Русским людям. Русские названия месяцев. Часть 3

          Продолжим увлекательное путешествие по страницам истории происхождения русских названий месяцев и описания времён года, изложенной Александром Николаевичем Афанасьевым в бессмертных «Поэтических воззрениях славян на природу» [1; 2].

          «Лето и май месяц (Весна) рядятся в зелёные, густолиственные уборы, а Зима надевает на себя белоснежный покров или саван (вследствие сближения её с богинею Смертью); и Лето, и Зима являются со своими слугами и помощниками: первое – с грозами, буйными ветрами и дождями, последняя – со снегом, инеем, метелями, вьюгами и морозом, которые в [древних] сказаниях олицетворялись с сильномогучими богатырями и великанами.
          Оба они состоят в нескончаемой вражде («Зиме и Лету союзу нету»), преследуют друг друга и сражаются между собою точно так же, как день сражается с ночью. Сходные, [похожие] черты, подмеченные в сменах дня и ночи, Лета и Зимы, заставили народную [мысль] сближать ежедневную борьбу света и мрака с ежегодною борьбою тепла и холода и повели к постоянному смешению [преданий и сказаний], относящихся к этим разнородным явлениям [природы].
          Лето отличается ясностью, блеском солнечного света, как белый день; Зима же потемняется снежными облаками и туманами и уподобляется ночи. День и Весна пробуждают спящую, безмолвную природу и радуют весь мир, а ночь и Зима погружают её в сон – подобие смерти и придают ей печальный [облик]. В нашем областном языке «слетъе» употребляется в значении не только летнего времени и урожая, но и вообще удачи, успеха; напротив, слова «неслетье» и «безлетье» означают, во-первых, неурожайное лето и, во-вторых, неудачу, несчастье; поэтому говорят: «Пришло на него безлетье!», что равносильно выражению: «Пришла на него невзгода!».
          Прилагательное «весёлый» некоторыми [исследователями языка] сближается со словом Весна; «светлые, ясные дни» – дни радости, веселья; чёрный день – день печали, несчастья; «смотреть сентябрём», отуманиться – быть унылым, печальным» [2].

          «Закликая в марте и апреле месяцах Весну, поселяне обращаются к ней, как к существу живому, благодатному, творческому:
         
          «Весна, Весна красная!
          Приди, Весна, с радостью,
          С великою милостью:
          Со льном высоким,
          С корнем глубоким,
          С хлебами обильными».

          О Зиме и Осени рассказывают, что они приезжают на пегих кобылах. С половины ноября Зима, по народному поверью, встаёт на ноги, куёт морозы, стелет по рекам мосты и выпускает на белый свет подвластных ей нечистых духов; с 12 декабря [по старому стилю] она ходит в медвежьей шубе, стучится по крышам избушек, будит баб и заставляет топить печи; идёт ли она по полю – за ней следуют вереницами Метели и Вьюги и настойчиво просят дела, идёт ли по лесу – сыплет из рукава иней, идёт ли по реке – на три аршина куёт под своими ногами воду» [2].

          «По народному выражению, Зима с гвоздём ходит, оковывает воды и землю и, накладывая на реки и озера ледяные мосты, скрепляет их гвоздями; следовательно, действия и ощущения, производимые морозами, уподобляются опутыванию цепями и уколу острого, крепко прибитого гвоздя. Временное усыпление или зимняя смерть природы происходит от губительного укола Зимы... Колючие иглы (щетина) кабана сравниваются с остриём булавки (иголки); народная загадка называет иголку «свинкою – золотою спинкою»: «Бежит свинка – золотая спинка, носочек стальной, а хвосточек льняной» (нитка)» [2].

           Во времена СССР не так много исследований было посвящено вопросам изучения русских названий месяцев. Исследователей и писателей тоже можно было в прямом смысле пересчитать по пальцам. В их число безусловно входит Владимир Викторович Колесов [годы жизни с 10 апреля 1934 по 15 мая 2019 года] и его «История русского языка в рассказах», изданная в 1976 году [3].
         
