отличная идея, правда?
–  Без сомнения. И как, сбылось?
– Нет, до конца-то я не дошел. И прощения все-таки просить пришлось. Хотя слово “пришлось” не годится здесь. Я с сокрушением, от всего сердца просил.
–  Да, я чувствовала это.
– Короче – полез. Забрался, пошел тихонько. И… – Алеша замолчал, вновь ощутив себя на узеньком карнизе, слегка припорошенном снегом.
 –  И?
–  Навернулся. О какой-то выступ ногу разодрал. Потом выяснилось, что еще и подвернул неслабо. Всё до кучи. До села три километра, телефон дома оставил. Хотя, если бы он при мне был, лучше бы не вышло. Стал бы ждать помощи да и замерз бы там в сугробе. А так пришлось на себя рассчитывать. Кое-как до лыж добрался. Ногу перевязал и пошел. Не помню: как шел, сколько…
 –  Очень больно было?
– Наверное. Молился, чтобы не упасть. А у села крестный меня с соседом встретили, до дома на санях довезли. Дядя Валера забеспокоился, что я долго не возвращаюсь. Навстречу мне пошли. Замерз я жутко. Дядя Валера меня чаем горячим напоил. Я и отрубился. А потом глаза открыл – нога уже обработана, перевязана. Жена Михалыча, тетя Люба постаралась – как положено, швы там… Теперь их из пластыря ладят.
– Даааа. Нисколько не сомневалась, что ты мастер находить приключения на свою… нижнюю голову, выражаясь иносказательно. Но, похоже, ты превзошел самого себя.
–  Но, наверное, всё так и было предусмотрено.
–  Кем?
На этот вопрос Алексей или не стал отвечать, или не расслышал, потому что как раз в этот момент Кира и Алеша отряхивали на крыльце друг друга.

12.
 Отец Валерий пил на кухне чай.
–   Присоединяйтесь. Замерзли?
– Нет, погода замечательная, ветра нет. Луна, звезды. Мы разок на санках скатились.
–  Волков не слыхали?
–  Нет, тихо всё.
–  А то вторую неделю в окрестностях следов новых много появляется. Хорошо, что ты с ними в воскресенье, когда возвращался, не пересекся.
 – Дядя Валера, а ты потому тогда забеспокоился, что про волков уже тогда знал?
 –  Нуу, в том числе…
 Кира с запоздалым испугом схватила Алешу за руку.
– Отец Валерий! А когда всё это с Алексеем приключилось, у вас потом с сердцем ничего не было? Извините, пожалуйста, может вопрос мой не очень…
– Знаешь, Кира, когда мы его привезли, раздевали, согревали, перевязывали – попросту не до того было. А потом он очухался, на меня взглянул, – отец Валерий прикрыл глаза, улыбнулся, – от него такой свет исходил, жаль, Кира, что тебя при этом не было.
 –  От кого свет, от меня? – удивился Алеша. – С чего бы это?
Отец Валерий положил свои ладони на Кирину и Алешину руки.
– Знаешь, Кира, когда мой крестник сюда ввалился, чуть не ночью, я даже испугался, потому что не сразу его узнал. Лица на нем не было. Мне ничего не рассказывает, молчит. Потом работать стал, оттаял маленько. Но всё равно я так и не понял, что там между вами произошло. Обидел – вот и вся информация. И вот что еще интересно: Алексей меня потом в тот вечер и спрашивает, почему, мол, ему в прошлые разы приходилось всё анализировать, сопоставлять, рассуждать, прежде чем получалось разобраться, в чем его ошибки и как их исправлять, а в это раз иначе?
– Я догадываюсь! – глаза у Киры заблестели. – Он мне гадостей в сердцах наговорил. И разум тут не при чем. И отгадка тоже внутри была, выходит, – в сердце. Так бывает? – Кира сама удивилась своему выводу.
– Верно, Кирушка. Ты правильно поняла. И пока домой он брел, там уж не до рассуждений было, в его сердце что-то изменилось. Это словами не объяснишь.
 – Да, дядя Валера. Я тогда с голодом такую радость, неизвестно откуда взявшуюся, чувствовал. Жаль, это состояние трудно хранить. Хотя что-то осталось, мне кажется.
 –  Верно, осталось. Вон и Кира всё время улыбается, тоже светится.
 Кира застенчиво прижалась к Алешиному плечу, опустила глаза.
– Да и я себя помолодевшим чувствую, словно лет пятнадцать с плеч скинул. Радость она тоже заразительна. Не заразна, заметьте. Так много нюансов, тонкостей прекрасных в нашем языке! Согласны?

Часом позже, когда отец Валерий ушел в свою, как он иногда выражался, келью, Кира попросила:
– Ну-ка, похвастайся своими боевыми ранениями. Ведь можно считать, что ты их в бою получил?
– Ага, и снова с собственной глупостью, гордыней, самонадеянностью. И до кучи еще масса всякого разного. Вот, любуйся!
Полоски пластыря еще соединяли края подсохшей раны, корочки кое-где уже отвалились. Кира осторожно прикоснулась к молодой блестящей темно-розовой коже.
– В воскресенье или в понедельник схожу к фельдшеру, он пластырь отдерет. Отметка на память останется. На той ноге – Денисова работа, на этой – моя собственная, ну, я ее только заработал, а дыру-то дядя Валера и тетя Люба обрабатывали, заклеивали. Без ниток-иголок обошлись. В деревне любой навык полезен. И печку сложить, и рану залепить. Слушай, как ты смотришь на то, чтобы нам с тобой к гольцам прокатиться?
–  Давай, я с удовольствием. Правда, я на лыжах не быстро хожу.
–  Хм. Да и я сейчас рекорды ставить не собираюсь.

В том же сарае у Юрия Михайловича нашлись лыжи и для Киры. Правда, старорежимные, “дрова”, как их непочтительно обозвал Алеша. Да какая разница, чай не на зимнюю Олимпиаду собираются. В рюкзак положили термос с кофе, небольшой перекус, запасные носки и рукавицы, простейший ремнабор – на этом настоял сосед. Крутилины уже были готовы отправляться, когда отец Валерий остановил их:
– Постойте! – поспешил в избу к соседу, через пару минут вынес охотничий карабин.
–   Держи. На всякий случай. Как пользоваться, помнишь?
– Вроде помню. Невелика наука. Легкий, однако! Обычная винтовка значительно тяжелее.
– Образца 1891 года? Еще бы. Вот патронов пяток. Ты же разумеешь, чай не на охоту тебя собираю. Мало ли… ежели что, домой поспешайте, не геройствуйте.
 Алексей спорить не стал, вскинул карабин на плечо.
–  Пошли, Кира.
По дороге, пока можно было рядом идти, Алеша размышлял:
–  Вот сколько я на той неделе по лесу ходил, ни разу не видел и не слышал ничего подозрительного. Возможно, они с другой стороны к селу подходят, от реки.
 Добежали до ручья. Кира раскраснелась, волосы выбились из-под шапочки. Рукам стало жарко, варежки спрятала в карманы.
–  Градусов семь-восемь, не больше, воздух сухой.
– Да, день хороший. Только видишь: облака наползают. К вечеру, думаю, снег пойдет.
Отдохнули, перекусили и двинулись той лыжней, по которой шел Алеша неделю назад. Дошли до гольцов. Посмотрели на тот самый карниз. Поземка большей частью сгладила взрытый Алексеем снег, кое-где перемела на открытых местах лыжню. Напрямик до села было бы короче, но охотники ходили вокруг. В некоторых местах у берега в озере били ключи, ходить там было не безопасно. Да и лыжня в лесу лучше сохранялась – ветру негде было разгуляться. Прошли уже половину пути до Гольцово, как вдруг Алеша остановился.
– Смотри, Кира, действительно волки! Но вот что странно… – присел на корточки, пощупал следы в одном месте, в другом. Встал, огляделся.
– Вроде крестный говорил, что охотники наши давно сюда не заглядывали. Скорее всего, я здесь последний шел. Смотри, это совсем свежий след, он идет в стороне. А эти у лыжни – старые. Странно, по некоторым я на лыжах проехал, и тут же рядом – наоборот – волк по лыжне моей прошел. Кира, мне кажется, что мы в одно время с ними тут двигались. Волки то меня обгоняли, то отставали. Но я их не видел почему-то. Я же не с закрытыми глазами шел? Это точно – помню лыжню перед собой, темнеть еще только начинало. Знаешь, когда я на лыжи встал, там у гольцов, оглянулся и вдруг подумал: хорошо, мол, я не в океане, где акулы мигом бы налетели. Ага. А про волков даже в голову не приходило. Сдается мне, что кто-то меня в пути сопровождал. И не мой собственный свет дядю Валеру удивил, а просто отсвет – моих попутчиков и Хранителей.
–  Леш, что-то мне не по себе. Пошли-ка домой поскорее.
–  Ты права.
Алексей передернул затвор карабина, вложил на всякий случай патрон. Снова закинул на плечо.
–  Ну, пошли.
–  Не зря мне в тот день с самого утра тревожно как-то было, только вечером уже, перед самым твоим звонком, отпустило.
               
13.               
Посоветовавшись со своими основными прихожанами, которые не собирались уезжать на праздники в райцентр или в область, поговорив с Алексеем и Кирой, отец Валерий решил исполнить свою давнюю мечту – отслужить новогоднюю ночную Литургию. Певчих набралось целых четыре человека, да и остальные хорошо знали ход службы и могли подтягивать. Кира послушала в интернете нужные распевы. Алеша потренировался читать по-церковнославянски. Отец Валерий проверил, сделал несколько замечаний и допустил Алексея к участию в службе в качестве чтеца.
Такого душевного подъема, как на этой ночной службе, ни Кира, ни Алеша доселе не испытывали. Вернулись домой, выпили чаю и легли спать. Празднование Нового года было перенесено на утро 1 января. К отцу Валерию и Крутилиным присоединились соседи: Юрий Михайлович и его супруга тетя Люба. Кира приготовила селедку под шубой, Любаша напекла пирожков с рисом и с капустой, достала из подпола соленых грибочков к картошке. Выпили по бокалу шампанского под запись боя курантов на Спасской башне Кремля. Потом Любаша затянула: “Вот кто-то с горочки спустился”, старшие мужчины уверенно подпевали. Кира и Алеша вдруг обнаружили, что знают откуда-то большую часть слов. Вспомнили и другие русские песни, что-то из советского репертуара, из кинофильмов. Это был совсем непривычный формат встречи Нового года, но Кире и Алеше он очень понравился.

Дни летели один за другим, словно узелки четок, перебираемые привычными пальцами монаха.
Вот и Рождественский Сочельник. Отец Валерий напомнил Алексею и Кире, что в этот день полагается строгий пост до вечера. В народной традиции до появления первой звезды, в церковной  до окончания Вечерни, когда на середину храма выносится свеча, символизирующая Вифлеемскую звезду. После этого можно уже вкушать пищу, обычно в этот день варят сочиво – пшеницу или рис с медом, сухофруктами, орехами.
– Смотрите сами, по силам. Получится – прекрасно, нет – так нет. Если от голода вы начнете друг на друга срываться, лучше уж нормально пообедать, сил набраться. В прошлые годы как у вас получалось?
Алеша пожал плечами. Кира задумалась.
– Ну, про первую звезду мы слышали, разумеется. И на службу ходили в наш храм. Постились… слегка, если так можно выразиться. Мяса в основном не ели, а все прочее позволяли себе. Новый год дома отмечали, я не люблю массовых гульбищ. Наш отец Сергий говорил, конечно, и про пост и про все остальное, но мы как-то считали, что еще не доросли, чтобы поститься в полную силу.
– В чем-то, видно и моя вина, – отец Валерий покачал головой, – не донес я до вас важности постов. Хотя, вершина-то у нас у всех одна, а поднимается каждый к ней со своей стороны, своим путем. Ладно, начать никогда не поздно, помните притчу о работниках в винограднике? Литургия у нас ночная, потом уже и разговляться можно. При храме у нас трапезной зимней пока нет, поэтому мы здесь у меня отмечаем. В тесноте да не в обиде.

Вот и Рождество позади. Билеты были куплены на девятое января.  Вечером восьмого в последний раз сидели с отцом Валерием на его кухне и говорили на всякие важные темы. Когда еще доведется вот так лично, не по интернету, пообщаться? Вспоминали прошедший год, делились планами на год наступивший. Внезапно Алеша сказал:
–  Дядя Валера, мне тут мысль на днях в голову пришла, хорошо, что вспомнил, а то бы так уехал. А говорить через компьютер об этом как-то неловко. Может, это и кощунственно, но я вдруг подумал – выходит, что мама умерла неслучайно. Нет, я неточно выразился. Что тогда, в марте умерла. Я когда еще в больнице лежал, думал на тему, что в нашей жизни случайно, а что нет. Что мама умерла, то что я в аварию попал.
Алексей взглянул на крестного – не ужаснулся ли тот? Нет, отец Валерий внимательно смотрел на крестника и ждал продолжения.
–  Я подумал, как бы ей тяжело было видеть меня беспомощного в инвалидном кресле. С неутешительными прогнозами на будущее. Она бы переживала, мучилась, что ничем мне помочь не может. Ни физически, ни морально поддержать. Я ведь тогда никого не слушал и ее бы тоже мог послать. Тот путь я должен был пройти в одиночку, самостоятельно. А если бы она меня жалеть стала, угождать, предупреждать каждое мое желание? Для меня это было бы совсем неполезно. Сейчас-то я это отчетливо понимаю, а тогда мне могло бы понравиться. И с Кирой мы бы тогда не познакомились, с Денисом не подружились. Вот сейчас она могла бы мною гордиться, но без того пути, по которому я шел сам… да, конечно, с Божьей помощью, с Кирой, с Денисом рядом, я бы и к Богу не пришел. Как все Господь премудро устраивает.
Кира согласно кивнула:
– Жизнь – не пэчворк, там отрезал, сюда вставил. Здесь помню, здесь не помню. Бог ставит перед нами задачу, а действовать мы должны уже сами, совмещать несовместимое тоже приходится.  Правильно, отец Валерий?
– Да, Кирушка. И ты, Алеша, абсолютно прав. Господь ведет нас по пути нашего спасения. Мы должны доверять Ему и не очень сильно рыпаться. У меня… Кира, ты, наверное, не знаешь, что я вдовец уже почти двадцати лет. Моя жена умерла совсем молодой. Она очень рукодельничать любила. И вот я вижу: какой сейчас простор для мастериц. Любые материалы, магазины, сайты, мастер-классы. Твори – не хочу.  Жаль, что не дожила, не застала! И в то же время, а она родом с Донбасса, – хорошо, что не дожила. И вот это рядом: “жаль” и “хорошо”. Это жизнь, и в твоих мыслях, Алеша, ничего ужасного нет. Но сформулировать это приемлемо действительно сложно. В каждой монете есть орел и решка. А в жизни смешное, страшное, трепетное  – всё рядом идет. Помнишь, Алеша, как мы с тобой по набережной гуляли, когда я в первый раз в ваш город приехал?
– Да, точно, мы же тогда на эту тему говорили. И песня еще была, доносилась откуда-то, как там… “приобретя утраты”. Но про мамину смерть я тогда еще не мог ни говорить, ни думать.
– Всему свое время. Иногда подлинный, скрытый смысл событий проявляется спустя годы, даже десятилетия. Господь всякую печаль на радость в силах преложить.  Не то чтобы печальное событие станет восприниматься, как радостное, а что-то оно такое приносит с собой, и ты чувствуешь необходимость этого, закономерность что ли.
–  Отец Валерий, а в радости тоже печаль должна таиться?
–  Дай подумать, Кира.
Отец Валерий встал, походил по кухне, вышел в горницу, побродил там. Алеша и Кира тоже размышляли, молчали.
– Нет, Кира, – священник снова сел напротив гостей, – не припомнилось мне такого. Если радость истинная, а не злорадство – чувствуете разницу? – радостью и останется. Позднее к ней может примешаться сожаление, что не сберегли, проворонили, профукали.
 –  А почему так, дядя Валера?
Крестный хмыкнул, потеребил бороду.
–  Наверное, потому, что изначально мы созданы для радости. И она не лукавит, не обманывает нас. В радости нет подвоха. А печаль позже возникла, после грехопадения.
 
14.
Жизнь в Гольцово и в родном городе – параллельные реальности, к этому выводу согласно пришли Алеша и Кира, вернувшиеся домой.
Разбирая чемодан со своими вещами и Алешин рюкзак – что в стирку, что в шкаф на вешалку – Кира вдруг вспомнила свой разговор с Алешей, состоявшийся еще в середине декабря. Причудливы пути мыслительных процессов, как говорит Денис. Что навеяло?
– Леш! Я вдруг вспомнила, что ты мне обещал рассказать, как дела у Елены.   Когда она  уезжала, меня дома не было, не смогли попрощаться даже.
– Да, привет она тебе передавала, а я позабыл. Ей в детдоме с мальчиком, как его… Антоном, встретиться не разрешили.
–  А, ну да, пляски вокруг ковидлы.
– Вот-вот, показали небольшой ролик, где в том числе и этот пацан снят. Видно, в  детдоме все же адекватное руководство, понимают, что детям лучше в семье расти, правильнее. Им самим все эти ограничения, как кость в горле, а поделать ничего нельзя. Елена через окно посмотрела, как их группа гуляет. Детям до сих пор школу не разрешают посещать, учителя к ним приходят. Обещали устроить сеанс видеосвязи. Ну, это, когда она уже дома будет, с компа на комп. Вроде всё, кажется. Не звонила больше. А может, я звонка не заметил? Сама знаешь, какое у меня настроение в конце года было.
– Помню-помню. Было-было. Кстати, а вот эту самую проблему ты разрешил, поговорил с батюшкой?
– Да, уже перед самым отъездом я вдруг вспомнил, почему меня в Гольцово понесло. Знаешь, ответ-то на поверхности лежал, только я его не замечал почему-то. Совершенно элементарно, ежу ясно. Ах, я забыл, что все ежи спят!
– Лё-о-ошка! У тебя все хорошо? При чем тут ежиный сон?
– Да я смеюсь. Мы с дядей Валерой о чем-то рассуждали, и я про этого ежа упомянул, которому всё ясно. А крестный мне и выдал, что зима, мол, ежи все спячке, нечего на них ссылаться.
–  А-а! Что-то вроде каламбура?
–  Ну да. Не будите спящего ежа!
– Так и буду теперь говорить. А какое решение проблемы тебе батюшка подсказал?
–  Я сильный, здоровый мужик, почти такой же, как год назад. Неужели я не смогу найти, куда свою силу, свои возможности применить? И время у меня есть свободное. В инете найти группы автоволонтеров и прочих добровольцев. Помочь кому-то доехать, коляску с лестницы спустить. Можно подумать, я забыл уже, с какими проблемами сам сталкивался. Надо потихоньку мир вокруг нас менять, делать его более удобным для инвалидов, для мам с детишками, для пожилых. Очень многие о своих правах не знают, а если знают, то как добиться? Глобальные дела пусть депутаты решают, а мы здесь рядом помаленьку будем работать.
–  Это отец Валерий так всё разъяснил?
– Нет, он мне направление – куда думать, подсказал, а дальше я уже сам дотумкал.
– Да уж, и мы бы могли догадаться. Кстати, у нас скоро намечается что-то вроде практики, будем знакомиться с работой органов опеки, социальных центров поддержки семьи, или как они сейчас там называются. Тоже информация для размышления. Какие-то проблемы начали потихоньку решаться, очень потихоньку.  Социальное такси теперь в городе есть. Только оно не во все места инвалида повезет. Лешка, вам надо с Димой обсудить, если у него сейчас силы и время есть, может, какие-то приложения специализированные придумать? И юристы у Димы есть. Деньги, конечно… кто за всё платить будет?
– Можно начать думать, информацию собирать, систематизировать. Узнать про другие города, где уже подвижки наметились. Что-то и безвозмездно разработать. Тут широчайшее поле деятельности.
– Это дело – так дело! Видно, ковид нам малость когнитивные способности подрубил. Элементарно, Ватсон. А ежи все спят пока.
– Кира, а ты заметила, что из нашего узкого круга я один периодически дурить начинаю?
– Ну, предположим. А ты сам какие-нибудь выводы на этот счет сделал?
– Да, пожалуй. Денис занят конкретным делом – людей спасает,  Алена детей растит. Ты учишься. Тоже с людьми работать предполагаешь. Кто еще? Тетя Тоня, Александр Иванович, Дмитрий. Все они постоянно с разным народом общаются, один я варюсь в своем… в чем там варятся?
–  Иногда говорят: “в своем собственном соку”.
–  Ладно, пес с ними, с этими идиомами.  Ты же понимаешь, о чем я?
– Да, Лешик, понимаю. Прошлые годы, доковидные, у тебя и работы было больше плюс тренажерка, бассейн. Некогда было скучать.
–  Не в скуке дело. Просто пишу себе скрипты, вроде голова-то занята, но как-то частично. Чего конкретного хочеться, ощутимого что ли? Полезного не только лично для себя. Душу приложить. Я тут уже немного в интернете порылся. Написал в пару сообществ. Посмотрим, что из этого выйдет.

