Девять лучей света Глава 13 Валькирии

Глава 13
Валькирии

1.

 Задержался Кукиш из-за Рыжика. Кот отыскал источник женской ласки в лице Весёлки и снова отбился от рук. Мышей в постель волшебника он еще, правда, не подбрасывал, зато, как и раньше, норовил улечься в любимое кресло домового и уступал его с недовольным фырканьем, да и то лишь после долгих увещеваний славянки, на мягкий голос которой Рыжик реагировал куда как послушнее, чем на добродушно-недовольное ворчание Кукиша. Короче, благодарности за чудесное спасение от смертельных ран в нем не чувствовалось совершенно. А даже наоборот: злыдню стоило больших усилий не размазать творение своих рук по стенке в те мгновения, когда его босая нога утром вместо привычного теплого тапочка попадала в небрежно оставленную Рыжиком пахучую лужицу.
 Однако сейчас вредный кот был ему просто необходим. Кукиш предполагал, что там, на кошачьей земле в Стране тысячи островов, наглое создание может оказаться очень кстати. Кто еще лучше знал вкрадчивые повадки бархатных лапок? Кто мог послужить толкователем кошачьих нравов? Кроме того, в глубине души домового зрело радостное подозрение в том, что далекий восточный островок может вдруг оказаться уютным пристанищем для рыжей занозы в душе спокойствия Великого волшебника Одинокой башни.
 И вот теперь этот нахал исчез в самый последний момент, когда Меч Четырех Сторон Света уже был готов перенести Кукиша к милым сердцу тэнгу и варлоку Ямато.
 – Рыжик! Рыженька?! И куда это ты запропастился, касатик мой?!
 Ни ответа, ни привета.
 – Эй ты, морда наглая, отвечай, когда тебя спрашивают!
 Ни гу-гу.
 – Ну, гадость рыжая, поймаю, – уши завью в трубочку, а из хвоста все волосья повыдергиваю! Вот только попадись мне! – злыдень разъярился не на шутку, хотя и понимал, что в таком его состоянии Рыжик не только не благоволит предстать перед очами волшебника, но, наоборот, постарается забиться как можно дальше.
 Мягкий вкрадчивый голос за плечами домового произнес вдруг шелестящим шепотком:
 – Не это ли ваша пропажа, любезный волшебник Одинокой башни?
 – Великий волшебник, – сварливо поправил Кукиш. Он терпеть не мог незнакомцев, а уже незнакомцев, появляющихся внезапно, да еще за спиной и подавно. А ведь при этом возникший из ничего непрошеный гость как на грех имел противную рыжую шевелюру, тонкие хитрые черты лица и чуть ли не баюкающий кошачий голос. Ну и ну! Внешне хрупкие пальцы неизвестного сжимали за шкирку присмиревшего Рыжика, и в изящном незнакомце чувствовалась сила, и не малая.
 – Положь скотину на место! Не твоя, чай, – вот и не хапай!
 – Фи! Что за грубый прием?! – нарочито демонстративно обиделся визитер, но кота все же выпустил. Рыжик моментально рванул за надежную спину Кукиша и оттуда мяукнул:
 – Старик, он сделал мне больно! Размажь его по стенке, а?! Или преврати в мышку. Ну, пожалуйста.
 – Ты бы лучше являлся, когда кличут, а то шляешься, невесть где!
 – Вот это совершенно правильно, милейший волшебник. Ой, простите, великий волшебник.
 – Без тебя ведаю, что правильно, а что нет. Ты кто таков?! И вообще, откель ты такой выискался, и за каким лешим?!
 – Я Локи – бог огня и молний, посланец верховного бога Севера Одина.
 – Верховного, говоришь. Не, такого я не знаю, – хитро прищурил глаза Кукиш: с богами он ссориться не собирался, и не потому, что боялся их, а потому, что не с руки это сейчас было. – Ну, и зачем ты пожаловал?
 – За помощью, – просто ответил бог.
 – Так-так. И чем же энто простой волшебник может пособить богам, да еще верховным?!
 – Великий волшебник, – поправил теперь уже сам Локи. – А помочь ты нам можешь, и не только нам – всему Наземью можешь помочь.
 – Слушай, как тебя, Локи. Я, конечно, в добром деле, ежели оно, само собой, доброе, завсегда рад поучаствовать. Вот только нонеча у меня своих делов невпроворот будет. Некогда мне, милай, поверь, ей-ей некогда! Нам с энтой животиной мерзопакостной, – Кукиш ловко подхватил мяукнувшего Рыжика и сунул его в глубокий карман камзола. – Аккурат не на север, а на восток надобно, понял? Так своему верховному и передай.
 – Что ж, – бог огня и не думал протестовать; он только хитро прищурил веки. –Так и передам Одину, что Великий волшебник Одинокой башни от столкновения с варлоком Дезом отказался.
 – Чего-чего энто? С Дезом, говоришь? А ну, погодь-ка, – тормознул злыдень уже исчезавшего в утреннем тумане Локи. – Давай – сказывай!
 Короткое повествование посланца Асгарда дополнило историю, изложенную несколькими часами назад Эгом. Единственным отличием у обоих рассказчиков было то, что скелет изливал просто боль, а бог огня в дополнение к своим словам наполнил башенный зал смрадным запахом смерти, криками ужаса, стонами страданий и утраты; но на то он и бог. Когда речь Локи смолкла, Кукиш втянул наполненный гарью воздух и поморщился:
 – Благолепие портить – энто, милай, лишнее. Мне и так все понятно. Не ясно одно лишь, как ты предлагаешь твою Дикую охоту обратно засунуть. А?
 – Вот именно это, великий волшебник, мы надеялись узнать от тебя. Дело в том, что обратное заклинание, и я знаю это абсолютно точно, существует. Знаю я и то, что для его исполнения необходимо добыть в бою по одному предмету вооружения каждого рыцаря Дикой охоты или часть сбруи его коня. Но вот что мне неведомо, так это само заклинание. Ни мне, ни другим богам Асгарда, даже самому мудрому Одину. Мы надеялись на тебя.
 – Гм, они, видите ли, надеялись, – проворчал себе под нос злыдень. – За чужой-то спиной да чужими руками надеяться можно.
 – Ладно, – теперь домовой говорил уже вслух. – Дай время, в книгах покопаться: глядишь, чего и сыщется. А вот, с мертвяками энтими ты мне с Одином своим что, тожеть самому воевать поручаешь!
 – Нет, конечно, нет! Двенадцать дев-валькирий только и ждут твоего приказа.
 – Девки? Девки супротив мертвяков?! Ну, вы даете!
 – Это не просто, как ты изволил выразиться «девки», это девы-воительницы. И нет им равных в искусстве войны и сражений, – бог огня выглядел явно обиженным.
 – Ну, поглядим, поглядим – буркнул Кукиш и повернулся спиной, давая понять, что разговор окончен.
 – Только поторопись, волшебник! Завтра утром Дикая охота достигнет горных границ Аллемании. За ними твоя Одинокая башня.
 – Великий волшебник, – огрызнулся злыдень, которому очень не понравились ни сам гость, ни его поручение, однако посланец Асгарда уже растворился в небесном просторе. –Тьфу, поганец!
 Он сделал пару шагов к ведущей в книжницу лестнице и ощутил вдруг тяжесть и царапанье в кармане камзола. Раз, и цепкие пальцы извлекли на свет сопротивляющегося Рыжика.
 – Он обидел меня, старичок, – во всю мочь мяукнул рыжий наглец. – А ты его отпустил просто так! Ой-ой, ай-ай, ты делаешь мне больно! Мяу! Убивают! Мяу!
 Держа кота за шкирку, Кукиш дважды тряхнул неугомонное животное, после чего поднес испуганного любимца женщин к самому носу, над которым всклокоченные брови прикрывали не на шутку рассерженные глаза домового:
 – Сиди смирно и жди, и не вздумай опять запропаститься куда-нибудь. Тогда я тебя по стенке размажу, понял!!!
 – Ну, чего, чего ты? Так бы сразу и сказал. Понял, все понял. Я ж понятливый.