          В. В. Колесов писал, что «Русским людям в стародавние времена … нужно [было] вовремя посеять и собрать хлеб, скосить сено и вырастить скот. Много и других дел нужно успеть сделать за короткое лето. А лето идёт за солнцем, и человек живёт по солнцу. У него и выражений, связанных с солнцем, много, хороших выражений: усолонь («тенистое место»), посолонь («по солнцу: с востока на запад»). И все поверья его и приметы связаны с солнцем. Весной он печёт подобие солнца – круглый горячий колобок, раздирает его руками и кормит всех вокруг, чтобы у всех внутри горело солнце. Осенью, собрав хлеб, он закалывает разноцветного, отливающего блеском петуха, кропит землю дымной его кровью и просит Солнце поскорее вернуться снова. И свой календарь он также строит по солнцу, учитывая все работы, которые важны в нелёгком крестьянском деле» [4].

          «Март в его календаре … – это «сухый» месяц. … Древнего крестьянина [занимала] не красота весны, его [волновал] будущий урожай. Он шёл в лес, следил, как сохнут на первом солнце подрубленные им деревья и кустарник. Когда же всё достаточно просыхало, он жёг их тут же, на корню, насыщая будущую пашню и готовя её к делу. И когда это происходило, наступал уже следующий месяц – «березозол»: зола сожжённых берёз кормила землю, и в землю бросалось зерно. Зерно проклёвывалось зелёными щёточками на третий с начала весны месяц, и этот месяц назывался «травень». Следующий за ним назван по имени кузнечика, цикады – «изок». Была примета: распелись кузнечики – пора косить сено. Затем наступает «червень» – «красный месяц». Поспевают плоды и ягоды, созрели овощи. А зерно ещё наливается в колосе. В конце следующего за «червенем» месяца – «зарева» выходят в поле с серпами и делают самую важную работу: убирают хлеб. Много праздников связано с этим временем года – больше, чем с весной. Это зрелая пора итогов, а не зелёных надежд» [4].

          «Повеяли первые осенние ветры и прошли осенние дожди в месяц «руин». «Ветреный, ветрило, ревун» – годится любое слово для перевода этого древнего названия для ревущего осенними ветрами месяца. Густо посыпались с деревьев листья в месяц «листопад». По ночам смерзается земля и мёртвыми грудами лежит всё вокруг в месяц «груденъ». Стынет всё от первых морозцев в месяц «студёный». Не просто стынет, но прямо звенит от мороза, переливается багровым отсветом лес, и дом, и пашня, и лицо, и руки, когда наступает «просинец» (про-син-ец). Чуть-чуть отпускает мороз к началу следующего месяца, последнего в сельском году, – «сечня». «Сечень» одним глазом в зиму смотрит: секут ещё холодные зимние ветры. Другой глаз уже к весне повёрнут: одеваются мужики потеплее и идут в лес. Старая пашня оскудела, хлеба даёт мало, нужно новую готовить. Вся семья рубит лес, подсекает густые заросли, готовится к весне, пока не пошли по берёзам весенние соки. И вот снова наступает месяц «сухий» ...» [4].

          От себя замечу, что месяц «сухий» мог означать не только и не столько отсутствие осадков в виде снега или дождя. Скорее, речь шла о «голодном» месяце, когда люди «сохли» от голода. Старые, прошлогодние припасы заканчивались, а новой еды ещё не было. Ни возврата птиц перелётных, ни сока берёзового, ни возможности ловить рыбу сетями. Вспомните русскую поговорку: «Пока жирный исхудает, из худого дух вон» [5], которая в наше не особо изящное время звучит так: «Пока толстый сохнет, тощий сдохнет».

          Пришло время вспомнить о ранее упомянутом колобке. Прошу обратить внимание на то, что колобок в Древней Руси был обрядовой едой, на что прямо указывает В. В. Колесов. И, если в русской сказке (как тут без Афанасьева!) [6] колобок был без начинки, постным то ли по вере хозяев, то ли от бедности, то ли от весенней бескормицы, то обычный колобок мог быть с начинкой. И начинкой не простой, а многослойной. Но Вы это и сами знаете, не правда ли? Речь о кулебяке. Слова действительно похожи. И в слове «колобок», и в слове «кулебяка» набор согласных букв один и тот же. И готовят эти блюда из теста. Думаю, можно не продолжать перечисление общего между ними.

          Напомню несколько строк из книги Владимира Алексеевича Гиляровского [годы жизни с 26 ноября [8 декабря] 1855 по 1 октября 1935 года] «Москва и москвичи». Сначала зарисовка из трактира Тестова.

