Ваше бесчестие

      На снимке: автор в своем доме до начала описываемых событий с дочерьми Юлией (слева) и Мариной (справа)


                Основано на реальных событиях.
                Любые совпадения не случайны.
                Факты и эпизоды подлинны.
                Фамилии фигурантов
                изменены частично.

          Автор выражает глубокую признательность депутату Государственной Думы,
  Председателю ЦК КПРФ Г.А. Зюганову и подполковнику ФСБ в отставке, почетному
     гражданину г.Вологды, малолетнему узнику немецко-фашистских
           концентрационных лагерей смерти Ю.В. Иванову в юридической помощи в
                противостоянии с организованной преступной группировкой.

                Заслуженный писатель России Олег Ларионов

     1.
     Семья Плотниковых жила в старинной заречной части города, почти не тронутой цивилизацией. Здесь не было многоэтажек, стояли лишь с любовью возведенные терема с ажурной резьбой наличников. Из окна их одноэтажного деревянного домика с флюгерами на дымниках видны были соборы и церкви, возведенные еще при Иване Грозном. Даже Софийский собор и, конечно, его колокольня.
     Улица до революции называлась Златоустинской – по именованию храма Иоанна Златоуста, стоящего у ее начала на речной излучине. Потом в дань моде ее переименовали в честь какого–то местного чиновника, о деяниях которого новому поколению уже было не известно ровным счетом ничего. Но за пылью лет оно так и закрепилось на городской карте топонимической несуразицей, до которой никому нет дела.
     Впереди домика Плотниковых стоял другой, двухэтажный, тоже небольшой, на четыре семьи, и оба их связывал с магистральной улицей один общий проезд.

     Здесь минуло детство Лиды, давно уже Лидии Андреевны, а потом и ее сыновей, старшим из которых был Максим. Соседи по общему двору жили очень дружно, и эти узы за многие десятилетия стали почти семейными.
Подворья были возведены еще до Октябрьской революции. Время шло, и «деревяшки» неизбежно приходили в упадок. Трем семьям из впереди стоящей двухэтажки советская власть безвозмездно выделила квартиры, и те съехали. Оставалась лишь коротать здесь свой век одинокая бабушка Маруся, ни на что, видимо, не претендующая. Из–за нее дом и не сносили.
     Плотниковым из одноэтажного домика тоже предложили квартиру. На семейном совете решили так: все в новую квартиру все равно не поместятся. Пусть младший, успевший обзавестись двумя детьми, заселяется, а Лидия Андреевна и старший Максим с женой останутся в родовом гнезде.
     –Ничего, вот увидите, я дом восстановлю, еще такая хоромина будет! – пообещал Максим. – Не хуже, чем у «новых русских».
     –А что, Максик рукастый, с детства все чего–то мастерил! – одобрила мать. – Строитель от Бога!
     На том и остановились.

     Когда спустя много лет после этого разговора Максим увидел осматривающего участки высокого молодого человека, очень прилично одетого, он понял, что тот появился здесь совсем не случайно. Максим поздоровался с ним, однако инициативу в разговоре сразу перехватил незнакомец.
     –Вячеслав Раздеваев, – представился тот, но руку в знак будущего знакомства не протянул, что, конечно, не было чем-то из ряда вон, хотя несколько настораживало. – У меня к вам предложение. Не хотите обменять свой домик на другой?
     –То есть как это?..
     –Да в прямом смысле.
     –И что же вы предложите мне взамен?
Раздеваев назвал отдаленную окраину города, где покоились ужасающие остатки деревень, безлюдных, разграбленных, никому не нужных и давно заброшенных.
     –Вы это серьезно? Здесь исторический центр города, и земля стоит полтора миллиона за сотку. И дом, посмотрите, – картинка! Со всеми коммуникациями. Я почти пятнадцать лет его перестраивал. А там… участок в лучшем случае идет по цене дров за сгнившую избушку. Нет, ну вы решили пошутить, что ли?
     –Отнюдь. Видите ли, да, полтора миллиона за сотку. Но миллион миллиону рознь. Участочек-то ваш позади двухэтажного дома идет.
     –Так это скорее плюс, чем минус. Подальше от шумной улицы. У нас спокойнее и тише. И свободной земли побольше.
     –А вот тут вы ошибаетесь. Обычное заблуждение обывателя. Вам же к себе домой через чужую, частную земельку ходить приходится. Как бы вам не пожалеть о моем предложении.
     –Да кто вы такой? Вы что, купили двухэтажку?
     –Пока нет.
      Незнакомец ничего более не говоря и не прощаясь, развернулся и ушел.

     Негодованию Максима не было предела. Какой–то негодяй пришел на участок его дома, который он восстанавливал чуть не половину сознательной жизни, и предлагает поменять его на заброшенную избушку – то есть на грузовик с дровами, которые обычно даже не продают, а предлагают Христа ради под самовывоз. И при этом угрожает!
      Те девяностые, после распада Советского Союза, когда бандюки привыкли прикарманивать себе некогда государственную собственность, не считая зазорным для этого отстреливать директоров фабрик прямо у них в кабинетах, а «челночников» – на рынках, казалось бы, давно прошли. Поэтому и удивляла наглость и самоуверенность явившегося на участок типа. Тем более дом был для Плотниковых не чьим-то с неба свалившимся подарком судьбы, а частью их собственной жизни. Каждый гвоздик был вбит здесь руками Максима и его покойного отца, каждый изгиб планировки продумывался в течение долгих дней, а потом месяцами воплощался в реальность.
      По своему рождению и воспитанию Максим был советским человеком, и потому полагался только на собственный труд, хотя времена давно изменились. Ему не приходило даже в голову, что кого-то можно обмануть, нажиться на ком-то, чтобы положить лишние дивиденды в карман и успешно идти к своей цели по чьим-то бедам и горестям. Он по привычке экономил копейки на столовой, на продуктах, чтоб на эти копейки купить что–то нужное для восстановления дома.

     Максим вспомнил то время, когда брат переехал в благоустроенную новенькую квартиру, а он остался в развалюшке, задавшись целью превратить ее в шикарный коттедж.
     Нужно в первую очередь было поднять на домкратах стены дома, «вывесить» его, как говорят строители, уж больно низко врос он в землю. А потом подогнать под него новый фундамент.
     В постсоветские времена никто еще не слыхал о кредитах и ссудах под ремонт или тем более строительство, ведь раньше все делало государство.  Купить самый элементарный стройматериал начиная с кирпичей представлялось приличной проблемой.   Поэтому он смастерил тачку и стал собирать старые кирпичи с разрушенных поблизости домов. Кое–какие полутонные бетонные блоки «по блату» выписал с завода, и их вывалил во дворе самосвал.
     Дом он приподнял на железнодорожных домкратах. Под стенами выкопал углубления, которые засыпал песком и утрамбовал как мог. А впоследствии здоровенным ломом двигал туда и устанавливал блоки, катя их по доскам на обрезках водопроводных труб. И это было только начало работы.
      Помогать ему было некому. Потом была замена нижних венцов, опушение стен вагонкой и снаружи, и внутри. В довершение ко всему пришлось устанавливать септик, копать колодец с монтажом насоса – ведь до коммуникаций на центральной дороге было слишком далеко. Он брал внеочередные отпуска; выходных для него не существовало – и так полтора десятка лет, пока не воплотил свою мечту в жизнь.
     –Отдохни, Максик, – не раз просила мать. – Никто ведь тебя не гонит. Жизнь коротка. Подумай о себе!..
     Но ее уговоры не действовали на него. Максим превращался в фанатика, когда занимался строительством. Хотя многие знакомые утверждали: легче построить новый дом, чем убиваться со старым.
      Это был каторжный труд, и иногда он даже сам себя жалел. Но не отступал. «Своя воле пуще неволи», не раз вспоминал пословицу. И продолжал вкалывать.
Когда уже все, казалось бы, было сделано, он все равно что–то находил: тут полочку прибить в прихожей, тут выключатели сменить. Впрочем, то обычная судьба неравнодушных и небогатых жителей частных домов и владельцев дач. Вечная нескончаемая возня.
     Максим покрасил дом в бледно–желтый цвет, и это был с венчающей его оцинкованной крышей почти завершающий аккорд. Теперь он стоял как новенький.
О разговоре с непрошенным незнакомцем Максим ничего не рассказал матери, решив не расстраивать ее, как делал это не в первый уже раз.


     2.
     Вячеслав Раздеваев – а это был тот самый человек средних лет, который совсем не случайно обнаружился рядом с домом Плотниковых, зашел в здание городской коллегии адвокатов. Здесь его никто, как и в городе, не знал. Он в спешном порядке сбежал из Костромы в Вожегду, крупный областной центр. У себя на родине в Костроме он развил слишком бурную деятельность по махинациям с недвижимостью, в основном, по приватизации бывшей социалистической собственности. Но однажды наткнулся на самых настоящих что ни на есть бандитов. На тех самых, которым что курице голову отрезать, что человека убить. Его избили до полусмерти, после чего пришлось расстаться с частью денег, заработанных непосильным трудом. А потом вообще лишь случай спас его от линчевания. И тогда он понял, что срочно нужно «делать ноги».
      В Вожегде Раздеваев снял скромную квартиру, не зарегистрировавшись в ней, и понял, что в этом городе, который он считал страной непуганых идиотов, тоже можно заняться чем-то подобным. Но лучше всего – инновационным, до чего не добрались еще акулы бизнеса. Интуиция подсказывала ему, что он на правильном пути.
     –У вас есть очень опытный, а главное, хваткий адвокат по земельным вопросам? – спросил он секретаря адвокатской конторы. – Насколько я знаю, земельные вопросы сейчас очень сложные и запутанные, и мне нужен серьезный специалист.
     –Что ж, – ответила секретарь, – такой человек… вернее, женщина, есть. Белла Мурадовна Мутакова. Но… это очень дорогой адвокат.
     –Не вопрос.
     –Тогда подождите. Вам крупно повезло, она сейчас не в суде, – девушка позвонила по стационарному телефону и услужливо пригласила. – Поднимайтесь на второй этаж, третий кабинет.
     Когда он зашел в кабинет, то увидел за столом очень симпатичную рыжеволосую женщину лет сорока смешанной азиатско-славянской наружности. Она что-то набирала на клавиатуре ноутбука, не обращая на него никакого внимания, не предложив ему ни сесть, ни пройти.
     Наконец, встала из-за стола, чиркнула зажигалкой, глубоко затягиваясь сигаретой и, кажется, заметила его присутствие. На ней были ботфорты, черные колготки на тощих бедрах, очень короткая кожаная миниюбка. Она была похожа на проститутку. При этом субтильная фигура ее с плоским широченным тазом, напоминающем каркас расплющенного абажура, на который по недоразумению натянули неподатливую материю юбки, производила удручающе-контрастное впечатление по сравнению с симпатичным лицом. Раздеваев, который был достаточно разборчив в женщинах, непроизвольно и презрительно сжал губы. «Нет, я с такой бабой ни за что бы не закрутил», – молнией, почти автоматически мелькнула мимолетно-преходящая мысль. У него сразу почти попутно и инстинктивно появились какие-то спонтанные сомнения в связи с правильностью предложенного ему выбора, но они мгновенно были прерваны грозным окриком:
     –По какому вопросу?
     Раздеваев пояснил даме, что у него будет несколько дел, связанных с проездом к собственному жилью граждан через не принадлежащую им территорию.
     –Что ж, сервитут, – произнесла экзотическая мадам иностранное словцо. – Так называется, упрощенно говоря, проезд по территории соседей. Если он юридически оформлен, естественно. У нас такие законы принимали американцы, цэрэушники, еще при Ельцине, и многие, даже юристы, в практическом плане в них не разбираются. А между тем, это Клондайк. Еще какой юридический Клондайк. Так что, Вячеслав, вы на верном пути! Чутье вас не подводит.
     –Да, сервитут, слышал когда-то про такого зверя…
     –Разве что слышали, не более того. Особенно здесь, в этом городе. Вы местный?
     –Нет, я здесь совсем недавно.
    –Я тоже, четыре года, – разоткровенничалась Белла Мурадовна, вновь извлекая из пачки тонкую дамскую сигарету. – Город не мой, страна не моя, но… Тем легче тут работать. Непуганые люди, не склонные к объединению и противостоянию. Ельцинские законы сюда доходят медленно, но верно. Впрочем, на этом мои бесплатные консультации заканчиваются, – она взяла листочек бумаги из канцелярского набора и написала свои расценки.
     –Что ж, меня все устраивает. Давайте для начала остановимся на одном случае.
     Раздеваев описал недавний свой визит на два друг за другом идущих участка.
     –В четырехквартирном двухэтажном доме три квартиры ничьи, в четвертой живет старуха.
     –Да, райончик лакомый. Но по закону, Вячеслав, пока не зацепитесь за дом, и он хоть под снос, с землей вам не решить. Три квартиры не в счет – те хозяева уже получили компенсацию, там вам ничего не отвалится. Считайте, тех квартир нет. Но их хозяева, с другой стороны, не могут претендовать на землю. И это хорошая новость для вас. Цепляйтесь за старуху. Пока дом еще никто не спалил вместе с ней. Тогда будет открыта перспектива с землей… У нее есть родственники?
     –Я интересовался, нет. По крайней мере, ближайших.
    –Так занимайтесь. Что вам объяснять. Как я поняла, вы не новичок в этом деле. Предложите ренту, пожизненное содержание с передачей жилплощади. Документы я вам подготовлю. Дальше – по стечению обстоятельств. Обстоятельства, как вы понимаете, в престарелом возрасте всегда имеют место скоропостижно случаться… А полиция у нас очень ленивая и тупая, так что слишком-то не заморачивайтесь на сей счет.
     –Я вас прекрасно понимаю. Но что делать с другим участком. Мужичек, как я понял, не простой. К нему на кривой кобыле не подъедешь.
     –Да, совки, они упертые. Им все еще кажется, что они живут в Советском Союзе, где земля была государственная, и каждый ходил по ней как хотел. «Нам другой такой страны не надо…» Тьфу! – сплюнула Белла Мурадовна. – Ничего, такую спесь мы собьем. Есть один хороший способ отъема собственности, вполне легальный. И очень действенный. Обещаю, что этот ваш «совок» сам добровольно подарит вам свой дом. Или, по крайней мере, сбежит из него.
     –Как вы этого добьетесь? Вы будете пытать его утюгом?
     –Нет. Но он скажет, что лучше бы его пытали утюгом.

