Рыбацкие секреты

    Дело было в 80-х годах прошлого века. Научно-исследовательский институт моих родителей-инженеров мог позволить себе тогда содержать два пионерлагеря и базу отдыха на одном из подмосковных водохранилищ. Вот на ней-то в то лето мы и проводили отпуск всей семьёй.

    Уютные домики с двускатными до земли крышами, разбросанные по светлой берёзовой роще, мощёные квадратной плиткой дорожки между ними, общая кухня, веранда с теннисным столом и лодочная станция с кучей лодок, водных велосипедов, моторками и даже (!) двумя яхтами - что ещё нужно советскому человеку для полноценного отдыха на природе? И всё это сокровище в получасе стремительного плавания на "Ракете" от Северного речного вокзала столицы! На мой взгляд, невообразимая роскошь по нынешним временам... А тогда казалось обыденностью и чем-то само собой разумеющимся.

    Сойдя с "теплохода на подводных крыльях", как гордо называл его капитан, объявляя маршрут следования, на крепкую бетонную пристань, нужно было пройти живописной берёзовой аллейкой до деревянных мостков над водой и, сложив ладони лодочкой, прокричать во всю мочь, целясь в противоположный берег: "Эй, на "Нептуне"! Пришлите лодку на пирс!" И довольно скоро, если не спал, лодочник Кабирыч причаливал уже возле ваших ног и принимал в лодку рюкзаки и прочий туристский скарб, чтобы отвезти вас на базу.

    Её территория никак не была огорожена и никем не охранялась, кроме злющего директорского пса Руслана каких-то овчарочьих кровей, всегда сидевшего на цепи, потому что никого, кроме своего хозяина Прокопыча, он не признавал и мог запросто покусать любого, кто подходил к его будке. Другой конец собачьей цепи был через кольцо надет на длинную стальную струну, так хитро растянутую между двумя деревьями, что в зоне досягаемости Руслана были подходы к складам с постельным бельём, посудой и лодочным снаряжением. По границам же остальной территории базы были установлены редкие таблички с информацией, что здесь нельзя причаливать на лодках, разводить костры и устанавливать палатки. И что характерно, никто этот формальный запрет никогда не нарушал.

    Зато дальше по берегу разбивали кемпинги отдыхающие семейные пары с детьми, традиционно проводившие тут свой летний отпуск и одинокие рыболовы-любители, вполне заслуживающие, на мой взгляд, звание профессионалов. Они городили такие мудрёные снасти на местного леща и ловили его в таком изобилии, что вполне могли бы составить конкуренцию какой-нибудь рыболовной артели с Дальнего Востока. Причём, хочу заметить это отдельно, рыбачки не были никакими браконьерами, а умудрялись "выполнять план по рыболовству" обыкновенными поплавочными удочками!

    Мой отец каким-то образом разузнал их небольшие секреты и весь год готовил снасти: дорабатывал бамбуковые удилища, приделывая к ним кольца и мотовильца, красил леску в тёмные "камуфляжные" цвета и конструировал специальные длиннющие поплавки из пенопласта и частей бамбуковых салфеток, бывших в домах советских граждан непременным атрибутом интерьера.

    В общем мы прибыли на отдых практически во всеоружии. Оставалось только найти и застолбить (причём в буквальном смысле - вбить в дно водохранилища два деревянных кола, чтобы расчаливать между ними лодку) уловистое место, чем мы с отцом и занимались первые пару дней. А кроме того необходимо было это место прикормить специально сваренной пшённой кашей, сдобренной сахаром и анисовым маслом, и изготовить "вертолёт" - такую доску с крючками для фиксации рукоятей удилищ и поперечиной, на которую удилища опирались. "Вертолёт" мостился на борта лодки, рыбак усаживался на него верхом, а удилища - штук пять или шесть - веером размещал впереди себя словно лопасти некоей винтокрылой машины.

    Но в конце концов все хлопоты были закончены, и мы вышли на первую свою утреннюю зорьку. Всю жизнь оставшуюся я буду помнить эти волшебные часы, проведённые ранними утрами в лодке на тихой, слегка курящейся лёгким туманом водной глади водохранилища! Чем ближе к рассвету, тем гуще становился туман, и вот уже поплавки, покачивающиеся на тёмной поверхности воды, едва различимы сквозь дымное, зыбкое молоко, неожиданно быстро придвинувшееся откуда-то и плотно окутавшее лодку. В этот момент становилось очень холодно и промозгло даже в ватных штанах, телогрейке и шапке, и тут важно было не сидеть, скрючившись, дрожа мелкой дрожью, а достать из рюкзачка заветный термос с огненно-горячим чаем, который просто спасал и помогал пережить эти предрассветные минуты. Но вот уже и солнце поднялось над лесистым берегом и дотянулось-таки своими пока ещё не обжигающими лучами до тебя, потихоньку согревая, заиграло ослепительными бликами на воде, словно тоже радостно взволнованной встречей с ним, тёплый, лёгкий ветерок, прискакавший незнамо откуда, разбил ледяную пелену тумана на отдельные вихрящиеся клочья и понёс его в сторону тёмного пока ещё и глухого залива.