2.

 Выжженная земля встретила Эга настороженным молчанием: тишина развалин да поднимаемая ногами пыль. Скелет осмотрелся. Впереди полуразрушенные стены города, рядом с ними высокий курган. Илленари говорила, что их встреча состоится у подножья холма, значит, надо шагать туда и ждать, только бы не очень долго, иначе Дез может заподозрить неладное. А тогда конец всему плану заговорщиков, да и им самим конец тоже. Так что в запасе у него не более двух суток, а лучше бы… Ну, да ладно: как будет, так и будет, но и наказ подземельной принцессы не выполнить просто невозможно – это ключ к их спасению. Эг присел на крупный кусок каменной кладки и задумался, вспоминая рассказ Илленари.

* * *

 Даже и без последней воли приговоренной блудные души были готовы доставить Хранительницу Заповедного леса в любой желанный ей уголок. Сорвиголовы уважали храбрость, ценили честь и достоинство, именно те качества, которые проявила отважная женщина, прекратившая бесполезное сражение и согласившаяся добровольно пойти в полон к злобному и коварному варлоку. В том, что их новый хозяин именно такой, блудные души не сомневались ни на одно мгновение. А потому просьба дочери короля Мэля – в последний раз навестить родную землю маахисов, не вызвала никакого раздражения. Наоборот, бледные тени в мгновение ока перенесли подземельную принцессу на развалины горделивой столицы когда-то богатого и могучего королевства.
 Илленари долго стояла под разрушенными сводами королевского дворца, на пороге милой сердцу спальни, в которой провела свои юные годы и в которой пережила чудесные мгновения любви с тогда еще совсем юным героем своего сердца Красомиром. Вырвавшийся из груди вздох отозвался гулким эхом безлюдных коридоров и затих где-то в глубине развалин. Глаза подземельной принцессы оставались сухими; рыдало ее сердце. Блудные души предупредительно остались снаружи: они полностью доверяли своей пленнице, доверяли настолько, что даже не считали ее таковой, а всего лишь спутницей на нелегких жизненных поворотах. Одиночество усилило тоску, и Илленари вздохнула еще, а потом и в третий раз.
 – Я знал, что обязательно увижу тебя, увижу хотя бы на мгновение, пускай и после смерти; знал и надеялся, и надежда оправдалась.
 Плечи Хранительницы дрогнули. Голос за спиной казался до боли знакомым, хотя и измененным беспощадным временем.
 – Я жил этой надеждой, и держался ею потом. Я был верен тебе все эти годы и изменил лишь один раз, когда поднял руку на твоего сына. Но только лишь потому, что это был и сын человека, приведшего к погибели моего и твоего народа, к смерти твоего отца.
 Илленари медленно обернулась. Из-под продавленного в центре ложа выбралось ужасное создание: безглазая голова с обрубком торса, из которого торчала единственная рука. Существо ползло к ней, подталкивая себя костяшками пальцев, и черный провал рта продолжал говорить.
 – Зло изменило меня, как и всех остальных твоих собратьев и подданных. Сначала Повелитель Зла со своими крылатыми демонами-лизаргами. Они уничтожили всех, хотя мы сражались беззаветно и беспощадно. Предпоследним пал твой отец и мой повелитель, король Мэль. О, это был храбрейший воин. Я оставался последним, оставался потому, что поклялся отомстить виновнику гибели королевства маахисов – Красомиру. Лизарги пощадили меня. А потом я сдержал клятву: там, на опушке Заповедного леса именно мой огненный шар обезоружил твоего героя. И тогда я сделался новым повелителем, но повелителем живых мертвецов, возрожденных к жизни волшебством Черного Бруно. Мы насыпали над могилой Мэля огромный курган. Даже мертвые мы хранили веру своим обычаям. А потом твой сын убил меня, чем возродил после смерти, как и остальных маахисов. Волшебство Бруно действовало безотказно даже тогда, когда самого чародея не было поблизости. И я не держу против Радовида ни капли ненависти. Он проявил себя героем, он напомнил мне Мэля.
 Обрубок ткнулся лицом в землю у самых ног Илленари. Пыль мешала ему говорить, и подземельная принцесса, наклонившись, протянула ладони к живым останкам. В то же мгновение сухие пальцы буквально впились в мягкую плоть; изуродованное слепое лицо смогло освободить забитый пылью рот.
 – Спасибо, ваше высочество... простите, ваше величество, ибо после гибели Мэля только вам принадлежит власть над маахисами. Теперь вы и только вы – наша королева. Королева без подданных, – горькая усмешка исказила и без того ужасные черты.
 Илленари задумчиво покачала головой, ее пальцы оставались зажатыми в тисках жесткого рукопожатия мертвой руки.
 – Не все так плохо, далеко не все, мой добрый Сэвин.
 – Так ты узнала, узнала меня?! – тронутая тленом ткань не могла плакать, но все же в углах пустых глазниц показались две черные точки вязкой, маслянистой жидкости – две трупных слезы.
 – Я узнала тебя Сэвин.
 – Но как?!
 – По голосу и твоей грустной улыбке. Ты улыбался так, когда смотрел на меня из-за трона моего отца; когда впервые увидел юного Красомира; когда я покидала просторы моей любимой родины, чтобы воссоединиться с единственным дорогим мне человеком или погибнуть.
 – Так ты догадывалась?..
 – Догадывалась и хорошо знала, потому что так улыбаться могут только те, кто испытывает неразделенную любовь.
 Двое в комнате замолчали.
 – Прости меня, – голос Сэвина был еле слышен.
 – Мне не за что тебя прощать, также как и тебе не за что просить у меня прощения. И сейчас не об этом идет речь. Кто сделал тебя таким? Кто посмел надругаться над мертвой плотью, над прахом?!
 – Не одного меня, ваше величество, но всех нас! Это сделал варлок Дез. И еще: он обещал вернуться после своей победы, чтобы довершить начатые мучения. Ну, и пусть. Зато мы не уступили ему!
 – Не все так плохо, Сэвин, – снова повторила Илленари.

