Маленькая ложь

Егор Игнатьевич снова не мог уснуть. Он в очередной раз перевернул подушку, но она оказалась нагретой уже с обеих сторон, и это не принесло облегчения. Старик встал и прошлепал к окну. Окно было распахнуто настежь, душная июльская ночь протянула свои щупальца и обдала жарким, словно из печки, воздухом. Полная луна освещала двор ярко, «хоть бисер собирай», как сказала бы покойница-жена.
Алёна умерла шесть лет назад, и остался Егор Игнатьевич совсем один. Детей они с женой так и не нажили. В молодости хотелось погулять, пожить для себя, потом стало некогда – работа, работа, работа… а когда спохватились, было уже поздно.
Старик подслеповато прищурился и посмотрел на луну. В рисунке кратеров ему чудился лик жены. Егор Игнатьевич вздохнул и побрел назад к кровати. Заныли суставы.
- Быть грозе, - пробормотал он себе под нос, - непременно. Такая духота обязательно кончится грозой.
Никто ему не ответил. Разговаривать с самим собой уже вошло в привычку.
Наконец старик задремал. Сон был чуткий. Егор Игнатьевич слышал, как прошел через двор припозднившийся путник, как соседка выплеснула в окно содержимое ночного горшка, как фыркнула чья-то кошка. Все эти звуки нисколько не мешали ему, как вдруг:
- Падла ментовская! Сука! Чтоб ты сдох, тварь!
Егор Игнатьевич попытался открыть глаза, но веки были словно налитые свинцом. Он попробовал пошевелиться, но с ужасом понял, что не чувствует ни рук ни ног. Сердце бешено заколотилось, в висках застучало. Шух – прилила кровь к голове, шух – еще раз. Даже сквозь закрытые веки Егор Игнатьевич увидел в комнате постороннего. Не почувствовал, а именно увидел. Он и сам не понимал, как такое возможно. Изможденное, перекошенное ненавистью лицо, гнилые зубы, изо рта вонь, иссохшие крючковатые пальцы протянулись к шее:
- Сдохни, падла.
Егор Игнатьевич захрипел.
Телефонная трель выдернула его из дрёмы. Старик снял трубку.
- Ва-лля? -  заплетающимся языком поинтересовался звонивший.
Егор Игнатьевич молча положил трубку. В другое время он бы многое сказал этому алкашу. Только не сегодня. Язык присох к нёбу, сердце продолжало отбивать чечетку. Он протянул руку к тумбочке, высыпал на ладонь несколько таблеток из пузырька, одну положил под язык, остальные попытался всыпать обратно. Дрожащие руки подвели, и таблетки покатились по полу. Старик откинулся на подушки и попытался успокоиться.
«Это сон. Всего лишь дурной сон», - мысленно убеждал он себя.
Рассвет залил небо розовыми красками. Егор Игнатьевич облегченно вздохнул – ночь прошла, а с нею и кошмар.

Привычную тишину квартиры разорвал телефонный звонок. К этому времени Егор Игнатьевич уже успокоился.  Успел умыться, застелить кровать, приготовить скромный завтрак «холостого пенсионера», как он сам себя называл, и даже вымыть посуду. Звонок оказался настолько внезапным, что Егор Игнатьевич от неожиданности вздрогнул и выронил из рук тарелку – последнюю из любимого Алёниного сервиза.
- Игнатьич, ты живой там? – раздалось в трубке.
- Не дождетесь, - отозвался старик любимой шуткой, - сам-то как?
- Ай, не спрашивай… - трубка закашлялась, - я чего звоню… Верка моя запилила с утра. Говорит, сон про тебя видела плохой. У тебя все в порядке?
- В нашем возрасте, проснулся – значит, уже порядок.

Спустя два часа пенсионеры сидели в парке на лавочке. Аркадий Иванович курил одну сигарету за другой, время от времени прерываясь на изнуряющий кашель. Сейчас Егор Игнатьевич и сам не мог понять, зачем предложил старому другу и коллеге встретиться и «побалакать». Но отступать было не в его правилах. Аркадий Иванович слушал молча, не прерывая.
- Сам-то что думаешь? – спросил он, когда Егор Игнатьевич закончил рассказ.
- Шестой этаж. Замки не тронуты. Не знаю, что думать. Все говорит за сон, если бы не это.
Он отодвинул край воротника. На шее старика красовались два свежих синяка.
- Не сам же я себя душил. Мистика какая-то.
- Не, Игнатьич, мистика не по нашей части, - Аркадий Иванович снова закашлялся.
Два бывших следователя долго сидели в парке, строя различные версии, но так ни к чему и не пришли. Они разошлись по домам, но перед этим Аркадий Иванович взял с друга слово, что тот будет звонить ему каждое утро ровно в девять.
- Иначе, я позвоню тебе сам, - пригрозил он.

