5. Гроза

5. Гроза

 
Радужный мост, новая параллель, иное измерение и тамошние обитатели. Аборигены каменных джунглей, шипящего асфальта, взбешенные змеи чья кровь тепла. Адепты нравственного каннибализма, харизматические шуты, идущие по раскаленным головам морально падших трупов экзистенциализма.

Ловец молний барином ходит там. Ладно сшитый монстр-неофит от электричества выставленный напоказ. Близилась гроза и еще не минуло тысячелетнее царство языческого леса, не было ржавых пней с объедками сгинувших поколений, не выросли на просеках прожорливые муравейники смиренных рабов беспробудной свободы.

Их кости не перемололи в муку преломленного хлеба, не развеяли пеплом над волнами воскресших нив хаоса, не воздвигли из черепов пирамиды пряничных фараонов, где режь да ешь богочеловека суточная норма. Крупные капли идущего стеной дождя, алым сполохом оживающие в змеиных жалах вспышек молний скрыли мир. Гроза развертывала театр своего стихийного буйства.

Я торопился, дабы избежать знакомства с молнией. Расстрельно барабанил дождь, громовые раскаты грохотом сошедшихся скал оглушали. Темнело в глазах до дрожи в коленях, а за лесом было чисто поле и не убежать, не укрыться.

Дрожала земля под ногами, источая сырое тепло. Буйствовали духи мастей разных, парадом железного марша несясь на крыльях ветров студеного севера.

Молнии нещадно жалили дрогнувший, заскрипевший поклонами лес. Он в испуге тяжело и немощно взвыл, ему вторили скулением невидимые существа, рождая жуткое эхо. Они сбрасывали кожу сумеречной серости и наполнялись изумрудным свечением.

Молния с треском осыпала их искрами, превращая в кроваво-алые рубины и шипящие головешки. Более не осталось надежды на укрытие, да и где сыскать убежище, когда небо и земля сошлись не в шутку, а кость в кость. Человек не воин посреди этого поля, не его власть, не по нему сила.

Снова разорвала небо молния, ударила прямо под ноги. Обуглилась земля. Почуял близость паленой шкуры. Отшатнулся в сторону боясь потерять башмаки. Оглушило грохотом и я повалился в грязь, чувствуя горечь во рту.

Стихия бушевала, сорвавшись с цепи, она выла радостью вырвавшегося на волю зверя, юлила волчком по простору. Бесновалась словно одержимая, пировала на широкую ногу, потчуя свиту из духов, озаренных блеском сотен молний, в слепящих доспехах да венцах огненных. Преисполненных устрашающего величия, что человеку из грязи лучше не высовываться.

Шествовали они чинно и важно, свысока поглядывая в зеркало моей лужи кипящей пузырями дождя. Лиц таких я и видеть не мог никогда, а доведется рассказать про то, как выглядели, слов не сыщется подходящих. Не по человеческому уму такое занятие, иные они и выглядят иначе.

Алый пурпур, расшитый изумрудами да лунным жемчугом, мантии всадников трепещут в порывах ураганного ветра. Они преисполненные глубины и безразличия, там затаилась мощь и не вынести этого грозного взгляда, коль падет на тебя.

Страх доселе неведомый мне товарищ в приключившейся беде, шепчет тихо с дрожью на ухо - Беги со всех ног человечишко-букаха, хоть так, хоть эдак не миновать жерновов.
- Вслушайся, как свирепствуют, как грохочут колеса их колесниц. Раздавят не глядя.
- Поджимай песьий хвост да скули молитвами, авось свернут в другую сторону.
- Коль жить хочешь, моли! Комаха писклявая, во все легкие, на все лады! Кланяйся, покуда жив!

Не стерпел я подобного, выполз из грязи, пригрозил кулаком, заорал что есть силы – Куда прешь?! А ну поворачивай! Чего таращитесь?!

Эх, и шарахнуло после молнией. Искры из глаз посыпались, да шерсть дыбом встала, так и плюхнулся в лужу, грозя кулаком. Хохоту то было, им все же пир веселый, а мне жизнь жаловали, хоть и сидел в луже дурак молнией напуганный, все же живой.

- Вот значит, где они жируют в раздолье! – раздался голос и лихой удалец на гнедом коне, вынув меч булатный, рванул с места во весь опор.

Ветер вмиг скомкал его клич боевой, превратив в рыбий шепот. Блеснули золоченые шпоры, вонзившиеся в бока коня, блеснул яростно меч из стали булатной и витязь этот, таки сошелся с молнией.

Раз резануло слух громовым раскатом, два, прокатилась мелкая дрожь. Змеей огненной сползла молния, сжала слепящие кольца, рассыпалась миллионами искр зло шипящих. Снова загрохотало, бабахнуло, всколыхнув округу и стеной обрушился дождь.

Конь, обезумевший от чертовой пляски бури, потерявший безголового седока, весь в мыле с обугленной гривой, пронеся мимо. Его далее гнал ветер, крутил волчком и задувал в уши ужас змеиного шипения.

Он забавлялся, мучая несчастную животину, загоняя в силки смерти. После она прибрала свое добро. Взметнулась брызгами, вспенилась кровь, затрещали кости, струнами лопнули жилы да глаз с поволокой бессмысленно уставился в кровавую лужу.

Мудрая с избытком яда гадина, облюбовав еще не остывшую, оторванную голову коня, извиваясь пестрой лентой, вползла в раскрытый рот с запекшейся кровью. Она нашла свое логово, чтоб после породить выводок.

Гроза стихла, оставив после дрожащие оспы луж чистым полем, коленопреклоненный лес и жертвенные останки обугленного разгулом стихии зверья. Был там и мертвец-удалец, на положенном ему месте, подле шмата разорванного на куски коня с рваным шрамом от поцелуя молнии.

Дымили некогда дорогие сапоги, чернели в луже бренные кости. Обугленный череп с лопнувшими на вытекшими глазами, да тускло поблескивающие осколки оплавленного меча.

Молва еще не сотворила борца-мученика, павшего героя, не лицезрел его и я. Зачастую герой, это дурак встретивший молнию, в этом и состоит горькая суть подвига, без которого, как без испуганного коня мчащегося галопом на верную погибель. Седоку же невдомек, что дело это решенное. Духи же лишь потешаются, им это забава, игра, сгинул человек, такое бывает, а до дураков им нет интереса.

Думал, а человека уж нет, сижу в луже по маковку грязью измазан, выпученными глазами, безучастно дырявя пространство, изрытое угомонившейся стихией, оставившей пьянящий озон и кровавый алтарь насыщенный жертвенной плотью.

Дело за малым, дорога ждет и в короткий миг обозначилась, выведенная блеснувшим лучом солнца. Все же в северную сторону, как советовал нелюдим. Посреди любой лужи грозу не пересидишь, а в дурака обязательно превратишься.