Senex. Книга 1. Глава 22

Книга 1. Бонна Эксклюзив

Глава 22. Возвышение раба

Вы куплены дорогою ценою; не делайтесь рабами человеков.
Первое послание святого Апостола Павла к Коринфянам

          Пожилой сотрудник БОП Старшинов подвернул колено, и его положили в больни­цу. Такие травмы обычно лечатся долго, особенно у пожилых людей, и Гайдамакой овладела паника. Он вызвал Василия Порфирьевича и дал задание:
          - Надо срочно включить в «Инструкцию пользователя программы DRAKAR» способ планирования кор­пусных цехов с учётом изготовления изделий МСЧ для насыщения секций, чтобы любой не­подготовленный сотрудник мог планировать.
          Начальник бюро МСЧ Денис Петров, присутствовавший при разговоре, возразил ему:
          - В инструкции всё не опишешь, людей надо обучать, всё приходит с опы­том.
          Но начальник настаивал на своём:
          - Опыт не главное, на всё должна быть инструкция!
          Василия Порфирьевича поразили его слова: «Опыт не главное»… Значит, профессионализм для Гайдамаки уже ничего не значит. Всё указывало на то, что он уже никому не доверяет... И люди для него вообще ничего не значат – достаточно инструкции… Но делать было нечего, и Василий Порфирьевич занялся инструкцией.
          Утром Пешкин сварил для Королёвой кофе, угостил шоколадом и финиками, и когда она всё это с удовольствием съела, он «обрадовал» её:
          - А я теперь Старшинов Владимир Александрович!.. Владимир-Сан...
          Настроение Королёвой резко испортилось, и она процедила сквозь зубы:
          - Надеюсь, ты понимаешь важность своего положения?
          Королёва в последнее время вела себя довольно спокойно, на Пешкина не кричала... Но сегодня, после «радостного» известия, которое принёс ей Пешкин, её как будто подменили. Сначала она стала громко обсужда­ть какую-то проблему с Пешкиным, и это сильно возбудило её. Едва успокоившись после бурного обсуждения, она надела наушники и стала слушать музыку, но к ней пришёл Грохольский, и она снова возбудилась. Ушёл Грохольский, она снова надела наушни­ки, но тут пришёл Денис Петров, и в комнате снова воцарился её истеричный крик. К ним присоеди­нился Жеребцов со своим громким голосом, и количество децибел увеличилось в несколько раз.
          Василий Порфирьевич вынужден был полдня сидеть в наушниках, слушая музыку, поэтому срочную работу над инструкцией он от­ложил на завтра.
          Ильюшин встал с места и в недоумении стал прохажи­ваться по комнате. А после обеда он вообще уехал на Балтийский завод… От греха подальше.
          Причина резкой перемены поведения Королёвой была понятна Василию Порфирьевичу: ею овладела зависть к Пешкину, который замещал Старшинова. И, глядя на буйство Королёвой, он честно признался самому себе: «А ведь я тоже завидую Пешкину! Гайдамака мог назначить исполнять обязанности Старшинова меня, как бывшего технолога корпусного производства, а назначил Пешкина, который и так достаточно загружен».
          Василий Порфирьевич был зол на Гайдамаку за то, что тот назначил замещать Старшинова не его, а Пешкина… Но вскоре его злость лишилась повода: «А ведь я скоро стану пенсионером, и Гайдамака не знает, когда именно я решу уйти на пенсию… Да что там Гайдамака - я и сам этого не знаю! А Пешкин молодой, ему ещё работать и работать, поэтому желание начальника привлечь в отдел молодых специалистов вполне объяснимо. Может быть, я и сам поступил бы точно так же, будь я на месте Гайдамаки… Как знать... Так почему же я обижен на Гайдамаку?»
          Поразмыслив ещё немного, Василий Порфирьевич понял, что для него это странное назначение выгодно тем, что, по воле Гайдамаки, Пешкин с сегодняш­него дня для сослуживцев стал вы­скочкой, и теперь все быстро забудут о стремлении Василия Порфирьевича работать в выходные. Теперь объектом для зависти сослуживцев стал Пешкин, а не он.
          И Василий Порфирьевич сразу понял, почему Гайдамака так настаивал на инструкции! Он давно вынашивал мысль заменить заскорузлого пенсионера Старшинова кем-нибудь молодым, с по­явлением Пешкина у него появился шанс реализовать свою мечту, и теперь этот план начал осуществлять­ся, можно сказать, с помощью самого Старшинова, получившего травму. 
          Грохольский тоже забеспокоился. Он пришёл к Пешкину и сказал ему:
          - Ты не принимай это всерьёз, всё это не более, чем политический шаг! Ты сам подумай: нужно ли тебе быть фа­киром на час?
          Потом Грохольский стал объяснять Пешкину в общих чертах, что он должен делать. Королёва не выдержала, встряла в их разговор, стала спорить с Грохольским, и он довольно грубо сказал ей:
          - То, что ты играешь роль дурочки, ещё не значит, что ты такая и есть!
          - А что - плохо получается? - попыталась свести всё в шутку Королёва, но это у неё тоже плохо получилось: было видно, что она обескуражена грубостью Грохольского.
          А Василий Порфирьевич, видя растерянность Королёвой, злорадствовал: ей теперь есть, о чём задуматься. Если человек получил знак, он обязан отреагировать на него. Если он продолжит делать вид, что ничего не произо­шло, то получит более болезненный знак. А знак от Гайдамаки Королёва получила такой: он дал ей понять, что для него молодой Пешкин является более перспективным кандидатом для продвижения по карьерной лестнице, чем она, пенсионерка. Василий Порфирьевич тоже скоро станет пенсионером, значит, Гайдамака и ему дал такой же знак. Значит, и ему, и Королёвой остаётся одно – смирение.
          А вот Грохольский удивил Василия Порфирьевича. Именно этот Грохольский, который вчера приходил к Королёвой, сидел рядом с ней и мирно беседовал – именно этот Грохольский только что совершил очень агрессивный жест против неё. Значит, назначение Пешкина его тоже очень разозлило, и он не смог сдержать своих эмоций. Василию Порфирьевичу очень хотелось думать, что сослуживцев настигла заслуженная кара за то, что они посмели осудить его за работу в выходные.
          Когда Грохольский ушёл, Королёва надела наушники, и, слушая музыку, стала в такт ей топать ногами, размахивать руками и делать движения, будто она танцует. Назначение Пешкина и поведение Грохольского совершенно выбили её из колеи, она чувствовала себя не в своей тарел­ке. Ко всем разочаро­ваниям Королёвой добавилось ещё одно: поскольку Пешкин ис­полнял обязанности Старшинова, то формально он теперь являлся подчинённым Грохольского, и она уже не могла паразитировать за счёт Пешкина. Это был сильный удар для неё. И, поскольку Королёвой очень не понравилось возвышение Пешкина, то Василий Порфирьевич уже знал заранее, что её рабу придётся дорого заплатить за это, и стал ждать, когда она на­чнёт унижать его. И в обед Королёва придралась к нему из-за того, что он, по её убеждению, неправильно вставил в её файл скриншот. Она хотела пере­местить его в другое место, у неё ни­чего не получилось, и она с удо­вольствием обвинила Пешкина.
          На работе Королёва чувствовала себя нормально, потому что имела возможность сбрасывать получаемую из космоса энергию на сослуживцев и начальника посредством общения. А в выходные дни она была одна дома, сбрасывать энергию было не на кого, поэтому она чувствовала себя настолько разбитой, что не могла встать с постели, у неё часто болела голова. Василий Порфирьевич мог бы по-человечески пожалеть её... Но ему нисколько не было жаль её, ион даже не мог представить, каково ей будет завтра, после сегодняшнего возвышения её никчемного раба.