По пути домой Егор Игнатьевич купил свежую газету – будет чем занять время до вечернего матча. Игра не захватывала. Футболисты вяло перемещались по полю, лениво пиная мяч. То ли от скуки, то ли от бессонной ночи, Егор Игнатьевич задремал.
Он вдруг понял, что не один в комнате. Тело было сковано, как и накануне ночью. Сердце снова пыталось выскочить из груди, а кровь прилила к голове. То же лицо склонилось над стариком.
- Что, падла, не ждал?
- Т-т-т-ты… - попытался произнести Егор Игнатьевич, но язык распух и не поворачивался.
Старик снова стал задыхаться. В этот раз он отчетливо почувствовал на своей шее ледяные руки Смерти.
Бздынь! Что-то со звоном грохнулось где-то совсем рядом. Кошмар исчез. Егор Игнатьевич часто задышал и открыл глаза. Футбол давно сменился каким-то фильмом. На полу рядом с креслом  лежала разбитая фоторамка и фотография Алёны. Егор Игнатьевич аккуратно собрал осколки, фотографию убрал в тумбочку.
Первой мыслью было позвонить Аркадию. Глянул на часы и отложил звонок до утра. Проверил дверь – заперто. Прошел в ванную, внимательно стал рассматривать шею. Свежие красные пятна, аккурат рядом со вчерашними, к завтрашнему дню обещали стать новыми синяками.
Егор Игнатьевич заварил цикорий. Кофе пить врачи давно запретили, а ночь предстояла бессонная. Несколько раз старику чудилось, будто сзади кто-то есть. Он резко оборачивался, но никого в квартире, кроме него, не было. Веки предательски тяжелели. Вторая чашка цикория уже не помогала. Егор Игнатьевич отчетливо понимал, что эту ночь может не пережить.
Внезапно его осенило. Он схватил газету, нашел программу передач на сегодня. Так, футбол начался… он задремал примерно под конец первого тайма… фильм… что за фильм… ах, да, вот же он… По всему выходило, что спал он около двух часов. Егор Игнатьевич принялся шарить по квартире в поисках будильника. К его удивлению, старый агрегат не только легко нашелся, но и завелся, оглушая ночь пронзительным тиканьем.
- Надеюсь, это поможет.
Егор Игнатьевич не стал расстилать кровать, лег поверх покрывала, будильник поставил рядом на тумбочку. Звонок разбудил его, как и было задумано, через полтора часа. Старик встал, ополоснул лицо холодной водой, выпил чашку крепкого чая, снова завел будильник. Так прошла ночь.
Аркадию Ивановичу он позвонил, не дожидаясь назначенного времени.

- Мда, дела, - резюмировал Аркадий Иванович.
Он примчался сразу же, как только получил сообщение от друга.
- И версий, по-прежнему, никаких?
Егор Игнатьевич помотал головой.
- …хотя…
- Ну?
- Лицо показалось знакомым.
- Это уже лучше. Насколько знакомым? Родственник, друг, собутыльник?
Егор Игнатьевич напряг память.
- Нет. Не могу вспомнить.
- Подожди, он тебя как-нибудь называл?
Егор Игнатьевич перечислил эпитеты, которые слышал накануне в свой адрес.
- Действительно, не густо.
- Мент! – вдруг воскликнул Егор Игнатьевич. – Он назвал меня ментом, или как-то так.
- Так может, из бывших?
- Да кто угодно. Они все грозились мстить, когда я их к ногтю прижимал. К таким угрозам быстро привыкаешь, я на них и внимания не обращал. Да тебе и самому сколько раз угрожали. Предлагаешь все дела поднять?
- Не, не вариант. Слишком много. Надо отсечь лишнее.
- Что, например?
- Например, мне не дает покоя вопрос: как он проник в твою квартиру? Быстро, тихо, аккуратно – явно профессионал. Были у тебя домушники или медвежатники?
- Ты сам хоть понял, что сказал? Откуда в нашем отделе домушники? Нас же так и звали – мокрецы, - только мокрухами и занимались.
- Может, засаду на него устроим? Тряхнем стариной? А? – неожиданно предложил Аркадий Иванович.
- Лишь бы старина не отвалилась, - пошутил в ответ Егор Игнатьевич.
Оба засмеялись. Аркадий Иванович зашелся кашлем.
- Не, брат, с таким кашлем засады не получится, - горько констатировал Егор Игнатьевич.
Они еще долго сидели на кухне, пили чай, вспоминали былое, строили версии.