* * *

 Вот что рассказала подземельная принцесса Эгу, и теперь, выполнив поручение наполовину, скелет ждал, ждал тех, оказав помощь которым, он выполнит и вторую часть своего задания. Минуты текли тоскливо и напряженно: тоскливо – потому что ожидание всегда порождает гнетущее ощущение потери, напряженно – потому что там, в Даркнессе, его ждали четыре пленницы, чья судьба грозила измениться каждое мгновение, и скорый на расправу хозяин, преданность которому теперь уже можно бы смело ставить под сомнение. От волнения Эг то и дело вытаскивал из дорожного мешка драгоценный фиал с искрящейся жидкостью – кровью Илленари, подвергнутой могущественному заклятию подземельной страны, почерпнутому Кукишем из книги Тайных знаний гномов. Капли волшебного зелья были призваны воскресить народ маахисов, поднять его из небытия. Кровь к плоти, живое к мертвому, от смерти к возрождению.
 За своими мыслями скелет пропустил появление долгожданных гостей. Да и не мудрено: копошащиеся обрубки еле проглядывали над слоем окружавшего подножье кургана нагромождения кусков каменной кладки, песка и пыли.
 – Какому делу ты служишь, и зачем пожаловал в мертвую страну, мертвец? – со всех сторон Эга сверлили сотни мутных, подернутых пеленой смерти глаз.
 – Есть ли среди вас Сэвин? – скелет ответил вопросом на вопрос. – Пославшая меня королева страны маахисов Илленари разрешила мне беседовать только с ним.
 – Илленари, говоришь? Что ж, Сэвин – это я! – два незрячих глаза: выжженный огнем и выбитый торчащим обломком стрелы, были повернуты в сторону Эга.
 – Так вот, – торопливо зашептал скелет. – Я принес склянку с заговоренной кровью вашей королевы и ее приказ. Но сначала дело, слова произнесем после.
 Сэвин стал первым, кому Эг, макнув во флакон кончик стеклянной палочки, стряхнул в рот каплю искрившейся малиновой жидкости. Чудо не заставило себя ждать. У костлявых стоп скелета возникло облачко розового тумана. Оно росло и пухло с каждым мгновением, наливаясь плотным красным сиянием и, наконец, лопнуло, оставив вместо себя живого и здорового маахиса средних размеров. Правый глаз смотрел прямо на Эга, на месте левого зияла затянувшаяся рана от стрелы. Древко исчезло, однако то, что было причинено рукой человека, в котором текла кровь подземельного народа, восстановиться не смогло.
 – Сэвин, – крепкая ладонь сжала руку скелета. – Я благодарен тебе.
 – Эг, – ответил животворящий посланец. – И не стоит меня благодарить. Я просто выполняю то, что должен.
 Дальше пошло быстрее. Главное, чего опасался скелет, – это пролить хотя бы каплю драгоценной жидкости. Ему так хотелось, чтобы хватило на всех. Он стряхивал волшебную кровь в раскрытые перед собой рты и жалел, что не сумел достать фиала побольше. Потом, правда, жалость растаяла сама собой: больший флакон ему не удалось бы незаметно доставить в подземелье и вынести его оттуда; да и в жилах –Илленари текло отнюдь не бесконечное количество крови.
 На оживление ушла почти половина суток. Мужчины, женщины, дети – здоровые, веселые, радостные – обнимали и поздравляли друг друга, не вытирая струившихся слез счастья. На дне фиала осталось несколько капель. Эг ликовал не меньше, если не больше всех. Они перекинулись с начальником королевской охраны парой необходимых слов.
 – Мы выступим немедленно, – решительно заявил Сэвин. – Оставим только женщин и детей. Думаю, что времени у нас в обрез, а потому пойдем тайными подземными переходами маахисов, под дном Огненной реки. У стен логова Деза мы будем уже через сутки. А по дороге ты расскажешь мне все детали плана нашей королевы.

3.

 Чтобы найти искомое заклинание Кукишу вовсе не требовалось перерывать всю книжницу сверху до низу. Он просто смотрел на книгу или свиток и тут же вспоминал их содержимое до мельчайшей строки.
 – Не то. Совсем не то! Энто вовсе не надобно, хлам какой-то, только для начинающего недоучки и полезно, – Кукиш давно забыл, как двадцать лет назад начинал свое обучение с еще более простых слов и заклинаний, как собирал после устроенного троллями пожара новую книжницу, собирал бережно и по крупицам, собирал повсюду, где отыскивал испещренную волшебными письменами страничку.
 Энтузиазм первых минут быстро пошел на убыль. Прошло несколько часов, полка за полкой, книга за книгой, отбрасывались за ненадобностью, а искомое заклинание все не находилось. Наконец, осталась только книга Тайных знаний гномов, чьи неразличимые простому глазу записи злыдень помнил наизусть. Но и здесь его ждала неудача. Ни единого намека на нужную фразу. Ничего, совсем ничего!
 – Конечно, – огорченно подумал домовой. – Будь это книжницей некроманта, оно бы враз отыскалось. А я нормальный волшебник, со всякой пакостью незнаком, и обращаться с ней не обучен.
 И все равно, отступать не хотелось. Не из того теста был он вылеплен, Великий волшебник Одинокой башни, не теми обстоятельствами житейскими взращен, чтобы сдаться.
 – Думай, голова твоя садовая, кумекай давай! – подстегивал себя Кукиш, вышагивая из угла в угол.
 Сводчатая дверь слегка приоткрылась, показывая встревоженное лицо Весёлки и наглую физиономию Рыжика. В задумчивости злыдень разглядел обоих не сразу, но когда увидел, состроил грозную физиономию и, стащив с ноги сапог, запустил им в сторону входа с притворно сердитым «брысь!». Дверь захлопнулась с истошным воплем «мяу-у-у!!!» – поспешное отступление, очевидно, прихватило один из шикарных усов Рыжика, – а затем из коридора донеслось встревоженное причитание Весёлки:
 – Ой, батюшка, уж полдня миновало, как мертвяк тот ушел. Шесть с половинкой дён и осталось только.
 – Мертвяк, мертвяк, посланец Деза, – пронеслось в голове волшебника. – Он рассказывал что-то важное, какую-то деталь. Какую?!
 – Есть!!! – радостно завопил Кукиш, прыгая на одной ноге и пытаясь натянуть валявшийся у порога сапог. – Нашел! Эг говорил о стране Корред, об источниках знаний дев-корриган. Дез был там, – значит, что-то искал. Следовательно, пил из источников. А, значит, оставил там и свои знания. Вперед!