          Если назначение Пешкина до такой степени разозлило всех, значит, Гайдамака именно этого и добивался. А поскольку Василий Порфирьевич предвидел этот шаг Гайдамаки, то вполне мог считать, что на ментальном уровне он находится выше своего начальника, не говоря уже о суете, устроенной Королёвой. Более высокий ментальный уровень - это и есть его защита от Гайдамаки и от Королёвой. Человек не имеет власти над другим человеком, находящимся на более высоком уровне духовного развития. Василий Порфирьевич находился на более высоком уровне духовного развития, чем Гайдамака и Королёва, потому что перед тем, как начать работать и общаться с ними, научился преобразовывать энергию эмоций в энергию мыслей. Именно поэтому эмоции огромной мощности, которые исходили от Гайдамаки и Королёвой и накрывали его с головой, не имели над ним власти.
          Василий Порфирьевич пришёл в 7.50, но Пешкин его опередил - положение обязывало. Видно было, что он не внял предупреждению Грохольского и слишком серьёзно отно­сился к своему назначению. Гайдамака тоже серьёзно относился к замещению Пешкиным Старшинова, он вызвал Морякова и Пешкина и стал обучать их, как планировать технологические ­наряды корпусообрабатывающему цеху.
          - Ты должен всё это описать в инструкции! - сказал он Василию Порфирьевичу.
          Закончив поучения, Гайдамака сказал:
          - Всё, ликбез окончен!
          Начальник был очень рад возможности ощутить своё превосходство над Пешкиным в той сфере производства, о которой этот «светлоголовый» имел смутное представление. Точно так же Гайдамака испытывал наслаждение, обучая Василия Порфирьевича работе в программе DRAKAR, когда он начал работать в ПДО… Но те времена уже стали историей, начальник больше ничему не мог научить своего подчинённого, и пришло время обучать Пешкина.
          Василий Порфирьевич полагал, что Королёва оставила Пешкина в покое, потому что он теперь подчинялся Грохольскому… Но он ошибся. Когда к Пешкину, как исполняющему обязанности Старшинова, пришёл заместитель начальника корпусообрабатывающего цеха, Королёва строго спросила у Пешкина:
          - А ты знаешь, какая загрузка у корпусообрабатывающего цеха?
          - Не знаю, - простодушно ответил Пешкин.
          - А за что же ты деньги собираешься получать? - ещё строже спросила Королёва.
          Когда заместитель начальника цеха ушёл, она сказала Пешкину:
          - Слушай, ты, Владимир-Сан хренов, ты когда изучишь загрузку цехов?
          - Я изучаю вопросы по мере поступления, - ответил Пешкин.
          - Значит, ничего не поступило - ты ничего не изучаешь, так что ли? Молодец, ты всё больше походишь на Антошку. Ты меня окончательно разочаровал!
          Гайдамака снова вызвал Морякова и Пешкина и продолжил «ликбез». Когда он их отпустил, и они вернулись к себе, оказалось, что Королёва почувствовала себя плохо, Кожемякина пришла мерить ей давление и обнаружила, что у «подруги Дианы» повышенное давление - 160/90. У Василия Порфирьевича, к слову сказать, каждый день было такое же повышенное давление, но он чувствовал себя нормально.
          Перед обедом Королёва ушла домой, потому что ей стало ещё хуже, и у Василия Порфирьевича возникло подозрение, что это была её реакция на демонстративный «ликбез», который Гайдамака регулярно устраивал ему и Пешкину, исполняющему обязанности Старшинова. Гайдамака оказался явно не тем человеком, в чьём кабинете можно безнаказанно хлопать дверью.

          * * *
          Королёва, едва переступив порог, сразу направилась к Ильюшину и заявила:
          - Андрюшечка, если ты захочешь увидеть двух лохов, то одного ты уже ви­дишь перед собой, а другого ты мо­жешь увидеть только в зеркале!
          Оказалось, что она узнала о более дешёвых бассейнах, чем тот, в который они ходили, и всё утро они обсуждали эту тему. В конце концов, она выбрала бассейн, который нахо­дился на Балканской улице, рядом с её домом. Для Ильюшина это было очень далеко, и он не захотел туда ездить.
          Василий Порфирьевич всё понял: «Королёва решила избавиться от обузы в виде бассейна, на который она вынуждена была расхо­довать слишком много энергии!»
          Когда Королёва таким изящным способом «кинула» Ильюшина, она «участливо», почти «по-матерински» спросила у него:
          - Андрюша, получается, что ты пока ни в какой бассейн не будешь ходить?
          - Получается, - согласился Ильюшин, и Василий Порфирьевич понял, что Ильюшина нисколько не расстроило известие, что он не будет посещать бассейн: в последнее время он стал часто простужаться именно после бассейна… Королёва доконала его.
          Но у Василия Порфирьевича сразу возник другой вопрос: «Почему Королёва перестала посещать бассейн с Ильюшиным? Может быть она поняла, что из него не получится сделать такого же раба, как Пешкин, и решила не тра­тить силы на безнадёжное дело? Или она поняла, что это не получится сделать с помощью бассейна, поэтому решила избрать другую тактику?»
          Косвенно его предположение подтверждал тот факт, что сама Королёва не только не отказалась от посещения бассейна, она вынудила Слизкина записаться на абонемент в тот бассейн, который она выбрала. Королёва созна­тельно жертвовала количеством объектов для своего контроля, при этом повышая их качество, то есть она оставила для себя самый главный эле­мент своего влияния на заводе - Слизкина. Она немедленно по­бежала к Слизкину, от него вернулась в таком благодушном настроении, что по-доброму, по­чти по-ма­терински начала объяснять Пешкину, как правильно распределять усилия при физических нагруз­ках. В этом она, несомненно, очень хорошо разбиралась, и Василий Порфирьевич даже почувствовал, что она была совершенно искренна. Пенсионерка Королёва хорошо выглядела, потому что активно занималась спортом: летом она регулярно ездила на велосипеде и даже увлекла этим занятием Пешкина, зимой ходила на лыжах, кроме того она посещала фитнес-зал и бассейн, и это позволяло ей держать свой вес в норме.
          Василий Порфирьевич оказался прав: Королёва отказалась ходить в бассейн вместе с Ильюшиным, потому что посчитала этот метод обретения контроля над ним бесперспективным… И начала новый этап приручения Ильюшина. Она притащила на работу и подарила ему огромную тяжёлую книгу «Дизайн и евроремонт вашего дома». Даря ему книгу, она сказала:
          - Андрюшечка, от любви к тебе я точно надорвусь!
          Ещё она купила, вставила в рамку и подарила Ильюшину фотографию Шри Мата­джи, основательницы Сахаджа Йоги, поклонником которой являлся Ильюшин. Причём, чтобы купить именно такую рамку, какую она хотела, Королёва под­няла на ноги весь книжный магазин «Буквоед». Но, видимо, для неё это потребовало гораздо меньших затрат энергии, чем совмест­ные с Ильюшиным посещения бассейна. Василий Порфирьевич с удивлением констатировал, что новый «подход к снаряду» Королёвой оказался более эффективным: Ильюшин, после того, как она его «кину­ла» с бассейном, был к ней довольно безразличен, а после неожиданных и очень приятных подарков резко подобрел к Королёвой, стал часто подсаживаться к ней и вести долгие беседы. На следующий день благодарный Ильюшин нашёл в Интернете и показал Королёвой фильм о Сахаджа Йоге, и она «с благоговейным ин­тересом» смотрела его.
          Королёвой удалось обмануть Ильюшина… Но Василия Порфирьевича ей не удалось обмануть, он видел, что она лишь притворяется, будто ей это очень интересно, и Василий Порфирьевич заранее знал, чем это ей грозит. Делая то, что нравится не ей, а Ильюшину, только для того, чтобы установить контроль над ним, Королёва была вынуждена изменить своей собственной судьбе, а это было очень жёстким вмешательством в кар­му всего своего рода, и новорождённый внук мог пострадать.