Эту ночь Егор Игнатьевич решил не спать. Идея друга устроить засаду определенно несла здравый смысл. Если к нему приходит живой человек, его можно поймать. Главное для этого – притвориться спящим. Старик умышленно не стал зашторивать окна. Если за ним наблюдают, пусть видят, что он готовится ко сну. Он умылся, разделся, расстелил постель и лег, выключил свет, после чего аккуратно выскользнул из-под одеяла, отполз в угол между окном и тумбочкой и стал ждать. Он просидел там до рассвета, но никто так и не появился. Сколько Егор Игнатьевич ни прислушивался, сколько не вглядывался в темноту, ничего, даже отдаленно напоминающего присутствие постороннего, не было.
С наступлением рассвета старик покинул укрытие, залез под одеяло и тут же уснул. Он был уверен, что сейчас это абсолютно безопасно.
- Что? Зассал? – послышался зловещий шепот, - Думал перехитрить меня? Рано или поздно ты проколешься, и тогда тебе конец.
Егор Игнатьевич проснулся. На этот раз сам, без громких звуков извне. Никто не пытался его душить. Но не это было главное. Бывший следователь, наконец, узнал того, кто к нему приходит.

***

Это было плевое дело. Подозреваемый сам во всем сознался. Обычная бытовуха по пьяни. Доказательств и улик – выше крыши. Но Егору Игнатьевичу от этого было не легче – семь глухарей за год. И это перед уходом в отставку. Не видать ему «повышения к пенсии». Как бы еще и не понизили «в назидание».
Он вышел из кабинета начальства пунцовый – распекли как мальчишку. Начальство понять можно – им раскрываемость подавай, а где ее взять, раскрываемость эту, когда ни улик, ни мотивов, ни подозреваемых. И убийства все – одно другого страшнее. За особую жестокость их объединили в одно, но это не помогало. Тупик какой-то. В городе поползли слухи о маньяке. Пресса периодически подливала масла в огонь. В минуты отчаяния Егор Игнатьевич мечтал, чтобы убийца раскаялся и явился с повинной. Почему бы и нет? Но здравый смысл и собственный опыт подсказывали, что так не бывает. Даже, если поймать за руку, человек, совершивший подобное, будет все отрицать. Только полный пантюх во всем сознается.
Егор Игнатьевич остановился. В руках была папка с делом Пантюхова – того самого, который с пьяну жену прирезал. Он прикинул… с учетом отягчающих, смягчающих и прочего… годом больше, годом меньше. Пантюхову все равно, а ему – закрывашка. До Егора Игнатьевича доходили слухи, что некоторые следователи, не из их отдела, и даже не в их городе, выбивали из подозреваемых признания в том, чего те не совершали. Сам он не одобрял подобных методов, но что, если…
Решение пришло быстро. Тянуть было нельзя. Сейчас, или никогда. Если долго думать, можно и передумать. Егор Игнатьевич не хотел передумывать. Потом, когда он уйдет в отставку со всеми полагающимися почестями, он успеет и раскаяться и искупить, а сейчас надо было действовать.
Следователь развернулся и решительно зашагал к своему кабинету. Он работал всю ночь. Новый протокол допроса занял более десяти листов. Незаданные вопросы, выдуманные ответы… все должно быть достоверным. Лента в старой печатной машинке то и дело заминалась, и ее приходилось поправлять руками. Руки были перепачканы краской, которую потом будет трудно отмыть. Егор Игнатьевич не к месту вдруг вспомнил, что секретарю в приемной выдали новую печатную машинку, японскую. Поговаривали, она даже опечатки сама удаляет, без корректора и ластика. Вот бы и ему такую. Работа пошла бы быстрее. Но ему даже электрической не давали. Местные острословы говорили откровенно: «Куда тебе, Игнатьич, уже электрическая? Пенсия на носу. Ты бы удочку лучше просил или лодку резиновую».
Как бы то ни было, к утру фальшивый протокол был готов. Егор Игнатьевич вызвал Пантюхова в комнату для допросов. Бедолага полностью соответствовал своей фамилии – плечи опустил, взгляда не поднимает.
- Начальник, я же уже все сказал, - промямлил он.
- Знаю, знаю.
Егор Игнатьевич старался говорить как можно дружелюбнее и мягче.
- Я кофе вчера пролил на протокол. Не нести же в таком виде. Подпиши заново, а? Вот тут, тут и тут.
Он сунул под нос Пантюхову новый протокол, который тот подписал не глядя.
- Вот и всё, - Егор Игнатьевич сложил листки в папку и развернулся на выход.
- Начальник, - вдруг окликнул Пантюхов, - вроде вчера бумаги меньше было, не?
Егору Игнатьевичу показалось, что во взгляде Пантюхова промелькнуло что-то, похожее на подозрительность.
- Просто бланки новые, - он поспешно покинул комнату.
Руки тряслись, словно кур воровал. У него получилось! Вот так легко и просто. Теперь дело можно передать по инстанциям дальше.