                Шаг восьмой
1.
В конце января Алексей встретил Киру известием:
– Знаешь, если ты еще не передумала, мы можем записаться в ШПР, вроде они снова начали действовать. С некоторыми ограничениями, конечно. Выбор у нас небольшой. Наша областная и в соседнем регионе, где Елена училась. Да, еще онлайн в Москве. В наших ближайших занятия три раза в неделю, месяца четыре приблизительно.  Боюсь, мы не накатаемся.  Ну, как ты считаешь?
– Если решили – надо доводить до конца. Я у себя на факультете поспрашиваю, но, кажется, ближе к нам ничего нет. Может, имеет смысл все лекции, все тесты, что можно сдавать дистанционно – брать в Москве, а уже когда потребуется личное присутствие, – поедем в одну из ближайших.
– Так будет лучше всего.

 К середине апреля настало время решать, где именно Крутилины будут сдавать зачеты, собеседования и получать сертификат, или как там этот документ называется.
С одной стороны – добираться до областного центра было быстрее и проще. С другой – им очень хотелось поговорить с Еленой. Со всеми предновогодними и посленовогодними заморочками эта тема как-то ушла на дальний план. Кире и Алеше было очень любопытно узнать, удалось ли мальчику Антону обрести семью, или ситуация до сих пор не нашла своего разрешения. Звонить Елене? А вдруг там ничего не вышло, зачем лишний раз расстраивать человека? Попытаться выяснить через Александра Ивановича?  Но звонить своему врачу по этому поводу Алексей считал не совсем удобным. Пришлось прибегнуть к безотказному способу: Господи, подскажи, устрой как-нибудь. И ответ был получен на следующий день, причем совершенно с неожиданной стороны.
Ближе к вечеру, когда Алексей уже заканчивал работу, завибрировал его мобильник. На экране высветилось: “Пав.Вас.п”
– И что значит ”п”? – пробормотал Алеша, еще не решаясь нажать на “Принять”. – Впрочем, это в любом случае кто-то знакомый, пусть давний и забытый.
– Здравствуйте, Алексей! Это Павел Васильевич, мы летом с вами в одном купе ехали, помните?
–  Да, конечно. Значит, “п” – это поезд.
–  Что вы сказали?
–  Да у меня ваш номер так записан, что я не сразу сообразил, кто это.
–  Как ваше здоровье? Судя по вашему бодрому голосу…
– Да, вы правы, у меня всё в порядке. А как вы, как ваша супруга? – Алексей припомнил, что попутчик расспрашивал его тогда о санатории.
– Да как раз по этому поводу я и решился вам позвонить. Жена моя, наконец, созрела своим здоровьем серьезно заняться. На сайте мы основную информацию посмотрели. Но… я даже не знаю, насколько это удобно… не могли бы вы у своего лечащего врача, вы его имя-отчество называли, но я запамятовал… можно ли как-то сделать, чтобы супруга моя именно под его начало попала?
– Знаете, что самое забавное, вчера мы с женой искали повод, чтобы позвонить Александру Ивановичу и кое о чем, не относящемся к его работе, спросить. Сегодня же постараюсь до него дозвониться  и всё уточнить.
Посмеиваясь, Алексей вошел в кухню, где хлопотала Кира. В этот день лекций у жены не было, и она старалась привести в порядок несколько запущенное хозяйство.
–  Ответ получен! – с порога провозгласил Алеша.
–  Какой ответ? – Кира в недоумении подняла глаза на мужа.
–  На нашу просьбу. Появился повод позвонить Александру Ивановичу.
– Надеюсь, у тебя ничего не случилось? – Кира не знала, пора ей начинать волноваться или нет.
– Это мой попутчик звонил. Мы с ним летом в одном купе ехали. У его жены проблемы со здоровьем. Они хотят к Александру Ивановичу попасть.
–  Ясно, – Кира снова переключилась на уборку.

Алексей размышлял вполголоса:
– Вроде, в нерабочее время звонить неудобно. А в рабочее – попробуй, дозвонись. Да и от дел отрывать не хотелось бы. Ладно, пошлю сообщение, когда, мол, можно позвонить. Или вообще просто в письменном виде изложить? Так, пожалуй, лучше всего, правда, Кира?
–  Ну да, пиши.

2.
На следующий день, только Кира вернулась с работы, Алексей мгновенно оторвался от компьютера и вышел в прихожую, с нетерпением ожидая, когда жена будет готова выслушать его рассказ.
– Поговорил я с Александром Ивановичем, выяснил всё для Павла Васильевича и уже ему передал. А потом так осторожненько  спрашиваю, как, мол, дела у вашей сестры Елены с приемным ребенком, которого она взять хотела? Мы, мол, сами беспокоить ее боимся, мало ли там что. Александр Иванович смеется:  Лёнька тоже вам звонить стесняется, может, вы про нее вообще и думать забыли. Короче, чтобы не играть в испорченный телефон, сами сегодня ждем ее звонка. По Скайпу удобнее всего будет.

Наконец, запиликал вызов. С того времени, когда Елена гостила у Крутилиных, прошло всего несколько месяцев, но Кире показалось, что женщина сильно изменилась. Подстриглась, поменяла стиль одежды, вроде даже помолодела. Она сидела в компьютерном кресле перед рабочим столом. За ее спиной в полутьме угадывалось какое-то неясное движение. После слов приветствия и общих тем, уместных для начала разговора с не очень близким человеком, Кира, наконец, осмелилась спросить:
–  Елена, а вам удалось осуществить ваше намерение? Алеша говорил, что той осенью в связи с карантинными ограничениями пришлось это дело отложить.
–  Да, и я очень переживала. Но в январе бюрократическая машина потихонечку закрутилась. Пришлось пару раз в ваш город впустую смотаться. Вам, извините, не звонила, не до того было. Утром приеду – вечером обратно домой.
–  Ну, так все-таки – получилось?
Елена, всё это время краем глаза пытавшаяся углядеть, что там делается за ее плечом, кивнула.
– Да, первый этап позади. Теперь следующий наступил. И обступил. Не по-децки, как теперь принято выражаться.
Елена обернулась:
–  Антошка, может, выглянешь из своей норки?
Из-за спинки кресла на пару секунд показалась детская рожица. Взлохмаченные волосы, черные быстрые глаза.
– Привет, Антон, я – Кира. А это – Алеша, – Кира сделала ладонью приветственный жест.
Мальчишка фыркнул и снова скрылся за креслом. Кира пожала плечами.
–  Бывает. Дело житейское, как говорил Карлсон. Елена, у нас вот какой вопрос к вам. Мы ведь тоже с Алешей решили в ШПР записаться. Время сейчас, правда, для всего этого не  совсем удачное. Ну, вроде, разобрались. Лекции мы слушаем онлайн из Москвы, тесты частично написали. А прочее надо будет лично. Вот мы и колеблемся между нашим областным центром и вашим. У вас насколько всё толково проходило?  Хорошо организовано?
– Ну, мне сравнивать не с чем. Но как у нас было, мне понравилось. Команда хорошая, знающая подобралась. Доброжелательные, внимательные.
– Отлично. Тогда ближе к концу весны мы вам обязательно позвоним, всё расскажем, что там у нас получается. А заодно, возможно, вы порекомендуете приличный миниотель поближе к месту учебы.
–  А вы уже знаете, какая это часть города?
– Нет пока. Елена, если вы что-то у нас спросить захотите или просто поговорить, вы не стесняйтесь, звоните. Нам всё очень интересно и поучительно будет.
– Спасибо, я обязательно вашим предложением воспользуюсь, вот только немного обустроимся.
 К началу мая заочная часть обучения в ШПР была завершена, написаны рефераты, вызубрена теория. Предстояли очные встречи с педагогами, психологами, социальными работниками, врачами. Кира не афишировала в заполняемой анкете, что она сама почти что уже дипломированный психолог. Ей казалось это несколько неприличным, неудобным. Да и какой смысл? Если всё это она учила – то сдаст запросто. В противном случае дополнительные знания никогда не помешают. Надо было звонить Елене, уточнять район города, где будут проходить занятия заключительного этапа.
Услышав название переулка, в котором располагалось нужное здание, Елена сразу сказала:
–  Это в двух шагах от моего дома, недалеко от вокзала. Там поблизости живет моя подруга. Она  всё лето с начала мая и по сентябрь проводит на даче. У нее есть гостевая комната, она ее регулярно сдает через знакомых. Это вполне удобно. Я поговорю с ней, хорошо? Мне кажется, что такой вариант значительно лучше миниотеля с неизвестно какими соседями.
Кира посоветовалась с Алешей, и они согласились поселиться у подруги Елены.

3.
Еще несколько дней, и учеба в ШПР будет завершена. Крутилины получат сертификаты. Останется сделать всевозможные медицинские справки. Но это не к спеху. Не факт, что до этого дело вообще дойдет. По правде говоря, Алексей не был уверен, нужно ли им это, доведут ли они до логического завершения всю эту эпопею. Ему так нравилась тишина, царящая в их доме, что появление источника шума и суеты не очень его прельщало. А выспрашивать у Киры, что она думает, Алеша стеснялся. Или боялся?  Короче, как Бог даст.
В выдавшийся относительно свободный день приняли, наконец, приглашение Елены и отправились к ней в гости. Немного поломав голову: что будет уместно принести с собой, купили немного фруктов, печенье. В конце концов, магазины рядом есть, всегда можно будет сгонять еще за чем-нибудь, если потребуется.
Елена встречала гостей в прихожей. Алексею уже доводилось здесь бывать, а Кира с любопытством разглядывала обстановку квартиры, находящейся в старинном доме. Высоченные потолки с остатками лепнины, огромный встроенный книжный шкаф, комод чуть ли не красного дерева. На шум выскочил Антошка, бесцеремонно выхватил у Елены пакет с гостинцами, принесенными Крутилиными, сморщил нос:
–  Фу, отстой. А мороженое где?
Алеша бросил взгляд на Елену. Ему показалось, что она нисколько не смущена Антошкиными манерами. Та пожала плечами:
–  Откуда мне знать? В магазине, вероятно.
Мальчик подскочил к Алексею:
– Дядя Леша, купите мне мороженое. Давайте, я сам с вами пойду и покажу, какое мне нравится.
Кире, наверное, было бы весьма неловко из-за подобного поведения ребенка. Но она понимала, что имеет возможность наблюдать “театр одного актера”, адаптационный период во всей его красе. Алексей тоже был не лыком шит:
–  Можно и сходить. Елена, как вы считаете, имеет смысл?
–  Алеша, исключительно на ваше усмотрение…
–  Ага, небольшой экзамен на профпригодность, – засмеялась Кира.
Елене кивнула ей с улыбкой:
–  Не исключено.
Алеша посмотрел на Киру:
– Ну, что, жена моя, кажется, мы немного опростоволосились? Надо исправлять промах. Елена, вы разрешите сыну пойти со мной?
Антон широко раскрытыми глазами смотрел то на Алексея, то на Елену.
– Хорошо, пусть идет. Вести себя в приличных местах, мне кажется, он вполне умеет.
Алексей и Антон вышли на лестницу. Елена покачала головой и вполголоса сказала им вслед:
–  Вот в этом-то я как раз не уверена. Ну, посмотрим, что из этого  получится. Риск – благородное дело! Так в детстве говорил мой брат Саша.
–  Это Александр Иванович? – на всякий случай уточнила Кира.
–  Он самый.
–  А вам не страшно? Вдруг Антошка решит убежать?
–  Мальчику уже девять лет. Что же вы мне прикажете его за руку водить?
Кира замотала головой.
–  Нет, конечно. Вы всё верно делаете, только…
–  Да, я понимаю, что вы имеете в виду. Ну, мать-квочка – это не про меня.  Я его еще по деревьям научу лазать, инструментом работать. Не фортепьяно, разумеется, -  Елена рассмеялась.
Немного излишне громко. И Кира поняла, что та все-таки волнуется.
–  Вы знаете, первые несколько недель Тоша был просто пай-мальчиком. Даже в туалет спрашивал разрешения выйти. Предлагал посуду помыть, пол подмести. А потом – понеслось! Истерики, грубость, матом ругается. Я понимаю – адаптация. Но очень тяжело. Иногда он кричит: “Ненавижу тебя, Ленка!”
–  Так и кричит?
–  Да, когда мы с ним только познакомились, я предложила ему называть меня “тетя Лена”, “Елена”. “Ты” или “вы”  – это по-разному бывает. И так, и так.
–  А я слышала, что детдомовцы часто к любой женщине “мама” обращаются.
– Не в нашем случае. Я стараюсь ему проговаривать эмоции – свои собственные, его: “Ты сердишься, ты злишься, ты грустишь, тебе досадно”. И стараюсь, чтобы форма выражения негативных эмоций всё же была приемлемой. На детских площадках, когда мы гуляем, иногда ведет себя вполне прилично, порой даже примерно. А иногда начинает всех задирать, особенно маленьких или тех, кто слабее его и не может дать сдачу. Чего я только в свой адрес не выслушала!
– Да уж, трудно вам приходится! А сколько это будет продолжаться, как вы считаете? Вы заметили уже какие-нибудь улучшения?
– Трудно сказать. Всего только несколько месяцев прошло. Я ему объясняю: мы должны друг к другу привыкнуть. Ты меня совсем не обязан любить. Но мы живем вместе, год придется потерпеть, а потом посмотрим.
–  Почему год?
– Ну, я немного здесь слукавила. В моем случае я пока оформлена воспитателем в том детдоме, где Антон жил. Я получаю приблизительно одну десятую часть ставки плюс доплата за питание и еще что-то. Вопросы с одеждой, канцелярскими принадлежностями и прочее – всё прописано в договоре. Но сколько так будет продолжаться, пока никто не может сказать. Подобный формат не очень распространен. Решать будет местная опека, которая за мной пристально наблюдает. Но, надо сказать, достаточно доброжелательно. Еще через пару месяцев будет заседание комиссии. Меня спросят. Конечно, психолог с Антоном побеседует. И тогда, возможно, статус изменится, как пойдет. Тогда я стану опекуном мальчика. Больше свободы, меньше отчетности.
–  А со школой как?
–  Здесь всё совсем непонятно. Из-за пандемии они практически в этом году не учились. По идее Антон должен был бы уже заканчивать второй, но их всех по осени снова записали в первый, материал не был усвоен, еще их учительница уволилась. По факту, они тот год ходили в школу почти целиком три четверти. Я с ним занимаюсь сама, первый класс мы уже повторили, идем по второму. Администрация пошла мне навстречу, оформили семейное обучение, опека не возражала. Появляемся раз в две недели, пишем контрольные работы. Учительница в нашей школе Антона хвалит. Может, удастся к августу программу второго закончить, тогда пойдет в третий со своими ровесниками. Ну, до этого еще далеко. Хотя, грех жаловаться, соображает он неплохо. Любит слушать, когда я ему читаю. Правда, не очень долго, потом начинает отвлекаться. Вот мультики готов смотреть с утра до вечера. Они там все на это подсажены.
–  А по дому соглашается сейчас помогать?
–  Не очень охотно, но уговорить можно. Любит, когда он что-то делает, а я ему всякие истории из жизни рассказываю.
Кира некоторое время мялась, но потом решилась спросить:
–  Елена, а вы не жалеете, что во всё это ввязались?
– Нет, нисколько, хотя порой бывает трудновато. Но тогда азарт поднимается. Надо справиться!  Где наша не пропадала!

4.
Когда Алеша с Антоном вышли из квартиры, они не стали дожидаться лифта, а не торопясь, пошли вниз по лестнице.
– Послушай, Антон! – Алексей остановился и повернулся лицом к мальчику. Насколько я уловил, ты запомнил, как меня зовут. Можешь называть дядя Леша или Алексей, не обижусь. Как тебе удобнее.
–  Мне удобнее – Боря! – мальчик хитро прищурился.
–  Прекрасно, тогда ты будешь – Дуся.
–  Я не Дуся, я Антон!
–  Помню. А я Алексей.
–  Ладно-ладно, понял. Не дурак.
–  Отлично. Тогда давай договоримся: хотя я сейчас хожу достаточно быстро… – здесь Алеша намеренно сделал паузу, ему было любопытно, обратит ли мальчик внимание не слово “сейчас”?  Антон “заглотил наживку”, насторожился:
–  Почему – сейчас?
–  Ноги у меня когда-то  были сломаны.
–  А у нас в детдоме Димка палец на руке ломал, с гипсом ходил. На этом гипсе мы рисовали.
– У меня тоже был гипс, длинный. Но никто ничего не рисовал. Не догадались как-то. Ладно, в другой раз.
–  Зачем другой? Разве ломать – это хорошо? – Антон нахмурился.
–  Ты прав, нет в этом ничего хорошего. Но вообще я имел в виду, что бегать за тобой мне неохота. Так что постарайся не теряться. Договорились?
–  А если я убегу?
–  Мама очень огорчится.
–  Она не мама, она Лена.
–  Да, ты прав, мама Лена.
–  У меня другая мама!
– Я знаю, но так бывает, что родила одна, но ребенок не может с ней жить. Тогда появляется другая мама.
–  Почему не может?
–  Бывает, люди очень тяжело болеют или в какую другую беду попадают.
–  Ну да, пьют, или их в тюрьму сажают.
– Видишь, ты многое в жизни понимаешь. И про то, что очень здорово, если рядом есть настоящий друг. Ты согласен?
–  Ну да. А я тоже могу быть кому-то в жизни хорошим другом?
–  Разумеется, можешь. И будешь обязательно.
–  Когда вырасту?
–  Этого не обязательно так долго ждать. Можно начинать прямо сейчас.
Так, разговаривая, Алексей с Антошкой дошли до магазина, где был неплохой выбор мороженого.
–  А сколько нас человек? Какое будем покупать?
–  Вас двое и нас двое, всего четверо. Я эскимо люблю. А вы?
– Мы с Кирой обычно стаканчики покупаем. А маме Лене какое возьмем? Что она любит?
–  Не знаю.
– Тогда я позвоню, неудобно получится, если мы не то купим. Может, еще что-то посмотреть, ты не знаешь?
–  Нееет.
– В следующий раз обязательно надо будет спросить. Чего лишний раз в магазин таскаться? А ты сам уже за покупками ходишь?
–  Я не умею.
–  Ничего, научишься.
–  Ага. Дядя Леша, а можно я пакет понесу?
–  Да пожалуйста, неси на здоровье.
Свернув на нужную улицу, Алексей вдруг притормозил.
–  Что-то я запутался. Мы туда идем, куда надо? Ты дорогу знаешь?
–  Конечно, знаю! Вон через тот садик пройдем и наш дом будет.
– Ты молодец. А то есть люди, которые в трех соснах заблудиться могут. Кстати, а в лесу ты умеешь ориентироваться? – Алексей понимал, что детдомовцев, скорее всего,  в лес на прогулки не водят. Но Алеше пришла в голову одна идея.
–  Нет, в лесу я еще не был ни разу. В настоящем.
– Тогда я вас приглашаю к нам на дачу. Правда, она не совсем наша, а наших друзей: Дениса и Алены. Там есть лес, озеро. Плавать научишься. Детей там летом много живет, будет с кем играть. Поедешь?
–  Только надо Лену спросить. Маму Лену.
– Разумеется. И вот я тебе какой хочу совет дать – как мужчина мужчине. Вредность характера не от силы идет, а от попытки слабого доказать себе и другим, что он сильный. Но все же вокруг видят, что это не так. Был у меня момент в жизни, когда сильным меня трудно было назвать, так получилось. Ох, как я тогда вредничал! А потом смог себя перебороть, и вредность куда-то ушла, сама. И силы появились.