          * * *
          22 февраля в 12.30 все собрались в «комнате мечты» на корпоратив, посвящённый Дню защитника Отечества. Женщи­ны приготовили много еды, и всё происходило непринужденно. Гайдамака пришёл на несколько минут, что-то сказал и тут же ушёл. Василия Порфирьевича удивило, что Антон не пил.
          После того, как Грохольский и Кожемякина на прошлом корпоративе публично об­винили Василия Порфирьевича в том, что он бездель­ник, он стал бояться повторения той ситуации, и уже стал склоняться к мнению, что пора прекратить участие в подобных мероприятиях, а Грохольский стал его врагом. Он пил мало и почти ничего не говорил.
          Корпоратив закончился в 14.30, на улице была прекрасная солнечная погода, и Василий Порфирьевич решил вообще уйти домой, потому что никто уже работать не собирался, а Гайдамаке до своих подчинённых не было никакого дела. Василий Порфирьевич отлично прогулялся и в 16 ча­сов он уже был дома.
          Ночью Василий Порфирьевич протрезвел и испугался: «Зачем я это сделал? Что теперь будет? Ведь меня запросто могут уволить!»- и страх парализовал его. Когда он немного пришёл в себя, то понял, что страх – это ещё один стереотип, который он должен разрушить, чтобы вернуть свою волю. Он знал, что нару­шает порядок, уходя с работы раньше времени, но алкоголь притупил его бдительность, и он всё-таки ушёл. Он это сделал, чтобы переступить некую красную линию, которую до сих пор не решался переступить, чтобы начать уважать себя. Его самооценка подверглась серьёзному испытанию. Уходя, он пони­мал, что на самом деле никому нет до него никакого дела, потому что все руководители сами трясутся от страха за свои должности. Генеральный директор Фомин пытался управлять, но не самим заводом, а его имиджем, чтобы выручить для своего хозяина олигарха Пугачёва как можно больше денег. Гайдамака думал не о произ­водстве и не о производственной дисциплине, а о сохране­нии своей долж­ности. Почему же в этой ситуации Василий Порфирьевич должен бояться? Василий Порфирьевич постоянно вёл мысленные споры с Гайдамакой, представляя, что начальник хочет избавиться от него, и сегодня, вместо мысленных споров, в которых он представлял себя героем, он впервые совершил поступок, за который его на самом деле мо­гли уволить. Это была хорошая встряска для его ума. Василий Порфирьевич сам поставил себя в положение, которое позволяло ощутить масштабы своего страха. В течение 18 месяцев он панически боялся, что Гайдамака хочет избавиться от него, и лишь недавно выяснил, что для страха у него не было никаких оснований. А сегодня он совершил поступок, кото­рый давал Гайдамаке реальное право изба­виться от него.
          Но на самом деле этим поступком он раздвинул границы своего страха. Сбежав с работы, он узнал, что несвобо­ден, и вне себя невозможно найти свободу. Свобода должна быть в душе.
          До сего­дняшнего дня Василий Порфирьевич являлся всего лишь чьим-то отраже­нием, не имеющим плоти. Уйдя с работы раньше времени, отказавшись де­лать вид, что в пьяном виде он в состоянии выполнять каку­ю-то работу, он покинул зеркало и стал реальным человеком, имеющим плоть. Ему нужно больше свободы, и сегодня он заявил о своих претензиях на эту свободу. Чтобы получить реальную свободу, он должен освобо­диться от стереотипа, который вызывал его страх. Сегодня он, человек, которому до пенсии осталось два года и который со страхом ждал, что ему начислят мизерную пенсию, совершил поступок, который почти ежедневно совершал молодой Ильюшин, уходя раньше времени с работы.
          И чем больше Василий Порфирьевич размышляю на эту тему, тем больше убеждался в том, что должен был уйти с работы, потому что его зависимость от страха была унизительной. Если бы он сам не решился совершить этот поступок, его надо было бы заставить совершить его. Этот страх уби­вал в нём всё живое. Он был весь пронизан страхом. Никто из сослуживцев Василия Порфирьевича так не боялся нарушить трудовую дисциплину, как он: Королёва каждый день опаздывала на час и уходила, когда ей надо было, а Грохольский как пил на ра­боте, так и продолжает пить, и никто его не остановит. И только Василий Порфирьевич тря­сся от страха. Нельзя жить в постоянном страхе!
          Произошло то, что происходило с ним всегда: вчера он интуитивно почув­ствовал, что можно уйти, потому что у завода нет хозяина, и совер­шил поступок, который должен был со­вершить. Но потом, как обычно, его стали одолевать сомнения. Сомневать­ся нуж­но до совершения поступка, а когда поступок совершён, надо отбросить прочь все сомнения… И на всякий случай приготовиться смиренно принять наказание за него, если оно последует. Так выра­батывается твёрдость духа, самообладание.
          Под утро Василий Порфирьевич успокоился: «Да, я нарушил трудовую дисциплину, но мне за это ничего не будет, по­тому что я всего один раз совершил то, что мои сослуживцы совершают еже­дневно. Мне надо было совершить этот плохой поступок, потому что я слишком правильный, слишком праведный, я идеализирую самого себя, и моя правильность и праведность прежде давали мне право су­дить других людей. Но это было мнимое право, и сегодняшний плохой поступок автоматически лишил меня права судить других людей».
          После праздника Василий Порфирьевич шёл на работу, уже зная, что ему нечем будет заняться, потому что работу у него «отжали» Королёва и Пешкин, но ему уже не было страшно. Он честно признался самому себе в том, что у него нет работы, что об этом знают все, и смирился с этим. Это новое состояние стало новой точкой отсчёта его мотивации в работе, оно давало ему возможность отделить мотивацию в ра­боте от мотивации всей жизни: ра­бота для него уже была не смыслом всей жизни, а всего лишь временным источник дохода и общения. Через два года он, может быть, уйдёт на пенсию, и у него появится другой источник дохода и общения, но ему уже не бу­дет страшно, даже если он решит уйти с работы, потому что он уже сделал себе прививку от страха.

          * * *
          Директор по производству был в отпуске, Гайдамака исполнял его обязанности, он был очень занят, поэтому не приглашал Морякова и Пешкина на «ликбез».
          Пешкин 24-го февраля работал, а 25-го не смог выйти на работу, потому что у него нача­лась диарея. 26-го февраля он вышел на работу, но его «фирменная» диарея никуда не делась. Королёва, увидев Пешкина, обессиленного диареей, сказала ему «комплимент»:
          - У тебя почти умное лицо!
          - У меня желудок болит! - стал оправдываться Пешкин.
          - Это всё объясняет! - съязвила Королёва.
          Это всё, что Королёва сказала Пешкину, больше она его не трогала, только пожаловалась, что её замучила бессонница. Про Ильюшина она тоже словно забыла, потому что тоже плохо чувствовала себя, жаловалась, что у неё болит голова от духоты, и постоянно открывала окно. Василий Порфирьевич, подвергая тщательному анализу болезни Королёвой, предположил, что воздух, выдыхаемый из чужих лёгких, она тоже воспринимает как попытку других людей установить над ней контроль, а она допускала толь­ко свой контроль над людьми. Королёва явно сдавала, и он мог наблюдать её страдания «в режиме реального времени».
          Королёва пришла на завод с жёстким настроем на то, что она докажет всем своё превос­ходство, как это было на заводе «Алмаз», где она командовала Генеральным директором. То есть она априори назначила всех сослуживцев своими врагами. Чтобы скрыть свои цели, она старалась поддержи­вать видимость хороших отношений, а сама действовала так, как написано в «Протоколах сионских мудрецов»: «Если русский попытается проявить себя, привлечь к себе внимание, создайте в этот момент больше шумовых эффек­тов, шаркайте ногами, вставайте и ходите, скрипи­те стульями, смейтесь, разговаривайте, мурлычьте что-нибудь под нос, кашляйте и сморкайтесь, перебивайте выступлениями, разговорами, шутками и т. п. Создавайте рус­ским массу мелких, раздражаю­щих неудобств, которые ими осознаются не сразу. Кладите свои предметы на их вещи, на­ступайте им на ноги, дышите им в лицо, разговаривайте вызывающе громко. Пусть они постоянно ощуща­ют ваш локоть своим боком. Русские этого долго выдержать не могут. Из­бегая скандалов, они уходят, освобождая вам место. Особым шиком они считают хлопнуть дверью и уйти. Предоставьте им эту возможность! ВЕЖ­ЛИВАЯ НАГЛОСТЬ - ВОТ НАШ ДЕВИЗ!»