* * *

 Здесь не было и следа зелени. Вокруг простиралась сухая коричневая растрескавшаяся от отсутствия влаги земля. Только у самой кромки омывавшего остров моря вилась узенькая полоска мокрого прибрежного песка. Источники исчезли, словно растворились в соленом океанском тумане. Кукиш ступил в глубь неведомого пространства. Здесь не светило солнце. Здесь не было травы. Здесь царило мертвое безмолвие, нарушаемое лишь сухим потрескиванием колючих зарослей, торчавших рваными клоками угрюмой растительности пустынь. Ни малейшего следа изумрудно-зеленого веселья шелковой листвы дивных рощиц, ни единого звука из переливчатых мелодий хрустальных струй – вот что представляла собой земля Корред после вторжения Деза.
 – М-да, – хмыкнул Кукиш, пытаясь избавиться от впившейся в одежду длинной колючки. – Вот те и источники. Иде они, энти кладези познания? И девы энти иде?
 Волшебник расстроился. Даже не из-за того, что потерял часть отведенного варлоком срока. Это был сущий пустяк: сюда он перенесся своей магией, отсюда уйдет с помощью Меча Четырех Сторон Света. Нет, ему очень хотелось нанести первое поражение Дезу здесь, в Наземье, еще до того, как придется спуститься к берегам Огненной реки; хотелось в очередной раз испытать свои силы, чтобы поверить в них безоговорочно, ибо без этой веры ему не следовало идти на свою последнюю битву. А в том, что для него она станет последней, волшебник Одинокой башни не сомневался: он не зря листал пожелтевшие страницы фолиантов в своей книжнице – там он отыскал древнее предсказание для дней нынешних. Ведь ничего нет в подлунном мире из того, что не случилось бы в прежние незапамятные времена. Все повторяется, все уже было когда-то.
 Опасность Кукиш ощутил еще задолго до того, как увидел слабое колыхание зарослей слева, а потом и справа от себя. Злыдень успел окружить себя невидимой стеной, но все равно отпрянул в сторону, когда из серой мглы прямо на него выскочило уродливое горбатое существо на козлиных ногах. Лысый череп монстра скалился рядами острых зубов, впадины под надбровными дугами вяло скользнули по волшебнику мертвым взглядом закатившихся глаз. В нос ударил зловонный запах тления. Существо было мертво, однако царапнувшие по защитному слою саблевидные пальцы обеих лап не вызывали сомнений в том, что ходячий труп являл собой абсолютную опасность для любого смертного. Домовому противостояла машина убийства. Сухое царапанье повторилось сзади. Кукиш обернулся. Перегораживая дорогу, за спиной скреб землю второй монстр. Третий и четвертый выбирались из трещавших зарослей. Вскоре вокруг злыдня уже толпилось одиннадцать мертвых корред.
 – Ну, и вонища от вас, ребята! – сморщил нос Кукиш. – Не моетесь, поди? Ежели такой дух нас и подле замка Дезовского встретит, то ведь еще до начала боя помереть могем, и запросто!
 – Чего ж с вами делать-то? Меч марать жалко. А самое главное, дюже запашок от вас тяжелый; надобно его устранить. О! – палец домового многозначительно поднялся вверх. – Сделаем-ка вот чего!
 На вытянутой ладони появилась бутылка темно-зеленого стекла, серая от пыли, с клочьями паутины вдоль пузатых боков.
 – Ай-яй-яй! – хихикнул Кукиш. – Как давно не пользовался! Что значит, остарел. Раньше-то на сторону сколь часто наведывался, а теперича весь вышел. Э-хе-хе!
 С причитаниями о безвременно посетившей его на рубеже четвертой сотни лет старости злыдень откупорил бутылку. Прорвавшийся наружу запах мигом вскружил голову. В нем незримо сплелись все возможные ароматы счастливой любви. Наклонив горлышко, Кукиш вылил на другую ладонь немного пахучей бесцветной жидкости и брызнул ею сквозь преграду на ближайшего монстра. Через мгновение на месте мертвого урода возвышался настоящий, живой благоухающий куст роз. Вторая порция породила одинокое деревце сирени, третья – жасмин, четвертая – шиповник, и вскоре волшебник Одинокой башни стоял среди шелестящих на невесть откуда взявшемся веселом морском ветерке цветочных зарослей.