Суд над Пантюховым состоялся, когда Егор Игнатьевич уже был обычным пенсионером. Проводили его с почестями, звание дали «на выход», как он и рассчитывал. Вот только последнее его дело оказалось слишком громким. В минуту, когда задумал подлог протокола, Егор Игнатьевич как-то упустил из виду, что слишком много внимания уделено его глухарям.
Зал был переполнен. Журналисты, телевидение, причастные и просто любопытствующие – яблоку негде упасть. Егор Игнатьевич пристроился в углу у самого выхода.
Приговор судьи был суров – двадцать пять лет. Егор Игнатьевич не ожидал такого исхода. Это был приговор не только Пантюхову, но и ему, его совести.
- Это не я! – кричал Пантюхов. – Это ложь! Обман!
Его никто не слушал. Зал потонул в овациях.
Осужденного вывели из зала. Егор Игнатьевич вжался в угол и попытался затесаться между фотографом и какой-то бойкой журналисткой, когда Пантюхов проходил мимо. Но это не помогло. Пантюхов поднял взгляд и узнал следователя.
- Сука! Падла ментовская! Это все ты! Ты подставил!
Он кинулся было на Егора Игнатьевича, но конвой среагировал молниеносно.
- Чтоб ты сдох, тварь! Я вырву тебе сердце, слышишь? Тебе не жить! – доносилось из коридора.
Егор Игнатьевич спрятал руки в карманы куртки, чтобы никто не видел, как они дрожат.

***

- Пантюхов умер в колонии несколько дней назад, - сообщил Аркадий Иванович, - ему еще пять лет оставалось.
По просьбе приятеля он подключил все связи, оставшиеся в следственном комитете, чтобы узнать о судьбе этого бедолаги.
- Он пришел за мной, - в голосе Егора Игнатьевича не было ничего, кроме покорности судьбе.
Они сидели на кухне и пили горькую. Такие признания под чай не делаются.
- Этого не может быть! – отказывался верить Аркадий Иванович. – Это.. это… у меня слов нет. Ты знаешь, что твой протокол допроса использовали, как пособие по психологической обработке подозреваемых?
- Откуда мне знать? Я же сразу ушел тогда.
- Нет, только не ты! Кто угодно мог, но не ты. Ты же был образцом чести и добропорядочности! На тебя равнялись, с тебя пример брали.
- Бес попутал, - сказал Егор Игнатьевич.
Он налил себе из бутылки и выпил залпом, не чокаясь. Для себя он уже все решил. Этот разговор с другом был своего рода исповедью. В церковь Егор Игнатьевич не ходил, но перед концом хотелось очистить душу. Лучшей кандидатуры, чем старый друг и быть не могло.
Он протянул Аркадию Ивановичу связку ключей:
- Это Алёнины. Пусть у тебя будут на всякий случай.
- Слушай, может, у нас пока поживешь? А сюда давай попа какого позовем, пусть кадилом помашет.
- Не поможет.
- Ну почему ты решил, что не поможет? Ты же даже не пробовал. Давай Верку мою зашлем в церковь, пусть свечку там поставит или еще что,  она продвинутая в этих делах.
- Хорошо. Только давай завтра. Сегодня поздно уже.
Аркадий Иванович ушел, обнадеженный. Егор Игнатьевич знал наверняка, что завтра не будет.
Он принял ванну, надел чистое бельё. Собрал все необходимые документы на видном месте, на листе бумаги записал пин-код от банковской карты и положил вместе с картой к документам – так Аркадию легче будет его хоронить. Квартиру он завещал другу еще после смерти Алёны – больше было некому.
Время перевалило за полночь. Где-то вдалеке послышались первые раскаты грома. Старые суставы не обманули – собиралась гроза. Егор Игнатьевич лег в постель.
- Пантюхов, - позвал он, - я готов.
Никто не отозвался.
Наконец, сон сморил старика.
- Узнал-таки? – спросил призрак Пантюхова. – Молодец, что не стал бегать. Это бы не помогло.
Первые капли дождя упали на горячий асфальт, когда душа бывшего следователя отлетала в иной мир.
Наутро Аркадий Иванович застал страшную картину. Друг лежал весь окровавленный, грудная клетка была разорвана, сердце старика валялось рядом с кроватью.
«Еще один глухарь» - грустно подумал Аркадий Иванович.