     3.
     Раздеваев постучался в дверь двухэтажки, судьбу которой на днях обсуждал с адвокатшей Беллой Мутаковой (кнопка звонка отсутствовала). Несмело толкнул дверь, и та отворилась. Наверх вела деревянная покосившаяся лестница. На площадке он уперся во вторую дверь, обитую черным дерматином. Такой дизайн в «доистоические» советские времена считался чем–то из ряда вон фешенебельным, а теперь сотрудники киностудий в поисках подобных раритетов и нужной фактуры вынуждены были рыскать по дремучим провинциям.
     На сей раз очень неспешно и опасливо дверь, но только на треть, отворила крошечная худощавая старушка.
    –Вам кого? – недоверчиво спросила она.
    –Мария Игнатьевна? – радостно вопросил Раздеваев. – Еле разыскали вас! Вы ведь относитесь к категории «детей войны»?
     Услышав утвердительный ответ, он залился восторгами.
     –Ваше поколение совершило невероятный подвиг. И ваше самопожертвование нисколько не меньше, чем подвиг наших дедов и прадедов, положивших жизнь на алтарь Победы! Мы наградим вас бесплатной медалью! Серебряной!
     –Вы не деньги пришли на «новые» менять? – спросила Мария Игнатьевна, никак не прореагировав на заманчивое слово «медаль». – А то в прошлом году приходили ко мне такие. И не только ко мне. Брали настоящие, а меняли на эти… на фантики, которые на принтере печатают. Но деньги–то в стране не меняют. Все старого образца остаются. Телевизор–то смотрим. Хорошо, у меня нет наличных. Ничего и не обменяла.
     –Да что вы, уважаемая Мария Игнатьевна! Вы молодец. Это жулики. Какие сволочи, ничего святого!.. Ни перед отцом! Ни перед матерью! Не могу, просто не могу!..
     Раздеваев полез в потайной карман пиджака и извлек корочки с фотографией.
     –Читайте. Я работник социальной службы.
     –Погодите, схожу за очками.
     Раздеваев тем временем осматривал обстановку. Высокие потолки, наклонный от старости пол, старинные печи, облицованные удивительными изразцами. Такие бы в музей! Дом, который когда-то построил купец, считался «господским». А тот, что шел сзади, хозяевами которого были Плотниковы, назывался в те времена «флигелем». Сегодня его назвали бы гостевым.
      Но изразцы и прочие детали Раздеваева не интересовали. Все пойдет под снос. Потому что цена земли здесь за сотку давно уже не полтора, как предполагал этот тупой работяга Плотников, а три миллиона!

     Мария Игнатьевна внимательно изучила удостоверение Раздеваева. Почувствовав, что у нее нет вопросов, Раздеваев поднял с пола большущий пакет и с артистической радостью протянул его Марии Игнатьевне.
     –Это вам!
     –Да вы что, ваш мешок больше, чем я сама… Мне и не поднять.
     –Ох, простите… Давайте пройдемте.
     На кухне Раздеваев начал выкладывать содержимое: две банки отборной тушенки, две – печени трески, две – лосося, две банки ассорти из маринованных огурцов с помидорами. По пачке риса и гречки. И еще диковинное: какие–то засушенные фрукты из экваториальной Африки, названия которых Мария Игнатьевна в жизни не слыхивала.
     –Чайку? Кофе? – вопросил Раздеваев. – У меня все в пакете есть. Чай наилучший, высшего сорта, цейлонский.
     –Давайте чайку. Счас чайник поставлю.
     –Господи, Мария Игнатьевна! У вас пятилитровый баллон с газом. Это ведь ужас. Так государство заботится о наших детях войны!.. Часто меняете?
     –Часто, дорогой. И все просить приходится…
     –Вам нужно пятидесятилитровый. Непременно. Еще лучше – трубопроводный газ провести – тут от трассы метров пятнадцать всего.  А мы ведь можем, – загадочно улыбнулся Раздеваев. – Вот что. Давайте, возьмем над вами шефство. Каждый день привозим необходимые продукты. Медицинская помощь – без проблем. До поликлиники – за наш счет, на авто. Только позвоните. Да, какой у вас номер телефона?
     – Какой телефон, милый! Сроду не бывало. И городского никогда не было.
     – А давайте купим вам. За наш счет.
     – Нет, ни к чему. Мне не разобраться, да и говорят, волны там от этих сотовых вредные…
     «Да тебе, бабка, скоро уже ничего вредно не будет», – раздраженно подумал Раздеваев. Но сказал другое.
      –М-да. Зря. В общем, смотрите. Есть такой юридический термин «пожизненная рента». Мы возим вам пищу, предоставляем услуги пожизненно, заботу. Конечно, не безвозмездно. За это вы завещаете нам свою квартиру.
     – Славик, вы – молодой человек, зачем вам моя трущоба? Она ничего ведь не стоит. Всех уже выселили и дали настоящие квартиры. У меня стажа не хватило…
     – Так мы знаем, дорогая Мария Игнатьевна, что дом ваш ничего не стоит. Так мы ради другого здесь. Ради людей, истинных патриотов страны. Ради таких, как вы. Мы искренне ценим подвиг всей вашей жизни. Ваша квартира пойдет в фонд патриотов нации. Вот и все. А годы ваши будут долгими, очень долгими. Мы постараемся.
     –У меня был единственный сын. Он погиб в Афганистане. Так одна и осталась…
     –Значит, больше сыновей рожать надо было, – почти усмехнулся Раздеваев, но тут же, мысленно одернув себя, скрыл улыбку. – Ну ничего, Мария Игнатьевна. Теперь – мы за него!
     –Хорошо, – сказала старушка. – Я согласна. Привозите документы.

     Через неделю, после подписания договора и вызова нотариуса на дом на Златоустинскую в бывший купеческий дом, Раздеваев купил в аптеке пластиковую бутылочку с раскрываемыми надвое капсулами биологически активных веществ для поднятия жизненного тонуса. Потом написал сообщение другу из Костромы – с просьбой переслать «то, что в тот раз».
      «В тот раз» – был белый порошок, при употреблении вызывающий моментальный инфаркт миокарда без оставления в крови каких-либо следов. Друг выслал ему крошечный пакетик, вложив его в обычное заказное письмо.
                ***
     Раздеваев позвонил Белле Мурадовне.
     – Какого черта! – процедила она. – Я вам запретила звонить мне, когда вздумается. Я сейчас в суде.
     – Бабушка сдохла.
    – Позвоните мне после пяти.

     Они встретились на скамейке возле коллегии адвокатов. Благо, летнее тепло к этому располагало. Белла была в бешенстве.
     – Вас там мало, видимо, били в вашей хрущобной Костроме? – взорвалась она и тут же схватилась за сигарету. – Вы что, идиот? Никаких общений по телефону! Только о встрече! И то только с моего дозволения. Где свидетельство о смерти старухи?
     Белла Мутакова внимательно прочла документ, снятый на сотовый Раздеваева.
     – Что врач?
     –Все спокойно. Зафиксировал инфаркт миокарда. Старческий возраст. Смерть, не вызывающая никаких сомнений.
     –Уже хорошо. В общем, так. Я сейчас постепенно оформляю на вас право собственности на землю всего верхнего участка с двухэтажкой, как на единственного владельца строения. Далее, можете ее сносить, либо восстанавливать. Роли не имеет. Главное земля. И у вас остается второй проблемный участок с вашим совковым семейством Плотниковых. Ими займемся позже. Здесь будет сложнее… Но…
      Сдвоенный участок земли в центре города будет стоить в пять раз дороже, чем одиночный, который вам достается от старухи. Пятьдесят миллионов. Если вы думаете, что я этого не понимаю – то напрасно. Соответственно, мой гонорар поднимается ровно в пять раз, до двадцати процентов. Плюс последуют сопутствующие услуги, и вы неизбежно будете за них платить. Для этого я вас познакомлю со своей подругой. С судьей, которая будет вести дело. Без нее ничего не выиграть. Но это будет стоить очень дорого. Вы понимаете, с судьей не шутят. Если вздумаете чудить… Знайте, я не при чем во всех ваших аферах. Но всегда готова дать необходимые показания в соответствующих структурах о ваших намеках и желаниях. Пятнадцать лет тюрьмы за смерть бабушки? Как оно? Так что…  Думайте… Только не долго. День вам на размышление. Иначе и землю от старухи не получите. Потому что вас просто посадят за умышленное убийство.
      – Хорошо, подумаю. Завтра свяжемся.
     Самым тяжелым и удручающим для Раздеваева было то, что он сам не знал, зачем выторговал для себя еще один день. Потому что понимал: завтра во всем неизбежно согласится с этой волчицей. Да, он рассчитывал от сделки миллионов на двадцать. Но Белла устроила весь этот гешефт на все полсотни «лимонов». С одной стороны, это было здорово. С другой – она ему угрожала. Но гонорар превышал все «за» и «против».
     – Ну, б…, тварь, – только и подумал Раздеваев, и не известно, что было больше в этом его мысленном восклицании – радости или неприязни. Либо того и другого одновременно.

