В сиянии Зеты

«Мы ищем разум во Вселенной, будто надеемся увидеть отражение себя. Но, найдя его, видим чужое бессмертие — и осознаём свою хрупкость.»
— Из дневника Абдурахмона Салимова

Абдурахмон Салимов родился в Нукусе, на западе Узбекистана, в семье крестьян. Часть родственников были репрессированы Советской властью, часть сумела выжить и даже сделать карьеру. Но все эти события прошли мимо его судьбы. Он сам вырос среди песка и степных звёзд, где ночное небо — не над тобой, а вокруг. Абдурахмон был из тех детей, что молчат в толпе, но спрашивают у матери, почему Луна ходит за ними по дороге, почему солнце на закате красное.
Физика пришла поздно, почти насильно. Сначала — как наказание: преподаватель в техникуме отправил его пересдавать, иначе не видать ему диплома электросварщика. Потом — как утешение и даже как профессия. Потому что у формул было объяснение. У людей — нет.
Спустя много лет худой и невысокий парень закончил ташкентский физмат и, сквозь языковую мясорубку и стипендии, пробился в магистратуру Мюнхенского университета. Позже — докторантура по астрофизике в Чили. Там и остался. Официально — научный сотрудник обсерватории Ла-Силья. Неофициально — человек, который не смог уехать обратно, потому что уже не знал, где его дом.
Салимов не был пророком, не был романтиком. Он говорил тихо, ел мало, любил пустые залы планетариев. У него не было семьи. Зато были звёзды — единственная постоянная в его жизни.
...Зета Козерога (; Capricorni) — одна из ярких точек в южной части неба, почти четыреста световых лет от Земли. Звезда-гигант, желтая, умирающая, но красивая в своей старости. Астрономы классифицируют её как G4Ib — сверхгигант, богатый тяжелыми элементами. Она — часть двойной системы, спутник которой скрыт, но выдает себя в спектре.
Её странность давно беспокоила специалистов: аномальное обилие элементов, образующихся только в глубинах звёзд, словно кто-то добавил в её химический состав чужую подпись.
Абдурахмон — наблюдатель, не мечтатель. Сухой в общении, осторожный в выводах. Всё, что он делал, — сверял графики и молча фиксировал отклонения. Но именно он увидел то, что не заметили другие.
Нечто огромное и непостижимо точное регулярно пересекало свет Зеты. Не планета. Не облако. Не комета. Геометрия теней была искусственной.
Он перелопатил данные за последние 20 лет. Свет звезды падал строго по схеме. Только орбитальной схемы не было — объект не вращался, не двигался как тело. Он словно висел между Землёй и звездой.
А если не тело? Если — конструкция? Он провёл параллель с Сферой Дайсона — гипотетической мегаструктурой, предложенной физиком Фрименом Дайсоном в XX веке. В теории, высокоразвитая цивилизация может окружить звезду оболочкой или роем конструкций, чтобы собирать всю её энергию.
Но здесь было нечто тоньше. Салимов предположил, что перед ним не полная сфера, а её реликт — фрагмент, возможно, оставшийся от цивилизации, исчезнувшей или перешедшей в постматериальную форму. Элементы поглощения энергии напоминали сетку, разбросанную в определённом диапазоне частот. Это был не купол — это была решётка смыслов.
Теория, которая веками оставалась в фантастике, теперь смотрела на него из графика фотометрии. Он написал отчёт. Отправил в три уважаемых журнала. Один ответил молчанием. Второй — вежливым отказом. Третий — саркастичной рецензией: «Фантазии одиночек — не повод пересматривать принципы астрономии».
Он сидел у терминала в обсерватории, уставившись на спектральные линии звезды, которую теперь знал слишком хорошо. Зета Козерога. Старый жёлтый гигант, окружённый чем-то нечеловеческим.
В наушниках — тишина эфира. В голове — шорох воспоминаний.
...Жену он встретил в Ташкенте, когда ещё был аспирантом. Гульнора — живая, красивая, амбициозная. Она любила его глаза, его ум, его тихую уверенность. Но уже через три года ненавидела ту же самую тишину.
— Ты живёшь с формулами, а не со мной. Ты мечтаешь о небе, а не о доме. У других мужья — бизнес, машины, квартиры. А у меня? Муж-философ. Ты хотя бы любишь меня?
Он тогда не ответил. Просто посмотрел в окно. Она уехала к сестре. Потом — в Дубай, работать в сфере недвижимости. Он не осуждал. Он просто принял. Всё в его жизни он принимал — кроме глупости и суеты.