5.
До дома оставалось пройти метров четыреста, когда из-за крыш внезапно вывалилась туча, и полил дождь. Алеша и Антон бросились бежать со всех ног. Хохоча влетели в подъезд.
– Теперь придется как-то сушиться. Вот незадача! У нас на квартире есть, конечно, что переодеть, так это надо как-то заполучить.
–  А хотите, я сбегаю.
–  Идея, конечно, неплоха, но там такой замок дурной, даже Кира его с трудом отпирает.
–  Ну, тогда мы с ней сходим.
–  Как вариант. Сейчас это обсудим.
На звонок в прихожую Елена вышла вместе с Кирой. Женщины с тревогой наблюдали за тем, что творилось на улице, и ожидали, что сейчас явятся две мокрые личности.
Ни Алексей, ни Антошка ничуть не были огорчены выпавшим на их долю приключением. Мальчик весело скакал на одной ноге, по очереди стаскивая разбухшие кроссовки. Алексей аккуратно стянул мокрую ветровку и, держа ее в одной руке, озирался – куда бы ее пристроить.
–  Может быть, в ванную отправить? – спросил он у хозяйки.
–  Пожалуй, да. Тоша, дуй переодеваться, – Елена повернулась Алеше. – А что же с вами делать? Батареи-то отключены давно.
Антон высунул голову из-за двери:
– Я могу сходить с Кирой на их квартиру, там сухая одежда  есть, – и добавил для убедительности, – Алеша сказал.
– Наверное, так и придется сделать. Ого, там, кажется, и град еще пошел. Прекрасная весенняя погода! Кто понимает, конечно.
Секунду подумав, Елена распорядилась:
– Алексей, идите в ванную, наверное, имеет смысл на пару минут под горячий душ встать. Полотенце сейчас принесу. О, да у меня мужской халат есть. Я думала брату подарить, а он сказал, что велюровые не носит, тяжелые очень. Так и лежит в упаковке. А вы, Кира, сходите пока за одеждой, обувь, наверное, тоже нужна. Запасная имеется?
–  Да, мы люди предусмотрительные.
–  У меня есть накидка и зонтик. Выбирайте, как будет удобнее.
– Я тоже пойду, – Антошка приплясывал от нетерпения, – можно, тетя Кира? Можно, мама Лена?
Елена и Кира переглянулись. Кира согласно кивнула. Елена секунду подумала:
– Ладно, только куртку надень с капюшоном, непромокаемую. И сапоги резиновые.
–   Хорошо,сейчас.

Через десять минут Алексей сидел на кухне и с наслаждением пил горячий чай. Мороженое пока было убрано в холодильник.
– Знаете, – Алеша поставил кружку на стол, взял кусочек сыра и украсил им крекер, – мы тут с Антоном, пока шли, болтали о всякой всячине. И мне в голову идея пришла. Будет замечательно, если вы к нам летом на пару недель в гости приедете в деревню. Там у моего друга дом на околице, рядом лес, озеро. Места всем хватит. Не волнуйтесь, вы нас совсем не стесните.
–  Спасибо, я подумаю и с Антоном посоветуюсь.
–  Обязательно.

6.
Вечером следующего дня Елена позвонила Алексею:
– У меня к вам предложение: я в субботу в первой половине дня поеду в “Вишневый сад” за Сашей. У него машина в ремонте, что-то там с коробкой передач. Почти постоянно он живет в небольшом поселке сразу за территорией, там коттеджи для персонала построены. А тут пригласили на конференцию, он думал такси вызвать, а я предложила его до городской квартиры подбросить. Присоединяйтесь ко мне, вы и Кира. Выедем чуть пораньше, погуляем в парке. Вы же помните, как там замечательно  всё устроено?
– Да, конечно. В первый-то раз мне не до прогулок было, а в прошлом году отрабатывал свои дистанции. Но удобно ли это? Вы с братом, наверное, поговорить хотите.
– Удобно-удобно. Мы-то здесь рядом живем, а про вас он спрашивает часто, с тех пор, как узнал, что мы регулярно общаемся.
– Вроде, у нас на субботу ничего не запланировано. Думаю, мы с удовольствием присоединимся.

Погода выдалась прекрасная. После ночного дождя кое-где еще стояли лужи, желтые от сосновой пыльцы. Сверху белыми и розовыми корабликами покачивались яблоневые лепестки. Антошка то чинно вышагивал рядом со взрослыми, то носился взад-вперед по аллее. Часть старого усадебного парка располагалась за территорией санатория, в эти часы здесь было еще пустынно.
На проходной Елена назвала фамилию Александра Ивановича, и их беспрепятственно пропустили. Антошка притих, прижался к Елене, даже схватил ее за руку. Возможно, ему еще не доводилось видеть инвалидов-колясочников, да еще и стольких сразу. Алексей замедлил шаг и, когда Елена с мальчиком догнали его, сказал:
– Знаешь, Антоша, я здесь два раза лечился. В прошлом году вот в том корпусе на третьем этаже жил. А в первый раз? Скорее всего… Кира, ты, наверное, лучше помнишь?
Кира заозиралась, прикинула, как шла от проходной, и кивнула на здание, стоящее чуть поодаль.
–  Вот там, кажется. А окна выходили на другую сторону, я думаю. Помнишь, там были видны высокие сосны? Здесь таких нет.
Антон с любопытством смотрел на Алешу:
–  А что с вами делали?
– Брат твоей мамы Лены, Александр Иванович, меня сначала на ноги поставил, а потом заново учил ходить. Я с ним сперва познакомился, а потом…
– Да, мне мама Лена рассказывала, как она с вами на улице встретилась. Здорово так!
–  Да, видишь, как иногда в жизни всё причудливо связывается.

В телефоне Елены что-то прошуршало, она глянула на полученное сообщение.
 –  Сейчас выйдет. Я ему про вас ничего не говорила.
Антошка захлопал в ладоши:
 –  Сюрприз для дяди Саши, да?
 
В конце аллеи показался Александр Иванович. Небольшой чемодан на колесах, через плечо сумка с ноутбуком. Приостановился, заметив группу гостей, идущих ему навстречу, заулыбался.
– Вот, приятная неожиданность! Алексей, Кира, очень рад вас видеть. Какими судьбами?
–  Это я их с собой притащила, – засмеялась Елена.
–  Почему притащила? Они не сопротивлялись! – с возмущением заявил Антон.
Тут уже рассмеялись все. Алеша обратился к мальчику:
 –  Дай пять! Молодец!  Истина превыше всего.
Александр Иванович подошел к ближайшей свободной скамейке, прислонил чемодан, положил сумку.
– Дамы, вы можете пока присесть, я хочу Алексея внимательно рассмотреть. Почти год уже прошел.
Алеша вытянулся во весь рост и замер.
–  Доктор, мне нужно раздеваться? – проговорил с деланным испугом.
– Пока нет. Для начала пробегись, сделай кружок, – врач показал на ближние аллеи.
Через минуту Алексей снова стоял перед доктором.
– Ну-ка, ну-ка… Пульс, дыхание – всё в норме.
Александр Иванович сделал полшага назад, левой рукой, которой измерял пульс, потянул Алешину руку вперед и к земле, вынуждая того немного наклониться. Быстрыми пальцами правой пробежался по позвоночнику сверху вниз. Елена видела, каким сосредоточенным сделалось лицо брата. Ни разу прежде не наблюдала она его за работой. Глаза прищурились и замерли, словно обратились внутрь. Кира чего-то испугалась, поднесла кулак ко рту, привычно переживая за мужа. Антошка завороженным взглядом следил за происходящим. Александр Иванович отпустил Алексея, чуть оттолкнул от себя, похлопал по плечу.
–  Молодец.  Занимаешься – видно.
–  Куда мне без этого? Я помню, что вы тогда говорили. Стараюсь себя в форме держать. Летом в озере плавал, зимой на лыжах ходил.
–  Ходил, – Кира хмыкнула, вспоминая прошедшую зиму.
Антон подошел к врачу, тихонько потрогал его за локоть.
– Дядя Саша, а сколько на врача надо учиться, чтобы вот так, как вы? Людям помогать.
– В институте учатся шесть лет, потом ординатура, а дальше всю жизнь. Вот я завтра еду на конференцию, будем обмениваться опытом, обсуждать новые разработки. Но чтобы в медицинский вуз поступить, надо в школе очень хорошо учиться, знаешь, какой там конкурс!
Антошка кивнул, сказал солидно:
–  Понятно. А можно, я ваш чемодан повезу?
– Попробуй, он не слишком тяжелый, мне кажется, – сказал Александр Иванович, поднимая сумку с ноутбуком со скамьи, – двинулись потихоньку, мне дома еще несколько дел надо провернуть.
Видно было, что любопытство не давало покоя Антону:
–  Дядя Леша, а вы тоже на таком вон кресле ездили? – Антошка мотнул головой куда-то в сторону.
–  Вроде того, доводилось.
– Это же круто! Сидишь себе и едешь, вон некоторые даже колеса руками не крутят.
Елена смутилась, схватила мальчика за локоть.
–  Думай, что говоришь!
Алексей хмыкнул:
–  С этого ракурса я ситуацию как-то не рассматривал.
Александр Иванович с нескрываемым любопытством наблюдал, как Алеша будет выходить из положения. Кира, казалось, никакого внимания не обращала на этот разговор. Она нисколько не сомневалась, что муж найдет достойный ответ.
– Ну, что тебе сказать, друг ситный. Ездить, конечно, намного лучше, чем лежать без движения, – Алеша незаметно вздохнул, – но тому, кто раньше нормально ходил, а потом что-то случилось… такой человек изо всех сил будет стараться снова вернуть себе способность передвигаться в вертикальном положении. Свобода – великая вещь. Понимаешь?
– Ну да, на кресле не везде проехать можно, и по лестнице не заберешься. Я об этом не подумал. А что такое – ситный? Вы меня другом ситным назвали.
–  Раньше хлеб самого высшего сорта делали из сеяной, ситной муки. Ситный друг изначально – самый лучший друг.  Так было. А теперь просто в шутку говорят.
–  Я не хочу в шутку, хочу, как раньше.
–  Договорились.

7.
В середине июня Денис и Алена с девочками, Алексей и Кира перебрались в деревню. Алена и Алексей сидели там практически безвылазно. Алеша работал, заказов в фирме Дмитрия снова хватало на всех. Денис приезжал на выходные. У Киры в июне была сдача курсовиков, потом сессия, в июле недели две практики по специальности. В августе Кира надеялась поработать в опеке, но не психологом, такой единицы в штатном расписании не было, а просто помощником инспектора. Ей очень хотелось изнутри посмотреть на всю эту кухню: усыновленные, опекаемые дети, кризисные семьи. Помощь им всем со стороны государства. Елена пока колебалась, когда им лучше приехать – в конце июля или в середине августа.  В июле должен был решаться вопрос с ее собственным статусом: разрешат ей  опеку над Антоном или нет. Беседу с психологом Антоша будет проходить дома в знакомой обстановке. Для вынесения решения присутствие мальчика не требовалось. Было достаточно официально оформленного заключения. Обсудив с Кирой предстоящие мероприятия, Елена решила, что они с Антоном приедут в Борки за неделю до заседания комиссии. Если мальчик будет себя чувствовать в непривычной обстановке спокойно и уверенно, тогда Елена будет заниматься всей бюрократической волокитой. Иногда, при необходимости, Антошка будет оставаться в деревне с Алексеем. Мальчику полезно пожить в мужском обществе.

Алена большей частью занималась дочерьми, и Алеша с Антоном делали всё, что им было интересно, что приходило в голову. О некоторых вещах Кире и, тем более Елене, знать не рекомендовалось. К примеру, приключения в различных заброшках, которых в окрестностях Борков оказалось не так уж и мало. Полузаконсервированная воинская часть, колхозные гаражи, находящиеся в состоянии почти полного распада. Алеша чувствовал себя помолодевшим чуть не вдвое. “Интересно, – думал он иногда, – если бы я был отцом Антона, рисковал бы делать подобные вылазки?”  Скорее всего – да, мальчишке нужен риск, а друзей в деревне у него еще не было. Пускаться же в опасные приключения лучше с разумным человеком, к коим Алексей себя по праву относил, а не с такими же малолетними балбесами. А кроме того, он был почему-то уверен, что Елена, будь она в те дни посвободнее, с удовольствием составила бы им компанию. Не зря же Александр Иванович всё время ее называл Лёнькой.

К концу июля бюрократическая эпопея была успешно завершена. Елена стала Антошкиным опекуном, этот статус может сохраняться до 18 лет. Она сама пока не знала, дойдет ли дело до усыновления, и есть ли в этом вообще смысл? Ну, эта проблема явно не сегодняшнего дня.
О своей практике Кира рассказывала почему-то очень мало. Вероятно, к этому ее обязывала профессиональная этика.  А разделять личные подробности,  о которых говорить нельзя, и общие линии событий – Кира, возможно, еще не умела или не решалась.
Неделю она планировала пожить в деревне, чтобы отдохнуть от эмоциональной и интеллектуальной перегрузки.
   
И снова лето как лето. Это время года суть малоподвижное, те процессы, что тайно происходят в нем, не заметны ленивому взору.  Жаркий полдень, душный вечер – как бы дожить до ночи. Ночью не становится легче, день перетекает в следующий день; утра, вечера катятся ленивым летним колесом. Распускаются и увядают цветы, зреют ягоды, наливаются овощи, подрастают во мху грибы. Хочется то ли замедлить, то ли ускорить течение времени.

Купались в озере, ездили на велосипедах в храм, ходили по грибы, по ягоды. Пандемия ушла из новостей, ограничения были  в основном сняты, хотя люди болели по-прежнему, но чаще – не очень тяжело.

8.
В августе Кира начала подвизаться в одной из городских опек помощником инспектора. Занятия на последнем курсе магистратуры начинались в октябре, так было составлено расписание. Весь остаток лета Кира с удовольствием ездила на работу. Сотрудники и сотрудницы, с которыми она работала, вызывали у нее искреннее восхищение. Высочайшая работоспособность, душевная теплота, поистине материнское отношение к подопечным, среди которых, по мнению Киры, встречались отдельные весьма неприятные личности. “По ним тюрьма плачет” – так Кира их характеризовала. Инспекторы старались вникать во все подробности жизни семей, беседовали, убеждали, изыскали возможность произвести ремонт, как-то помочь материально. Находили шефов для трудных подростков.
Алеша смеялся:
– О вашей работе можно снимать сериал. Рабочее название: ”Добро побеждает зло”.
Кира сердилась:
– Не издевайся, там все тетки просто замечательные. Одна мне очень твою маму напоминает, Лидию Сергеевну, – у Киры язык не поворачивался сказать: “твою покойную маму”. – Ну ладно, не тетки – тетушки, женщины, – поправилась Кира, заметив укоризненный взгляд мужа, – барышни! Престарелые. Шучу. Там только одна возрастная, как теперь принято говорить. Я их, любя, так назвала, не сердись. Я и себя так часто обозначаю – “тетка с рюкзаком”, – и Кира показала на свой рюкзачок, сшитый из лоскутков разноцветной кожи.
В эти дни ранней осени Алексей часто встречал Киру у ее работы, и они не торопясь шли к дому. Кира рассказывала про интересных людей, с которыми ей довелось познакомиться. А Алеша в свою очередь – о своих встречах. Он старался хотя бы пару часов в день заниматься “тимуровской работой”, как он называл свое занятие. Правда, иногда некоторые выезды занимали 3-4 часа, а то и больше, но Алеша махал рукой:
–  Не страшно – ночь длинная, наверстаю.
Кира не вмешивалась, понимая, что эта деятельность важна для мужа. Иногда только уточняла:
–  Гимнастику делаешь? Абонемент в бассейн продлил?
– Кир, не волнуйся. Это у меня на первом месте. Если здоровье подводить станет, ни на что сил не хватит. А я так не согласен. Кира, а ты в базы, где дети собраны, заглядывала?  Я разок рискнул, но не смог понять, как люди себе ребенка выбирают? Это же не магазин.
–  Леш, я тоже что-то боюсь. Может, какого знака надо ждать?
–  В каком это смысле?
– Не знаю, мне что-то неудобно там рыться, анкеты читать. Надо будет у Елены уточнить, как она Антошку нашла.
–  Да, действительно. Она эту часть пути успешно проделала.

9.
Первые звоночки раздались в конце октября. Самая пожилая сотрудница уходила на пенсию, надо было помогать дочери, оставшейся без мужа. Главный инспектор увольнялась в самое ближайшее время – в связи с переездом в другой город по семейным обстоятельствам. Уже прислали на ее место чрезвычайно опытного работника, как выразился начальник департамента, представляя нового члена коллектива.
Первые дни Кира отмалчивалась, даже, если выражаться точнее, хранила гробовое молчание. Алеша попытался добиться от жены, что случилось? Но она отмалчивалась, иногда роняла:
– Может, мы просто еще не привыкли друг к другу? Не нашли взаимопонимания? Да всё наладится, я уверена.

Нет, конечно, и раньше бывали ситуации, когда детей забирали из семьи. Бабушка не справлялась с внуком-подростком, и он шел вразнос. Отец тиранил мать и детей. Совсем свежий случай: отца посадили, мать, оставшаяся с пятью детьми, старшему из которых недавно исполнилось одиннадцать лет, не выдержала и повесилась. Правда, там удалось разыскать дальних родственников, согласившихся принять детей к себе. Экстренно оформляли документы, родители учились на курсах в ШПР. Короче, дети избежали отправки в приют. Была одна совсем неприятная история, когда девочка-подросток оговорила приемного отца. Якобы тот сексуально ее домогался. Правда, на следующий же день призналась, что солгала. Но маховик уже был запущен. Завели уголовное дело, адвокат обещал сделать всё возможное. Но девочку вернули в детский дом. Хорошо еще, что больше детей в семье не было. Иначе бы и те могли попасть под раздачу.
 Однако, новое руководство было серьезно настроено во всем искать криминал и инструкции подчиненным выдало соответствующие: “Смотрите в холодильники, оценивайте давность ремонта, наличие ноутбуков или планшетов у каждого ребенка. Внимательно выспрашивайте, не кричат ли взрослые на детей, не заставляют ли мыть посуду и убирать свои комнаты”.
– Ну, как так можно?! – недоумевала Кира. – Что, у нее своих детей никогда не было?
После этой фразы Кира замолчала. Ушла в ванную, заперлась и включила воду.

Перед самыми ноябрьскими праздниками, как по-старинке выражались Крутилины, точнее – за два дня до Казанской – случилось ЧП. Назавтра ожидался приезд Елены с Антоном. Алексей прикидывал, как лучше разместить гостей? Скорее всего, Елена ляжет на диване, а для Антошки надо будет купить раскладушку, в хозяйстве она всегда пригодится. Сначала Алеша хотел заказать ее через интернет, но потом решил съездить сам – так будет надежнее. Стал одеваться. В этот момент позвонила Кира и каким-то неживым голосом спросила:
–  Можешь сейчас подъехать?
–  Стою в прихожей, буду через пятнадцать минут.
На улице валил мокрый снег. Надо было срочно решать, как добираться. Пешком до Кириной работы было минут двадцать, добежать успеет. Машина припаркована неудобно, в нужной части города  во второй половине дня обычно пробки, да еще и на переезде можно застрять. Правда, погода нелетная. Ничего, на обратном пути можно будет вызвать такси.
Когда Алексей подошел ко главному входу, наверху лестницы как раз показалась Кира. Вытирая шапкой лицо, она не то побежала, не то просто старалась сохранить равновесие. Алеша поймал ее на нижней ступеньке, обнял изо всех сил. Кира уткнулась лицом в его плечо, рыдала уже не сдерживаясь. Он разбирал отдельные слова: “Двойняшки… молоко течет… ему только полмесяца… отец на вахте”. – “Ничего не понять. Ладно, потом разберемся”.