     4.
     Раздеваев поднялся на стеклянном скоростном лифте на шестнадцатый, последний этаж круглой башни торгово–коммерческого центра. Там располагался панорамный ресторан «Ниагара», названный так, по–видимому, из–за сбегающего из–под потолка потока, стилизованного под водопад. Вода ниспадала в искусственный, обложенный диким камнем ручей, рассекающий надвое весь просторный зал.
     Раздеваев прошел в заранее заказанную четырехместную ложу, которая представляла собой два вместительных, из белой кожи, дивана, расположенных друг напротив друга, которых разделял стол из дубового массива на кривых, увитых узорами ногах. Слева сквозь стеклянные стены были видны ближайшие достопримечательности города, включая и храм святителя Николая на Глинках, оказавшийся далеко внизу. По другую сторону стояла мохнатая ветвистая пальма, а рядом с нею – круглый мангал, пышущий из газовых горелок огнем, имитирующим естественный, от углей. Свет в зале был приглушенным.  На столе уже лежали глянцевые журналы с меню и цветными фотографиями блюд. Чтобы сдобрить время ожидания, делец заказал себе бокал мохито.
     Через полчаса в ресторане стало оживленнее. Две молодых женщины, что-то громко обсуждая и хохоча, явно разыскивали свое место. В одной из них он сразу узнал Беллу и помахал ей рукой. Белла приветственно кивнула, и они расположились в лоджии.
     –Моя подруга, судья, Александра Юльевна Смакова, – представила она.
     –Вячеслав.
     Александра Юльевна протянула ручку. Это была круглая пышечка лет тридцати с хвостиком, ничем особо не примечательная. Не красавица, но и не страшненькая. Зато чувствовалось – дама без комплексов.
     Раздеваев услужливо протянул им по буклету с меню и поинтересовался насчет винных предпочтений.
     –Мне только белое сухое, – изъявила желание судья. – Лучше всего совиньон. Ну если у них нет, тогда что-то вроде «Шато Тамань» из русских.
     –Наши вкусы с Сашенькой сходятся, – не стала спорить Белла.
     –А я хотел было последовать вашему примеру, но… передумал. Пожалуй, возьму грамм двести пятьдесят «Метаксы».
      Пышечка с едва скрываемой иронией улыбнулась:
     –Где вы видели, Вячеслав, настоящую «Метаксу» в Вожегде? Ее и в Греции-то не всегда сыщешь. Вы не боитесь отравиться?
     –Я думаю, персонал этого заведения не заинтересован в отравлении своих регулярных клиентов. Даже если это подделка.
     –Логично, – согласилась судья. – Кстати о Греции, Белла…
     Под простенький салатик «цезарь» с креветками, пропустив по паре бокалов «Тамани» (совиньона не нашлось) подружки стали обсуждать их недавнюю совместную поездку на родину древнегреческой цивилизации.
     –Ах какие там мальчики, – усмехалась Белла. – Такие симпатичные, смуглые, необычные… Ростиком, правда, все меньше русских.
     –Белла, ну как ты можешь, – наигранно укорила закадычную подругу Александра Юльевна. –Ты ведь, извини меня, замужем…
     В ответ Белла с усмешкой лишь махнула ладошкой, столь же театрально. Потом спросила:
     –Что у тебя новенького, Сашенька?
     –Дельце есть любопытное. Олигарх Мордосбруев, владелец «Севердисепшн.инк.», в суд подал на одного журналюгу. Тот пишет, что Мордосбруев ежемесячно выводит из страны в оффшорные зоны по два миллиарда долларов и кладет их в личный карман. Весь родной город загадил отбросами своей фабрики, а люди задыхаются и умирают. Покупает яхты и дворцы. На оборонный комплекс – ни копейки. Работает против собственного государства и народа. На его содержании – почти весь парламент региона, чтобы лоббировать его интересы. А почему не все на Украине бомбят – так потому что у Мордосбруева там бизнес. Предприятия. Нефтебазы.  Из его же стали снаряды делают, чтобы убивать русских.
     –Не завидую я, конечно, этому журналюге. Нашел с кем воевать. Но… что здесь не так? Об этом же вся страна знает, разве что кроме президента. Ему забыли сообщить. Секрет полишинеля. Никто ж Мордосбруева не тронет!
     –А проблема в том, что придурок этот, журналюга, употребил слово «ворует» по отношению к олигарху Мордосбруеву. Тот, естественно, возразил – «не ворую, а честно зарабатываю». И иск писаке всучил об оскорблении чести и достоинства – миллион долларов.
     –Перспектива?..
      –ПосОдим! – захохотала судья. – Нет, не Мордосбруева, конечно.
     –Мне бы таких нанимателей!
     –Да таких, как ты, милочка, у него – целый гарем!..

     Зазвучала музыка. Раздеваев, выпивший почти весь свой коньяк, пригласил на танец «Сашеньку». Та была совсем не против и достаточно близко прижималась к нему в танце.
     Когда они уселись за стол, Сашенька спросила:
      –Так коньяк-то нормальный?
     –Да, попробуйте, – и отлил ей из пузатого сосуда в бокал грамм пятьдесят.
На второе заказали кто что, и продолжили трапезу.
     Попробовав знаменитый греческий напиток, Сашенька перестала хохотать и сказала серьезно:
     –Вообще-то, Вячеслав, вы должны понимать, что я никогда не встречаюсь со своими клиентами. Это было бы абсурдно и очень непредусмотрительно. Белла практически всегда делает все, что нужно. Но тут она меня почему–то переубедила. И не знаю почему, я согласилась. Дружба в наших делах вредна. Только деловые отношения. В общем, так. Сейчас вы хозяин переднего участка, документы в порядке. Вам нужно выжить ту семью, которая находится на заднем, и очень лакомом, как я понимаю, участке. Вы предъявите им иск об оплате сервитута – то есть права проезда через вашу территорию.
     –Погодите, но у Плотниковых уже есть решение суда о праве проезда бессрочно и безвозмездно к своему жилью. Они получили его одновременно с оформлением документов на их земельный участок.
     –Покажите.
     Раздеваев залез в смартфон, включил «галерею» и показал снимок решения мирового суда.
     –Ваш Плотников профан, если рассчитывает на эту бумажку, – усмехнулась судья. – Не знаю, кто такое решение выносил. Наверное, тоже профан. Мировые судьи, они такие. «Безвозмездный сервитут». Вы посыплете дорожку песочком, возьмете чеки (с чеками Белла поможет), что потратили на это прорву денег, и тогда сервитут, то есть право проезда через вашу территорию, станет золотым… Что дальше, – продолжала судья. – Вы предъявляете Плотникову иск на содержание проезда. Его вызывают в суд, где мы представляем список из пяти специалистов-экспертов по земельным отношениям, аккредитованных городским судом для этой цели. Сразу скажу: все они – наши люди, которые подпишут любое экспертное заключение. Чем дороже предъявят иск Плотникову, тем больше их гонорар – это уж вам индивидуально договариваться через Беллу. По закону у Плотникова будет выбор – найти своего эксперта. Но он опять упрется в список из подконтрольных нам экспертов. Мнения других не будут приниматься во внимание. Новый эксперт – но только для виду, чтобы не вызывать подозрений, – снизит иск на какие-нибудь смешные деньги. И наш клиент снова окажется в ловушке.

     Замолчали. Последовал десерт – воздушный мильфей со сливочно-ванильным кремом и свежей клубникой. Дамы с удовольствием его употребили. Чувствуя, что ужин движется к концу, Раздеваев окликнул официантку и заказал еще бутылку «Метаксы» на вынос.
     Стеклянный лифт моментально выбросил их на холодную и скучную площадку возле торгового центра.
     –Машину я оставлю здесь, на стоянке «Ниагары». У меня оплачено за сутки, – заверил Раздеваев, хотя никого в принципе не могли интересовать эти его самоуспокоения. – Это вам, – протянул он пятитысячную банкноту Белле, – на такси. А вас, Александра Юльевна, я провожу.
     –Вы молодец, что не ездите пьяным за рулем, – усмехнулась Александра Юльевна. – Я первая бы вас арестовала.
     Такси через пару минут прибыло. Александра Юльевна назвала свой адрес.
     –Вы куда-то торопитесь? – спросила она Раздеваева, когда приехали. – Нет? Тогда уезжайте – обратилась она уже к таксисту. Осмотрите мой вигвам.
     Дом оказался совершенно новым, облицованным разного цвета кирпичом, видимо, чтобы привлекать внимание покупателей и выделяться из общего фона старых серых строений. Коридоры, холлы были широченными, выстланными крупной симпатичной плиткой. Все двери – металлические, стандартные, одинакового коричневого цвета. Это были очень дорогие апартаменты.
     В квартире судьи Смаковой кухня была больше комнаты. И как понял Раздеваев, судя по большому овальному столу, на котором были сложены и продукты, и какие-то бумажные папки, она служила еще и кабинетом.
     –Проходите, Вячеслав, – сказала судья, и он разложил на свободном краешке стола бутылку «Метаксы» и пару контейнеров с недоеденными блюдами из «Ниагары».
     –Вы живете одна, ваша честь?
    –Так приятно, когда тебя так называют не по работе. Только за одно это вас стоит поцеловать. Да, я еще достаточно молода.
     –Не устали от одиночества?
    –Вы что, смеетесь? Я устала от людей. Понимаете, им всем чего-то надо. А за то, что «надо», нужно платить. Но не все из них это понимают.
     –Придерживаюсь того же мнения.
     –Я и не сомневаюсь. Да, в вашей Костроме вам пришлось не сладко…
      –Откуда знаете?
     –Я все знаю. Должность такая. Поэтому и поступила нетрадиционно, встретившись с вами…

       Она жадно дышала, и разбросанные документы прилипли к ее голой и сильно увлажнившейся заднице, которой она восседала на краю стола.
       – Еще, еще, не останавливайся, – попросила Смакова Раздеваева.
        Заявления, решения, судебные дела, сшитые нитью, мялись и падали на пол в процессе происходящего. Опорожненная бутылка из-под «Метаксы», как и контейнеры с едой, также давно валялись под столом.
       –Погоди, – сказал вдруг Раздеваев, – ведь это же важные бумаги…
       –Ну и что? Пускай! – с каким-то садистским сладострастием произнесла Александра Юльевна. – Вот так их!.. Я давно мечтала топтаться по их судьбам… Этих мелких никчемных людишек. Я – их судьба!
       –А это что? – спросил Раздеваев. Терзая ее за пышные волосы, он ощутил глубокий, заросший шрам на ее голове.
       Она отстранила его обеими руками.
       –Ну достал, Раздеваев. Фамилия у тебя поганая, поменял бы. Когда я была ребенком, около десяти лет мне было, мать ударила меня сечкой для капусты по голове. У меня хлынула кровь, я упала и потеряла сознание. А так как она тоже была судьей, как и я, то очень испугалась за свою карьеру и репутацию. Нет – не за меня. Ей было плевать на собственную дочь. Она открыла бутылку водки, залила рану, и зашила ее обычной ниткой. Мне повезло. Я не умерла. Позже ее признали шизофреничкой. Только это в моих глазах нисколько не оправдывает ее. С тех пор я ее ненавидела и ненавижу.
       Ладно, – продолжила она. – У меня есть нормальная комната кроме этой кухни. Пойдем туда, Славик. Тебе повезло, завтра все мои дела начинаются с четырнадцати часов. До семнадцати, – уточнила Смакова.