    И вот тут, расслабившись, зажмурившись и разнежившись под первыми утренними лучами, главное было не зевнуть поклёвку, которая обязательно происходила именно в тот момент, когда у тебя руки заняты кружкой с чаем или ты отложил удочку, чтобы встать, потянуться, разгоняя застывшую за долгое сидение в лодке кровь, и скинуть наконец тяжёлую телагу и ватные штаны, потому что ещё пять минут назад ты трясся от сырости и холода, а сейчас уже стало невыносимо жарко.

    И поклёвка происходила не только у тебя, но и у таких же рыбачков, тут и там скрючившихся в своих лодках и также приходящих в себя после холодных предрассветных минут.
    -Трать-тарарать-перемать-через-коромысло-за-ногу!!! - раздавался хрипловатый и негромкий заковыристый фольклор местного старожилы и знаменитости Витьки-матерщинника.
    Произносил он это довольно тихо, но с такой экспрессией, что его отчётливо было слышно даже на приличном удалении. Значит, Витька зевнул поклёвку или крупный лещ сорвался с крючка. А уж когда он с большим трудом и осторожностью, чтобы не оборвать тонкую, чуткую снасть, выудил с глубины и завёл в подсак поистине гигантского леща, а подсак возьми да и развяжись в самый кульминационный момент у самого борта лодки... Тут Витька разразился такими витиеватыми и сильными выражениями, что знаменитый "Монолог подрывника" заиграл бы новыми красками, если бы Жванецкий присутствовал тогда с нами на рыбалке!

    Однако, несмотря на все эти отдельные неурядицы, Витька-матерщинник был одним из самых удачливых рыболовов, и все окрестные братья-конкуренты стремились выведать у него тайны рыбацкого счастья. Большинство из них жили в палатках по соседству с нашей базой, знали друг друга давно и во "внеурочное" время, особенно по вечерам, сиживали вместе за рюмкой чая у костерка. И вот в один из таких тёмных августовских вечеров рыболовная артель сговорилась подпоить "стахановца" Витьку и расколоть его на откровенность.

    - На что ты всё-таки ловишь? Никак я в толк не возьму... - с деланным равнодушием интересовался рыбак-палаточник, подливая Витьке драгоценную советскую валюту в настороженной тишине навостривших уши участников заговора. - Мы вроде все тут не первый год замужем, знаем, чем леща умаслить, но у тебя завсегда улов круче! Ты не колдун часом? Слова может какие волшебные знаешь?
    Расслабившийся Витька-матерщинник благосклонно воспринял этот елей в уши, разулыбался и брякнул, по обыкновению не избегая крепких выражений:
    - Да на макароны, мать-их-переети! Да на самые, раздери-их-передери, дешёвые. Только шоб с этой, мать-её-туда, дырочкой. Сварил, так-их-растак, и вся недолга. Клёв охрененный обеспечен!
    - А как же ты их на крючок насаживаешь? - удивляются внимательные слушатели.
    - Говорю ж тебе, мать-тудать-сюдать, шо макароны с такой-то-перетакой дырочкой должны быть! Берёшь в рот макаронину, раскудри-её-налево, подносишь гребучий крючок и втягиваешь в себя через дырочку, чтоб-ей-не-чихалось!
    И Витька, чтобы не быть голословным, сопроводил эти свои слова уверенными действиями. Только, воодушевлённый похвалами собратьев по ремеслу и слегка разгорячённый вечерней трапезой, не рассчитал силы "всасывания", и крючок на леске проскочил макаронину насквозь и исчез в глубинах его натруженных гланд.

    Вмиг протрезвевший Витька вытаращил глаза и так и остался сидеть со свисающей изо рта макарониной и леской, тянущейся к его собственной удочке. Вид у него был ну точь-в-точь как у тех лещей, коих он в большом количестве вылавливал каждый день из глубин водохранилища - глупый и ошарашенно пучеглазый. Витька судорожно хватал воздух ртом и боялся пошевелиться. А вокруг него в немом обалдении и кромешной августовской темноте, разгоняемой лишь неверными отблесками костра, сгрудились такие же очумелые братья-рыбачки...

    Уж не знаю, каким макаром при скудном, подслеповатом свете керосиновой "летучей мыши" они доставали маленький крючок из горла бедолаги-рыбака, попавшегося на свою собственную приманку, но видно, непросто им это далось и обошлось довольно дорого самому "виновнику торжества", потому что он, слыханное ли дело, потерял дар речи на целых два дня и его заковыристой ругани над водной гладью водохранилища не было слышно даже тогда, когда один особенно крупный подлещик не пролез в узкое горло садка и попросту вывалился обратно в родную стихию...