–  Пойдем, Кирушка, отсюда скорей. Сейчас я такси вызову.
–  Не надо, не хочу. Ты пешком пришел?
–  Да.
Алексей разжал Кирины пальцы, взял ее мокрую шапку, сунул к себе в карман, нахлобучил на жену свою. Поднял себе воротник. “Эх, не догадался куртку с капюшоном надеть! Но кто ж знал?”
–  Пойдем потихоньку,  пока мы с тобой в сугробы не превратились. Может, на автобус?
Кира замотала головой. Шапка сползла ей на глаза, но Кира будто не замечала этого. Шла вперед. Лужи – не лужи, слякоть – не слякоть. Чем хуже – тем лучше.
“Расспрашивать, наверное, не стоит. Вот, никогда не знаешь, как лучше. Господи, помоги!”
Алексей начал  словно размышлять вслух.
– Значит, Елена ляжет на диван, Антона на раскладушку положим. Завтра с утра схожу  куплю. Что еще? Одеяла, подушки у нас имеются запасные. В случае чего у Дениса одолжим. Белье постельное тоже есть.
Когда-то тетя Тоня с ним так разговаривала, ворковала, про Белое море рассказывала. Да… было дело.

10.
Потихоньку дошли до дома. Небо почти очистилось. Деревья, еще не до конца сбросившие листву, сгибались под тяжестью снега. “Веток в парке наломает, жалко”, – мелькнула у Алексей мысль, пока он отряхивал Кирино пальто. Дома он помог Кире раздеться, стянул мокрые насквозь ботиночки.
–  Может, в душ?
Кира помотала головой:
 –  Потом.
Села у окна, засунув ладони в еле теплую батарею. Молчала.
Алексей вышел в прихожую, набрал Дениса.
–  Можешь приехать? Тут такое дело...  Да не со мной, успокойся. У тебя прямо условный рефлекс – если что случилось, значит, я виноват. У Киры на работе какие-то серьезные неприятности. Молчит, плачет. Я, конечно, понимаю, что это не твой профиль, но все-таки…
–  Хорошо, я сейчас подъеду.
Через двадцать минут Денис вошел в квартиру, отряхнулся:
–  Ну, кто у нас тут бУфет? – процитировал старый фильм.
Алеша не поддержал шутку. Отвернулся.
– Там, в кухне.
– Доктор Пилюлькин прибыл по вызову! – Денис все-таки пытался разрядить атмосферу.
Кира подняла заплаканные, со склеившимися ресницами, глаза.
–  Кира, что случилось, можешь рассказать?
– Детей отбирали. Приличная семья, трое малышей. Муж работает, в данный момент на вахте. Двойняшки пяти лет и грудничок. Соседка настучала, мол, дети орут постоянно, наверное, их лупят. Наша ворвалась, наряд полиции, инспектор по делам несовершеннолетних, молоденькая девочка, всё по протоколу. В холодильник первым делом – йогуртов нет, творожков нет, продуктов вообще нет! Мать пытается объяснить, что молочное двойняшкам нельзя – непереносимость лактозы. Готовит всё свежее ежедневно, – Кира изо всех сил сдерживалась, чтобы снова не разрыдаться.
– Обои порваны, телевизора нет, для детских вещей нет отдельного шкафа, – это всё я записывать должна была. Наша главная не унимается: “Детей изымаем! Мамаша, одевайте девочек!” У женщины молоко течет, вся кофточка на груди мокрая, просит: “Дайте хоть малыша покормить! –  Без тебя справятся, мамашка хренова, сажать таких надо”. Тут и скорая подъехала, видно, заранее ее вызвала. Девушка из ИДН просит: “Может, для первого раза предупреждение? У нас никаких сигналов не зафиксировано! –  Нет, изымаем”. Полицейские сами в шоке, у инспекторши слезы на глазах, губы дрожат. Наша – скала. Айсберг. Увезли, даже матери не позволили с ними ехать. А начальница наша, когда мы вернулись, мне и заявляет: “Пишите протокол задним числом, типа вы на днях у них были, полный, мол, бардак, грязь повсюду, ну, сами придумаете”.
Кира всхлипнула.
– И тут я не выдержала. Наорала на нее, сказала, что Бог ее  непременно за это накажет!
 Вытерла слезы и без перехода:
 – Я не буду никаких приемных детей брать, ни за что! Чтобы с нами так не сделали.
Денис не сдержался:
 –  Вот с… самка собаки! Пойдем в комнату, Кира. Тебе лечь надо. Я тебе укол сделаю, иначе ты не уснешь.
–  Да, Денис Андреевич.
Алексей бросил удивленный взгляд на Дениса.
– Все нормально. Она так переводит себя из дружеских отношений в чисто деловые: врач-пациент.
Денис раскрыл свой “тревожный чемоданчик”, нашел нужную ампулу.
– Кира, ляг на бок, пожалуйста. Ну, вот и всё. Я пока на кухню пойду. Она минут через пять уснуть должна.
Алеша погладил Киру по волосам.
– Сейчас поспишь, потом будем думать. Давай-ка, ты перед сном лицо умоешь.
Алексей подхватил Киру на руки и понес в ванную. Кира обхватила его за шею.
–  Спасибо тебе, Лешик!
– Вот холодненькая, умойся и баиньки пойдем. Я сейчас кровать разберу,  ляжешь уже как следует. Утро вечера мудренее.

Чуть позже, когда Кира уснула, Алексей вышел на кухню к Денису. Тот не торопясь пил чай из любимой синей кружки. С тревогой взглянул на Алешу:
– Ты бы осторожнее с поднятием тяжестей был.
– Денис, я знаю, как поднимать надо, не за счет спины, а чтобы на ноги нагрузка приходилась.
–  Прости, это у меня профессиональное, сам понимаешь.
– Понимаю и ценю. Уф, ну и бред у них там твориться начал, раньше ведь всё нормально было.
– Чтобы работать в подобных организациях надо или обладать железными нервами, или не иметь сердца.
–  Я ее туда больше не пущу! Нафиг такую работу.
–  Здесь я с тобой согласен. Но если у них там всё так и останется, для Киры это будет серьезным ударом. Когда торжествует зло, когда оно царит безнаказанно, это не есть хорошо.
–  Так-то оно так, но что мы можем сделать?
– Что сделать? Мы с тобой точно ничего не можем, разве что в темном закоулке подкараулить и пригрозить. Но сам понимаешь, что эта идея так себе. Здесь нужно по-умному.  А что, закон позволяет поступать вот таким образом?
–   Я не знаю, это не моя епархия.
–   Эээ?
–   Ну, в смысле – не моя сфера деятельности.
–   Да, тут нужен специалист. Постой, у тебя же…
–   Ты имеешь в виду Дмитрия и его юристов?
–   Да, именно.
–   Как я сам не догадался? Вот прямо сейчас и позвоню, время позволяет.
Алексей отыскал в телефоне нужный номер.
–  Дима, извини, что поздно. Очень нужна твоя помощь, точнее – юристов. Речь идет о явном превышении должностных полномочий.
Через три дня со стороны вернувшегося с вахты мужа, при содействии юристов Дмитрия, была инициирована прокурорская проверка. Возможно, будет возбуждено уголовное дело.

11.
А у Алексея с Кирой состоялся серьезный разговор.
– Короче, на эту работу ты больше не пойдешь, по крайней мере в ближайшее время. Помнится, у тебя диплом на носу,  надеюсь, ты не забыла?
–  Ой, Лешка, похоже, что немного забыла. Надо срочно за дело браться.

Кира стояла у окна, вглядываясь в темноту за окном. Есть люди, которые любят лето, другие – зиму. Кире эти времена года казались скучными. То ли дело весна или осень! Осень и весна – суть  развивающиеся сезоны. Каждый новый день несет в себе превращения более или менее отчетливые. Тают снега, вздуваются мутными водами реки, прилетают птицы, распускаются цветы и листья. То, что было  подготовлено неподвижными днями зимы – все выливается в стремительный, все ускоряющийся поток, несущийся, как половодье. Осенние изменения не столь стремительны, но не менее неуклонны, катятся снежным комом с горы, наматывая на себя день за днем, унося ржавые листья и последние лоскутки тепла. И в течении дней Кира видела нечто похожее: ясный день неподвижен и ленив, он попросту скучен своей завершенностью. Только утром и вечером перемены открыты взору. В ненастную же погоду так и тянет подойти к окну и взглянуть на несущиеся низкие клочковатые тучи, на струи холодного дождя или хлопья мокрого снега, гадостно и уныло, но все-таки рано или поздно снова пробьется солнце сквозь облака, засверкают капли на ветвях, и снова ход времени станет незримым, уйдет в глубокие неявные слои.

За прошедшие дни буря в душе вроде улеглась. Жизнь шла в привычном ритме. Случившееся в опеке уже не казалось столь вопиюще ужасным. Это жизнь. Косая, исковерканная теми людьми, которые, по идее,  должны ее защищать. Но – так бывает.

Приехавшая с Антошкой Елена немного отвлекла Крутилиных от этой неприятной истории. Она рассказывала про успехи Антона в школе, про его всевозможные приключения. Алексей – про свое волонтерство, про то, как они пытаются решать некоторые проблемы, касающиеся инвалидов-колясочников. Пару раз сходили в гости к Алене с Денисом. Антошка возился с Машей и Дашей, чувствуя себя их защитником и покровителем.
А что касается приемного ребенка, нет – сейчас решать они ничего не будут. Идет Рождественский пост, потом Рождество, Святки. В конце января или в феврале они вернутся к этой теме. Возможно, вернутся. В любом случае Господь подскажет, по какому пути им дальше двигаться. Всё идет своим чередом.

Где зимой прячется весна? У подножья елей во мху, где зеленеет брусничник и  кислица.
Где весной уже родилось лето? В кустике калужницы или в россыпи одуванчиков – теплые солнышки с чуть горьковатым ароматом.
Где летом мы с тоскою обнаруживаем осень? Среди елей и сосен, где на иглах сиротливо лежат принесенные ветром желтые листики –  первые частицы осени.
Где осенью прорастает зима? Иней на травах утром – всходы первого снега. В тени как долго он не тает! Узорные льдинки на лужах.  И те же льдинки – как отзвук осени в апрельское утро.

В конце декабря Алексей и Кира стали подумывать, не рвануть ли им в Гольцово? Встретить с отцом Валерием Новый год, Рождество отпраздновать. Но с билетами на сайте РЖД была явная напряженка. Остались в городе, да и хорошо. Девочки Дениса и Алены подросли,  не помешают отмечать праздники.

12.
А потом случился тот февраль, о котором мы уже не забудем.

Алена ворвалась утром, когда Алексей уже ушел на тренировку. Коляска с Дашуней, Маша рядом, пара пакетов, за спиной рюкзак.
–  Кира,  Денис пропал!
–  Что случилось? Толком говори. Проходите, раздевайтесь.
–  У меня полчаса. В двух словах: Денис в понедельник отбыл в командировку. Мне никаких подробностей не сообщил, только сказал, что всего на три дня. Два дня звонил, байки всякие травил. На третий звонка не было. Я ждала его утром, хотя бы известий каких-то. Днем позвонила на отделение, оказывается, командировка в Белгород и дальше. Никто ничего не знает. Я еду туда.
–   Ален, может просто с телефоном что-то… или…
–  Кир, я знаю, что делаю. Мне надо ехать. Это не обсуждается. Девчонок я хочу у тебя оставить, не возражаешь?
 –  Нет, конечно. Разберемся. Если ты чувствуешь, что надо спешить…
–  Вот здесь вещи какие-то, ключи от нашей квартиры, запасной комплект. Мало ли что. Кота соседка кормить обещала. Алексей где?
–   На утренней тренировке.
– Привет передашь, расскажешь всё. Молитесь за меня, за Дениса. Отцу Валерию позвоните, пожалуйста, пусть он тоже.
 – Обязательно, я в наш храм сегодня же схожу, наших батюшек попрошу помянуть. Погоди, я тебе сейчас… – Кира рылась в верхнем ящике комода, – вот, смотри, это святой Лука, епископ и врач. Он в двадцатом веке жил. Оперировал, писал научные труды по медицине, служил в храме. Мы молились ему, когда отец Валерий болел, помнишь? Большая икона вон там, на полочке стоит, а эту нам кто-то дал, маленькая, бумажная, я ее в молитвослов положила, сейчас вдруг  вспомнила.
–  Кира. Я не знаю. Я не умею.
– Ты проси его, как мы людей просим нам помочь, своими словами, не по книге. Так можно и нужно. Нам Алешин крестный это объяснил еще в самом начале. В таких ситуациях… на людей мало надежды. Только на Бога и остается уповать.
–  Да, конечно. Как ты сказала, Лука?
–  Да, Лука Симферопольский и Крымский. Так.
–  Спасибо, мне пора.
Кира и Алена обнялись. Кира перекрестила подругу.
–  Ангела-Хранителя в пути. Всё будет хорошо.
Кира распаковала девчоночьи вещички, умыла, посадила завтракать. Машенька что-то понимала, молчала, таращила глазенки. Иногда прерывисто вздыхала. Младшая жалась к ней, но тоже не плакала. У Крутилиных они бывали часто, даже свой ящик с игрушками стоял под столом в маленькой комнате.
Когда вернулся Алексей, девчонки копошились с игрушками, Кира прикидывала, что из продуктов надо еще купить.
–  О, какие у нас гости! Здравствуйте, девчата!
Маша и Даша подбежали к Алеше, младшая залезла на руки, Маша серьезно сообщила:
–  А мама поехала папе помогать.
Алеша перевел взгляд на Киру.
–  Кира, что-то случилось с Денисом?
Кира показала глазами в сторону кухни. Алеша спустил Дашу на пол.
–  Идите, пока шуруйте сами, мне после улицы переодеться надо, душ принять. Я потом с вами обязательно поиграю.
Кира и Алеша вышли на кухню. Кира села на стул, Алеша прислонился к косяку:
–  Что?
–  Денис пропал, Алена его искать поехала.
Алеша присвистнул:
–  Так всё серьезно?
–  Похоже, да. Алена у нас не паникер. А тут сорвалась и помчалась.
–  Помоги, Господи. Сейчас дяде Валере позвоню.
–  Да, Алена как раз просила. Я в наш храм схожу, к отцу Сергию.
–  Обязательно. И вот еще: ты помнишь Ванину маму, Дарью?
– Помню, конечно, не очень отчетливо, но думаю –  узнаю, если увижу. Ах, конечно же! Она-то не может Дениса не помнить, он Ваньку спас, можно сказать.
–  Вот, ее нужно попросить помолиться. А ведь у меня, скорее всего, ее телефон сохранился. Я старые контакты редко стираю. Сначала ей позвоню, потом отцу Валерию.
–  Хорошо, я еще подумаю, кого можно из знакомых попросить.
– А как она собирается мужа искать, она хотя бы примерно знает, куда он двинулся?
– Я так поняла, что  поедет сначала в Белгород, в тот госпиталь, куда он был командирован. А там по обстоятельствам.
–   Просто слов нет. А девочки как?
–  Вроде нормально. Так всё быстро развернулось, мне кажется, что они ничего не поняли.
–  Ладно, будем решать задачи по мере их поступления.

13.
Поздно вечером,  почти ночью, когда они уже легли, и Кира стала засыпать, Алексей внезапно сел в постели. Кира хорошо знала эту его привычку, знакомую ей еще с больничных времен. Лишенный возможности ходить, Алеша использовал эту позу, когда ему надо было обдумать что-то серьезное. Когда садиться не давал гипс на ногах, хотя бы приподнимался на локтях, подпихивал повыше подушку, чтобы голова приняла “рабочее положение”, как он выражался.
Кира продолжала лежать. Возможно, мужа волнуют проблемы, связанные с его работой,  тогда это ее не коснется.
–  Кира, я вот что подумал… – начал было Алеша и замолчал.
Кира повернулась к нему, помедлила чуть и тоже села. Судя по всему, разговор предстоял серьезный. Снова проснулась тревога, немного улегшаяся только к вечеру, почти полсуток спустя после отъезда Алены. Как она там? Добралась уже до Белгорода?
–  Смотри, как интересно выходит: сначала я хотел “об тебя поныть”, какие, мол, мы нехорошие – вспоминаем про горячую молитву, только когда жареный петух клюнет. Когда  или с нами, или с близкими что-то случается. Вот, как сейчас, к примеру. А потом понял, что опять неверно ставлю вопрос. У меня это бывает. Если мы не молимся, когда всё хорошо, значит, Бог нам не очень-то и нужен. Точнее, он нужен в обстояниях, как дядя Валера выражается. И он же, кажется, говорил – а иначе от кого я еще мог это услышать, – что любая молитвы должна начинаться с благодарности. “Слава, Тебе, Боже!” И выходит, что Денисова мама, про которую он нам неоднократно рассказывал, ближе к Богу, чем мы такие все из себя православные. Она за всё благодарит, за любую мелочь. У нее всё вокруг – источник радости. Как и у нас должно бы быть. Только мы знаем, что в начале всего стоит Творец. А  она или не помнит, или ей про это никто не говорил. Да и неважно. Всё равно – она правильно поступает, а мы – нет. Мы снова и снова про это забываем. Если у нас всё хорошо – мы забываем о Боге.
–  Я всегда говорила, что ты мудрее меня. Так и должно быть. Думать-то я и сама о многом могу, но четко сформулировать у меня не получится.
–  Не надо меня хвалить, пожалуйста. Я понимаю, что ты не иронизируешь. Или я неправ?
–  Прав, конечно.  Я абсолютно серьезно сказала.
– Ну, значит, всё равно не надо. Излишними похвалами ты меня награды на Небесах лишаешь. Сейчас я, пожалуй, действительно, немного мудрствую. Но я чувствую себя не в своей тарелке, когда мне так говорят. Кир, не сердись, я не хочу тебя обидеть! Хотя… помнишь Елену, как она предложила отвечать: “Я стараюсь. С Божией помощью”. Можно так реагировать. И все-таки, все-таки…
–  Я не сержусь, приму к сведению. Помню, в детстве я не выносила, когда меня мама хвалила, мне это каким-то подвохом казалось. Ладно, с этим понятно. А вот про молитву – что же нам теперь, не молится вообще? Ты же не это имел в виду?
–  Да, ну, Кир, не придуривайся! Молиться, конечно. И за Алену, и за Дениса, и свои правила вычитывать, – последнее слово Алеша сказал с какой-то неясно-иронической интонацией, – если мы действительно к Нему обращаемся, а не какой-то нудный урок повторяем. Слава Богу за всё!
– Слава Богу за всё! Только мы благодарить Бога должны за то, что на нас лично сваливается, а не думать так в отношении другого человека. Так ведь? Господи, помоги Денису и Алене. Да, я ей с собой иконку Луки Крымского дала, не помню, откуда она у нас такая маленькая образовалась?
–  Так мы ее из Черногории привезли. Забыла?
– Точно! В тех краях он ведь очень почитаем. Святителю отче Луко, моли Бога о нас всех.

14.
Уже к вечеру Алена оказалась в прифронтовой зоне. Искала по госпиталям, по пунктам первичной обработки и сортировки раненых. Искала среди врачей и среди бойцов. Расспрашивала. Она чувствовала, что Денис жив, но ему плохо, и надо торопиться. Откуда взялось это ощущение,  времени разбираться не было.
 Она нашла мужа рано утром второго дня, среди других раненых под стеной полуразрушенной хаты. Видно, их туда притащили, а дальше… Кто-то был в сознании, но не мог двигаться. Кто-то лежал, уткнувшись лицом в землю. Непонятно, живой еще или уже двухсотый. Денис сидел с закрытыми глазами и с хрипом дышал. Алена не могла оценить тяжесть его состояния, главное – жив. Выбежала на проселок, остановила проезжавшую машину, буквально кинувшись под колеса.
–  Здесь раненые, их надо срочно эвакуировать!
Потом она металась по госпиталю, куда, наконец, вывезли всех живых. Искала, где находится Денис. Его уже забрали в операционную. Алена отодвинула медсестру, ринувшуюся ей наперерез. Подбежала к врачам:
–  Руки, руки спасите, он хирург!
(Пока ждали транспорта, она бегло осмотрела мужа, кроме изуродованных рук других повреждений не  заметила).
–  Давно его ранили? – главный из врачей мельком глянул в сторону Алены.
–  Не знаю, он в среду не вышел на связь, сегодня суббота.
–  Я понял, выйдите отсюда, в операционной не должно быть посторонних.
Алена вышла из блока, села на пол, прислонившись спиной к перегородке. И впервые вспомнила про дочерей, как-то они там?
Закрыла глаза. “Не думать, не думать!” Вспомнила про иконку, которую перед отъездом дала ей Кира. “Лука, миленький, ты же сам хирург, понимаешь, что без рук хирургу никак! Лука, пожалуйста!”
Когда через два часа врач вышел из операционной, стягивая маску с лица, Алена так и сидела на полу.
–  Эй, как вас там? Вставайте!
Алена раскрыла глаза, поднялась, с трудом распрямляя затекшие ноги. Молча смотрела на него, боясь задать самый главный вопрос.
– Надеюсь, всё будет хорошо. Заражение вроде не успело начаться. Черное – это просто копоть. Будет работать. Через некоторое время. Швов много наложили. Вы хотите его забрать? Я не возражаю. К утру он от наркоза полностью отойдет. Можете ехать. Пропуск и сопроводительные документы я выпишу. Повезло коллеге, что у него такая самоотверженная жена. В противном случае – всё окончилось бы много хуже. Счастливо добраться.
Одна из санитарок потянула Алену за руку.
–  Пойдемте, я вас в каморке до утра устрою, поспите немного.
Алена молча кивнула. Кажется, она не поблагодарила врача, но на нее напало какое-то отупение.