        Раздеваев привык вставать в восемь. Судья еще спала. Он включил ее ноутбук, и тот открылся без пароля. Видимо, она не считала нужным перестраховываться, так как жила одна. Да, так в определенном смысле проще. Но ничего особо серьезного в компьютере не наблюдалось. Просто Раздеваев увидел, как Сашенька составляла судебные вердикты. У нее был шаблон, она меняла лишь фамилии и не считала нужным опускаться до изучения дел.
        Александра Юльевна внезапно открыла глаза.
        –Какого черта копаешься в моем ноутбуке!?
         –Постой, это же пустяковое дело, а ты даешь парню шесть лет тюрьмы…
        –Ну и что! Пусть почувствует, я все могу!.. Никто это потом проверять не станет… А высшие инстанции – формальность. Все продублируют. В случае жалоб, прокуратура моментально даст под козырек суду… Там такие же ленивцы и тупари, как и в полиции, сидят. Лишь бы не работать. Ладно, Раздеваев. Надеюсь, что с утра ты на что-то дееспособен. У меня до сих пор все бурлит внутри. А мне еще пахать сегодня…

     5.
          Как всегда, рано утром Максим Плотников выехал на своей скромной «ладе» на работу. Жена была директором универмага, до которого он ее и подкидывал, а сам отправлялся на другой конец Вожегды. У него на участке был построен гараж, но он его никогда не применял по назначению. Машину Максим всегда оставлял подле своего дома. А гараж семья использовала как хранилище и мастерскую.
          Вечером, когда Максим вернулся, то остолбенел от увиденного. Оба участка – и передний, и его – разделял двухметровый, только что возведенный забор. Опорами служили мощные, намертво вкопанные в землю трубы, к которым были приварены поперечины из толстого швеллера. К поперечинам, в свою очередь, были прикручены волнистые листы из оцинкованной стали. Таким образом, его участок был отделен от верхнего, раздеваевского, и проезд к его дому оказался перегороженным. Правда, в уголке располагалась узенькая калитка, на приваренных петлях, и даже с засовом, так, чтобы можно ее было закрыть, но только с наружной стороны. То есть выход всегда мог кто–то снаружи запереть. Но теперь только через эту калитку и можно было попасть в дом Плотниковых. А проехать на машине стало невозможно.
     Машину Максим оставил на обочине центральной дороги, а сам ринулся к двухэтажке. Увы, сразу стало понятно, что разговаривать там не с кем: входная дверь была закрыта навесным замком.
          Он извлек сотовый и стал звонить Раздеваеву (они обменялись телефонами при первой встрече).
          –Что все это значит? Да я вас засужу, Вячеслав, вы понимаете?! Вам все придется разбирать, по крайней мере, проезд.
          –Да неужели?.. – в голосе Раздеваева звучали издевка и уверенность. – Вы что, думали, можете беспрепятственно ездить через мой участок?..
         –Но у меня есть решение мирового суда, я вам показывал… Безвозмездный и бессрочный доступ к своему дому…
          –Засуньте его знаете куда?.. Погодите, я скоро еще и на своем участке внешний забор поставлю. Имею право. Лучше почитайте, что вам принес сегодня почтальон.
          Максим ринулся домой. Его застала заплаканная мать.
          –Целая бригада сегодня тут работала. Я вышла, ругаться стала, а мне: «Убирайся, бабка, а то прибьем ненароком!...» Машину с винтом таким огромным загнали, чтоб столбы вкапывать…И все со сваркой, глаза слепило, не подойдешь…
          –А какое письмо тебе почтальон принес?
          Мать достала обычный конвертик и еще увесистый пакет. Максим нервно вскрыл их. В конвертике была повестка в суд – на отдаленное число, и это несколько успокаивало. В пакете – на первый взгляд, что–то непонятное. Это было заключение земельного эксперта страницах на ста пятидесяти, с какими–то чертежами, диаграммами, формулами. Там было написано, что через участок Раздеваева к дому Плотниковых ездят автомобили, трактора, проходит стадо крупного рогатого скота, которое испражняется, портит копытами землю, чем владельцу земли причиняется невосполнимый ущерб (притом, что ближайшая скотоферма располагалась в тридцати километрах от города).  И это требует компенсации. По заключению эксперта, выходило, что семья Плотниковых должна ежемесячно платить Раздеваеву пятьдесят тысяч рублей за пользование проезда в столь варварских целях.
          В то время средней зарплатой по области считались двенадцать тысяч рублей в месяц (столько же получала жена Максима). Максим – десять, что выглядело очень неплохим достижением для обычного работяги. Но платить пятьдесят тысяч ежемесячно за доступ к своему же собственному исконному жилищу – это представлялось чем–то за гранью здравомыслия и бредом сумасшедшего. Да и таких возможностей у них не было и быть не могло.
          –Вот что, Макс, – сказала мать. – Срочно пиши пожарным, депутатам, на «Скорую помощь», в прокуратуру. При Советах пожарных боялись, как огня. Чуть что не так, нельзя проехать к дому, загорожены проезды – штрафы, распоряжения… А дрова, как мы дрова будем возить?.. А как с септика отходы откачивать?.. Как газовые баллоны подвозить? Это не «лада» твоя, ее–то и на улице оставить можно…

          Максим отныне занимался только возникшей проблемой. Он научился печатать на компьютере, грамотно оформлять заказные письма. Он перестал делать улучшения в доме, потому что все лишние деньги уходили на общение с властями. Они с матерью вспомнили еще с десяток инстанций, куда нужно было обратиться…
И на все их письма, как под копирку, получали один и тот же ответ: «С изменением земельного законодательства мы не вмешиваемся в деятельность хозяйствующих субъектов. Данные вопросы решаются через суд. Признаков преступления не обнаружено».
     Какие «хозяйствующие субъекты», сволочи! – думал Максим. – Какое тут «хозяйствование»! Какие коровы? Какая молочная ферма на семи сотках?!
Он отправился в Коллегию адвокатов. Цены у блюстителей закона были непостижимыми. Максим выбрал самого дешевого юриста. Фамилия его была Мухин.
Мухин произвел на Максима хорошее впечатление. Говорливый, иногда вспыльчивый, дерзкий. Наверное, таким и должен быть поборник справедливости. Мухин взял с Максима аванс, пообещав, что все будет в ажуре. Ведь это святое! Нельзя отбирать у людей возможность прохода к собственной обители!

     Наконец, настал день городского суда (Максим Плотников тогда еще и не догадывался, что это будет начало немыслимой череды судов).
Максим занял не очень длинную очередь в окошечко для регистрации и предъявления документов. В обширном холле напротив, за спинами проверяющих, развалившись на полукруглых креслах, расположились судебные приставы, в черных своих формах, похожие на ниндзя, самоуверенные и наглые. Они что-то дружно обсуждали, после чего столь же сплоченно заливались смехом. До Максима донеслось, с их точки зрения, «юморное»: «Ничто человеческое нам не нужно!» И приставы снова дружно захохотали.
     Это было умышленно извращенное ими очень известное изречение «Ничто человеческое нам не чуждо», принадлежащее древнеримскому комедиографу Теренцию. Но никто из них о таком драматурге, конечно же, не слыхал.
Подошла и очередь Плотникова. Сотрудник охраны тщательно проверил его одеяние металлодетектором, потом изучил содержимое сумки.
     –Это что? – вытащил он предмет черного цвета, похожий на портсигар.
     –Это такая штука, накопитель, вроде флэшки, но только большая.
     –Не считывает информацию?
     –Без компьютера и спецсредств это невозможно. Это просто накопитель.
Страж на секунду задумался, и потом положил внешний диск обратно.
     –Проходите.

     Перед началом суда в воздухе стояло томительное ожидание. Из-за двери доносились крики и ругань. Было понятно, что прежнее заседание закончится еще не скоро. Но Мухин не появился, хотя время поджимало вплотную. Максим занервничал, набрал его номер.
     –Извините, Максим Игоревич, – сразу же ответил Мухин. – Очень сожалею, но я сейчас на другом, очень важном судебном заседании. Я не смогу подойти. Вы уж там как-нибудь сами.
     –Так что хоть мне примерно говорить?!.. – крикнул Максим. Но Мухин больше не отвечал на его звонки, включив «игнор», коротко пикающий сигнал.
Вскоре подошла Белла Мутакова, адвокатша Раздеваева. Она на секунду остановила на Максиме презрительный взгляд, бросила рядом на скамью дамскую сумочку и полностью углубилась в содержимое смартфона.

     –…Таким образом, по иску Раздеваева вы обязаны платить пятьдесят тысяч рублей в месяц, или шестьсот тысяч рублей в год за доступ к своему дому. У вас есть какие-то возражения? – спросила судья Смакова.
     –Да вы что, ваша честь! – поднялся Максим Плотников. – Это же произвол! Вы почитайте заключение так называемого эксперта! Она даже на участке не бывала, а пишет про стадо коров. А почему она не написала про НЛО?
     –Так ей вовсе не обязательно бывать на участке, – усмехнулась судья. – Эксперт Кузмина могла ведь и не застать стадо коров. Тем более НЛО. Мы полностью доверяем нашим экспертам. А вы не представили доказательств обратного.
     –Подождите, но я посмотрел по датам. Заявку на экспертизу Раздеваев сделал одного числа, а экспертиза на ста с лишним страницах появилась уже через день. Это как, что за специалист такой, когда все успел проверить и просчитать за полдня?
     –А мне какая разница, – продолжала довольно усмехаться судья Смакова. – Да по мне хоть через полминуты. Это нас не интересует. Может быть, эксперт Кузмина вундеркинд?..
     Максим обратил внимание на одну странную особенность. Когда выступала Белла Мутакова в защиту Раздеваева, секретарь суда строчила на клавиатуре компьютера, как автомат, записывая ее слова. Когда же начинал говорить он, Максим, секретарша оставляла в покое клавиатуру и отдыхала, чистя ногти, явно не без молчаливого одобрения судьи. Только чуть позже до него дошло, что, таким образом, в протоколе ни единого его слова не окажется. 
В перерыве судебного заседания, выйдя в коридор, Смакова пообнималась с подружкой Беллой.
          –Как сама? Переспала с Раздеваевым? – поинтересовалась Мутакова.
     –Беллочка, да ты что? Не в моих правилах спать с клиентами. Он лишь проводил меня.
     –А что? Приятный молодой человек, высокий, к тому же с приличными деньгами… Ну, по делу все будет, как договаривались. А этот лох Плотников, благодаря отсутствию юриста, даже не знает, что экспертизу можно оспорить.
     – У него времени уже не будет, даже если кто-то ему подскажет, Беллочка. А Мухин не подскажет. Так что ладненько, все идет по плану.
Тут в коридоре Смакова увидела Максима, который явно напрашивался к ней на разговор.
     –Ваша честь…
     –Не нужно было ругаться с хозяином верхнего участка, – почти «по-человечески», наигранно улыбнувшись, упредила судья его вопрос с каким-то совершенно диалектным и «демократическим» говором. – Теперь вы лишь пожинаете свои плоды.
     –Постойте, ваша честь! Я, конечно, не грамотный в юридическом плане человек. Но при чем здесь понятия «ругаться» или «не ругаться». Мне перекрыли проезд к единственному жилью. Я полагаю, что на первом месте стоят правота и справедливость…
     –Не сметь приближаться к судье! – вдруг гавкнула Белла Мутакова, прыгнув на него, как перекрашенная в красно-рыжий цвет немецкая овчарка.
Дамы удалились за изгиб коридора.
     На заседании судья Смакова лишь продублировала вердикт, обязывающий оплачивать Плотниковых фантастические шестьсот тысяч рублей в год. Когда Максим стоял, слушая приговор, ему казалось, что все это ему лишь снится и происходит не с ним.
                ***
     Наконец, Максим еле разыскал прежне нанятого им юриста Мухина. Тот сидел в своем крошечном кабинетике и что-то строчил в ноутбуке, а на столе лежала почти метровая стопа из дел. При этом он позвал тощую секретаршу и попросил принести чашечку кофе. Только себе.
      –Да, шестьсот тысяч в год, ну, это много, ну, с ума сошли… При вашей зарплате это смерть котенку.
     –Я не котенок!
     –Ну ладно, ладно. Фигура речи. Извините.
     –Да я трехкомнатную квартиру могу купить на эти деньги! – не выдержал Максим.
     –Ну, Максим Игоревич, вы сами выбрали этот путь. Вам, видите ли, коттедж подавай.
      –Так я его всю жизнь строил! Сам! Собственными руками!
     –Ну и что? Судье какая разница. Хоть застройся! Мы для закона мошки.
     –Так я не понял, вы мой защитник или кто?..
     –Слушайте, все решаемо. У меня были клиенты, которым предъявлялись иски в десять раз выше вашего. Они все просрали. И денег, как у вас, у них не было. Но все было решаемо. Мы объявляли их банкротами, они делали все свои доходы «черными», и платили лишь копейки с официально признанных, «белых».
     –Так я-то ничего не просрал, Мухин! Это что, всю жизнь мне прятаться от государства, чтобы пройти к своему дому?
     –Ну, такова жизнь, Максим Игоревич. Таковы реалии, так сказать. Судебное решение.
     –А если в счет погашения пользования проездом Раздеваев захочет конфисковать мой дом?
     –Да, такое может случиться вполне. Я вам гарантии не даю. Вы ведь по-любому не сможете столько платить ему за проезд и неизбежно попадете в число его должников. Кстати, подумайте об этом. Зачем вам всю жизнь быть банкротом?.. Отдайте ему свою землю и дом, у вас еще останется деньжат. И тогда будете дышать свободно. Как юрист, рекомендую. Ну, в крайнем случае, снимете комнату в общежитии.
     Максим развернулся и ушел, не говоря более Мухину ни слова.