 – Хорошо! – только и вымолвил злыдень, оглядывая дело рук своих. – А вот здесь непорядок. Прямо срамотища какая-то! Скисать что ли, зелье мое от времени стало?! Хотя, с другой стороны, и энто тожеть любовный признак, да еще какой!
 Куст пряного дурмана выбивался из общей гаммы не только запахом, но и формой: по прихоти природы он напоминал собой некий причинный орган. Пришлось брызгать на него снова, превращая в заросли жимолости. Кукиш остался доволен. Ну, хоть что-то полезное сделал.
 Он побродил еще совсем немного. Монстров больше не было: то ли убил всех Дез, то ли забрал с собой в подземельные чертоги. Унылый пейзаж навевал тоску, и делать здесь больше было нечего, – затея провалилась. Домовой наклонил голову, собираясь положить ладонь на рукоять меча, и тут заметил это. Был бы обычного роста, не различил бы ничего, а так, повезло ему – недомерку извечному. Если не считать, конечно, что любое везенье – есть суть награда за ранее вложенный труд. Между коричневых колючек, у самой земли, мелькнуло нечто белое; мелькнуло и пропало, но потом появилось вновь. Кукиш сделал шаг вперед, предчувствуя неожиданную удачу, раздвинул сухие ветки и увидел ее: деву-корриган, точнее не деву, а всего лишь маленькую девочку. Малышка сидела, положив подбородок на подтянутые к лицу колени, и смотрела на незнакомца широко открытыми от ужаса глазами, а у самых ее ног, в окружении нескольких зеленых листочков из почвы пробивалась крохотная голубая струйка – последний источник знаний.
 Они смотрели друг на друга, и девочка, наверное, от страха заговорила первой:
 – Ты ведь не сделаешь мне ничего плохого? Ты ведь добрый? Ты не такой, как тот, в черных одеждах, что убил всех моих сестер?! Всех до единой. Меня же он просто не заметил. Я еще слишком маленькая.
 В глазах злыдня предательски защипало.
 – Остарел, – подумал он. – Слезокатством занимаюсь.
 Домовой покачал головой в ответ и сказал как можно более мягко, со всей нежностью, на которую только был способен его надтреснутый старческий голос:
 – Я не такой, милая, я действительно добрый.
 – Хотя и убил корред, – прошептала девочка.
 – Хотя и убил корред, – согласился Кукиш. – Но ведь они-то были злыми. Их сделал такими тот, в черных одеждах.
 – Это так, – со вздохом согласилась малышка. – Хотя когда-то они были нашими верными слугами и защитниками. Под их страшным внешним видом скрывались добрые сердца.
 Великий волшебник Одинокой башни раздвинул колючки, образовав широкий коридор:
 – Пойдем. Мы снова сделаем эту землю живой.
 И она поверила, она встала и подала маленькую ладошку. Старик и девочка вышли на охваченную белесой мглой тропинку. Он произнес несколько слов, и от ног обоих во все стороны потекла волна зелени: травы, свежих листочков, кустистых зарослей и нежных рощ. Под натиском жизни мгла отступала, открывая дорогу яркому солнечному свету. Вскоре вокруг не осталось ни кусочка треснувшей земли. Из ближайших изумрудных ветвей подал робкий голосок птичий песнопевец, а над махровым покровом травы зарыжела вдруг гибкая беличья спинка.
 Кукиш прислушался. За спиной, набирая силу, ударили хрустальным звоном струи чудесного источника. Девочка улыбалась простой счастливой улыбкой. Так может радоваться лишь непосредственность детства; в любой улыбке взрослого сквозит тщательно скрываемая нота фальши.
 – Дитя мое, мы сделаем даже больше. Я дам тебе два умения: распознавать добрые и злые намерения любого, кто ступит на этот остров, и становиться невидимой вместе с источником, если желания пришельца окажутся недобрыми.
 Сказано – сделано. И в ответ он услышал:
 – Ты на самом деле хороший! Ты хочешь победить зло в черных одеждах. Тебе нужна влага моего источника, так выпей глоток и доверши начатое…