          «Так, в левой зале крайний столик у окна с четырёх часов стоял за миллионером Ив. Вас. Чижевым, бритым, толстенным стариком огромного роста. Он в свой час … садился за стол, всегда почти один, ел часа два и между блюдами дремал.
          Меню его было таково: порция холодной белуги или осетрины с хреном, икра, две тарелки ракового супа, селянки рыбной или селянки из почек с двумя расстегаями, а потом жареный поросёнок, телятина или рыбное, смотря по сезону. Летом обязательно ботвинья с осетриной, белорыбицей и сухим тёртым балыком. Затем на третье блюдо неизменно сковорода гурьевской каши. Иногда позволял себе отступление, заменяя расстегаи байдаковским пирогом – огромной кулебякой с начинкой в двенадцать ярусов, где было всё, начиная от слоя налимьей печёнки и кончая слоем костяных мозгов в чёрном масле» [7].

          Теперь несколько слов о Купеческом клубе.

          «Кроме вин, которых истреблялось море, особенно шампанского, Купеческий клуб славился один на всю Москву квасами и фруктовыми водами … Кому подавалась ароматная листовка: черносмородинной почкой пахнет, будто весной под кустом лежишь; кому вишнёвая – цвет рубина, вкус спелой вишни; кому малиновая; кому белый сухарный квас, а кому кислые щи – напиток, который так газирован, что его приходилось закупоривать в шампанки, а то всякую бутылку разорвёт.
          – Кислые щи и в нос шибают, и хмель вышибают! – говаривал десятипудовый Лёнечка, пивший этот напиток пополам с замороженным шампанским.
          Лёнечка – изобретатель кулебяки в двенадцать ярусов, каждый слой – своя начинка; и мясо, и рыба разная, и свежие грибы, и цыплята, и дичь всех сортов. Эту кулебяку приготовляли только в Купеческом клубе и у Тестова, и заказывалась она за сутки» [7].

          Так что никуда колобок из русской жизни и русской еды не делся. Пеките, покупайте, кушайте на здоровье! Хоть с начинками, хоть без них. Хоть сладкий, хоть солёный.

          Теперь продолжим рассказ о русских названиях месяцев.

          «Древние названия месяцев вообще сохранились в некоторых славянских языках [и наречиях], например, в [поднепровском] остались: «сечень» – но не февраль, а январь, «березень» – но не апрель, а март, «червенъ» – но не июль, а июнь, «листопад» – но не октябрь, а ноябрь, «грудень» – но не ноябрь, а декабрь. В [поднепровских наречиях] есть и «просинец» – только обозначает это слово не январь, а декабрь. «Травень» же по-прежнему связан с маем. Другие месяцы сменили свои названия: февраль называется «лютым» с 16 века, апрель называется «квитнем» (цветущим месяцем) с 14 века, июль называется «липнем», потому что цветут липы, август называется «серпнем», потому что убирают хлеб, сентябрь называется «вереснем», потому что цветёт вереск, октябрь называется «жовтнем», потому что желтеют листья. Вот так и сдвинулась в [поднепровском наречии] древняя [совокупность] обозначений, дошедшая до нас от наших [славянских] предков».

          Прежде всего, все устаревшие слова, которые вообще вышли из употребления, перестали использоваться и для обозначения месяцев: «изок», «зарев», «руин», а также неясный по смыслу большинству исследователей применительно к февралю месяц «сухый». Такое изменение понятно, поскольку общий смысл … упорядочивания месяцев остался прежним, исконно славянским: название каждого месяца должно иметь какое-то прямое хозяйственное значение или по крайней мере связываться с известными явлениями природы. Значит, старые, забытые слова уходят …, но только тогда уходят, когда им тут же находится замена [4].

          Обратите внимание: «квитенъ» – с 14 века, «лютый» – с 16 века, а иные и позже. Ещё и ста лет не прошло, как появился «жовтенъ» вместо старого поднепровского «паздерника» (паздер «солома», «кострица», сравните и современное белорусское название октября – «кастрычник»). Замена одного имени месяца другим происходила постепенно, не на протяжении жизни одного поколения и не для всех месяцев сразу [4].