     Дома рассказал об этом разговоре жене. Вместо ответа она протянула ему квитанцию о стотысячном иске Раздеваева по двухмесячной неуплате за проход к дому Плотниковых с угрозами конфисковать их имущество.
     –Знаешь, – сказала она. – Ты ходишь по судебным коллегиям. Но одна моя подруга пользовалась услугами молодого юриста. Колесников его фамилия. Тот все выигрывал. Просто очень умный. Не известный. Но беспроигрышный. Правда, берет дорого. И еще. Послезавтра в городе состоится митинг обманутых людей. У тех, у кого украли право беспрепятственно добираться к своему дому: шлагбаумы там разные и все такое. Пойдем!..

     И они пошли. Люди собрались в роще машиностроительного завода, расположенной напротив здания пединститута. (В центральной части города митинг администрация проводить запретила). Сам завод давно был уничтожен охвостьем ельцинско-горбачевского клана, сознательно губившего страну, снесена большущая рекламная вывеска на входе «Парк машиностроителей». Но его название в народной речи сохранилось.
     Рядом с парком стояли три двухэтажных дома. Путь к ним преграждала череда шлагбаумов. На импровизированной трибуне из поддонов для кирпича выступала женщина. Она рассказывала, что их дом по подложным документам имеет землю только под самим собой. Когда делаешь шаг из собственного подъезда, ты стоишь уже на чужой земле, и проходимцы теперь этим пользуются в полной мере. Устанавливают шлагбаумы, предъявляют иски к гражданам и терроризируют их. Что жильцы потратили кучу денег на адвокатов, но те лишь водят их за нос и ничего не делают, опустошая их кошельки.
     Молодой юрист Колесников, стоявший рядом по приглашению четы Плотниковых, сказал:
     –Поедемте ко мне в офис. Там и поговорим. А то, что происходит здесь – бесполезное сотрясание воздуха. Более, чем уверен: эту картинку телевизионщикам даже показать не дадут. Ведь она против власти, против мэра. Так что… все будет сделано так, как задумали эти деляги. Люди повозмущаются и…все забудут на следующий же день.
     Офис Колесникова был просторным. Там за стеклянными столами еще сидели две девушки, занятые своими делами, и не обращали никакого внимания на пришедших.
     –Присаживайтесь. Я изучил ваше дело и… просто в бешенстве. Эту госмашину поменять очень сложно, если не поменять закон через депутатов. Но многие депутаты – лишь лоббисты своих истинных хозяев.  Кругом творится этот произвол. Продажное время, продажные люди. Кто был вашим юристом?
     –Мухин.
     В первые секунды Колесников изумился, даже притих и оторопел.
     –Это хапужный юрист, который в тесной связке работает с Беллой Мутаковой, с судьей Смаковой, и другими такого же сорта личностями. Кто его вам подсунул? Его перекупит любой, если ему заплатят хотя бы в полтора раза больше предложенной вами суммы. Причем, он будет делать вид, что работает на вас, хотя на самом деле будет вас топить.
     Колесников сжал губы и отрицательно стал мотать головой в знак особого возмущения.
     –В общем, так. Я пока денег с вас не возьму. Определимся позже по результату. Для меня это дело принципа. Проблема в том, что вы пропустили сроки – «благодаря» этому подонку Мухину – о назначении повторной экспертизы. Хотя… мы бы уперлись в одну и ту же схему и мафию. Если бы вы заключили договор со мной, я нашел бы выход. Увы, обратного хода нет… Но я обнаружил один нюанс, который требует некоторых уточнений в заключении продажного «эксперта», – Колесников сделал презрительную гримасу, – Кузминой. И на процедуре это не скажется. Да, повторную экспертизу на областной суд я уже представить не имею права, и суд ее не примет во внимание. Но…  по уточнениям вопросы я задать могу. Главное, у Кузминой означена сумма в шестьсот тысяч. Но непонятно, к чему она применима. То ли в год, то ли на сорок девять лет. Это судья Смакова по собственной инициативе сделала вам расчет на пятьдесят тысяч в месяц, разделив всю сумму на двенадцать. Хотя никто ее об этом не просил. А в экспертизе об этом не сказано ни слова. Вот тут мы их и подловим.
     … Нет, но я возмущен не меньше вас, – продолжал Колесников. – Эта бесстыжая женщина, эксперт Кузмина, подсунула какую-то свою прежнюю экспертизу – наверное, кто–то судился с фермером, – и даже хотя бы из приличия забыла удалить пассаж про стадо коров, которое якобы ходит на ваш участок и живет в вашем доме, тоннами пожирая силос. И судья Смакова все это успешно скушала и оправдала.
Но для этого потребуется другая экспертиза, чтоб областной суд хотя бы ее заметил, пусть и без приобщения к делу.  Да, это риск и траты вашего бюджета. Но положение ваше крайне незавидное. Мы закажем ее в Москве, у специалиста высочайшего класса. Она стоит шестьдесят тысяч. И он уничтожит эту мошенницу Кузмину, а заодно и Смакову. Вот, смотрите, – Колесников сделал какие–то манипуляции в компьютере, открылся московский сайт.
     Максим хотел отказаться от предложения, почувствовав подвох. Но жена тут же согласилась, не дав ему, как говорят в народе, даже «открыть рот».
     –У нас есть кое-что на счете, на черный день. Заплатим, Макс. Деваться нам некуда, – категорично заключила она.
      Жена Полина, прилично очень высокого для женщины роста, с точки зрения Максима, крайне неуживчивая и эгоцентричная, была сложной «половинкой» для совместного проживания. Хотя коллеги по работе весьма ценили ее за дружескую открытость и почти навязчивую общительность, абсолютную бесхитростность и наглую бесцеремонность. По темпераменту они с мягким Максимом никак не подходили друг другу. Холерик чистейшей воды, Полина не на шутку взрывалась по каждой мелочи. Из-за слишком быстро и уверенно принимаемых ею решений он долгое время про себя называл ее «психопаткой». С годами, однако, стал убеждаться в том, что она во многом оказывалась права. Что с его деликатностью никто не хочет считаться, а безапелляционно высказанные мнения Полины способны оказать сильное влияние на других людей, даже весьма независимых. Наверное, не зря кое-кто из друзей Максима называл ее «Жириновским в юбке». Она действительно могла многих подчинить себе и заставить плясать под свою дудку. Ее напористость также у многих немногочисленных противников вызвала обыкновенный житейский страх. Она, например, могла вне ужасающей в коридоре и дико напряженной очереди ворваться в кабинет врача, и в случае возражений, заявить, что сейчас отведет весь их состав вместе с медсестрой к «главному» с добровольной просьбой об увольнении. И эти люди, будь то чиновники или обычные обыватели, просто-напросто отступали, не желая связываться с ней, чувствуя, что с этой сурово настроенной дамой шутить не стоит, и она в любом случае пойдет до конца. Полина прекрасно это осознавала и иногда гордилась своим необузданным и решительным характером.  Как-то бывало даже, прикинувшись овечкой, спросит подружек: «Ну, может быть, я в чем-то не права?» «Да что ты, Полиночка! Ты просто золотце!», – вторили ей товарки.
Но сейчас речь шла не о влиянии на людей или о чем-то подобном. А о том, «отстегнуть» ли последние деньги очередному «специалисту», или покорно ждать своей участи. Но тут у Полины было собачье чутье. И Максим не стал спорить с ней.
     –Только времени у нас крайне мало, – сказал Колесников. – Закажем сейчас экспертизу, а ее доставку – через курьерскую службу, чтобы успеть к заседанию областного суда. Деньги через приложение переводите сразу.
     Поймите, то, с чем вы столкнулись – организованная преступная группировка в белых воротничках, куда входят судьи, адвокаты и так называемые аккредитованные эксперты. Это одна шайка. Отличие от обычных бандитов лишь в том, что у всех них высшее юридическое образование, звания, регалии, высокая квалификация и огромный опыт. Доказать их причастность к ОПГ крайне сложно и нереально. Наша задача – вырваться вам из их лап. И желательно, с наименьшими потерями.
     Понимаете, проблема проезда через чужую частную территорию родилась не сегодня. Но на так называемом западе давно принят закон, по которому стоимость права проезда не может быть выше налога на используемую землю, то есть практически копейки. У нас же действуют кто во что горазд.
     –Почему не отменят этот закон или хотя бы не сделают потолок по оплате? – спросила Полина.
    –Потому что он был создан иностранцами в интересах олигархии. Ельцинскими выродками. Земля и недра чьи теперь? Правильно. Не ваши. Нет земли – нет и народа, не так ли? И делай с ним, что хочешь.