 Алена сидела у койки Дениса, когда тот проснулся. Взглянул на жену с недоумением:
–  А ты откуда здесь? Или у меня галлюцинации? Да температуры вроде и нет, – хотел поднести руку к лицу, чтобы пощупать себе лоб. Обе кисти плотно забинтованы.
–  Алена, что у меня с руками?  Только не ври.
–  Врач сказал, спасли они тебе руки, сможешь работать.
–  Ох, ни фига ж себе за хлебушком сходил! – повторил любимую присказку.
– Мы сегодня домой едем. Документы уже у меня. Сейчас найдем тебе какой-нибудь прикид и двинемся.
–  А Маша с Дашкой где?
            –  У Киры.

15.
Звонок в квартиру Крутилиных раздался около шести утра. В такое время суток от внезапных гостей ничего доброго ждать не приходится. Генетическая память услужливо подкидывает нам образ – срочная телеграмма с пугающим известием. Хотя телеграммами сейчас мало кто пользуется. Да и чаще всего их содержание передают по телефону. Хотя, если телеграмма на адрес, то звонить могут разве что на стационарный аппарат, а их уже почти не осталось. Все это мгновенно промелькнуло у Киры в голове, пока она, завернувшись в плед, шла к входной двери. Щелкнула замком, не спросив, распахнула. У порога стояла Алена с каким-то странным выражением на лице. Сердце у Киры ухнуло вниз.
–  Что? Что-то с Денисом?
–  Денис дома, с ним всё хорошо. Я вот тебе ребенка привезла.
Раньше Кира не понимала, почему пишут: “раскрыл рот от удивления”. Теперь она стояла у двери, хотела что-то спросить и застыла, не произнеся ни звука. Алена сделала шаг вперед и в сторону. За ней стоял замурзанный маленький человечек. Похоже – девочка лет трех-четырех. Темные волосики, заплетенные в две жидкие косички, испуганные темные глаза, большой обветренный рот. Рукава куртки, явно со взрослого плеча, были подвернуты до локтей, а подол болтался ниже колен, почти доставая до сбитых розовых сапожек.
Кира присела на корточки.
–  Я – Кира, а тебя как зовут?
–  Юля.
–  Пойдем к нам, Юля! – Кира протянула руку, девочка доверчиво вложила в нее свою ладошку. Холодные липкие пальчики.
В голове у Киры вертелось: “Вымыть, накормить, уложить спать”.
Алена между тем, скинув рюкзак, дорожную одежду и обувь, осторожно прошла в маленькую комнату, где спали Маша с Дашей. Стояла, смотрела на дочерей, поправила им одеяло. Маша приоткрыла один глаз: ”Мамочка” и отвернулась к стене. Алена вышла в прихожую.
– Соскучилась. Ладно, пускай пока спят. Сейчас я для Юли подберу что-нибудь из Машкиных вещей.
Кира раздела девочку, понесла в ванную, включила теплую воду. Набрала немного. Юля, кажется, не вполне понимала, где она и что с ней делают. Сидела на дне ванны, смотрела на струю, льющуюся из крана. Кира выскочила в комнату, растолкала Алексея:
–  Вставай, мне твоя помощь нужна.
Алеша сел, помотал головой, посмотрел на часы.
–  Что случилось?
–  Потом. Присмотри в ванной за Юлькой.
–  Господи! Какая еще Юлька?
–  Маленькая, я боюсь ее одну там оставлять.
Алеша пожал плечами.
–  Хорошо, – и пошел за Кирой.
Кира вытащила с антресоли большое махровое полотенце, Алена принесла детские вещи. Они были чуть велики, но не важно.
Еще через десять минут отмытая Юлька, закутанная в полотенце, сидела на Алешиных коленях, закрыв глаза, прислонившись к его плечу.
–  Покормить ее или сразу спать уложить?
–  Мы ели вчера днем. Да и то, она кусок хлеба сжевала и сказала, что больше не хочет.
–  Значит, немного покормить стоит. Посмотрим, что у меня есть. Котлеты, йогурт. Для перекуса сойдет.
–   Юля, надо поесть.
Не открывая полностью глаз, девочка съела котлету, выпила йогурт.
–  Пойдем спать, малышка. Утро вечера мудренее.
Кира уложила Юлю в кровать, укрыла одеялом, тихонько погладила по голове.
–  Спи, маленькая!
Алеша, уже вполне проснувшийся и даже одевшийся, сидел на кухне над чашкой кофе. Алена доканчивала котлеты. Кира села напротив:
–  А теперь, пожалуйста, объясни, что происходит.
–  По порядку, если можно, – добавил Алеша.
– Если без подробностей, нашла я Дениса у какой-то хаты, точнее, у ее развалин. Их там несколько человек было. Сам вроде целый, только руки покалечены.
–  Руки?! – охнула Кира.
–  Вроде починили, обещали, что работать сможет. Это уже в госпитале. Как-то мы их оттуда всех вывезли, живые которые. Нас потом отпустили домой, там тяжелыми госпиталь забит. Едем мы уже в нашу сторону. Дорога разбита, вокруг груды кирпича, всё еще дымится. Старые развалины, новые. Видим, бредет по дороге ребенок. А уже темнело. Ребенок – в тряпье каком-то, в руке сумку держит. Видела бы ты! Мне вообще сначала показалось, что это призрак, что ли. Шофер выскочил, девчонку – это мы потом поняли, что девочка, – под мышку, к нам в кабину закинул. И мы дальше помчались. Ну, громко сказано. Выехали на нашу территорию. У нас борт через полчаса. Мы шофера спрашиваем, что, мол, с ребенком делать?
“С собой забирайте. У них там вообще полный бардак, фронтовая зона. У нас ненамного лучше. Беженцы, раненые. Куда ее? В полицию? Сунут в приют, родных сейчас никто искать не станет. А вы там придумаете. Нет, конечно, можем и в участке оставить”.
 А мелкая ко мне прижалась.”Не хочу в приют, домой хочу!” Ну, вот и привезли.
Алена взяла кружку с горячим чаем, обхватила обеими ладонями, словно пытаясь согреться.
– Кир! Я, конечно, к себе думала ее взять. Но мне сейчас Дениса выхаживать надо, и с моими как еще они уживутся?  Получается, глупость мы сделали, я теперь это сама вижу. Но что теперь, обратно везти?
– Ты даешь, подруга! Значит, ты решила вот, что я справлюсь. А к тому же, своих всё равно Бог не дал. Бред какой-то. Каким местом ты думала, когда решалась ребенка украсть?!
– Не знаю, каким. Я так была рада, что Дениса нашла, вытащила, что больше ни о чем думать не могла. Борт вот-вот улетит, следующий, может, через неделю. Что делать? На дорогу опять высадить?! Или пусть шофер сам разбирается? Так ему срочно назад надо было.
– А Кира сможет. Так ты решила? Или ты меня облагодетельствовать надумала?
–  Говорю же,  к нам хотела.
– Стоп, Кира, охолони, – прервал дискуссию Алеша, – помолчите обе. Вы меня с мысли сбиваете.
На кухне воцарилось молчание. Наконец, Алеша поднял глаза, посмотрел на Киру, потом на Алену.
– Глупость очевидная. Но что сделано, то сделано. Видно, это было Господу угодно. Так бы крестный сказал? Обратно не повезем. Ален, ты говорила, что у нее сумка была. Что в ней?
–  Я не смотрела. Забыла совсем, не до того было.
–  Так  сумка-то где?
Алена потерла лоб, припоминая, куда она могла ее запихнуть.
–  Скорее всего, у меня в рюкзаке.
–  А рюкзак где?
–  Рюкзак… Я, когда Дениса домой доставила, вроде его со спины не снимала. Здесь у вас должен быть, где я раздевалась.
– Так иди посмотри! – Алеша уже начинал сердиться.
Через пару минут Алена принесла потрепанную детскую сумочку с поняшкой и протянула Алексею. Тот вывалил содержимое на стол:
– Так, посмотрим…
Крошечный пупсик, заколки для волос, носовой платок.
– О, глядите, пакет с бумагами! Документы. Так, свидетельство о рождении. Замечательно. Не ожидал, что сразу повезет. Кира, поскольку я в семье мужчина, я всё решаю сам. Цитата. Неважно. Сделаем так: ребенка пока оставляем у нас, ищем родных с помощью Дмитрия и его команды. Они что-нибудь придумают, как это оформить. Иначе ни в поликлинику не сунешься, вообще – никуда. Алена, а вы ее расспрашивали, откуда она, кто родители?
–  Нет, не до того было.
– Кира, я надеюсь, что ты свою психологию не для галочки учила. Вот и подтверждай квалификацию. Видишь ведь, ребенок явно не в себе. Как там оно у вас называется, посттравматический синдром?
– Да, ПТСР. Но не у нас, а вообще, – рассердилась Кира, – Алеш, а ты подумал, я к ней привяжусь, полюблю, а потом отдавать?
Кира еще не кончила говорить, но уже поняла, что ее занесло не туда. Алешины глаза прищурились, как у кота, готового к драке. Сейчас он скажет что-то ужасное! Но в последний миг Алексей скрутил в себе гнев, опустил голову, резко выдохнул. Воцарилось тяжелое молчание. И длилось оно минут пять, не меньше.
Наконец, Алеша хлопнул себя по коленям, встал.
–  Всем спасибо, все свободны, – как в фильмах про великих режиссеров.
Алена пообещала прийти за девчонками часа через два-три. Пусть выспятся нормально, позавтракают.
Алеша закрыл за Аленой дверь. Вернулся на кухню. Кира сидела, скрестив руки на столе, положив на них голову и тихо что-то шептала. Когда Алеша подошел поближе, то увидел, что лицо у нее мокрое от слез, она слизывала их с губ и повторяла: “Господи, помилуй!”  Алеша сел рядом, погладил ее по волосам.
– Кир, я тоже этого очень боюсь, но отступать уже поздно. Сколько бы девочка у нас ни прожила, ей должно быть здесь хорошо. Ты согласна?
–  Да, Лешик. Нельзя пытаться уйти от будущей боли.


16.
Дмитрий смотрел на Киру и Алешу с каким-то неопределенным выражением, больше всего оно было похоже на изумление, смешанное с восхищением.
– Кира Федоровна, у нас много сотрудников, но ваша семья не перестает преподносить нам сюрпризы. Ни с кем у нас нет…
–  Столько геморроя? – подсказал Алексей.
Дмитрий хмыкнул и рассмеялся:
–  Нет, это слово не совсем подходит.
–  Не понос, так золотуха? – высказала свое предположение Кира.
Дмитрий уже вытирал слезы с глаз:
– С вами всегда очень интересно. Какие-то приключения, как в хорошем романе. Я сам себе завидую подчас! – он посерьезнел. – Значит, что мы имеем? Есть ребенок и его свидетельство о рождении. Надо знать, где, приблизительно его подобрали. Это одна сторона дела, касающаяся поисков родных Юли.
– Я сейчас Алене позвоню, они с Денисом должны знать, по карте посмотрят. Значит, на той стороне и у нас, какие ближайшие населенные пункты.
– Да, теперь второй вопрос. Вам, Кира Федоровна, надо выправить какие-нибудь документы, чтобы вы могли выступать законным представителем девочки. Это делается через органы опеки. Вы говорили, что имеете документ об окончании ШПР, думаю, это будет к месту. Но ребенок не находился и не находится в базе. Надо придумать вам родство, что ли. Озадачили вы нас. Придется искать обходные пути. Подведете вы меня под монастырь или под статью.
–  Мы за вас, Дима, всю оставшуюся жизнь молиться будем.
Дмитрий с сомнением покачал головой.
– Ладно, попытаемся вам помочь. Дело благое. Но вы меня с вашей дочкой познакомите?
Кира на мгновение замерла. А ведь и вправду, Юлька теперь их приемная дочка. Как бы в документах эту связь ни называли.
–  Да, пойдемте, конечно. Она в комнате играет.
Юля сидела на ковре у дивана и перебирала игрушки в ящике с Маши-Дашиным хозяйством. Она подняла глаза на вошедших, но ничего не сказала.
– Здравствуй, Юленька, – сказал Дмитрий, присаживаясь на диван, – мы вот будем твоих папу-маму искать. Ты знаешь название своего города или деревни, где вы жили?
–  Маму искать не надо.
–  Почему?
– Она умерла. Так тетя Люба сказала. У мамы вот тут, – девочка показала на свою ключицу, – дырка черная была. Мама лежала и меня не слышала. А потом тетя Люба пришла и меня к себе забрала.
–  А папа?
–  Папа еще раньше ушел и не вернулся.
Судя по разговору, Юля вполне соответствовала своим четырем годам, только рост маленький, года на три.
–  Значит, папу поищем. Так не знаешь, где вы жили?
–  Не помню. В селе. Тетя Люба так говорила.
–  А дом у вас был большой или маленький?
– Большой, мы высоко жили, по лестнице ходили. А потом ракета прилетела, прямо в дом,  и мы у тети Любы стали жить в сарайке.
 Юля доверчиво отвечала Дмитрию, но смотрела в сторону. Кира стояла рядом и очень волновалась, что Дмитрий затронет какую-то опасную тему. Но тот был очень осторожен. Можно подумать, что он имел богатый опыт общения с детьми, вывезенными из зоны боевых действий.
–  А речка у вас в селе была?
–  Нет, только пруд, большой. И еще маленький.
–  А в садик ты ходила?
–  Немного, осенью, потом мы уже у тети Любы жили, там садика не было.
–  Юленька, а ты в куклы играть любишь?
–  Не очень. У меня мишка был, папин еще.
– У меня тоже в детстве папин мишка был. Урчать умел, когда его переворачиваешь.
 
Алеша тронул Киру за плечо, поманил в прихожую.
–  Знаешь, что мне пришло в голову? Искать там, на той стороне смысла нет. Там и людей-то почти не осталось. А вот если с нашей в приграничных населенных пунктах – в школе, в больнице, на почте – оставить номер телефона для связи. Вдруг, кто девочку искать станет.
–  Да, надо Дмитрию подсказать.

 17.
Расшевелить Юлю пока не удавалось. Она была похожа на маленькую старушку. Послушная, тихая, молчаливая. Никаких видимых эмоций – ни страха, ни радости. Когда Кира гуляла с ней на детских площадках – копалась обычно в песочнице, в игры не вступала. На вопросы отвечала очень коротко, больше молчала.
Кира ходила с ней в игрушечные магазины, предлагала что-нибудь себе выбрать. Юля равнодушно смотрела и на кукол, и на зверей, и на Лего – пожимала плечами.
Алена принесла краски и пластилин. Юля спряталась за Киру, словно не узнавая. Кира положила подарки на стол в маленькой комнате, поманила Алену на кухню.
–  Не будем подсматривать, пусть сама всё изучит.
–  Может, она и вправду меня не узнала? И одежда там у меня совсем иная была, волосы под платок убраны, без макияжа.
–  Может быть. Как у Дениса дела?
– Часть бинтов уже сняли, разрабатывает кисти, пальцы. У них в больнице собираются новое отделение открыть. Раненых станут привозить из зоны СВО. Денис написал заявление на перевод.
–   А ты как к этому?
–   Я? Положительно. Иначе, боюсь, опять в командировки проситься будет.
–   Да, одного раза тебе хватило.
–  Более чем. Жизненный опыт обогатился в разы. А Дмитрий ничего нового не сообщал?
– По поводу Юлькиных родных – ничего. Для меня привез странную бумаженцию, типа постановления об учреждении опеки над несовершеннолетней имярек. Откуда-то из тех краев. Выглядит не очень убедительно, на мой взгляд. Но для поликлиники, возможно, и сойдет. Обещал попробовать на ее основании у чиновников что-нибудь более серьезное выписать где-то в области. Кажется, он уже готов нас убить, но пока сдерживается.
–   Да, вы с Алексеем люди весьма креативные, в фантазии вам не откажешь.
–   А ты лучше? Кто первоисточник сего процесса?

Кира несколько раз советовалась с отцом Валерием, как ей “оживить” Юлю. Тот дал несколько дельных советов. Хоть он и не был психологом, но богатый жизненный опыт и здоровое чутье деревенского жителя подсказали ему верное, как оказалось впоследствии, решение:
“Привлекай дочку к домашним делам. Мыть посуду, печь пироги. Чистить картошку, не бойся давать в руки инструменты. И Алеша тоже пусть просит ее помогать. Она будет ощущать, что ее помощь в доме важна. Она – член вашей семьи, и у нее есть свои обязанности.
Еще вот что. Люди, жившие долго в зоне боевых действий, могут чувствовать неуверенность в завтрашнем дне. Они никак не могут повлиять на свое будущее. Не могут его контролировать. Мы-то с вами знаем, что все в руках Господа. Но это другой уровень. Создайте Юле жесткий режим, нарисуйте картинки, повесьте на стену. Что за чем следует. Всё время сверяйтесь с расписанием, жизнь должна быть предсказуема. Заведите ритуалы: определенная песня перед сном, порядок умывания. Всё, что может стать неожиданностью, обсуждайте заранее. Если надо что-то поменять, спрашивайте согласия. Сюрпризы тут совсем не нужны. Обнимайтесь больше. Юлю, друг друга у нее на глазах. С водой, в воде играть хорошо. Может, вам снова на дачу поехать? Там лес, озеро, поле. Букашки-мурашки, грибы-ягоды”.

На этот раз на даче жила более обширная команда. Алена, Маша, Даша, Кира, Алеша, Юля. Денис приезжал на выходные, если получалось. Он уже начал работать в новом отделении, хотя операции сам пока не делал. Дмитрий достал где-то специальный крем, рассасывающий рубцы, Денис смазывал им свои руки, делал различные упражнения, даже возобновил игру на гитаре.

В какой-то счастливый день Алешу осенило:
– Может, нам Ваню пригласить с компанией, на мотоциклах покатаемся, – Алеша умильно склонил голову к плечу, – да, Кирочка?
– Почему бы и нет? – Кира вспомнила свое знакомство с байком два года назад.  – Только Юлю надо заранее подготовить. Мир должен быть предсказуемым. Так отец Валерий советовал?
–   Да, я тогда Ване позвоню, спрошу, если они согласны, начнем подготовку.
Ваня с радостью согласился, обещал приехать через несколько дней.