          Когда Королёва перестала маскироваться, дымовая завеса рассея­лась, осталась одна плоть, и Василий Порфирьевич вдруг увидел, что перед ним жестокий враг. Она перестала маскироваться, потому что на это у неё уже недостаточно было энергии, она её растранжирила.
          Королёва вспоминала о втором внуке только тогда, когда её о нём спраши­вали, и когда она говорила, на сколь­ко сантиметров он вырос и на сколь­ко граммов поправился, в её словах чувствовалась неприязнь. Кажется, она чувствовала, что внук своим быстрым ростом отнимает у неё энергию. Однажды она принесла плюшевого медвежонка и сообщила своим соседям по комнате:
          - Представляю вам нового сотруд­ника бюро! Его зовут Иннокентий. Прошу любить и жаловать.
          Василий Порфирьевич сразу понял, что это её протест против второго внука: ведь плюшевых медве­жат обычно называют «Плюшевый Мишка», а она назвала его Иннокентий, то есть, фак­тически переименова­ла своего младшего внука, которого родители назвали Мишей. Всё говорило о том, что Королёва не любит своего внука... Или даже боится его. Может быть, она боится, что её внук Миша будет таким же убогим, как Миша Пешкин. А за что Королёвой было любить своего внука? Всё её поведение было направлено на то, что­бы приковать к себе внимание, как можно больше внимания. Это было её самой главной потребностью. Это процесс, который происходит в психике человека. и, как любой другой процесс, он раз­вивается. Королёвой, поставившей перед собой грандиозную цель – обрести полный контроль над Генеральным директором завода, сейчас требовалось всё больше и больше внимания, но, как назло, на новой работе её начали игнорировать. Несомненно, ей помог Пешкин, который весь год удовлетворял её потребность в получении знаков внимания… Но процесс продолжал развиваться, потребность во внима­нии росла, ей теперь было мало одного Пешкина, и она решила приручить Ильюшина. Королёва сконцентрировала свои усилия и на Гайдамаке, требуя от него повышенного внимания к ней, но он не желал уделять ей столько внимания, сколько ей требовалось. Потребность Королёвой во внимании к её персоне была развращена рабским поведением Пешкина, поэтому росла в геометрической прогрессии, и сейчас она уже не в состоянии справиться с этой потребностью. Она стала больше внимания уделять семье дочки, пытаясь там удовлетворить свою потребность, и на какое-то время ей это удалось…Но неожиданно родил­ся внук Миша, который на законном основании стал требовать к себе максимального внимания матери. Внук Миша невольно стал соперником Королёвой, потому что отнимал у неё внимание дочери, и она его возненавидел­а.
          Чрезмерная потребность человека во внимании других людей к его персоне– это вер­ный признак болезни. И теперь Василию Порфирьевичу было интересно: «Какую болезнь притянет к себе Королёва?»
          Пообщавшись вчера с внуками, сегодня Королёва с особой нежностью тис­кала плюшевого Иннокентия... И вердикт Василия Порфирьевича был безжалостным: «Нет, не любит она живых внуков, у которых есть свои интересы, свои запросы, которые надо удовлетворять. Плюшевый Иннокентий лучше, он удобнее, с ним меньше забот, и в любой момент его можно выбросить... Как Пешкина. Поэтому всех членов семьи своей дочери Королёва стала называть мышами».
          Заместитель Директора по информационным технологиям Фрейман пригласил на завод представителей фирмы 1С, с которыми руководители завода решили заключить договор, и на это совещание он пригласил Дениса Петрова. А Слизкина Фрейман умышленно не пригласил. Но Де­нис оказал Фрейману медвежью услугу – пригласил с собой Королёву. Фирму 1С представ­ляли молодые инженеры, и Королёва разговари­вала с ними высокомерно, когда они признались, что не знакомы со спе­цификой су­достроения. Она вернулась с совещания в возбуждённом состоянии и попросила у Грохольского коньяку, чтобы успокоиться.
          - Что с Вами такое? - спросил Василий Порфирьевич, когда «успокоенная» Королёва вернулась в комнату.
          - Эти молодые сцыкуны из фирмы 1С предлагают нам установить эту программу вместо программы DRAKAR!
          Утром Королёва пришла в приподнятом настроении, и теперь оно было безнадёжно испорчено известием об 1С. Она была в бешенстве, даже коньяк Грохольского не помог ей успокоиться, и Василий Порфирьевич понял, что у Королёвой появился ещё один враг, с которым она будет бо­роться, тратя на него свои силы (может быть, последние) – это заместитель Директора по информационным технологиям Фрейман. А Василию Порфирьевичу надо лишь умело «подливать масло в огонь», что он и сделал:
          - Как жаль! - «посочувствовал» он Королёвой. - Как много сил мы потратили на программу DRAKAR!
          - Мне всё понятно: уходящие со сцены «менеджеры успеха» хотят заключить договор, пока Генеральный директор Фомин у власти, чтобы напоследок получить огромный «откат».
          Глядя на расстроенную Королёву, Василий Порфирьевич мысленно похвалил себя: «Как я правильно сделал, что не стал бороться с Королёвой за единоличное право распоряжаться программой DRAKAR! Неблагодарное это дело».
          Разве было что-то странное в том, что программа DRAKAR перестанет суще­ствовать? Ведь Слизкин несколько лет не только ничего не делал для её развития, а открыто саботировал этот процесс. Он получил то, что хо­тел. Если бы Василий Порфирьевич саботировал развитие программы DRAKAR, то был бы тоже нака­зан. Но его отстранили от этого процесса руками Королёвой, и он не взял грех на душу. 
          Королёва пожаловалась на Фреймана Слизкину, надеясь на его защиту… Но он беспечно заявил:
          - А мне всё равно! Я неделю поматерюсь, а потом перейду на новую си­стему.
          Королёва объявила и его своим врагом… Правда, всего лишь на несколько часов.
          А для самого Василия Порфирьевича неожиданно открылась новая возможность. Поскольку он временно перестал быть свидетелем обязательной ежедневной процеду­ры унижения Пешкина Королёвой, то смог понять, что этой процедурой Королёва демонстрировала своё превосходство не только над Пешкиным, но и над Василием Порфирьевичем. Ему было очень неприятно терпеть это жестокое представление… Зато Королёва своим вызывающе безобразным поведением раздвинула границы его терпимо­сти в отношениях со всеми женщинами, и особенно с женой.
          Василий Порфирьевич продолжал внимательно следить за своим поведением, и каждый день он отмечал в своём поведении привычку относиться к Анне Андреевне вы­сокомерно. Однажды они ели дома рыбу, которую очень вкусно приготовил Василий Порфирьевич, Анна Андреевна стала искренне восторгаться вкусным блюдом, и Василий Порфирьевич уже готов был поиздеваться над её, как ему показалось, чрезмерно восторженным тоном, хотя он сам очень любил рыбу… Но ему хватило ума сдержаться. Василий Порфирьевич почти каждый день срывался на высокомерный тон в общении с женой, и каждый раз искренне раскаивался.

          * * *
          Поскольку Пешкин занимался планированием корпусных цехов, Королёва его пока не трогала. Для Пешкина создалась ситуация, которая могла бы помочь ему освободиться от рабской зависимости от Королёвой. Но Василий Порфирьевич был уверен в том, что Пешкин не воспользуется этой возможностью.