* * *

 Авангард маленькой армии составляли несколько десятков мастеровых Апфельгарта. Здесь были кожевенники и оружейники, сапожники и бондари, стеклодувы и кузнецы. За ними двигались сомкнутые ряды закованных в крепкие доспехи гномов Фастфута: копейщики, лучники, мастера короткого меча и боевой секиры. Это не был привычный боевой порядок гномов, но войско и без того выглядело достаточно грозным для любого врага. Сам король в окружении элитного отряда дворцовой стражи шагал рядом со знаменосцем, в руках которого развевалось фиолетовое полотнище с изображением Меча Четырех Ветров. Золотые буквы над клинком читались как имя «Элизабет». Замыкали армию три сотни лучших воинов Апфельгарта во главе с Аксом. Из-за плеч брата Лиз выглядывала мощная рукоять огромного обоюдоострого топора.
 Все они шли в указанном Кукишем направлении, прямо к берегам Огненной реки, к стенам Даркнесса, шли, настороженно и внимательно вглядываясь в окрестности, готовые ответить ударом на удар. И путь их не казался легкой прогулкой. Почти за каждым поворотом дороги воинов поджидали многочисленные отряды мертвяков и крыс. Ни те, ни другие не ведали страха: атакуя, солдаты Деза сражались до конца. Тупоголовая глупость оживших трупов и кровожадная ярость серых бестий играли на руку гномам и людям, помогая последним заманивать, окружать и истреблять нападавших без пощады и жалости. За спинами марширующих оставались горы пепла от сожженных трупов и кучи изрубленных грызунов. Однако в планы варлока входило не победить армию на марше, а истрепать ее, обессилить, и, главное, запугать еще до начала решающего сражения. Он мог не жалеть своих солдат, их у Деза было великое множество.