     6.
      Все походы в суды, как и всегда, с самого начала тяжбы с Раздеваевым, производили тягостное впечатление. А в областной тем более. Да, у Максима на руках был только что полученный толстенный фолиант стоимостью в шестьдесят тысяч рублей известного эксперта из Москвы, который начисто опровергал липовую экспертизу Кузминой. Более того, там в завуалированной форме говорилось, что дама прибегает к заведомо жульническим методам, и ее не пора ли не только отстранить от должности и дисквалифицировать, но и судить за фальсификации по уголовной статье. Однако Максим также хорошо знал, что, по словам Колесникова, сей фолиант лишь косвенно и чудом мог повлиять на ход дела, так как к самому делу не мог быть приобщен по причине пропуска сроков и прочим процедурам.
Здание областного суда было помпезным, многоэтажным, выстроенным в стиле постмодернизма, из трех корпусов, соединенных общим первым этажом. Перед тем, как зайти, Максим выкурил крепкую сигарету, хотя почти никогда не курил, а занырнув внутрь, прошел уже традиционный знакомый обыск, вызывавший ассоциации с тюрьмой.
     Дело рассматривалось коллегией в составе председательствующей и двух судей. В зале сидели заплывшая жиром эксперт Надежда Кузмина, Белла Мутакова, ну и конечно же, новый защитник Максима Колесников. Неожиданно председательствующая, уже не молодая женщина, видимо, еще родом из советской формации, вышла из-за стола, продвинулась в просторный зал, и почти бросила Кузминой толстенный фолиант с опровержением ее экспертизы.
     –Изучите, у вас ровно пять минут.
     Руки у Кузминой задрожали, она нервно начала листать страницы, усыпанные многочисленными таблицами и графиками. Когда пять минут истекли, председательствующая объявила начало судебного заседания, и вызвала за кафедру Кузмину.
     –В вашей экспертизе сказано, что вы предъявляете к Плотникову иск в шестьсот тысяч рублей за право доступа к его жилью. Но нигде не говорится, как распределяется эта сумма – в год по раскладкам помесячно, или на сорок девять лет.
     –В год, конечно же, в год, – занервничала Кузмина.
     –Но ведь в экспертизе об этом ничего не сказано, – настаивала судья, – да и ваши формулировки противоречат одна другой, и каждую из них можно трактовать двусмысленно.
     «Все-таки пригодилась московская экспертиза», – с надеждой подумал Максим.
Потом председатель суда дала слово Максиму, который произнес то, что советовал ему Колесников:
     –Они устроили мне ловушку – и финансовую, и физическую, – начал он. И еще что-то говорил, казалось, совсем не нужное, эмоциональное…
     Судьи выслушали, не выказав ни единой эмоции и не обрывая его.

    Решение областного суда оказалось неожиданным – оно отменяло решение городского.
     После заседания председательствующая объявила:
     –Все свободны. Плотников, останьтесь!
    Максим подошел к ней. Судья указала на стул, стоящий рядом с ней. В это время дверь в зал приоткрылась, и туда подобострастно заглянула эксперт Кузмина.
     –Выйдите отсюда, закройте дверь немедленно! – вскипела судья.
      –Надеюсь, вы хорошо осознаете, что я вообще не имею права с вами разговаривать и тем более давать какие-то советы. Я не ваш адвокат. Просто чисто по-человечески я вам очень сочувствую и все понимаю. Я знаю, что такое свой дом. Как строишь его всю жизнь, как хочешь оставить его в наследство своим детям и внукам. И как его у тебя хотят отобрать. Наша инстанция – не последняя. Мы просто даем вам время, чтобы принять нужные решения. В этой ситуации я не вижу выхода. Таковы законы. Дом, например, как бы для вас тяжело это ни звучало, можно продать, чтоб сохранить хоть какие-нибудь деньги от всех ваших трудов. Да, с таким обременением со стороны его никто не возьмет. Но у вас ведь есть кроме Раздеваева еще другой сосед, достаточно денежный, – и он может купить ваш дом для расширения своего участка, который к вам примыкает. У него же есть в отличие от вас прямой доступ к улице. Да, и еще… Мой совет. Пока не подавайте иск о нарушении права доступа к своему участку. Учтите, повторно подать вам его уже будет нельзя. Раздеваев сначала для виду выполнит формальности, а потом закупорит вас навсегда. И тогда вам уже ничего нельзя будет сделать. Приберегите этот вариант на крайний случай.
     –Большое спасибо, ваша честь, – поблагодарил Максим и вышел из зала.

     –Ну, что там говорила судья? – вопросил ожидавший его Колесников. – Мы заронили червь сомнения, это уже хорошо. Они заняли нашу сторону. Все-таки в областном суде человечные, нормальные люди сидят…Так что там судья?..
Максим кратко переда ему суть беседы.
     –Я все понял – сказал Колесников. – Да, есть еще другие инстанции. Третейский суд, например, в Питере, куда эти твари непременно подадут апелляцию. И я не уверен… Придерутся к формальностям, и решение горсуда оставят в силе, а областного отменят. Вам это нужно?..  Вас обложат немыслимой данью, а потом в счет ее отберут и жилье.
     –Ну, утешили.
     –Мое дело предупредить. Эта Белла с плоской задницей, да и Раздеваев – они пойдут до конца. Слишком жирный куш. Будьте готовы ко всему и не стройте излишних иллюзий. Предупрежден – значит, вооружен. А мы будем думать… Да, первый раз вижу, когда председательствующая коллегии разговаривает с участником процесса в неформальной, так сказать, обстановке…
                ***

     –Как дела? – спросила мать, когда Максим вернулся с судебного заседания.
     –Пока в нашу пользу.
     –Ой, есть на свете правда! – с надеждой воскликнула мать. – А я тебе пирожков испекла, какие ты любишь – с яблоками…
     –Не все так просто, мам. Судья намекнула, что дала нам лишь передышку во времени, а дом лучше продать.
     –Да как же продать, сынок?!..
     –А вот так вот.
     Мама схватилась за сердце, ей стало плохо. Он отнес ее на кровать и бросился искать лекарство в пластиковой аптечке. Но ничего не нашел.
     –Сделай что-нибудь, – слабо прошептала Лидия Андреевна.
     Максим набрал телефон скорой, назвал адрес. Потом пошел открывать калитку, чтобы встретить машину. Она не открывалась. Видимо, была заперта снаружи. Он подставил лестницу, чтобы раздвинуть затвор. Но тот оказался приваренным. Тогда он перелез через разделяющий территории забор и оказался на земле Раздеваева.
Следует сказать, к тому времени Раздеваев исполнил свою угрозу, и установил еще один забор с откатными воротами уже на внешней стороне своего участка, соединяющего его с главной улицей. Таким образом, теперь, чтобы добраться к дому Плотниковых, нужно было преодолеть два забора.
     Попутной искрой у Максима промелькнула мысль, как же трудно простому работяге воевать с миллионером – ведь у того есть деньги и на непреодолимые заборы, и на адвокатов, и на судей.
     Сейчас откатные ворота с электроприводом, работающим от электронного брелка хозяина, были полностью заблокированы. Но у них было одно слабое место. Между землей и нижней кромкой ворот оставалось расстояние в несколько десятков сантиметров.
     Максим на животе пролез в проем, отряхнулся, выпрямился, и увидел стоящий у ворот фургон «Скорой». Он схватил сотовый и стал звонить Раздеваеву. Тот не отвечал.
     –Что тут у вас творится? – спросила медик, вышедшая из машины.
Максим набрал телефон полиции.
     – Подождите. Хозяин участка не открывает ворота.
     –Что за бред, – удивилась медик.
     –Скажите, женщине восемьдесят два года. Ей стало плохо… Хватается за сердце. Как ей помочь?
     –Ну, молодой человек, вы зачем нас вызвали? Мы ее должны обследовать, и в случае необходимости – госпитализировать…
     –Погодите, сейчас что-нибудь придумаем…
     Участковый приехал на удивление скоро на машине без опознавательных знаков. Видимо, на своей. Он был полон оптимизма.
     –Ну, что тут у вас? Опять соседские разборки? – весело спросил он.
     Максим объяснил ситуацию, хотя и так все было ясно без слов.
     –Погодите, я сам с ним свяжусь.
     Страж правопорядка позвонил Раздеваеву, и последний, по-видимому, вышел на связь. Полисмен стал разглядывать на экране смартфона какие-то послания. Как потом понял Максим, это были фотографии документов Раздеваева о праве собственности на участок, пересланные им через Вацап.
     –Тут такое дело, – сказал полицейский Раздеваеву в трубку. – Как бы… желательно открыть ворота. Экстренная ситуация.
     –Я сейчас на родине в Костроме, и ворота мне никак не открыть, – послышалось в мобильнике. – Дистанционно на таком расстоянии брелок на открытие ворот, конечно же, не сработает.
     –Сволочь, подонок, какая Кострома! Кто сегодня заварил мне калитку? – заорал Максим.
     –Ну, полегче, полегче, молодой человек – назидал полисмен. – Вы оскорбляете честь и достоинство уважаемого гражданина, нарываетесь на уголовную статью. Нельзя так грубить соседям. Не по-людски это. Ох, не по-людски.
     Экран на смартфоне полицейского погас.
     –Мы не можем больше ждать, у нас вызовы, – сообщила медик. – Вот, возьмите это, – она протянула Максиму пузырек с корвалолом.
     «Скорая» уехала.
     –Так сколько, вы говорите, должны платить Раздеваеву за то, чтобы ходить к себе домой, – спросил участковый, – было видно, ради праздного любопытства. – Пятьдесят штук в месяц?.. Ну, честно говоря, кто бы отказался от такой халявы? – от души сангвинически, беззаботно хохотнул он. – Можно жить припеваючи и не работать…
      –Вы что, считаете это нормальным?..
     –Видите ли, господин Раздеваев ничем не нарушил закон. Состав преступления отсутствует. Он владелец участка, и никто не имеет права посягать на его собственность. С девяностых годов у нас что?.. Правильно, частная собственность священна и неприкосновенна. Каждый может распоряжаться ею по своему усмотрению. К тому же вы два месяца как не платите Раздеваеву деньги за право прохода. Так что… сами виноваты. Решайте дело в суде. Учтите, в следующий раз могу привлечь вас за ложный вызов. Извините, у меня дела, – полицейский направился к своему автомобилю.
      Издали Максим увидел приближавшуюся фигуру жены. 
     –Придется пролезать под воротами, – сообщил он ей, сжимая баночку с корвалолом.
     –Это как?! – вспылила она.
     –А вот так. Иначе никак.
     –Да я задушу его собственными руками…
      –Попробуй. Он сейчас якобы в Костроме.

      Максим перелез уже через «свой», второй забор, перебросил электрошнур и срезал болгаркой приваренный к столбу калитки затвор. После бурного фонтана искр раскаленная задвижка уже валялась на земле, шипя испаряющейся влагой. Калитка отворилась, и Полина зашла домой.
     Мама лежала на кровати и тихо дышала. Максим подал ей чашку с водой и таблетку.
     Казалось, ей стало полегче.
     –Не думала, что доживу до такого, – тихо произнесла она.
     Потом вспомнила свое военное детство и начала рассказывать.

     7.
     В тысяча девятьсот сорок втором году Вожегду оккупировали немецко–фашистские войска. Немцы облюбовали двухэтажный особнячок, ныне принадлежащий Раздеваеву, и они в нем с удовольствием расквартировались – благо рядом были большой огород и пруд, в котором можно купаться. Во дворе немцы установили брусья для физкультуры, сколотили стол для летней трапезы.  Семья Плотниковых, жившая в дальнем доме, состояла лишь из Лидии Андреевны – тогда маленькой Лиды, ее младшей сестренки Риты, и их матери Аксиньи.  Отец ушел на фронт, и к тому времени уже погиб.
     Плотниковых немцы не трогали. Но когда однажды Аксинья отправилась на рынок через обычную дорогу мимо занятого немцами дома, фриц пустил автоматную очередь ей под ноги:
       – Halt! – рявкнул фашист. Подоспевший полицай объяснил Аксинье, что ходить по этой дороге им теперь запрещено, и в следующий раз очередь придется по ней или по детям.
     –А как же нам выходить на улицу?..
     –Это не наше дело, – пояснил полицай.
     На следующий же день фашисты перегородили проезд колючей спиралью Бруно, и теперь выйти из дома стало невозможно. Позади и с правой стороны участка Плотниковых было болото. Слева, за высоким забором – другой дом, но и в нем также расположились фашисты. Оставалось только болото. Оно было жуткое, глубокое, засасывающее. Небольшой неосторожный шаг – и взрослый человек мог погрузиться в темную воду по горло…  И никогда из нее не выбраться. Но это был единственный шанс выйти отсюда в город.
     Наверное, папа бы что-нибудь придумал, как попасть на улицу, – думала Лида, вспоминая взгляд его добрых глаз. Но папа уже давно ушел на фронт. И ей сказали, что он погиб, и теперь он на облачках. Белых, кудрявых таких облачках. И больше он не мог им помочь.