          Королёва временно притихла… Зато на первый план вышел Пешкин. Он носился, как угорелый, что есть мочи моло­тил костяшками пальцев по клавишам, а поскольку он был разгорячён, то постоянно открывал окно… И Василий Порфирьевич понял: те­перь он должен пройти испытание этим уродцем. Его роль в общем лицедействе, разворачивающемся перед глазами Василия Порфирьевича, заключалась в том, что­бы постоянно провоциро­вать его на проявление своего гнева к этому мерзкому существу, которое не могло вызывать ничего, кроме презре­ния. А поскольку пре­зрение Василия Порфирьевича к Пешкину порождало гнев, то он понимал, что должен усмирить и свой гнев, и своё презрение.
          Василий Порфирьевич отметил некую особенность. Когда Королёва гнобила Пешкина своим ежедневным глумлением, он мог целый день сидеть с закрытым ок­ном и не возникать. Как только он стал замещать Старшинова - сразу стал требовать открывать окно. Видимо, в дело всту­пили его амбиции, которые Гайдамака разбудил в нём этим возвышением. На улице был лютый мороз, всех обитателей комнаты – и даже Королёву - устраивал температурный режим в комнате, и только Пешкин сразу бежал открывать окно, как только видел, что Ильюшин вышел из комнаты или подсел к Королёвой. Он постоянно был начеку, а это означало, что он был напряжён, то есть находился в стрессе. Когда Пешкин открывал окно, в комнате становилось неуютно и холодно... Как в морге. Королёва и Пешкин вели себя, как трупы - такие же трупы, как сама программа DRAKAR, которой они были фанатично преданы. Но если комната 220 стала моргом, значит, Василий Порфирьевич тоже стал трупом! Василий Порфирьевич не желал быть трупом, поэтому, когда Пешкин открывал окно, он выходил в коридор и слушал музы­ку на колоннаде. Ему было неприятно находиться в морге с двумя трупами, которые при нормальной, человеческой температуре начинали раз­лагаться.
          Ситуация была безрадостная… Но даже в этой ситуации Василий Порфирьевич умудрился найти спасительную мысль: «Возможно, я сейчас переживаю символическую смерть, чтобы воскреснуть после исчезновения из моей жизни Королёвой и Пешкина».
          Василий Порфирьевич мог бы обсудить с Королёвой и Пешкиным режим проветривания, как это принято у цивилизованных людей, но не делал этого принципиально, потому что у него с ними не было ничего общего, и он не желал сотрудничать с ними даже в таких мелочах, хоть и важных, по­тому что сотрудничать с ними было бессмысленно, ибо они не были способны с кем-либо сотрудничать, они могли только подавлять. Вместе с ними в комнату 220 пришёл новый закон: «Каждый за себя». Поэтому он не стал закрывать окно, решил подняться выше своих эмоций. Он был уверен, что это тоже пройдёт, как проходит всё в этой жизни… Как проходит и сама жизнь. Это знание, эта привычка помогали ему спокойно пережить вре­менные трудности, возникшие и в комнате 220, и на всём заводе, и во всей стране.
          А сам Пешкин круглый год сидел на рабочем месте в одной тонкой трикотажной рубашке с короткими рукавами, и Василий Порфирьевич всё пытался понять: «Почему Пешкин не мёрзнет?» Во-первых, у Василия Порфирьевича было подозрение, что этот молодой «Владимир-Сан» постоянно находится в сильнейшем стрессе. Ведь непрерывная слежка за Ильюшиным, чтобы открыть окно и устроить сквозняк - это огромное нервное напряжение, это самый настоящий стресс. Именно огромное стрессовое напряжение Пешкина требовало, чтобы его унижали, без унижения он не мог чувствовать себя в равновесии. Королёва была ему нужна, она искусно заталкивала агрессию Пешкина внутрь, подобно тому, как Аладдин заталкивал джинна в бутылку. О том, что Пешкин очень агрессивен, говорила его поза: он сидел за компьютером довольно необычно: закинув ногу на ногу — именно по-американски, то есть так, чтобы ботинок одной ноги лежал на коленке другой – и сильно наклонившись к монитору, который стоял очень далеко от него.  Это очень неудобная поза, требую­щая значительных усилий от «исполнителя», и она выдавала огромное внутреннее напряжение Пешкина. Во-вторых, Василий Порфирьевич считал, что на самом деле Пешкин всё-таки мёрзнет, но не осознаёт это­го, потому что степень его осознанности была очень низкая. То, что он постоянно мёрз, причиняло ему страдания, создавало по­стоянный негативный эмоциональный фон, и он всегда был недоволен. Открывая окно и превращая комнату в морг, Пешкин собственноручно поддерживал этот эмоциональный фон постоянного недовольства. Кроме того, Василий Порфирьевич понимал, что Пешкин ещё молодой, девушки у него не было, он ни на кого не тратил свою сексуальную энергию, поэтому над ним полностью властвовали гормоны.
           Утром позвонил Гайдамака, вызвал Пешкина к себе, Василий Порфирьевич передал распоряжение начальника Пешкину, тот в злобе пнул ногой стул – и пошёл к Гайдамаке. Вернувшись от начальника, Пешкин взял творог, вилку и сел завтракать. Позвонил Гайдамака, снова вызвал его к себе, Пешкин со злостью воткнул вилку в стакан с творогом и пошёл к начальнику. Это была явная демонстрация Пешкиным своих амбиций, и в этом вопросе Василий Порфирьевич был солидарен с Королёвой: Пешкин был не в ладах со своими амбициями. Но при этом Пешкин демонстрировал свои амбиции настолько инфантильно, что у Василия Порфирьевича не было никаких сомнений, что это игра, с помощью которой Пешкин хотел по­казать свой характер, свою самостоя­тельность… Которых у него не было. Это была лишь игра в самостоятельность. Гайдамака возвысил Пешкина, желая помочь ему повзрослеть, а тот своим пренебрежительным отношением к начальнику, в угоду «маме», опошлял своё возвышение, то есть опошлял самого себя. Вообще-то, с Пешкиным всё было ясно: он признавал только Королёву, игнорируя даже начальника, и по этой причине совершенно не годился для нормаль­ной работы на нормально работающем производстве. При этом Королёва до такой степени изуродовала психику Пешкина, что Василий Порфирьевич вообще не знал, для чего он может годиться. И этим поступком Королёва намертво притянула к себе всю грязь кармы Пешкина.
          Вчера произошёл случай, который навёл Василия Порфирьевича на серьёзные выводы относительно кармы человека. Когда он шёл с работы, на маленькой улице, где был нерегулируемый пешеходный переход, возникло столпотворение: пешеходы и машины никак не могли определиться, кому идти, а кому ехать. Перед пеше­ходным переходом останови­лась машина, чтобы пропустить пешеходов, и Василий Порфирьевич, чтобы машины не создавали пробку, показал водителю рукой, что пропускает его. Водитель начал движение, но в то же самое время стоявший рядом с Василием Порфирьевичем мужчина сделал шаг вперёд - и едва не оказался под колесами! У Василия Порфирьевича по­холодело в груди от страха... И в этот момент он понял, как опасно брать на себя ответственность за судьбу другого человека! После этого случая ему стало понятно, почему Королёву по­сле рождения второго внука так жёстко отключили от внешнего источника энергии. Она намертво притянула к себе грязную карму Пешкина, сделав его своим рабом. А это уже представляло угрозу для жизни второго внука, который в начале своей жизни имел самую высокую степень защи­ты - от самого Бога.
          Но в то же время Василий Порфирьевич не мог во всём обвинить только Королёву, потому что в процессе общения участвуют двое. Беда Королёвой заключалась в том, что Пешкин был настоящим провокатором, он и своим внешним видом, и своим поведением провоцировал окружающих лю­дей совершить насилие над ним, и на эту провокацию попалась Королёва. Она уже почуяла неладное, но соблазн безнаказанно совер­шать насилие над другим человеком был слишком велик. Провокации у Пешкина были разные, например, он мог пожаловаться, что у него болит сердце, и даже принимал таблетку… А Королёва и Ильюшин дружно смеялись над ним.