Алена с дочками и Кира с Юлей отправились по деревне в поисках мотоциклов. Обнаружили старый драндулет с коляской, еще советских времен.
–  Юль, смотри, это такой старый мотоцикл. Он тебе нравится? Хотела бы на таком покататься?
Юля замотала головой. Пошли дальше. На соседней улице стоял небольшой спортивный байк. Рядом парнишка разложил на скамейки всевозможные инструменты. Кира подмигнула парню:
–  Можно, мы посмотрим?
–  Смотрите, не жалко.
Кира показывала девочкам разные ключи и отвертки. С этими предметами Юля была уже знакома. Потом переместились к самому мотоциклу.
–  Можно девочке его потрогать?
–  Пускай, небось не развалится.
Юлька провела пальцем по колесу, тронула сиденье.
–  Хочешь посидеть?
Юля с испугом и недоверием посмотрела на Киру, на Алену, на парня. Кивнула.
–  Хочу.
–  Можно, она немного посидит?
–  Вы только аккуратнее, чтобы не упала, – заботливо предупредил хозяин.
Несколько секунд Юля сидела в седле, держась за руль, потом стала слезать.
–  Хватит, домой хочу.
–  Ну, домой, так домой.
Ближе к вечеру пошли на озеро. Юля уже не боялась бегать по водичке, “плавать” на руках у Алеши или Киры. У ребенка стало просыпаться здоровое детское любопытство. “А что это? А почему? Зачем? Как называется?” Кира уже несколько раз слышала ее смех. У Маши ловко получалось рассмешить Юльку, тогда хохотали все трое.
Наконец, в субботу приехали Ваня и Катерина.
–  Ну, девчата, кто хочет кататься?
Машенька запрыгала:
 –  Я! Я хочу!
Дашуля спряталась за маму. Юля большими глазами смотрела на сверкающую машину.
– Юль, поедешь со мной? – ласково спросил Алеша, почти уверенный, что малышка откажется. Но Юля кивнула, правда, не очень решительно.
Алеша усадил Юлю перед собой и тихонечко, со скоростью пешехода, повел машину по улице. Кира шла рядом, внимательно наблюдая за выражением лица девочки. Поймала взгляд Алеши, кивнула – можно побыстрее.
И тут Юлька завизжала. В первое мгновение Алеша напрягся, но почти сразу понял, что это визг восторга. Сделав небольшой кружок по деревне, вернулся к дому.
–  Что, понравилось?
Юлькины глаза сияли от восторга.
–  Еще хочу! Я вспомнила, меня папа тоже катал, когда я маленькая была.
–  Ну, что мама, мы еще немного поездим? – Алеша вопросительно посмотрел на Киру.
–  Давайте, только не очень быстро.
Когда Ваня с Катериной собрались уезжать, Алексей крепко пожал им руки, а Кира обоих обняла.
–  Ребята, вы сделали просто чудо! Юлька визжала от радости! Первый раз за все эти месяцы.

А вечером Юля зарыдала. Кира взяла ее на руки, прижала к себе, но не старалась успокоить. “Плачь, маленькая, плачь, ты столько это в себе копила, держала. Пусть всё выходит”.
Алена поднялась по лестнице, заглянула в стеклянную дверь.
–  Помочь?
Кира махнула рукой:
 –  Всё хорошо, ей надо выплакаться.
 Носила по комнате, напевала детские песенки: про резинового ёжика, про сундук с Иваном Петровым. Алеша предлагал:
–  Давай, я тебя подменю.
–  Не надо, мне не тяжело. Сделай нам чаёк, если не трудно.
Наконец, Юля стала всхлипывать все реже и реже.
–  Пойдем, личико умоем!
–  Пойдем.
–  Чай с сушками пить будешь?
–  Буду.
Алеша принес снизу чайник, чашки, сушки, вазочку с вареньем.
–  Давайте, девушки, приступайте.
–  А ты?
–  И я тоже.
После этого дня Юля окончательно перестала дичиться, подружилась с деревенскими девочками, озорничала, капризничала. Всё, как полагается.

18.
Денис, Алена и Кира сидели в беседке. Даша и Маша играли с соседскими детьми, Алеша с Юлей бродили по заросшему саду, окружавшему дом.
–  Кира, обрати внимание на Алешу, что он делает, – Денис уже достаточно давно наблюдал за ними.
Кира повернулась вместе со стулом, чтобы было удобнее смотреть.
– Юля, закрой глаза, держи меня за руку. Пойдем путешествовать. Видеть будешь своими ножками. Ты сандалики сняла?
–  Да.
–  Где мы сейчас?
–  На тропинке.
–  Как ты узнала?
–  Земля мокрая, холодная. Не очень холодная.
–  Хорошо. А сейчас что под ногами?
–  Травка.
–  Какая?
–  Теплая.
–  Ладно, дальше идем. Что здесь?
–  Тоже травка.
–  Такая, как там была?
–  Нет, здесь ее подстригли, она не такая длинная.
–  Хорошо, а здесь?
–  Здесь тоже трава, но опять другая.
–  Какая?
–  Холодная.
–  Как ты думаешь, почему она холодная?
–  Ей холодно.
–  Ладно, а почему ей холодно?
–  Солнышко её не греет.
–  Верно. Здесь тенек. Пошли дальше. Рассказывай, где мы идем.
–  Камушки теплые и гладкие.
–  Верно, а где у нас в саду такие камушки?
–  У беседки.
–  Молодец! Идем дальше?
–  Идем.
–  По чему идем?
–  По плиткам. Они есть теплые и есть холодные. Тоже, наверное, на солнышке и в тени.
–  Правильно.

– Смотри, Кира, этому приему учат психологов курсе на пятом, да еще и за деньги. Человек, побывавший в какой-то травмирующей ситуации, находится как бы вне своего тела. Его надо вернуть в себя. Я читал об этом статью. Алеша это и делает с Юлькой. Думаю, он сам до этого дошел.
– Нам отец Валерий говорил, что Юльке надо помочь вернуть ощущение устойчивости и предсказуемости мира. А про это он не упоминал.
–  Ну, вот видишь!
– Кира! – вдруг вспомнила Алена. – Мы с тобой когда-то рассуждали, что человек, много чего хлебнувший в жизни, становится более чутким.
–  Да, более зорким и более внимательным. Было дело.
–  Вот нам и подтверждение. А что это он еще придумал?
Алеша тихонько подводил Юлю к высокому толстому пню, стоявшему на краю леса.
–  Юля, внимание. Глаза не открывай.
Алексей взял Юлю под мышки и поставил на пень.
–  Осторожно, не двигайся, держи меня за руку.
Алеша встал совсем рядом, чтобы в случае чего успеть подхватить ребенка.
–  Где ты стоишь, Юля?
Юля, не сходя с места, поводила пальцами ног поверхности пня.
–  Это что-то деревянное. Знаю, это, наверное, тот большой пень у леса.
–  Угадала.
–   А как тебе на нем стоять, страшно?
–  Чуточку. Он высокий, я помню.
–  Так. А теперь самый главный фокус. Ты держишь мою руку?
–  Держу.
–  А с какой я стороны от тебя?
–  Спереди. Я слышу.
–  А теперь ты должна прыгнуть вверх и вперед. А я тебя поймаю. Ты сама себе командуешь. Глаза не открывать. Договорились?
–  Да. Сейчас.
Юлька сосредоточенно переступила с ноги на ногу, немного поколебалась.
–  Раз… два…  два с половиной… два с четвертью. Три!
И, отпустив Алешины пальцы, рванулась вверх и вперед. Алеша поймал ее в верхней точке, прижал к себе, опустил на землю.
–   Можешь глаза открыть, – засмеялся Алексей, – понравилось?
–  Да, давай еще!

Денис покрутил головой:
– Вот это вообще невероятно – то, что вы сейчас наблюдали! Огромное количество и детей, и взрослых не в состоянии выполнить это упражнение на доверие. И самое удивительное, что Алексей всё это из своей головы берет! Каким-то невероятным внутренним чутьем их изобретает, выбирает единственно верный путь. Из него бы отличный психолог получился. Учись, Кира!

За обедом Кира спросила Алешу:
–  А как ты все эти задания для Юльки выдумываешь?
–  Я тоже себе иногда этот вопрос задаю. Я стараюсь представить, что бы мне помогло в какие-то сложные моменты жизни. Вот мы сегодня босиком ходили. Это я тоже через себя пропустил. Я с таким наслаждением хожу без обуви! Мне кажется необходимым запомнить прикосновение травы, камней, досок. Такое счастье, что я могу снова всё ощущать.  Мне нужно в себе это сохранить, чтобы потом…
Алеша замолчал. Кире показалось, что он не решился сказать что-то типа: “Если мне ноги потом снова откажут”, и она возмутилась:
–  Ты давай, себе ничего не надумывай!
–  Кир! Я как раз ничего не надумываю. Это ты свои страхи мне приписываешь. Просто девять месяцев в году я лишен этого удовольствия. А по сути  – и дольше. Где мне в городе босиком ходить? Разве что по квартире. Мне вдруг подумалось, что если Господь наделил нас этими пятью каналами получения информации, то надо их использовать по полной. А ангелы, наверное, не имеют осязания, как ты считаешь?
– Никогда не задумывалась. Если это силы бесплотные, тогда да. Они видят, слышат, мысли читают. Чего мы не умеем. Любопытная тема, есть над чем поразмышлять.

19.
Вечером, уложив детей, взрослые уселись на крытой террасе. С запада наползали тучи, постепенно поглощая звезды – неотвратимо, одну за другой. Вдали начало погромыхивать. Алена с Кирой накрыли к чаю стол.
Днем дети собрали корзину сосновых шишек, Денис нащепал растопки, уже в сумерках он приступил к раздуванию самовара. Девчонки сидели кружком на корточках, наблюдали за “священнодействием”. Когда вода закипела, им налили по полкружки, разбавили молоком и выдали по прянику. Незапланированный второй ужин. После Алена скомандовала: “Мыть ноги и спать!” Девочки для порядка поныли, но подчинились. Через полчаса в доме наступили тишина.
Подогрели заново самовар, вкусно запахло смолистым дымом. Подобные чаепития устраивались несколько раз за лето, а так обычно пользовались электрочайником. Разговаривать почему-то не хотелось. Наслаждались теплым воздухом, звуками летней ночи. Стрекотали  кузнечики в кронах старых лип, росших вдоль дороги. Лаяли собаки на дальнем краю деревни, на станции переговаривались тепловозы. В доме через дорогу смотрели по телевизору какую-то спортивную передачу. Именно – наслаждались. Вблизи всё это стало бы невыносимым шумом, а доносясь издалека – создавало романтический и немного загадочный фон, словно отзвук неизведанных пространств.
За садом сверкнула молния, раскат грома докатился не сразу.
– Далеко еще. Интересно, до нас доберется? – проговорила Алена ни к кому конкретно не обращаясь.
–  Ну, так что, чай-то мы пьем или как? – напомнил Денис.
– Чай во время грозы особенно вкусен, отрицательные ионы тому порука, – было непонятно – шутит Алеша или говорит серьезно.
– Ну-ну, проверим, – похоже, что Кира не очень поверила этому заявлению. – Молоко, небось, опять скиснет, хорошо, что мы большую часть уже выпили.
–  Не страшно, блинов из простокваши напечем, – утешила Алену Кира.
Интервал между молнией и раскатом грома становился все короче. Гроза надвигалась. Молнии освещали сидящих на террасе мгновенным высверком. Люди казались застывшими в эти мгновения.  Хлынул дождь.
Денис поднял свою кружку:
– Мы выпьем за тех, кто бредёт в непогоду! Так, кажется, пелось в свое время.  Да, бредёт. Хорошо, если  в наших лесах дремучих. А кто сейчас за ленточкой в окопе лежит или передислоцируется. Там в такую погоду… – Денис помрачнел, вспоминая свою командировку туда.
 Некоторое время никто не решался прервать молчание.
Вдруг молния ударила совсем рядом. Грохочущий треск раздался почти над головами.
– Хорошо, что девицы спят под эту канонаду, и хоть бы что… – начала Алена.
Тут дверь, ведущая в дом, распахнулась, и с отчаянным плачем выбежала Юлька.
–  Уходите, уходите, опасно! – кричала она сквозь слезы.
– Юленька, доченька, – подхватил ее на руки Алеша, – мы сейчас все уйдем, – кивком головы позвал за собой остальных.
В комнате с Юлей на руках сел подальше от окна. Покачивал малышку на руках, гладил по спинке.
– Всё хорошо, всё хорошо. Не бойся, это не война. Это погода такая шумная. Просто гроза.
Постепенно Юля успокоилась, перестала рыдать, только иногда всхлипывала.
– Юленька! – вдруг позвал Алеша. – А знаешь, что… – он сделал паузу, повернувшись к окну.
–  Что? – отозвалась девочка.
– Это не обстрел, не война, – повторил Алеша, – это гроза, тучи меж собой выясняют, кто из них круче. Вот только я понять не могу, кто из них сильнее, кто кого гонит?  Давай в окошко посмотрим?
Юлька еще сильнее вцепилась в Алексея и ничего не сказала.
Алеша вытягивал шею, приговаривая:
– Вот вроде северные сильнее двигаются… или это западные? Никак не могу понять, дай-ка я в окно гляну, хорошо, Юля?
Девочка кивнула.
– Ну, вот, смотри, северные – вон в той стороне, а это, что же это? Неужели, это не южные, а западные? Тогда где же восточные, ничего не понимаю! Юленька, может с террасы посмотрим? А я Кире в прошлый раз сказал, что северные победят, правда, Кир?
Кира включилась в игру:
– Да, ты за северных болел, а я за южных. А Алена с Денисом за каких? Наверное, за восточных и западных.
–  Что мы в комнате спорим, айда, на террасу! – подытожил Денис.
Юля большими глазами наблюдала за спорящими взрослыми, они шумели, перекрикивая друг друга, почти заглушая удары грома. Держа Алешу двумя руками за шею, Юля согласилась выйти из дома. Кира с Аленой, как маленькие, при каждой вспышке хлопали в ладоши, а когда молния получалась особенно красивая и ветвистая, даже подпрыгивали от восторга.
– Эх, тряхну стариной! – воскликнул Денис, выскочил под дождевые струи и стал приплясывать на полянке.
Алена понарошку всполошилась:
–  Вернись, дурной, простудишься!
–  Ни за что!
– Маленьким так нельзя делать, только большим, – назидательно произнес Алексей.
– Эх, гроза – это настоящий праздник лета! – мечтательно сказала Кира. – Как я люблю грозы!
Гроза утянулась за лес, взрослые вернулись к чаепитию, правда, Денису пришлось идти переодеваться. Юлька, сидя у Алеши на коленях, сонно хлопала глазами, но еще не соглашалась лечь в кровать.

20.
В конце августа Крутилины вернулись в город. Вечером следующего дня на телефоне Алексея определился номер неизвестного оператора. Алеша подождал немного, потом все же ответил.
–  Да, я Алексей Крутилин. Да, минутку, – бросив на Киру встревоженный взгляд, вышел из кухни.
Вернулся минут через пять, сел, молчал, глядя в пол и барабаня пальцами по столу. Наконец, решился взглянуть на Киру.
–  Кир, тут такое дело…
–  Алеша, ты меня пугаешь.
–  Не бойся, все живы. Кажется, нашелся Константин, Юлькин папа.
Кира молчала, словно до нее не дошло, что сообщил ей Алеша. Собралась с силами:
–  Что он сказал?
–  Его поезд прибывает завтра в семь вечера, я поеду его встречать.
–  И что нам теперь делать?
–  Радоваться за Юльку. Я только не знаю, надо ли ее заранее предупреждать или нет?
–  А ты уверен, что это действительно он?
– Он назвал свои имя, фамилию, отчество, дату рождения дочери, как звали жену.
–  А он знает, что та убита?
–  Мне показалось, что да.

Все же Юльке решили не говорить. Алексей позвонил Денису и попросил их прийти. Не то в виде морального подкрепления, не то как основных “виновников торжества”.
Алеша уехал на вокзал, девчонки все втроем играли. Кира, Алена и Денис молча, в каком-то опустошении, сидели на кухне.
И вот раздался звук отпираемого замка. Кира вышла в прихожую. Рядом с Алексеем стоял невысокого роста плотный черноволосый мужчина. На вид постарше Алеши. Девчонки с любопытством выглядывали из комнаты.
– Папыська! – вдруг раздался Юлькин вопль. Она выскочила, бросилась к мужчине, тот подхватил и прижал ее к себе.
–  Юленька, доченька! – по его лицу текли слезы.
Кира отвернулась, ей казалось, что подглядывать неудобно.
Юля гладила  отца по голове, целовала его мокрые щеки.
–  Пойдемте, не надо мешать.
Алеша взял Киру за руку и двинулся на кухню. Денис и Алена за ними. Минут через пять все перебрались в большую комнату, раздвинули стол, накрыли к чаю.
–  Константин, вы, наверное, есть хотите, я могу щи разогреть.
– Спасибо, я в дороге пообедал, хоть кусок в горло не лез. Спасибо вам большое, что вы догадались о себе информацию оставить на этой стороне. Там бы я вообще никогда ничего не нашел. Наше село в серой зоне с четырнадцатого. Живого места не осталось. Жители по подвалам и землянкам ютятся, кто не смог или не захотел уехать. А тут я всего во втором по счету поселке на почту захожу, спрашиваю, не знают ли чего-нибудь о девочке маленькой, потерялась. Тут же записку с телефоном вручили, удачи пожелали. Я плачу, сотрудницы меня утешают, сами в три ручья ревут. Эх, грехи наши тяжкие! Теперь вы расскажите, где и как ее нашли.
 Алена повторила рассказ, как она с мужем ехала на аэродром и вот, прямо на дороге, увидели ребенка. С собой забрали. Как не знали, что делать, и потом все-таки решили увезти, не в приют отдавать.
Константин встал, подошел к Денису, хотел крепко, по-мужски пожать ему руку, но остановился, увидев только недавно зажившие, покрытые розовой молодой кожей кисти рук. Бережно, двумя ладонями сжал запястья хирурга:
–  Спасибо, брат.
Обнял Алену:
–  Спасибо, сестра!
Повернулся к Кире и Алексею:
–  Вы теперь мои самые близкие люди. Я перед вами в неоплатном долгу.
–  А что вы теперь делать думаете? – задал Денис волнующий всех вопрос.
– У меня в голове такое творится, я вообще думать не могу. Вот пойдем с дочкой погуляем, проветримся. Да, решать надо.
Когда часа через полтора Константин с Юлей вернулись, ему показалось, что все сидят на тех же самых местах, где и сидели до их ухода.
Юля убежала к Маше с Дашей, Константин прошел в комнату и тоже присел к столу. Молчание явно затянулось. Наконец, Денис не выдержал:
–  Вы что-нибудь решили, Костя?
– Когда я сюда ехал, мне казалось, что лучше всего будет схватить Юлю и уехать куда подальше. И больше не отпускать ее от себя ни на шаг. А вот сегодня ходили мы с ней по вашему чистому и красивому городу, не знавшему ни ракет, ни снарядов. Дети носятся, мамочки с колясками прохаживаются. Никто из них не задумывается, какая сторона на улице опасная, какая – нет. Помню, в Питере на стенах некоторых домов таблички сохранили с войны: “При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна”. Детям нужен мир. Взрослым, конечно, тоже. Но как-то не выходит его наладить. Куда мы с Юлей поедем? Дома нет, работы нет. А если воевать идти придется? Там моя родина, мне ее и защищать. Не хочу сейчас про политику: кто виноват и что делать? Дети должны жить безо всех ужасов войны. Оставаться где-то здесь? Кому я нужен? Гражданства нет, жилья нет, работы нет. Ну, не милостыню же просить?
Константин замолчал, и его молчание никто не решался прервать. Тихо стало в комнате, будто и не сидело там пятеро взрослых людей.
И никто из четверых друзей не считал себя вправе что-то советовать или предлагать пятому, их гостю.
– Ребята, Кира, Алеша! Можно, Юля у вас еще какое-то время поживет? Пока я не устроюсь.
Константин говорил это глухо, опустив голову.
Конечно, это было самым разумным. Но ни Алеша, ни Кира не решились предложить этот вариант. Они – лица заинтересованные, если так можно выразиться.
Алексей встал, подошел к Юлиному отцу:
 –  Разумеется, так будет лучше всего.
Алена вдруг вспомнила:
–  Кира, позвони Дмитрию, пусть его юристы оформят доверенность, или как оно у них там называется, чтобы уж всё официально было. Вы согласны, Константин?
–  Да, да, конечно.
–  И вот еще что, – спохватился Алеша, – Юленька у вас была крещена?
–  Нет, не сделали мы этого, хотя жена очень хотела. Церквей у нас почти и не осталось, и батюшек нэма.
–  Вы не будете возражать, если мы здесь Юлю окрестим?
–  Я буду очень рад!
Утром Юлин папа уехал, объяснив дочери, что едет строить для них новый дом. А потом за ней обязательно приедет и заберет ее.
–  И Киру с Алешей тоже?
– Конечно, если они согласятся. Я тебе буду звонить обязательно, каждый день.
– Ладно, папа, я буду ждать.
Константин поцеловал дочку и передал ее Кире. Алексей повез его на вокзал.
               