     Мать Аксинья собирала немногочисленные доски и ветки, чтобы проложить по болоту хоть какой-то путь. А иди, вернее, ползти, было немало – метров сорок, чтоб выйти хоть на какую-то твердь. О том же, чтобы запасти себе на зиму дров – о том не могло теперь быть и речи. А холода уже наступали. Так мама и пробиралась по-пластунски, чтобы выйти в город и принести какие–нибудь продукты.
А однажды фашисты частично свернули спираль Бруно, вломились в их дом. Мать заподозрили в связях с партизанами, и увели на допрос. Пятилетнюю Лиду и ее четырехлетнюю сестру Риту два немца повели на реку. Детям приказали зайти в воду и идти вдоль берега по острым, как бритва, камням.
     Рита шла по пояс в ледяной речной воде, Лида в нескольких метрах позади. Девочки пытались выйти поближе к суше, но немцы пинками кованых сапог с хохотом заталкивали их обратно и заставляли иди дальше… Что они говорили, было непонятно. Но они явно что–то оживленно обсуждали, наблюдая за девчонками.
–Не надо, дяди! – плакала Рита, но фашисты лишь хохотали. Она падала, захлебывалась, с трудом поднимаясь. Фашисты и не думали ей помогать. В конце концов, она не смогла уже подняться, окончательно захлебнувшись. Самый хохотливый немец лишь оттолкнули тельце подальше, чтоб его снесло течением.
Шел тысяча девятьсот сорок второй год. Но Лида не знала цифр, не знала времени. Она продолжала идти, сколько хватало ее слабых силенок. Камни резали босые ножки, холодная вода делала их деревянными. Маленьким своим умом она понимала, что ее тоже не пощадят, и ей нужно идти. Пока она идет, она будет жить. И когда сил уже почти не оставалось, услышала:
     – Oh, ja, ja, gut.
     Став взрослой, она поняла: из детей немцы оставляли в живых лишь более крепких, кого можно было угнать в концлагерь – на сдачу крови фашистам, в латвийский Саласпилс, где латыши охотно сотрудничали с немецкими палачами и выполняли всю грязную работу по зверскому убийству русских – от младенцев до стариков.
     А кто не выдерживал – тот не выдерживал.
     Фашист привел Лиду домой. Мама не видела пыток любимых дочек – в это время ее истязали гестаповцы, подозревая в связях с партизанами. Но доказать ничего не смогли. Ее отпустили. Лицо ее было черным. Она лишь обняла дрожащую от холода и страха Лиду и спросила, где сестра.
     –Она уплыла далеко-далеко по реке, – сказала Лида.  – Она больше не придет.
Их угнали в латышский концентрационный лагерь смерти Саласпилс. Там было жутко и холодно. Их кормили картофельными очистками и какими-то отбросами. А у Лиды уже два раза успели взять кровь для раненых солдат вермахта. Многие дети погибали – от голода и обескровливания.
     Но самым страшным было не это. Она уже понимала, чего на самом деле нужно бояться: когда немец или латыш вдруг ласково, чтоб ребенок не заплакал, приглашал мать якобы на допрос. Дети их ждали и ждали, но матери так и не возвращались. Потому что их вешали или расстреливали – по малейшей провинности.
       Это страшное случилось и с Лидой. Мать она больше никогда не увидела. Как потом выяснилось, доставили все-таки какие–то бумаги, подтверждающие ее связь с партизанами, и ее казнили. А Лида осталась одна.
     Наверняка она бы умерла очень скоро, как и большинство. Но случилось чудо. Однажды дверь мрачного барака распахнулись, и Лида увидела русского солдата, который спас ее от скорой смерти. Она запомнила глаза этого парня на всю жизнь.

      Лидия Андреевна закончила свой рассказ.
      –Знаете ребята, – сказала после долгого молчания мать. – Я в Отечественную войну смогла выжить. И скажу вам. Я знаю только трех злодеев – Гитлера и Горбачева с Ельциным. Да, Гитлер – запредельное зло. Но у него есть одно преимущество перед этими христопродацами: он искренне считал, что действует в интересах своего народа. А эти – просто жалкие ничтожества и предатели, загубившие русскую землю. Если б не они, не было бы ни войн, ни этих… прости меня, Господи, правоохранителей.

     8.
      –Как дела? – позвонил Раздеваев Белле Мурадовне.
     –Устала очень, Вячеслав.
      –Может, по бокальчику сухонького, в «Ниагаре»? За мой счет.
     –Ну разве что по бокальчику. А вы уверены, что там есть места?
      –На неделе – да.
    –Тогда поехали.

      На сей раз место им досталось в центре зала. Места у панорамных окон были заняты. Там не было горящего газовой горелкой мангала. Зато стояла натуральная финиковая пальма с мохнатым стволом.
     –Вы ведь не женаты, Вячеслав?
     –Разведен. Так проще решать многие вопросы, связанные с недвижимостью.
      –Согласна. Вы скоро переучитесь на адвоката.
     –А вы ведь замужем, Белла?
     –Да. Но брак у нас формальный, мы с мужем давно не живем вместе.
Раздеваев краем глаз глянул на тощие, в черных колготках, бедра адвокатки, и снова понял, почему ее разлюбил муж. Женщина с полными формами, вероятно, его бы больше прельстила.
     –А дети у вас есть, Белла?
     –Да, мальчик. Достаточно большой уже. Ему девять лет.
     –Странно. В азиатских семьях принято иметь много детей.
    –Каких еще азиатских?! – вспылила Белла. – Да, мой отец с юга, а мать русская. Папа служил в Вожегде, в Советской Армии, познакомился с матерью. Так родилась я. А потом он уехал на родину и бросил маму.
     –Почему же вы говорите, что Россия не ваша родина?..
     –Потому что я с детства чувствовала, что моя родина – откуда мой отец.  Россия – не моя страна. Я ее ненавижу. И вас, русских, не люблю. И презираю. Вы – тупые. Вы уничтожаете сами себя. И при этом всех любите. Нельзя всех любить.
    –Так ведь ваша мама русская…
     –Ну и что. Я ощущаю себя другой. Не дай бог кто–то тронет здесь иноверца, толпа сбежится. А вы?.. Да вам друг на друга насрать.
      –Может быть, потому что нас много?..
    –Кого много?.. Вас?.. Не смешите, Вячеслав. Вы – вымирающая нация. Впрочем, как и эти так называемые французишки, немчура, прибалты… Там скоро одни негры с турками будут жить и на их шеях ездить. И америкосы их плетками бить. А вы что?..  В вашей России давно другие люди хозяйничают, граждане мира без роду и без племени, олигархами они называются. Только вы этого не понимаете, потому что тупые.
     [Примечание. Оскорбительные высказывания в адрес русского народа являются маркером данного литературного персонажа и неприемлемы для автора, русского по национальности].
         –Что-то вы не на шутку разошлись, Белла. Может, по бокальчику?
     –Давай и по бокальчику… Мой папа умер два года назад. Я поехала к теткам, а их целых три, – она назвала крупный город в одной из закавказских республик бывшего СССР. –  Оказалось, богатые семьи. И еще я узнала, что моя прапрабабушка – сто восемьдесят пятая жена шаха Ирана. И у ней от шаха было тринадцать детей. Видимо, он имел ее, как хотел, и в хвост, и в гриву. Там уже пол-Ирана с нашей генетикой переплетено.  Мне предложили принять мусульманство. Но я отказалась. Все диким показалось. И уехала. Но душой – я там. Мужикам там обрезание делают. Хорошо, не женщинам (я свою красотулю в обиду никому не дам).
     –Вот как Беллочка… Берегите себя, – усмехнулся Раздеваев.
     –Аллах сбережет. Бери пару пузырей сухого и поехали.
     –Куда?
     –Ты что, идиот? Тебе красивая женщина говорит. К тебе, – она произнесла последние слова несерьезным тоном, с завораживающей улыбкой, располагающей к обоюдной симпатии.

     9.
     Максим проснулся рано и прошел в спальню матери. Она лежала на боку в той самой позе, как и заснула. Щемящие подозрения дрожью прошлись по телу.
    –Мама, – тихо произнес он и прикоснулся к ее щеке. Мама была холодной и не дышала. Его бросило в жар. Он чувствовал, как ручьи пота стекают по лицу.
     –Полина! – он разбудил жену. – Мама умерла. Вставай.
     –Подожди, подожди… – еще не совсем проснувшись, вяло повторяла жена. – Может… тебе показалось. Может… она спит просто?..
     Максим набрал телефон клиники.
     –Мы направим к вам врача, чтобы установить факт смерти.
     –Видите ли, врач не сможет подойти к нам… Если только он не готов перелезать через двухметровые заборы.
      –Почему?..
     Максим долго и путано стал объяснять суть дела. И понял только одно: на том конце провода ему не верят.
     –В любом случае мы направим врача, а если его не пустите, мы этот факт запротоколируем и вызовем полицию. Криминал должен быть исключен.
     –Разумеется. Направляйте. Но к нам домой врачу будет не попасть. А полицию я уже вызывал. Вчера.
     –Вы понимаете, что это подсудное дело?..
     –Да, подсудное. Но подозреваю, что суд и полиция будут не на моей и не на вашей стороне.
     На этом разговор был закончен.
     –Что будем делать? – спросила Полина.
    –Знаешь что. Думаю, нужно вызвать катафалк из ритуальной службы и одновременно МЧС. Может, эмчээсники разберутся с этими откатными раздеваевскими воротами.
    Максим стал звонить в ритуальную службу. Ему ответили, что без заключения врача тело никуда не повезут. В конце концов, сошлись на том, что тело доставят не в обычный, а в криминальный морг, где в обязательном прядке будет проводиться вскрытие с целью установления причины смерти.
     Максим надел одежду похуже, и прополз под внешними воротами, установленными Раздеваевым. Два микроавтобуса – из «Ритуала» и из МЧС подъехали почти одновременно. Отличия были лишь в наружных обозначениях, да в том, что крыша эмчеэсного фургончика была оборудована багажником, к которому крепилась раздвижная лестница.
     –Дайте телефон владельца участка, – попросил лейтенант.
     –Пожалуйста.
     На сей раз Раздеваев трубку не брал.
     –У нас, конечно, есть весь необходимый инструмент. Мы тут под корень можем все снести. Но понимаете, связываться с частниками, портить такие дорогие ворота, чужое имущество, мы не имеем права… – размышлял вслух лейтенант.
     –Я так и подумал, – сказал Максим. –  Вас за это по головке не погладят. Предлагаю взять носилки и кому-нибудь из вас пролезть вместе со мной под воротами. Клиренс позволяет. Так мы вытащим тело.
     Они так и сделали.
     Все произошло быстро, в течение каких-то пятнадцати-двадцати минут. Маму увезли.
      Полина вдруг разрыдалась.
    –Так что, и будем всю жизнь теперь ползать под воротами, словно черви?!.
    Максим вздохнул и не произнес ни слова. Позднее из заключения врача он узнал, что если бы маме накануне была оказана своевременная помощь, то она бы осталась жива.