          Когда Василий Порфирьевич оставался наедине с Пешкиным, между ними было полное непонимание, и его это беспокоило: «Неужели я опять сам себя лишаю общения?» И каждый раз он приходил к выводу, что это не так. Он не мог общаться с Пешкиным, как с равным себе, потому что тот вынуждал любого человека общаться с ним только как с рабом, а для Василия Порфирьевича такое общение было недопустимо. Ильюшин, напротив, охотно общался с Пешкиным, потому что ему нравилась высокомерная форма обращения к своему собеседнику, он любил властвовать. Про Королёву и го­ворить нечего.
          Но почему Пешкин предпочитал именно такую форму общения? Потому что она позволяла ему видеть во всех событиях и во всех людях только плохое. Он неосознанно провоцировал людей совершать насилие над ним, чтобы снова и снова убе­ждаться в том, что все люди плохие, и что его окружает только зло.
          Василий Порфирьевич часто винил себя за то, что относится к Пешкину несправедливо, предвзято... Но ведь сам Пешкин не оставлял ему никакого выбора. Королёва, унижая его, сопровожда­ла свои издевательства словами, что хочет помочь ему быстрее стать взрослым. Это было благое намерение, но беда была в том, что её «забота» с каждым днём только усиливала инфантильность Пешкина.
          Однажды Василий Порфирьевич вышел на колоннаду и увидел, что по коридору прогуливается Самокуров. В это время из туалета вышел Пешкин, подкрался сзади к Самокурову, спрятался за его спиной и стал повторять его движения. Самокуров поворачивался - и Пешкин поворачивался в ту же сторону. Самокуров останавливался – и Пешкин останавливался. Самокуров начинал идти - и Пешкин начинал идти за ним след в след, улыбаясь до ушей своей шутке.
          И с Королёвой Василию Порфирьевичу тоже невозможно было нормально общаться, потому что она обща­лась со всеми, как с Пешкиным, то есть, как высшее существо с низшими. А чтобы привести человека в подчинённое состояние, она всегда говорила одни и те же заученные «умные» фразы, которые наглядно демонстрировали собесед­нику, как хорошо она раз­бирается в производстве, как она болеет за родной завод. Василий Порфирьевич неоднократно наблюдал, как к Королёвой прихо­дил Грохольский в радужном настроении, но, когда она начинала говорить, он грустнел на гла­зах, не понимая, что происходит, и в конечном итоге замыкался в себе. Это было вполне объяснимо: когда Королёва начи­нала гово­рить, вокруг умирало всё живое, потому что она видела в своём собеседнике не реального человека, она видела только своё собственное представление о нём. В лице Василия Порфирьевича Королёва видела досадное препятствие, которое мешало ей занять должность Начальника БАП – как начальную ступень для головокружительной карьеры. Её нисколько не смущало, что она уже пенсионерка, и у неё уже была готова идеологическая база для предстоящей карьеры: она часто рассказывала Пешкину о неком очень пожилом гражданине США, который, став пенсионером, изучил программирование и стал признанным авторитетом в этой области. Поскольку она всегда говорила одно и то же, то в это время мож­но было что-нибудь читать или размышлять о своём, и Василий Порфирьевич уже учился так вести себя с ней.
          В такие моменты Василия Порфирьевича тянуло вернуться на Балтийский завод, где всё было знакомо... Но в то же время он понимал: мечтать вернуться на Балтийский завод - это всё равно что проситься к маме на руч­ки… А он уже взрослый… Он уже настолько взрослый, что ему уже скоро умирать...

          * * *
          Денис Петров попросил Василия Порфирьевича собрать деньги на 8 Марта, и он с удовольствием это сделал. Мужчины организовали корпоратив по случаю 8 Марта, всё было достойно… Но, как говорится, ничего выдающегося. Василий Порфирьевич пил вино, поэтому чувствовал себя прекрасно. А вот Гайдамака даже не зашёл поздравить женщин. Такого ещё не было. Как знать, может он испугался, что Королёва заставит его целовать её… А ведь он снова исполнял обязанности Директора по производству…Можно сказать, что он - почти Директор по производству!
          За столом Королёва похвасталась:
          - Меня однажды кон­дуктор трамвая хотела выгнать, потому что я слишком молодо выгляжу для пенсионерки.
          А потом она пожаловалась Грохольскому, что её замучили боли в позвоночнике.
          После праздника Королёвой позвонили из туберкулёзного диспансера и сообщили, что флюорография выявила у неё туберкулез.
          - Эти врачи - настоящие дятлы! - воскликнула Королёва. - Я же предупредила их о том, что у меня на одном лёгком киста, которую врачи всегда принимают за туберкулёз. А они опять за своё! Ну и дятлы!
          А через несколько дней Королёва пожаловалась Пешкину:
          - Я вдруг неожиданно стала кашлять, у меня появилась боль в груди, и стало тяжело дышать… Что-то мне не по нраву этот кашель!
          Гайдамака собрал совещание по улучшению стандарта предприятия для Отдела снабжения и продержал своих подчинённых больше часа. Василий Порфирьевич очень сильно разозлился на Гайдамаку за то, что начальник, стремясь сохранить свою должность, опять заставляет своих подчинённых делать чужую работу! Он снова требует, чтобы они растрачивали свою энергию на то, чтобы фак­тически создавать стандарт Отдела снабжения вместо самих снабженцев. Снова создалась противоестественная ситуация: сотрудники ПДО берут на себя чужую вину! Они уже не совершенствовали саму программу DRAKAR, они начали совершенствовать стандарт предприятия по работе Отдела снабжения в программе DRAKAR! Это означало, что хаос на заводе усиливается, Василий Порфирьевич не желал в нём участвовать, но это было выше его возможностей. Гайдамака вызвал своего заместителя по МСЧ Чухнова и начальника бюро МСЧ Дениса Петрова. Чухнов, споря с Королёвой, нагрубил ей, а Денис вообще произнёс Крамольные для неё слова:
          - Ваш DRAKAR никуда не годится! Ни на одном предприятии он не работает нормаль­но, поэтому его надо заменить на 1С. А Слизкина с Филипповым надо выгнать, потому что мы делаем всё за них, а они ещё и капризничают.
          Королёва была в бешенстве... А Василий Порфирьевич был спокоен: Денис словно прочитал его мысли.
          На следующий день Гайдамака снова вызвал Морякова и Королёву для согласования стандарта, на совещании Королёва продолжила истерику, которую начала вчера. Она спорила с Гайдамакой, ругалась с ним, плакала, всем своим видом показы­вая ему, что он всё делает неправильно. Гайдамака вынужден был при­крикнуть на неё, а когда отпустил их, то позвонил Слизкину и пожаловался на Королёву. Слизкин вызвал её к себе, как говорят дипломаты, «для консультаций». Вернувшись от Слизкина, Королёва заявила:
          - Василий Порфирьевич, Вы вроде как мой начальник, поэтому я Вам докладываю, что не могу выполнить задание начальника! Если Вы може­те, то выполняйте, а я не знаю, как его выполнить.
          Раньше такие провокационные выпады Королёвой – в виде слов «Вы вроде как мой начальник» и других – пугали Василия Порфирьевича, а сегодня он воспринял её слова довольно спокойно, хотя слушать их было неприятно. Ему было понятно, что Королёву взбесил Гайдамака, который проигнорировал её предложения, выстроенные ею в идеальную «эксклюзивную концепцию».
          В обед Королёва стала кормить Пешкина и Ильюшина супчиком, и у Василия Порфирьевича даже появилось подо­зрение, что её нынешнее истерич­ное состояние и возвращение процедуры кормления Ильюшина и Пешкина супчиками как-то связаны. После обеда Королёва вышла в туалет мыть посуду. Пришёл Денис Петров, посмотрел на пустое место Королёвой и спросил:
         - Где ваш самый главный сотрудник?