 21.
Когда Алеша вернулся, Кира задумчиво ходила из комнаты в комнату, что-то переставляла с места на место, зачем-то заглядывала в шкафы. Некоторое время он молча наблюдал за женой, понимая, что ее что-то беспокоит, но она не решается сказать ему об этом.
–  Кир, что случилось?
Кира подошла к нему сзади, обняла и проговорила, уткнувшись лицом в его спину:
–  Лешик, я боюсь.
–  Что такое, милая, чего ты боишься?
–  Я боюсь, что ошиблась.
–  В чем ошиблась? – Алеша испугался, решив, что Кира имеет в виду то, что Юля осталась у них
–  Леш, мне показалось, что я беременна.
Алексей застыл, пытаясь осмыслить сказанное.
–  Есть же тесты, насколько я знаю.
–  Есть, я боюсь проверять.
–  Приплыли. И что будем делать?
–  Не знаю.
–  Логично. А какой срок?
–  Месяца два-три.
–  Солидно. А у врача ты была? Разумеется, нет. Хочешь, я с тобой схожу?
–  Я боюсь, Лешик.
–  Чего, глупенькая?
–  Не знаю, вообще.
–  Алене говорила?
–  Нет, только тебе.
Алеша обошел Киру, рассматривая со всех сторон.
–  Ничего не видно.
–  Так рано еще.
–  Да? Ну, я не в курсе. А как ты себя чувствуешь?
– Нормально, бывает, мутит иногда. Я сначала думала, что это на нервной почве.
–  А чего твоя почва нервничает, скажи на милость?
–  Так на даче много всякого было, потом вот Константин приехал.
–  Ну да, ну да. Зови-ка ты Алену, и устроим военный совет. Или сама всё решишь?
–  Лучше с Аленой.
Алена примчалась через полчаса.
–  Ну, что у вас стряслось? Денис у меня сегодня за главного, в парк с девицами пошел. Времени навалом. Чаю дадите?
–  Кир, вы тут секретничайте, а я пойду чай организую, – предложил Алексей.
–  Ну-ну. Кир, давай, колись! – поторопила подругу Алена.
–  Понимаешь, мне кажется…
–  О?! – Алена подняла брови. – Правда?
–  Что правда?
–  То самое. Ребеночек будет?
–  Ну, с тобой неинтересно. Как ты догадалась?
–  Внутренний голос подсказал или жизненный опыт.
–  И что мне теперь делать?
–  Кир, я не понимаю, что ты дурочку включила? Обычные люди в таком случае отправляются в женскую консультацию. У тебя есть альтернативные предложения?
–  Я не знаю, я боюсь.
–  Господи, помилуй, чего боишься?
–  Того, что мне показалось.
–  Ладно, купи тест в аптеке и проверь.
–  Боюсь.
–  Диагноз точен. Резкое поглупение как признак раннего токсикоза.
–  Ты надо мной смеешься!
– Ни в коей мере. Я серьезна, как никогда. Можно еще психиатра навестить. Всей семьей.
–  Ну, Алена, хватить издеваться!
–  Все-все, больше не буду. С кем ты предпочитаешь в консультацию идти, со мной или с мужем?
–  Наверное, с Алешей.
–  Вот и ладненько, запишись на ближайшее время и – с Богом!

В первые дни после отъезда Константин звонил по несколько раз в неделю, потом всё реже. Алексею объяснил, что записался в вооруженный отряд охраны населенных пунктов. Живет на казарменном положении. Есть опасение, что какое-то время вообще не будет выходить на связь. Юля сначала всё спрашивала у Алеши, звонил ли папа, но потом перестала.
 В один из воскресных дней покрестили Юлю.

Сперва на это обратила внимание Алена. Позвонила Кире:
– Знаешь, Юлька в общении с нашими девицами стала называть тебя мама Кира. Ты такое от нее слышала?
– Нет, ни разу, – Кира была изумлена.
Но через пару дней она и дома стала так  обращаться: “мама Кира” и “папа Леша”. Когда она сказала так впервые, у Киры захолонуло сердце, но она внешне никак не отреагировала. Понимала, что девочке очень хочется произносить эти слова – “мама” и “папа”. Особенно, если все дети вокруг эти слова постоянно говорят.
Алексей при случае спросил у отца Валерия, как к этому относиться.
–  Нормально относитесь. Это жизнь идет своим чередом. По сути дела, вы же для ребенка и есть мама и папа. Вы же не принуждали ее так себя называть?
–  Нет, конечно.
–  Алексей, а вы фотографировали Константина с Юлей на свои телефоны?
–  Было вроде.
– Напечатайте несколько фотографий и повесьте у себя на стенку или на книжную полку поставьте. Это будет правильно. Жалко, что на данный момент нет возможности фотографии Юлиной мамы достать. Как Кира себя чувствует?
–  Врачи говорят, что все нормально протекает.
–  А кто будет, вам сказали?
–  Кира на УЗИ просила не говорить, хочет сюрприза.
–  Имеет право. Так когда  вы ждете?
–  В начале февраля примерно.
–  Добре.

22.
Отшумели Рождество, Святки, прошло Крещение.
“Знаешь, время пролетит незаметно…
И  январь отпоет свои песни,
вот  тогда произойдет,
хоть ты тресни.
И тогда дела польются ручьями,
 и не будешь спать ты ночами” - 
Алеша пытался сочинять стихи, но получалось не очень. Он вспоминал волнение Дениса, когда Алена ждала Машеньку. Почему-то он ничего подобного не испытывал. Может, медицинский опыт Дениса подкидывал тому различные страшилки. Алеша был уверен, что всё пройдет нормально. Не зря же три года назад услышал Алеша тот ответ-обещание. Они столько лет этого ждали. Сначала просто мечтали, надеясь только на чудо. По крайней мере, для него самого робкая надежда стала тогда уверенностью. Хотя с позиций чистой логики Алексей не смог бы это никому доказать, объяснить.
Юлька часто подходила к Кире, прикладывала ухо к животу, что-то там слушала, объясняла, мол, сестричка ей что-то рассказывает.

В последнее воскресенье января Кира почувствовала себя как-то странно. Там тянуло, здесь ныло. Она никак не могла найти себе удобного положения: ни сидя, ни стоя, ни лежа.
–  Леш, мне кажется, у меня начинается.
–  Так вроде рано еще?
–  Бывает и так. Говорят, девочки на две недели раньше наружу просятся.
–  Ты думаешь, у нас будет девочка?
–  Я ничего не думаю, родится – увидим.

Ночью Кира разбудила Алексея.
–  Пора, вставай, ехать надо.
 Алеша перепугался:
–  Что, уже? Ты точно знаешь?
–  Да, я уже всё приготовила. Ты меня отвезешь, или скорую вызовем?
–  Я отвезу. Не волнуйся, я абсолютно спокоен.
–  Ну-ну. Хорошо, что мы Юльку вчера к Алене отправили.

Киру оформили в приемном покое и подняли в родильное отделение. Алеша вышел на улицу, он еще не решил, стоит ли ему ехать домой или проще подождать где-нибудь здесь. Сидеть неизвестно сколько времени в машине с работающим двигателем не хотелось.
Снег поскрипывал под ногами, свет над фонарями вставал столбами. Холодно и тихо. Погуляв немного, подумав, решил домой не возвращаться. Надо искать уголок в теплом месте, где можно будет пристроиться Вернулся в приемный покой, немного поприбеднялся – до дома, мол, далеко, денег на такси нет, на улице зимой не переночуешь. Нельзя ли здесь где-то здесь посидеть?
Явно – по Алеше плакала сцена народного театра. Пожилая санитарка поманила его за собой.
–  Вот тебе пакет. Куртку сними, сними и спрячь. И ботинки тоже. Тапки и халат я тебе дам. Вон там кушетка. Будешь делать вид, что ты здесь на практике от медучилища. На ночь задержался.
Почему-то эта санитарка напомнила Алексею тетю Тоню, его помощницу по хозяйству в те еще времена, когда он ходить не мог. Надо будет ей позвонить, в гости пригласить.
Вдруг занервничал. А где родильное отделение? Где потом мамочки с младенцами лежат? Как он про Киру вообще узнает?
Спустился в приемный покой.
– Ты на первом этаже можешь спокойно подождать, я там тебе всё показала. Ночью никого нет –  лаборатории, администрация. Все с девяти работают. Родилка на втором этаже, мамочек потом на третий переводят.
–  А как я про жену узнаю?
– Ну, это ты, милок, сам разберись. Я тебе место показала, где от мороза можно спрятаться. А всё остальное – сам.

23.
Алеша посидел немного в коридорчике первого этажа. Спать вроде  не хотелось. Да и опасно: заснет крепко, а утром лаборантки придут или еще кто. Нет, спать нельзя. Дошел тихонько до черной лестницы, поднялся на пол-этажа, прислушался. Со второго доносились голоса, грохот каталок, крики, детский плач. На второй не сунешься, поднялся повыше. Между вторым и третьим на площадке стояла пара стульев, на полу консервная банка с окурками. Курилка. На стульях сидеть не очень удобно, но есть широкий подоконник. На нем Алеша и притулился. Закрыл глаза и приготовился ждать Идея была так себе: тут же потянуло в сон. Встал, походил туда-сюда. Заныла спина. Уже пару лет она не давала о себе знать, и вот, извольте радоваться. Алеша даже удивился: “Наверное, чтобы сон отгонять?” Спина болела всё сильней и сильней.

“Вот досада, сейчас бы лечь, расслабиться, и всё пройдет. Иначе – как знать…”
Придется снова возвращаться на первый этаж. Там можно на кушетке вытянуться.
Наверное, Алеша все-таки заснул, хотя…
Вдали скрипнула дверь. Алеша открыл глаза – перед ним стоял хирург с поднятыми, в перчатках, руками.
–  Вы Крутилин?
–  Да, – встал Алексей.
–  С вашей женой сложная ситуация. Кого спасать, мать или ребенка?

В глазах у Алеши потемнело. Вдруг откуда-то всплыл образ, словно со стороны себя видит: Стоит он в рясе и клобуке перед престолом и кто-то говорит: “Вдовцы могут принимать монашеский постриг”. И свет неземной от престола. “Ну, Алексей, решайся, ты об этом мечтал!” И вдруг ворвался голос крестного: “Помни, Алеша, что я тебе говорил, сразу гони! Не все мысли твои собственные, не ужасайся им, гони прочь. Запомнил?” И его собственный  твердый ответ: “Запомнил!”
–  Всех спасать!

“Господи помилуй! Господи помилуй! Не мои это мысли, прочь сгиньте!”
 Перед глазами немного прояснилось. Стоит Алексей у кушетки, рядом нет никого. Тихо, темно. Спина болит нещадно. “Как я пойду?”
– Господи, помилуй, спаси и сохрани жену мою Киру и чадо наше! – чуть не в полный голос.

Открывает опять глаза – сидит на широком подоконнике между вторым и третьим этажами. Ноги затекли, но спина почему-то совсем не болит, даже не ноет. На стуле мужчина курит,  на врача вроде похож. “Спросить?”
–  Вы со второго?
–  Да, из родильного.
–  А Кира Крутилина… как?
– О, папаша, – усмехнулся доктор, – А я думаю, медбрат какой кимарит. Всё хорошо с вашей супругой, родила, отдыхает. А она вам разве не написала? У нас мамочки обычно, как немного в себя придут, сразу сообщения строчить да отсылать начинают. Даже фото иногда умудряются сделать. Сама на каталке, пузырь со льдом на животе, а все уже в курсе.
Алексей лихорадочно стал пытаться вытащить свой телефон, поставленный на беззвучный режим. Врач смотрел на него с нескрываемым интересом.
–  Эх! Первый раз что ли?
–  Да, пять лет ждали, жене вообще сказали, что детей не будет
–  Всякое бывает, – глубокомысленно заметил врач. – Это вон там, – он показал пальцем вверх, – решают.  Зато теперь у вас сразу двое, сын и дочка.
–  Значит, трое, – расплылся Алеша.
–  Почему трое? – удивился доктор.
–  У нас еще приемная есть.
–  Еще раз поздравляю вас, папа Крутилин. Но лучше бы вам отсюда уйти. Скоро пересменка, у персонала могут быть неприятности, что посторонние в клинике.
“Странный какой-то сон у меня был, – думал Алексей, спускаясь в приемный покой, – да и сон ли? Скоро семь часов. Надо дяде Валере позвонить, у них уже девять будет, не разбужу никого”.

 Когда Алексей вышел на улицу, небо едва посинело. Снег налетал со всех сторон, вихрился, бросался на редких прохожих. Вот и еще один этап позади, какой  по счету? А сколько еще впереди?  Нет ответа.
Алеша брел на по заснеженной аллее и бормотал запомнившиеся строки:

         
Господи, ни охнуть, ни вздохнуть,
Дни летят в метельной круговерти.
Жизнь – тропинка от рожденья к смерти,
Смутный, скрытный, одинокий путь…
Господи! Ни охнуть, ни вздохнуть!

Снег. И мы беседуем вдвоем,
как нам одолеть большую зиму,
одолеть ее необходимо,
чтобы вновь весной услышать гром.
Господи! Спасибо, что живем!

Мы выходим вместе в снегопад,
и четыре оттиска за нами,
отпечатанные башмаками,
неотвязно следуют, следят…
Господи! Как ты метели рад!

Где же мои первые следы?
Занесло печальную дорогу,
заметет остаток понемногу
милостью отзывчивой судьбы.
Господи! Спасибо за подмогу!




Ну, вот и подошло к концу наше повествование. Время в книге и в действительности фактически совпало. Фантазировать, что там и здесь будет дальше, нет у меня желания.
                Делу конец и Богу слава.

            ПРИЛОЖЕНИЕ

Стихи полностью

              Роберт Рождественский
Будь, пожалуйста, послабее,
будь пожалуйста.
И тогда я подарю чудо запросто.
И тогда я вымахну - вырасту,
Стану особенным.
Из горящего дома тебя вынесу сонную,
Я решусь на все неизвестное,
На все безрассудное.
В море брошусь густое, зловещее
И спасу тебя.
Это будет сердцем велено мне,
Сердцем велено.
Но ведь ты сильнее меня,
Сильней и уверенней.
Ты сама готова спасти других
От уныния тяжкого.
Ты сама не боишься ни свиста пурги,
Ни огня хрустящего.
Не заблудишься, не утонешь,
Зла не накопишь,
Не заплачешь и не застонешь, если захочешь.
Мне с тобою, такой уверенной
Трудно очень.
Хоть нарочно, хоть на мгновение,
Я прошу, робея,
Помоги мне в себя поверить.
Стань слабее.
                ***
           Е. Евтушенко ( С.Преображенскому)
Людей неинтересных в мире нет.
Их судьбы - как истории планет.
У каждой все особое, свое,
И нет планет, похожих на нее.

А если кто-то незаметно жил
и с этой незметностью дружил,
он интересен был среди людей
самой неинтересностью своей.

У каждого свой тайный личный мир
Есть в мире этом самый лучший миг.
Есть в мире этом самый страшный час,
но все это неведомо для нас.

И если умирает человек,
с ним умирает первый его снег,
и первый поцелуй, и первый бой…
Все это забирает он с собой.

Да, остаются книги и мосты,
машины и художников холсты,
да, многому остаться суждено,
но что-то ведь уходит все равно!

Таков закон безжалостной игры.
Не люди умирают, а миры.
Людей мы помним, грешных и земных.
А что мы знали, в сущности, о них?

Что знаем мы про братьев, про друзей,
что знаем о единственной своей?
И про отца родного своего
мы, зная все, не знаем ничего.

Уходят люди…Их не возвратить.
Их тайные миры не возродить.
И каждый раз мне хочется опять
от этой невозвратности кричать.
             
              ***
              Арик Крупп
А все-таки,все-таки хочется жить,
даже когда окончательно ясно,
что выдуманные тобой миражи
скоро погаснут, скоро погаснут.
Гаснут, а значит, в начало пути
снова ты брошен, а путь давно начат.
Трудно, но все-таки надо идти,
хочется жить, невозможно иначе,
хочется, хочется жить.

А все-таки, все-таки хочется петь,
Даже когда в сердце песням нет места.
Только б не сдаться и только б успеть
спеть свою самую главную песню.
Ставь против горя свою доброту,
это, наверное, кое-что значит.
Пусть даже песня застрянет во рту,
хочется петь, даже если ты плачешь.
Хочется, хочется петь.

А все-таки, все-таки хочется взять
мир окружающий в долг под проценты.
И, на ладонях держа, ощущать
спящих дыханье и пульс континентов.
Чтобы потом, отдавая долги,
сердцем и памятью стал ты богаче.
Тратя себя, ты себя сбереги.
Хочется взять, невозможно иначе.
Хочется, хочется взять.
Хочется, хочется петь.
Хочется, хочется жить.

              ***

             Ю.Визбор
Нет прекрасней и мудрее средства от тревог,
чем ночная песня шин.
Длинной, длинной серой ниткой стоптанных дорог
штопаем ранения души.

*Не верь разлукам, старина, их круг
лишь сон, ей Богу.
Придут иные времена, мой друг,
ты верь в дорогу.
Нет дороге окончанья, есть зато ее итог.
Дороги трудны, но хуже без дорог.

Словно чья-то сигарета стоп-сигнал в ночах,
кто-то тоже держит путь.
Незнакомец, незнакомка, здравствуй и прощай
Можно только фарами мигнуть.
*
В два конца лежит дорога, но себе не лги,
нам в обратный путь нельзя.
Слава Богу, мой дружище, есть у нас враги,
значит есть, наверно, и друзья.
*
То повиснет над дорогой синяя звезда,
но на стекла брызнет дождь.
На дороге остаются два твоих следа,
значит, не бесследно ты живешь.
*
                ***
             Инна Кашежева
Не плачь, моя осень, не надо, так проще,
ты слышишь уже топорами по роще
Стучат  злые зубы зимы. Не мы виноваты, не мы.

Прощай, моя осень, ошибся Саврасов,
Не нам осуждать всех невинно совравших.
Давно улетели грачи.
И ты помолчи, помолчи.

Смирись, моя осень, спрячь душу нагую.
Ты вдруг ошибешься, случайно налгу я.
И кто-то простившись, простит
нам горечь невольных обид.

Прости, моя осень, круженье снежинкам,
 Что пишет мороз приговор нам с нажимом
на свитках летящей пурги.
Прими все, пойми все, порви.

                ***
               Александр Шевелев
Снова день тревожно прожит.
Дождь шумит по сентябрю.
Сон сломить меня не может,
я не сплю.
В голове роятся думы,
дум невпроворот.
Спит на стуле кот угрюмый,
очень старый кот.
И  не видится просвета
в темноте сырой.
Где ты, лето, бабье лето,
ходишь за горой?
Я спешил к тебе навстречу,
сжалься надо мной.
Неразумно жизнь калечу
женщине одной.
 Непростительно, я знаю,
не моя вина.
Рассветает, засыпаю,
а во сне - она.


             ***
       Виктор Соснора
Ты уходишь, как уходят в небо звезды,
заблудившиеся дети рассвета.
Ты уходишь, как уходят в небо
на кораблики похожие птицы.
Что вам в небе?
Наша мгла сильнее снега,
наше солнце навсегда слабее сердца.
А кораблик журавля на самом деле -
небольшое птичье перышко, не больше.
Ты уходишь, отпускаю, потому что
опустели сентябри моими журавлями.
До свиданья, до бессонных сновидений,
до рассвета, заблудившегося в мире.


               ***
           Андрей Макаревич
Нас мотает от края до края,
по краям расположены двери,
На последней написано:”знаю”,
а на первой написано: “верю”.

И одной головой обладая,
никогда не войдешь в обе двери.
Если веришь - то веришь, не зная.
Если знаешь - то знаешь, не веря.

И свое формируя сознанье,
с каждым днем, от момента рожденья,
мы бредем по дороге познанья,
а с познаньем приходит сомненье.

И загадка останется вечной,
не помогут ученые лбы:
Если знаем - безумно слабы,
если верим - сильны бесконечно!