     10.
     Юрист Колесников у себя в офисе быстро пролистал решение третейского суда из Питера, которое принес ему Максим.
     –М-да, – задумался он. – Они прицепились к формальным моментам, отменили решение областного суда и оставили в силе решение городского. Вот что, Максим Игоревич. Я предлагаю вам подать иск в городской суд о прекращении сервитута, то есть права доступа к себе домой через участок Раздеваева.
     –Но постойте… Как же мы будем ходить к себе домой? Другого пути не существует.
     –А как вы ходите сейчас? Если ворота открыты – ходите. Если нет – проползаете под ними, как бездомные дворняжки. Над вами просто издеваются в рамках закона и именем закона! А если Раздеваев сделает ворота ниже, приварит металл к нижней кромке – тогда и проползать не сможете. И при этом на его счет из ваших доходов ежемесячно должно списываться пятьдесят тысяч рублей якобы за полнокровно обеспеченный проезд! Да он вас разденет до трусов! Поймите, мы отменим сервитут, и тогда, по крайней мере, с вас перестанут взымать ни за что эти огромные для вас деньги. Да, вам придется снять квартиру или комнату, чтобы нормально жить. В это время мы будем судиться дальше, дойдем и до европейского суда по правам человека, если потребуется. Но поймите – это месяцы и даже годы!.. А результат – неизвестен.
     –Хорошо, я вам доверяю. Составляйте исковое заявление.
                ***

     –Слушается дело о прекращении сервитута, – бодро объявила судья Смакова. – Итак, обратимся к мнению сторон…
    –Мы категорически против! – выскочила Белла Мутакова. – А как заявитель Плотников будет попадать к себе домой?.. Ведь не может существовать дома без доступа к нему! Это не только незаконно, но просто бесчеловечно! Антигуманно! За пределами добра и зла!.. А доступ возможен только через участок моего клиента. И пусть такая возможность остается, мы не возражаем. Это будет правильно и цивилизованно.
     –Белла Мурадовна, – чуть не захохотал Колесников. – На заседаниях по другим искам вы рьяно доказывали абсолютно обратное, что Плотниковы причиняют невосполнимый ущерб вашему клиенту Раздеваеву. Ходят по его дороге, когда вздумается, ездят на огромных тракторах, прогоняют сотни голов коров и овец на участок в семь соток, половину из которых занимает сам дом. Что, в физике появилось четвертое измерение, и теперь крупный рогатый скот способен умещаться на столь крошечной площади? Он уменьшается в размерах? Вы вообще-то в школе учились?.. Или как? У вас есть представление об элементарных понятиях? Кстати, насчет тракторов и коров с овцами, так пояснений и доказательств и не последовало. Где они? Все принято судом за чистую монету, без малейшей тени сомнения… Скажите прямо: вашему клиенту нравится получать ни за что огромную сумму за практически не существующий сервитут, так как Раздеваев давно фактически перекрыл проезд…
Смакова стукнула молотком и рявкнула:
     –Еще один факт неуважения к суду, и вы будете оштрафованы, господин Колесников. – Она остановилась и продолжила:
     –Истец Плотников! – на сей раз она обратилась уже к Максиму. – Скажите, существует ли другой участок, кроме участка Раздеваева, через который вы бы могли попадать к себе домой?
     –Нет, ваша честь.
    –Так что вы хотите? Я никак не могу оставить ваш дом без проезда к нему. Это и впрямь бесчеловечно.
     –Так у меня нет денег на такого рода «проезд», который к тому же всегда остается закрытым! – не выдержал Максим.
     –Знаете, – непроизвольно перейдя на, видимо, родной диалектно–сельский выговор, отвечала судья Смакова. – Нас это вообще не интересует.И в принципе не может интересовать.
     -Примерно то же самое фашист сказал моей бабушке в сорок втором году, - тихо произнес Максим.
     Она удалилась «на совещание», хотя результат, судя по предварительным репликам, был абсолютно предсказуем.
     –В иске о прекращении сервитута – отказать, – объявила Смакова свой вердикт. – А вас, Белла Мурадовна, я попрошу зайти ко мне в кабинет.
     Белла расплылась в улыбке, когда они остались одни:
     –Спасибо тебе, подружка. Хотя… формально ты не права. Никто не может насильственно навязывать свои услуги. Впрочем, эти дебилы и не додумаются. Но Славик Раздеваев, конечно же, будет очень доволен. И нам тоже перепадет. Он говорил мне, что сейчас ему лишняя копейка не помешает. Да и с такой платой за сервитут Плотников рано или поздно добровольно расстанется с домом. Причем, по дешевке, как мы и задумали.
     Судья Александра Юльевна Смакова молчала. Лишь приблизилась к адвокатше и со всей силы ударила ее по щеке.
     –С-сука!!
    Мурадовна опешила, потирая покрасневшую ланиту.
      –Милочка, ты это что?..
     –Я тебе не милочка. Ты переспала с Раздеваевым!
     –Но… Откуда ты знаешь? Это ведь, вообще-то, российским законодательством не запрещено…
     –Тебе, проститутка – запрещено!
     –Позволь, но я ведь спрашивала тебя, было ли у тебя чего с ним. Ты утверждала, нет. Так где же логика?.. Так значит, все-таки было…
      –Нет никакой логики. Но если хоть на шаг еще подойдешь к нему, обо всем узнает твой муж, и на твоей карьере будет поставлен крест. А теперь – вон!!

     11.
     Рано утром Плотниковы сели завтракать. А особо было нечем. Полина достала из холодильника вчерашние олашки, и поставила их разогревать в микроволновку. Чайник уже вскипел, и она разлила кипяток по чашкам с чайными пакетиками. Творожные олашки – это было что–то! В последнее время у Максима аппетит совсем пропал, и он ограничивался с утра лишь чашкой чая. А тут такая вкуснятина…
Но оладьи не разогрелись. Микроволновка перестала шуметь, а свет на кухне погас.
     –Отключили? – спросила Полина.
     Максим вышел во двор. Он увидел, как машина с вышкой на участке Раздеваева медленно складывает стрелу. В люльке находился рабочий в униформе. На магистральной улице стоял столб, электрокабель с которого тянулся к дому Плотниковых, нависая над участком Раздеваева. Сейчас его, судя по всему, только что перерезали. Максим видел, как Раздеваев сунул водителю деньги, и машина с вышкой уехала. Миллионер тут же с помощью брелка закрыл ворота.
     –Ты что творишь? – спросил Максим.
     –Ага! Вот! – обрадовался вальяжно прогуливавшийся Раздеваев. – Во–от! – Он достал из потайного кармана пиджака какие–то сложенные вчетверо бумаги и начал ими трясти. – Ты же еще не знаешь. Так вот, согласно решению суда, электрокабель, идущий к твоему дому, нависает над моей территорией, а это – незаконно.  Для этого тоже требуется оформление сервитута. Платного! Специального сервитута. Потому что ты причиняешь мне беспокойство и моральные муки своим нависающим надо мной проводом. А я тебе такого разрешения не давал. Значит, он протянут без моего ведома.
     –Он протянут еще при советской власти!
     –Нет теперь такой власти! Теперь наша власть!
Раздеваев продолжал развевать бумажками перед носом Максима, при этом не забывая трусливо отбегать в сторону.
     –Подожди, Раздеваев, – спокойно сказал Максим. – Не уходи! Сейчас я представлю тебе другой аргумент.
    Он зашел к себе в дом.
     –Ну что там, что со светом, Макс? – нервно спросила Полина. – Я опаздываю на работу! Не заводи меня по мелочам!
      Он ничего не ответил. На сей раз то был лучший вариант общения со вспыльчивой, импульсивной женой. Поискав в тумбочке ключи, открыл высокий оружейный сейф. Там стоял охотничий карабин, который он купил, когда вступил в общество охотников, и лежали две коробки с патронами.
     Это было давно. Он пошел на охоту со своим дядей, заядлым следопытом, лишь раз. Стреляли в пернатых.Падение сраженной птицы преследовало Максима всю жизнь. С тех пор он понял, что не может убить ни одно безвинное живое существо.
    Максим вставил патроны в магазин и вышел из дома.
     –Ты это что?.. – усмехнулся Раздеваев и сделал шаг навстречу.
Максим нажал на курок и выстрелил в землю. Пуля посекла идеально отглаженные брюки Раздеваева осколками камней. Тот остановился.
     –Открывай ворота.
     Перепуганный Раздеваев ткнул кнопку на брелке, и ворота покорно откатились до отказа.
     Плотников сделал выстрел по механизму привода, чтобы заклинить его.
     –Ну, тебе это даром не пройдет! – пообещал отошедший от стресса Раздеваев.
    –Да. Не пройдет. Я знаю. Но тебе ворота больше не потребуются. Я слышал, в аду они не нужны.
      Плотников направил ствол в сторону Раздеваева и всадил пулю ему в живот. Широкое кровавое пятно медленно растеклось по прекрасно отглаженной, ослепительно белой рубашке. Раздеваев осел.
     Максим отбросил карабин, сел на землю и закурил. Извлек из нагрудного кармана сотовый, включил романс «Ямщик, не гони лошадей» в исполнении Джеммы Халид. «Да, мне некуда больше спешить, – подумал он. – Но Вика Цыганова пела лучше».
     Было удивительно тихо. Выстрел, разрушивший тишину, казался сном. Максим вышел за ворота на магистральную улицу. Впервые он это смог сделать беспрепятственно, как и положено свободному человеку. Не как индейцу из американской резервации или новому рабу олигархии ХХl века.
      Трасса была пустынна. Он видел, как откуда-то издалека в его сторону бежит по этой улице, где прошло все его детство, маленький мальчик, в шортиках, в безрукавке. И вдруг у него возникло странное чувство, что мальчик тот – это он сам. Только маленький, и он бежит к нему – взрослому, и что-то хочет сказать и догнать его… И остановить. Но не может…

     Минут через двадцать подъехала полиция. Максима заковали в наручники. Он не сопротивлялся.

     12.
     Входы на участки оставались открытыми из-за сломанных ворот.  Однако даже жулики и бомжи, промышлявшие мелким воровством, боялись там появляться. Полина плакала долгими вечерами. Электричество отсутствовало. Нельзя было включить ни электроплитку, ни микроволновку. И никто из подруг не навещал ее, чтобы как-то поддержать. 
     Полина давно дала объявление о продаже дома. Но риэлторы с покупателями ни разу не пришли к ней для осмотра.

     Однажды в ее дверь постучали. На пороге стояли два элегантно одетых молодых человека в дорогих костюмах и галстуках.
     –Простите, вы Полина Алексеевна?..
     –Да, – с надеждой воспрянула она. – Вы покупатели?
    –Нет. Но у нас к вам очень неплохое предложение. Не хотели бы вы обменять свой домик на другой, на окраине?.. Поверьте, не самый плохой для вас вариант. Мы бы даже сказали, наиболее предпочтительный.  И еще. Вот этот замечательный пакет, в качестве аванса. Все, необходимое для жизни одинокой и такой красивой женщины. Тушенка, сгущенка… И даже ананас. Смотрите, какой красавец! Прямо из Уругвая. Если у вас плохо со здоровьем, мы пропишем вам БАДы… Это порошок придется очень кстати.
     –Для кого этот порошок придется кстати? – сжав губы, едва сдерживаясь, чтобы не прийти в отчаянную, и в то же время подавленную ярость, спросила Полина.
     –Для вас. Все лучшее – для вас, – ответили ей.

                конец

     P.S.
     И по сей день, пользуясь аморальным, антинародным ельцинско-горбачевским законодательством, написанным под диктовку ЦРУ и постгитлеровской Европы, организованные преступные группировки, состоящие из «предпринимателей», и нанятых ими продажных юристов, адвокатов, судей, бандитов и убийц в полной мере продолжают нарушать элементарные и священные права граждан России на свободу передвижения по русской земле.