          Появилась Королёва, и он стал жаловаться, что у него возник кон­фликт со Слизкиным. В этот момент пришёл Гайдамака и сказал:
          - В 14 часов мы продолжим обсуждать стандарт для снабженцев... И, кстати сказать, заявки цехов всё-таки нужны.
          Королёва сначала ёрзала на стуле и отворачивалась от начальника, а когда он сказал про заявки, она возбуждённо восклик­нула:
          - Нет, извините, я не могу в этом участвовать! - и демонстративно вы­скочила из комнаты, но через несколько минут она вернулась, всхлипывая. Когда Гайдамака ушёл, Королёва стала спорить с Денисом, периодически вы­крикивая:
          - Я дура! Я ничего не понимаю в производстве! Меня никто не хочет слу­шать! У меня есть Начальник БАП, вот с ним и разбирайтесь!
          Она оделась, убежала к Слизкину и выгнала его из его же ка­бинета, чтобы побыть одной и успо­коиться.
          Василий Порфирьевич прикинул, что истерика Королёвой продолжается уже третий день. А ведь утром она хвасталась, что вчера в бассейне очень хорошо провела время, сняла стресс. Она плавала, занималась на тренажёрах, причём, именно на мужских тренажёрах, была в джакузи. И всё равно никак не может успокоиться, потому что почувствовала, что теряет рычаги влия­ния на начальника, и пытается любым способом вернуть это влияние.
          Была ещё одна причина её истерики - это страх, что вместо программы DRAKAR внедрят программу 1С, и она окончательно утратит своё влияние на заводе, потому что не является специалистом в программе 1С.
          И Василий Порфирьевич продолжал спокойно наблюдать истерики Королёвой.
          А Королёва, вернувшись от Слизкина, заявила:
          - Я объявляю всем бойкот! И пока я не выясню отношения с началь­ником, ни с кем не буду разговаривать на производственные темы!
          В конце дня Королёва имела аудиенцию с начальником. Вернувшись от Гайдамаки, она позвонила Слизкину, долго пыталась убедить его в том, что заявки цехов не нужны, но не убедила и поссори­лась с ним. Слизкин обвинил её в том, что она пытается командовать на­чальником, но она не соглашалась, старалась убедить его в своём: она старается ради бедняжечек цехов, за которых некому заступиться, кроме неё. Королёва сорвала маску, изображавшую милую общительную женщину, она объявила войну всем, и теперь её врагами стали все: Моряков, Де­нис, Чухнов, Гайдамака, Филиппов, Никонов, Фрейман. Она в сердцах даже произнесла крамольные слова:
          - Лучше бы его вообще снесли, этот DRAKAR! Компания сейчас в пла­чевном состоянии по причине неаде­кватности её руководителя Разина. Он не захотел ни с кем кооперироваться, а ведя переговоры с предприя­тиями, везде устраивает скандалы. Сейчас у фирмы нет денег, каждый её со­трудник выживает, как может, от офиса осталась одна комната. Продукт такой компании обречён!
          Королёва своим поведением как будто кричала на весь мир: «Я – жертва! Меня обидели! Караул!» Накричавшись вволю, Королёва вышла из комнаты, и Василий Порфирьевич облегчённо вздохнул, что у него появилась передышка… Но уже через несколько минут он услышал в коридоре крик Королёвой, вышел на колоннаду и стал свидетелем того, как Королёва не просто отчитывала заместителя Директора по информационным технологиям Фреймана за намерение внедрить программу 1С, у неё была истерика. Она оскорбляла Фреймана и Слизкина, который пытался раз­говаривать с Фрейманом. После этого Королёва в очередной раз заявила Слизкину:
          - Всё, я с тобой больше не разговариваю! - и убежала. 
          Постояв на колоннаде, Василий Порфирьевич пошёл в туалет и застал там компанию в составе Фреймана, Слизкина, Филиппова и Дениса. Они были похожи на заговорщиков и при его появлении разошлись. Василий Порфирьевич не удивился: ведь его все считают начальником Королёвой, и никто не понимает, что Королёва не потерпит над собой никакого начальника. Об этом знал только он.
          Королёва не в состоянии была освободиться от своего стереотипа. Когда была работа, она всю свою бешеную энергию тратила на неё. Сейчас работы не было даже для неё, поэтому она, не будучи способной поднять голо­ву, осмотреться и по­нять, что вокруг неё всё изменилось, направила всю свою энергию на трени­ровки в бассейне. Она трени­ровалась через день, нагрузки у неё были достаточ­но большие, и только тренированные спортсмены способны вы­держать такой темп.
          Королёва всячески старалась подчеркнуть своё превосходство над сослу­живцами, но это было мнимое превосходство. Она на самом деле находилась в темнице иллюзий о собственном превосходстве. Королёва стала рабыней своих мыслей о превосходстве. Она стала такой же рабыней, как её раб Пешкин.
          А Василий Порфирьевич позволял себе лишь фиксировать своё превосходство над сослуживцами там, где оно действительно имело место, но старался никак не афишировать его.
          Королёва могла бы направить энергию на своих внуков, но она пред­почла быть настолько занятой тре­нировками, что на внуков у неё оставалось немного времени. Она специально заняла своё свободное время тренировками, чтобы уделять внукам как можно меньше своей энергии. Она просто избегала их после ро­ждения второго внука.
          Василий Порфирьевич видел, что Королёвой было очень плохо, и она снова с радостью стала принимать рабские услуги Пешкина. Она даже призналась, что несколько раз ходила к Слизкину, чтобы напиться. У неё стал болеть позвоночник и первый плюснефаланговый сустав правой ноги, она позвонила своему остеопату, который всегда выручал её в таких ситуациях, но он заболел, поэтому не смо­г ей помочь. Королёва предложила Пешкину после работы поехать в Новодевичий монастырь на Мо­сковском проспекте, и он с радостью согласился.
          В конце дня, увидев Дениса в туалете, Василий Порфирьевич пошутил:
          - Ну что, Денис, приходится отстреливаться от Королёвой? Она обвиняет тебя в том, что ты помогаешь вне­дрять программу 1С?
          - Мне ничего не надо, у меня всё работает и в программе DRAKAR! - взвинтился Денис, который ещё не остыл после нападок Королёвой. - А если завод остановится, то по вине Фреймана: из всех программистов DRAKAR остался один Филиппов, и если он заболеет, то завод остановится. А у фирмы 1С целый штат программи­стов. Но, прежде чем внедрять новую систему, надо проверить, как она будет работать. А что касается причины, по которой Никонов и Фрейман избавились от других программистов DRAKAR... Наверное, руководитель фирмы DRAKAR Разин не захотел с ними делиться.
          Гайдамака поручил Морякову, Королёвой и Пешкину собраться у Слизкина вместе со строителями заказов для обсуждения стандарта Отдела снабжения. Когда пришло время собираться к Слизкину, Королёва спросила с тревогой в голосе:
          - Неужели мы всей толпой должны идти к Слизкину?
          - Я думаю, что всем туда идти не стоит, - сказал Василий Порфирьевич, - сходите Вы.
          - Вы меня делегируете? - обрадовалась Королёва и тут же стала одеваться и одновременно оправдываться: - Всё равно там ничего умного не скажут!
          «Поэтому я Вас и посылаю!» - подумал Василий Порфирьевич... И сразу вспомнил шутку Пешкина: «Мы с 'Алмаза', а там дураков не держат!»
          Королёва своей активностью вынуждала Слизкина делать какие-то движе­ния, выдавать свои секреты, и Слизкин, под давлением своей подруги Королёвой, делал то, что должен был делать в соответствии со своей должностью. Гайдамака, давая задание Королёвой, на самом деле давал задание Слизкину, и здесь его расчёт был ве­рным. И всё происходящее подтверждало правоту Василия Порфирьевича. Просчёт Гайдамаки был лишь в том, что он идеализировал программу DRAKAR, поскольку для него эта программа являлась инструментом тотального подчинения себе всего завода, и ради этого контроля он тер­пел все выходки Королёвой. А Королёва наивно полагала, что это она так влияет на начальника… И на старуху бывает проруха. 