             
                ***
        Илья Сельвинский
Позови меня, позови меня,
если вспрыгнет на плечи беда.
Не какая-нибудь, а вот именно
вековая беда-борода.

Позови меня, позови меня.
Не стыдись ни себя, ни мени.
Просто горе на радость выменяй.
Растопи свой страх у огня!
Позови меня, позови меня.

Позови меня, позови меня.
А не смеешь шепнуть письму,
назови меня хоть по имени -
я дыханьем тебя обойму!

Позови меня, позови меня, позови меня…

                ***
         Людмила Татьяничева
Я пишу тебе, милый, со станции Осень,
Здесь подолгу стоят на путях поезда.
А багряные листья неспешно уносит
в своих зябких ладонях речная вода.
Журавлиные стаи относятся к югу.
И проезжие люди  от дома вдали
неизвестно зачем уверяют друг друга,
что они не грустят, а грустят журавли.
Но однажды журавль, ниже всех пролетая,
мне сказал, помахав беспечальным крылом,
Что у них на земле два любимейших края,
и что каждый их ждет, как родительский дом…
Может быть, он и прав, только я не об этом…
Чтобы высказать все, мне не хватит письма.
Если строгий кассир не продаст мне билета,
Как ты будешь один на разъезде Зима?


                ***
     Николай Старшинов
Ни горестной правды, ни сладостной лжи -
Я сам уезжаю отсюда.
Прощай, моя радость, живи не тужи,
Окончилось чудное чудо.
Прощай, моя радость.

В зеленые дали рванулся состав,
Все громче грохочет на стыках.
И мчатся навстречу, и тонут в кустах
Пригорки в кровавых гвоздиках.
Прощай, моя радость.

Мы все растеряли, что так берегли,
Какие тут могут быть речи.
И сосны сегодня на ветках зажгли
свои поминальные свечи.
Прощай, моя радость.

Тебя не воротишь, за дверью догнав,
И слов не расслышишь хороших.
И плачет на склонах дорожных канав
кудрявый мышиный горошек.
Прощай, моя радость.

               ***
     Елена Николаевская
Где-то должен же  - синий -
День над мглой воссиять.
Кто-то должен же - сильный -
Ношу на плечи взять.
Свод небесный синеет
где-то, ласков и тих,
я совсем не сильнее,
Не смелее других
Просто - Господи Боже! -
Я в дремучем лесу…
Просто некому больше -
потому и несу…


                ***
        Имант Зиедонис.(пер.Ю.Левитанского)
Я приласкал тебя бы так,
Что иней не опал бы даже.
Я приласкал тебя бы так,
Что, может, умер бы сейчас же.
А, может быть, иная боль
навеки б нас разъединила,
и так бы тихо я ушел,
чтоб ты слезы не уронила.

                ***
        Имант Зиедонис
Страшнее всего, когда больно другому.
Сам вынесешь, стерпишь, снесешь - не впервой.
Страшнее всего, когда больно другому -
Вот рядом стоит он, ранимый, живой.
Не пустит слезы и никак по-другому
Не выдаст себя. Лишь в глазах - будто ночь.
Страшнее всего, когда больно другому.
И рад бы помочь - и не можешь помочь.

                ***
           Елена Николаевская
Мне снился не ты, а душевный покой,
особый покой, совершенный.
В котором жила. Не ранимый тоской,
тот самый, забытый, блаженный.
Не жест, не лицо и не слово в тиши,
а радость, что вдруг накатилась.
Мне снился не ты - состоянье души,
в котором с тобой находилась.
Когда-то… за гранью годов, за чертой
унынию чуждый и страхам.
Душевный покой, не подмятый тщетой
стараний, рассыпанных прахом.

                ***
     Рудольф Ольшевский.   
Спасибо
За то, что летели под солнцем осенним
последние птицы.
И падали их моментальные тени
на наши ресницы.
За листья, горевшие в сумраке плеса,
за привкус осины.
За рощу, бегущую косо с откоса
спасибо!
За облако, яркое, как на иконе
в слабеющем свете,
за то, что, вперед выставляя ладони,
ты трогала ветер.
За грустную радость вечерней дороги,
тускнеющей стыло.
За чувство вины и щемящей тревоги -
Спасибо!

               ***
                Изумруд Кулиева
Я хочу быть твоею музыкой,
песней твоею неспетою.
Твоей затаенною мукою,
мечтами твоими светлыми.

               ***             
            Борис Штейн
Когда мы одиноки и грустны,
нет искры у которой задержаться.
И даже утешительные сны
не замечают нас и нам не снятся,
когда мы одиноки и грустны.
     Как навести воздушные мосты
     над морем непохожих одиночеств?
     Листы пусты, расчеты не просты,
     и не хватает вдохновенных зодчеств,
     чтоб навести воздушные мосты,
     когда мы одиноки и грустны
            
             ***
          Юрий Левитанский
Бывает ли это теперь,
как прежде когда-то бывало,-
чтоб вьюга в ночи завывала
и негде укрыться в пути?
   Случается ль это теперь,
   как прежде когда-то случалось, -
   чтоб снежная ветка стучалась
   в ночное слепое окно?
Бывает ли это теперь…
Конечно, конечно, бывает -
и вьюга в ночи завывает,
и негде укрыться в пути.
   И долго в ночное окно
   мохнатая ветка стучится…
   Да, все это может случиться
   но только уже не с тобой.
Давно улеглись по углам
бураны твои и метели.
Отпели давно, отсвистели
все лучшие вьюги твои.
   …И снова мне снится всю ночь.
   как вьюга вдали завывает,
   все кличет меня, зазывает,
   все манит и манит к себе.

                ***
                Глеб Горбовский
Приходите ко мне ночевать.
Мягче ночи моей - только сны.
Я из трав соберу вам кровать
на зелененьких ножках весны.
    Приходите ко мне молодеть.
    Ванну при’мете в горной реке.
    Надо только рекой овладеть
    и держать ее гриву в руке.
Приходите ко мне погрустить,
это лучше всего у костра.
Надо голову чуть опустить
и тихонько сидеть до утра.
      
                ***
       Евгений Чепурных
А если намертво скрутили
худые мысли сгоряча,
звоните в дверь пустой квартиры
и ждите щелканья ключа.
Там пустота по полу бродит,
там все уехали на юг.
Но ждите, вам сейчас откроют,
накроют стол, вина нальют.
   Давно нас ждешь? - тихонько спросят.
   И вы признаетесь - С утра.
   Вздохнут и скажут - Скоро осень.
   И вы поддакнете - Пора!
Пора, и сразу же, наверно,
там за окошком, не спеша,
прольется бусинкою первой
дождя жемчужная душа.
    Затрепыхается бессильно
    седое, грустное крыло.
    И это будет так красиво,
    и так мучительно тепло.
И кратковременно, как эхо,
мелькнет догадка, наконец,
что счастья, большего, чем это,
Наверное, на свете нет.
Сидеть приятелем залетным
всю ночь в беседе до светла,
свои заплатанные локти,
не отрывая от стола.


                ***
              Людмила Татьяничева
Не забуду я этот год,
где бы только я ни жила.
Меня сердце к нему приведет,
как слепого к порогу жилья.
И в бреду я узнаю твой сад
весь в березовой тонкой резьбе.
И закружит меня листопад,
и опять повернет к тебе.
Будут вьюги крылами мести
по свинцовым снегам Колымы.
До тебя я сумею дойти
первопутками нашей зимы…
Если горе без слез и сна,
не спросившись, придет ко мне.
Меня вынесет наша весна
на высокой своей волне.

           ***
      С.Северный
Плакал, плакал снег последний:
«Таю, таю, весь растаю,
Струйкой тонкою прольюсь.
Вот пролился. Убегаю.
Вместе с льдинкой, вместе с тонкой
В море дальнее умчусь
И волной морскою звонкой
К старым скалам понесусь.
И что будет здесь весною,
Не узнаю, не узнаю!»
Плакал, плакал снег последний:
«Таю, таю, уплываю,
Не вернусь!»   


          ***
        Михаил Чулаки
Взвалить на себя весь мир,
И всю безнадежность мира,
И идти единственным атлантом
С душой, закованной в латы.
Взвалить на себя свою голову,
И все мысли, рвущие голову,
И идти измученным атлантом,
И лизать израненные лапы.
И нет на свете женщины,
Бесконечно ласковой женщины,
Все прощающей,
Все понимающей,
Голову в колени принимающей.
Так идешь одиноким атлантом,
На любовь ставишь заплаты,
А любовь все равно рвется,
Об острые мысли рвется,
А мысли кромсают голову,
И нет ей теплых коленей.


           ***
        А..Ковалев
Что-то разладилось в самом начале,
С прошлым ли напрочь оборваны нити -
Главное, не предавайтесь отчаянью,
Повремените, повремените.
  Вновь перед ложью чужой безоружны,
  Вновь проходимец ликует в зените -
  Вспомните, чаще бывало и хуже,
  Повремените, повремените. 
Осень, простуда, недобрые вести -
Что ж, непутевость свою не корите.
Не потакайте сочувственной лести.
Повремените, повремените.
  Тают надежды, уходит уверенность -
  Плюньте, в душе чистоту сохраните.
  Все остальное вернется со временем.
  Повремените, повремените.
Лист календарный переверните.
Все образуется.
Повремените.
         
            ***
         М. Светлов
     “Звезды девятнадцатого года”
Ночь стоит у взорванного моста,
Конница запуталась во мгле.
Парень, презирающий удобства,
Умирает на сырой земле.
 Теплая полтавская погода
 Стынет на запекшихся губах.
 Звезды девятнадцатого года
 потухают в молодых глазах.
Он еще вздохнет, застонет еле,
повернется набок и умрет.
И к нему в простреленной шинели
тихая пехота подойдет.
  Юношу стального поколенья
  похоронят посреди дорог,
  чтоб в Москве еще живущий Ленин
  на него рассчитывать не мог.
  Чтобы шла по далям живописным
молодость в единственном числе.
Девушки ночами пишут письма,
почтальоны ходят по земле.

                ***
      Юрий Визбор
Спокойно, дружище, спокойно.
У нас еще все впереди.
Пусть шпилем ночной колокольни
беда ковыряет в груди.
Не путай конец и кончину,
рассветы, как прежде трубят.
Кручина твоя не причина,
а только ступень для тебя.
   По этим истертым ступеням,
   по горю, разлуками, слезам.
   Идем схоронив нетерпенье
   в промытых ветрами глазах
   Виденья видали чудные
   у паперти северных гор,
   качали мы звезды лесные
   на черных глазищах озер.
Спокойно, дружище, спокойно.
И пить нам и весело петь.
Еще в предстоящие войны
тебе предстоит уцелеть.
Уже и рассветы проснулись.
что к жизни тебя возвратят.
Уже изготовлены пули,
что мимо тебя просвистят.

                ***
     Константин Фролов.
Я славлю искренность костра.
Его святую бескорыстность.
Как символ вечного добра
участия бескомпромиссность.
И, не постигнув до конца
огня священные законы,
черты знакомого лица
встречаем в лицах незнакомых.
Черты знакомого лица.
  Земные совершив труды,
  взлетают искры в поднебесье.
  И зажигаются в груди
  слова несочиненной песни.
  Она родится, дайте срок,
  пусть не сложна, не в этом дело,
  незавершенность первых строк
  тепло костра дополнит смело.
  Незавершенность первых строк.
И, не страшась потерь и мук,
мы строим призрачные замки.
Не доверяйте никому,
и у костра бывает зябко.
И радость встреч и боль утрат
он с нами пережил до дрожи.
Я славлю искренность костра,
за то, что он предать не может.
Я славлю искренность костра.

              ***
           Николай Князьков
Куда же ты бежишь, дорога?
Твое начало от порога,
твое начало от порога,
а след теряется вдали.
Ах, эти голубые дали
чего-то мне пообещали,
чего-то мне пообещали,
вот только душу не спасли.

Я по дороге возвращался
к друзьям, с которыми прощался.
К друзьям,  с которыми прощался,
и в вечной дружбе мы клялись.
Вот только где же те ребята?
Они ни в чем не виноваты.
Не виноват и я, ребята,
дороги только разошлись.

Весною грязь, зимой сугробы,
судьба не балует особо.
Но не печалюсь я особо,
ведь что-то бьет еще в груди.
А мне во след смеется кто-то,
но поворот за поворотом,
но поворот за поворотом
я оставляю позади.

Зачем дорогу мне такую,
ведь можно выйти на другую.
Такую из себя прямую,
асфальт стандартной ширины,
на ней машину ты достанешь,
уснешь и думать перестанешь.
Уснешь и думать перестанешь,
а мне мозги свои нужны.

Дорога вьется и петляет
и снова в синей дымке тает,
и километров не считает,
в лесах дремучих не пройти.
Но если встретишь человека,
то уж, конечно, Человека,
такое было век от века,
и нам, пожалуй, по пути.

                ***
     Николай Князьков.
В час, когда на землю тьма упала,
а луна спокойна и ясна.
Все деревья, скинув покрывала,
оживают будто ото сна.
Говорят, друг друга понимая,
их язык, почти, как у людей.
И приходят в город, и гадают
на ночном асфальте площадей.
  И деревья в сумраке колдуют,
  шепчут что-то важное, свое.
  И воспоминанья чередуют
  сквозь глухих столетий забытье.
  В их воспоминаний куролесье
  вспомни, отыщи забытый миг.
  Может, и взовьешься в поднебесье,
  будто крыльев не ломал своих.
Вспомни, пронесись через столетья,
тронь рукою зыбкую струну.
Через боль, невзгоды, лихолетья
до сих пор ты веришь, как в весну,
в ту любовь, какая не бывает,
в то благословение утрат.
Ты идешь, деревья оживают,
а следы заносит листопад.

                ***
      Николай Князьков.
Темный город спит давно, по задворкам бродит ветер.
Низачем живет на свете, низачем гоняет пыль,
стучит в окно.
Звезды льют голубоватый тихий свет
в никуда из темноты.
Память, чудные вечерние цветы,
что-то шепчет мне во сне.
И, касаясь тишины, и мгновения тревожа,
Ночь струится, отчего же
закрываем мы глаза и видим сны.
Ниоткуда возвращается весна,
будто не было потерь.
Ночь подарит все тебе, ты только верь.
И опять придет она.
Замыкая круг ночной встанут новые рассветы,
и родится солнце где-то,
и откроет снова мир передо мной.
Нас вращает и несет водоворот
ниоткуда никуда.
Ночь сменяет утро, а в реке вода
почему-то все течет.
 
                ***
                Николай Князьков.
Сизые сумерки землю одели,
сизые, сизые мчатся метели,
сизые волки по полю прошли,
где-то на юге кричат журавли.
Сизыми криками дом вспоминая,
Только к чему все - и сами не знают.

Все, будто спит и проснуться не хочет.
Длинные, длинные, длинные ночи.
Будто заклятье, лежат на земле.
Что же хорошего в сумрачной мгле?
В сказочной мгле, в этом призрачном дыме,
сизых болот с небосводом над ними.

Сосны кривые в немой укоризне
Будто смеются о бренности жизни,
филин задумался в старом дупле,
Ведьма куда-то летит на метле.
Духи лесные на кухне погоды
ждут наступления Нового года.

Может, конец это, может, начало.
Здесь просто зло и добро повстречались.
Сели в лесу и забыли про всех,
хоть ненадолго, и сыплется снег.
Сизый, как время само над землею,
с этою вечной предутренней мглою.

           ***
                Николай Князьков.
Мне музыки не жалко,
кто хочет - тот и пойте,
и как хорошей чаркой -
вы душу успокойте.
Берите, наливайте,
обиды не тая,
а тем, кому, понравится,
еще сыграю я.
  Плывет кораблик быстрый, ныряет по волнам
  и паруса подставил всем четырем ветрам.
  На палубе матросы, то смех у них, то плач.
  А у бочонка с ромом стоит седой скрипач.
*
Не раз бывали штормы и много бед прошло,
но плыл вперед кораблик, плыл всем смертям назло.
И пусть свистели пули и голова бела,
летит смычок по струнам и скрипка все цела.
*
И верю я - однажды увидят с корабля,
что впереди сияет чудесная земля.
И будут живы внуки седого скрипача,
и будет светлою мечтой та музыка звучать. 

              ***
         “Зимовье Зверей”

Голос срывался с петель.
В дальние дали летел.
Пробовал выйти на крик,
но застревал в пустоте.
В космосе было темно.
В комнате стыло окно.
Голос стучался в него,
Напоминал об одном -
Верните каждому своё,
отдайте каждому своё.
Пусть все идут своим путём,
приобретя утраты.
Отдайте каждому своё,
верните каждому своё,
и как-нибудь переживем.
Конец цитаты.

“Ничто нас в жизни не может
вышибить из седла” - цитата из стихотворения К.Симонова “Сын артиллериста”

 Послесловие, история создания или с чего все началось.
А началось все с одного фильма, на который я “запала”, минисериал студии УПС, созданной в 19 году.
Долго я размышляла, как вообще такой фильм мог на свет в наше время появиться. Вполне современный, малобюджетный. Куча ляпов. Но! Постоянные отсылки к фильмам нашего поколения. К “Девчатам”, “Москва слезам не верит”, “Служебному роману”, возможно, еще к чему-то. На кого это может быть рассчитано? Фильм для нашего времени очень лаконичный, целомудренный, акварельный в главной своей линии. Основное внимание на жест, мимику, паузу. Долго я мучилась этими вопросами: Для кого? Почему? Зачем? Позвонила в Москву кузине, она на киноведа в свое время училась. Та растолковала. ДЛЯ СЕБЯ. Есть такой стиль типа пэчворка, свитый из цитат и отсылок, вариант постмодернизма. Режиссер, сын отца-режиссера (из поколения корифеев), бурятского происхождения. Отец умер, когда сыну лет 16 было. Т.е. папа не мог подсказывать. Просто это вынесено из семьи. Не будь нашего смутного времени, возможно, я бы попыталась ему написать, режиссеру.
И вот эти жесты, полутона - захотелось мне вербализовать, перевести в словесный ряд. Проговорить, проследить логические связи. А в фильме всё логично. Герои поступают именно так, как они должны поступать согласно своему характеру. Правильно или нет, умно или глупо, но логично. И хотелось еще попробовать избрать иной ракурс. Как бы от лица другого героя, переместить акценты. Хотя, конечно, главных героев в фильме два, это их взгляд, что ли…
Стала я писать вроде по сюжету. То, что передается мимикой или паузой - пыталась словами описать. Ох, нелегкая это работа…
А дальше - вполне ожидаемо. Стало скучно просто кино пересказывать. Начала менять что-то в деталях.
И вот за счет этих мелочей герои получились у меня с иными характерами. Они не захотели действовать по линии сценария, не могли они так поступать. Некоторые обоснования подсказала мне младшая дочка. И всё стало на свои места, логика вернулась.
Когда на днях я стала размышлять, откуда началось расхождение в сюжетах, поняла: буквально в самом начале, когда появилась икона. Потом тема Бога, куда уж без этого мне сейчас. Ну и потом все пошло всё совсем в иную сторону. И еще, что не было изначально запланировано. Но получилось. Можно ли интересно описать жизнь в счастливой семье? Вопреки мнению классика. Счастье - это не вазочки-розочки, пляжи на Канарах, бриллианты и банкеты. Про это реально было бы скучно писать. Но жизнь-то - штука очень любопытная. И сейчас, да и раньше.
Вот и получилось: сначала вербализация видеоряда, потом уход в другую сторону, появление концепции. Потому что без концепции будет чисто графоманский бред. К сожалению, даже у мастеров прозы именно отсутствие этой базы приводит к бессмысленности действий героев. Ну, как и в жизни. “Если Бога нет - то всё позволено”.
Получилась у меня химера, говоря языком биологии. Начало не мое по сюжету, хотя с массой уточнений и дополнений. А дальше - уже собственно мое. Не знаю, возможно, есть смысл сначала кино посмотреть, но кто ж его знает? Фильм называется:
“Я никогда не плачу”.
 И еще. Если автор старается написать что-то серьезное, он вкладывает в повествование свой жизненный опыт, свою душу, размышляет над тем, что его больше всего волнует в данный момент. Возможно получается некоторое стремление к идеалу, как должно быть. А потом начинается обратная связь, когда книга начинает влиять на автора. У меня это как-то приблизительно так получается.