Любовь к астрономии у него не была романтической. Она была, скорее, религиозной. Не в том смысле, чтобы молиться — он просто ощущал космос как что-то большее, чем можно объяснить словами. Он никогда не говорил "я люблю звёзды" — он говорил: "они честные".
...Салимов стал мемом. Узбек, который "нашёл сферу в небе", вошёл в развлекательные шоу. В одной из передач его сравнили с Астериксом. Кто-то добавил на Reddit подпись: «Космос зовёт, но денег нет».
Научные гранты заморозили. Университет отстранил его от наблюдений. Ему сказали, что надо "отдохнуть" и "снизить публичность". В кулуарах шептали: сумасшествие. Или пиар. Что хуже — непонятно.
Он пытался достучаться до сообщества SETI, но их протокол требовал независимого подтверждения. Никто не захотел повторять его наблюдения. Потому что слишком дорого. Потому что слишком опасно — вдруг окажется прав.
...Гульнора однажды сказала:
— Ты ведь не от мира сего, Рахмон. Ты как те планеты, которые видно только в телескоп — и то раз в столетие. Слишком далеко, слишком холодно, слишком одиноко.
Он тогда усмехнулся. Не ответил. А зря. Потому что она была права. Он не мог любить "нормально". Он не мог быть с человеком, которому важна была земля под ногами, а не небо над головой. Он не торговал, не строил, не отдыхал, не устраивал жизнь. Он искал структуру в звуке Вселенной. И думал, что однажды это что-то даст.
— Ты хочешь доказать, что там кто-то есть? — спросила она перед отъездом.
— Нет. Я просто хочу узнать, как далеко может уйти разум.
Теперь, глядя на данные, он понимал: он ушёл слишком далеко. И она — тоже. Только в разные стороны.
...Ему не нужны были конференции. Не было смысла объяснять скептикам, что свет от Зеты шёл к нам почти 400 лет. Что всё, что он увидел, — лишь отблеск прошлого. Что цивилизация, способная строить такую структуру, уже, возможно, исчезла. Или изменилась так, что иного пути общения с ней просто не существует.
Он пытался смоделировать параметры конструкции. Даже создал виртуальную копию на квантовом кластере. Она не подчинялась законам привычной орбитальной механики.
Это было произведение, не объект. Архитектура сверхразума.
Он остался в обсерватории. Больше не публиковал ничего. Смотрел в ту же точку неба, каждый вечер. Не для доказательства. Для себя. Он знал: они были. Или есть.
И знал, что никто на Земле не хочет в это верить. Потому что, если это правда, — значит, человечество не в центре Вселенной. Значит, кто-то смотрит на нас, как мы на муравьёв.
А это — невыносимо для эго.
...Он стал писать. Не статью — письмо. Текст, который начал со слов: «Если вы всё ещё там, если вы можете понять, то знайте — один человек увидел ваш след и заплакал.»
Он понимал: радиосигнал до Зеты дойдёт через 400 лет. Ответ — если будет — вернётся ещё через столько же. 800 лет одиночества. И он не доживёт даже до начала диалога.
Его больше не беспокоили земные новости. Он выключил все каналы, кроме одного — телескопа. Иногда ему казалось, что конструкция изменилась. Он знал, что это иллюзия. Хотел, чтобы это была иллюзия. Иначе — это был бы ответ.
...Сфера Дайсона. След от цивилизации, которая знала всё — кроме того, как быть рядом с другим. Как быть ближе, чем орбита.
Он встал, вышел на улицу. Над головой — звёзды. Слишком много, чтобы чувствовать себя живым. Слишком красиво, чтобы не плакать.
"Гульнора, ты была права. Я не умею быть рядом. Но, может, никто не умеет. Ни мы, ни те, кто построил это кольцо из света. Мы все просто ищем."
Он вернулся к терминалу. Сохранил данные. И отправил письмо в никуда.
..Абдурахмона нашли за рабочим столом. Сердце остановилось тихо, как будто из уважения к тому, кто заглянул в вечность.
На экране компьютера остался его график.
А на сервере — файл с названием "Письмо к тем, кто сияет".
Его последняя заметка была адресована не рецензентам и не грантодателям. Она начиналась просто: "Если вы всё ещё там — пусть даже мертвы — знайте: один из миллионов разумных существ на далёкой планете увидел вашу тень. И понял: мы не одни. Но слишком молоды, чтобы вас догнать. Спасибо, что оставили свет."
(7 мая 2025 года, Винтертур)