4.

 Хильд и Херфьётур, Труд и Мист, Рандгрид и Скеггьёльд, Гейр и Регинлейв, Христ и Скёгуль, Хлёкк и Радгрид – двенадцать валькирий ждали у подножия окружавшей Аллеманию горной гряды. Белоснежные скакуны воительниц раздували ноздри в предвкушении битвы, северный ветер порывами трепал золотые гривы, нетерпеливый цокот копыт вплетался в царящее напряжение. Но сами девы Одина были спокойны. Восседая в седле позади Труд, чье имя звучало как «сила», Кукиш с восхищением наблюдал сосредоточенные взгляды, убранные под шлемы тяжеловесные косы, словно изваянные из белого мрамора, одетые в золоченые доспехи изящные тела.
 Он встретился с валькириями накануне вечером, точнее, по возвращении из земли Корред Локи и двенадцать всадниц ожидали его у подножья Одинокой башни.
 – Мы были уверены в тебе, волшебник, – только и сказал бог огня.
 – Уже все знаешь, – проворчал Кукиш.
 – Это моя обязанность – знать все, что происходит на свете.
 – Ну-ну.
 Не обращая внимания на скептические нотки в голосе злыдня, Локи продолжил:
 – Завтра утром Дикая охота достигнет аллеманских границ. Здесь и произойдет решающая битва. Валькирии добудут тебе двенадцать частей доспехов, а ты отправишь зло обратно в Йотунхейм. Только поторопись. Девы – искусные воины, но в отличие от мертвых рыцарей они смертны. Одину не хочется потерять их всех.
 – Ну, уж не взыщи, – пожал плечами домовой. – Тута как придется. Война, милай, – энто война: кого, где и когда погибель сыщет – сие токмо, может, вам поднебесным и ведомо. Однако не мне.
 – Согласен. Так, прощай, Великий волшебник Одинокой башни. Силы богов Асгарда да пребудут с тобой! – Локи приготовился раствориться в воздухе, но помедлил. – А, может, поделишься заклинанием?
 – Энто еще зачем?
 – Да так, на всякий случай, мало ли что в жизни вдруг произойдет.
 – Не хитри! Вдруг токмо кошки родят, да и то не без участия котов. Хочешь сильнее остальных богов стать, Дикой охотой пугать их хочешь?! Нет, ты хитрый, да и я не из-под свинарника вылез. Иди, милай, к своим богам. Зло – оно в любом обличии злом остается, даже в божеском. Ступай спокойно.
 – Как знаешь, – и Локи исчез в надвигавшихся сумерках.
 – Ну, чего, красавицы, знакомиться будем, – повернулся Кукиш к валькириям.
 Они действительно были прекрасны. Молодые, стройные, с точеными телами и хрупкими чертами лица, с пышными гривами золотых волос, в сверкающих доспехах, но одновременно суровые, сосредоточенные, холодные, отрешенные от всего земного. Стреножив коней, они поднялись в большую залу Одинокой башни, где под потрескивание поленьев в камине пустили по кругу ковш с пряным напитком победы. Тогда-то Кукиш и узнал имена всех воительниц, тогда проговорил с ними план завтрашнего боя. А потом волшебник с замиранием сердца слушал протяжную, пробирающую до самых кончиков пальцев военную песню валькирий, песню победы, в которой славились оставшиеся в живых и оплакивались павшие в битве. Старику было больно, потому что под закованными в броню, готовыми к смерти телами он увидел нежные и трепетные девичьи души: девушки пели и ласкали, передавая из рук в руки, не растерявшегося Рыжика. И это было так щемяще трогательно, что злыдень не ругнул обнаглевшего кота, даже про себя.
 Затем наступило утро, и заснеженные подступы к Аллеманским горам ослепили своей белизной в лучах восходящего солнца. Но вскоре дальний горизонт заклубился снежной пылью. Оттуда, грозя поглотить пробуждающееся светило, надвигалась густая тьма. С каждым мгновением двенадцать черных всадников становились все ближе, все явственнее прорисовывались оскаленные морды коней и зловещие улыбки мертвых лиц, все громче бряцало оружие, все резче становился скрип полуистлевших суставов. А когда до столкновения оставалось не более сотни лошадиных шагов, «Шум битвы» – Хлёкк затянула негромкую песню, от первых нот которой кровь в жилах закипела яростью и бесстрашием, а костлявые клячи Дикой охоты запнулись на мгновение, едва не выбросив своих седоков из седел. И тогда Кукиш понял: они победят, может быть, дорогой ценой, но одержат эту первую победу над новым воплощением зла.
 «Битва» – Хильд первой скрестила лезвие меча с клинком противника. Поймав острие на замахе, воительница перевела его по касательной на плоскость щита, и ловким движением выбила из костлявой руки меч, перебрасывая его за спину. Первая часть для заклинания находилась в руках волшебника. Клинок попытался вернуться к хозяину, но уж тут-то в дело вступила магия владельца Одинокой башни, и холодная сталь успокоенно легла в заплечный мешок злыдня. Хильд не медлила: одним движением она рассекла мертвое тело до самого седла. Конь подался в сторону, однако уже через мгновение сросшийся мертвяк доставал из-за плеч обоюдоострую секиру. Бой закипел с новой силой. И теперь все участники сражения закружились в отдельных поединках.
 Мертвому рыцарю противостояла Херфьётур. «Путы войска», она действительно почти скрутила вожака стаи вязью своих фехтовальных кружев. Неуклюжая голова просто не успевала поворачиваться за перемещениями противницы. Мертвяк терял то кисть, то всю руку, а то и голову. Но передышки оказывались столь мимолетными! Все возвращалось на свои места. Правда, в этой смертельной круговерти Кукишу достался кусок рогатого шлема.
 – Хей! Хей! Хей! – победный клич Херфьётур разнесся над полем битвы и прервался, захлебнувшись кровью. Удар был нанесен сзади. Один из воинов только что расправился с Регинлейв – широкий клинок, словно через масло, прошел сквозь щит и доспехи валькирии до самого позвоночника – и коварно вонзил меч под лопатку «Путам войска». Теряя сознание, девушка развернулась для ответа, но лишь сорвала с мертвого запястья браслет из черного металла. Это был третий трофей Кукиша.
 Прошло не больше десяти минут, а к поверженным Регинлейв и Херфьётур прибавилась Скеггьёльд, чья отсеченная голова, описав плавную дугу, вонзилась в окрасившийся кровью сугроб. И вот уже трое валькирий ведут неравный бой одна против двух, левое плечо Христ безжизненно свисает вдоль туловища, из-под рассеченного шлема Скёгуль пульсирующими толчками струится алая жидкость, а Гейр зажимает рукой рану в боку. И всего лишь одиннадцать составляющих заклинания. Неудача постигла пока одну только Труд.
 – Мешаю я ей что ли? – успел подумать Кукиш, в очередной раз сползая к самому хвосту разгоряченной лошади. И в это самое время враг нанес сокрушительный удар. Топор мертвяка развернул руку валькирии далеко за спину, и на отражение повторного замаха у нее просто не хватило бы ни времени, ни сил. Сверкающее лезвие топора пошло вниз. В нем отражалась сама смерть. Волшебник успел остановить его в нескольких волосках от откинувшейся назад Труд. Однако удар оказался настолько сильным, что самого Кукиша просто выбросило в снег, а в след ему полетело сорвавшееся с топорища лезвие топора – недостающая двенадцатая часть.
 – Держитесь, лапушки! – заорал злыдень, что есть мочи. – Еще чуточку, но продержитесь!
 Вытащив содержимое мешка на снег, он принялся шептать слова заклинания:

 – M o r r u s c a r p i e t s a n t a t i s
 M o r r u s a n t i b e l l o v i c c i ,
 S a n g u s a e t e r c u m v i t a t i s
 N i h i v a e s, n i c c i, n i c c i !

 Разбросанные части амуниции и доспехов охватило яркое синее пламя. Воины Дикой охоты замерли на одном месте. Вдоль их очертаний вспыхнули языки синего огня. Небеса над полем сражения разверзлись, образуя черную воронку. Контуры мертвяков вытянулись вверх, навстречу опускающемуся небу. Уши резанул злобный заунывный вой, стоны и скрежет. Создания тьмы на глазах одно за другим всасывались в зияющую пустоту и уносились прочь, туда, где в заснеженных чертогах их ждали вечный сон и неразрушимые цепи столь же вечного плена.
 
* * *

 Кукиш приложил все усилия, однако Скёгуль спасти так и не удалось. Огни четырех погребальных костров вознеслись к самым вратам Асгарда.
 – Один будет доволен нами, – улыбнулась Труд, сметая ладонью непрошеную слезу грусти. – И мы снова готовы выполнить любое задание повелителя, и даже снова встретиться с Дикой охотой.
 – О, – невесело усмехнулся Кукиш. – Надеюсь, энто случится не очень скоро. Теперича я сделал замок невидимым и для смертных, и для небожителей.
 – Значит, мы встретимся с ними в Рагнарёк, – тряхнула головой Хильд. – И клянусь, – это будет славная битва, потому что тогда не будет бессмертных, и все будут равны перед клинком и воинским умением!
 – Прощай волшебник, – наклонилась с седла Труд. – Мы обязаны тебе жизнью. Когда бы ты был женщиной, не было бы для нас лучшей подруги взамен павших! Но мы будем помнить тебя, и, кто знает, может быть, однажды тебе понадобится наша помощь…
 – Чего однажды? Айда сей момент под землю! Накрутим хвоста энтому самому Дезу! А?
 – Нет, – покачала головой певунья Хлёкк. – Прости, но дорога в Подземелье нам заказана, однако здесь, под светом солнца или сиянием луны…
 – Ну, нет, так нет, – прервал деву-воительницу Кукиш, а потом долго еще смотрел, как хрупкие силуэты растворяются в синей дали уходящего дня. До назначенного Дезом времени оставалось чуть больше пяти суток.