          «Легко заметить, что смещение названий произошло с одного месяца на другой, но только соседний, причём весной они сместились назад, а осенью – вперёд. Конечно же, на [Поднепровье] плоды созревают раньше, чем, например, под Новгородом, а листопад и заморозки запаздывают, и также чуть ли не на месяц». А упорядочивание месяцев, действительно, по-прежнему определялось миром живой природы. Может быть, в давние времена общерусский календарь опирался не на южную и юго-западную Русь, а на междуречье Оки и Волги, на Владимиро-Суздальскую часть Руси, а когда после 15 века или даже с последней четверти 17 века общерусские названия месяцев остались общеупотребительными в основном на Поднепровье, произошёл естественный сдвиг и выравнивание порядка месяцев по местному природному календарю. Слово «липенъ» у поднепровцев связано с июлем, а у сербов – с июнем: липы в Сербии цветут раньше, чем под Киевом [4].

          «В русском же языке довольно рано, с 12 века, наряду с народными названиями месяцев в церковных книгах появляются и новые, заимствованные из латинского языка через греческий. Они ещё совсем чужие, эти названия, они и произносятся на иноземный лад, вот так: «януарий», «фебруар или февруаръ», «марот», «априль», «май», «иунь», «иуль», «аугуст», «сентемврий», «октемврий», «новембар», «декембар» … В рукописных книгах, не жалея драгоценного места на пергаменте, писцы заботливо поясняют: месяц «януарь рекомый просинец», месяц «октембврий рекше листопадъ», что значит: «январь, называемый просинцем», «октябрь, то есть листопад». Такие пояснения встречаются вплоть до 17 века, при этом [используемые при переводе слова и их значения остаются прежними и в течение столетий] не меняются, пишут «рекомый», «рекше», позже также и «сиречь» [в значении] «так сказать».
           Прежде отталкивались от славянских названий, славянским словом поясняли новое: «декемъбар рекомый студёный», [что] значит «декабрь, по-нашему называемый студёный» ... C 15 века, меняется и произношение этих чужих слов, и отношение к ним. «Декабрь сиречь студёный» буквально значит «декабрь, то есть студёный». Это уже не перевод одного перечня названий в другой, более привычный, а соотнесение двух равноправных перечней, одинаково известных и одинаково важных» [4].

          Продолжение следует.

          ИСТОЧНИКИ:

1. Русский биографический словарь / изд. под наблюдением пред. Имп. Рус. ист. о-ва А. А. Половцова. – Санкт-Петербург: Имп. Рус. ист. о-во, 1896-1913. Русский биографический словарь. Т. 2: Алексинский – Бестужев-Рюмин. Т. 2. – 1900. – 796 c.

2. Афанасьев А. Н. Древо жизни: Избр. ст. / А. Н. Афанасьев; [Вступ. ст. Б. П. Кирдана]. – Москва: Современник, 1982. – 464 с.; Афанасьев, Александр Николаевич (1826-1871). Поэтические воззрения славян на природу [Текст]: в 3 т. / А. Афанасьев. – [Репринт издания 1865 г., с исправлениями]. – Москва: Индрик, 1994. Т. 1. – 1994. – 800 с.

3. Колесов, Владимир Викторович [Электронный ресурс Интернет]. Википедия. URL: https://ru.wikipedia.org/ wiki/Колесов,_Владимир_Викторович

4. Колесов В. В. История русского языка в рассказах: Кн. для учащихся ст. классов. – [2-е изд., перераб.]. – Москва: Просвещение, 1982. – 191 с. С.27-39; Колесов В. В. История русского языка в рассказах / В. В. Колесов. – [3-е изд., перераб.]. – Санкт-Петербург: Авалон: Азбука-классика, 2007. – 221 с.

5. Даль В. И. Пословицы русского народа. В 2-х томах. Том первый. СПб. – М.: Тип. М. О. Вольфа, 1879. – 756 с.

6. Народные русские сказки А. Н. Афанасьева: в трёх томах / Издание подготовили Л. Г. Бараг и Н. В. Новиков; Отв. ред. Э. В. Померанцева, К. В. Чистов. – Москва: Наука, 1984-1985. Т. 1. – 1984. – 511 с.

7. Гиляровский Владимир – Москва и москвичи [Электронный ресурс Интернет]. URL: txthttps://royallib.com/ book/gilyarovskiy_vladimir/moskva_i_moskvichi .html?ysclid=mafmnfj6q7694124467; Гиляровский В. А. Москва и москвичи / Владимир Гиляровский. – Москва: АСТ: Хранитель, 2008. – 413 с.