          На следующий день Королёва не пришла, она позвонила Пешкину и сказала, что чем-то отравилась, и Грохольский, услышав об отравлении Королёвой, удивлённо произнес:
          - Отравилась? Чем сейчас можно отравиться? Разве что только своим ядом…
          Но Василий Порфирьевич верил, что Королёва на самом деле отравилась, и сейчас она страдает, потому что в последнее время у неё часто бывала тошнота. Он верил, что Королёва страдает, потому что сам много страдал – и даже кичился своим страданием, а сейчас ему очень хотелось просто жить и ощущать радость жизни. Но появилась Королёва - и он понял, что её страдание многократно превосходит его страдание, потому что она ведёт себя очень неправильно, нарушая все писаные и неписаные законы. Она всем своим поведением демонстрирует, что ей очень нужно страдание. Королёва не живёт, а страдает. Она не могла просто жить и получать удовольствие от жизни. Когда Королёва и Пешкин пили чай или кофе, они после каждого глотка громко, с шипением, подобным шипению змеи, выдыхали воздух, или издавали звук, похожий на стон. Этим они демонстрировали Василию Порфирьевичу, что получают огромное удовольствие от каждого глотка чая или кофе… Ещё чуть-чуть — и может случиться оргазм. Они изо всех сил старались показать, как им хорошо… Но всякое де­монстративное поведение свидетельствует об обратном: змеиное шипение и стоны при банальном чаепитии — это признак не удовольствия, а страдания. Утром Пешкин прибегал на работу, судорожно проглатывал пирожки, потом пил чай, после каждого глотка изда­вая стон облегчения, свидетельствующий о том, что его страдание от голода за­кончилось.
          Василий Порфирьевич, наблюдая за Королёвой и Пешкиным, решил, что ему не нужно страдание, и он добровольно отказался от своего страдания в пользу Королёвой и Пешкина: «Пусть пострадают и за меня!»
          Пешкин демонстрировал рабскую зависимость от Королёвой, потому что был уверен, что она облегчает его страдания. Но это была его ошибка. Только сам чело­век может облегчить свои страдания, потому что он сам же и является источником своих страданий.
          И Королёва демонстрировала это во всей красе: она пришла в тонкой блузке в лютый мороз... И стала жаловаться:
          - Ночью я не могла согреться под тремя одеялами, и сейчас тоже не могу согреться.
          Потом она вообще завалилась на лавку возле окна, и Пешкин заботливо накрыл ее дву­мя курт­ками, чтобы она согрелась.
          «Для полного абсурда осталось только открыть настежь окно, - язвительно подумал Василий Порфирьевич. - Страдать — так страдать!»
          Гайдамака снова вызвал Морякова и Королёву для обсуждения стандарта Отдела снабжения. Ранее Гайдамака поручил Василию Порфирьевичу корректировать стандарт ПДО в части раздела о годовом планировании, но Василий Порфирьевич ничего не сделал, понимая бес­смысленность этого занятия, и сегодня стал сам задавать начальнику во­просы. Гайдамака сходу не смог ответить на них, поэтому решил пригласить Главного Технолога проекта и Главного Строителя заказа, чтобы получить ответ у них.
          - Владимир Александрович, давайте я напишу раздел о годовом планирова­нии!  - закричала Королёва. - Пору­чите мне, я к обеду всё напишу!
          Василия Порфирьевича устраивала такая инициатива, ему не хотелось тратить свою энергию на бесполезное дело, и он даже обрадовался, когда начальник уступил просьбе Королёвой.
          Королёва немедленно занялась корректировкой стандарта, но у неё возникли вопросы по годовому планированию изделий МСЧ, она пошла в бюро МСЧ за разъяснениями… Но Рогуленко, в свойствен­ной ей грубой манере общения, решила не упускать случай поставить выскочку на место:
          - Диана, ты совершенно не знаешь производства, а берёшься корректировать стандарт! Ты терроризируешь начальника, а он не даёт спокойно жить нам! Угомонись!
          Денис поддержал Рогуленко, и Королёва ушла восвояси. Когда она вернулась на место, её всю перекосило от злобы.
          Когда Василий Порфирьевич наблюдал за истеричным поведением Королёвой на совещании у начальника, то понимал, что её поведение — это натуральное безумие. Когда люди с утра ждали у банкомата, когда им перечислят деньги – это было безумие, и он с некоторых пор перестал участ­вовать в нём. Когда сослуживцы выхватывали бутыли с водой из рук носильщика - это тоже было безумие, и он больше не участвовал в нём, даже если знал, что обитателям комнаты 220 достанется меньше воды. Каждый человек должен решать сам, надо ли ему предаваться безумию, Василий Порфирьевич категорически отказался участвовать в безумии, он хотел в любой ситуации оставаться культурным человеком, и это был его выбор. Но он также не желал навязывать другим людям благо­родное, культурное поведение, и это тоже был его выбор. Люди, чьи души отрави­ли зависть и безумие, не способны вести себя достойно, культурно, и он не желал отдавать им достоинство и бла­городство, которые были предназначены ему по факту рождения. Omnia mea mecum porto – всё своё ношу с собой.

          * * *
          Глядя без эмоций на истеричное поведение Королёвой, Василий Порфирьевич делал вывод: «Так же спокойно я должен относиться и к эмоциональному поведению жены». У него появилась возможность сравнить нескончаемый поток ахинеи, которую с утра до вечера несла Королёва, с разго­ворами Анны Андреевны, которая пыталась осмыслить сложнейшие философские темы при написании кандидатской диссертации. При этом она удивлялась:
          - Да, я сильно поднаторела в философии! Но зачем мне это надо? И вооб­ще – надо ли мне это?
          - Не знаю, - так же философски отвечал Василий Порфирьевич, но с каждым днём всё твёрже становилась его уверенность в том, что в поведении Королёвой заключены очень важные уроки для него. Главный урок заключался в том, чтобы всегда относиться к женщине с уважением, что бы она ни делала, как бы ни вела себя. Женщину надо уважать в любой ситуации. А он всё ещё высокомерно относился к Королёвой… А, значит, и к своей жене. Высокомерное, презрительное отношение Королёвой ко всем мужчинам не должно порождать у него высокомерное отношение ко всем женщинам. Тем более, что высокомерие – это очень опасная черта характера, и на эту тему Анна Андреевна рассказала Василию Порфирьевичу поучительную историю:
          - У нашего преподавателя Камиллы, которая работала у нас совместителем, на основном месте работы возник конфликт со своей заведующей кафедрой по фамилии Иванова. Она унижала Камиллу, на кафедре была неразбериха, все были не­довольны заведующей, и в конце концов вместо Ивановой назначили другую женщину. Всё стало на свои места, работать стало легко и просто. Иванова почув­ствовала, что была непра­ва, и пришла к Камилле с коробкой конфет, чтобы извиниться перед ней. Но Камилла гордо ответила, что не может про­стить ей все унижения. И вдруг новую заведующую кафедрой снимают, и заведующей сно­ва становится Иванова. Камилла были в панике.
          - Поучительная история, - задумчиво сказал Василий Порфирьевич. – И я даже не знаю, как бы я сам повёл себя в подобной ситуации на месте этой Камиллы.
          Но кое-что Василию Порфирьевичу всё-таки стало ясно после этой истории. Он был слишком требовательным к людям, особенно к жене, и когда они ссорились, то демонстриро­вал ей своё презрение высоко­мерным молчанием. Сейчас он не позволял себе подобного отношения к Анне Андреевне, теперь всё его мол­чаливое презрение доставалось Королёвой… На Анну Андреевну его уже просто не хватало.